Александр. Продолжение похода 5

Добычей хилиарха стал весь лагерь с палатками, повозками и деньгами, вместе с сорока шестью тысячами пленных захваченных его воинами. Столь блистательная победа потрясла италиков и вернула им веру в победу над врагами. Всё войско радостно приветствовало полководца, громко поздравляя его с победой, но Птоломей не стал устраивать пиры, говоря все, что дело сделано только наполовину.

Дав воинам один день отдыха, он совершил стремительный бросок навстречу херускам, до которых еще не дошло известие о разгроме союзников. Разграбив очередной город, они веселились и наслаждались жизнью, когда звук боевых труб известил варваров о приближении армии хилиарха Запада. Разгневанные северяне стали выбегать за пределы своего лагеря, чтобы посмотреть на незваных гостей и тут же попадали под стрелы и дротики легкой кавалерии Птоломея.

Понеся потери, варвары немедленно вывели из лагеря свою конницу для наказания наглецов. Одетые в латы со страшными звериными мордами на голове и белыми щитами, всадники херусков устремились в погоню за отступающим врагом. В пылу скачки они не заметили, как кавалеристы навели их на фалангу хилиарха. Разгоряченные скачкой варвары немедленно атаковали италийскую пехоту и тут же познакомились с греческим коварством. За спиной стоявших воинов, Птоломей приказал расположить баллисты и скорпионы, из которых на головы херусков обрушились камни и стрелы.

Надежно укрытые строем воинов, механики успели дать еще три залпа по смешавшимся от столь страшного гостинца всадникам херусков перед строем гоплитов. Видя, что противник вступил в бой с фалангой, кавалеристы хилиарха немедленно прекратили свое обманное отступление, перестроились, и сами с флангов атаковали варваров. Зажатые с двух сторон и постоянно обстреливаемые огромными камнями и стрелами, херуские кавалеристы не смогли долго выдержать подобного давления и бежали с поля боя.

Теперь италийская кавалерия бросилась в погоню за ними, торопливо очищая место новой схватки между пехотой варваров и гоплитами хилиарха. Спешно покидаю свой лагерь, херуски не успели поесть священных грибов, что было большим упущением с их стороны. Единственно, что они смогли сделать, это сковать единой цепью панцири воинов между собой, образуя, таким образом, боевой единый ряд.

В это время солнце сильно слепило их непривычные к яркому свету глаза, отчего северяне были вынуждены высоко поднимать свои щиты, тогда как южане спокойно переносили этот природный фактор. Схватка была очень яростной, ибо ни одна из сторон не желала уступать. И вновь Птоломей применил хитрость, предложенную италиками. Гоплиты фаланги получили специальные копья, которые при попадании в щит врага прочно в нем застревали и мешали херускам вести сражение. Варвары не могли быстро обрубить древко копья, и вынуждены были бросать свои щиты и вести дальнейший бой без защиты. Кроме этого на ход сражения, отрицательно сказалось наличие цепей, прикованных к нижней части панцирей херусков. В рукопашном бою воины лишались маневренности и становились легкой жертвой, монолитной, но очень подвижной фаланги.

Умело орудуя короткими мечами, гоплиты постепенно стали теснить варваров, порождая смятение в их скованных рядах, и через час рукопашного боя обратили херусков в бегство. Преследуя бегущих воинов, италики приблизились к повозкам варваров окружающих в лагерь плотной стеной, и их глазам предстала страшная картина. Стоящие на повозках одетые в черные одежды женщины херусков, безжалостно рубили топорами и мечами своих мужей, братьев и отцов покинувших поле боя.

Когда же враг прорвался внутрь табора, женщины принялись умертвлять своих детей, рубя им головы, вешая их на дышлах волов или просто душа руками. Свершив свое ужасное дело, они кончали свою жизнь самоубийством только бы не становиться рабыней.

Победа Птоломея была полной; в плен попало пятнадцать тысяч человек и примерно столько же пало херусков в этот день. Хилиарх по праву справил двойной триумф и в знак особой признательности был удостоен золотого венка из листьев дуба и лавра искусно перемешенных между собой. По предложению сената италиков хилиарх получил почетное прозвище Сотер, что означало "Спаситель".

Только после этого полководец решил обратить свое внимание на Эпир и Македонию, которая бурно подержала появление претензии возродившейся Европы. Обратившись от имени царя Александра к сенату Италии, за помощью в наведения порядка у себя на родине он, конечно, ее незамедлительно получил в виде своего победоносного войска. И теперь хилиарх плыл обратно в Додону, намериваясь воплотить в жизнь другую часть своего тайного плана, который был обдуманный Птоломеем на случай повторного провала мятежа Европы.

Потерпев повторную неудачу в противостоянии с Эвменом, коварный хилиарх Запада решил полностью устранить всех македонских аристократов неугодных лично ему, выступая, как верный и преданный слуга царя Александра.

