Александр. Продолжение похода 5

АЛЕКСАНДР. ПРОДОЛЖЕНИЯ ПОХОДА.

Часть пятая.

ХРОНИКА ЮГА.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЛАСТЕЛИНА.

Пролог:

После завершения объединения всех очагов цивилизаций античной Ойкумены под свою могучую руку, Александру предстояло возвращение домой. Завоевав синов, великий полководец как никогда почувствовал правоту изречения Аристотеля об опасности неуемного аппетита. Теперь он собирался присоединить восточный край Ойкумены к остальному царству, и самый лучший способ для этого во все времена была торговля.

Помня все те трудности и лишения связанные с переходом через пустыню, Александр отдал предпочтение морской торговле. Это было гораздо выгоднее, чем сухопутные пути и одновременно позволяло расширить познания в географии южных окраин Ойкумены, о которых у царских географов были самые смутные представления. По приказу Александра был построен флот, на котором он отправился на юг в поисках островов Блаженства.

Двигаясь на юг, великий полководец не собирался покорять все попавшиеся ему земли и населяющие их народы. Подобно насытившемуся гурману он мог отведать только одно или в лучшем случае два, особо изысканных блюда. На все остальное не было ни сил, ни желания. Тем более, что собравшись переплавить все подвластные себе народы в один посредством просвещения, Александр считал, что не все народы, населяющие окраины Ойкумены достойны этого счастья.

Однако выбирая морской путь, Александр сильно рисковал, ибо начинал игру с многочисленными неизвестными. Уж слишком много врагов он нажил за свою пламенную жизнь. Успеет ли он вовремя вернуться домой и блистательно завершить все свои грандиозные планы. Застанет ли он в целостности свое огромное царство, так рискованно оставленное им на попечение хилиархов. Ведь предсказание, сделанное его бритоголовым советником, ещё полностью не сбылось. Собрав последние силы, автор выпроваживает героя в далекий и трудный поход и надеется, что у него будет все в порядке.

И так, лето 313 г. до н.э., Тонкинский залив, борт царского корабля...

Глава I. В поисках заветного острова.

Царский наварх Ксенофонт, уже в который раз вносил поправки на карту похода после очередного доклада своих разведчиков идущих впереди основной части флота. Каждый новый день продвижения кораблей Александра на юг, приносил все новые и новые сведения, что стирали многочисленные размытые белые пятна на царских картах южных просторов Ойкумены. Заставлял капитанов подправлять данные своих лоций, и понуждали географов в очередной раз удлинять линию берега идущего с севера на юг.

Черной несмываемой тушью тщательно наносили царские чертежники на листы папируса все причудливые изгибы морских берегов, вдоль которых продвигался Потрясатель Вселенной и Покоритель Ойкумены, великий царь Александр Македонский. Приказавшего построить и отправить к неизведанным берегам этот флот, дабы проверить давнишнее утверждение географов о смыкании на юге в одно единое целое Африки и Азии.

Стоит ли говорить, что с каждым новым докладом разведчиков эта теория трещала по швам к радости Ксенофонта и Нефтеха и огромному недовольству царских ученых. Два мерзких врага эллинской науки, планомерно и неотвратимо ломали правоту атласов и всех математических выкладок об устройстве Ойкумены, столь тщательно составленные славными географами.

Вначале плавания египтянин веско и аргументировано доказывал ученым мужам, что земля представляет собой шар, на что географы не смогли найти достойного ответа этой возмутительной ереси, угрюмо бубня свои теорию о плоской земле со слонами и черепахой. Царь к огорчению ученых с интересом воспринимал слова Нефтеха, которого неизменно поддерживал Ксенофонт, подкрепляя слова египтянина примерами из своего богатого морского опыта.

Теперь же наглый возмутитель спокойствия и гадкий ниспровергатель научных канонов решил окончательно подорвать доверия Александра к своим географам говоривших царю, что двигаясь на юг, они обязательно встретят царство пигмеев. Воинов, которых некогда легендарный герой Мемнон приводил с собой к стенам Трои на помощь царю Приаму.

По словам бритоголового авантюриста, Африка и Азия смыкались только в одном месте, а именно на его родине в районе Синайской пустыни и нигде более. Эти слова приводили в шок и трепет ученых мужей, которые как никто другой в мире, точно знали о полном соприкосновении этих двух огромных территорий именно на юге. При этом они уже замалчивали свои прежнее утверждения о том, что Нил и Ганг вытекают из одной местности, благо эта гипотеза была наглядно опровергнута самим Александром и его войском.

Доставляемые на борт царского флагмана высаживающимися на сушу разведчиками аборигены мало, чем отличались от уже хорошо известных македонцам синов и совершенно не напоминали темных и курчавых пигмеев, как их описывал ученый люд со слов великого Гомера. Напуганные люди, что-то звонко лопотали на диалекте, чем-то сходным с диалектом синов и после очередного торжества Нефтеха покидали царский корабль. Нещадно побитые ученые пылко обещали пигмеев Александру к следующей остановке, но судьба каждый раз жестоко смеялась над потугами географов и математиков.

Во время последней остановки в дельте широкой реки, македонцы вновь доставили на борт местных аборигенов, которые как две капли воды были похожие на предыдущих царских гостей. Оглядев их Александр, хмуро посмотрел в сторону ученых и отправился к себе под открытый навес, не захотев слушать их трусливый лепет.

Обещанные царю, пигмеи упрямо не попадались александровым разведчикам, что зародило в светлых умах географов темные мысли о сговоре Нефтеха и Ксенофонта, ради унижения чести и достоинства царских слуг. Эту теорию заговора они поспешили изложить монарху в оправдании своих неудач и получили в ответ гневные высказывания венценосца в самых крепких солдатских выражениях.

Александр еще долго не мог отойти от тупости своих ученых, но едва гнев утих, царь решил позвать к себе египтянина, желая уточнить истинное местоположение своего флота. Покинув страну синов, царский флот держал курс строго на юг, двигаясь вдоль морского побережья, не отклоняясь ни на шаг от этого ориентира. Уже было пройдено два больших острова, но, ни один из них не оказался искомым Александром островом. На обоих островах проживали сины, тогда как все просмотренные Нефтехом записи Поднебесной страны указывали о наличии там иной расы.

Именно эти аргументы всякий раз удерживали царя от отдачи приказа высадки на них македонских солдат и покорения этих земель во славу Потрясателя Вселенной. На этом каждый раз настаивал стратег Деметрий, у которого сильно чесались руки совершить новый великий военный подвиг и выдвинуться из когорты царских полководцев. Однако Александру нужен был только остров Блаженства, как обозначали его в своих архивах сины и ничто другое. Потрясатель Вселенной несколько изменился и уже не стремился к безудержному захвату и покорению всех земель Ойкумены. Теперь он желал нечто необычное, экзотическое, имея перед собой главную цель, удачное возвращение домой морским путем.

Вооруженный доводами Нефтеха, царь с улыбкой и вниманием слушал стратега, и всякий раз отказывался от предложения Деметрия увеличить владения македонской державы. После мятежа отца Деметрия Антигона, Александр относился с большой настороженностью к любой его инициативе связанной с боевыми действиями. Сын бунтаря являлся энергичным и одаренным в военном деле человеком, жаждал подвигов, царь с тревогой ловил себя на мысли, что многие из воинов видят в Деметрии его самого в молодые годы. Имея возможность уничтожить Деметрия за преступные грехи его отца, Александр , тем не менее, удержал свою карающую руку от головы стратега. Он внял доводам Нефтеха об опасности раздоров в его войске в такой дали и отсутствии доказательств прямой измены стратега, поскольку во время мятежа он находился вместе с Александром в походе.

Желая пополнить запас пресной воды, а также дать возможность воинам отдохнуть от постоянной качки, Александр решил продлить стоянку своего флота в дельте неизвестной реки, чьи воды имели подозрительно красный оттенок. Вездесущий царский советник высказал предположение о наличии в воде примеси глины, приводя в пример две главных реки синов прозванных за цвет своих вод Желтой и Голубой реками. Ученые мужи после долгого раздумья согласились с этой гипотезой, но с большой неохотой. Слишком уж был силен их последний позор в царских глазах.

Сам властелин уже вступил в пору мужской зрелости, когда морщины уже основательно избороздили его лоб, но при этом сохранили его красоту и привлекательность. Сильный и коренастый, Александр мог дать фору многим молодым воинам, несмотря на свой сорокалетний возраст. Быстро оправившись от последствий коварной болезни поразившей его в стране Синов, монарх твердо стоял на ногах, сохранил прекрасное зрение и силу рук.

Явившийся на совет к царю, египтянин Нефтех был как всегда невозмутим, сдержан и полон достоинства. Вот уже много лет он сопровождал Александра в его походах и делах, стремительно продвигаясь по невидимой лестнице успеха благодаря милости повелителя. Он всегда был верен царю в действиях и помыслах, но два года назад в их отношения пролегла маленькая трещинка разлада, которая не привела к разрыву отношений, но и не исчезла.

Кроме всех прочих талантов, Нефтех был прекрасным гадателем, чьи предсказания царю всегда сбывались в полной мере. Гадая по просьбе Александра об успехе похода на синов, египтянин дал иное предсказание, какое царь собирался от него услышать, чем вызвал его сильный гнев. Взбешенный словами Нефтеха монарх разбил его артефакт под названием весы Судьбы и едва не убил самого гадателя.

Последовавшие за тем события полностью подтвердили правоту слов гадателя, однако его выходка полностью отвратила Нефтеха от прежнего кумира, положив тень на их былые отношения. Сам египтянин в этом происшествии увидел перст Судьбы и решил загодя принять необходимые меры сохранения себя и своей семьи.

По странному стечению обстоятельств его главной помощницей являлась фиванка Антигона, прошедшая по милости Александра путь от рабыни до фактической правительницы Египта. Именно на нее опирался Нефтех все последние годы и ни разу не пожалел о своем выборе. Проницательная и умная рыжеволосая красавица оказалась преданным помощником и Нефтех, полностью доверил ей все свои помыслы об их совместном будущем. Лишившись артефакта, гадатель занимался медитацией с "песком времени" делая с его помощью правильные прогнозы грядущего.

Обращаясь за советом или помощью к египтянину, Александр всякий раз испытывал в душе некоторую тревогу и беспокойство, хотя за все время их знакомства Нефтех ни разу ни давал повод царю усомниться в чистоте его действий. Вот и теперь монарх ощутил некоторый холодок в душе, едва смуглый помощник предстал перед ним, шагнув под сень царского навеса на корме флагманского корабля. Сильно страдая от духоты, Александр намеренно покинул чрево судна и обосновался на палубе отлично продуваемой ветром.

— Скажи Нефтех, когда же по твоим расчетам появиться наконец-то остров Блаженствия?— поинтересовался монарх, жестом пригласив египтянина сесть.

— Тебе надоело плавание вдоль этих берегов, государь или твою твердость поколебал Деметрий? — спросил советник, устроившись на походном стуле под широким навесом на палубе.

— Скорее всего, второе. Молодой Антигонид уже порядком меня извел своими непрерывными предложениями высадить солдат на сушу для свершения новых подвигов в мою честь — царь криво улыбнулся и сделал жест рукой, подобно тому, как отгоняют надоедливую муху. — Согласно твоим словам и моему разумению я каждый раз удерживаю его меч, но хотелось бы знать, как долго это еще будет длиться? Молодая кровь может и ненароком взбунтовать.

— Ты можешь высадить его на сушу хоть сейчас государь, и с твоими войнами Деметрий покорит местные племена, в этом нет сомнения. Однако по моему разумение подвиг этот будет подобно мертворожденному плоду, появившемуся после долгой беременности — Нефтех говорил ровным и спокойным голосом, глядя чуть поверх головы Александра.

— В покорении этих племен нет никакого толку. Они многочисленны и дики, и ведут постоянные войны с не менее дикими племенами южных синов. Нам очень повезло, что семь царств Поднебесной в своем развитии стояли на ступень выше своих соседей, и тем самым упростили нам задачу в покорении уже полностью сформированного государства. Боюсь, что наш славный Селевк долго не сможет навести порядок среди синских племен южнее Янцзы, если решит присоединить их к твоим землям.

Александр внимательно слушал речь египтянина, зная, что тот никогда не говорит ради сотрясания воздуха.

— Покорение этих племен Деметрием будет лишь временная победа. Для одержания полного успеха ему потребуется либо полное уничтожение местных аборигенов, либо вложение в эти земли гораздо больше средств, чем они могут дать в будущем.

Остров Блаженствия это совсем иной приз для твоей короны. Сины так расписывали его прелести, что мне самому захотелось увидеть его. От таких благодатных земель грех отказываться. Вот туда и следует бросить нашего героя. Он и совершит подвиг, и в дальнейшем получив звание сатрапа, будет надежно изолирован от всех твоих земель огромным расстоянием и океаном — со скрытым намеком закончил свою речь Нефтех.

Хитрый гадатель прекрасно знал, на какую мозоль следует давить, если разговор с Александром заходил о молодом полководце.

— Так, когда же это случиться Нефтех? Я хочу знать хотя бы приблизительное время.

— Увы, мой господин, сведения синов были весьма красочны, но вместе с тем туманны и неопределенны. Очень трудно ответить на твой законный вопрос и не попасть впросак подобно господам географам. Единственное, что я могу сказать точно, более половины пути к заветному острову ты уже прошел.

— Хвала Зевсу и Нефтеху за столь радостную весть! — хмуро пошутил царь, — определенно, от постоянного общения с географами ты невольно стал подобен им. Говоришь общими словами, смысл которых сводиться в поддержании моего царского настроения в оптимистическом тонусе.

Лицо гадателя ничуть не изменилось от брошенного ему царем упрека. По-прежнему глядя чуть выше головы монарха, он так же ровно и уверенно произнес:

— Я понимаю, что плавание и эти постоянные заросли джунглей порядком утомили тебя мой повелитель. Как и мелькание перед твоими глазами несносного мальчишки Деметрия, открыто желающего, приблизиться к твоей воинской славе. Твоя душа так же желает активных действий, а не постороннего праздного созерцания событий.

Но ты сам принял решение возвращаться домой морем и поэтому следует, набравшись терпения завершить начатое, — советник сделал короткую паузу и добавил. — Если тебе будет интересно знать, мы примерно находимся на одной широте с островом хорошо тебе знакомого индийского отшельника.

— Что? Ты сказал на одной широте? Значит, ты сторонник теории великого мыслителя Анаксагора о шарообразности Земли? Так ли это?

— Греческий мыслитель Анаксагор лишь повторяет то, что он познал за время своего учения среди мудрецов Востока. Вавилоняне и египтяне давно знали об этом, унаследовав священные знания от шумеров, которые в свою очередь получили их от богов. Земля кругла и это непреложный факт мой государь.

— Своим непреклонным тоном ты полностью отказываешь моим географам в праве придерживаться теории плоской земли.

Лицо Нефтеха тронула презрительная усмешка: — Почему же? Пусть поклоняются своему невежеству, которое позаимствовали у индусов, польстившись красивую конструкцию из слонов и черепахи. Они свободные люди и могут верить во что угодно, но я же знаю правду.

— За, что ты их так не любишь, Нефтех?

— Как можно любить праздных болтунов, которые снуют под ногами и мешают великому делу. Твоему делу государь.

— Ты упомянул об острове отшельника. Как смог ты определить наше местоположение, если нас разделяет огромное расстояние?

— С помощью своего инструмента позволяющего измерять высоту тени от солнца в определенное время. Чем мы дальше уходим к югу, тем короче становиться тень от любого предмета.

— Этому ты тоже познал в храмовой школе?

— Да, как и многое другое государь

— И как огромна наша Ойкумена согласно теории Анаксагора?

— Что бы полностью ответить на твой вопрос необходимо вначале завершить это плавание, дождаться возвращение Неарха и только потом, проведя полное сличение карт и проведения счислений, можно будет создать первый атлас твоей Ойкумены. Вот тогда и пригодятся твои господа математики и географы.

— В качестве подмастерьев для раскраски карт?

— Ну, зачем уж так их обижать. Они не только прилежно рисуют, но и прекрасно считают, уж этого у них не отнять. Вся беда в их заблуждении относительно формы земли, а так они хорошие и добрые люди.

Царь лукаво усмехнулся и, протянув руку к кубку, отпил из него слабо разведенного вина. После его отравления винной ягодой, монарх совершенно прекратил прием вина, но на время плавания, когда его организм страдал от постоянного зноя, врачи разрешили Александру умеренный прием разбавленного вина. Промочив горло, царь оттер губы ладонью и продолжил беседу.

— Скажи Нефтех, по твоему мнению остров Блаженства действительно столь чуден, как его описывают легенды синов?

— Это, смотря, что считать чудным мой повелитель. Несметные золотые копии, прекрасные молодые девы, дивные звери или что-нибудь другое. Каждый из нас вкладывает в это слово свое заветное понятие.

— А какое понятие вкладывали в него сины?

— Читая их свитки с восторженным описанием острова, могу с уверенностью сказать, что для тех, кто день и ночь корпит над своими грядками с рисом, большим чудом была бы щедрая природа позволяющая собирать обильный урожай при минимальных затратах труда.

— И это все? — несколько разочарованно произнес царь.

— Ты же спросил про синов, и нет ничего удивительного, что их понимание чуда будет совсем иным, чем твое. К тому же зачем гадать о чуде попусту. Нужно просто достичь острова и посмотреть.

В ответ на эти слова Александр улыбнулся: — Пусть будет так — и сразу же засыпал египтянина новыми вопросами.

— А как огромны силы правителя острова?

— Изучая записи синов течение многих дней, я пришел к неожиданному для себя выводу. По моему твердому убеждению, записи повествуют не об одном острове, а нескольких островов объединенных под одним названием. Столь сильно разняться между собой описания его масштабов и размеров.

— Даже так?

— Возможно, я ошибаюсь государь, но именно такие мысли приходят при чтении сказаний синов. Что касается верховного правителя острова, то его там нет. А вместо него существуют несколько вождей постоянно воюющих между собой. Нечто похожие на разрозненные царства Поднебесной империи до твоего покорения их, но только ступенькой ниже в развитии. Не думаю, что они смогут оказать достойное сопротивление твоим воинам и вся компания, если ее так можно назвать будет скоротечна.

— Следуя твоим словам островов, может быть несколько, тогда я не стал, бы делать столь скоротечные выводы о сроке войны — возразил Александр, с усмешкой поглядывая на собеседника.

— Нам достаточно будет захватить всего один из островов, основать там новую Александрию и спокойно плыть дальше, полностью передав в руки Деметрия окончательное завершения завоеваний. Имея в своем тылу, такую прекрасную основу как Александрия, часть флота и твое войско он со временем легко покорит все остальные острова государь и без твоего присутствия. Его таланта, молодая кровь и неуемное желание воинской славы отлично послужат тебе государь.

— Ты рассуждаешь как зрелый стратег, Нефтех. — с удивлением произнес полководец.

— Нет, я лишь только повторяю то, что мне некогда говорил ты государь — советник с почтением склонил свою голову, как бы подтверждая перед царем правдивость своих слов.

— Значит, мы уже преодолели половину пути — спросил Александр, внимательно перебирая на своем столе карты, столь тщательно заполняемы и раскрашенные Ксенофонтом каждый день их плавания.

— Да, государь. Проявим терпение и остров Блаженства появиться перед нами.

Воцарилась пауза. Александр обратил свой взор в сторону океана, полностью предавшись созерцания его грациозных вод, египтянин терпеливо ждал.

— Все-таки жаль, — прервал свое молчание монарх, — что у тебя нет с собой весов судьбы. Я бы непременно попросил бы тебя погадать на них.

Ни один мускул не дрогнул на лице царского собеседника. Нефтех спокойно выслушал Александра, а затем невозмутимо произнес:

— Видно сами великие Мойры определили срок их существования государь. Да и в этом нет никакой необходимости, пока ты не вернулся в свое царство, прежнее пророчество остается в силах.

Глава II. Тайная жизнь Александрии и Вавилона.

Над египетской Александрией стояла солнечная погода. Щедрыми потоками тепла одаривало дневное светило людской муравейник, основанный в дельте священного Нила по воле великого полководца. Основанный как простой военный лагерь, город с помощью щедрых царских субсидий стремительно развивался и теперь походил на хороший портовый город средней руки.

Ему, несомненно, позавидовали бы любой приморский город Эллады, Финикии или Италии, но Александрии все было мало. Будучи любимым первенцем Александра, город стремился, поскорей перерасти свое нынешнее положение, и стать наравне с такими столпами этого мира как Фивы, Вавилон и Афины. Первые два столпа уже прошли пик своей славы и теперь жили за счет былого величия. Афины в отличие от них этого пика уже достигли, но в самый момент своего триумфа получили коварный македонский удар в спину, от которого с каждым годом все больше и больше теряли силы.

