Коловрат. Отмщение

Не последнюю роль в столь быстрой победе Коловрата над охраной ставки Батыя сыграло и его имя. Как не пытался Субудай сохранить в тайне воскрешение мертвеца, известие об этом все же просочилось в войско и подобно рже разъедало боевой дух. И в самый ответственный момент оно стало той соломинкой, что склонила чашу весов в пользу Коловрата.

Когда гонцы с криками "Аргасун!" и "Коловрат!" подскакали к Субудаю, он быстро все понял. Случись это хотя бы полчаса назад и оживший мертвец получил бы полностью по заслугам. Богатур бросил бы против него тысячу Урянктая и все было бы хорошо, но сын сражался внутри Новгорода и для того чтобы отозвать его нужно было время.

Не раздумывая, Субудай решил отправить на спасение чингизидов всех воинов из остатков личной тысячи, включая сотню охраны, вместе с кипчаками Тулей бека. Одновременно с этим он, послал приказ Урянктаю покинуть Новгород, уступив честь его взятия булгарам Гази-Бараджа.

Учитывая дисциплину монголов и быстроту исполнения приказа, план Субудая имел все шансы на успех, но госпожа Судьба в третий раз подставила ножку прославленному полководцу и спутала все его карты.

Просчитывая возможные действия урусов во время штурма Новгорода, Субудай полностью исключил возможность его вылазки из крепости со стороны реки. В этом его убедил вид набухшего льда на реке и озере, который по всем признакам должен был скоро вскрыться, но расчеты богатура оказались ошибочными.

Воевода Ратибор давно вынашивал планы удара по тылам противника при помощи вылазки через Торговые ворота прямо по льду Волхова.

— Сами агаряне на такой шаг не никогда не пойдут, — уверенно говорил воевода, посвящая князя в свой замысел. — Кони у них не кованые и потому на льду подобны корове. А наши, все это расстояние в два счета покроют и смогут в нужный момент ударить по агарянам хоть во фланг, хоть в тыл и разгромить их.

Воевода и князь держали эту задумку в строгой тайне от всех, внимательно наблюдая за состоянием льда на реке и озере. Конечно, апрельское солнышко неумолимо дробило ледовый панцирь, но по всем прикидкам он был ещё крепок и мог выдержать конный бросок.

В ночь перед штурмом, по приказу Александра разведчики тайком проверяли речной лед у Торговых ворот, и князь остался доволен их докладом. Когда в районе Софийских ворот началась рукопашная, Александр приказал двумстам пятидесяти дружинникам сесть на коней и прибыть к Торговым воротам.

Многие из нетерпеливых советчиков торопили князя с нанесением улара, говоря "потом поздно будет", но Александр не слушал их.

— Рано. Пусть как следует, увязнут, тогда ударим.

Только когда стало ясно, что враг ввел в дело свои главные силы, Александр приказал открыть ворота и сам лично повел дружину в бой.

Как и рассчитывал Ратибор, прибрежный лед выдержал проход тяжеловооруженных всадников, хотя в некоторых местах предательски скрипел. Когда дружина покидала лед и выходила на берег, всадники заметили красные щиты и хоругви, с золотым львом, налетевшие на ставку Батыя.

Увиденное зрелище обрадовало дружинников. С громким криком "Ярослав! Ярослав!", с удвоенной силой, поскакали они в бой на врага, наводя на них ужас своими криками.

Удар дружины Александра пришелся по кипчакам, что было ещё одним несчастьем для Субудая в череде роковых событий обрушившихся на него в этот день.

Будь на месте кипчаков Тулей бека булгары Гази-Бараджа, возможно, они бы выдержали удар русских дружинников, с которыми им не раз приходилось биться лицом к лицу. Но Александру противостояли кипчаки, степняки по своей ментальности, которые не привыкли долго биться с врагом, не имея за своей спиной численного превосходства. Столкнувшись с дружиной Александра, они ошибочно посчитали её за главные силы князя Ярослава. О том, что он может попытаться напасть на орду и его следует опасаться, много говорилось ранее в стане монголов и, попав под внезапный и мощный удар конных дружинников, они решили благоразумно отступить.

