Заколка в ответ только скептически скривилась, Радуга продолжила:
— Что же касается учёных, то превосходство нашего государства ещё более очевидно. Все мы знаем, что не где-нибудь, а именно у нас была изобретена прививка от оспы. Но я не говорю, что её в принципе не мог изобрести белый человек. Мог бы, отчего нет. Но что было бы дальше? Допустим, открывателю такого полезного средства повезло, и им не заинтересовалась инквизиция, допустим, повезло вдвойне, и ему удалось попасть на приём к какому-нибудь королю, у которого хватило ума оценить это средство. Ну, допустим, сделал бы король прививку себе, своей семье, желающим из вельмож... и всё. Просто народ бы никто прививать не стал, его бы эпидемии косили по-прежнему. У нас же результат труда учёного приносит пользу всем. Однако и при этом прививки обязали сделать всех, потому что нравится это кому-то или не нравится, но без поголовного прививания болезнь не искоренить, и могут пострадать дети, которым ещё нельзя сделать прививки в силу их малолетства. И можно надеяться, что со временем люди изобретут столь же эффективное средство и против других болезней.
Золотой Подсолнух думал, что победит Радуга. Заколка не может опровергнуть её аргументов, лишь только объявляет их неважными. И даже скользкий момент с любовной связью в Амазонии Радуга сумела повернуть в свою пользу.
— Но как ни важны науки и искусства, важнее в разумном государственном устройстве другое — у нас нет рабства и нет неограниченной власти одного человека над другим. Даже самый последний слуга, даже заключённый — это человек, его нельзя безнаказанно унижать, избивать, подвергать пыткам. И у нас ни у кого ни над кем нет неограниченной власти, ибо чем выше человек поставлен — тем больше у него спрос и тем выше ответственность его перед другими за то, что ему вручено для управления. И отвечает он не перед собой лично, а перед обществом.
— Много перед кем у нас Первый Инка отвечает, правит себе как абсолютные монархи! — фыркнула Заколка.
— Ну, какой же он абсолютный? А носящие льяуту, которые могут его снять? А остальные инки, способные большинством голосов лишить его льяуту и отправить в ссылку. Да если бы он мог попросту убивать не понравившихся людей, ты бы так язык не распускала! Однако лично я считаю Асеро достойным внуком своего деда Великого Манко, и пусть его правление продлиться как можно дольше.
— А я же уверена, что Асеро либо пойдёт на компромисс со свободными людьми, отменит цензуру и сделает страну более открытой для внешнего мира, либо когда-нибудь свободные люди возьмут верх! — ответила Заколка.
Радуга хотела что-то ответить, но в этот момент в зал вбежал запыхавшийся гонец и затараторил:
— Прошу меня простить, что перебиваю вас, но я принёс вам известия необычайной важности. В Куско переворот, Первый Инка лишён льяуту и брошен в тюрьму. Инти убит, Горный Ветер покончил с собой при аресте. Все носящие льяуту должны быть арестованы в ближайшее время. До тех пор, пока это не произойдёт, вам всем велено оставаться здесь и не выходить из зала. Это делается во избежание кровопролития. У меня всё, — сказав это, гонец уже собирался покинуть зал.
— Погоди, — сказала Радуга, — кем велено? Кто теперь власть, раздающая приказы? И сколько мы тут должны сидеть? Полдня? День?
— Не знаю, но не меньше нескольких дней... — ответил ошарашенный гонец.
— Хорошо, как тогда насчёт еды, питья и прочих телесных нужд? А если кому-то плохо станет?
— Власть в городе взяли в свои руки англичане, они и будут решать этот вопрос. Они — единственная сила, способная навести порядок и не допустить кровопролития. Впоследствии будет установлена Республика.
— А какое право имеют англичане так командовать? — сказала ни капли не сробевшая Радуга. — Почему они должны решать за меня, имею ли я право пойти в столовую или должна сидеть здесь голодная? Или мы у них в заложниках?