Подобно могучему орлу гордость и краса Эллады еще парила в небесных высотах, но с каждым кругом неотвратимо снижалась все ниже и ниже. Знаменитый киник Диоген, давая оценку положения Афин, со всей прямотой сравнил знаменитый город с продажной гетерой, насладиться перелястями которой хотел каждый, но никто не хотел на ней жениться.

В царском дворце претендента на новую мировую столицу царила приятная прохлада. Здание и было выстроено греческими архитекторами с таким расчетом, что бы белый камень поглощал дневной зной, а вместо него дарил прохладную свежесть своим обитателям.

Сегодня во дворце не было большого приема и потому, правитель Египта находился в рабочем кабинете, где разбирал принесенные ученым секретарем аккуратно перевязанные свитки папирусов. Вернее сказать разбирала, ведь правителем Египта была молодая женщина.

Прямо и властно сидела она, в своем кресле слушая слова секретаря, быстро и четко верша свое правосудие. Ее густые рыжие волосы, были скреплены обручем и были заброшены за спину на спартанский манер, что позволяло подчеркнуть их красоту, и при этом не доставлять особых хлопот хозяйке, которую звали Антигона.

Обычно на время официальных приемов, она надевала черный парик, с множеством мелких косичек, изготовленный руками придворных мастеров египтян. Этим она старательно подражала былым правителям этой страны, чей наследницей, она сейчас и являлась. Прекрасно зная персидский язык, она легко выучила и язык египтян, дабы свободно общаться со своим новым народом. Жрецы многих храмов часто бывали на приеме у Антигоны и всегда восхищались тем, что она говорила с ними на их родном языке.

В отличие от многих прежних обладателей трона правителя Египта, его нынешняя властительница не обладала стремлением к стяжательству материальных благ, скромно довольствуясь лишь самой властью и только. Все знали, что "царица Египта" как ее многие называли за спиной, была смелой и решительной женщиной, которую можно смутить, но нельзя запугать.

Поведение Антигоны во время бунта сатрапа Великой Фригии Антигона Одноглазого, наглядно показало всем характер нынешней правительницы Египта, и многие из высоких людей считали за благо иметь ее в своих друзьях, чем в недругах.

Пройдя суровую школу жизни, Антигона была готова умереть на своем посту, но не поступиться властью, которую в ее руки вручили великие Мойры в виде ее мужа Нефтеха. Именно он, покидая Александрию, сделал все, что бы ловко обойти указ царя о назначении на трон правителя Египта, на время его отсутствия в походе другого человека.

Новый претендент скоропостижно скончался от укуса змеи и тогда Нефтех с чистой совестью усадил на трон Антигону как временного правителя до царского указа. Но как показало время, нет ничего постоянного как временные правители, которые приходят как бы на короткий срок, а остаются навсегда.

Рядом с фиванкой сидела еще одна представительница правящей фамилии, ее родная дочь Ниса. Ей минуло уже семнадцать лет, в течение которых ей, как и матери пришлось многое испытать. Унаследовав от своего родного отца перса только часть крови, внешне девочка была полной копией своей матери, и такое сходство очень сильно смущало всех впервые прибывших в царский дворец.

Ниса была единственным живым существом, которого Антигона искренне любила в этой жизни. Именно этим и тронул Нефтех ее каменное сердце, когда сумел отыскать дочь фиванки похищенную в младенчестве. Поверив чужим словам, бедная мать считала Нису умершей и теперь щедрыми горстями стремилась дарить ей свою любовь и внимание.

Это, впрочем, не означала, что девочка воспитывалась во вседозволенности и безнаказанности. Нет, Антигона сразу приучила дочь довольствоваться лишь самым необходимым, сделав при этом Нису своим помощником и товарищем. Вот и сейчас, усадив дочь рядом с собой, она преподносила будущей принцессе азы грамотного правления.

Был еще один человек, к которому Антигона испытывала нежные чувства, похожи на любовь. Это была Лика, маленький ребенок Нефтеха и Клеопатры сестры царя Александра, на которой она почти насильно женила своего мужа перед его уходом в поход на восток. Лишенная возможности повторно обрести материнское счастье, правительница выплеснула на нее свою зрелую любовь и привязанность. Пользуясь своей властью, она полностью отстранила Клеопатру от дочери, готовясь вырастить свою новую копию, но сугубо царских кровей.

Свиток, за свитком отбрасывала прочь правительница Египта, как бы расправляя свои хрупкие плечи от тяжести государственных забот. Конечно, можно было отдать все свитки секретарю и предаться веселью подобно многим знатным дамам, но Антигона как никто другой знала как быстро и незаметно, исчезают из твоих рук бразды правления. Нет, она никогда не будет слабой и безвольной, такой как Клеопатра, которой великие Мойры от рождения определили судьбу быть игрушкой в чужих руках.

Слушая очередное прошение, Антигона чутким ухом уловила, что чтец частит, и незамедлительно властно свела свои выкрашенные в черный цвет брови и пристально уставилась на чтеца. Беднягу в момент пробил холодный пот, он замедлил чтение, боясь поднять взгляд на правительницу. Неизвестно чем бы все закончилось, но в этот момент дверь приемного кабинета открылась, и на пороге возник управляющий.

Правительница знала, что Ликаон никогда не посмел тревожить ее по пустякам и поэтому, взмахом руки остановила чтение и кивком приблизила к себе спасителя нерадивого чтеца.

— Госпожа — быстро произнес управляющий — только, что в гавань прибыл посыльный корабль из Библоса и вместе с ним приплыл царский гонец.

— Где он?

— С минуты на минуту будет здесь госпожа.

— Приведешь немедленно — приказала Антигона и обратилась к секретарю — перенесем на завтра слушание дел, ведь ничего неотложного в них нет.

— Конечно, повелительница, моментально согласился секретарь. — Завтра с утра?

— Да, — коротко кивнула Антигона, — и замени чтеца, он слишком плохо читает важные бумаги.

Прошло совсем мало времени и в приемный зал дворца, блистая спешно начищенными доспехами, вошел царский гонец. Его к своей подруге отправила из Вавилона царица Роксана, едва в столицу империи прибыла царская почта, отправленная Александром из страны синов перед самым своим отплытием. Вместе с другими бумагами, в Вавилон прибыл и свиток Нефтеха запечатанный зеленой печатью с оттиском скарабея.

Долгий путь проделал этот свиток с равнины Хуанхэ. Через пустыню жужей и высокие отроги Гималаев, он благополучно миновал бескрайние степи массагетов, пересек Бактрию, Парфию, Персию и Сузиану и наконец, очутился в Вавилоне. Там он был отделен от общей массы остальных писем и по повелению царицы Роксаны, со специальным гонцом был отправлен через Библ в Александрию.

— Великая царица Роксана шлет правительнице Египта Антигоне привет, и вместе с ним письмо от ее мужа Нефтеха — громким хорошо поставленным голосом объявил гонец и, склонив одно колено, извлек из своей холщевой сумки, порядком, истертый свиток.

— Хвала великой царице Роксане за ее щедрую милость к своей преданной служанке — так же громко, правительница произнесла ритуальные слова приветствия.

Антигона чуть двинула бровью, и тотчас секретарь поспешил исполнить ее несказанный приказ, взял свиток из рук гонца и протянул правительницы. Однако та не взяла доставленное послание а, не поворачивая головы, произнесла: — Ниса возьми.

Дочь с достоинством исполнила приказ матери и, приняв свиток, внимательно осмотрела целостность скрепляющей его печати. Затем, взяв тонкий нож для резки папируса, девушка осторожно перерезала шнурок, на котором висела печать и продемонстрировала целость печати матери.

Антигона лишь кивнула и Ниса развернула свиток. Внутри его оказался новый папирус так же тщательно запечатанный печатью. Девушка вновь повторила процедуру вскрытия и, наконец, на свет было извлечено само послание.

— Читай! — приказала правительница, и голос Нисы заструился в тишине зала, повествуя всем находившимся в зале о содержании письма. Нефтех писал, что он жив и здоров и собирается отправиться вместе с флотом царя на юг, по велению Александра. Плавание может быть долгим, но царский советник надеяться на милость богов и великих Мойр.

Антигона внимательно выслушала письмо мужа до конца, а затем торжественно произнесла:

— Радостную весть ты доставил нам гонец. За это ты будешь щедро награжден.

Ступай верный царский слуга и отдохни перед новой дорогой. Завтра я напишу ответ великой царице Роксане.

— Идем Ниса, — обратилась Антигона к дочери, вставая с трона и тем самым, объявляя конец аудиенции, — захвати послание отца, я почитаю его еще раз перед написанием ответа.

Подобно ветерку, хорошо вышколенные слуги покинули приемный зал, вслед за своей правительницей. Идя в свои покои, Антигона успела, поговорила с управляющим о размещении царского гонца. Затем дала несколько распоряжений своему секретарю относительно завтрашних дел и только потом вошла с дочерью в спальню, приказав слугам их не беспокоить.

Оказавшись наедине с дочерью, правительница еще раз посмотрела на печать свитка, а затем приказала дочери разжечь небольшую жаровню, чем вызвала у Нисы удивление. Однако привыкшая полностью доверять матери во всем девушка незамедлительно разожгла огонь. Когда пламя разгорелось удивлению дочери, Антигона взяла только, что полученное письмо и поднесла к огню. При этом фиванка старательно держала его над огнем так, чтобы языки пламени не могли повредить свиток.

Ниса с огромным интересом смотрела за манипуляциями матери в ожидании чего-то необычного, и оно произошло. Девушка тихо ойкнула, когда посреди текста написанного ровным почерком царского советника, точно между строчек, под воздействием тепла возникли черные буквы.

Антигона продолжала старательно водить свитком над огнем, порождая на свет все новые и новые буквы, постепенно сливающиеся в строчки истинного послания Нефтеха. Наконец женщина закончила свой труд и стала внимательно вчитываться в письмо мужа.

Не смея заглянуть через плечо матери, Ниса внимательно смотрела на ее лицо, на котором отражалась целая гамма чувств. Глаза Антигоны то влажнели от слез, то хищно сужались от неведомого азарта, то наливались холодной решительностью бойца.

Пробежав до конца послание мужа, фиванка закрыла глаза, как бы осмысливая и запоминая тайный текст, затем пробежала по нему еще раз, решительно бросила папирус на горячие угли. Пламя моментально принялось пожирать свою добычу и вскоре, от свитка осталась лишь кучка пепла. Антигона тщательно перемешала его тонкой кочергой, полностью уничтожив следы присутствия папируса в жаровне.

Глаза у Нисы округлились от удивления, но девушка молчала, терпеливо дожидаясь объяснения матери, и её ожидания были вознаграждены. Фиванка села на скамью и жестом пригласила дочь сесть рядом.

— Не удивляйся родная, подобной предосторожности твоего отца, но на это есть весьма веские причины. Сейчас в Александрии слишком много любопытных глаз и ушей, внимательно следящих за каждым нашим, словом или делом. И большая их часть отнюдь не желают нам добра, поверь мне.

Антигона сделала паузу, а затем продолжила:

— Во время гадания перед походом, царь сильно разгневался на Нефтеха, и чуть было не убил его, хотя пророчество полностью сбылось. Об этом многие из придворных узнали, и как ты догадываешься, только радовались этому. Покидая Египет, Нефтех сумел обойти решение царя о сатрапе и оставил власть за мной. Это не увеличило число наших друзей, которые тщательно копят все плохое, что бы вылить всю собранную грязь на нас по возвращению царя. Они очень хотели бы знать, что написал нам Нефтех, и ты удовлетворила их желание.

Ниса взяла мать за руку и, взглянув в глаза, спросила

— Нам угрожает сильная опасность мама?

— Она угрожает нам с того момента как я, и твой отец сели на трон власти. Это извечное проклятье любого правителя, но не бойся напрасно голубка. Пока жива твоя мать, тебе ничто не угрожает.

— А как же отец? Царь сильно гневается на него за сделанное им предсказанье?

— Нет, сейчас он очень нуждается в нем, но как долго продлиться этот фавор после его возвращения в Вавилон большой вопрос.

Антигона чуть помолчала, давая возможность дочери переварить все услышанное, а затем продолжила:

— Видишь ли, Ниса. Мой муж и твой приемный отец Нефтех прирожденный царедворец и поэтому он всегда и во всем осторожен. Поэтому и прибег к подобной хитрости, дабы любопытные глаза не прочли его главного послания к нам. Расставаясь со мной, он подробно обучил меня искусству чтения тайнописи спрятанного в послании с помощью того или иного способа.

— А как ты узнаешь способ прочтения папируса? — с явным интересом спросила девочка.

— На нужный способ прочтения послания, мне указывает цвет печати, которым скреплено послание.

— И что же он пишет?

— Нам предстоит хорошо поработать дочка, дабы отвести от нас новые беды — ответила дочери Антигона.

К вечеру дня, правительница вызвала к себе писца и в изыскано почтительной форме продиктовала свое послание царице Роксане. В нем она просила разрешение прибыть в Вавилон, помня былое приглашение царицы. Кроме этого, на утро царскому гонцу было вручено и письмо к хилираху Востока. Эвмену.

Молодой воин сразу отправился в обратный путь, побрякивая в походной сумке золотым ожерельем, подарком правительницы Египта Антигоны. Весь обратный путь у него занял, чуть меньше двух с половиной недель, по истечению которых он вручил все письма адресатам.

Роксана очень обрадовалась скорому приезду подруги и приказала немедленно отправить пригласительное письмо Антигоне с требованием поторапливаться. Эвмен же очень насторожился, обнаружив в своем письме, ровные строчки слитых воедино множество букв без всякого смысла. Только наложив на письмо специальную доску с прорезанными в ней окошечками хилиарх смог прочитать тайное послание.

Антигона четко и кратко излагала послание мужа касаемо Эвмена, с которым Нефтеха связывали многие дела за спиной Александра. Она извещала, что царь решил плыть южным морем и это надолго задержит момент его возвращение домой.

Столь большое отсутствие и полная неизвестность о судьбе монарха, может породить желание у придворных захватить власть. Наиболее вероятным кандидатом на это дело, Нефтех называл Птоломея, хилиарха Запада, поскольку тот был побочным сыном царя Филиппа и мог претендовать на македонский трон.

Читая эти строку, Эвмен чувствовал, как волосы зашевелились у него на голове, как верно и четко, Нефтех угадал источник опасности, находясь вдали от центра событий. Быстро пробежав рекомендации советника по усилению своего положения, хилиарх бросил свиток в огонь и стал размышлять.

Он давно привык полностью доверять во всем своему старому союзнику и верному другу по походу, египтянину Нефтеху. И теперь он лишний раз поблагодарил богов связавших их друг с другом. Владыка "песка времени" соединил воедино все разрозненные ниточки фактов, прибывавших с той сторону Геллеспонта.

Не имея друзей среди аристократов Македонии, по причине своего не македонского происхождения, хилиарх умело заводил в этой благородной среде шпионов, активно снабжавших Эвмена всеми последними новостями в обмен на золото. Хитрый грек умело претворял в жизнь изречения своего наставника царя Филиппа, говорившего, что любой осел нагруженный золотом, возьмет неприступную крепость.

Теперь многое из всего того, о чем его информировали агенты, становилось ясным для хилиарха Востока. Это и усиленная за последнее время вербовка хилиархом Запада греческих и самнитских наемников, и возобновление ранее прерванных союзнических отношений с фессалийцами, славившихся испокон веков своей могучей конницей.

На все это чудно накладывались многочисленные встречи Птоломея с македонской аристократией, на которых хилиарх призывал к единению македонских родов вокруг царского трона.

Но больше всего теперь Эвмена насторожили слухи, появившиеся около двух месяцев назад о чудесном спасении царицы Европы, которую все считали погибшей во время бунта Антигона. Тогда хилиарх не придал особого значения этим вестям, посчитав их недостойными внимания сказками. Теперь же выходила совсем иная картина, в корне менявшая расстановку основных сил. В случаи если Птоломей рискнет, объявить о свое кровном родстве с царем Филиппом, то его союз с чудесно спасенной Европой будет самый лучшим вариантом для занятия трона, в случаи появления слухов о смерти Александра.

О близкой связи матери Птоломея Арсинои с царем Филиппом говорили давно. Пылкий ветрогон он долго встречался с молодой харитой, но затем резко поспешил выдать ее замуж за Аминту Лага, не забыв прибавить к руке девушки хорошее приданое. Все это стало известно людям от самой Арсинои, у которой часто развязывался язык, под воздействием винных паров во время вакханалии. Возможно, именно эта болтливость и послужила причиной ее ранней смерти, случившейся с девушкой во время купания в горной реке. Никто, включая самого Лага, не стал выяснять искать правду, предпочтя забыть эту историю.

Правдивость этих слухов подтверждало определенное сходство черт Птоломея с царем Филиппом, сильно подпорченное фракийским пращником, перебившего нос хилиарху в самом начале его военной карьеры. Тогда он вместе с Александром в шестнадцать лет выступили походом на племя медов и после яростного боя взяли приступом их город. Уже тогда амбиции великого воина уже владели умом Александра, и он велел назвать захваченный город Александрией в свою честь.

Эвмен еще раз стал старательно выстраивать в одну цепь отлично стыкующиеся факты. Все говорило о том, что Птоломей потихоньку собирает сильное войско, основу которого составят македонская фаланга и тяжелая конница. Готовясь к предстоящей борьбе, хилиарх Запада подобно мятежному Антигону, намеривался полностью придерживаться тактики царя Александра, принесшей ему столь много побед.

Мурашки пробежали по телу Эвмена, когда он вспомнил мятеж Антигона имевший все шансы на успех. Тогда победа досталась хилиарху только благодаря воинской хитрости и заранее собранного войска. Тогда Эвмен, отчаянно играл в кости со смертью и был на волосок от гибели. Птоломей всегда был хорошим учеником и вряд ли попадется в одну и ту же ловушку. Что ж надо будет придумать другое противоядие от длинных македонских пик сарисс и всесокрушающего удара тяжелой конницы на правом фланге.

Эвмен встал и заходил по комнате, быстро перебирая в голове различные варианты построения войска в предстоящем сражении с Птоломеем.

К сожалению, в этот момент ему решительно не приходило ничего путного на ум, но хилиарх был уверен в успехе. Главное в его размышлениях поисках была обозначена цель. Как истинный Овен, он с бараньим упорством был готов биться головой о выбранное препятствие и рано или поздно добивался успеха.

Он еще раз вспомнил выступление мятежников, которые из Фригии дошли до равнин Вавилонии, где и были разбиты. Тогда вняв просьбам Роксаны, хилиарх не стал проводить широких репрессий против восставших, ограничившись единичными мерами наказания. Теперь же, в случаи выступления Птоломея, Фригия обязательно поддержит его притязания на верховную власть, и фригийцы первыми вольются в ряды его войска.

Значит, нужно будет как можно скорее занять Фригию, едва только шпионы донесут о выступлении хилиарха Птоломея против наследника восточного престола, молодого царевича Александра.

Вспомнив о нем, Эвмен тяжко вздохнул. Вот уже второй год как он находится в тайной связи царицей Роксаной. Впервые они сблизились сразу после разгрома Антигона, преследуя столь рискованным шагом свои личные цели.

Роксана, почувствовав шаткость своего положения на троне, решила с помощью "медовой ловушки" попрочнее привязать к себе хилиарха Востока, оказавшегося на тот момент единственно человеком, вставшим на защиту её и царевича Александра.

Эвмен также хотел упрочить свое влияние на царицу, чье пребывание на троне позволяло ему сохранить власть над сатрапиями Востока.

Так два инородца вступившие в тайный союз, смогли удачно противостоять выступлению македонской аристократии и удержаться на плаву жизни. Дальше все было до банальности просто. Вернувшись в Вавилон, Эвмен всячески подчеркивал царственное положение Роксаны, каждый раз приглашая ее на торжественные приемы во дворце правителя. Всякий раз она сидела на парадном троне рядом с Эвменом, принимая гостей или участвуя в решении некоторых вопросов.

Именно здесь, за все время обладанием титула царицы и матери наследника престола, женщина ощутила себя настоящей правительницей, купаясь в ореоле роскоши и власти. Став женой Александра, и постоянно кочуя с ним из одной страны в другую, царица Роксана никогда не имела того, что столь щедрой рукой сыпал к её ногам Эвмен.

Как ей было приятно сидеть на высоком троне перед льстивой толпой царедворцев, готовых немедленно исполнить любое ее желание. И при этом она постоянно ощущала присутствие рядом с собой сильного мужчины, защитившего ее в трудную минуту жизни и всегда внимавшего ее словам.

Чем чаще сидела царица Роксана на парадном троне, тем с каждым разом сильнее она воспринимала сидящего с ней человека не только полноправным правителем, но и мужем. Так за короткий срок вниманием, роскошью и лаской, Эвмен сумел полностью завоевать душу и тело этой светловолосой женщины.

Их встречи стали частыми благодаря потайному ходу из покоев хилиарха в спальню царицы, и как закономерным результатом этих встреч стала беременность Роксаны. Вначале женщина сильно испугалась и захотела избавиться от плода, но Эвмен категорически был против этого шага, настойчиво упросив царицу дать ребенку жизнь. Подобный шаг очень поразил согдианку, все е прежни любовники, настоятельно требовали прерывания беременности, едва она говорила об этом даже в шутку.