Как в битве при Калке, кипчаки столь стремительно обратились в бегство, что смяли не только часть сил посланных Субудаем на выручку Батыя, но и булгар с воинами из тысячи Урянктая покидавшими Новгород. Началось столпотворение, в котором богатур потерял нить управления войсками.

Подобно кипчакам он ошибочно принял Александра за Ярослава и, исходя из неправильных предпосылок, метался между исполнения своего долга перед чингизидами и стремлением вывести из-под удара врага тысячу сына. Потеснив кипчаков, Александр энергично пробивался к Софийским воротам, намериваясь отрезать находившихся в городе монголов от главных сил орды.

Отчаянно тасуя ещё находящиеся под его управлением войска, пытаясь залатать этот тришкин кафтан, Субудай упустил время, когда ещё что-то можно было сделать. Когда он получил свободу рук известием, что мост через Волхов рухнул, а пробившийся в лагерь сотник Ильхам привез раненого Урянктая, сражение было проиграно. Богатуру ничего не оставалось, как отступить от "злого" города урусов бросив на растерзание врагу не успевших покинуть крепость воинов.

Проклиная все и всех, Субудай стремительно шел к югу от Новгорода. Там находились табуны с запасными конями и запасом провиантом. Хитрый и предусмотрительный полководец никогда не клал все яйца в одну корзину. Придя к табунщикам, он намеривался дождаться прихода туменов Бури и Байдара и с их помощью рассчитаться и с ожившим мертвецом и так некстати появившимся Ярославом.

Глава X. Сражение при большой воде.

Сын великого хана Угедея, Гуюк с малых лет не любил своего двоюродного брата Бату. И дело было не в том, Гуюк был старше Батыя на несколько лет, что в молодые годы имеет весьма большое значение. Виной тому были домашние разговоры о незаконнорожденности Джучи, отца Бату.

В молодые годы меркиты похитили жену Чингисхана и будущему покорителю вселенной, пришлось воевать с похитителями, чтобы вернуть себе Бортэ. Находясь в плену у меркитов, она родила Джучи и, несмотря на то, что после освобождении жены хан признал ребенка своим сыном, многие из его близкого окружения так не считали.

Мало того, что они были не согласны с этим, так по прошествию лет посмели сказать об этом великому хану в лицо. Перед походом в Среднюю Азию, четвертая жена Темуджина татарка Есуй, во всеуслышание посоветовала хану объявить имя своего официального наследника. Как потом Джучи проклинал эту змею, что так сильно околдовала его отца своим прекрасным ликом и статным, податливым телом.

Услышав её слова, Джучи подумал, что отец предаст казни Есуй или жестоко накажет женщину, посмевшую что-то публично советовать великому хану и уж тем более лезть в дела государства, но Чингисхан этого не сделал. Более того, он посчитал слова жену мудрыми и в присутствии сыновей и военачальников объявил своим наследником Джучи.

Вот тут-то и нашлись люди, посмевшие усомниться в первородстве Джучи, и одним из них был младший брат Джучи — Чагатай. Именно он вскочил со своего места и громко оспорил право Джучи называться чингизидом. Оскорбленный, старший брат бросился на обидчика, и между ними завязалась яростная драка.

С большим трудом стража растащила драчунов, успевших порядком намять друг другу бока. Такое недостойное поведение братьев отвратило от них милость отца, и наследником престола был назван третий сын Чингисхана — Угедей, отца Гуюка.

Столь неожиданное возвышение отца в придворных рангах не могло не сказаться на мировоззрении Гуюка, посчитавшего с подачи своей матери, подобное решение деда абсолютно правильным. И не столько в отношении своего отца, сколько в отношении Джучи, со всеми вытекающими последствиями.

