Синее пламя судьбы

А потом начался расцвет охотников на драконов. Мало того, что это не возбранялось — это еще и весьма поощрялось. На награду за голову одного дракона можно было безбедно жить несколько лет; за яйцо же из кладки платили серебром по весу. Образовалась даже Гильдия Охотников на драконов, служба в которой для многих стала образом жизни. Присутствующему здесь Ирбису была безразлична эта новая мода, однако после того, как он узнал о потомках Эвернесса, что нашли себе пристанище где-то среди драконов, его мнение поменялось; под благовидным предлогом начались поиски потомков старого противника.

Поиски поисками, но молодых вампиров больше прельщала награда за яйца; не проходило ни одного похода, чтобы они не вернулись с трофеем. Казалось, что они специально созданы для этого — в отличии от прочих людей, чьи вылазки часто заканчивались плачевно. Вампир мог неделями лежать в засаде рядом с гнездом, прежде чем представится шанс; драконы плохо различали слабый запах мертвечины, сливавшийся с запахом разбросанных вокруг гнезда жертв. И вампиру, в отличие от человека, всегда хватало сил, чтобы унести яйцо с собой. Вернувшись, мать гнезда негодовала, но страх за оставшееся в гнезде потомство был сильнее; и они легко уходили от преследования. К слову сказать, многие люди были более категоричны — взяв одно яйцо, они прокалывали другие; безусловно, это было эффективно, ибо зародыши погибали, не успев вылупиться, но охотники оказывались обречены, ибо разгневанная мать всегда их настигала и превращала в пепел.

А потом случилось то, что случилось. Возможно, Дикие драконы не обладали разумом, но у тех, кто "работал" с ними, голова соображала. Это была война, это была бойня, ибо огня нежить всегда боялась; но драконы подписали себе долгосрочный приговор, так как Ирбис выжил, и ему хватило ума затаиться, прежде чем начать мстить.

Драконы начали стремительно вымирать; вампир-некромант, вставший на тропу войны и владеющий столь богатым опытом, стоил многих молодых, даже утратив силу. С тех пор серебра за драконьи яйца уже никто не получал, целых просто было не найти; обогатиться стало возможно только убийством живого дракона. А я просто смотрел, и ждал — мне уже тогда стало ясно, что нашему миру куда больше нужны коренные жители, чем сколь угодно могущественные гости, и возрождение древнего рода было делом самым желательным.

Мелкоаст к тому времени уже активно строился; все из присутствующих здесь помнят, кто его однажды сжег; более того, я уверен, что Повелитель Драконов принял свою смерть от моего гостя-вампира. Ты хорошо потрудился, Ирбис; увы, от родственных связей род Эвернесса выродился и стал сродни Диким драконам, в конечном счете, попав в ту же историю. Этот "Повелитель Драконов" был последним из рода, убитого тобой; нападение на Мелкоаст стал отчаянным шагом, которым он собирался свести счеты. Отчасти это удалось, но древний род прервался навсегда.

Таким образом, давняя история буквально на днях подошла к концу; Старший род сейчас благополучно живет на дальних островах за морем, в то время как этот истончился; в пределах страны уже не осталось Дикого племени. Ты уничтожил всех. Именно поэтому ты здесь: единственный дракон на этом участке суши — Фелмор.

... Последний визит Крис случился меньше недели назад; без лишних слов, она занялась защитой этой пещеры. Никогда я не видел её такой озабоченной; когда же спросил Крис о причинах, она сказала просто: "мы ждём гостей". На вопрос "Хороших ли гостей?" она ответила: "Надеюсь, что хороших".

Эти стены помнили магию. То, что делала Крис, пробуждало её; магия эта была такой же естественной, как текущая вода. Ей были установлены пределы; мне вменялось сделать выбор; и я его сделал. Все вы стоите здесь; вам всем могут открыться новые дороги. Моя история была необходимой, особенно для одного из вас; многие вопросы останутся без ответа еще немного, но на этом пути вас ждут все ответы.

Речь дракона иссякла, и он изменил положение тела; прикрыл глаза. А потом вдруг остро взглянул на Ирбиса и произнес:

— Я хочу услышать то, о чем ты сейчас думаешь.