Свое интересное положение Роксаны сначала скрывалось широкими персидскими платьями, а затем царица отправилась поправлять здоровье на целебные воды Сузианы, где и благополучно родила девочку.

Роксана назвала младенца Натаска в честь матери Эвмена, стремясь сделать приятное своему тайному мужу. Как только состояние здоровья позволила царице двинуться в обратный путь в Вавилон, тогда как младенец был отправлен вместе с кормилицей в Александрию к верной подруге Антигоне, подальше от лишних глаз.

Появление общего ребенка окончательно сблизило двух людей, столь остро нуждавшихся друг в друге и которые постоянно терзали себя мыслью, что будет с ними, когда в империю вернется Александр.

Эвмен прервал свои размышления и, позвав секретаря, приказал собрать на завтра воинский совет своих командиров. Следует отметить что, одержав победу над Антигоном, хилиарх завоевал большое уважение и популярность среди персов и прочих местных воинов, которые безоговорочно признали его власть над собой.

Заседая в царском дворце, Эвмен был одинаково мил как с македонцами и греками, так персами, мидянами или вавилонянами. Все они охотно пришли под руку такого славного героя как хилиарх Востока. Он одинаково легко назначал на командирские должности любого человека исходя из его полезности и умения, делать то или иное дело.

Завтра он осторожно переговорит со своими полководцами, что бы вместе с ними и их боевым опытом попытаться найти противоядие для македонской фаланги и конницы. Завтра, а сейчас пора идти к царице она уже порядком заждалась его.

Глава III. Сыны леопарда и дети павлина.

В лагере правителя Нубии Гупты царила радость и оживление. Наконец-то к нему прилетела долгожданная голубиная почта, извещающая о том, что царский стратег Лисимах выступивший со своим войском из Карфагена в поход на юг, уже прошел половину пути. К этому времени воины Гупты уже стали изнывать от вынужденного безделья. Воды озера изобиловали множеством рыб, и свободные от караулов солдаты активно занимались рыбалкой.

Сам Гупта поселившись во дворце правителя, занимался историческими изысканиями, которые на много открыли глаза любопытствующему индийцу на царство Ганы. Которое по своей сути представляло забавный сплав двух культур, породивших столь необычное сочетание двух тотемов — леопарда и крокодила.

Земноводный представитель африканской фауны был явным отголоском влияния соседнего Египта, являвшегося для всех соседей непреложным эталоном для подражания. В отличие от него, культ леопарда Хорста, был принесен сюда сынами севера больше тысячи лет назад.

Тогда "племена моря" сарды и этруски, возглавляемые ахейцами, попытались захватить Египет и свергнуть фараона Рамсеса III. Заняв Мармарику, они предприняли попытку проникнуть в дельту Нила, но в ожесточенном сражении были разбиты армией фараона. Укрывшись на своей опорной базе, уцелевшие воины стали держали совет, на котором среди них произошел раскол.

Часть "племен моря" погрузились на корабли и отплыли в Палестину, где возле города Газа уже находились их товарищи отказавшиеся идти походом на фараоново царство. Другие же решили попытать свое счастье на юге, куда устремили свое колесничное войско и пешие ряды. В то время Сахара еще имела небольшие леса в отличие от нынешней степи, и поэтому переход не доставил северянам большого труда.

В этой части расколотого "племени моря" подавляющее большинство было за этрусками и сардами, а ахейцы представляли лишь малую часть. За наследниками Микен осталось лишь колесничное войско, тогда как в пехоте преобладали сарды и этруски.

Бронзовое оружие пехотинцев и ударная сила колесниц позволили пришельцам не только одержать победу над местными племенами, но и, поселившись на берегах могучей реки стать полноправными хозяевами этих мест.

Уцелевшие после резни люди поспешили откочевать на восток к огромному пресному озеру, где и осели, признав над собой власть пришельцев. Северяне же выстроили свою столицу Гараманту, основали царскую династию и стали править всеми землями, провозгласив на них культ своего тотема леопарда Хорста.

Постепенно гараманты расширяли границы своих земель, которые постепенно вышли к берегам океана. Проводя разумную политику кнута и пряника, потомки пришельцев полностью подчинили своей воле негритянские племена побережья, заставляя их полностью выполнять все свои приказы. В случаи ослушания, на селенья бунтарей обрушивались могучие войны с бронзовым оружием или могучие колесницы, буквально сметавшие все на своем пути. Так было всегда и что так будет в скором времени, очень надеялись уцелевшие адепты богини Баст.

Разгромленные македонцами на своем священном озере они каждую ночь усердно творили молитвы к своему божеству. Устремив свои взоры к небесам, они настойчиво просили у них скорейшего наказания нечестивых чужеземцев. Каждый день, они с нетерпением ждали появления царя Гохамбы с его быстроногими колесницами и могучими воинами, которые непременно восстановят попранные святыни великой богини. Они молились, надеялись, ждали и дождались.

Весть об армии Лисимаха, что движется на соединение с войском Гупты, моментально всколыхнула весь македонский лагерь. Он разом очнулся от дремоты вынужденного безделья и принялся спешно готовиться к грядущей встрече. Никто из воинов не знал, как далеко находиться войско Лисимаха, но никто не сомневался, что Гупта двинется ему навстречу. Прочь, от порядком надевшего всем озера.

Не дожидаясь приказа, воины Гупты забросили рыбалку и занялись починкой и подготовкой своего снаряжения, а также приступили к занятиям, вспоминая свои боевые навыки. Как показало время, именно эти приготовления к походу и помогла македонским воинам спасти свои жизни во время внезапного нападения гарамантов на их лагерь. Ударь гараманты чуть раньше, во время массовой рыбалки и всеобщей дремы, надежды поклонников богини Баст могли бы сбыться.

Солнце уже высоко стояло над головами воинов Гупты, а время двигалось к обеду, когда дозорные заметили тучу пыли, которая стремительно приближалась к их лагерю со стороны запада. Подобно песчаному урагану, что возник буквально неоткуда, колесницы гарамантов уверенно двигались на македонцев, чтобы смять и растоптать тех, кто посмел бросить вызов их царству.

Встревоженные громкими криками караульных, солдаты принялись спешно выбегать из своих палаток и строиться в боевые порядки. Привычные к бою, они делали все быстро и слаженно, но встретить неизвестного врага в полной боевой готовности они не успели. Запряженные квадригой, колесницы гарамантов уже приблизились к воротам лагеря и, не сбавляя скорости, атаковали ряды македонцев.

Не успев построиться в единый боевой порядок, воины Гупты были вынуждены вступать в бой разрозненной массой, что моментально сказалось на их сопротивлении врагу. Не всегда они успевали выставить перед собой тяжелые сариссы, чей могучий лес надежно защищали их от натиска колесниц. Там где это не было сделано, колесницы гарамантов с легкостью таранили ряды защитников лагеря, буквально разбрасывая солдат в разные стороны, безжалостно увеча их колесами и топча копытами упряжки.

Специально обученные к бою, лошади гарамантов, не дожидаясь команды, с яростью набрасывались на любого чужака оказавшегося рядом с ними, стремясь схватить своими мощными зубами за руки и шею или ударить мощными копытами. Неожидав столь бурного натиска, некоторые отряды гоплитов дрогнули и стали отступить, но в этот момент в дело вступил Гупта. Окруженный плотным строем верных щитоносцев, полководец велел поднять высоко знамя царя Александра, он бросился в атаку на врага.

Подобно островку стабильности в море хаоса, отряд правителя Нубии стал тем магнитом, что притянул к себе разрозненные группы солдат, объединяя их в одно единое формирования. Именно атака щитоносцы помогла всем остальным воинам выстоять в эти трудные минуты боя, полные неразберихи и неизвестности, страха и опасения.

Так была пресечена паника в самом начале схватки, и вскоре, захваченные врасплох македонцы вспомнили свою былую выучку, к ним вернулось мужество, хладнокровие и упорство. Теперь устыдившись своей минутной слабости, позабыв обо всем на свете, они принялись яростно атаковать гарамантов, храбро сражаясь с ними не на жизнь, а на смерть.

Вскоре в разгоревшемся сражении, проявилась слабая сторона боевых колесниц. Едва только одна в упряжке лошадь была ранена или убита, скорость её или маневренность падала, превращая колесницу из охотника во вполне уязвимую добычу.

Как только колесница гарамантов теряла ход, македонцы принялись забрасывать её копьями и стрелами, стремясь вывести из строя еще одну лошадь или самого возничего. Стоявший же рядом с ним воин не представлял для македонцев большой угрозы, каким бы могучим воином он не был.

Так медленно, но верно, путем кровавых проб и ошибок, воины Гупты стали брать вверх, одерживая в этой схватке одну за другой, маленькую, но очень важную победу. К этому времени на помощь отчаянно бьющейся пехоте пришла долгожданная помощь со стороны конников Масанисы. Нумидийцы вовремя увидели приближение к лагерю колесниц и, оседлав коней, ударили с тыла по гарамантам.

Умело уходя от прямых столкновений с вражескими четверками, они обрушили на них град стрел и дротиков, стремясь во, чтобы то ни стало выбить возничих противника. Потеряв управление, колесницы гарамантов либо на всем ходу опрокидывались на бок, либо останавливались. С появлением на поле боя нумидийцев, картина сражения в македонском лагере быстро поменялась не в лучшую сторону для гарамантов. Теперь их колесницы сновали между палатками македонцев подобно испуганным крысам, пытающимся скрыться от гнева воинов Гупты.

Перехватив инициативу боя, македонцы стали уверенно не только теснить своих врагов, но и успешно их истреблять. Не прошло и часа с момента нападения гарамантов на лагерь Гупты, как македонцы нанесли своему противнику сокрушительное поражение. Менее двум десяткам колесниц из всего того огромного числа, что приняло участие в нападении удалось благополучно покинуть место боя, ускакав в даль, откуда они столь неожиданно появились.

Мудрый Гупта не стал посылать конников Масанисы вдогонку за беглецами из-за боязни, что увлекшись преследованием врага, они могут попасть в засаду. Подавив в себе крики победителя, полководец приказал воина готовить лагерь к новому повторенному нападению гарамантов.

— Будь, я на их месте, я обязательно бы так сделал в надежде захватить веселящихся победителей врасплох — сказал Гупта всем тем, кто считал, что дело сделано.

Как показали подсчеты, на македонский лагерь нападало около шестидесяти колесниц гарамантов, сорок пять из которых стали боевыми трофеями воинов правителя Нубии. Потерявшего в схватке с гарамантами восемнадцать человек убитыми и более сорока ранеными. Будь эта схватка при полном построении македонского войска, атаку колесничих отбили бы с куда меньшими потерями, благо опыт борьбы с этим видом оружия уже имелся.

Все убитые гараманты имели доспехи и были вооружены бронзовым оружием, что говорило о некотором застое их военной мысли. Унаследованная от предков она больше не развивалась, вяло топчась на месте, и упрямо держась за старые эталоны вооружения и тактики. Возможно, главной причиной этого было отсутствие прямой угрозы для власти гарамантов. Египтяне не беспокоили, а для негров вполне хватало силы бронзовых мечей.

Гупта захотел допросить пленных, но их не оказалось. Столь яростно дрались сыны леопарда, предпочитая славную смерть в бою тяжкой жизни в плену. Это еще раз показало правителю Нубии, что новый враг, даже вооруженный старым оружием очень храбр и опасен, в отличие от поклонников богини Баст.

Весь остаток этого дня и всю ночь провели воины, не смыкая очей и только к средине следующего дня, когда вернулась посланная утром конная разведка, люди успокоились, узнав, что на расстоянии дневного перехода врага нет. Всадники Масанисы рассказали, что обнаружили на четыре брошенные боевые колесницы, и это улучшило настроение Гупты. Только теперь он полностью поверил в свою победу и приказал праздновать её.

Как выяснилось позже, на македонский лагерь напал не сам царь Гохамба, он в это время еще находился в своей столице и собирал войска. На это рискованное мероприятие решился один из военачальников царя — Расена, в чьем подчинении находилась полусотня колесниц возмездия, с помощью которых гараманты обычно подавляли восстания недовольных. Недооценив силу воинов пришельцев, Расена решил применить против них старую проверенную веками тактику и лихим наскоком атаковал македонцев. В оправдание гараманта стоит сказать, что не получи он от нумидийцев удар в спину, то неизвестно как обернулся бы его лихой для македонцев.

Как бы там ни было, первая встреча соперников состоялась и теперь каждая из сторон имела реальное представление о своем противнике. Залечив полученные раны и созвав общий воинский совет, Гупта поначалу намеривался в скором времени выступить против Гохамба. Однако поразмыслив, решил дождаться известий от Лисимаха, который в это время уверенно шел по африканской саванне, плавно переходящей в полупустыню.

О том, что в царство Гохамба можно проникнуть с севера, установил Нефтех, тщательно изучая трофейные архивы карфагенян. Полностью посвятив себя прокладыванию морских путей, пунийцы мало уделяли внимание тому, что находилось южнее их. Посчитав создание сухопутных торговых путей делом маловыгодным и затратным.

Если бы со стороны юга шел транзит товара сулящего большие выгоды типа индийских товаров через Аравию, торговые дома Карфагена, может быть, и вложились в его создание. Однако в саванне кроме шкур зебр и антилоп ничего стоящего не было, а царство Гохамба было занято исключительно собой и торговле не придавало должного интереса.

Одним словом ни соседи с севера, ни соседи с юга не спешили наладить контакты друг с другом, тем самым стерев огромное белое пятно, что их разделяло на географической карте. Впрочем, "неправильные" люди всегда найдутся даже в таком насквозь меркантильном государстве, как государство пунов. Эти "неправильные" смельчаки нет-нет, да обращали свои пытливые взоры в сторону жарких просторов африканской саванны, желая знать, что находится по ту её сторону.

Время от времени они предпринимали попытки проникнуть вглубь "неизвестной территории", но все это стоило денег, которых у подобных энтузиастов было крайне мало. Как результат их трудов стало известие, что жаркие южные степи проходимы для караванов лошадей, благодаря небольшим озерам и мелким речушкам. Которые неизвестно, где начинались и неизвестно куда впадали. Что в саванне жили племена ливийцев занимающихся охотой, но власть их распространялась до песков пустыни. Дальше находились угодья кочевников берберов, передвигающихся по пескам исключительно на верблюдах.

Иногда, пылкие слова энтузиастов могут вскружить голову "денежным мешкам", при условии, что они говорят правильные слова. И сулят умеющим считать каждую монетку торговцам не великую славу первооткрывателей, а баснословные прибыли.

Нечто подобное случилось за двадцать лет до того, как Судьба столкнула Карфаген с Покорителем Ойкумены и Потрясателем Вселенной. Тогда соблазненный блеском "золотого царства", торговец Магон из дома Гисконов согласился дать денег на поиски путей в это легендарное место под залог будущих доходов.

Пользуясь дружественным расположением берберов, экспедиция Магона сумела не только проникнуть внутрь пышущей жаром полупустыни, но даже пройти большую часть пути, между двумя очагами цивилизации. Как это часто бывает, досадная случайность не позволила смельчакам довести дело до победного конца. Плохая вода в одном из колодца привела к возникновению болезни, заставившая пунийцев повернуть обратно.

Из всей экспедиции только двое смогли благополучно вернуться домой. Они были полны решимости, довести начатое дело до конца, но долги, которыми опутал их предусмотрительный кредитор, помешали им это сделать. По решению суда все имущество смельчаков было конфисковано, вместе со всеми материалами экспедиции.

Именно их и нашел Нефтех, разбирая архивы торгового дома Гисконов. Главным достоянием его поиска стала карта, на которой были нанесены на только речки и озера жаркого юга, но и колодцы в стране берберов.

Тщательно изучив записки одного из оставшегося в живых участников похода на юг, Нефтех пришел к выводу, что от заветной цели, карфагенян отделяли всего лишь два дня переходов. В этом бритоголовый пророк был точно уверен и теперь Лисимах должен был воочию подтвердить или опровергнуть правильность его выводов.

Перед тем как выступить в поход, Лисимах загонял до седьмого пота интендантов, что готовили его войско. Придирки шли нескончаемым потоком, и македонца можно было понять. Ведь отправляясь на юг, он рисковал собственной жизнью. Нефтех без прикрас описал все то, что там ждало стратега и Лисимах, стремился свести к минимуму число опасностей на своем пути к царской власти. В случае успеха, Александр обещал отдать Гану стратегу.

Впрочем, большей частью страхи и опасения, по крайней мере, на первой половине пути, оказались несколько преувеличенными, порожденные в первую очередь неизвестностью. Нумидийцы и самниты довольно легко перенесли прохождение по просторам саванны. Корма для лошадей, вода и прочий провиант, пусть не в большом изобилии, но имелся.

Судьба явно благоволила к македонцу. В этот раз год выдался не жаркий и реки без начала и конца, а также озера не успели высохнуть к приходу армии Лисимаха. Следуя карте карфагенян, стратег вывел своих воинов к берегам одной такой безымянной реки. Двигаясь вдоль них, македонцы дошли до гор с вершин, которых, река и брала свое начало.

Оставляя горный массив по левую руку, войско Лисимаха благополучно обогнуло его и вступило на территорию кочевых племен. Зная, из записок экспедиции Магона, что кочевники миролюбивые люди, стратег категорически запретил своим воинам обижать берберов.

— Сейчас, нам главное пройти их земли, а потом вы свое возьмете, потерпите, — говорил он наемникам самнитам, которые составляли его главный ударный кулак и те покорно слушались стратега. Находись они в любом другом месте Средиземноморья и белокурые красавцы разговаривали бы совсем иначе, со своим нанимателем, однако здесь, они не торопились проявить свой агрессивный характер.

Двигаясь от одного колодца к другому, войско Лисимаха соблюдало строгий порядок. Колодцы и оазисы оставлялись в таком же состоянии, в каком они были прежде, а при встрече с берберами, македонцы проявляли дружелюбие и дарили подарки.

Именно благодаря подаркам, удалось избежать повторения той трагедии, что случилась с экспедицией Магона. Берберы предупредили о низком качестве воды в двух колодцах, к которым Лисимах вел своих солдат, следуя путями карфагенян. Вместо них, берберы посоветовали стратегу изменить маршрут, обещая привести к оазису с хорошей водой.

Слушая слова кочевников, Лисимах испытывал двойственное чувство. С одной стороны он был согласен изменить маршрут, зная о той опасности, что угрожала его солдатам. С другой стороны, он опасался, что берберы заведут его войско в засаду и, пользуясь проблемами с водой, уничтожат.

Помочь стратегу решить эту дилемму, помог начальник кавалерии Гилл. Опытный боец, он резонно указал, что запасы воды, взятые из последних колодцев можно растянуть на два перехода. А чтобы точно знать, что ждет македонцев впереди, он предложил послать верховую разведку.

— Наши лошади конечно не верблюды и не могут состязаться с ними в выносливости и в беге по этим местам, но все то, что лежит впереди нас мало похоже на пустыню. Давай рискнем — предложил Гилл стратегу и тот согласился.

Утром следующего дня отряд в двадцать конников ушел вперед, а к вечеру, гонец докладывал Лисимаху, что вода в колодце к которому шло войско, была мало пригодна для питья.

Тоже самое, стратег услышал и от второго гонца. Гилл настойчиво не рекомендовал пить воду из второго колодца, хотя вокруг него было много верблюжьих следов. Гомест дал попить воды псу, специально взятому с собой и животное сдохло. Урезая остатки воды в бурдюках, отряд Гилла следуя по следам верблюдов, дошел до третьего колодца и там, хвала бессмертным богам, вода была хорошей.

Опасаясь всяческой заразы, перед тем как попробовать воду, Гилл приказал её прокипятить, но его страхи оказались напрасными. Ни один из воинов или коней не заболел. Не желая разбираться по какой причине вода в колодцах была непригодной для питья, Лисимах стал торопить солдат. Он даже пошел на риск, отправив вперед всю нумидийскую конницу, оставив полки без прикрытия.

Совершив стремительный марш бросок, нумидийцы успели прибыть к колодцу раньше, чем туда пришли берберы, которых Лисимах подозревал в двойной игре. Так это или нет, неизвестно, но в присутствии солдат, кочевники вели себя очень вежливо. Напоив верблюдов, они покинули оазис, не задерживаясь в нем на ночь.

Была ли это любезность или они так поступили, боясь разоблачения, Лисимаха не очень сильно интерисовало. Главное он провел свою армию через пески, за которыми вновь начиналась саванна, следуя по которой Гилл вышел к большой полноводной реке. Она несла свои воды с запада на восток и была заселена чернокожими племенами.

