Звездолет "Иосиф Сталин"

— Да знаю, я знаю.... Битый час тут у вас мучаюсь...Тебя дожидаюсь.

Он сунул не зажженную папиросу в зубы и зажевал мундштук.

— "Папиросы "Ира" — осколки от старого мира" — с усмешкой сказал гость и призывно махнул рукой. — Вон смотри, смотри Федосей Петрович красота-то какая! Куда нас с тобой ум человеческий и Революционный порыв забросил!

Рука "железнодорожника" указывала на облачную пелену внизу. Федосей еще не сообразил, куда нужно смотреть, а в ухо ему зашептали.

— Привет тебе от товарища Демьянова, красвоенлет. Завтра бумага придет. Откомандируют на курсы пропагандистов. Вместо этого явишься с бумагой в Особый отдел. Там скажут что делать...

Федосей машинально отметил, что стоит мнимый "железнодорожник" очень правильно, так, что, если кто и остался на палубе, то не смог бы увидеть его губ, и прочитать по ним, о чем идет разговор.

Правильный оказался железнодорожник. Из наших, из чекистов...

...Особый отдел Третьего, имени Братьев Гракхов Особого авиаотряда располагался на окраине Твери, в дому бывшего купца второй гильдии Третьякова. Купец, как классово чуждый элемент об этом, естественно не знал, так как, как раз сейчас проходил перековку на Соловках, но чекисты, против правил, вспоминали кровососа добрыми словами. Похваливали бывшего хозяина за запасливость и предусмотрительность — за хорошие подвалы, за теплые, не прожорливые печи и конечно, за вишневый сад, что тот умудрился рассадить вокруг дома. От цветения вишни воздух вокруг дома в мае-июне становился медвяный и временами даже перебивал запах злой махорки начальника Особого отдела товарища Демьянова.

Федосей, предъявив документы часовому на крыльце, глотнул настоянного на цветах воздуха и углубился в недра Особого отдела. Коридоры, коридоры, двери, двери...

Осторожно открыв нужную, увидел самого товарища Демьянова.

Начальник работал. Перед ним грудой лежали какие-то бумаги, по внешнему виду чертежи. Поверх них два циркуля, линейка, цветные карандаши. Отбросив невеселые мысли и состроив нужное лицо, Федосей набрал полную грудь воздуху, гаркнул со всей силы.

— Красвоенлет Малюков прибыл по вашему приказанию!

Получилось это у него здорово. Чайные стаканы, что стояли в углу на столике хоть и не разлетелись в осколки, как это говорят, случалось у Федора Ивановича Шаляпина, но бодро звякнули.

— Ну, что, москвич, удаль молодецкую девать некуда? — не поднимая головы, отозвался товарищ Демьянов.

— Так точно! — снова гаркнул красвоенлет. Все-таки две недели на ветру и свежем воздухе ставят голос летчику не хуже чем оперному певцу.

— Ну, хватит...

Начальник демонстративно сунул палец в ухо и поковырялся там.

— Ну, нашел чего на "Троцком"?

Хозяин кивнул на табурет, усаживая летчика перед собой.

— Пока ничего... Пока если что и есть платформе интересного, так это неуставные отношения техника Гинзбурга с метеорологом Стасовой....

Он улыбнулся, вспоминая ненароком подгляденное.

— А что невеселый такой?

Федосей махнул рукой. Товарищ Демьянов хмыкнул.

— Ну, ищи, ищи...

Федосей знал, что особист не верит, что в авиаотряде могло что-то происходить такое, о чем он не знал бы. Не могла завестись крамола — слишком серьезные тайны хранились тут и слишком серьезную проверку проходил каждый допущенный до них, но раз Москве захотелось — пусть ищут. А он тем временем попользуется прикомандированным. Для общей, разумеется пользы.

-Тут у нас новая головная боль образовалась. Хочу тебя на время к нашим делам пристроить...

Ты на "Троцком" освоился?

Федосей кивнул.

— Ну вот. Там Ленинградские товарищи что-то секретное затевают. Ты погляди там, чтоб они свои секреты с нашими не перепутали...

