— Проводим, — намекнул Бабуин Коляну.
— Государь, — опять запел своё Колян, — Сегодня для тебя судьбоносный момент. Твой путь подойдёт к развилке. Будь готов.
— И что я должен сделать? — спросил участковый. Из простой вежливости. Не веря.
— Не могу знать, — пожал плечами Колян, — Твой путь, твоё решение.
— Иди, сказочник, — пихнул его Бабуин, — Не обращай внимания, начальник, он у нас немного с мякушкой. В сказках живёт. Налево пойдёшь — коня потеряешь, в канаву свалившись, направо — голову, влюбившись. На месте останешься — птичка обгадит. Ну, как обычно. Не принимай близко к сердцу. Тоже мне, нашёл витязя на распутье! Не со зла он, так-то он — беззлобный. Работящий. И всем хорош, если бы не закидоны эти его сказочные. Ты лучше посмотри там, по вашим линиям полиционерским, нигде такие вот — длинные и странные Коляны-Чудотворцы не пропадали? А то сидит тут, как тот Матроскин — усы, лапы, да хвост — вот и все его документы. Ни на работу устроиться, ни от дома одному не отойти. Без паспорта, да рожа в городе не примелькалась — загребут до выяснения. Так может лучше сначала выяснить, потом загребать?
В лёгкой прострации участковый дошёл до своей машины. Почти на автопилоте добрался до работы. И работал в полглаза, в полсознания, занимаясь бумажками и формальными писульками, применения головы совсем не требующими. Всю его голову занимала эта странная компания. Не мысли о них, а вызванный ими 'белый шум' в голове.
Думая, что пройдёт это наваждение, сделал запрос. На Николая Чудотворца. И на пропавшую девушку. Какой монастырь! Бредни! 'Её глазами видел'! Как же!
Не помогло. Запросы сделаны, голова не освободилась.
Рабочий день закончился. 'Домой' ехать не хотелось. Какой 'дом'? Угол в общаге? Полночи переключать монохромные каналы, пытаясь уснуть на скрипучей панцирной койке с комковатым матрацем? На работе тоже было откровенно скучно. В линейке в воздухе витало какое-то напряжение. Но в сводках ничего не было. На расспросы тоже никто ничего не отвечал, были уклончивы. Понятно — новенький. 'Не его земля'.
Ничего не ответил и дежурный, как всегда 'опухший', задёрганный.
— А сам что такой смурной? — спросил он.
— Представляешь, сегодня один назвал меня 'государем'. Говорит, что если в государстве нет государя, то он растворяется в государевых слугах. Вот как-то поперёк головы встало.
— Ну, по-сути — верно, — кивнул дежурный, подняв и снова бросив трубку затрещавшего телефона, — Если учесть, что президент, правительство и парламент — тоже государственные служащие. Вот функции и растащены по слугам. А тебе это чем поперёк встало?
— Не знаю, — пожал плечами участковый. Тут затрещал другой телефон, который сбрасывать уже было нежелательно, потому дежурному стало не до участкового.
И он всё же он решил ехать домой. По пути остановился у подпольной точки безакцизного снабжения населения выпивкой. Но не там, где хотелось бы, а за углом остановил машину. Потому как он же — представитель власти. В форме, на ведомственной машине. Он же — должен бороться с контрафактным оборотом алкоголя? И все должны. Только все об этом месте знают. И используют по его прямому назначению — он пешком прошёл до нужных ворот, сунул деньги, назвал марку, обратно получил непрозрачный пакет с бутылкой. По пути же остановился у палаточки, где улыбающийся жизнерадостный уроженец Средней Азии (в одноразовых целлофановых перчатках — что необычно) заворачивал шаурму. Только сдачи у него не оказалось. Но, вид, запах, а главное — ухоженность парня внушали доверие, потому он взял сразу 4 свёртка — мельче денег не оказалось. Больше денег тоже не было. Получка — через неделю.
На перекрёстке, прямо за заправкой, стоял козлик ДПС. Контролировал дорогу из одного района города в другой. И два парня в бронежилетах с автоматами. Хорошее место — пустырь, дорога. Препятствий обзору — минимум. И не проехать с Ям в Донское иначе, чем этой дорогой. Участковый остановился за козликом.
