— Теперь, когда угроза интервенции рассеялась, на передний план во Франции вновь выйдут вопросы власти. И я предсказываю, что Директории скоро придет конец: слишком заврались и заелись ее предводители и слишком вольно почувствовали себя при них многочисленные олигархи. Кто придет на смену Баррасу, Рюбелю и их приспешникам? Предлагайте варианты, господа....

— Я думаю, — заговорил потомок герцогов Монморанси, — что шансы роялистов при Директории выросли. Муниципальные выборы повсеместно дают перевес нашим кандидатам. Один из самых авторитетных генералов, Пишегрю, тайно нам сочувствует. На предстоящих весенних выборах в Совет Пятисот должны пройти многие роялисты.

— Пишегрю — герой вчерашнего дня, — резковато возразил Камилл Жордан. — В этом году героями являются Моро, Журдан и Бонапарт, за каждым из которых стоят преданные им войска. Не так ли, генерал Бернадот?

— Войска Самбро-Маасской армии, лично преданные Журдану? — засомневался Бернадот. — Скорее, они преданы командирам своих дивизий или корпусов: Лефлеру, Шампонье, Клеберу или Марсо.

— И Вам, генерал?

— И мне, пожалуй. Хотя в Итальянской армии, в самом деле, в большой чести их командующий, Наполеон Бонапарт.

— Но у парижской публики наиболее популярен генерал Моро....

— Ну, парижане во Франции привыкли всем навязывать свое мнение. Значит, будущим диктатором станет Моро, — невозмутимо заявил Бернадот.

— Как диктатором? — встрепенулась Жермена. — О диктаторе речь не шла....

— Зато об этом говорят в армии. Наши офицеры вполне информированы о тех спекуляциях, в которых замешаны почти все министры и многие депутаты Совета. Их мнение уже сложилось: для управления страной нужна твердая рука. Но не король, которого ждут роялисты, а генерал, вышедший из народной среды.

— Как Вы думаете, Жан, диктатор тоже будет рубить всем головы? — спросила вдруг с кушетки Жюли Рекамье.

— Если власть его будет поддержана большинством граждан, то вряд ли, ма шери, — отважился на нежность Бернадот. — А в отношении дам я вообще бы запретил эту гнусность.

— Как жаль, что Ваша популярность не столь велика, мон ами, — отважилась на ответную нежность мадам Рекамье. — Мы могли бы жить дальше так спокойно....

С Талейраном Антон смог поговорить во второй половине вечера, уединившись в одной из многочисленных комнат особняка. Начали они естественно с того, что их объединяло — с впечатлений об Америке. Шарль Морис пробыл в Юнайтед стэйтс оф Америка два года и успел попутешествовать по ряду восточных штатов, но до Луизианы не добрался. Тем не менее, он ей очень интересовался в связи с французским населением и считал, что ее вполне можно вывести из-под испанского владычества и сделать заморским департаментом Франции. Антон усердно поддакивал именитому французу и нахваливал патриархальную жизнь Нувель Орлеана, однако сумел-таки перевести разговор на французские дела.

— Я слышал, что Вам, мсье, усердно предлагают занять место в правительстве?

— Об этом говорили некоторые депутаты, — вяловато признал Талейран, — но ни Баррас, никто либо другой из директоров правительства не нашли времени переговорить со мной.

— Вот как? — показно удивился мсье Фонтанэ. И тут же добавил: — Так получилось, что среди моих знакомых оказался человек из близкого круга Барраса. Если Вам не претит моя протекция, то я попрошу того человека склонить гранд-директора к встрече с Вами. По некоторым сведеньям вакантным может оказаться место министра иностранных дел.

— Мон Дью, как случай сводит людей! Сделайте это и Вы обретете в моем лице навеки благодарного чиновника!

— Век — это очень большой срок, монсиньор. Но я, поднявшись за полгода из лейтенанта в полковники, в дни мира оказался не у дел. При том, что знаю пять языков....

— Ничего больше не говорите, Антуан. Если я буду министром иностранных дел, то Вы станете одним из моих дипломатов!

— Что ж, поспешу к тому самому человеку....

