Сказка - ложь...

Возле Фельки присел Даньша, и задремали робятишки все втроем.

-Пущай доспят, утре, скорея всего, зачнется всяка дрянь! Костян, чево молчиш, не сказываш, как станем падлов-душегубцев изничтожать?

-Знать бы еще, где точно девушки? Наверняка зверушки бегут под защиту к людям, а эти сволочи за ними — еда же готовая, только лови и выпивай!

-Фер,а давай-ка, как рассвет проглянет, рванем вдвоем, осмотримся? Малой пусть доспит, я же и изжарить смогу пакость какую? — загорелся Вейка.

На том и порешили, все улеглись, только Костян сидел, прислонившись к дереву, и не отпускала его тревога — слабые, безо всякой магии две девушки против двух чудовищ!

-Только бы успеть!

Как злился Костян, что никак не получалось очутиться возле них, скорее всего, с появлением стригоев что-то в магическом пространстве нарушилось, и замирало сердце Кощеево, много чего видевшее ужасного, от тревоги за Забавушку и Досифею!

Петяня вскинул голову, осмотрелся, осторожно, стараясь не разбудить Даньшу и Фельку вылез, быстренько сбегал в кусты и к ручейку.

-Не спится, — вздохнул, приваливаясь к боку отца, — волнуюся за всех — и за деушек, и за Лешего, за Лоньку какова-то, зверьки тама, всех жаль-жалкая, одне горести сплошныя! Пап, я вота просить хочу тебя... — он замялся, но договорил, — вы все вона как правильно сказываете, один я выбиваюся из всего ряду, ты со мною, как все завершим, станешь грамотнаи слова учить? Я совсем не сомневаюся -осилим всяку нечисть!

-Ох, сынок, не опоздать бы!

-Не должны!! Я чево-то внутре за их не боюся, оне деушки славные. Досифея-то любова мужика запозорит и, ежли чево, таакого леща отвесит — с ног сбиват, кто послабше, сам видывал такое. А Забавушка, энта разумностью берет, оне так друг другу подходящи. А смех у ей — чисто хрустальны колокольцы в горле водются! Я за смех в её и влюбился! Не думай, што как мущина — не, просто вота красиво чево -завсегда душу трогат. Я тако недавно и понЯл только, а и рад! Я сильно противнай был?

-Сильно, — согласно кивнул Костий, обнимая своего так резко поменявшегося сынка.

-Я вот стану совсем взрослай, ежли ты соберешься куды уйтить, первым своим советчиком дядечку Баюныча возьму. Сам видишь, как я у ево исправляться зараз стал. Но ты не волнуйся, я и не хочу на какое-то царство садиться. Мне хочется от как ты — много чево увидеть, своими глазами углядеть и потрогать, интересно жа. Да и нашенских с собою взять — Даньшу, Лишку, Фелю.

-Увидишь, вот разберемся со всяким дерьмом, и отправлю вас к деду с бабой, погреетесь, на море-окиян наглядитесь.

-Да ты чево, всурьез тако задумал? Папка, — отрок крепко обнял Костяна, и столько радости было у него, что папка закашлялся.

-Петянь, ты это... прости меня, я мало тебе внимания уделял.

-Ты чево? Я тама совсем идиётом, как дядечка сказывает, был, совесть вона как зазрит! Я сильно возрадовался — ты у меня такой замечательной оказался! Дядь Вей сказывает — ты и по младости разумнай был, не то што я!

Еще посидели, обнявшись, потом Петянька хихикнул:

-Дядечка, я, чай, тебя всяко изучил — ухи твои шевелются.

-Иш, изучил он, а не гуди громко-то, не буди чесной народ! Да я шуткую, надоть собираться, скоро наши подсмотрщики прилетят, чево-нето увидют сверху-то!

-Даньш, сынок, поднимайсь!!

-Да не сплю я ужо, Фелька крыло на меня положил, я и не шевелюся, мало ли, опять зачнет кровь сочиться.