— Привет! — козырнул он, — Давно стоите?
Уклончиво переминаются. Участковый кладёт на капот козлика пакет, раскрывает. А запах!
— Я тут новенький. Участковый в Донском. Сам вчера пэпээсником был. Вот, перекусить взял, сдачи не оказалось.
— У Хакима брал, — кивнул один, — По запаху чую. Так у него сдачи не бывает, как в церкви. К нему без сдачи надо ходить.
— Угощайтесь. Мне одному не съесть. Пропадёт. У меня даже холодильника нет.
— В общаге поселили?
— Ага.
— В два-четыре?
— Ага.
Дэпээсники переглянулись, дружно выдохнули:
— Суки!
Но протянули к пакету.
— Почему 'суки'? — как можно равнодушнее спросил с набитым ртом участковый.
— Плохая примета — '24-я'. Хотя... Может ты — везучий?
— Я — везучий, — отмахнулся участковый, — Как в той песне, где 'Не везёт мне в смерти, повезёт в любви'.
— И как? Повезло в любви?
— Ещё как! — кивнул участковый, вгрызаясь в лаваш, — Имею сношения регулярно и постоянно. С любовью и с особым пристрастием. Пока, правда, больше — меня, да прямо — в мозг.
Капуста полетела в разные стороны — ДПС дружно прыснули, когда поняли, какие 'сношения' имеет в виду участковый.
Так за беседой ни о чём, умяли еду, выдули двухлитровый баллон газировки.
— Блин! — подпрыгнул один постовой.
Второй заржал:
— Беги! А то сбрую снять не успеешь!
Побежал. В ближайшие заросли неухоженной, густо заросшей сорными побегами лесополосы вдоль бетонного забора закрытого завода. С виднеющимися над заборам рёбрами развалившегося заводского корпуса, с крышей, проломившейся зимой от подтаявшего снега.
— В прошлую командировку в горы подцепили что-то кишечное. Всю командировку в госпитале и провалялись. У меня — ничего, отошло, а он — мучается до сих пор.
— Это не самая плохая командировка у вас получилась, — ответил участковый, — Я вот первый раз — с брони не слазил. Думал задница примет характерные формы люков.
— Тоже бывал? — уже другими глазами посмотрел сержант.
— И не раз. Всю срочку там отслужил. Говорю же — везучий я. Ни одной дырки. Вернулся, в органы позвали. Я и пошёл. А что делать? Я — деревенский. Куда идти? Спиться?
— А думаешь, как мы тут оказались с Серёгой? Так же! После армии, как пропился — пригласили. А тут уже с Серёгой скорефанились. Вон, даже женились вместе. На близняшках.
— Что, серьёзно? — удивился участковый.
— Ну, что же ты? Скромный! — усмехнулся сержант, — Все спрашивают, путаем ли мы их? Так это для всех они одинаковые, а для нас — разные. Не спутаешь.
— Это — да. Матери же близнецов тоже не путают. А что вы тут стоите?
— А ты — с какой целью интересуешься? — прищурился сержант.
— Без цели, — пожал плечами участковый, — Скучно мне. Новенький я. 'Земли' не знаю, что в воздухе витает — не улавливаю. Интересно. Говорю же — вчера ещё как вы был. Вот, тоже по улицам топал, да на точке столбом торчал, потом — отправили учиться по разнарядке, выучился, сюда распределили. Еду, гляжу — вы. А у меня — девать некуда.
— Да пошутил я, лейтенант, расслабься! Видно же — свой ты. Только форма на тебе ещё не обмялась, потому — подозрительный. Ты прямо в ней разок поспи — свой станешь. И зачем ты стрелки выглаживаешь?
Участковый пожал плечами. 'А как 'государю' без стрелок? На нём же ответственность за всю страну!' — с сарказмом подумал участковый.
— А стоим мы — просто. Стоим, чтобы не сидеть. Отцы-командиры заботу о нашем здоровье проявляют. Говорят, что прокуренные помещения вредны для здоровья. А двенадцатичасовая смена на свежем воздухе — полезно для сна и аппетита.