СССР. Цеппелин-платформа "Товарищ Троцкий".

Май 1928 года.

Обещанная "пара дней" растянулась на неделю, которую Федосей провел на ставшем почти родным "Троцком".

Засекреченная цепеллин-платформа теперь делилась на две части — на секретную и сверх секретную. На секретной находилось несколько самолетов, а на сверхсекретной части стояли и просто валялись штабеля ящиков, катушки провода, мотки бронекабеля, напоминая, возможно, подготовку к строительству то ли Великой Китайской Стены, то ли какой-нибудь из некрупных египетских пирамид. Все это, конечно служило более возвышенной цели, чем увековечивание имени какого-нибудь фараона или императора. Кому нужна неповоротливая пирамида или глухая стена? Революция должна не за стенкой отсиживаться, а нести справедливость в мир, так что не стройка тут, а сверхсекретный полигон, где испытывалась "ЛС установка".

Кого не посвятили с тайну двух заглавных букв (а таких было большинство) расшифровывал заглавные буквы как "Ленин — Сталин", однако своей они догадливостью хвалились зря. Они ошибались.

Те, кто знал о деле не по слухам, а по насмерть засекреченным инструкциям, расшифровывали эти буквы правильно — "Лучи смерти".

Под замечательную установку, созданную в секретной Ленинградской лаборатории товарища Иоффе на "Троцком" отвели всю нижнюю палуб. У каждого трапа, что соединял верхнюю и нижнюю палубы, теперь стояли часовые, охраняя оружие Мировой Революции от дураков и происков империализма, хотя толку от красноармейцев с трехлинейками ждать не приходилось.

Соблюдая режим секретности, прежних хозяев цеппелин-платформы распустили в увольнения и отпуска, оставив только самый минимум, а все остальные ходили туда-сюда беспрепятственно, потому как имели такие документы, что у часовых руки опускались. Точнее поднимались. К козырькам фуражек.

Федосей, которого вниз не допустили, все эти ограничения воспринял с внутренней обидой, но быстро смирился. Похоже, что все, что происходило на нижней палубе, было настолько серьезным, что даже его полномочий секретного сотрудника ОГПУ не хватало на то, чтоб прикоснуться к тайне. Хорошо хоть по верхней палубе ходить не запретили, чем Малюков и пользовался.

К виду с трехверстной высоты он уже привык, но голубизна и даль того, что видели глаза, по-прежнему завораживала. Все-таки вид с самолета, сквозь вращающийся винт и вид с дирижабля отличались друг от друга. Полет на "Троцком" более походил на парение птицы и от этого авиатор до сих пор не мог насмотреться на все это, словно далекие его предки, прикованные к пашням и наковальням или к разночинским чернильницам, смотрели на всю эту красоту его глазами и не могли насмотреться.

А на нижней палубе в несколько расстроенных чувствах пребывал агент Коминтерна...

Владимир Иванович Дёготь имел все основания считать себя человеком не трусливым. Много в жизни повидал, в разных предприятиях поучаствовал, да и оперативная работа в Коминтерне требовала крепости характера, но тут вот он чувствовал себя... Ну... Не в своей тарелке, так скажем. Для человека выше десятого этажа не поднимавшегося, вид трехверстной глубины под ногами действовал на нервы. Оттого, коминтерновец старался не смотреть по сторонам, а сосредоточился на коробке, что держал в руках. Что за штука находилась в ящике, он не знал. Хотелось надеяться, что нужная. Из-за неё срочно, с риском привлечь к себе внимание итальянской контрразведки пришлось сворачивать итальянские дела и в четыре дня добраться из Рима в Тверь. Добраться то добрался, и прибор привез в целости и сохранности, только вот профессору сейчас оказалось не до него. Поэтому-то теперь Владимиру Ивановичу и приходилось нервничать на нижней палубе. Стараясь не смотреть по сторонам, он даже прикрыл глаза, чтоб не видеть в сотне метров от себя плотную массу белоснежного облака, в которой невидимые лучи профессора прожигали быстро затягивающиеся дыры.