Появление армии Лисимаха вызвало сильный переполох среди обитателей деревень на обеих сторонах могучей реки. Словно по мановению невидимой силы они пустели, а их жители спешили переправиться на своих лодках на противоположный берег. Негры явно опасались пришельцев с севера и не зря. Получив доступ к провианту, фуражу и воде, Лисимах не стал сдерживать своих солдат. Все запасы еды и фуража, оказавшихся на пути армии стратега негритянских деревень вычищались, что называется под метелку.

Ради удовлетворения нужд своего войска Лисимах был готов разделить свою армию на две части и отправить одну из них на противоположный берег, но его останавливало отсутствие в нужном количестве лодок.

Вначале, чернокожие обитатели деревень в ужасе разбегались от пришельцев, чья белая кожа вызывала у них сильный страх. Однако пролитая ими кровь и разорение прибрежных деревень побудила негров оказать сопротивление непрошеным гостям. Если в первые дни своего пребывания на реке гоплиты занимали деревни без какого-либо сопротивления, то по прошествию шести дней им пришлось выбивать негров из очередной деревни, под прикрытием лучников и пельтеков.

Вооруженные дубинами из черного или железного дерева обитатели деревни храбро бросались на подошедших к воротам чужестранных воинов, стремясь как можно скорее смять их, опрокинуть, а затем сбросить в реку на поживу крокодилам, что в большом количестве в ней обитали. Высокорослые и крепкие чернокожие жители деревни были готовы биться до победного конца, но их праведная ярость и отвага разбилась о хорошо отлаженную машину войны, в виде стрел, копий и сарисс.

Подобно неразумному дитя, наступив на железные колючки македонского ежа и уколовшись нежным место, защитники деревни дружно обратились в бегство, прочь, оставив победителю свои жилища вместе со всем провиантом. Именно тогда Лисимах отметил на головах некоторых убитых негров странный знак в виде вытянутого глаза. Стратег не придал этому особого значения, посчитав это малозначимым фактом, но как оказалось напрасно.

Через три дня войско Лисимаха подошло к деревне, что своими размерами превосходила все прежде встреченные македонцами поселения. Впрочем, вначале, воинов стратега удивили не размеры деревни, а небольшое стадо слонов, что пришли на водопой к реке. Любимцы Лисимаха самниты пришли в неописуемый восторг, увидев этих огромных серых гигантов, что мирно плескались в мутных водах реки. Стоя по брюхо в воде они неторопливо и величественно махали проходящим мимо них самнитам хоботами, ушами и даже хвостами что вызывало новые бурные восторги северян.

Посланные на разведку нумидийцы, донесли, что деревня пуста. Об этом говорили настежь распахнутые ворота и полное отсутствие возле них людей, включая женщин и детей. Это известие, вызвало среди воинов Лисимаха град острот относительно того, что чернокожие бунтари хорошо усвоили преподанный им урок, однако вскоре им пришлось убедиться в обратном.

До ворот якобы покинутой неграми деревни солдатам Лисимаха оставалось совсем немного, когда неожиданно из-за ограды затрещали барабаны, и из распахнутых ворот выбежала огромная толпа чернокожих воинов. В руках у них были неизменные дубины, на лбу был нанесен узор с белым глазом и все они наперебой яростно выкрикивали непонятное слово: — Ардос! Ардос! Ардос!

Действовали чернокожие воины они довольно быстро и сноровисто, но вот тягаться с лучшими воинами того времени, они не могли. Не дожидаясь приказов гоместов, воины за считанные минуты произвели боевое построение и ощетинились копьями, прикрывшись щитами.

Миг и разгоряченные бегом адепты Ардоса налетели на строй македонской фаланги, и броненосная машина смерти пришла в действие, начав методично истреблять противника. Каждый удар, каждое движение был доведен у гоплитов македонского царя до автоматизма и вскоре, перед их шеренгой, стали вырастать груды окровавленных тел. Тех, кто не смог преодолеть строй смертоносных пик и копий воинов Лисимаха.

Кроме самих гоплитов, свою лепту в уничтожение противника вносили лучники и пельтеки, стоявшие позади них, привычно методично и целеустремленно метавшие во врагов свои стрелы и дротики.

Смерть безжалостно косила адептов белого глаза, но понесенные потери в схватке с македонцами их совершенно не смущали. Словно одержимые неведомой силой, чернокожие воины продолжали выбегать из ворот деревни и при этом число их нисколько не уменьшалось. Громко выкрикивая "Ардос!", они бросались на ряды гоплитов пытались пробить дубинами стену их сарисс и щитов.

Поначалу тактика противника вполне устраивало стратега, но та неудержимость, которую выказывали негры и новые солдаты, что все выходили и выходили из ворот деревни, вызвало у него беспокойство. Лисимах приказал бросить в ряды негров два горшка с огненной жидкостью, что сразу решило исход этого сражения.

Как только земля и одежда на аборигенах вспыхнула ярким огнем, а огненная жидкость стала лизать их ноги, в сознании чернокожих произошел моментальный перелом. Истошно подвывая, они бросились прочь, побросав от страха перед огненным чудищем свои дубины.

Около, двухсот осталось лежать на земле после этого сражения. Раздосадованные галлы, которым стратег не позволил блеснуть мастерством рукопашного боя, стали неистово рубить головы павшим врагам, своими боевыми топорами. Вначале они складывали отрубленные головы в холощеные мешки, а после того как насытили свою душу, самниты принялись насаживать свои трофеи на колья забора окружавшего селение. Когда все свободное место изгороди было полностью занято, белокурые воины с полным знанием дела принялись рубить шесты и насаживать свою кровавую добычу на них.

Они успокоились только в ночи, отправившись спать ужасно довольными от свершенного им деяния. Утром странная картина открылась перед глазами разведчиков рискнувших приблизиться к покинутому белыми дьяволами селению. Кроме массы отрубленных голов выставленных на всеобщее обозрение, на ближайших деревьях висели подвешенные за ноги голые тела множества воинов. Главные шаманы долго совершали очистительные обряды вокруг поруганных тел, а затем предали оскверненное селение очистительному огню, спалив в одночасье все, что в ней было.

Однако главное сражение с белоглазами ждало Лисимаха впереди. В этот день двигающееся на восток македонское войско приблизилась к месту слияния основного русла с притоком несущего свои воды с севера. После недолгого раздумья стратег решил занять деревню, что находилась как раз на стыке двух водных потоков.

Помня о прошлом неприятном сюрпризе, воины Лисимаха подходили к воротам деревни в полной боевой готовности. И когда раздался грохот барабанов и из ворот деревни появились чернокожие воины с дубинами, солдаты Лисимаха уже знали, с кем им предстоит воевать.

Первыми на этот раз, в бой вступили самниты, грезившие пополнением своих коллекций из вражеских голов. Пока негры не успели преодолеть пространство, что разделяло противников, самниты принялись взбадривать себя частыми ударами оружия по бокам и плечам. Эти они довели себя до такого возбужденного состояния. Что когда противников разделяло около двадцати шага, галлы с ревом кинулись в атаку.

Благо наемники Лисимаха находились на флангах, общая картина построения македонского войска не сильно изменилась. Впереди шли гоплиты и гиппасписты, за ними пельтеки и лучники, а за их спинами развернулись нумидийские конники.

В этой схватке, самниты были выше всех похвал. Ловко уклоняясь от ударов негритянских дубин или грамотно парируя их, они сами наносили сокрушительные удары своими огромными топорами, что буквально разваливая своих противников пополам. После каждого такого удара галлов, кровавые брызги разлетались во все стороны, щедро окропляя находившихся вблизи воинов.

Некоторые из белокурых воителей принялись, в бешеном темпе вертеть вокруг себя смертоносным лезвием и с каждым этим движением выкашивая одного бойца противника за другим. Это было потрясающее зрелище. Впав в боевой транс, галлы не замечали ничего вокруг себя, с завораживающей быстротой и четкостью исполняя свой танец смерти. При этом они совершенно не реагировали на удары вражеских дубин и копий, что вселяя в сердца врагов мистический ужас.

Негры бы давно обратились в бегство, столкнувшись с подобной удалью и отвагой, но от этого шага их удерживал бешеный барабанный бой, что буквально гипнотизировал их души. Подобно живым куклам они продолжали сражаться медленно но, верно отступая под натиском воинов Лисимаха к деревянному частоколу, из-за которого раздавался этот магический треск. И чем ближе македонцы приближались к ограде, тем яростней и истеричней становился ритм барабанов.

Молодой Агафокл, первым из всех атакующих солдат стратега связал барабанную дробь с поведением врагов. Едва только македонцы достигли частокола, как воин быстро приставил к стене свой щит и, оттолкнувшись от него, с разбега взобрался наверх, откуда его взору предстала длинная шеренга сидящих на земле барабанщиков и, что есть силы стучащих в кожаные барабаны.

Не раздумывая ни секунды Агафокл, спрыгнул вниз и удачно приземлившись, бросился в атаку, грозно потрясая мечом. Ловким выпадом он сначала ударил живот тощего негра охранявшего барабанщиков, а затем отбив удар дубины второго война, разрубил ему бедро. Стражник рухнул как подкошенный и, перескочив через него, Агафокл принялся нещадно избивать барабанщиков, однако больших результатов в этом деле не достиг.

Сидящие на корточках люди находились в полном трансе, слушая только стук главного барабана, что задавал ритм всем остальным барабанам. Меч Агафокла укоротил на голову четырех барабанщиков, но это никак не повлияло на работу, этого грохочущего оркестра смерти. Сидящие на корточках негры, совершенно не реагировали на блестящую смерть, впав в священный транс. Их было много и до главного тамбурмажора Агафокл явно не смог бы добраться. Его появление уже заметили другие стражи и устремились к нему, размахивая огромными дубинами.

И тогда воин принял решение. Крепко сжав в руке меч, он стремительно побежал вдоль шеренги барабанщиков, с каждым взмахом прорубая туго натянутую кожу инструментов. Агафокл успел уничтожить двенадцать кричащих голосов противника, прежде чем на него обрушились негритянские дубины. Схватка была короткой и вскоре Агафокл, рухнул на землю с размозженной головой, спася ценой своей жизни, жизни своих товарищей.

Барабанный треск моментально потерял свою силу и лишенные магической поддержки, негры стали впадать в ступор. Ободренные этим македонцы прорвались сквозь небольшие ворота деревни и устремились внутрь. В считанные минуты самниты перерубили охрану барабанщиков и заставили навечно замолчать оставшиеся голоса барабанов.

Последним, под их мечами погиб главный барабанщик и с его смертью, защитники деревни полностью лишились сил. Теперь они не помышляли о сопротивлении, а спешили поскорее спасти свою жизнь.

Напрасно два шамана и главный жрец пытались остановить бегущих, одного из них они просто затоптали на бегу, второму размозжили голову ударом дубины, а главный жрец нашел смерть от секиры самнита обратившего внимание на золотой убор, украшавший его голову. Ловко подхватив срубленный трофей, самнит особой иглой пробил ухо еще трепещущейся в конвульсиях головы и пристегнул ее к своему поясу.

Разгром врага был полным. Разгоряченные боем и кровью, солдаты Лисимаха убивали всех, кто только попадался им на пути и главной причиной их жестокости, было золото, обильно висевшее на людях в виде украшений. Только трубные призывы стратега к немедленному сбору в центре селения заставили солдат прекратить избиение несчастных и собраться возле Лисимаха.

Подобная милость к противнику объяснялась очень просто, стратегу были нужны живые языки, а не мертвые головы. Самой ценной добычей оказался младший жрец, который под страхом смерти охотно показал Лисимаху местный храм и все его тайники.

Вскоре перед полководцем предстал главный тотем местных племен, которому они поклонялись. Им оказалась чудесно изготовленная статуя золотого павлина, чей раскрытый хвост был щедро усеян множеством бриллиантов и других драгоценных камней. Два красных рубина были вставлены в глаза этой птицы, придавая ей поистине дьявольский вид.

Кроме этого трясущийся от страха жрец указал два потайных места хранения даров божеству от населения в виде золотых изделий и драгоценных камней. Все местные племена чтили это божество как своего прародителя, считая себя его детьми. В знак этого все они носили на лбу отметку в виде белого глаза символизирующего одно из пятен на распущенном хвосте своего тотема.

Однако Лисимах был не только соискателем сокровищ, но и стратегом. Поэтому кроме золота и драгоценностей, его вскоре заинтересовали продуктовые запасы деревни, поскольку свои подходили к концу. И вновь им повезло; кроме копченого мяса рыбы и ее жира, в деревне имелся хороший запас местного красного риса, который вместе с фруктами позволил бы войску стратега продержаться несколько недель.

На следующий день допрос пленных продолжился с особой интенсивностью. Теперь Лисимаху требовалось знать свое местоположение. Прилетевший накануне голубь от Гупты давал определенный ориентир, который следовало поскорее уточнить. Путем долгих проб и исканий с помощью мимики и жестов, стратег смог удовлетворить свое любопытство.

Со слов негров, большое озеро находилось на востоке за темной горой видневшейся вдалеке за деревней. Ее можно было обойти либо с севера, через жаркие земли полупустыни, либо с юга, двигаясь вдоль реки.

Первый путь не очень прельщал Лисимаха и поэтому стратег решился на второй вариант. Он немедленно отправил почтового голубя, кратко описывая свое положение, и предложил Гупте идти к горе с целью встречи возле её восточных отрогов. Как быстро дойдет его сообщение боевому товарищу и дойдет ли оно вообще, об этом Лисимах как истинный военный старался не думать. У него сейчас появилась конкретная боевая задача, от исполнения которой полностью зависела его жизнь и жизнь его людей, а так же исполнение повеления великого Потрясателя Вселенной и владыки Ойкумены Александра.

Глава IV. Сквозь штормы и грозы курсом строго на юг.

Над кораблями Александра моросил мелкий противный дождь, но на борту царской триеры царило радостное оживление. Радовались царские географы и геометры, которым судьба должна была вот-вот послать драгоценный подарок в виде посрамления нечестивого Нефтеха.

Уже долгое время суда Александра плыли мимо вечно мокрых пальм, чьи зеленые леса непрерывной чередой тянулись вдоль желтого побережья. После устья Красной реки, не было ни одного дня, в котором пейзаж по правому борту царских кораблей поменялся. Все те же многочисленные небольшие речки берущие свое начало далеко за горизонтом, неизменные болотистые долины и непролазная стена густых влажных лесов. Обитатели этих мест были низкорослые жители с желтым цветом лица, которые, так же как и сины занимались разведением риса.

Легко оправившись от конфуза с пигмеями, географы в один голос требовали от ненавистного царского советника обещанного Александру Острова Блаженства, бессовестно путая при этом свою попранную корпоративную гордость и желание самого царя. С каждым новым днем, пройденным эскадрой по направлению юга их голоса становись все громче, обретая уверенность и твердость.

Единственный человек кто открыто, и твердо продолжал поддерживать взгляды бритоголового еретика, был наварх Гегелох. Каждый вечер он неизменно обсуждал результаты пройденного пути с Нефтехом, демонстративно отгородившись от ученых, чье мнение для него было равно нулю.

Тяжко и горько было терпеть служителям науки подобное к себе отношение, но судьба подарила им мощного союзника в борьбе с ненавистным египтянином, в лице молодого и энергичного Деметрия. С некоторых пор он стал постоянно поддерживать скептическое мнение географов о главной цели этого плавания в представлении Нефтеха. Видимо великие Мойры решили уравновесить враждующие силы на царской триере, оставив последнее решающее слово за самим властителем.

Слушая звонкую риторику географов, царь пока ещё продолжал отдавать свое предпочтение мнению советника, который продолжал упорно настаивать на правдивости летописей синов. Однако получив поддержку со стороны Деметрия ,ученые умы продолжали гнуть свою линию в надежде на реванш, прекрасно зная как бывает, переменчива человеческая натура, а особенно та, что облечена властью.

И вот ожидаемое, наконец, свершилось. После долгого плавания вдоль гористых берегов, корабли Александра выли к широкой дельте большой реки образующую пологую низменность. На ней проживал народ с явными признаками государственности. Высаженные на берег разведчики донесли о богатом городе, обнаруженном ими вверх по ходу течения реки с домами, построенными в отличительной от синов архитектурной манере. Вместо покатых, нанизанных одна на другую крыш, здесь присутствовали вытянутые купола, что выдавало явное влияния индийской культуры. Окружающие город деревни подобно синам выращивали рис, хотя разведчики отметили и присутствие плантации и других растений.

Язык аборигенов сильно отличался от уже ставшего привычным диалекта синов. Местные жители не носили черных кос и облачались в черные одеяния в отличие от синей окраски рабочих роб северных соседей. Знать предпочитала яркие, пестрые расцветки одежды против строгих тонов одеяния синских мандаринов и чиновников. Однако больше всего Александра взволновал доклад дозорных кораблей, успевших за время стоянки обследовать прилегающую акваторию.

Располагавшийся рядом с речной дельтой мыс, был конечной точкой суши, после которого прибрежная полоса уходила круто на север и шла ровной чертой, в пределах видимости глаза. Кроме этого, дозорные не обнаружили ни каких намеков на наличие островов в южном направлении.

Полученные сведения стали последней каплей для хрупкого мира на борту царского корабля. Нетерпеливые географы требовали немедленного признания ошибок советника Нефтеха, а пылкий стратег Деметрий просил царя разрешить ему покорение местных племен.

Александр внимательно выслушал доводы команды географов и холодно, попросил прокомментировать своего советника создавшееся положение. Изготовившиеся к триумфу географы замерли в ожидании покаяния своего злостного врага, но вместо этого,

с неизменной усмешкой знающего человека, египтянин предложил Александру провести более углубленную разведку, но при этом не уходить слишком далеко от морского побережья.

К величайшему разочарованию ученых, царь, не раздумывая, признал предложение Нефтеха разумным и согласился с ним. Соответствующий приказ был отдан морякам, а пока все обитатели царского корабля отправились на сушу для вдумчивого и детального познания нового мира.

Разведчики не обманули своего царя, все было именно так, как они говорили. Напуганные появлением большого количества чужих кораблей у своего побережья, местное население в страхе покинуло свои деревни, поспешив укрыться за стенами города или в зеленых джунглях. Никто не препятствовал Александру, когда он со своими телохранителями поднялся на высокий холм, с вершины которого был прекрасный обзор окрестностей.

Город в дельте неизвестной реки действительно не был похож на город синов. Каменные дворцы и храмы были выполнены в совершенно ином стили больше похожим на индийское искусство с его многочисленными мелкими узорами и резьбой. Подобно островам посреди морского простора высились они над множеством соломенных крыш домов простых людей. Прорвавшиеся сквозь тучи редкие лучи солнца ярко играли на круглых куполах величественных зданий, притягивая к ним внимание наблюдавшего с холма Александра и его свиты.

— Неужели здесь живут потомки индусов? — спросил Александр своего советника стоявшего рядом с ним в отдалении от телохранителей.

— Вряд ли государь, если судить по их желтым лицам и раскосым глазам — ответил Нефтех, разглядывая из-под руки столпившихся на городских стенах людей. — Скорее всего, это влияние индийской культуры прибывшей вместе с их купцами. Однако в их архитектуре чувствуется и присутствие и культуры синов. Посмотри на изогнутость вон тех крыш, этот элемент явно пришел сюда с севера. Несомненно, здесь происходит удивительное слияние двух культур индийской и синской.

— Вы узнали, как называется этот город? — спросил Александр командира разведчиков сумевшего захватить двух маленьких крестьян.

— На все наши расспросы государь они твердили только одно слово — Меконг. Поэтому не понятно, что оно обозначает: — реку или город.

— Какой скудный словарный запас у этих людей — хмыкнул Александр и отпустил воина.

— Значит, это и есть Остров Блаженства, цель нашего плавания?— с разочарованием произнес монарх, оглядывая окружающие его окрестности.

— Конечно, нет государь. Как видишь, ради пропитания они возделывают свою землю, и как сины питаются рисом, а не занимаются собирательством, как говорится в легендах.

— Так, где же остров? Дозорные корабли не наблюдают ее вблизи нашей стоянки на расстоянии половины дневного перехода! — раздраженно воскликнул царь и сейчас же с готовностью вскинул голову Деметрий стоявший вместе с телохранителями в стороне. Он был готов в любой момент высказать свое мнение, но Александр этого не требовал. Воитель строго смотрел на бритоголового советника и ждал ответа.

Нефтех промолчал, с интересом глядя в сторону Деметрия. Как красив и притягателен был молодой стратег в этом момент. Черные вьющиеся кудри красиво падали ему на плечи, правильный греческий нос в сочетании с волевым подбородком и пухлыми губами давали полный эталон греческой красоты в понимании скульпторов и художников. Именно такими изображали они своих богов-олимпийцев на вазах, картинах и статуях, таких воспевали и таким поклонялись в душе. И вот голубоглазый бог Арес, одетый в богатые доспехи стоял в нескольких шагах от Александра и ждал разрешения сказать свое слово.

Проследив взгляд Нефтеха, царь поневоле повернул голову в сторону молодого македонца, чью красоту продолжал созерцать царский советник. Под этими пристальными взглядами Деметрий вспыхнул и зарделся. Едва это произошло, как Нефтех неторопливо отвернул голову в сторону царя, чем еще больше усилил смятение стратега.