— Да, вы в заложниках — раздался голос откуда-то сверху, и, подняв голову, все сидящие в зале увидели, что во все выходы заходят вооружённые воины. Голос принадлежал англичанину, который ими командовал. Сердце у Золотого Подсолнуха упало. Впрочем, не только у него одного. Одна старушка в первом ряду вскрикнула и упала в обморок, соседки принялись её откачивать, какой-то старичок взмолился: "Воды!".
Радуга обратилась к англичанам:
— Умоляю вас, несчастной плохо, позвольте передать её в руки лекарей.
— Подумаешь, плохо, — издевательски ответил Розенхилл (а это был он), — даже если эта старая кошёлка помрёт, это никому не интересно. Вы должны нам быть ещё благодарны, что мы вас не перестреляли всех.
— Может, объясните, зачем вы нас взяли в заложники? — холодно спросила Радуга, — если у вас уже в руках наше государство, то нет смысла требовать выкуп с кого бы то ни было.
— А мы и не ради выкупа. Я знаю, что здесь, среди Дев Солнца и амаута, находятся те, кто является ближайшими родственниками носящих льяуту. Ты, вроде, здесь одна из главных? Так вот, давай, выдай нам списки своих учениц с указанием, кто из них кому дочь, младшая сестра или племянница. А мы уж сами отберём, кто нам нужен, а остальных, так и быть, отпустим, — при это он так противно улыбался, что это заставляло поневоле усомниться в искренности его слов.
— Я никогда не выдам своих учениц! — твёрдо ответила Радуга.
— Борзая, — ответил Розенхилл, — а ты знаешь ли ты, дева, что мы твоё девство можем подпортить?
— Нашёл чем пугать меня, — презрительно улыбнулась Радуга. — Когда такие же, как вы, на моих глазах калечили того, кого я любила больше всех на свете — я молчала. Когда такие же, как вы, убили во мне только нарождающуюся жизнь — я молчала. Да что бы вы не сделали со мной теперь, это уже не будет страшнее того.
— С тобой мы ещё разберёмся, сука, — сказал Розенхилл, — а пока займёмся кем-нибудь посговорчивее. Вот это что за птица? — и он жестом указал на Заколку.
— Я ничего не знаю, ни в чём не виновата, — жалко и заплаканно затараторила та, — я тут недавно, не знаю еще, кто есть кто. И вы не может меня убить. Меня, такую умную, утонченную, культурную...
— С этой тоже всё ясно, — сказал Розенхилл, — и рада бы кого выдать, да не может. Ладно, пока подождём...
Золотой Подсолнух поневоле поёжился. Да, прямым родством он не замазан, но если раскопают, что он — Главный Оценщик, да и льяуту у него маячило в перспективе... Что с ним могут сделать? Потом он подумал об Инти и о Горном Ветре — неужели они оба мертвы? А жена Горного Ветра Лань — ей тоже не позавидуешь... А если Асеро в тюрьме, то что теперь будет с его семьёй? Взглянув на то место, где сидела Прекрасная Лилия, он увидел, что они с Розой сидят в обнимку, может, о чём-то шепчутся, а может — плачут... Конечно, будешь тут плакать, когда родной отец в тюрьме и его наверняка ждут пытки. Юноше и самому хотелось плакать от горя, что всё так вышло, но от усилием воли заставил себя сидеть спокойно, понимая, что слёзы привлекут к нему внимание.
С ужасом Золотой Подсолнух увидел, что к сёстрам подходит англичанин.
— Нечего прятать личико, красотки! — сказал он с издевательской ухмылкой, — ну что, Прекрасная Лилия, теперь, когда твой папаша брошен в тюрьму, а мамаша скрылась не пойми куда, никто не помешает нам вновь воссоединиться, ведь тебе нравилось любить меня? Согласна пойти ко мне в наложницы?
— В наложницы — никогда! — ответила Лилия. — Ты никогда не любил меня, и даже в те моменты, когда обнимал, думал о том, как погубить моих отца и мать.