-Ты чево? Посля погановки? Да не бывать такому! Яга на себе сколь раз погановкой всяки раны пользовала — спьяну-то шарахалася, то из ступы выпадет, то промахнется мимо поляны, в дуб врежется -горится, охат, я погановкой все у её и смажу. Утром только голова одна и болит, а не пей до ужору -спорила ведь с Лешаком, да Горынычем, што всяко перепьет их. Хорошо по одному, ежли б вместях двоих, — четыре головы стала перепивать-то, упокоилася бы давненько. А может, и лучче было б? А так-то из ума выживат совсем. Ладно, я тута припас пожувать кой чево, костерок-то затевать и не к месту. Да вона и подсмотрщики показалися, чево-то скажут?

Ферапонт и Вэйка принесли такие вот новости:

-Не так далеко высится горушка, за ней буреломище непроходимый, звери — кто повзрослее, все на горушке, с ними девы наши, едва и признали — обе в портах, только по косам и поняли, что это они. Малышня вся в буреломе хоронится, эти шушваль недалеко уже от горушки. Я? правда? им малость путь усложнил — ишь, прутся, как по наезженному тракту, попыхал, попджигал возле их уродских лап землицу-то, ох и поотскакивали, два-то. Третий где-то далеко от них, еле полз, знатно его золотуны потрепали, ну я и добавил, теперь жареный совсем стал. Я так разумею, со спины к ним заходить станем?

-Да, — кивнул Костян, — у них все внимание будет на горушку, а мы и ударим со спины, собираемся быстренько и пошли.

-Ох и сильны эти стригои, откуда только и взялись такие? Я по молодости с хиляками, знать, встечался. Сейчас прут такие страшилы! Но мы тоже не лыком шиты!

Собрались споро. Золотуны полетели вперед, разглядывая обстановку сверху, Васька убег разведать, што впереди, Костян с Вэеем и ребятишки, сторожко оглядываясь, быстро шли след в след.

Васька успевал аккуратно сдвинуть в сторону убиенных птиц и зверушек.

-Птицов попадалося больше — оне, видать, думали с высоты-то не утощут их. А виш, как случилося... Вейка, оне што, высоки шибко? — торопливо лакая воду, поинтересовался прибегший на минку кот. — Пить сильно захотелося от пылишши, а в речушке вода кака-то странна стала, маракую я — Тритошкины детки тожа попалися энтим злодеюкам.

-Петянь, Даньш, вы энто, поосторожнея, ежли ково погибшаго увидитя — не рыдайтя, за все отплотим.

-Я злюся! — кратко сказал Даньша, на миг полыхнув своими такими глазами, Петяня же крепче сжимал свой меч и все больше мрачнел.

-Вона, вдалеке, чевой-то завиднелося? — встрепенулся Даньша. — Не та ли горушка?

-Она, судя по проделанным дорогам, рванули эти гады туда напрямую, поднажмем?

Запахло гарью, дышать стало трудно, взрослые-то ничего, робятишек опять выручил Васька — в его котомочке нашлись другие лоскуты, намочили их водицею и завязали лица. Послышался треск, шум падающих деревьев, Костян поднял руку:

-Я вперед, вы на расстоянии десяти шагов за мной. Вася, не лезь, огонь, он не выбирает, кого сжечь, а твоя шкурка нам всем ещё ой, как нужна.

-Петянь, смотри за дядечкой!

-Така чудна чаща, — пробормотал кот, — чевой-то напоминат..? Ааа, знать, смозговал Лешай, гребень частой девам оставить, вота и вырос лес непроходимай. Пущай силушку свою, зверским путем приобретенную, и подистратют, вырываючи дерева-то! Ай, деушки, ай умнющи!

Костян вскоре приблизился к этим тварям на недальнее совсем расстояние, внимательно рассматривая их, понял, что у зверей и двух отчаянных девчонок совсем нет шансов — выжить-выстоять против этих махин.

Разглядев все, что надо, отступил назад, дождался своих:

-Страшны и сильны эти два, шкуры имеют, скорее всего, почти непробиваемые, со спины убить их не получится, думаю — глаза, что-то вроде носа, уязвимы. И когда свои лапы вверх поднимают, в как бы подмышки можно смело ударить.

-Вэй?

-Да понял, понял!

-Петянь, если сможет Даньша хоть на чуток остановить взглядом, мало ли, до вас прорвутся, значит, доверься своему кладенцу — он не подведет, сам направит лезвие свое, куда требуется. Ты только удержи его в руках. -Понял, я постараюся!