— Ты не ответил на мой вопрос Нефтех, или тебе больше нечего сказать?

— Если ты государь хочешь иметь синицу в руках, то прикажи Деметрию начать штурм этого города. Он положит сотню твоих солдат и принесет победу к твоим ногам. Если же ты по-прежнему веришь мне, то прикажи поскорее сниматься с якоря и продолжи плыть на юг. Там, в четырех днях пути по открытому морю расположен Остров Блаженства. Так поступали синские купцы рискнувшие отправиться, по этому опасному маршруту и достигнувшие своей цели.

Александр внимательно слушал слова своего советника, продолжая созерцать раскинувшийся у его ног дивный город.

— Сможем ли мы последовать примеру купцов синов и преодолеть такое расстояние в открытом океане?

— Его выдерживали малые корабли синов, чем хуже суда наших мореходов? Я уже говорил с навархом Гегелохом, и он уверен, что этот переход нам по плечу. Ветер постоянно дует на заход солнца, и он поможет нам быстрее одолеть опасное открытое пространство.

Однако окончательное решение тебе необходимо принимать сегодня, сейчас. По всем приметам, со дня на день грядет ужасный шторм, который может погубить весь наш флот и тем самым лишит нас возможности не только доплыть до искомой цели, но и вообще не увидеть родины.

— Ты говоришь страшные слова Нефтех, не хочешь ли ты попросту подтолкнуть меня к нужному для тебя выбору? — с подозрением спросил Александр.

— Воля твоя государь. Я лишь предупредил тебя о грозящей нам опасности, а делать окончательный выбор относительно нашей дальнейшей судьбы, только тебе.

— Неужели все так серьезно?

— Спроси у Гегелоха. Он многое повидал в своей жизни и думаю, как истинный мореход сможет заметить признаки скорого шторма.

Александр бросил короткий взгляд на расстилавшийся у его ног город и произнес: — Ты вновь удержал Деметрия от свершения подвига во славу моего царства, но я полностью верю тебе. Не будем задерживаться, в путь.

Сборы были не долгими, и уже за полдень, пополнив запасы пресной воды, царская эскадра снялась с якоря, что бы отправиться в рискованное плавание к заветной цели. Один за другим суда, ведомые Нефтехом и Гегелохом, смело устремились в открытое море, подставив свои паруса могучему восточному ветру. Когда спустились сумерки, наварх приказал выставить на мачтах кораблей большие фонари, что бы идущие сзади корабли имели ориентир в ночное время.

Слова царского советника полностью оправдались. Уже на следующий день, небо полностью заволокли плотные серые облака, мешая ориентироваться в пространстве но, несмотря на это, Гегелох смог произвести счисление курса и плавание продолжилось.

С каждым пройденным на юг часом ветер все крепчал, и паруса кораблей ни на минуту не опадали под его мощным дыханием. Многие из моряков, не привыкших к плаванию в открытых просторах океана, с тревогой наблюдали по сторонам в поисках привычных очертаний берега и не находили его. Так прошел весь день, за который на голову Нефтеха высыпалось самое большое число обвинений за весь поход. Египтянин чувствовал это, но всем видом показывал полную уверенность в правильности своего выбора.

Начавшийся ночью дождь, плавно перешедший утром в проливной ливень, отнюдь не прибавил хорошего настроения царским мореходам. Хмуро глядя по сторонам, они принялись торопливо вычерпывать небесную влагу из своих посудин. Со страхом, глядя на стремительно темнеющее небо, гребцы энергично налегали на свои весла, стараясь быстрее добраться до долгожданной земли.

Глухо стучал барабан, задающий скорость движения корабля стремительно убегавшего от надвигающегося шторма, зловещие приближение которого теперь ощущал каждый. Так прошло полчаса, час, но конца противостояния не было видно. Природа неторопливо выкладывала свои козыря, началась страшная гроза, и моряки дружно радовались, что только слышат громкие раскаты грома и видят яркие вспышки молний идущих далеко в стороне от их эскадры.

Вскоре стала заметна качка, многие паруса предательски потрескивали, но капитаны не рискнули их убирать, продолжая двигаться выбранным Гегелохом курсом. Все это время Нефтех мужественно стоял под навесом на царской триере, неотрывно наблюдая за всеми перипетиями этого плавания. Весь экипаж корабля со страхом и надеждой смотрели в его сторону, словно ожидали какого-то чуда. Так смотрят многочисленные прихожане большого храма, собравшиеся возле говорящей фигуры бога в ожидании услышать из его уст пророчество или получить явный знак.

По лицу и бритой голове советника струились капли воды, но он продолжал мужественно стоять на своем посту и тем самым вселял уверенность в сердцах остальных. Иногда мимо него пробегал Гегелох, и они обменивались между собой короткими и скупыми фразами. Ни капли страха, и сомнения не было на лице советника в этот момент плавания, только твердость и решимость идти до конца.

Флагман упорно держался выбранного навархом курса и вслед за ним, двигались все остальные корабли флота. Серые волны одна за другой захлестывали борта македонских кораблей, щедро окатывая людей солеными брызгами. Александр то появлялся на палубе, то вновь уходил внутрь триеры, выказывая с каждым разом все больше и больше беспокойства. Его очень подмывало спросить египтянина о положении дел, но каждый раз он сдерживал себя, прекрасно понимая, что ничего нового Нефтех ему не сможет сказать.

Время уже давно перевалило полуденный рубеж, а непрерывная гонка между людьми и природой не прекращалась. Небо по-прежнему было затянуто темно-серой пеленой, из которой нет, нет, да и выскакивали белые молнии, наводя суеверный ужас на моряков. И каждый раз они смотрели в сторону стоявшего под навесом Нефтеха, чья фигура хорошо просматривалась с палубы корабля.

Неожиданно громкий торжествующий крик пронесся по царской триере, заставивший всех обернуться на него. Это кричал Нефтех, выкинув вперед правую руку и указывая на что-то увиденное им с высоты своего помоста. Все разом повернули головы, и мощные крики радости и восторга были, исторгнуты из груди возбужденными моряками. По самому краю горизонта четко просматривалась полоса чистого, голубого неба, свободного от непогоды.

Увиденная картина придала новые силы уставшим людям. Еще быстрее застучал барабан гребцов, которые и так уже гребли изо всех сил. На палубу триеры моментально высыпалась куча народа желавшие самим увидеть ясное небо. Во главе с царем все немедленно принялись кричать и шуметь, словно своими эмоциями они помогали кораблю быстрее плыть.

Солнце уже готовилось скрыться за горизонт, когда македонскую эскадру второй раз сотрясли крики радости. Вслед за чистым небом, впереди показалась долгожданная земля, которая пролегала точно поперек корабельного курса, широкой линией с севера на юг. От радости открытия кричали все, начиная от моряков и заканчивая самим Александром. Кричали даже географы, позабыв про свои теории от предвкушения возможности сойти на твердую землю со своих утлых скорлупок.

Прошло время, и команда кораблей стали стремительно спускаться в шлюпки, что бы исполнить свое главное желание. Александр разрешил всем сойти на сушу, приказав оставить на кораблях лишь вахтенных матросов. Вмиг пустынный берег наполнился гомоном и шумом, все стремились поскорее разбить лагерь и отдохнуть от истомившего всех плавания.

Когда улеглись первые радости от благополучного завершения плавания, царю доложили о потерях постигших его флот. Всего македонская армада потеряла три корабля, два из которых были дозорными и одна транспортная триера. Один из дозорных пропал прошлой ночью, видимо отбившись от главных сил флота, а второй шел слишком близко к краю урагана. Порывы ветра сорвали с него парус, а затем огромные волны перевернули на бок несчастно судно, и оно стремительно затонуло. Эти же волны стали причиной гибели и третьего корабля Александра; от постоянной качки в трюме корабля открылась течь, и он с большим трудом смог приблизиться к побережью, где был вынужден выброситься на мель, ради спасения экипажа. Почти всех людей удалось снять, но судно было потеряно безвозвратно.

Так завершился этот переход, окончательно закрепивший за Нефтехом славу географа и всезнающего человека.

В отличие от александрового флота, корабли Неарха плыли ровно вдоль берега, который вновь занял привычное положение с левого борта. Помня, как Нефтех умел извлекать нужную информацию из различных источников, наварх так же принялся изучать части трофейного архива пунов с целью узнать что-либо нужное для своего плавания. И его труды увенчались успехом. Критянин правильно считал, что пронырливые пунийцы даже находясь в изгнании, обязательно будут исследовать новые земли в поисках выгоды и обогащения.

Потеряв для себя север, пуны стали активно осваивать юг и уже успели совершить два пробных плавания в этом направлении. В первом они открыли большой остров в месте поворота берега на юг и назвали его в честь Ганона. Затем, двигаясь вдоль берега, пунийцы дошли до большого мыса, полностью заросшего джунглями. Страшная буря заставила их повернуть обратно, но через полгода они повторили плавание и смогли достичь устья огромной реки, на берегу которой возвели большой каменный столб, в знак своего первенства над этими землями. Пунийцы построили деревянную факторию, завязали дружбу с местными неграми, но острая нехватка провианта заставила их вернуться обратно.

Неарх уже прошел огромный мыс и, пополнив запас пресной воды, плыл дальше. Разыгравшийся шторм заставил критянина отвести свои корабли подальше от берега из-за угрозы быть выброшенными на берег. Когда стихия улеглась, наварх с большим трудом смог собрать свои разбросанные корабли в единое целое и повести прежним курсом. Дозорные на мачтах до рези в глазах всматривались в морские просторы, ожидая появления долгожданной земли, их главного ориентира в этом плавании. Усталые и измотанные, моряки желали только одного поскорее достичь тверди, где можно было спокойно отдохнуть.

Часы шли за часами, но вокруг эскадры расстилались лишь одни морские волны без намека на сушу. Сомнения терзали душу наварха, правильно ли он произвел свои исчисления по солнцу. Стараясь не показывать вида, Неарх перепроверил их в своей каюте и вновь получил тот же результат. Тревожный крик логофета вызвал критянина на палубу, на которой испуганный моряк тыкал пальцем за борт.

Неарх пригляделся и обомлел, привычная синева морских волн уступила место желтому цвету, неизвестно откуда появившемуся. Изменение воды с каждой минутой плавания становилась все заметнее и заметнее. Волнение среди моряков возбужденных подобным цветом воды резко усилилось, когда один из них зачерпнул эту дивную воду и рискнул попробовать.

— Пресная! Пресная вода — громко объявил моряк, удивленно отставив в сторону деревянную лохань. Наварх немедленно попробовал сам и убедился, что тот говорит правду. Вода за бортом действительно была пресной без всякой примеси морской соли. Вся стоявшие на палубе с тревогой уставились на критянина, требуя от него немедленного ответа на эту каверзную загадку природы. И они его получили. Быстро перебрав в уме всевозможные объяснения, Неарх изрек свой долгожданный ответ:

— Впереди нас находиться огромная река, которая столь могущественна и сильна, что выносит свои пресные воды далеко в море. Если мы продолжим свое плавание, то скоро увидим землю.

Эти слова своего командира моментально успокоили матросов и сейчас же, в бешеном ритме застучал огромный корабельный барабан, задающий ритм для работы гребцов. Страх и неуверенность покинули сердца людей, уступив место азарту и энергии в достижении поставленной цели.

Не прошло и часа, как моряки смогли убедиться в правдивости слов своего командира: — Земля, земля! — радостно известили дозорные моряки, указывая на тонкий край африканского побережья появившегося на пути кораблей.

Уже ближе к вечеру македонская флотилия сумела приблизиться к долгожданной земле. Здесь их ждало действительно потрясающее зрелище. Огромный водный поток, который простирался от края до края всего видимого пространства, выносил свои мощные воды в океан. От закатных лучей вся водная гладь океана была окрашена в ярко красный цвет, что создавало невольную ассоциацию пролитой крови.

Справившись с потаенной тревогой в груди, наварх отдал приказ идти к правому берегу великой реки, где должна была находиться фактория пунийцев. Эта река была гораздо больше и шире недавно открытой реки, что впадала в океан из земель царства Ганы. Здесь не было коварных отмелей и лагун доставивших ранее македонскому флоту больших хлопот и трудностей. У этой реки было свободное устье и поэтому критянин спокойно смог ввести свои корабли в речное русло.

Так Неарх повторно вслед за пунийцами открыл для себя великую реку Черного континента с помощью цвета воды. Трофейные архивы вновь не соврали, на речном берегу, моряки обнаружили большой каменный столб пунов и их деревянную факторию. Желая навести порядок, критянин приказал установить новый каменный столб, который символизировал теперь первенство над вновь открытыми землями власти Александра. На его вершине был водружен гордый македонский орел, родовой знак Аргидов.

Местное население встретило прибывших чужаков с большим интересом и вниманием. Никогда ранее они не видали такого большого количества людей, чей белый цвет был им в диковинку. Со смешанным чувством любопытства и настороженности, смотрели они вначале за действиями моряков, но затем рискнули приблизиться.

Видя не агрессивность курчавых аборигенов, Неарх строго запретил применять к ним силу, стараясь всячески выказать им свое расположение и любовь. Вскоре с помощью жестов и мимики мореходы узнали от негров, что эта могучая река называется Нзади и течет она из самых недр таинственного континента. Местные племена жили только возле её устья и совершенно не интересовались всем происходившим, за пределами границ их ареала.

Жили они исключительно с помощью охоты и собирательства даров природы, которые были здесь в большом изобилии. Всего этого неграм вполне хватало для безбедного существования и поэтому, они не знали ни земледелия, ни скотоводства полностью отдавая свою жизнь на милость матушки природы.

Подобное поведение людей было для мореходов очень странным, поскольку вся их сознательная жизнь была связана с борьбой за выживание. Местные жители показали македонцам большие белые слоновьи бивни, которые были здесь в большом количестве, но больше этого, кроме шкур диких животных ничего хорошего для торговли наварх не обнаружил. Возможно, где-то за стеной джунглей скрывались гранитные скалы с золотым кварцитом или другими полезными минералами, но для выяснения этого требовалось много времени и затрат, чего в распоряжении критянина совершенно не было.

Решив не бросать начатое пунийцами торговое дело из-за отсутствия выгоды на данный момент, Неарх оставил в фактории несколько десятков человек вместе с двумя посыльными кораблями. Эти суда должны были помочь установить прочную связь с остальными фактория ми и Александриями построенных и занятых царским навархом за все время плавания своей эскадры. Пользуясь, случаем, критянин хотел еще немного раздвинуть границу прибрежных факторий, перед своим главным прыжком в неизвестность.

Пока команда отдыхала и пополняла свои запасы провианта, мореплаватель вновь и вновь скрупулезно вычитывал все то, что он имел в своем распоряжении. Дотошный Нефтех сопоставляя все упоминания о плавании кораблей фараона Нехо, пришел к выводу, что вслед за джунглями на пути флота обязательно будет огромная пустыня. Здесь от шторма погибло очень много кораблей финикийцев рискнувших обогнуть континент по приказу египетского повелителя.

К большому сожалению, советнику не удалось выяснить, в какое время года там свирепствуют морские стихии, и это Неарху предстояло выяснить самостоятельно. Мореплаватель прекрасно понимал всю сложность и опасность своей затеи и тем ни менее, без колебания решил продолжить свой путь. Что толкало его на это? Жажда славы открытия новых земель, которая подспудно сидит в душе у всякого человека, зараженного любовью к морю, желание полностью выполнить порученное ему царем дело или обычная человеческая алчность, трудно сказать однозначно. Человек очень сложная натура для обычного понимания его поступков. В начале любого большого дела всегда важен результат, а о его цене обычно говорят в самом конце.

Глава V. Падение великого царя Гохамбы.

Расположившись в тени под густыми листьями большой пальмы, стратег Лисимах думал. Это занятие бывает особенно полезным для любого воинского командира, а для главного в особенности. Причина, которая заставила Лисимаха заняться размышлением, заключалась в сведениях, которые доставила ему разведка.

После разгрома деревни детей павлина, стратег решил провести способствующая возникновению этого процесса, Лисимах решил провести разведку, отправив вперед вездесущих нумидийцев. Африканские конники быстро адаптировались к местным условиям и не воспользоваться их маневренностью, была большой ошибкой.

Уйдя вперед на один дневной переход, разведчики доложили стратегу, что они встретили только одну деревню, возле которой находились многочисленные речные пороги. Через их каменные зубья, что хищно выглядывали из речных вод, не могла пройти ни одна лодка.

Будь рядом с Лисимахом, всезнайка Нефтех, он бы сразу пояснил бы стратегу, что открытые пороги — это продолжение гор у отрогов, которых была назначена встреча с Гуптой, но такая тонкость вряд ли бы заинтересовала македонца. Куда важнее для него было знать то, что находилось по ту сторону порогов. Предчувствие под именем боевого опыта подсказывало стратегу, что там могли начинаться земли царства Ганы, главной цели этого похода.

Лисимах уже собирался послать своего пажа узнать вернулись ли разведчики, как к нему подбежал начальник личной охраны галл Верцингер.

— Господин! разведчики вернулись и с хорошими новостями! — радостно воскликнул воин, широко улыбаясь своими крупными белоснежными зубами.

— Ну что там? — нервно спросил стратег, откинув в стороны обычные манеры приема докладов у подчиненных. Ответ был очень важен для него и поэтому македонец торопился.

— Как рассказали нумидийцам жители деревни, за порогами действительно начинаются земли царства Ганы. Местные жители считают пороги великой границей, которую сотворили бессмертные боги, отделив земли гарамантов от земель детей павлина и потому, стараются её не пересекать.

— Хвала богам, что мы не относимся ни к одним, ни к другим и поэтому можем смело её пересечь в любом удобном для себя направлении, — усмехнулся дикости местных жителей стратег, — передай приказ воинам, что мы выступаем.

Дисциплина в войске у Лисимаха была на должном уровне и меньше, чем через час, его армия снялась с места и двинулась к порогам, где их уже ждали нумидийцы Сифака.

Медленно и неторопливо двигались македонские воины и галльские наемники вдоль мутных вод большой реки, совершенно не подозревая, что все это время за ними следило три пары глаз. Умело скрывшись за густыми порослями кустарника, тайные соглядатаи двигались вслед за армией Лисимаха, ни на минуту не выпуская её из вида. А когда к заходу солнца, войско достигла длинной гряды каменистых порогов и стали разбивать лагерь двое из шпионов, со всех ног бросились на запад с важными новостями.

Естественно, ни стратег, ни кто другой из царского войска не заметили слежки, но когда лагерь был разбит, Лисимах приказал развести костры вдоль реки и выставить караул по периметру лагеря. И как показали дальнейшие события, подобная предосторожность была совершенно правильной.

Когда сладкий сон закрывал глаза уставшим за день караульным, из ночной тьмы на свет костра стали стремительно возникать черные тени с белым глазом на лбу. Тихо крадучись они приближались к македонскому лагерю с дубинами в руках и жаждой мести в груди. Это были уцелевшие от побоища в священной деревне дети павлина. Вот уже пять дней они шли по следам войска Лисимаха, надеясь догнать и наказать осквернителей своей святыни и вернуть свой тотем на прежне место.

Их не пугала ужасная участь своих сородичей, так как они руководствовались только чувством мести и ничего более. С громким криком адепты павлина набросились на часовых, круша их доспехи и шлемы усеянными шипами дубинами.

Если бы воины не дремали на своих постах, то они наверняка бы смогли поднять тревогу и дать достойный отпор нападавшим, но захваченные врасплох они падали, под ударами негров не успев оказать им сопротивления.

Обрадованные своими первыми успехами, чернокожие воины ворвались в лагерь македонцев и принялись крушить все на своем пути, надеясь тем самым вызвать панику среди воинов Лисимаха.

К несчастью для детей павлина они не имели четкого плана действия, полностью полагаясь, что застигнутые врасплох македонцы не окажут им сопротивления и разбегутся. Поэтому часть из них стали врываться в палатки и убивать спящих воинов. Другие занялись поиском похищенной святыни, а третьи, выхватив из костра головешки, бросились к шатру Лисимаха, что гордо возвышался в центре лагеря, намериваясь поджечь его.

Напади чернокожие мстители на любого другого противника, они вполне могли бы одержать вверх в это скоротечной ночной схватке, но на их беду, им противостояла лучшая армия мира, с годами вышколенными воинами. Быстро оправившись от первого потрясения, гоплиты сразу стали вступать в бой, организовываясь в небольшие отряды, не дожидаясь какой-либо команды.

Первыми вступили в бой сторожа с дальних от места нападения караулов, бросившиеся на выручку своим товарищам. И вот тут-то, сразу выявилось преимущество железного оружия против дубин. Конечно, палица из черного дерева, при удачном ударе могла смять шлем воина вместе с его головой и сокрушить его щит, но воины великого царя совсем не собирались быть в этой схватке простыми статистами. Точный удар копьем, быстрый выпад мечом по беззащитному телу противнику и инициатива боем быстро стала переходить на сторону македонцев.