На лице вампира не отражалось ничего, кроме задумчивости. Взглянув на своё крыло, он с раздражением его убрал — оно буквально растворилось в окружающем воздухе. Взволнованный писк прокатился по стенам — на ему не нужны были сейчас слуги. Слова, спокойные, но от того не менее пробирающие холодом, прозвучали:

— Фелмор не способен на ложь — а это значит, что здесь, под этим небом, врагов у меня не осталось. Противники — возможно, но не враги. Не совсем то, что я искал, но что нашел — то нашел: иронию и злую над собой насмешку. Рассказанное делает тебе честь, дракон, как и той, что носит имя Крис. Вы не жертвы, о нет. И никогда ими не были. Скорее, вы то немногое, что этот мир оправдывает.

Значит, это её рука была за многими неясными пятнами истории, и именно она нас ждала? Что же, приём был теплым, гостю под стать. Сомнения её имели под собой основу. Вот только теперь у меня есть хорошая причина для встречи с ней. И от этой встречи ей не уйти.

Мир не един, теперь это ясно. Островок, я полагаю, на котором ведется игра? Но здесь — лишь слуги да рабы, а хозяев никогда не появится. Придется их искать, одного уж точно — удобно, ничего не скажешь. И эти господа, — махнул он рукой в нашу сторону, — тоже фигуры в её игре?

— Возможно, ты даже ближе к истине, чем кажется.

И тут я оттаял. Именно такое ощущение ближе всего подходило этому теплу после почти поглотившего меня холода. От печати расходились потоки жара, прокаляющего меня насквозь, словно металлическую болванку; голова сделалась пустой и ясной.

Я встал — так легко, как будто ничего не весил, словно подхваченный ветром.

— Теперь все правильно, — тихо прошептал дракон.

... Кристаллы светили все ярче и ярче, воду наполнили тысячи огней. Серберсс и Ингварр рассеяно смотрели вокруг; оба поглаживали рукояти мечей, не замечая этого. Ирбис был невозмутим, но сквозь его глаза все же проглядывал интерес.

— Ирбис Дайдрейд, — мой голос разносился необычайно далеко, — наши дороги пересеклись недавно, и сейчас ты сделал свой выбор. До последнего момента я думал, что нам придется сразиться — теперь же нам нужно вместе идти вперед. Пойдешь ли ты с нами?

— Таковы мои планы и выбор, — произнес вампир, — Мне нужен последний враг, и не ложный. Но этот путь — не только мой.

— Я не принадлежу себе. Моя жизнь — в тех, кто рядом. И я найду путь. Дорога не приведет нас в города, не сейчас — но они приведут, куда должно. Фелмор, ты видишь, что теперь скоро?

— Хорошо, что ты это видишь. Ты пришел за тем, что вскоре случится. Что еще ты видишь? Лови момент, пока стираются грани; здесь и сейчас показала лицо тайна.

А видел я многое. Кристаллы, свет, и темноту вне пещеры. Мы были здесь, но, в то же время, уже не там, не в мире, где жил молодой Мелкоаст; не там, где спал мрачный Некрополь. И еще...

— Я вижу свет под тобой, Фелмор. Он манит, он ждет меня.

— Иди сюда, Анатор, — выдохнул дракон, — и если это будет в твоих силах, я отдам тебе самое дорогое своё сокровище.

Иди. Иди. Иди!

И я пошел.

Когда до водной кромки осталось десять шагов, я услышал неуверенный голос Серберсса:

— Анатор! Что, черт возьми, ты собрался сделать?!

Девять шагов. Восемь.

— Анатор! — это уже растерянный Каракурт. Я шел, во мне боролись уверенность и страх. Руки не работали, язык словно отнялся.

Оба сделали рывок вперед, но рёв дракона остановил их:

— Стойте и не шевелитесь, иначе я сожгу вас! — и выдал столь чудовищный столб пламени, что он достиг рассевшихся тварей Ирбиса; десятки их сгорели моментально.