-Страшилы какия! — выдохнули враз детишки, увидевши стригоев пред собою. — Жуткия!

Стригои выворачивали деревья с заметной натугой.

-Подвыдохлись, — заметил Костян, — поначалу-то как травинки выдирали, сейчас же силушку подистратили, жаль, гребень был небольшой, чаща заканчивается, пошли, Вэй!

-Эхма, размахнись рука, раззудись плечо! — воскликнул дракон.

Костян и Вэй как-то враз стали размытыми тенями и скользнули к стригоям.

А на горушке все приготовились биться-грызть-кусать этих гадов до последнего. Досифея и Забава с закопчеными лицами старательно прицеливаясь выстреливали зажжеными факелами, стараясь попасть на сухие ветки, что во множестве были накиданы на подступах к горушке. Огонь разгорался, опоясывая горушку с трех сторон, и прежде чем попытаться залезть на неё, стригоям предстояло пройти кроме чащи ещё и через огонь.

Алька лихорадочно зажигал факелы и мысленно взывал к своему так жестоко обошедшемуся с ним божеству:

-Ни прашу ничиво, памаги жутких гадов адалет! Ни стану савсэм пра багатств и всякий власт думат, памаги хароший луди и звери, вирни мине сила!! Кылянус жизнь свая, ни стану гадам болше!

В волнении позабывал он правильные слова, да и не до этого стало, когда уже невдалеке обозначились две громадины. А божество, так долго почитаемое Алькой, и ухом не вело.

-Тфу! — сплюнул горечь Алька и отложил самый большой факел на самый крайний момент, решив, что станет гореть вместе с факелом, а к систре Дасифей не падпустит!

Испуганно жались к горушке от приближающегося огня звери, рычала бессильная медведица, а стригои приближались...

-Ну, подруженька моя золотая, не посрамим своих батюшек, — рванулась было вперед Досифея, но удержал ее крик Совушкина:

-Погодь, дева хоробрая. Есть ещё у вас защитники!!

Взлетел в высь высокую и собрался камнем лететь вниз, нацеливаясь хоть один жуткий глаз выклевать, а выше над ним кто-то клекотнул:

-Не спеши помирать, Совушкин младшенький! — и приблизились к нему два золотуна. — Ты лучше за моим сыном следуй, повторяй в точности все его движения! Ну, ребятишки, пошли!

И рухнула огромная птица на одного из стригоев, и закрыла она своими широкими крыльями весь обзор, завыл, завертелся страшило, и угодил в самую, наверное, глубокую ловушку, которую уже из безнадежности, упорно дорывали кроты.

Маленькие эти, подслеповатые кротишки, твердо решили помереть на родимой земле, но никуда не уйти. Стригою было не развернуться в узкой и глубокой яме, пытался он своими клешнями — а как было назвать эти хваталки, заканчивающиеся какими-то клешнями с тремя острыми окончаниями — царапать стены, надеясь, что осыпающаяся земля, утаптываемая им, поднимет его на чуток, и сможет ухватиться за что-то. Но кротишки в нескольких сантиметрах ниже от него, упорно и не прекращая рыть, обрушивали свои заранее прорытые ходы.

И погружался все ниже стригой, и скрежещущий вой его заглушал все.

А второй рвался к горушке. Ему было ни до чего, манил запах пищи, чувствовал он там три сильных вкусных источника и рвался туда.

-Дормидонтовна, отводи своих зверей, в огне вы не поможете, а спасать вас некому! — прокричала закопченая растрепанная Забава. — Спасайте детушек своих!!

Как рычала медведица, понимая, что не пригодится ее силушка. Но убегать не стала, отступая на шаг-два от приближающегося огня и стригоя.

Сверху налетели на него три птицы, как умудрился стригой достать Совушкина — может, в горячке подлетел он совсем близко, но как-то жалобно клекотнув, он рухнул вниз ,в паре шагов от горящего хвороста. -Совушкин, мальчик! — воскликнула Забава и рванулась вперед, подобрать птица, золотуны же враз налетели на стригоя. Он отмахивался от них и отступил на несколько шагов от Совушкина. А Забава, тоже птицею, слетела с выступа и, рванувшись к беспомощному совенку, успела-таки ухватить его.

