— Знаешь, я слышал случайно, — проговорил вдруг, — сегодня ближе к вечеру пойдёт леталка в Таризу, в госпиталь. За Скаем. Вроде, из второй роты кого-то посылают. Я вот подумал... У тебя там, кажется, был ведь кто-то, в госпитале, да?

Для меня всегда оставалось загадкой, как люди узнают такие вещи. Я-то уж точно никому ничего не рассказывал.

Однако разбираться я не стал. Поблагодарил Лёнчика.

И, конечно, ни в какой медпункт я не пошёл, а отправился прямиком к комбату. Сил откуда-то прибавилось...

К Бате меня пропустили без слов. Не знаю даже, почему — то ли авторитет сказался, то ли сыграл роль внешний вид после сегодняшнего вылета. Решили, небось, вдруг что-то экстренное...

Экстренное оно и было. Правда, только для меня.

— Ну, молодец явился, — прогудел Батя, едва я вошёл. — Ну, герой. Хочу вот писать на тебя представление на досрочное... Цени! Да... А с чем пожаловал?

Представление на досрочное меня не взволновало — писалось оно уже дважды (если верить Бате, конечно), а приходили вместо ответа медали. Полковник Мосин слово держал — так же и в этот раз будет.

Я сказал:

— Разрешите мне лететь в госпиталь.

Батя, кажется, слегка опешил даже.

— Ну ты... Ты даёшь. Лететь тебе! Только сесть успел! Я вас, отличившихся, вообще хотел до завтра от полётов освободить. И медицина рекомендует... после такой-то мясорубки. А ему лететь! Ты хоть у медиков был?

— Я в порядке, товарищ майор.

— Нет, ну... — комбат покачал головой. — Ну что тут скажешь... — и вдруг рассмеялся, хлопнул себя ладонью по коленке. — Нет, ну псих — он псих и есть, и всё тут. Ты на себя посмотри, герой! Олух царя небесного.

— Разрешите, — повторил я упрямо.

Батя нахмурился. Прищурился, хекнул... и широко махнул рукой.

— Значит, так. Привести себя в порядок — раз. На тесты в обязательном порядке — два. И если всё будет, опять-таки, в порядке... Ладно, чёрт с тобой. Лети. Заслужил сегодня. Вылет в семнадцать-ноль-ноль.

— Пораньше бы. До семнадцати ещё неизвестно что произойти может.

— Ну ты нахал! Пройдёшь тесты — доложишься. Там посмотрим.

— Спасибо, товарищ майор!

Обратно я нёсся, прыгая через две ступеньки. Куда только усталость делась...

13.

Вылетел я в начале четвёртого. Торопился не зря — обещания вроде "освободить от боевых" мы уже проходили. Обязательно стрясётся какая-нибудь дрянь... Я себе места не находил до самого вылета. Но — пронесло.

Ещё я мечтал, что если задержусь в госпитале на часик-полтора-два... Никто особо не придерётся. Вылетел-то раньше; могут у Ская, к примеру, какие-нибудь бумаги оказаться недооформленными? Или процедуры недоделанными... Он-то задержаться не откажется, парень свой... Мелькнула даже совсем уж шальная мысль — сказаться больным и застрять до утра. Ну, это... Посмотрим...

Домчался я быстро, даже слишком — покрутиться пришлось, пока протащили по всем опознавателям. На указанной площадке приткнул леталку меж двумя санитарными. Из одной выскочил летун, обложил меня по-матушке; я удивился сначала — чего это он... Потом сообразил: здесь, оказывается, квадраты краской размечены под посадочные места, только разметку эту пылью занесло, я и не углядел. Ну, подумаешь, вщемился посерединке... Места хватает. Но — вылез, извинился. Летун присмотрелся — и ругаться перестал, замолчал. Ну и ладно, ну и хорошо... Не до него мне было.

Больничную клумбу многострадальную я, конечно, внаглую ободрал. А где ещё цветов было взять? Тут кругом как-то больше колючки, с цветами туго...

Сжимая букет, волнуясь, как первоклассник, поднялся на реабилитационный уровень. Скай подождёт, не переломится. Уже у кабинета вздрогнул от мысли — а вдруг Ро не работает сегодня? Вот тогда — куда кидаться, где искать? Вперился взглядом в график на двери. Перевёл дух: работает...

Вздохнул глубоко, как перед нырком в воду.

Ворвался в кабинет — пусто... "Аквариумы" гудят тихонько, монотонно...

Держа перед собой букет, как таран, прошёл через коридорчик к потайной комнатке, толкнул дверь.

И остолбенел.