— Вот что, красотки, — ответил Розенхилл, — тут разговор будет долгий, и лучше его вести не здесь. Вставайте и идите за мной.
— Никуда я не пойду, — ответила Лилия. — И зачем вам Роза?
— Затем, что её тоже кое-кто ждёт для разговора, — ухмыльнулся Розенхилл. — И запомните, что вы теперь никто, ваш папаша в тюрьме, валяется там на голом полу весь в кровоподтёках, так что нечего тут строить из себя принцесс.
— Ты пытал его?! — вскрикнула Лилия.
— Ну что ты, его ещё никто не пытал, так, побили маленько. А пытки ещё впереди... Ну, пошли, или я заставлю вас подняться при помощи воинов!
Девушки встали и, роняя слёзы, побрели к выходу. Уходя за ними Розенхилл крикнул:
— Позже вечером потолкуем, когда я вернусь. Тогда вы точно все станете посговорчивее.
— Куда это их повели? Что с ними будет? — прошептал Золотой Подсолнух, обращаясь скорее к самому себе, чем к кому-то другому.
— Да уж верно ничего хорошего, — сказал сидевший рядом с ним Золотое Перо. — Видел, какая у этого Розенхилла рожа плотоядная? Жалко девушек... Хоть Лилия и легкомысленна была, но всё-таки такого ужаса не заслужила, а уж Роза и вовсе не в чём не виновата. Эх, повезло тебе ещё, что ты — сирота. А мне вот повезло меньше... Боюсь я, как бы они за моего отца не взялись...
— А кто твой отец? — спросил Золотой Подсолнух шёпотом. — Ты никогда не называл его имени.
— Славный Поход, — ответил шёпотом Золотое Перо. — По счастью, его нет сейчас в столице, но раз я у них в заложниках, то на моего отца можно будет надавить через меня, а я меньше всего хочу быть грязной игрушкой в их руках.
Золотой Подсолнух понимающе кивнул, поняв, что ему нужно разобраться со своими мыслями. Значит, Розенхилл знал в лицо Лилию и Розу и даже сумел каким-то образом соблазнить старшую из девушек. Видно, клюнула бедняжка на запретный плод. Как ни странно, юноша даже не ревновал, до того ему было жалко экс-невесту, тем более если она и любила Розенхилла, то теперь-то не любит, и теперь он её только силой взять может. Но, несмотря ни на что, он был готов простить свою любимую, готов был сделать всё, что угодно, чтобы только вырвать её из рук этого мерзавца, но что он мог сделать, бессильный заложник?
Краем глаза, однако, юноша продолжал наблюдать за происходящим. Воду, о которой так просили, их тюремщики всё же принесли. Огромный чан. Некоторые, очевидно из сильно страдавших от жажды, жадно набросились на неё. Юноше тоже хотелось пить, правда, умеренно, но он решил пока воздержаться, предвидя те проблемы, которые это может вызвать.
Те же, кто был менее осмотрителен, вскоре стали подходить к сидевшим возле дверей воинам из охраны со смущённым видом и потихоньку просить о чём-то. Это встречало грубый хохот. Один несчастный юноша уговаривал со слезами стражников довольно долго, потом отошёл, но не дошёл даже до места, как под ним вдруг образовалась лужа. Несчастный закрыл от стыда лицо руками, желая, очевидно, провалиться сквозь землю. Впрочем, смеялись над ним только стражники, а заложники при этом угрюмо молчали, думая, что их позор ещё впереди.
Золотой Подсолнух с ненавистью думал о стражниках. Это было даже противнее, чем угрозы Розенхилла Радуге. Там враг угрожал врагу, а тут человек был уничтожен, пусть не физически, но морально, совсем ни за что. Какими бы достоинствами не обладал юноша до этого, этот злосчастный конфуз перечёркивал разом его личность. Золотой Подсолнух вспомнил, что чувствовал он сам после того, как монахи совершили над ним своё мерзкое дело. "Сволочи!" — повторял он про себя. — "Сволочи, сволочи!"