-Потерпи, миленький!! — она торопливо взбиралась на горушку, за ней рванулся стригой — пища же.

-Досифея, держи! — из последних сил размахнулась Забавушка и кинула бездвижного совенка подруге.

-Забавааа! — дико закричала Досифея и, положив совенка на землю, рванулась к подруге. Но её намертво схватил-удержал Алька.

-Пусти, сволочь косоглазая. Удавлю! — рвалась Досифея к подружке, над которой уже навис стригой.

-Тиш, тиш, тибе син рожать, тиш!

И теперь уже Алька с тем самым, большим факелом, понимая — добежать не успевает, зажмурился и с диким гортанным криком:

-Алл бисм! — прыгнул вниз, умудрившись попасть-таки на корявую башку стригоя и, теряя сознание от боли — ухватил все же его клешней стригой, сумел ткнуть горящий факел в кровавый глаз.

Теперь взвыл уже второй, далеко отбросив Альку, закружился на месте.

Успевшая прижаться к большому камню, Забава, вжимаясь в него, старалась не дышать, чтобы не учуял ее жуткий чудище. Сверху дико кричала Досифея, не видевшая живую Забаву, рычала медведица...

А стригой вдруг как-то резко замер, перед ним из ничего возникла фигура человека, и начался какой-то сложный танец. Забава расширившимися глазами смотрела на человека, понимая, что стригой даже с одним глазом слишком силен, в мелькнувшем на мгновение лице узнала она того самого — яна, и зашлося у неё сердце от испуга и тревоги, и начала она сползать по шершавой стене, и накрыла её милосердная тьма.

Костян, за всю свою жизнь так никогда не боявшийся за кого-то — озверел. Он до черноты в глазах озлобился, когда, вынырнув у горушки, увидел, как карабкается его суженая с Совушкиным дитем на руках, а эта сволочь старется её ухватить. Как он сражался со стригоем, потом так никогда и не вспомнил, его замкнуло на одном:

-Его суженую какая-то погань и тронет!

Он бил и бил по стригою и магически, и враз ставшими железными кулаками, бил, пока в ухо ему не заорал Ферапонт:

-Костяяян! Очнися!! Там второй вылазит!!

Костян недоуменно огляделся: стригой, что недавно был жуткой горой страха, слабо вздрагивал, подыхая. Из ямы же вылезал потрепанный другой. Ему навстречу, ощерясь двигался Вейка пока в человечьем обличье. Возле неподвижно лежащей на земле Забавушки, хлопотал Васька, перед ними стоял Петянька с уже обнаженным мечом-кладенцом, с горки сбегала Досифея...

Даньша, этот мелкий, юркий мальчонка, просто вылез вперед перед Вейкой и не мигая уставился в глаза стригоя. Сначала ничего не случилось, потом послышался его какой-то ледяной, даже замогильный голос:

-Замри!

И замер стригой, окаменевши.

-Даньш, ты что, думал, я с этой тварью не справлюсь?? — Обиделся дракон. Даньша не отвечал, все также смотря на стригоя. Вей, все-таки не первый десяток лет живший и много повидавший, быстро смекнул: сгреб Даньшу в охапку и сильно потряс его.

-Василенок, хорош, ты ещё маловат! Василёнок!! — он тряс мальчонку до тех пор, пока Даньша не отмер:

-Дядь, чево ты меня трясешь, как каку грушу?

-Слава те, очухался! Даньш, ты так больше не делай, ведь почти всю силушку свою выплеснул!

-Да я ниче...во, — и Даньша враз обмяк на руках Вэя. -Что? — Вскинулся Петянька. — Что с Даньшею? -Спит тво...й василёнок, едва успел я его растормошить, иначе бы тут и рухнул — маловат пока, с силой своей справляться не умеет, будем учителя ему искать, как вот совсем этим дерьмом разберемся. Острожно положил Даньшу на землю рядом с бесчувственной Забавушкой и побег на дикий рев медведицы, что волновалсь неподалеку.

-Что у тебя, матушка-медведица? Лапу припалила? А... так это ж басурманин-воровач девушек наших? Пусть его!

-Неет, — всхлипнула запинающаяся, враз обессиленная Досифея, — неет, он, он Забаву спас! Прыгнул с факелом этой гадине на башку! Помоги ему, добрый человек!!