Глава сорок первая. Неожиданный выход из сложного положения

В начале ноября 1796 года министр иностранных дел Французской республики 55-летний Шарль Делакруа был отправлен в отставку с формулировкой "по состоянию здоровья" и не без основанья: на его животе зрела значительная опухоль. Вопреки ожиданьям место министра занял не его заместитель Карл Рейнар, а вынырнувший из темноты забвенья Шарль Морис Талейран, бывший епископ Отенский и бывший президент Национального собрания Франции. Новый министр, видимо, давно сидел без дела, так как очень резво стал перестраивать сложившуюся в министерстве пирамиду служащих: одних он после одного-двух разговоров наедине вздымал вверх, а других низвергал или даже увольнял. Некоторые же служащие были приведены им со стороны, и в числе их оказался Антуан Фонтанэ.

Первое время Антон приходил в особняк на улице дю Бак для сортировки залежавшихся дипломатических документов, относящихся еще к 70-80 годам 18 века. Вскоре он нашел это занятие чрезвычайно познавательным: как в части усвоения дипломатических приемов и терминов, так и знакомства с донесениями агентов, работавших в те годы на французское правительство в странах Европы. Вероятно, многих агентов уже не было в живых, но многие (особенно женщины) вполне могли существовать на белом свете. Соответственно, он стал составлять свою агентурную картотеку, разделив ее на части, по странам и городам.

Вдруг Талейран, давно ограничивший общенье с ним кивками и улыбками, вызвал его к себе в кабинет и сказал:

— Мне сообщили, что Вы рьяно взялись за разборку наших архивов, Антуан, и начали составлять какую-то картотеку?

— Это картотека мертвых душ, скорее всего, — стал прибедняться Антон. — В ней имена и адреса агентов, работавших на королевское правительство 10-20 лет назад.

— Так-так-так! — заинтересовался Талейран. — Принесите ее сюда.

И после десятиминутного знакомства с картотекой министр воскликнул:

— Вы нашли золотую жилу, Фонтанэ! Если они и померли, то остались их дети, которых мы можем склонить к сотрудничеству. Но многие наверняка живы и вряд ли откажутся вновь подзаработать через удовлетворение нашего любопытства. Вот что: я отстраняю Вас от этого занятия и препоручу его другим сотрудникам. Вам же я предлагаю другую миссию: стать атташе в делегации, которая на днях отправляется в Британию....

— Разве военные действия между нашими странами прекращены? — удивился Антон.

— Фактически да. А благодаря моим связям в Лондоне удалось добиться согласия короля и премьер-министра Британии на приезд наших дипломатов для выработки приемлемого для обеих стран мирного договора. Ну а Вы, помимо помощи нашим доморощенным дипломатам при переводах с французского языка на английский и обратно, должны исподволь создать сеть тайных агентов и не только в Лондоне, но и везде, куда сможете дотянуться. Тут Вам поможет отчасти та самая картотека, а более я надеюсь на Ваше уменье заводить знакомства и располагать к себе людей. Так что улаживайте спешно свои личные дела и пакуйте сундук — отъезд делегации в Лондон намечен через неделю.

— Но почему в Лондон? Ведь обычно дипломатические переговоры ведутся в нейтральной стране?

— А это мой хитрый тактический ход, — сказал со змеиной улыбкой Талейран. — Таким образом, мы как бы доверяем противнику, а он начинает чувствовать себя обязанным нам. И в тех или иных деталях пойдет, вопреки своему желанию, на уступки — тем более такой джентльмен как Уильям Питт, который непременно сам ввяжется в переговоры.

— К тому же дьявол как раз кроется в деталях, — пробормотал Антон.

— Откуда Вы взяли это меткое выражение?

— Это строчка из какого-то стихотворения Гете: "Der Teufel steckt im Detail"

— Очень умно, очень.

Личные дела Антона к тому времени свились в такой клубок, что распутывать их он утомился. Переписка с Констанцией стала просто мучительной (она отказывалась понимать, почему в дни мира он не может повидаться с ней в Равьере), эквилибристика Терези между ним, Баррасом и Увраром все более напрягала, расходы же Антона явно превышали доходы экс-полковника и младшего дипломата, и ему пришлось жить в долг (так, впрочем, жили многие парижане, не дуя в ус, но Антоша Вербицкий к такому не привык). Поэтому предложение Талейрана о переезде в Лондон и жизни там за счет казны оказалось более чем кстати. Казна же на вербовку агентов Антону светила немалая....