Скоропостижная смерть Джучи после окончания среднеазиатского похода, только подлила масла в огонь домыслов и пересуд, вокруг его права на первородство. Одни говорили, что принца отравили его тайные недоброжелатели, явно подразумевая под этим Чагатая. Другие заявляли, что Джучи погиб на охоте в результате хорошо подстроенного несчастного случая и снова косились на младшего брата. Третьи утверждали, что первенца устранили по тайному приказу самого великого хана, который заподозрил сына в желании превзойти отца и раньше времени захватить власть.

Вот такое грязное наследство досталось детям Джучи, которые согласно решению деда были признаны чингизидами. Двоюродные братья и их матери не посмели спорить с волей великого хана, но осадочек в родственных отношениях остался. Когда же Бату был назначен верховным ханом похода на булгар и урусов, вся эта ядовитая взвесь, тихо лежавшая на дне, пришла в движение и бурно выплеснулась наружу в самый опасный момент похода.

Гуюк с сыном Чагатая Каданом, постоянно действовали в отдалении от главных сил монгольского войска, согласно воле Субудая, не желавшего лишний раз сталкивать лбами Батыя и Гуюка. Старому полководцу хватало Бури с Аргасуном, которые также считали, что Батый не по праву занимает место верховного хана.

Когда добычи и провианта хватало на всех, этот вопрос между чингизидами не обсуждался. Когда же наступил режим жесткой экономии, Батый по праву верховного хана получал лучшую часть добычи, а остальные довольствовались её остатками.

Не будь у Батыя подмоченной родословной, подобное деление не вызвало бы среди принцев крови никаких протестов. Однако такой пункт был и пробирающиеся окольными путями через заснеженные леса, вынужденные питаться тем, что пошлет бог Сульде и Тенгри, принцы крови возроптали. Почему они, чьи отцы общепризнанны сыновьями великого хана, должны отрывать от себя и отдавать лучшее человеку и его братьям, в чьих жилах с большой вероятностью течет кровь меркита Чильгира.

Чем дольше сохранялся этот режим экономии, тем сильнее становилось недовольство Гуюка с Каданом. По воле Батыя и Субудая им доставались самые трудные и самые худшие участки для кормления в холодную русскую зиму. Оба чингизида возлагали большие надежды на военный совет, где они собирались сказать Батыю в лицо все, что накопилось у них в душе, но благодаря хитрости Субудая совет прошел без их участия. На подходе к ставке Батыя, принцы узнали, что верховный хан решил идти на богатый Новгород, а им для кормления опять досталось худородное направление.

Скажи им это Батый в лицо и простой перепалкой дело бы явно не кончилось. В грядущем споре Гуюк очень рассчитывал на поддержку Бури и Байдара, однако не сложилось. Бури получил на кормление богатый Псков, а Гуюк заштатный Торопец и туманную перспективу похода на Смоленск.

Не будь у гонца Батыя пайцзы с изображением кречета, принцы бы посчитали себя оскорбленными и приказали бы забить его камнями. Однако обладатель этой пайцзы, согласно табелю о рангах Ясы выполнял волю самого великого хана Угедея, и неповиновение ему являлось открытым бунтом.

Скрепя сердцем принцы подчинились приказу верховного хана, пошли на юг и захватили Торопец. Однако запасов в городе оказалось очень мало. За зиму урусы сами съели большую их часть и над воинами Гуюка, со дня на день должна была вновь нависнуть угроза голода.

Единственным выходом из сложившейся ситуации был немедленный поход на далекий Смоленск и потому, не откладывая дело в долгий ящик, чингизиды решили покинуть Торопец. Забрав все, что только можно было забрать, монголы оставили разоренный город и двинулись на юг, через опостылевшие им уруские леса.

Мелко мстя Бату, который за время похода своими приказами постоянно ущемлял их гордость, принцы не стали спрашивать разрешения у верховного хана на этот поход. В своем послании к Бату, они извещали его о принятом ими решении, ставя двоюродного брата перед свершившимся фактом.