Потом, много времени спустя, я стал думать, что, наверное, подсознательно допускал что-то подобное; допускал, что она может оказаться не одна... В конце концов, она была свободной женщиной и никогда мне ничего не обещала... Может, я бы справился с собой — несмотря ни на что, я был ей благодарен.

Но никак я не мог ожидать, что она будет со Скаем.

Сам не понимаю и не способен объяснить, почему именно это меня так потрясло.

Они замерли оба; Скай испугался — надо было видеть, как он испугался.

— Псих... — протянул он и побледнел, будто увидел призрак. — Ты... Только спокойно, Псих... Только спокойно... Ничего не... Я не...

— Пошёл вон. — прошипел я сквозь зубы.

Он исчез — будто испарился.

Роми, закусив губу, дёргаными, неверными движениями торопливо застёгивала халат.

И вдруг закричала тонко, визгливо:

— Не смей меня осуждать!

Я стоял и молчал, пока не удалось усмирить бешеную, сотрясавшую всё тело дрожь, загнать её куда-то в кончики пальцев; руки, безжалостно мочалящие жёсткие стебли цветов, я спрятал за спину. Потом выговорил одеревеневшим голосом:

— Я. Не осуждаю. За что?

— Данил. — она потянула руку к моей щеке, но я отстранился; тонкая кисть беспомощно повисла в воздухе, отдёрнулась.

Я стоял — с мыслью, что нельзя оставаться, но и не было сил уйти; наконец, бросил на топчан изломанный букет — потребовалось изрядное усилие воли, чтобы разжать пальцы; снова спрятал руки...

Роми сказала:

— Я рада тебя видеть, правда. Данил, правда! Данил... Не уходи так. Выслушай меня. Пожалуйста...

Я стоял и слушал, а она говорила, одну за другой ломая в пальцах такие знакомые тонкие сигареты с золотым ободком. Закурила наконец, сломала снова. Закурила другую...

— Я, наверное, не смогу объяснить. Я хотела бы, так, чтобы ты понял. Это так всё... трудно, а понять... Ещё труднее, я знаю, но... Хотя бы выслушай. Всё не так, как кажется... Всё не так! Я виновата, жутко виновата перед тобой, только... Как же мне... Что же мне делать, Данил? Я...

Затягивалась она торопливо, жадно, а потом забывала про зажжённую сигарету, и та догорала; падал на пол, на халат серый пепел.

— Ты мне дорог, Данил. Ты мне по-настоящему дорог. А Скай... Это была ошибка, конечно... Глупость... Я... Ну, я скучала... Нет, не то. Я боялась. Страшно боялась, что могу тебя больше не увидеть. И не потому, что... А просто... Я ведь намного старше. Тебе дадут рано или поздно досрочное, не могут не дать. И что тебе тогда я? Старая вешалка... Я ведь неудачница, Данил. Не в работе, нет. По жизни... Мне всегда нужно было что-то... Чего, казалось, не существует...

Тлеющий огонёк добрался до фильтра, выпустил струйку дыма, потух. Ро вытащила другую сигарету, прикурила снова.

— Так бывает — ждёшь, ждёшь, а дождёшься — и не узнаешь. Выпустишь из рук... Потом поздно... Гадай — было ли, не было... Я глупости говорю, да? Так путано всё...

Тонкий, длинный столбик пепла лёг на белый воротник, рассыпался хлопьями, взметнувшись от движения её волос.

— Понимаешь, он вдруг напомнил мне тебя... Это было, как... Весточка, что ли? Или... воспоминание. Пережить снова... — Роми дёрнула головой, в уголках глаз набухли, налились упрямые, злые слезинки. — Ну, я дура, конечно, дура! Оказалось всё не то... И теперь вот... — она растерянно развела руками. — Но я же не могла, ты понимаешь? Не могла так поступить тоже... Он был тут такой жалкий, потерянный... Данил? Ты что, Данил?

Я выдавил хрипло:

— Ты и меня тогда так... пожалела?

А она сказала:

— Боже, какая же я идиотка.

Я шёл, почти бежал по коридору, и Роми ещё что-то кричала мне вслед, не смущаясь множества любопытных и бесстыдных глаз... Потом отстала...

Уже в леталке нахохлившийся, взъерошенный Скай вдруг заговорил запальчиво и отчаянно:

— Я не знал, что вы с ней... Не знал! А ты бы отказался? На моем месте — ты бы отказался?!

Я хотел дать ему в морду. Потом передумал.

Скай дёрнулся от моего движения, отшатнулся, крикнул хрипло:

— Ну, бей!!!

Отвернувшись, я устроился в кресле. Приладил захваты.

— Псих, я не знал, что ты и она... — уже совсем другим тоном проговорил мне в спину Скай. — Что она... Что вы... Правда. Честно! Потом узнал... Но уже...