Он явился к мадам Тальен весьма оживленным, много шутил и приглашал приехать в Лондон ("правда, зимой этот город, наверно, ужасно туманный и грязный от угольной копоти — но мы ведь можем на улицу не выходить?"), а потом устроил прощальный секс-марафон на ее роскошной кровати. Терези все же расплакалась, но удержать его не пыталась.

Констанции он послал покаянное письмо (но без глупых признаний о связях с женщинами) с приложением к нему крупной суммы денег, которую взял в кредит в банке под гарантийное письмо из МИДа. В нем он выразил надежду на встречу летом ("если вырвусь из Лондона для того, чтобы посмотреть на свою маленькую копию и обнять, наконец, Фатиму, Гретхен, Сикоку и Констанс").

Побывал он на прощанье и в салоне мадам Рекамье (вновь с Бернадотом, дивизию которого кадрировали и отвели в резерв с дислокацией близ Версаля), послушал умные речи в исполнении Бенжамена Констана и Жермены де Сталь ("вот когда были сформулированы основы европейского индивидуализма и либерализма!") и посмотрел еще раз, как мадам Рекамье ловко раздает авансы каждому своему поклоннику. Выйдя из ее салона, он сказал Бернадоту:

— Жан! Прекратите свои попытки увлечь Жюли. Она, как и ее подруга Терези, хочет нравиться всем мужчинам, но в отличие от Тальен, боится нас. Такие женщины редко выходят замуж, а если выходят, то остаются на всю жизнь несчастными. Искренне прошу, начните ходить в другие салоны, а лучше обратите внимание на жительниц Версаля: многие из них — потомки французских аристократов и вполне достойны Вашего вниманья.

— Я поглядываю там на одну прелестницу, — признался вдруг Бернадот. — Она такая милая и доверчивая.....

— Да это готовая невеста, Жан! — вскричал Антон. — Или Вы планируете жениться после сорока? И все еще мечтаете укладывать любовниц в штабеля?

— Что у Вас за выраженья, Антуан? Нет, я, в самом деле, всерьез думаю о женитьбе и ехал в этот раз сюда, чтобы сделать предложение Жюли....

— Сделать предложенье замужней женщине?

— Я узнал, что ее замужество — фикция. Более того, этот Рекамье ухлестывал двадцать лет назад за матерью Жюли и, вполне вероятно, является ей отцом. А брак оформил для того, чтобы под благовидным предлогом сделать ее обеспеченной дамой. Вы ведь заметили, что его никогда в особняке Жюли не бывает?

— Вот это трюк! Недаром он стал банкиром, то есть махинатором. И дочку вырастил себе под стать, явную динамистку....

— Кого?

— Это наш луизианский термин, Жан: про дам, которые много обещают мужчинам, но никогда им не отдаются. Никогда, понимаете? Так что долой парижанок и да здравствуют девушки из Версаля!

Глава сорок вторая. Дебют в Англии.

И вот фрегат "Имморталите" ("Бессмертие") под командованием адмирала Буве де Прекура, имеющий на борту дипломатическую делегацию Франции, выбрал 25 ноября якоря и двинулся с рейда Кале через пролив Па-де-Кале к устью Темзы и далее к Лондону. Главой делегации стал опытный юрист и политик, 54-летний Жан Батист Трейяр, бывший член Конвента и Комитета общественного спасения, хорошо знавший английский язык. Были в его помощниках и другие знатоки английского, так что Антон мог не отвлекаться на переговорную рутину и заняться плетеньем шпионской паутины.

В Темзу корабль вошел совершенно незаметно, и поначалу неискушенный в морских плаваньях Антон решил, что это залив: так далеки были берега реки друг от друга (до 16 км). Но морской офицер, к которому он обратился за разъяснением, снисходительно улыбнулся и пояснил, что фрегат вошел в эстуарий, то есть морской язык в долину реки, который будет сужаться и закончится в Ист-Лондоне, "где мы и пришвартуемся". Однако на подходе к Лондону, на одной из самых крутых излучин реки на борт корабля поднялся лоцман, встал у руля и в итоге подвел его к причальной стенке у самого Тауэра. Здесь делегацию уже ожидал лорд-распорядитель с вереницей карет, который повез их вместе с вещами по очень-очень длинной улице вдоль Темзы.