— Факт! — согласился участковый.
— А именно тут стоим, — сержант пожал плечами, следя глазами за чёрным джипом, показавшимся на дороге, — На всякий пожарный. Прошёл слух, что братва что-то сильно затихарилась. Никак готовят большую бузу по переделу 'земли'. Вот нас сюда и поставили. Смотреть, слушать. Пресечь, если что.
— Много пресекли?
— А то! Вон там пьяный мужик на 'хрустике' на дорогу выехал. Нас увидел — упал в кювет. Пошли туда — ни мужика, ни мопеда. Привиделось. Больше ничего не видели.
— Что-то мне не нравиться эта машина, — поделился участковый.
— Она никому не нравиться. Даже самому Ханку, что ездит на ней. Гавно, а не машина, заче... Э! Командир, ты куда?
— Не нравятся они мне! — повторил участковый и вышел на дорогу, жестом велев машине принять к обочине.
Не имея на это права. Не имея даже 'волшебной полосатой палки', не говоря уже о полномочиях. Но, он же — 'государь'! 'Вне общностей, вне законов, вне вероисповеданий'. Вне понятий. Сам себе — закон.
И будто чуя это, джип принял к обочине, тонированное 'вглушь' ветровое стекло с водительской стороны немного приоткрылось, выпустив музыку и клубы дыма электронных выпаривателей.
— Мы что-то нарушили? — крикнул сквозь музыку водитель, вежливо улыбаясь.
— Выйдите из машины, предъявите документы, откройте багажник! — равнодушно зачитывал участковый.
У него под желудком зарождался лёд. Как всегда перед боем или в предчувствии засады. Так он чуял мины. Потому не подрывался. Потому был спокоен во дворе Бабаева, несмотря на наличие незарегистрированного холодного оружия в руках крайне сомнительного человека. Льда не было. А чай был вкусный. Сейчас лёд — рос. Опасность — нарастала.
Стекло поползло вниз и на задней двери.
— Слушай, командир! — донеслось оттуда. Глаза. Безумные глаза. Там, в горах, в его вторую 'ходку', их учили искать именно такие глаза, — Мы — спешим. Давай решим полюбовно! По-братски! В обиде не будешь! И тем — отсыпешь, не в накладе останешься.
Водитель протягивает кожаную обложку с документами на машину. Понятно, что 'барашек' завёрнут именно туда.
А вот и развилка. Витязь на распутье! Направо пойдёшь — до зарплаты протянешь, налево — не протянешь. Останешься на месте, будешь настаивать на своём — протянешь ноги. А у него даже холодильника нет! И старый неподъёмный телек, стоящий на подоконнике и перекрывающий окно, показывает всё только в чёрно-белых тонах. Участковый не обязан ходить в форме. Только у него нет ничего, что не стыдно было бы одеть вместо формы.
Ком льда под сердцем — лопнул. Обдало льдом живот и пах, холодным ветром прокатилось по ногам, муражки по спине, онемели от холода руки, аж закололо пальцы, льдом перехватило горло. Лицо водителя и протянутые документы стремительно уносились куда-то вдаль, в перспективу.
— Выйдите из машины, предъявите документы, откройте багажник! Все! — хрипло, перехваченным горлом, повторил участковый.
— Ты чё, командир, припух на солнце? — завизжал этот, с теми самыми глазами.
— Сержант! — крикнул участковый, прыгая в сторону.
Увидев протянутые из машины документы, сержант ДПС опустил глаза и зашёл за козлик. Лейтёха, хоть и новенький, а — борзый. Поделиться — будет ему уважуха. Не поделиться... Ну, что ж! Он — лейтенант, ты — сержант. Он начальник, ты — дурак. Учись, принимай любовь вышестоящих прямо в мозг. С особой любовью и пристрастием, будешь так же — подведомственных данью облагать.
Услышав крик, сержант выглянул. Ужаснулся. Поздно. Взрыв, будто чудовищный пинок гигантского ботинка — отшвырнул его, мячиком — прочь.