Пронзительно завыли медные трубы, сзывающие к палатке стратега его личную охрану, и как только они выстроили ровные ряды фаланги, Лисимах повел их в атаку на детей павлина. Ощетинившись копьями, македонская машина смерти заработала в своем привычном ритме боя, устилая пространство перед собой телами павших адептов. За короткое время, фаланга смогла перемолоть всех, кто напал на шатер стратега и всех тех, кто пытался прийти к ним на помощь.

Последний акт этой схватки, разыгрался возле палаток нумидийцев, где хранились трофеи, взятые в деревне детей павлина. По воле случая или по наитию, но негры точно вышли к палаткам, где находились и их святыни. Оставалось их только взять, но нумидийцы были решительно против этого. К тому времени как чернокожие воители дошли до них, конники уже успели надеть боевые доспехи и встретили незваных гостей во всеоружии.

Между нумидийцами и детьми павлина завязалась яростная, рукопашная схватка, в которую вмешались находившиеся рядом лучники. Укрывшись за спинами нумидийцев, они стали забрасывать неприятеля не знающими промаха стрелами. Ведомые жаждой мести, чернокожие воители отважно бились с врагом не отступая ни на шаг, но профессиональное мастерство взяло вверх. Все нападавшие были перебиты, при свете факелов и пламени костров.

Не прошло и часа с момента начала нападения детей павлина на лагерь Лисимах, когда боевые трубы македонцев прокричали об одержанной победе. Обозленные понесенными потерями, а также мстя напавшим на них адептам павлина за свой страх, воины Лисимаха перебили всех раненных и взятых в плен чернокожих воинов. Любители боевых трофеев самниты, утром следующего дня, в знак одержанной победы сложили пирамиду из пятьсот двадцать трех отрубленных голов противника.

Разгневанный Лисимах, приказал не хоронить врагов в назидание другим упрямцам и фанатикам. Ночное сражение унесло у стратега жизни двадцати двух человек, оставив множество раненых. Не прекращая перевозку судов ни на один час, в этот день македонец гораздо преуспел гораздо больше чем в предыдущий. Моряки сумели полностью переправить за каменный частокол порогов шесть судов, и последний седьмой застрял на половине пути, так и, оставшись стоять на пальмовых катках.

Памятуя неспокойную ночь, стратег выставил удвоенные караулы из числа лиц, которые заранее выспались днем. Однако все это оказалось напрасным, в последнем бою македонцы вырезали всех адептов золотого павлина и теперь, покой спящих никто не потревожил, за исключением комаров и мошек. Утомленные за день люди моментально уснули, что бы проснуться бодрыми и окрепшими.

Третий день стояния у порогов стал последним. Македонцы сумели довести до воды застрявшее на ночь судно и вместе с ним еще два корабля. Последний корабль был громоздкой баржой, и надобности в ней за чертой порогов Лисимах просто не видел. Поэтому несчастное судно было выведено на средину реки и подожжено огненными стрелами.

Пока Лисимах со своими солдатами боролся с детьми павлина, Гупта энергично продвигался на запад, стараясь сесть на хвост отступающим впереди него войнам гарамантам. Сразу после получения известий от Лисимаха, правитель Нубии без малейшей раскачки выступил в поход, методично выбивая малочисленные гарнизоны противника из небольших поселений в саванне.

Длительное отсутствие реальной военной угрозы со стороны соседей сыграло с наследниками ахеян злую шутку. На всем протяжении от озера до столицы царства, у гарамантов не было никаких крупных воинских соединений, способных прикрыть столицу с востока.

Впрочем, не все было так гладко, как того хотелось бы Гупте. Противостоящий ему военачальник гарамантов Расена, после неудачного нападения на лагерь македонцев, изменил тактику своих действий. Теперь вместо набегов на лагерь Гупты, он принялся заманивать македонцев вглубь территории царства, с той целью, чтобы затем, разбить уставшего от постоянного преследования врага в генеральном сражении.

Едва Гупта осознал это, как его главной ударной силой стала конница Масанисы. Теперь они первыми врывались во вражеские деревни, стремясь не допустить уничтожения колодцев и запаса провианта воинами гарамантов.

Если удача была на стороне нумедийцев, то гоплиты Гупты получали все необходимое для дальнейшего движения вперед, если же пришельцев встречали засыпанные колодцы и сожженные деревни, то они дружно ругали всадников Масанисы и затягивали пояса.

Что касается самих нумидийцев, то они подобно конникам Сифака быстро приспособились к условиям жаркой саваны, где корм и питье для их скакунов всегда имелся под рукой.

Так медленно, но верно тесня противника, Гупта приближался к предполагаемой точке встречи с Лисимахом. Он представлял собой огромный горный пологий массив, что постепенно, день за днем становился все ближе и ближе.

Великий царь Гохамба, рассеяно слушал своего главного полководца колесничего Менеса. Тот неторопливо излагал монарху положение дел в царстве, в связи с вторжением чужеземцев. В трех шагах от Менеса, как это и было положено по строгому дворцовому этикету, стоял Расена. Он только, что прибывший в столицу с последними вестями о вражеском войске и терпеливо ждал, обратит ли владыка на него свой взор или нет.

В сидящем на золотом троне человеке было очень мало черт доставшихся ему от своих далеких предков ахейцев. Лишь прямой нос и голубые глаза говорили о его родственной принадлежности к основателям Золотого царства. Все остальные черты полностью соответствовали жителю северной части Африки.

Не было у него и характера его грозных предков. Получив верховную власть над страной благодаря энергии своей матери, сумевшей в нужный момент добиться поддержки главного колесничего войска гарамантов, Гохамба был совершенно не готов взвалить на свои плечи груз ответственности по защите своей страны от страшных чужеземцев, разоривших восточную столицу царства.

Один из восьми детей покойного царя Лигдамеса, он в своей жизни больше всего на свете любил всевозможные развлечения и шумные пиры, считая их главной ценностью своего правления. Его мать Навзика, была не только любимой наложницей Лигдамеса, но и поддерживала тайную связь с Менесом, главным колесничем царства. Именно это, в купе с обещанием сохранить за ним занимаемый пост, подтолкнуло Менеса взять сторону Навзики в день смерти Лигдамеса.

Великий царь гарамантов скончался во время очередной царской охоты. Когда его колесницу неожиданно подбросило на ухабе и правитель Ганы, вместе с возничим сломали себе шеи.

Тогда, своей властью, Менес попридержал известие о смерти царя на два часа и дал важную фору своей любовнице. Молодая и энергичная женщина сумела правильно распорядиться выпавшим ей шансов, договорилась с главным колесничим и под грохот боевых колесниц, царем был провозглашен Гохамба, чье имя как наследника якобы произнес царь перед своей смертью. Об этом официально заявил Менес, извещая придворных и вельмож о смерти монарха. Напуганные видом множества солдат, что окружили царский дворец, потрясая мечами и копьями, они поспешили утвердить последнюю волю монарха.

Едва Гохамба был объявлен царем Ганы, как в тот же день, по его приказу были казнены все те, кто мог претендовать на Трон Леопардов. В спешном порядке несчастных царевичей и их матерей, выводили на задний двор, где их ждали острые мечи и топоры специально отобранных Менесом солдат. Когда черное дело было сделано, мать новоявленного царя, стала спешно раздавать горстями золотые монеты в окровавленные руки палачей. Так царица Навзика расправилась с теми, кому долгие годы должна была униженно угождать и прислуживать.

Сидя на троне с витыми ручками, сделанных в виде леопардовых голов, Гохамба был сумрачен и зол. Главный колесничий Менес вытащил великого царя Ганы прямо с веселого пира и заставлял заниматься столь ненавистными его душе государственными делами. Правитель с нескрываемым нетерпением ждал конца этой мучительной пытки, готовый в любую минуту сорваться с места и бежать на оставленный пир.

Постарелый, но не утративший силы и ловкости главный колесничий видел нетерпеливость монарха, но церемониал требовал полного соблюдения всех условностей.

— Что необходимо тебе Менес, что бы разбить наглого врага? — с пафосом спросил Гохамба, едва только военачальник закончил свою речь.

— Твой приказ о назначении меня верховным командующим над всем войском твоего царства господин.

— Ты его получишь, — царь принял важный вид и продиктовал своему писцу. — Я Гохамба блистательный передаю в руки своего верного слуги Менеса, скипетр войсковой власти. Запиши мое желание и пусть хранитель печати заверит мою волю.

Писец поспешил исполнить царскую волю и вскоре свиток с приказом о его назначении первым полководцем царства гарамантов, уже был в руках колесничего. Исполнив свой царственный долг, Гохамба поспешил покинуть военных, дабы вернуться к прерванному веселью, так и не удостоившись выслушать доклад Расены.

От подобного пренебрежения на лице молодого командира пошли красные пятна, но он молчал. В противоположность Гохамбе, потомку многочисленных смешанных браков, он имел внешность истинного этруска сохранившего чистоту своей крови. Темно-русый красавец со светлыми глазами и короткой бородкой, он был больше достоин, занимать трон гарамантов, чем его нынешний владыка.

Менес сочувствующе посмотрел на Расену, но тут же отбросил лирику и перешел к главному делу, волновавшего его.

— Как же так случилось, что чужеземцы выдержали удар наших боевых квадриг и не побежали по полю подобно диким зверям? — вопросил командующий всем войском Расену.

— Все так и было, как ты и говоришь господин, — поспешил ответить молодой воитель, — наши колесницы смяли врага, и чужеземцы в страхе метались средь своих палаток как пугливые зебры, стараясь увернуться от копий и стрел наших колесничих. Еще немного и мы выгнали бы их из лагеря и разметали бы их по полю, как мы это делали с прежними врагами, но все испортил внезапный удар в наш тыл вражеской конницы. Пришедшие в наш стан жрецы с озера не рассказали нам о втором вражеском лагере, где находилась их кавалерия, которая и помешал моим колесницам одержать полную победу. Пока мои воины сражались с напавшими на нас всадниками, вражеские воины отошли от страха и стали нападать на нас. Над моим отрядом возникла угроза окружения, и я дал сигнал к отступлению.

— Что было дальше? — спросил Менес, после небольшой паузы.

— Противник не посмел преследовать нас из-за сильных потерь. Его конница даже не покинула лагерь, что дало нам возможность спокойно посчитать потери и перевязать раненых.

— Значит пехота чужестранцев, очень слаба? — продолжал расспрос Менес желающий узнать о враге как можно больше. Расена на мгновение вспомнил ощетинившийся копьями отряд возле вражеского полководца, который и нанес самый ощутимый ущерб его отряду, но мгновенно прогнал из памяти это видение.

— Да господин. Они не выдержали удара наших колесниц и сразу разбежались от моих воинов по лагерю в поисках спасения — воин говорил твердо и уверено, открыто смотря прямо в лицо Менеса. Только красные пятна вновь пошли по его молодому лицу, как бы выдавая старому полководцу его ложью.

Не желая признавать своего поражения от простых пехотинцев, будь они самими гоплитами македонского царя, Расена скрыл от Менеса правду боя. Если уж уступать, то только равному для себя врагу и поэтому он поспешил приписать свою неудачу коннице противника. Этим враньем молодой Расена пытался сохранить перед Менесом свое лицо, идя на поводу у ложных представлений молодости.

Главный колесничий внимательно посмотрел в лицо Расены, но тот ничем не выдал себя, продолжая открыто и честно, смотреть на Менеса. Полководец удовлетворился своими наблюдениями, приписав волнение и красные пятна лица, гневу Расены на Гохамбу.

— Хорошо, возвращайся к себе в отряд, — кивнул колесничий. — В самое ближайшее время мы преподнесем нашим врагам достойный урок, разом и навсегда расплатившись с ними за все их злодеяния.

— Значит, у соседей в военной тактике ничего не изменилось и нашему колесничему войску, они ничего не смогут противопоставить, — размышлял Менес, когда дверь за Расеной уже закрылась, и он остался один. — Значит, можно будет без боязни выводить на поле все наше войско для полного разгрома чужаков.

Так думал главный полководец Золотого царства, пребывая в ложном представлении о своем новом противнике. Ничего не зная ни о его сильных и слабых сторон, что самым пагубным образом сказалось на судьбе царства Ганы.

В этот день в македонском лагере царил большой праздник. Наконец-то состоялось соединение двух частей в единое целое. Кавалерия Гупты достигла реки и там обнаружила лагерь Лисимаха, чьи воины, миновав речные пороги, вступили на землю Золотого царства.

Их встреча состоялась поздно вечером, когда Гупта вывел свою армию к могучим водам реки, которую дети Леопардов упорно называли Гана. Обоим полководцам было, что порассказать друг другу. Их беседа затянулась до глубокой ночи, когда два стратега выработав план общего действия против царя Гохамбы.

Встреча Гупты с Лисимахом, о существовании которой никто из гарамантов просто не подозревал, стала неприятным известием для Менеса. Главный колесничий царства и думать не мог, что кто-то способен угрожать Золотому царству с севера. Никто не предполагал об угрозе со стороны детей Павлина. Между гарамантами и неграми давно было заключен договор о сотрудничестве и обе стороны его стремились соблюдать, и не вредить интересам друг другу.

Узнав о появления второго вражеского войска, Менес приказал казнить шпионов, которые оказалось плохо видели, плохо слышали и плохо считали. Посланные на разведку новые шпионы, вскоре донесли Менесу, что враг не так силен и могуч, как его разрисовали их незадачливые предшественники.

Как не глядели и не подсматривали разведчики сынов Леопардов, колесниц, у врага, они так и не обнаружили, что было бальзамом для души главного полководца царства. Пришельцы, также не превосходили армию сынов Леопардов по числу своих пехотинцев. Даже собравшись вместе, они уступали гарамантам в своей численности.

В распоряжении главнокомандующего Менеса было гораздо больше солдат, чем у противника. Да, в составе вражеского войска были лошади, но Менес не придал этому, большого значения.

В составе его армии были негры, пришедшие с морского побережья и вооруженные своим традиционным оружием дубинами и обожженными на костре копьями. Был корпус черной стражи, имевшей небольшие круглые щиты и бронзовые мечи, чему очень завидовали остальные чернокожие племена. Кроме того, у Менеса было большое войско самих гарамантов, потомки этрусков и сардов, а также колесничное войско.

Узнав о приблизительной численности войска противника и его состав, Менес решил дать чужестранцам генеральное сражение, выведя на поле боя всех своих воинов. для защиты столицы главнокомандующий гарамантов оставил минимум стражи, дополнив их отрядами вооруженных горожан.

Для защиты Ндолы с ее высокими и крепкими стенами этого вполне хватало. Все они были сделаны из огромных каменных блоков, наводивших на негров суеверный страх. Они считали, что только боги могут строить стены города из камней такого размера. Главные ворота города венчала арка, на которой были изображены два леопарда касающиеся друг друга головами. Нечто подобное было в ахейских Микенах и поэтому гараманты, очень гордились своим историческим наследием.

О приближении противника к Ндоле, Менесу заранее донесли дозорные. Они рассказали, что неприятель приближается к столице гарамантов двумя колоннами. Одна из них шли по царской дороге, вторая двигалась вдоль берега реки, наверняка точно зная, что столица Золотого царства находится рядом с рекой.

Общее расстояние между двумя колонами македонцев было меньше одного пешего перехода. Это полностью исключало риск разгрома гарамантами армий Гупты и Лисимаха поодиночке.

Главнокомандующий армии Золотого царства решил дать бой на подступах к Ндоле, благо для этого были все условия. Перед городом простиралась широкая равнина, на которой Менес без всяких проблеем, мог использовать свой главный козырь колесничное войско.

Все воины гарамантов и их союзников были полностью уверены в победе над чужестранцами. Многие гараманты постоянно шутили, спрашивая друг у друга, когда же, наконец, появится неприятель что бы пасть от их благородной руки.

Неудача Расены полностью была забыта, поскольку была приписана досадной ошибке жрецов, не известивших молодого командира о коннице противника. Бритоголовых соглядатаев виновных в этом деле, казнили два дня назад с полного согласия жрецов бога леопарда Хороса.

Строя войско перед боем, Менес ничуть не отклонился от привычного построения войска гарамантов. Впереди были выставлены сто боевых квадриг, а позади них растянулась густая масса воинов золотого царства. С копьями и мечами, луками и дубинками, все они с интересом наблюдали за противником, которого оказалось гораздо меньше чем защитников Ндолы.

Многие знатные воины гарамантов имели щиты, на которых красовались различные рисунки. Больше всего было щитов с изображением леопарда. Этим символом хозяин щита показывал, что посвящает всю свою воинскую славу богу Хоросу.

На щитах имелись также грифоны, сфинксы, а также дельфины и кабаны, которых гараманты изображали в память своих предков. С большой помпезностью к войску прибыл царь Гохамба. Его торжественно несли в позолоченном палантине рослые рабы, специально подобранные для этого дела и украшенные плащами с золотым леопардом. Для его величества был сооружен специальный помост, с которого он мог бы лицезреть победу его войска над захватчиками.

Враг, однако, не выказывал ни капли страха и нервозности. Еще рано утром пехотинцы противника покинули свой лагерь и быстро выстроились, демонстрируя выучку и сноровку. К удивлению Менеса вражеские воины образовали ровную единую линию, прикрывшись по фронту блестящими щитами и держа в руках длинные копья.

От их вида что-то тревожно кольнуло в груди старого полководца, но он поспешил отогнать это чувство, будучи уверенным, что его квадриги пробьют любой пеший строй. Так было всегда, так будет и теперь.

Однако чем ближе подходило войско Гупты к гарамантам, тем все больше и больше становилось тревоги на сердце у Менеса. Это была не та толпа воинов, о которой говорил ему Расена; гоплиты шли вперед четко и слаженно, ни разу не сломав своего ровного строя. Справа от центра двигались всадники, чей вид не доставил Менесу больших тревог, подобного он уже повидал сполна. Единственное, что его удивило так это луки за спинами всадников, вместо обычного для них копья.

Слева от центра также располагалась пехота несколько необычного вида. В отличие от сариссофоров Гупты, Лисимах выстроил своих гоплитов клином, отдав предпочтение старому изобретению фиванца Эпаминонда. Укрепив центр клина своими самнитами во главе с могучим вождем Бортариксом, стратег расположился в тылу гипаспистов вместе со своими телохранителями.

Все увиденное с каждой минутой все меньше нравилось Менесу, в его голове мелькнула шальная мысль отменить атаку отойти под защиту стена Ндолы, но только на секунду. Главный воевода Золотого царства глубоко вздохнул и быстро взмахнул жезлом, призывая воинов к атаке на врага.

Едва Менес подал знак, как все сразу пришло в движение. Квадриги уверено двинулись вперед, предоставив пехоте возможность догнать их.

Сытые и разогретые кони уверено мчались на врага, желая протаранить и разбросать в разные стороны выстроившихся против них солдат Гупты. Многие народы имели боевые колесницы, запряженные одной, двумя и даже тремя лошадьми, но только микенцы смогли создать боевую квадригу. То было страшное оружие для разрозненной массы пехоты, которая просто не имела возможности устоять перед столь мощным напором.

Колесницы гараманты по своему обыкновению разрывали войско противника на части, разрозненные ряды которого затем добивала подошедшая пехота. Иногда для них не оказывалось работы. Колесничие искусными маневрами на небольшом пространстве поля боя, сами добивали врага, обращая его воинов в стремительное бегство. Если обстановка была благоприятной, то колесничные и сами проводили преследование бегущего врага, благо им это было легко осуществить.

Так было ранее, но теперь гараманты столкнулись с более искусными бойцами, чем были они сами и их воинственные предки. Едва только квадриги приблизились к македонскому строю на пролет стрелы, как им навстречу взвилась смертоносная туча камней, дротиков, пельт и стрел. У легкой пехоты Гупта было большое преимущество перед атакующими квадригами, они метали свое грозное оружие во врага, не имевшего ни единой возможности уклониться в сторону.

Прекрасно обученные борьбе с колесницами, пельтеки и лучники спешили выбить именно первую линию квадриг, создавая для передвижения остальных колесниц непреодолимое препятствие. Открыв в бою у озера их слабое место, македонцы целились только в коней как наиболее массивную часть атакующей квадриги.

Не все получилось у пельтеков, так как они этого хотели. Часть квадриг сумела пройти их линию защиты и теперь приближалась к фаланге сариссофоров и клину Лисимаха. Но тут их вновь ждал неприятный сюрприз. Стратеги Александра не исключали возможность прорыва и поэтому временно заставили гоплитов задних рядов стать пельтеками.

Ветераны царских походов имели богатый боевой опыт и поэтому замена, вполне удалась. По команде простатов стоявших в передних рядах, они дружно метнули короткие копья в бешено мчащихся коней с минимального расстояния. Это был убийственный для квадриг залп в упор; по одной лошади целились несколько человек и промахнуться здесь, было просто невозможно.