Я помолчал, потирая руками лицо. Сказал устало:

— Заткнись.

— Псих, она расспрашивала о тебе. Правда. Я потому и понял... Даже обиделся поначалу. Только о тебе и...

— Заткнись.

Ещё помолчал и добавил:

— Никогда не говори со мной об этом.

Долетели мы без приключений.

* * *

Роми погибла два месяца спустя. Я узнал об этом случайно и с опозданием, когда уже даже тела её — или того, что от него осталось — не было на Варвуре; так что мой первый порыв — мчаться, спасать, успеть вопреки всему что-то изменить — остался невостребованным. Был терракт в госпитале, начался пожар; она и ещё двое врачей экстренно извлекали пациентов из "аквариумов", а другие выводили. Вывести успели почти всех, когда раздался второй взрыв. Роми потом опознали по идентификационному жетону.

Я пошёл вразнос... Помню, как хотел лететь, бомбить и взрывать, разметать всё в пух и прах, пройтись огненным валом по этой сволочной планетке — меня остановили, просто физически не пустили к леталке, кто-то вовремя сообразил. Помню, как бился дико, как меня держали. Рвался, шипя от ярости, и вырвался, кажется; помню детали — рот чей-то, искажённый в оре, нос, в кровь расквашенный... Заломали — прижали к бетону — помню, руку кто-то подсунул волосатую, и как я в неё зубами... Прибежал Док со шприцем... Дальше совсем смутно — лекарство то ли работало недолго, то ли подействовало слабо... Снова дрался с кем-то... Кажется, я всё-таки набил морду Скаю. Или то уже были глюки?

Очнувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. Не казарма — точно. Вроде, не губа. И уж совершенно определённо не лазарет...

Потом дошло. Каморка в ангаре, та самая, Тарасова. Я лежу на раскладушке. Почему-то не могу шевельнуться.

— Ну вот, — произнёс кто-то. — Глядите, очнулся. А вы — в медчасть, в медчасть... Фуфло наша медицина. Не видели, что ли?

Я узнал говорившего — Скай. Присмотрелся... Батюшки светы, это что же, это я его так?

Рядом ребята — Дин, Джуба, даже Лёнчик где-то на заднем плане... Набились в каморку, не повернуться. Стоп. Почему же я двигаться-то не могу?

Скай придвинул табуретку, сел рядом.

— Ну ты как? — спросил.

Я выговорил хрипло:

— Двигаться не могу.

Вокруг хохотнули.

— А кроме?

— Голова болит дико.

— Это ничего, потерпишь. Так развязывать, что ли, уже тебя? Драться не будешь?

— Не буду, — я помолчал, соображая со скрипом. — Я разве опять дрался?

Вопрос почему-то вызвал дружный смех.

— Ты только Дока обманул, — подмигнул мне Скай. — Он вкатил тебе полный шприц какой-то дряни, говорит — ведите его спать... Ты вроде вялый стал... Но до койки не дошёл. — Скай хмыкнул. — Сколько народищу с твоими отметками на роже ходит — жуть. И не только на роже, конечно, но тех хоть не видно. Ну уж и тебе перепало, не взыщи. Озлил народ. Эким бульдозером пёр, чуть сладили! Хотели мужики опять медицину звать, я отговорил. Кто знает, что они там намутят и во что всё это выльется. А мы — народными средствами: повязали и спиртика влили. Доку сказали — спит... Караулили тут... А теперь подумай и скажи ещё раз: ты в порядке? Можно тебя развязывать?

— В порядке я, в порядке.

Руки-ноги чертовски затекли — долго я всё-таки валялся...

Стоило появиться на лётном поле — меня захомутали и засадили на гауптвахту. В лазарет, видать, не рискнули — на всякий пожарный. На "губе" замки крепче.

Нормально. При нашем ритме жизни "губа" — считай, что отпуск. Нервы подлечить...

Док приходил несколько раз. Поначалу ещё колол что-то. Позже обследовал, остался доволен. Подарил упаковку таблеток — глюкозы с витаминами, я их грыз на сладкое, как конфеты.

Пять дней просидел.

Вышел — стал летать. Как обычно. С мужиками проблем особых не имел — никто зла не затаил.

Со Скаем мы потом распили флакошку.

В общем, постепенно всё вошло в колею.

Сон только стал мне частенько сниться. Будто я опять в госпитальном коридоре, Роми бежит за мной, что-то кричит... И я знаю, что это — что-то очень важное, жизненно важное, и для меня, и для неё, и вообще для всего на свете. Знаю, что страшное случится, если я её не выслушаю; хочу остановиться — и не могу. Прислушиваюсь — но все заглушает рёв ветра...

Сколько раз мне снился этот сон, но так ни разу я её и не услышал.

123 ... 171819

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