Из окна кареты Антон увидел ряд особняков и в их просвете слева Лондонский мост, затем вновь особняки и справа большой куполовидный собор св. Павла. Далее пошли опять особняки и церкви (в том числе с готическими окнами — Темпл?), затем огромное здание парламента (хоть и не такое помпезное, как ныне и без Биг-Бена), а еще через 10 минут большой сад со стоящим в глубине обширнейшим зданием (Бэкингемский дворец?). Наконец кареты отвернули от реки, обогнули сад, свернули налево и остановились возле симпатичного особняка, который был построен еще во времена Людовика 15 для французского посольства.

Комнатка Антону досталась небольшая и на первом этаже, но без соседей и достаточно теплая — и то хорошо. Он открыл свой сундук, перевесил одежду из него в шкаф, а письменные принадлежности переместил на бюро, после чего прилег на постель и незаметно уснул. Вечером его все же разбудили для ужина за табльдотом (в обширной столовой на том же первом этаже) и непременно с красным бургундским вином, солидный запас которого был прихвачен из Парижа. Кушанья, впрочем, тоже были французскими (и готовил их повар-француз), ибо бывалый мсье Трейяр на дух не переносил тяжелую и невкусную английскую пищу. Антон успел приохотиться к пикантной французской кухне и своему боссу мысленно поаплодировал.

После ужина мсье Трейяр попросил минуту внимания и сказал:

— Господа! Переговоры с "ростбифами" начнутся уже завтра. Я знаю по опыту, что в них важны любые мелочи вроде оговорок, досадных жестов и, тем более, разговоров в кулуарах и в общественных местах. Поэтому я призываю всех вас к бдительности, сдержанности и замене разговоров с англиками улыбками. И упаси вас бог позариться на дам полусвета или проституток: они тоже могут быть подосланы подручными Питта и разговорят вас легко и просто. Вы сюда не отдыхать приехали, а работать — помните об этом....

Утром на открытие переговоров, которые Питт предложил вести у себя в Вестминстере, Антон не поехал (хотя ему хотелось посмотреть на бессменного и все еще молодого премьер-министра Великобритании), а сел за бюро, открыл картотеку британских агентов и стал ее перебирать. Отобрав несколько кандидатур, которые жили относительно недалеко, он оделся по погоде (за окнами моросил дождь), вышел на улицу и отправился пешком в Белгравию, на Честер-стрит, где 5 лет назад проживал агент номер 1, исправно поставлявший сведения во французское посольство в течение 12 лет и бывший, конечно, женщиной.

Честер-стрит, к сведенью несведущих читателей, выходит как раз к ограде Бэкингэмского дворца, ставшего при Георге 3-м резиденцией королевского семейства, и потому была заселена людьми весьма знатными. Вот и наша агентесса являлась женой виконта Кортни (который давно утоп в море вместе со своим корветом) и матерью двух сыновей (находящихся в обучении) и одной дочери. Крючок, на который Элизабет Кортни подсадил в свое время французский посланник, назывался страстью к повышенью статуса знатности, на что у ее сыновей были основания: один из Кортни (правда, старшей ветви рода) был не так давно графом Девон — но старшая ветвь пресеклась, а младшей хода к титулу не давали. Посланник же напомнил, что род Кортни произошел от французского графа Куртене, один из потомков которого стал жить в Англии. 20 лет назад французская ветвь рода Куртене тоже пресеклась, но английская-то осталась! Значит, если старшему сыну Элизабет не светит стать графом Девон, то можно стать графом Куртене? "Можно, — заверил посланник. — Но для верности надо бы послужить немного на благо своей прежней родины.... Как послужить? Вы, мадам, вращаетесь в аристократическом обществе и все про всех наверняка знаете. Если Вы будете делиться со мной этими знаниями, то я запущу процесс возвращенья вашему семейству титула графа Франции. А заодно и денежки за эти сведенья Вы будете получать некоторые. Прекрасно, не правда ли?".