Потом после долгих переговоров стражники всё-таки согласились выводить пленников по очереди, которая тут же растянулась на час и более, так что с целью ускорения процесса заложников стали водить до уборной по двое. Золотое Перо и Золотой Подсолнух заняли очередь вместе.
— Вот что, — сказал на ухо другу Золотое Перо, — нам надо попытаться удрать из окна уборной, второго такого шанса не будет.
Бывший монах поначалу засомневался. Дело было даже не в том, что это было технически трудно — окно было невысоко над землёй, можно было удрать при желании — но если двое заложников сбегут, то что разъярённая охрана сделает с остальными? Самое меньшее — опять запретит им справлять нужду. Но Золотое Перо ответил, что и без этого заложников не ждёт ничего хорошего, просто у их тюремщиков пока руки до них не дошли. Кроме того, юноша думал не только о себе — он надеялся, что можно будет привести на помощь воинов и освободить томящихся пленников. Золотой Подсолнух подумал, что если бы это было так просто, наверняка кто-нибудь бы уже сделал это. На это Золотое Перо ответил, что могло просто не найтись решительного человека. Чтобы понять, кто из них прав, нужно было узнать обстановку, а для этого решиться на побег. "Я не хочу разделить судьбу Атауальпы", — шептал Золотое Перо. — "А если бы юный Манко также боялся бы убежать?". Да, такие аргументы для ушей любого тавантисуйца звучали весомо, а Золотой Подсолнух уже больше года как стал тавантисуйцем.
Убежать оказалось сравнительно просто — снаружи здание никто не охранял, и потому им относительно легко удалось от него отбежать. Теперь куда дальше? Золотое Перо предложил поначалу забежать к нему домой — так у отца в определённом месте хранилась золотая пластина, которая давала возможность поднять войска её держателю. А потом уже идти к войскам.
В доме у Славного Похода юного амаута приняли неплохо. Мать Золотого Пера, Шерстяная Накидка, покормила юношей лепёшками. Золотое Перо поначалу отказывался, говоря, что надо спешить. Однако бывший монах счел благоразумным согласиться поесть. Не столько потому, что чувствовал голод (кто знает, когда ещё есть придётся), сколько потому что хотел получше узнать обстановку. А было видно, что жене Славного Похода есть что сказать.
Они сидели на втором этаже, Шерстяная Накидка накрыла им на стол, и всё было бы так мирно, если бы через улицу, после ряда одноэтажных домов, не возвышалось то, что ещё утром было домом Инти, теперь же представляло собой горелый остов. И было странно слушать, как женщина перед ними, такая уютная и домашняя, рассказывала о штурме и жертвах, которыми это всё сопровождалось. Бывший монах поневоле задумался: чтобы окружить дом Инти и взять его, нужны люди. Чтобы захватить заложников в университете, нужны люди, и уж тем более чтобы взять дворец, нужны люди. А откуда у англичан столько людей? Самих их немного. Ну, правда, есть ещё и каньяри, якобы приехавшие поступать и провалившие экзамены, но их тоже не очень много. Ну человек двадцать. Самое большее пятьдесят. Да и оружие... откуда они его взяли?
Тут одно из двух: или англичане тайно от людей Горного Ветра сумели подготовить кучу вооружённых отрядов, или на их стороне часть воинов из воинских частей. Второе казалось более вероятным — первое было бы едва ли возможно проглядеть. Но как и почему столько воинов приняло сторону врагов инков? Конечно, англичане могли подкупить за счёт обещаний — но даже в мире белых людей мало кто что делал исключительно за деньги. Помимо выгоды, должна была быть и ненависть к инкам, месть им за что-то... Может, и среди них были каньяри или представители других народов, считавших себя "обиженными" при инкской власти? Во всяком случае, тут надо было соблюдать осторожность, чтобы самим не попасться.
— Послушай, Накидка, а ты сама как думаешь — были ли у воинов причины быть недовольными твоим супругом? Ты же была в курсе его дел.