Убитые или раненые кони моментально проседали, останавливались и от этого в большей части страдали возницы. Разогнав квадригу с огромной скоростью, не имея твердой опоры, они вылетали из колесницы на малейшем ухабе или крутом крене.

Несколько квадриг все же прорвались к рядам македонцев и со всего опора налетели на густую стену копий фалангитов. Конечно, в тех местах, где воины не успели расступиться, строй фаланги разваливался, создавая огромные завалы, из людей и бешено ржущих коней, но это были единичные случаи.

В большинстве своем, гоплиты удачно расступились и все прорвавшиеся в тыл македонцам квадриги были перебиты довольно мерзким способом. Навстречу мчавшейся колеснице выскакивали двое солдат с длинными и крепкими деревянными жердями, которые бросались под ноги коней и если лошади благополучно избегали встречи с ними, то обязательно налетали колеса повозки, и они почти все переворачивались.

Идущие во второй и третьей линии атаки квадриги пострадали еще больше и не, сколько от стел и копий противника, сколько от столкновений с остановившимися или перевернувшимися квадригами первой линии атаки. Не имея возможности из-за большой скорости свернуть в бок, колесничие налетали друг на друга или переворачивались при попытках возничих увернуть квадригу в сторону.

Молодой Расена, виновник этой трагедии, не остался в стороне и полностью испил чашу горя в этот день. Менес поставил его во главе второй линии атаки колесниц, и квадрига Расены завалилась на бок при неудачной попытке возницы уклониться от возникшего на их пути препятствия, в виде опрокинутой колесницы.

Он не успел схватиться за борт колесницы и от резкого толчка пулей вылетел из неё. Пролетев несколько метров, Расена со всего маха ударился грудью, о колесо лежавшей на боку повозки и в одно мгновение его ладное крепкое тело превратилось в окровавленное месиво из переломанных костей.

К огромному ужасу для Расены тело не повиновалось ему. Все что мог делать молодой военачальник, это только громко стонать от боли и взывать к приходу скорой смерти, которая избавила бы его от страшных мучений.

Бессмертные боги услышали его молитвы и направили к нему одного из галлов Бортарикса, что находился в первых рядах атакующего клина Лисимаха. Видя сильные мучения Расены, он одним ударом отрубил ему голову, которую тотчас насадил на пику и высоко поднял над головой для устрашения врага.

Все это произошло потом, а пока, преодолевшие завалы людей и лошадей, пехота гарамантов обрушились сариссофоров Гупты. Они уже успели привести в порядок свои потревоженные ряды от атаки колесниц и встретить врагов стройной стеной длинных смертоносных пик.

Со страшным грохотом и лязгом столкнулись два войска в схватке не на жизнь, а насмерть. Подобно могучему морскому валу обрушились гараманты на македонскую фалангу, желая разгромить и обратить в бегство чужестранцев, посмевших вторгнуться в земли Золотого царства, но македонский утес устоял под их натиском.

Как не были храбры и отважны воины царя Гохамбы, как бы, не были густы и плотны их ряды справиться с машиной смерти созданной царем Филиппом они не могли. Одной ярости и силы не хватило гарамантам преодолеть густой лес копий. Один за другим падали они под сокрушительными ударами укрывшихся за стеной щитов воинов сариссофоров, устилая своими телами подходы к македонской фаланге.

Впрочем, у гарамантов был шанс расправиться с македонским ежиком, попытавшись обойти его с фланга, и ударить врагу в спину. Численное превосходство позволяло им оттеснить нумидийцев и выйти в тыл фалангистам, но для этого нужно было иметь время и пассивность левого фланга македонского войска, но Лисимах, не дал Менесу такой возможности. Он бросил в атаку свой клин, против ударной и сокрушающей мощи которого, гарамантам не помогла даже их численность.

Врезавшиеся в плотные ряды наступающей вражеской пехоты, македонские гоплиты подобно огромному ножу мясника принялись безжалостно кромсать направо и налево ряды воинов гарамантов, не имевших единого строя.

Расположенные в центре ударного клина, самниты своими огромными секирами буквально сметали всех, кто оказался у них на пути, порождая сильный страх в сердцах сынов Леопардов. Один за другим летели наземь щиты с ликами леопардов и прочих мистических покровителей царства Ганы под ноги белокурым захватчикам. Тем самым как бы открывая перед защитниками Золотого царства страшную истину, что настал последний день, их существования.

Сокрушающие действия атакующего клина Лисимаха вызвали в рядах воинов гарамантов панику, плавно переходящую в ужас. Напрасно лучшие воины царства Ганы пытались остановить продвижение вражеских воинов. Издавна привыкшие к личным поединкам, они оказались бессильными против изобретения Эпаминонда, главной особенностью которого было коллективное действие.

Убив одного, или если повезет двух противников, воин гарамант неизменно погибал под градом ударов нанесенных другими бойцами клина. При этом натиск противника не уменьшался ни на минуту. Воины Лисимаха неудержимо разваливали войско Менеса с каждой минутой этой безжалостной и беспощадной схватки, с каждым пройденным ими вперед шагом.

Все время с начала пешего сражения, главный полководец Ганы в отчаянии метался между двух огней. Он, то гнал своих воинов в очередную атаку на копья фаланги сариссофоров, то пытался остановить прорыв неприятельского клина к себе в тыл. Менес старался из всех своих сил переломить ход сражения, но, к сожалению, все каждый раз закончилось плачевно. Не выдержав натиска клина Лисимаха, армия гарамантов раскололась надвое и к огромному ужасу главного полководца Ганы, острие вражеского клина вышло напрямую к царскому помосту, где завороженный страхом продолжал сидеть царь Гохамба.

Еще несколько минут назад царю казалось, что враг далеко. Что очень скоро славный Менес его остановит и погонит вспять, как вдруг, охранявшие царский паланкин стражники с пронзительным криком разбежалась и оказавшись один на один с врагами, Гохамба, воочию увидел солдат противника.

Огромные, с множеством кровоточащих ран на плечах и руках они сражались так, как будто были полностью невосприимчивы к боли. Вот копье одного из царских охранников пробило доспехи на плече светловолосого гиганта и прочно засело в теле, однако, вопреки всему воин не покачнулся от боли и не покинул свое место в строю. Выдернув из тела попавшее в него копье, он размахнулся и метко бросил его в своего обидчика.

Как бы подтверждая свою крепость, брошенное воином копье пробило доспех гараманта, и вышло у него из спины. Издав, громкий радостный крик раненый самнит, как ни в чем не бывало, поднял двумя руками свой боевой топор и обрушил его лезвие на свою новую жертву.

От увиденной картины у царя перехватило спазмом горло, и он только мычал от страха при виде надвигающейся на него смерти. Наконец Гохамба справился с собой, и судорожно схватив молоток и что было силы, ударил по гонгу, тем самым приказывая рабам унести свой паланкин, но было уже поздно.

Привлеченные ярким блеском золота царского одеяния и его свиты, самниты без команды сами устремились к паланкину царя Ганы и один из них, желая отличиться среди своих сородичей, бросил в Гохамбу легкий метательный топорик.

Для прибежавшего вместе со своими телохранителями на выручку царя Гохамбы Менесу, время в этот момент замедлилось. Как завороженный смотрел он на то, как брошенный самнитом топор, лениво описал плавную кривизну и угодил прямо в лицо, властителю Золотого царства, проломив лобную кость черепа.

— Хорос! Хорос убит! — истошным многоголосым ревом, прокатилось по полю сражения страшное известие. И если до этого момента сражавшиеся гараманты еще на что-то надеялись, то теперь, окончательно сникли и стали спешно покидать поле боя в надежде укрыться за могучими стенами Ндолы.

Бежали многие, но только не воитель Менес, чья воинская честь и доблесть приказывали ему защитить тело погибшего царя и доставить его в столицу. Позабыв обо всем на свете, гарамант кинулся к предводителю галлов Бортариксу, желая вступить с ним в честный поединок. Несмотря на не первую молодость, Менес был уверен, что справиться с невысоким, голым по пояс галлом, но вышло все на оборот. Брошенное в противника Менесом копье пробило легкий щит Бортарикса и повредило его левую руку. Взбешенный самнит обхватил свой огромный боевой топор и ринулся на своего обидчика, отбросив могучим ударом ноги случайно оказавшегося на его пути раненого гараманта.

Несмотря на многочисленные раны, Бортарикс хорошо двигался и владел руками. Приблизившись к противнику, он еще раз пронзительно взвыл и, вскинув топор вверх, намериваясь обрушить его на Менеса. Однако при этом галл не утратил бойцовой смекалки, ибо он только имитировал, что собирается нанести Менесу удар сверху. Едва тот закрылся щитом, как самнит моментально изменил направление удара и ловко опустил свое оружие на открывшуюся ногу врага чуть выше колена.

Остро отточенное лезвие смачно чмокнуло, разрубая мышцы бедра вместе с краем бронзового надколенника. Потеряв точку опоры, Менес рухнул и тут же был добит чей-то усеянной шипами палицей разбившей голову ганского полководца.

Разгромленное войско гарамантов спешно вливалось сквозь створки городских ворот в Ндолу. Бежали все, кто только успел унести свои ноги, со злосчастного поля боя оставив на поругание врага и своего царя и своего полководца.

Конница Масанисы спешно прорывалась к воротам столицы, спеша ворваться в Ндолу на плечах бегущих, но городская стража зорко следила за противником. И как — только нумидийские всадники создал реальную угрозу захвата города, немедленно закрыла ворота Ндолы ради спасения оставшихся людей.

Напрасно оставшиеся по ту сторону ворот беглецы взывали к милости стражников, дабы те впустили их в город. Стражи были неумолимы и делали вид, что не замечают страдания своих сограждан. Все кто в этот момент были на стенах Ндолы, со страхом смотрели, как вражеские всадники секут беглецов подобно траве и стараются отогнать их подальше от стен. Некоторые счастливчики сумели добежать к самым камням циклопической кладки и оказались в "мертвой зоне". Преследовавшие их нумедийцы были отогнаны от стен Ндолы градом стрел гарамантов и вскоре беглецы уже яростно карабкались на стены по веревкам и канатам сброшенных им вниз защитниками города.

Так же с затаенным страхом смотрели гараманты на стройные ряды вражеской пехоты приблизившейся к Ндоле все в пыли и крови. Не выпуская оружия из усталых рук, они внимательно смотрели на столицу гарамантов толи, любуясь ее красотой, толи чего-то дожидаясь. Защитники города так неотрывно следили за маневрами нумидийцев, что проглядели смертельную опасность.

Пока главные силы гарамантов и Гупты с Лисимахом сражались под стенами столицы Ганы отдельный отряд под командованием стратега Амфитриона, подошел к стенам Ндолы со стороны реки. Соорудив на скорую руку несколько плотов, они скрытно подплыли к стенам города и, высадившись на узкую полоску отмели, принялись забрасывать на них специальные штурмовые крючки.

В этих местах в стенах Ндолы не были ворот или калиток и потому никакой стражи там не было. Ловкие и сильные воины Амфитриона смогли без особого труда подняться на гребень стены, после чего стали крушить и поджигать все вокруг. Одновременно с этим, Амфитрион подал стоящим по ту сторону стен македонцам громкий сигнал трубами и в ответ услышал победный рев.

Только, только улегшаяся паника вызванная появлением македонцев у стен столицы, вновь со страшной силой охватила ряды защитников Ндолы, которые в большинстве своем были лишь мобилизованными гражданами и не имели военной выучки. Поэтому едва вражеские трубы запели с обеих сторон стен, а глаза увидали у себя в тылу пожары и неприятельских воинов, то стены Ндолы разом опустели. После этого Амфитриону не доставляло большого труда добраться до городских ворот и, перебив стражу, впустить в город нумидийцев.

Подобно бурной реке устремились всадники Масанисы внутрь Ндолы и очень скоро достигли царского дворца и храма Хороса, что находился напротив него. Грозно и величаво смотрели эти два здания на чужестранцев, но уже не было в городе былой силы гарамантов способной защитить от жадных и алчных глаз эти замечательные творения с сокровищами внутри них. Теперь, вместо них была просто напуганная толпа избалованных своим долгим благополучием людей, не способных если не постоять за себя, то хотя бы с честью умереть.

Когда солдаты Лисимаха и Гупты окончательно разгромивших воинов Менеса приблизились к Ндоле, все было кончено. Воины Амфитриона свирепствовали на улицах города, убивая всякого, кто только попадался им на глаза, а нумидийцы преследовали тех, кто сумел покинуть столицу через другие городские ворота.

Едва вступив в город, Лисимах немедленно приказал занять царскую сокровищницу и прекратить избиение горожан. Теперь они были его подданными, согласно именному указу царя Александра и новый правитель стремился показать свое лицо с лучшей стороны.

Так закончило свое существование, золотое царство Ганы, став отныне простой македонский сатрапией, под названием Африка.

Глава VI. Два хилиарха.

Хилиарху Запада Птоломею Лагу не спалось. Подобно скользкому угрю, он вертелся на своем ложе, пытаясь заснуть, но все было напрасно. Спокойный сон начал незаметно покидать его с того самого момента, когда он позволил этой обольстительной змее Европе сладко петь в свои уши. В те ночи, когда хилиарх посещал ее в укромном горном домике, искусительница отчаянно боролась за шанс возвращения в большой мир, умело, сочетая пылкость молодого тела и сладкой лести в уши сорокалетнего Птоломея.

Вначале это только забавляло хилиарха Запада. Исключительно ради интереса, он стал требовать от своей пленницы, все новых и новых любовных утех упиваясь своей властью над царевной. И не заметил, как это вошло в привычку, быстро переросшую в пагубную потребность.

И хотя его жена красавица Береника продолжала радовать взор македонца, как радовал быстро растущий наследник Птоломей Керавн, в душе у хилиарха поселился тайный червячок, который неизменно тянул его к Европе. Она лучше всех понимала его не только с полуслова, но даже с полувзгляда. Златовласая змейка моментально угадывала любое невысказанное им желание, и умело подстраивалась под настроение своего властителя. Подобное поведение в сочетании с молодым телом очень расслабляло Птоломея в его повседневных делах, и он, вопреки рассудку, зачастил к своей пленнице.

Саму Европу подобное положение дел очень устраивало, Птоломей был ей гораздо больше интересен не только как мужчина, но и как противник, которого следовало околдовать и завоевать в отличие от рохли Филиппа Аридея.

Ведя тонкую игру, она быстро избавилась от положения безропотной пленницы, незаметно перейдя к роли тайной, но полноправной жены хилиарха Запада. Неторопливо подготавливая почву, для своего возвращения в качестве властительницы Македонии и всех ею покоренных земель.

Теперь стража охранявшая дом нисколько не пугала Европу. Напротив, она сама попросила хилиарха удвоить охрану, опасаясь мести со стороны его жен, властной Береники и знаменитой гетеры Таис. Обе они жили в Пелле и тихо ревновали друг к другу из-за Птоломея. Каждая из них родила от хилиарха младенцев мужского пола, и теперь никто из женщин не хотел упустить своего житейского счастья.

На Таис уже произошло неудачное покушение, и расследование привело к дальним родственникам Береники, сумевшей с честью выйти из столь щекотливого положения, доказавшей мужу свою непричастность к покушению на Таис.

Птоломей охотно внял просьбе Европы и тем самым лишний раз подтвердил ее статус третьей жены. Едва царевна одержала свою первую победу в столь нелегкой и опасной игре, она незамедлительно стала распалять душу своего повелителя. Активно играя на его мужском самолюбии, говоря, что только он достоин верховной власти македонского царства и в этом ночная кукушка добилась хороших результатов.

И тут дело было не в особом таланте царевны обольщения и молодом теле, подобного добра у Птоломея было с избытком. Коварные слова Европы падали на тайную рану хилиарха, которая постоянно беспокоила его с двенадцати лет. Именно тогда он узнал от своей кормилицы, что его настоящий отец македонский царь Филипп, а не простодушный одного из племен Верхней Македонии — Лаг.

С этого дня в сердце Птоломея поселилась тайная зависть и скрытое соперничество к неожиданно появившемуся сводному брату Александру, которому по желанию судьбы достался титул наследника македонского трона. Только это, по мнению Птоломея, заставляло остальных учеников Аристотеля признавать первенство юного царевича над собой.

И Александр казалось, интуитивно чувствовал это, хотя ни словом, ни взглядом, Лагид не выдал себя, всегда исправно поддерживая царевича во всех его начинаниях. Все время знакомства и дружбы, царевич держал Птоломея возле себя, отдавая предпочтение другим. Так самым близким другом и любовником Александра стал незнатный Гефестион. Боевым наставником и верным телохранителем, стал брат царской кормилицы Черный Клит, а верным оруженосцем и единомышленником во всех планах и начинаниях был критянин Неарх.

Его же царского потомка, сводный брат назначил простым гетайром и отдал в полное подчинение Филоте, который постоянно доносил царю Филиппу. Как рядовой катафракт бился Птоломей на Гранике и Исе, осаждал Галикарнас и Тир и лишь однажды царь выделил под его начало отряд кавалерии, для занятия Дамаска, где находились сокровища Дария.

Только к средине персидского похода Птоломей сумел стать царским стратегом, с горечью и завистью, глядя на успешное возвышение выходцев из нижней Македонии Кратера и Пердики, а так же фессалийца Леонтикса. Каждый новый фаворит Александра вызывал у Птоломея глухую досаду на жизненную несправедливость. Один за другим поднимались по ступеням карьерной лестницы Мелеагр и Лисимах, Кен и Эринний, а он сын Филиппа, по-прежнему оставался на подхвате.

Только падение и смерть Пармериона и Филоты окончательно закрепило за Птоломеем статус стратега, который он буквально вырвал зубами у судьбы. Приняв самое активное участие в следствии по делу знатных македонцев.

Во время бунта солдат в индийском походе, Птоломей занял выжидательную позицию, в тайне надеясь на завершение похода своего неистового брата. Однако, эти несносные безродные выскочки Эвмен и Нефтех. спутали все карты и продолжали активно путать до недавнего времени. Слава, великому Зевсу уходя в очередной поход, братец забрал с собой египтянина Нефтеха, которого суеверный Птоломей опасался больше чем Эвмена. Бывший жрец, а ныне первый царский советник обладал опасным даром предвидения, в чем хилиарх имел возможность убедиться не раз.

Он был готов проставить на заклад свою голову против глиняного кувшина, что в деле подавления мятежа Антигона не обошлось без вмешательства бритоголового колдуна. Уж больно быстро Эвмен собрал свое войско, не дав пламени мятежа разгореться в большой пожар. Как будто заранее знал о планах Антигона и сумел загодя подготовить свой ответ, хотя по всем расчетом не должен был успеть. Ох, не должен

Птоломей тяжело вздохнул и, расставшись с надеждой на сон, продолжая свои размышления, повернулся на другой бок. Разбив Антигона, Эвмен нагнал страху на македонскую аристократию, мечтавшую о возвращении старых времен, и сильно насолил самому Птоломею, надевшемуся использовать мятеж для своих тайных целей.

Теперь, когда сводный брат, надолго застрял на конце Ойкумены, а возможно пропал в морских пучинах вместе со своим флотом, у хилиарха снова появился реальный шанс вернуть себе то, что ему принадлежало по праву крови с рождения. Однако на этом пути непреодолимым камнем для Птоломея стояла македонская аристократия, которая никогда не поддержала бы претензии хилиарха на верховную власть без веских доказательств. Для них он был лишь сыном Лага, потомка небогатого рода верой и правдой служивший главному притеснителю их родовых прав царю Филиппу, а затем Александру.

К большому сожалению, кормилица, открывшая Птоломею тайну его рождения, уже не было в живых. Она умерла, унеся с собой в могилу все возможные доказательства, а его относительное сходство с обликом царем Филиппом мало, чего стоило в глазах знатных македонцев, при наличии чистокровного наследника престола в лице сына Александра, царевича Персея.

Все это заставляло Птоломея искать обходные пути и наличие в его руках Европы, значительно облегчало его задачу. Ее разительное сходство с покойной женой Филиппа Клеопатрой, брак с царевичем Аридеем и благосклонный настрой старой македонской знати делали ее сильным козырем в тайной борьбе за трон.

Позволив ей вновь возникнуть из небытия, Птоломей решил использовать Европу в темную и после того как она сделает для него всю черную работу жениться на ней. Такой поворот дела позволял хилиарху получить трон Аргидов на вполне законных основаниях.

После не долгих разговоров обе стороны пришли к соглашению, и работа началась. В начале, особо доверенные лица хилиарха стали распространять среди македонской знати слухи о чудесном спасении царевны Европы.

Родовитые македонцы охотно слушали их, что было хорошим, знаком для заговорщиков, но этого было мало. Будучи выходцем, из родовитой среды, Птоломей прекрасно понимал, что для более полного и крепкого признания прав Европу на престол Аргидов, ей необходимо новый брак с любым принцем царской крови, поскольку в глазах старой македонской знати не пристало женщине в самолично добиваться царской власти.