Зубы Ирбиса скрипнули, но он смолчал и остался на месте, внимательно смотря за моими действиями. Остановились и двое моих друзей, ибо я в этот момент достиг воды.

"Я не умею плавать" — эта истина пришла откуда-то извне в тот момент, когда вода уже была подо мной. Я это видел. Вспомнил. Ворох картин перед глазами промелькнули за миг. Но я все равно шагнул. Так было надо.

Вода приняла меня и сомкнулась над головой. Но даже отсюда я видел исходящий из-под дракона свет. "Зачем? Что ты ищешь? Что делаешь?"

...Море, и я на нем. Солёная вода лезет в нос и глаза, но крепкие руки надежно держат и не дают утонуть.

— Руками, руками работай, и ногами тоже!

Брызги летят во все стороны.

— Вот ведь незадача: это же тебе не по воде ходить... — другой голос, более мягкий.

Иди. Иди. Руки не работают, и плыть ты не сможешь. Так что иди. Иди!

Вода вокруг меня нагрелась, я чувствовал это кожей. Воздуха уже не хватало; взвесь, вращавшаяся вокруг, не подходила для дыхания.

Шаг. Еще шаг. Медленный, в давящей тишине.

И звуки вернулись снова. Воздух, такой чистый и сладкий, наполнил мою грудь. Вода вихрилась под моими ногами и толкала, толкала наверх. Еще шаг — и я ступил на плато, поднял взгляд и посмотрел прямо в глаза дракону. Потом судорога скрутила меня; упав, я поднялся вновь. Рядом со мной теперь стоял не только Седьмой; все Хранители Озер встали полукругом, внимательно наблюдая.

Золотистый, стальной, ржавый. Белый, бордовый, серебряный. И Сапфирный, который встал и отошел к своим братьям — все они смотрели, и что-то странное было в их взгляде.

А в аккуратной выемке в центре плато лежало яйцо; это было самое странное яйцо, которое я видел в жизни. Крохотные многочисленные чешуйки спиралью бежали снизу вверх; каждая из них светилась одним из цветов, что носили стоявшие рядом. Чешуйки были угловатыми; стоило только двинуться, как они сменяли свои очертания, просто меняя цвет или складываясь в символы, которые ни понять, ни разгадать. Когда я подошел ближе, яйцо осветилось всеми мягкими оттенками лилового и сиреневого цветов.

— Только двух детей подарила мне природа; сын мой, что займет когда-нибудь это место, воспитывается на далеком острове. Дочь же выйти на свет отказалась; и Мать принесла её сюда. Много лет она ждет — и, видно, дождалась.

Возьми её на руки, Доверившийся Знанию; твоя память ушла, но ты остался. Береги её и люби, как собственную дочь; она облегчит тебе дорогу. В должное время помоги ей выбраться из яйца.

И все драконы произнесли хором:

— Мы нарекаем тебя Хранителем нашей памяти; пусть кровь твоя хранит и наш огонь!

Семь столбов пламени взлетели вверх, каждый — своего, неповторимого оттенка.

— Теперь же иди, юный Хранитель, туда, где все свершится; время пришло.

Яйцо было теплым, и словно бы невесомым; отпустить его было невозможно. Вода перенесла меня на другой берег; теперь я видел впереди больше, чем раньше.

— Укажи им дорогу, Анатор. А вы, друзья, защитите его. Остаток пути ваш, и только ваш.

Иди. Плыть ты не можешь — у тебя заняты руки. Иди. Иди!

Еще час назад я не шагнул бы в эту пустоту. Но сейчас грань, где кончался этот мир, не вызывала у меня трепета. Я не умел плавать — но я умел ходить.

А за мной пошли Те, Кто Был рядом, и ноги их нашли твердую опору вместо пустоты. Иногда я видел стены большого коридора, а иногда нет.

Не раз и не два налетали разные бестии; крылатые слуги Ирбиса заступали им путь и давали отпор; ползающих добивали Серберсс с Каракуртом. А потом мой меч оказался в чьих-то руках; другие руки, более тонкие, приняли лук. В моих же осталось только яйцо — подобие магической сферы и жизнь, что билась со мной в унисон.