Первой жертвой Птоломея стал эпирот Алкет посмевший вернуться из иллирийского изгнания и на время отсутствия Эакида, самовольно занять опустевший трон моллосов. Заняв Додону, хилиарх приказал удавить неудачного соискателя власти, раз и навсегда успокоив потомка Неоптолема. Желая придать вид законности своих действий, хилиарх объявил царем моллосов малолетнего Пирра сына Эакида, передав всю власть в стране Гостилию Тулу выходцу из Вей.

Никто из эпиротов не рискнул, открыто высказаться против действий Птоломея, в тайне надеясь на его скорейший уход в Македонию, где творились ужасные дела. Линкестийцы узнав о поведении хилиарха в Эпире, быстро догадались о его дальнейших намерениях и попытались захватить в свои руки наследника Персея, что бы выторговать себе прощение за пособничество мятежу.

Ночью, в Пеллу тайно проник сильный отряд фракийских наемников, посланных линкестийцами. Подкупленный золотом начальник караула приказал страже открыть городские ворота и тем самым обрек македонскую столицу на страшные беды. Тихо подъехав к дворцу царевича Персея, они внезапно напали на ночную стражу и быстро перебили ее.

От вида пролитой крови, фракийцы моментально потеряли голову и принялись грабить и избивать всех подряд. Врываясь в дворцовые покои, они вначале вырезали всех спящих людей от мала до велика, а затем спешно набивали добычей свои походные сумки-переметы. Предводитель фракийцев Севфа, вместе с десятком воинов ворвался в спальню царевича, желая пленить его, но был остановлен личной стражей Персея, прибывавшей с ним все время. В результате завязавшейся схватки все македонцы включая самого Персея, были убиты.

Раздосадованный неудачей, наемник отсек голову царевича, с большим трудом смог утихомирить своих товарищей и приказал им двигаться к дворцу хилиарха, в надежде захватить близких Птоломея. И вновь фракийцам сопутствовал успех; подскакав к дворцу хилиарха, они ворвались внутрь дома, но вместо того, что бы найти нужных им людей, разбушевавшиеся фракийцы вновь предались грабежу и убийствам. В результате учиненной наемниками резни, погибло много человек, в том числе любимая жена хилиарха Береника и все ее дети, включая наследника хилиарха, Птоломея Керавна.

В последний момент из-под мечей убийц ускользнула вторая жена хилиарха Таис, которая вместе с сыном Леонтиксом и дочерью Иридой бросились в выгребную яму на заднем дворе, и просидела в ней все время, пока фракийцы бесчинствовали во дворце.

Узнав о случившейся трагедии, Птоломей торжественно поклялся на своем мече наказать всех участников и организаторов убийства Персея и, прибыв в Македонию, немедленно занялся местью. Войдя в Пеллу, хилиарх с каменным лицом пешком прошел через весь город во дворец, и его личная охрана, немедленно убивала любого горожанина, на кого Лагид указывал рукой или на чей поклон не отвечал.

В числе убитых по приказу Птоломея были начальник караула, впустивший в город фракийцев, а так же дворцовые стражники уцелевшими от резни в ту страшную ночь.

На следующий день, в городе на всех площадях были вывешены списки людей обвиненных в измене Александру и подлежащих немедленному уничтожению с последующей конфискацией имущества казненного в пользу государства. Выполнения этого приказа было возложено на италиков, которые были в Македонии чужаками и были идеальным и безотказным орудием мести в руках Птоломея. Все приказы хилиарха они исполняли быстро и полностью, не забывая при этом и свой карман. В результате начавшейся резни очень сильно пострадали все три главных рода страны, из которых больше всех было уничтожено Линкестийцев.

Главные же виновники этих кровавых событий в Македонии Эакид и Европа смогли благополучно достичь Эфеса и проникнуть в город, где находилось несколько македонских кораблей. Городские власти сначала с почетом приветствовавших появления у себя царя и царицы, однако, с появлением вестей о битве под Ипсом, отношение к ним властей моментально изменилось. Признавая воинское превосходство мятежников над силами города, эфесцы сделали все возможное, что бы опасные гости как можно скорее покинули крепостные стены.

Вначале Эакид хотел приготовиться к обороне, но дальновидная Европа настояла на скорейшем отплытии в Грецию где, по мнению царицы, было много шансов найти поддержку и продолжить начатое дело. Поэтому к обоюдной радости двух сторон царственные гости покинули Эфес, рано утром прихватив с собой четыре корабля.

Европа словно чуяла беду, требуя как можно быстрее выйти в открытое море, но судьбу было невозможно переиграть. Когда флотилия мятежников огибал остров Самос, ей навстречу устремились чужие корабли под царским вымпелом. Подобно черным хищным птицам боевые триеры, под полными парусами стремительно разрезая морские воды, приближались к судам Европы.

Это были корабли правительницы Египта Антигоны, спешившей поскорее выполнить приказ Эвмена и прибыть в Эфес в точно указанный срок. Понимая, что очень многое поставлено на карту, Антигона решила лично принять участие в морском походе, и находилась на пентере вместе с навархом Адонисом.

Едва только дозорные заметили появление на горизонте четырех кораблей, спешно отворачивающих в сторону, как сердце Антигоны подсказало ей, что это все неспроста.

— Догнать! — приказала она наварху.