Мотор джипа — взревел, упала на асфальт труба одноразового гранатомёта, дробно застучали калаши, завизжали шины.
Участковый поднялся на колени. Правая рука — висела плетью. Голова разбита ударом крыла и фары джипа. Он стрелял в чёрный прыгающий и раздваивающийся силуэт с левой руки из табельного оружия.
Он не слышал, что от заросшей лесополосы истошно кричал имя друга второй сержант ДПС, с колена ведя прицельный огонь из 'ксюхи' по джипу.
Чёрная машина резко вильнула, тут же — в обратную сторону, колесо влетело в придорожную пыль на обочине, машину дёрнуло ещё раз, она накренилась, два колеса оторвались от асфальта. Мгновение, проехавшись на двух колёсах, машина грохнулась набок. И покатилась кубарем.
Участковый, видя, что машина перевернулась, попытался встать. Ему это удалось. Но, пройдя пару шагов, он осел на асфальт, потеряв сознание.
С отчаянным криком из лесополосы бежал дэпээсник. Из прекратившего катиться джипа, через разбитые стёкла, лезли потерянные люди, тщетно пытаясь встать на ноги, их крутило, они продолжали кувыркаться.
Сержант не разбирался.
— За брата! За брата! — кричал он, высаживая короткие очереди в упор. Все пятеро уже были мертвы, патроны кончились, а он всё жал и жал на курок, плача, крича, — Суки! Суки!
Глава 8.
Сироты.
— М-да! — Бабуин затушил сигарету, — Ну его, государя вашего! Давайте, лучше, про что другое расскажу. В последовательности. Тем более — временный ориентир припомнил — крыша. От него отталкиваясь, многое можно вспомнить. Например, почему Колян скоблил стол не своим мечом, а неудобным для него трофеем. Не под его руку тот меч был сделан.
— Вы в этом разбираетесь? — спросил майор.
— А я разве не говорил, что по детству, точнее — по юности состоял в том кружке очумелых ручек? Тогда многие этим болели. Многие и не переболели. Ну, как каратэ-до. И после полуночи. Было время, когда все ходили в секции 'Крика 'Кия!' и удара ноги'. У кого-то быстро отлегло, кто-то стал хроническим каратистом на всю голову. Вот и мы толпой записались в такой кружок исторических реконструкций. Не только оружие себе делали, аутентичную экипировку. Всё это — внешние кружева. Там самое смачное, самое вкусное было — разбираться в исторической эпохе. Там ведь точно так же — у кого-то быстро отлегло. Как получили по бестолковой голове не пластмассовой игрушкой, а вполне себе настоящим, пусть и тупым топором — мозги прояснились. У кого-то, как у меня — отмерло от нехватки времени и появления новых увлечений. Кто-то стал хроником. И у нас в городе есть такие. Точно знаю одного, у которого не только несколько полных комплектов нескольких эпох рыцарства, есть у него 'крылатый гусар', комплекты викинга и самурая. А главное — он живого боевого рыцарского коня содержит! А это, гля, сейчас — дороже Крузака не только Ханка-недоумка, а и самого Лётчика. Даже сам Лётчик этому хронически больному завидует. Завидовал. И регулярно подкидывает... подкидывал ему деньжат на очередные сборы таких же хроников.
Бабуин потряс головой:
— К чему это я? А-а! Почему знаю, что не его меч? Так у Коляна лапа, как у меня — вот какая! А тот — что для Маринки моей сделан. Для узкой ладони. И для среднего роста. Тут и навыков особых не надо, чтобы понять. Так вот! Почему он без меча остался?
Бабуин тяжело вздохнул и покачал головой:
— Хороший был меч. Ну, это как... Не знаю, с чем сравнить. Он среди других мечей, как если бы наш современный 'семьдесят второй' варианта Б3 оказался бы среди Пазиков и Бэтэшек.
— Ты имеешь в виду несопоставимость технического уровня? — насторожился майор, уже притомившийся от 'потоков сознания' Бабуина.
— Именно! Ведь и те, и те — танки. Но, не всё танк, что так называется. Вот и это — меч. Только вот...
Бабуин пожевал губы.