Около установки шла непонятная постороннему взгляду работа. Металл скрипел о металл, что-то свистело ну и ругались там так, как это привычно было всегда русскому человеку.

В стеклянном окошке какого-то электрического прибора размером с хороший шкаф отражалась часть установки с оператором. Дёготь стал смотреть туда, наблюдая как лысоватый человек сидит на чем-то похожем на мотоциклетное седло, прильнув глазом к трубке прицела.

Над облачным слоем, издали похожем на заснеженную равнину, вдалеке, не меньше чем полудесятке километров, плыли два воздушных шара. Ветер нес баллоны параллельным курсом. Явно целя в них, оператор завертел никелированные колеса.

— Объект в прицеле.

Вокруг зазвучали голоса.

— Накачка?

— 70%... 80%... Норма.

— Завершение цикла. Поправка шесть.

— Цель уходит.

— Подстройка...

— Расширение в норме.

— Импульс!

Площадку накрыл свист, переходящий в шелест, словно с огромного дерева вместе с листьями ветер сдул десяток змей и вдалеке вспыхнули два огонька. Несколько секунд все молчали и только когда кто-то из военных, не отрываясь от стереотрубы, сказал:

— Уничтожение! Поздравляю, товарищи!

Люди бросились обниматься, и Дёготь позавидовал им. Эти все понимали и были при делах.

На площадке все смешалось и вдруг — выстрел...

Еще выстрел!

Вскочив, он увидел как один из "синих халатов" бежит прочь, расталкивая других. Никто еще ничего не понял. Люди растерянно оглядывались, но тут установка вздрогнула и обрушилась внутрь себя. Проволочная сеть заходила волнами и со звонким протяжным звуком стала рваться.

Дзинь... Дзинь... Дзинь...

Только теперь все поняли что происходит.

Наперерез беглецу бросились сразу два синих халата, но тот отбросил одного, сбил с ног другого и юркнул в лабиринт ящиков.

— Там он! Там!

Военные, кто с винтовкой, кто с наганом, обступили убежище, отрезая беглецу путь к отступлению, хотя куда бежать с дирижабля?

— Выходи, гад!

"Не выйдет", — подумал Дёготь.— "Застрелится. Во всяком случае я бы застрелился..."

Он ждал звонкого щелчка выстрела, но вместо этого взревело так, что защищаясь от ощутимости звука, все прижали ладони к ушам. В глубине составленного из ящиков лабиринта сверкнуло, повалил дым, и тут же сами ящики покатились, рассыпаясь на ходу горящими доскам, и из кучи хлама вылетел огненный факел. Округ пахнуло таким жаром, что люди отшатнулись. Кожа на лице Дёгтя стянулась, и он представил, как скручиваются волосы на голове, превращались в обугленные пружинки. Сквозь вопли обожженных людей неслись далекие крики.

-Уйдет! Уйдет!

Вразнобой захлопали винтовочные выстрелы. Только напрасно. Веселой шутихой прокатившись по палубе, диверсант, с ящиком, из которого хлестали огненные струи, выпал за борт и там только превратил падение в полет. Торжествующе взревев, враг ушел в небо, оставив в воздухе огненный след.

Только теперь Дёготь посмотрел на профессорскую установку. На краю палубы дымились железные руины, которые одинокие фигуры в синих халатах заливали из пенных огнетушителей.

Федосей, обитавший палубой выше, мгновенно сопоставил крики "Уйдет, уйдет!" с летуном с огненным ящиком за спиной и в два прыжка оказался в кабине. Как куски головоломки в голове оранжево-лиловый факел Московского летуна наложился на уже далекую оранжево-лиловую кляксу беглеца.

— Заводи! От винта!

Чем хороша военная команда для человека — командный голос выводит человека из ступора, заставляет делать привычное дело, а не охать, ахать и разводить в недоумении руками.

Подстегнутый командой техник подскочил к неподвижному винту, ухватился за лопасть обеими руками.

— Контакт!