Стрела свистнула и пронзила несколько вставших на пути фигур; меч без особых усилий развались еще одного. Ответный выпад тень встретила смехом; оказавшись в тот же миг за спиной ударившего, он лишил его головы.

Словно во сне шел я и смотрел; стенки коридора гнулись под моим взглядом, и исчезали, когда я желал смотреть насквозь; в дыры улетали многие враги, пока я смотрел в живую, странную тьму. А потом все кончилось и исчезло, и я чуть не провалился сквозь совершенно реальный пол. Я упал на бок, прижав к себе яйцо; рядом со мной упало оружие. Лук с тихим щелчком, а меч звонко, да так лихо, что из-под него хлынула каменная крошка. Теней рядом не было; похоже, их просто не могло здесь существовать...

Во сне ко мне приходила Кителла и куда-то звала; тени веселились и учили меня плавать. Кажется, я действительно куда-то плыл, а возможно, даже летел; теплые потоки по-дружески поддерживали меня, не давая упасть и раствориться в пламени...

* * *

— В могилу он решил себя загнать — точно тебе говорю.

— Так может, так оно и надо? Вон, подсвечник стоит, давай поможем, по дружбе-то, исполнению планов.

— Я сейчас кого-то укушу. Возможно, даже Анатора. Зачем далеко ходить...

— Не пьёт же, как есть, не пьёт!

— Ну так говорю, один укус — и будет пить даже во сне.

— Вампиры спят, что ли?

— Поговори у меня — спать сегодня точно не будешь.

— А где здесь "сегодня"? Я и вчера-то не помню.

— Пить надо меньше. "Вчера" — это до сна перед завтраком. "Завтра" — это после ужина и сна.

— И это я слышу от того, кто тыщу лет завтракал, обедал и ужинал одновременно — часа эдак в три ночи.

— Дурак, ничего ты не понимаешь. В три ночи никого путного не найдешь; пьянь одна, от которой разве что захмелеешь.

— Так нежить-то, того, вроде градуса боится?

— Несварения она боится. Потому ночью почти и не охотится.

— Ишь ты. Этика, мать её.

— Фелмор, я тебя все же прикончу за то, что ты не убил, когда была возможность, этот ходячий набор коктейлей; то-то сына порадуешь раньше времени...

— Кажется, я больше не выпью.

— Охренеть! Ты где самогонный аппарат взял?!

— Построил.

— Она убьет тебя. Точно говорю.

— Да ладно... её перегонный куб был чудо, как хорош.

— Олени... Да еще и пьяные ко всему. Вам что, вина из любого мира уже недостаточно?

— Фигня ваше вино. Моё пиво лучше.

— Ну да, пиво да самогон, угадайте с одного раза, чей стиль...

— У меня он, по крайней мере, есть, в отличии от некоторых недоразвитых обезьян.

— Ты глянь, что с нормальными людьми книги делают...

"По-моему, я все же умер" — решил я и приоткрыл глаза.

Комната была, что надо; просторная, красиво отделанная. Лежал я на чем-то мягком; под боком примостилось гревшее меня драконье яйцо. Судя по ощущениям, я отлежал себе всё; только опухшие губы чувствовали влагу. Переведя взгляд на потолок, я вздрогнул; вместо него было видно ОЧЕНЬ глубокое небо.

Климат в комнате был самый что ни на есть непринужденный: Серберсс занял пуфик; Ингварр — разместился прямо на столе. У одного из них в руках был стакан и початая бутылка; у другого, в ком я без труда узнал Каракурта, все оказалось гораздо основательнее — ведро с пивом и бутыль самогона литров на десять, стоящие рядом.

Ирбис так же был здесь; с невозмутимым видом, он работал над маникюром. Судя по их перебранке, атмосфера была вполне теплая.

— Это сколько же я спал, что вы успели подружиться? — сказал я, искренне пытаясь изобразить голосом ужас, — двадцать лет? Тридцать?

— Всего лишь четыре дня, — заметил Ирбис, прервав ненадолго своё занятие, — Или что-то в этом роде. По словам Крис, ты имел право проваляться и все две недели.