Через два дня, войско принцев нагнали гонцы Субудая. Старый полководец извещал принцев о трудностях штурма Новгорода и говорил о возможности призвания их войск для взятия "злого" города урусов.

Эти известия вызвали взрыв негодования чингизидов. Долго кипящий внутри их душ гнев вырвался наружу подобно огнедышащей лаве.

— Когда у него все было хорошо, он держал нас в черном теле, позволял нам питаться объедками со своего ханского стола! А когда сильно припекло, он намерен призвать нас к себе, чтобы мы вытащили его зад из дерьма! Вот ему, нашему верховному хану наш ответ! — Гуюк сделал неприличный жест, чем вызвал веселый смех у окружавших его нукеров.

— К несчастью, наш брат Батый так и не смог расправить крылья! За него воюет Субудай, воюет Бурундай, за него воюем мы с Гуюком, Бури с Байдаром, а он сам не может не только взять город урусов, но и добыть даже козлиного копытца!— вторил ему Кадан.

— Передайте богатуру Субудаю, что запасы наши на исходе и потому наши тысячи вынуждены идти на Се-мо-лецк. Город, который Саинхан любезно отдал нам на кормление. У нас очень малый запас еды и мы при всем желании не сможем повернуть обратно. Ты все понял?! — грозно рыкнул на перепуганного подобным обращением гонца Гуюк.

— Да, высокий хан! — гонец поспешно склонил голову перед разгневанным чингизидом. Обладателю простой костяной пайцзы, следовало быть ниже травы и тише воды.

— Тогда, убирайся! Мне нечего больше сказать, чем уже сказано — Гуюк властно махнул рукой гонцу.

— Скачи и передай Субудаю, что в наших тылах появился опасный противник — урус Коловрат. Под видом гонца с пайцзой он заманивает в засады наши отряды ищущие пропитание и уничтожает их. Твое счастье, что тебя знает в лицо один из моих нукеров. В противном случае мы бы подвергли тебя пытке, от которой тебя не спасла бы даже пайцза с кречетом — многозначительно добавил Кадан и гонец поспешил покинуть негостеприимную юрту.

Путь к Смоленску для тысяч Гуюка и Кадана были нескончаемой пыткой. Даже имея проводников и пропитание из оказавшихся на их пути маленьких селений, монголы испытывали большие трудности. Продираясь через густые непрерывные леса, кони постоянно ломали ноги и тут же отправлялись в вечно голодные желудки солдат. Измотанные и изнуренные длительными дневными переходами, на вечернем привале они были съесть слона, но слонов не было.

Каждый раз, когда разжигались костры, начинался дележ скудного провианта и тут, хваленая монгольская дисциплина оглушительно трещала по швам. Теперь как никогда прежде для воина стала важна его собственная национальность, национальность его десятника и сотника.

Очень хорошо, если его род или племя совпадали с родом племенем его командиров. Тогда он мог надеяться получить пиалу плохо просеянной муки и кусок мяса или ливера от недавно прирезанной лошади. И плохо, если они полностью не совпадали и тогда, ни о каком мясе не приходилось и мечтать. Весь его рацион составляли кости и горсть зерна, что воин мог удержать в ладони.

В таких условиях ни о какой бытовой справедливости не могло идти речи. Очень мало десятников или сотников следил за тем, чтобы их воины были накормлены. Большинство из них следило за сохранением в своем подразделении дисциплины и не обращали внимания на то, что творилось у них за спиной.

Кроме еды, среди воинов Гуюка и Кадана шла постоянная борьба за место возле костра и место ночлега и тут вновь все решала национальность. Монголы, кереиты, найманы, кидани, огуданы чувствовали себя хорошо. Чуть стеснительно чувствовали себя меркиты, урянхайцы и уйгуры и не очень комфортно тюрки, кипчаки и булгары.