— Но госпожа нам приказано прибыть в Эфес, а не проверять различные встречные суда — запротестовал Адонис.

— Смотри, как быстро они поменяли курс, едва завидев нас и увидев наш флаг, — не согласилась женщина, — экипажи этих судов явно не желают встречи с нами.

— Может быть, это купцы или разбойники, нам сейчас не до них госпожа, хилиарха ждет наши корабли.

— С хилиархом я объяснюсь сама, а пока прикажи перехватить их пока еще не поздно. Отправь самые быстрые триеры, а остальные пусть продолжат путь в Эфес.

Адонис осуждающе хмыкнул, но не стал спорить с могучей правительницей, чей железный характер он уже познал.

Корабли, на которых пытались уйти Эакид и Европа, не были военными судами и все их вооружение составляли копья и мечи самих беженцев. Вся надежда была на скорость и на то, что враги не проявят интерес к купеческим суднам. Однако все они разом разрушились, когда египетские триеры изменили свой первоначальный курс и, развернувшись, устремились в погоню за ними.

Решив подороже продать свои жизни, мятежники выстроились с оружием в руках вдоль бортов, дабы отразить возможную абордажную атаку египетских моряков, но моряки Адониса решили просто потопить вражеские корабли. Один за другим вспыхивали от огненных снарядов надутые ветром паруса галер и их просмоленные борта. Все знали, что тушить этот адский огонь бесполезно и те, кому была дорога собственная жизнь, дружной толпой бросались за борт.

Прошло белее трех часов, когда все пленные были подсчитаны и размещены по нескольким кораблям. Подталкивая в спину, помощник наварха Кастор подвел к стоявшей на корме Антигоне двух человек. Мокрые после вынужденного купания они имели, жалки вид, но всеми силами старались подчеркнуть свое достоинство.

Кастор почтительно склонился к уху рыжеволосой правительницы, и она окинула пленных презрительным взглядом:

— Так вот как выглядит якобы чудом, воскресшая царевна Европа, — едким голосом произнесла Антигона, — право я представляла ее совершено иначе.

Громкий смех команды вторил этим словам и, не вынеся обиды, Европа ринулась к правительнице, но была остановлена стражей. Град оскорблений вылетело из уст разъяренной пленницы и каждое из них лишь забавляло Антигону.

— К чему дорогая столько абсолютно ненужных слов. Больше выдержки и хладнокровия моя дорогая Европа. Ты я слышала, претендуешь на родство с великим царем Филиппом, а ведешь себя как торговка на базаре. Бери пример со своего спутника вот, где чувствует подлинная царская кровь — насмешливо продолжала свою речь фиванка, указывая на несчастного Эакида трясущегося от холода мелкой дрожью.

— Мерзавка, как ты смеешь поносить мою благородную кровь своим грязным языком. Я настоящая дочь царя Филиппа и не тебе оборванке, надевшую на себя корону учить меня как себя вести.

Она еще, что-то хотела произнести, но стоявший рядом с Антигоной негр Аргус, схватил Европу за лицо и сильным толчком отбросил к войнам.

— Что ж я рада буду поучиться достойным манерам у благородных людей. отведите их в мою каюту — бросила правительница и церемонно открыла дверь перед пленными.

Допрос продлился недолго. Первым из пленных был расспрошен Эакид, которому помогала говорить деревянная дубинка Аргуса, в нужный момент ударявшая эпирота то под дых, то молниеносно прохаживалась по ребрам или по почкам. Венценосная спесь быстро слетела с допрашиваемого, когда острая боль надолго поселилась в его измученном теле, заставляя его хозяина быть более речистым.

Слезы градом катились по посеревшему от боли лицу Эакида, он торопливо сдавал всех, кто только помогал ему в этом мятеже и больше всего Птоломея. Песец только успевал записывать признание эпирота, каждое которое вызывало только гримасу презрения на лице Европы. Она уже оправилась от перенесенного шока и теперь уже полностью пришла в себя.

Сидя на скамье, она кидала гневные взгляды на Антигону, но не спешила проявить иную активность, уже один раз получив увесистую затрещину от подручного Аргуса, такого же огромного негра. Более никого в помещении не было, Антигона заранее удалила прочь всех лишних свидетелей допроса. Уж очень опасные тайны открывались непосвященным лицам.

— Я все сказал — устало прошептал Эакид, с опаской поглядывая на Аргуса и с радостью, принимая глиняную кружку воды из рук Антигоны.

— И ты готов повторить это перед людьми?

— Да готов если ты гарантируешь мне жизнь — быстро произнес эпирот, пытливо вглядываясь в зеленые лаза своей мучительницы.

— Рада слышать разумные слова от самого царя Эпира, но боюсь, в этом нет такой необходимости.

— Что ты этим хочешь сказать? Что не будешь обвинять Птоломея на высоком суде в Пелле? Тогда зачем этот допрос? — испуганно спросил Эакид, торопливо силясь понять смысл сказанного Антигоной.

— Только ради торжества истины, мои дорогой Пиррид. Что бы лучше знать своего врага, надо знать его планы и замыслы.