— Есть контакт!

Рывок, мотор трещит, заглушая удаляющийся рев и разрозненные выстрелы, плоскости нарезают воздух, и машина медленно скатывается в небо. Малюков падал метров триста, пока мотор не набрал обороты.

Развернув аэроплан, он бросился за уходившей в небо яркой, словно сигнальная ракета, точкой. Скорость у него была — о-го-го! Как и у тех двух! Он! Точно он! Вот она ниточка!

Федосей наддал, чувствуя, что еще немного и мотор аэроплана захлебнется. Он бросил взгляд на приборы и взвыл в голос. На чем бы этот гад не летел, его штука оказалась куда мощнее и быстрее биплана. А вот быстрее ли она пули? Это стоило проверить.

Уверенный в своем превосходстве, враг не маневрировал, и Федосею оставалось дождаться момента, когда стремительно уменьшающаяся огненная точка попадет в прицел.

Когда это произошло, Федосей нажал на гашетку, надеясь не на мастерство, а на везение. Длинная, на расплав ствола, очередь опередила аэроплан, соединив его с врагом. Этого оказалось достаточно. Звездочка в прицеле вспыхнула еще ярче и превратилась в кляксу черного дыма...

СССР. Москва.

Май 1928 года.

...От Кремля до Лубянки четверть часа пешком, а автомобиль домчал товарища Менжинского до здания ОГПУ за пять минут. Этого времени хватило, что бегло просмотреть письмо еще раз. Если все что там написано — правда, то это шанс. А шансы надо использовать быстро.

Часовые, коридор, кабинет, телефон...

— Товарищ Артузов? Здравствуйте!

Менжинский откинулся на спинку жесткого стула.

— Артур Христианович, есть поручение вашей службе.... В рамках выполнения решения ноябрьского пленума... Разумеется оформим все как положено... Суть такова: нужно вывезти одного человека из Германии. Думаю, что группа из двух человека с этим вполне справится. Одного товарища рекомендует Коминтерн, второго — своего дашь... Какие требования? Простые. У тебя таких 12 на дюжину... Образование... Ну хотя бы пару курсов Университета... Чтоб в технике разбирался. Ну и чтоб наш был до мозга костей, до гвоздей в ботинках. Сам понимаешь какое дело затевается...

Старший? На счет старшего позже решим. Вы сперва человека представьте... Хорошо. До свидания...

Он положил телефонную трубку и несколько секунд заново перебирал сказанные слова. Вроде бы не сказал ничего лишнего. Конечно, лучше бы все делать через своих людей, но... Эх, коротки руки! Коротки!

Чекист глянул во двор. С третьего этажа видно как голуби топчутся на очищенной дворниками брусчатке, не пугаясь военных, сновавших из подъезда в подъезд.

Теперь дело было за Коминтерном. У них связи за рубежом, возможности. А кто будет главным — это уже другой вопрос... Лев Давидович, хоть и оказался скрытым врагом советской власти, но когда еще во врагах не числился, мысли высказывал очень правильные. "ГПУ и Коминтерн как организации не тождественны, но они неразрывны. Они соподчинены друг другу, причем не Коминтерн распоряжается ГПУ а, наоборот, ГПУ господствует над Коминтерном". Хорошая цитата, правильная. Хоть на стенку вешай... Ай да Троцкий, ай да....

Взяв стопку исписанных листов, он на мгновение задержался, остановленный появившейся мыслью. Полуобернувшись, почти не глядя достал из шкафа отчет по расследованию диверсии на "Троцком". Оказался же там кто-то бравый и сообразительный, как раз такой, какой нужно.

Вот кто нужен! И искать никого не следует. Он вспомнил недавно читанный отчет о событиях на "Троцком". Кто его писал? Пошарив на столе, нашел нужную бумагу. Молодец. Технически грамотный. Сняв трубку, сказал весело:

— Артур Христианович! Я уже подобрал нужного человека. Кандидатура Малюкова возражений не вызывает? Нет? Ну, я так и подумал... Болеслав Витольдович, я думаю, не обидится.