Эти слова приводили царевну в ярость, поскольку она была фанатично убеждена в своем прирожденном праве на власть и была готова доказать это кому угодно с мечом в руках. Подобная глубокая вера в свою правоту, которую Птоломей наблюдал у своей пленницы длительное время, вызывало в душе у хилиарха чувство уважения, и он поневоле, стал относиться к девушке как равной себе по происхождению.

Для устранения трудности на пути Европы, хилиарх стал активно искать полноправного отпрыска царской крови, которого можно было использовать в этом деле как ширму подобной несчастному Филиппу Арридею. Надежно повязав его с Европой и сделать послушным орудием в исполнении своих тайных замыслов. И после недолгих поисков, такой человек нашелся, благо все живые представители царской крови были хорошо известны.

Им оказался македонец по матери и эпирот по отцу нынешний правитель Эпира, царь Эакид. Занимавший трон предков после добровольного ухода в оазис Амона, ранее правившей царством моллосов царицы Олимпиады.

На освободившийся престол Пирридов, в виду малолетства Неоптолема, сына погибшего царя Александра Эпиррота претендовали двое сыновей царя Аррибы, Алкет и Эакид приходящиеся погибшему правителю двоюродными братьями. В свое время по милости царя Филиппа они лишились права на верховную власть в Эпире, из-за своего малолетства. Когда же весть о царице Олимпиаде достигла их ушей, оба они поспешили к Александру с тем, что бы тот утвердил одного из них правителем эпиротов.

Желая непременно выиграть свое дело, Эакид обратился за помощью к Птоломею, который в этот момент занимал пост регента Македонии. Тот благосклонно выслушал эпирота и в нужный момент похлопотал за него перед царем Александром, что и решило дело в пользу Эакида. Так выдвиженец Птоломея стал царем моллосов, а его незадачливый брат Алкет, немедленно отправился в изгнание к иллирийцам, счастливо сохранив при этом жизнь.

Заняв трон Пирридов, Эакид прекрасно помня о своем долге перед своим покровителем, всячески стремился выказать ему свою преданность и расположение. В сочетании с полу македонским происхождением, Эакид был самой подходящей фигурой для большой игры хилиарха Запада.

С обретением нужной кандидатуры, Птоломей решил вводить в это дело свою пленницу. Поручив ее заботам своего верного слуги Эврикриту, хилиарх отпустил Европу на свободу с тем, что бы она побывала среди знатных македонцев, известных ему как скрытые сторонники Антигона. При этом Птоломей обставлял все дело таким образом, чтобы в случаи провала его замысла, все выглядело бы как хитроумные поиски затаившихся врагов Александра.

Европа блестяще справилась со своей задачей. Линкестийцы благосклонно приняли юную бунтарку, и обещали поддержать ее право на престол в обмен на ряд условий. Ранее тщательно проинструктированная хилиархом девушка согласилась с некоторыми из них, пообещав решить другие сразу после своего восхождения на престол. Примерно так же повели себя другие ветви македонской аристократии Тимеиды и Орестиды. Каждый из них хотел ухватить свой кусок власти, решив в темную использовать вернувшуюся из небытия мятежницу.

Когда Европа получила поддержку у верховных родов Македонии, то ободренная успехом царевна вместе с Эврикритом отправилась в Эпир, для знакомства с Эакидом. Ничего не подозревавший эпирот оказал ей самый теплый прием, чему способствовала устная просьба Птоломея переданная ему через своего доверенного лица Эврикрита. Правитель Эпира с радостью исполнил просьбу своего покровителя, поскольку это для него не составляло большого труда, гостья понравилась ему.

Встречаясь с владыкой эпиротов почти каждый день, своей красотой и обходительностью, Европа смогла быстро покорить его сердце и вскоре вошла к нему в полное доверие. Через месяц Эакид был уже готов не только заключить с ней брачный союз, но даже выступить на защиту ее прав на македонский трон с оружием в руках. Подобную храбрость эпироту придали слова Европы о поддержке ее прав македонскими родами, а так же явная тайная поддержка самого Птоломея, попросившего укрыть девушку в его стране.

После этого, главным противником для заговорщиков становился хилиарх Востока Эвмен. Он твердо стоял на страже интересов новых порядков Александра, и на чье место охотно бы сел Птоломей перед этим обязательно уничтожив чуждых македонцам Роксану и ее сына полукровку Александра.

Для обеспечения полного успеха заговорщиков, Птоломей специально возвысил из своего военного окружения стратега Кассандра племянника покойного регента Македонии Антипатра. Он неплохо показал себя в персидских кампаниях Александра, где проявил незаурядный воинский талант. Кроме этого лучшей кандидатуры на роль военного вождя в лице старой македонской знати было трудно отыскать.

Именно ему, Птоломей поручил набор нового войска, приказав стратегу выучить и подготовить этих воинов по образу и подобию старых македонских обычаев и правил, чем вызвал у ветерана прилив сил и энергии. За короткий период, Кассандр выполнил приказ хилиарха, соединив в одно целое македонскую фалангу, греческих наемников гоплитов и фессалийскую конницу придирчиво отобрав в свое детище самых лучших. Сейчас армия во главе со стратегом расположилась под Пеллой, готовая выступить в любую минуту по приказу хилиарха Птоломея.

Так хитро и прочно сплетал в единый клубок многочисленные нити заговора хилиарх Запада. Действуя исключительно тайно через подставных людей, стараясь как можно дольше оставаться в глубокой тени событий.

Теперь, тщательно прокручивая в голове все детали будущего мятежа, хилиарх приходил к радостному для себя выводу. На этот раз у Эвмена просто не будет шансов снова перейти ему дорогу и разрушить с таким трудом выстроенные планы.

Неожиданно где-то в глубине спальни раздался едва уловимый шорох и Птоломей вздрогнул. Ему вдруг явственно показалось, что он видит бритоголового Нефтеха, который мелькнул тенью и тут же пропал, успев снисходительно одарить македонца своей противной улыбкой.

От этого видения хилиарх подскочил в постели и с тревогой уставился в серый сумрак, старательно выискивая глазами своего тайного недоброжелателя и соперника. При этом его правая рука непроизвольно нырнула под подушку, где с недавних пор поселился острый кинжал. В тревожном напряжении минута проходила за минутой, но ничего нового Птоломей так и не увидел. Образ египтянина, находящегося на другом конце света явно привиделся ему. Когда Птоломей окончательно убедился в этом, он отшвырнул сжатый кинжал прочь, устыдившись своих ночных страхов.

Ночь была окончательно испорчена и Птоломей, так и пролежал с открытыми глазами до самого рассвета. Возможно, македонец не придал бы большого значения ночному случаю, посчитав это обычным переутомлением, но через день он увидел необычный сон.

Хилиарх Запада к ужасу для себя увидел, что он попал на суд перед великими богинями Мойрами. Они сидели на высоких тронах и одна из них, хриплым и гнусавым голосом зачитывала какой-то список. Прислушавшись, Птоломей с удивлением узнал перечень всех своих добрых и плохих дел, которые он совершал с младенчества и по сей день. Медленно и безразлично Мойра перечисляла своим сестрам все его деяния, о которых он уже порядком подзабыл.

Однако больше всего Птоломея поразил счетовод богинь, который был как две капли воды похож на Нефтеха. Стоя к хилиарху спиной, он с шумом передвигал на больших счетах влево и вправо белые, и черные костяшки, символизирующие добрые и темные дела хилиарха. Покрываясь холодным потом и дрожью, проснувшийся Птоломей еще долго вспоминал, как снисходительно улыбался Нефтех, отсчитывая на счетах судьбы деяния подсудимого, всем своим видом показывая, что окончательный результат ему хорошо известен и он отнюдь не в пользу Птоломея.

Как человек своего времени, хилиарх твердо верил в пророческие сны и потому расценил увиденный им сон как вещий знак свыше. Бессмертные боги явно хотели, что-то ему сказать, насылая зловредного египтянина в его сон.

Что бы окончательно разобраться во всем, не медля ни одного дня, Птоломей решил отправиться в Додону. Здесь у неподкупного оракула священного дуба, хилиарх решил узнать судьбу своих замыслов.

С малой свитой из двух человек, он прибыл в святилище Зевса Додонского и попросил жреца испросить великого бога об исполнимости своих замыслов. Седовласый жрец с пониманием кивнул головой и скрылся в святилище, дабы узнать волю бога по листьям древнего дуба. Минуты текли за минутами в страшном ожидании истин оракула, однако жрец не торопился выходить. Прошел час и весь хитон Птоломея покрылся противным липким потом, ноги затекли, но хилиарх смиренно ждал своего ответа. Наконец из глубины храма появился весь в белом жрец с дубовым посохом в костлявых руках.

Внимательно сверля Птоломея своими красными от напряжения глазами, он глухо изрек предсказание:

— Великий отец богов и людей услышал твой голос. Пытайся свершить задуманное, но находясь в тени своего брата, тебе будет трудно одержать победу.

Сказав это, жрец величаво развернулся и неторопливо удалился, оставив стоять пораженного в самое сердце заговорщика на моментально ослабевших ногах. Бессмертный Зевс объявил ему свою волю и теперь, нужно было принимать окончательное решение. Птоломей недолго колебался. Вначале он направил Эврикрита с тайным посланием к Европе, что можно начинать. После чего послал гонца к стратегу Кассандру с приказом о его временном назначении правителем Македонии, на время отсутствия хилиарха, поскольку он отплывал в Италию на северную границу царства. Там внезапно объявились дикие племена галлов и германцев, угрожающих спокойствию македонского царства.

Это был прекрасный повод остаться в стороне и вернуться в страну со свежим войском, которое не будет лишним при любом исходе мятежа Европы. Так думал хилиарх Запада, вступая на борт быстроходной триеры, которая должна была доставить его в Брундизий.

В отличие от Птоломея его визави хилиарх Востока спал прекрасно. Этому в определенной мере сопутствовала его близость с царицей Роксаной, а так же хорошие новости, которые почти ежедневно приходили к нему в Вавилон с разных концов огромного царства.

Главной хорошей новостью для Эвмена были слоны, с помощью которых он собирался противостоять Птоломею на случай его бунта. По правде, говоря, хилиарх лишь заимствовал идею у самого Александра, который потрясенный мощью этих животных приказал создать особый слоновий питомник на землях Гиркании. Используя теплый климат провинции и обилие кормовых трав, специально присланные из Индии люди содержали четвероногих гигантов для будущих сражений властителя Ойкумены.

Сам Эвмен узнал о существовании этого питомника совершенно случайно, поскольку по приказу царя он был скрыт от посторонних глаз. Хилиарх Востока, будучи ранее царским секретарем, внимательно следил за всеми текущими расходами и доходами своей половины империи и от его взора, не ускользнула столь большая трата денег неизвестно куда. Вскоре тайна была раскрыта и обрадованный Эвмен, приказал немедленно перевести этих царских питомцев для скорого исполнения своих прямых назначений. При этом погонщикам слонов был дан строгий приказ самым тщательным образом следить за здоровьем своих подопечных и не допустить их падеж во время перехода.

Недавно прибывшие к хилиарху гонцы сообщали, что стадо численностью в восемьдесят голов прекрасно переносит переход и в самом скором времени, окажутся на равнинах Месопотамии. Узнав об этом, Эвмен приказал выделить три сотни стрелков, которым предстояло воевать на этих животных. Кроме этого в царских мастерских началось изготовление легкой брони для слонов способную прикрыть шкуру животных от стрел и дротиков врага.

Видя слонов в битве при Гавгамелах, во время индийского похода и при осаде Карфагена, Эвмен был просто влюблен в серых гигантов, способных опрокинуть любую кавалерию или растоптать несокрушимую пехоту. Его сердце всегда учащенно билось, когда слоны наступали на его войско, и искренне радовалось, когда македонцы их обращали в бегство. Несмотря на этот хилиарх считал, что все их противники просто неправильно использовали эти идеальные орудия убийства.

Другой радостную весть пришла от скифов. Царь Силур согласился помочь своему старому другу Эвмену и прислал две тысячи своих всадников, в обмен на богатые подарки хилиарха. И пусть большая часть скифов были легковооруженная кавалерия с луками и маленькими щитами, Эвмен прекрасно знал, какой страшный урон могли принести скифские стрелы, пехоте противника, непрерывно атакуя неповоротливую фалангу. Не забывал хилиарх и о своей тяжелой коннице, столь удачно показавшей себя в сражении с Антигоном. Эвмен энергично наращивал численность и мощь катафрактов, отдавая им большую часть своего времени. Желая избежать возможного массового перехода своих солдат на сторону врага, Эвмен сознательно разбавлял свою кавалерию, а особенно пехоту смешивая в ней македонцев, греков и персов.

Прекрасно помня уроки Антигонова мятежа, хилиарх Востока громадное значение предавал разведке. Не ограничиваясь только одними македонцами, хитрый грек налаживал многочисленные контакты со своими соплеменниками, которые, пользуясь царскими льготами, буквально наводнили Сирию, создавая множество торговых поселений и маленьких городков. Купеческие караваны непрерывно курсировали между сирийским побережьем и Грецией, благодаря чему хилиарх был неплохо осведомлен обо всем, что происходило в Элладе и ее окрестностях.

Стремясь покрепче привязать к себе приморские города Малой Азии, Эвмен предоставлял некоторым из них щедрую денежную поддержку. Умело, сочетая политику кнута и пряника в отношении свободолюбивых греков, приучая их к мысли о выгоде пребывания под его рукой.

Единственным темным облачком на светлом фоне настроения хилиарха были его тайные отношения с Роксаной. Нельзя было сказать, что Эвмен увлекся ее подобно молодому юноше. Нет, все было гораздо проще и прозаичнее. Оказалось, что оба любовника, участвуя в управлении своей половиной огромного македонского царства, удачно подходят друг к другу, прекрасно понимая собеседника с полуслова.

За все время, проведенное вместе с Роксаной со времен мятежа, Эвмен быстро свыкся с ее постоянным присутствием рядом с собой и часто ловил себя на мысли, что относиться к ней не как к просто соправительнице, а законной жене. И близкие отношения между ними, были лишь простым жизненным продолжением.

Эвмен старался не думать, что будет с ними дальше, когда Александр вернется из своего дальнего похода и, несмотря на преданность хилиарха великому царю, в его душу упорно закрадывалось тайное желание, что бы все оставалось как прежде. Примерно тот же вопрос Эвмен иногда читал на самом донышке глаз своей подруги во время тайного свидания, который неизменно погасал после их близости.

Почувствовав твердую мужскую руку на своем хрупком плече, царица полностью отдала себя на милость волн судьбы, бурно живя только одним днем, переложив всю заботу о будущем на Эвмена. Довольствуясь пышностью царского дворца и воспитанием молодого царевича, Роксана как регентша подписывала любой указ Эвмена, полностью доверяя своему защитнику.

Мирно спал на своем ложе Эвмен, но его сон был чуток. Хилиарх прекрасно помнил предостережение Нефтеха.

Глава VII. Острова Блаженства.

Солдаты и матросы покорителя Ойкумены дружно трудились над сооружением очередной Александрии. Работа шла спорно и слаженно и не потому, что она была уже им хорошо знакома, но и из-за того, что давала возможность вновь долго стоять на твердой земле. Истомившись от постоянно качающейся под ногами скрипучей палубы, люди находили несказанное удовольствие от выпавшей на их долю работы. Теперь можно не торопиться с возвращением на корабли, а спокойно заснуть в свой палатке, в полной уверенности, что не налетит шторм и опрокинет судно.

И пусть выполняя волю великого царя, приходилось вырубать кусты и побеги молодого бамбука, это гораздо лучше, чем ежеминутно качаться в неуютной посудине, на просторах бездонного и бескрайнего океана. Выполняя приказ Александра, македонские воины и матросы нещадно обливались потом, покрывались соляной коркой и перегревались на солнце, но все это они в любой момент могли смыть и освежиться прекрасной родниковой водой из доверху наполненного медного чана.

После того как эскадра Александра удачно проскочила страшный морской ураган и достигла краешка неизвестной земли, плавание македонцев отнюдь не закончилось. Царский советник Нефтех упорно продолжал гнать македонские корабли на юг, где вот-вот должна была появиться долгожданная цель.

Утомленные мореходы недовольно ворчали, но подчинялись бритоголовому деспоту. Проплывая вдоль берега, который вновь подобно стреле устремился на юг, с бортов своих кораблей моряки с жадностью смотрели на далекие горы. Они были почти полностью покрытые зелеными джунглями, которые могучей волной спускались от самых вершин к морскому побережью.

Вредный египтянин разрешил мореходам ненадолго остановиться для пополнения запасов воды из местных родников, бьющие среди джунглей в большом количестве. Спустившихся на землю людей поразило буйное великолепие растительности, что сияла под жарким солнцем множеством сочных красок. Все цветы и кусты, деревья и сама трава имели необычайную густую насыщенность. К этим внеземным красотам следовало справедливо добавить множество кровососущих тварей и змей, обитавших под сенью многих деревьев.

Не давая уставшим морякам ни одного лишнего дня отдыха, Гегелох и бритоголовый деспот упрямо вели эскадру на юг, непрерывно твердя царю, что искомый остров Блаженства уже рядом. В это поверили уже все, включая скептиков географов, настолько разительно менялась природа за бортом с каждым продвижением в сторону юга. Ученых мужей захватил азарт первооткрывателя и исследователя новый земель, и теперь они наперебой умоляли царя поскорее высадиться на землю для всесторонних поисков и ознакомлений.

Долгожданную остановку они получили в тот день, когда идущая вдоль правого борта земля неожиданно для всех закончилась широким мысом и, сделав плавный поворот, стремительно устремилась на север такой же прямой стрелой, как и прежде. Гегелох немедленно отправил на разведку южного направления две биремы, но и без их доклада было ясно, что данная акватория — пролив. Впереди ясно просматривались массивные очертания далекого острова, отчетливо видимого с мачт кораблей.

— Вот остров Блаженства государь, — торжественно произнес Нефтех, указывая в сторону юга, — там согласно легендам синов живут счастливые люди.

— Может это только продолжение гигантского полуострова, вдоль которого мы все это время плыли согласно твоим утверждениям? — высказал предположение Александр.

— Нет, это истинный остров Блаженства, на котором бывали сины и о котором они сложили свои легенды.

— Тогда поскорее в путь, я хочу увидеть это место своими глазами — приказал царь, азартно пожирая глазами далекий берег, но Нефтех перебил его.

— Послушай меня государь. Твои воины от бесконечного плавания порядком устали, а нам неизвестно, что ждет нас на той стороне. Дай им недельный отдых, а затем уже переправимся на остров. Он никуда от нас не убежит, а наши путники отдохнут.

Александр быстро взвесил слова египтянина и одобрительно кивнул: — Хорошо, мы отдохнем, но это не будет отдыхом в тени деревьев. Я желаю возвести на этом берегу свою новую Александрию.

Так закончилось для македонцев нескончаемое плавание в сторону юга и началось активное покорение открытых земель. Местное население, обитавшее среди зарослей джунглей, было совершенно не похоже на синов. Цветом кожи, разрезом глаз и темными волосами они больше походили на индусов, но более темных. Одетые в одни набедренные повязки, они спешно убегали в джунгли едва только македонцы намеривались к ним приблизиться.

Всезнающий советник, на вопрос Александра о происхождении этих племен, туманно говорил о легендарной стране Лемурии, которая некогда располагалась в этих широтах и погибла в результате ужасного землетрясения много веков тому назад. Согласно сокровенным мифам передававшихся из уст в уста от одного поколения жрецов другому, на Лемурии обитали темнокожие люди, части из которых удалось спастись. Большинство из них перебралось на континент в частности в Индию, где организовали свои царства. Другая часть, по-видимому, остались на осколках своей прародины.

Охваченный былым азартом покорителя, Александр с нетерпением ожидал конца предварительного строительства Александрии, которой предстояло стать главным македонским форпостом на этих землях. Но при этом, царь не торопил понапрасну солдат, давая возможность им прийти в себя после столь долгого пребывания на море и вернуть свою былую форму и боевые навыки. Радостной отдушиной в период ожидания для царя стала разведка, благо македонцы научились вылавливать любопытных туземцев в зеленых джунглях.

Вскоре Александру стали известны приблизительные сведения об острове Блаженства. Тщательно допрошенные Нефтехом пленные показали, что за проливом находиться могучее царство Шривиджайя, под властью которого имеются еще два больших острова. Допрашиваемые часто путались и сбивались, но одно они называли точно, имя правителя острова Блаженства, царя Шайлендры. В его распоряжении было много воинов и множество быстроходных лодок. Шайлендру очень боялись местные племена, поскольку он часто совершал грабительские набеги через пролив.

Больше ничего из пленных выудить не удалось, но и этого вполне хватало для первого раза. Александр и Деметрий живо обсуждали вопросы тактики в отношении малайцев, именно та называли себя люди, живущие по обе стороны пролива. Они уже явно знали железо, о чем говорили клинки обнаруженных у некоторых пленных. Качество оставляло желать лучшего, и это несколько радовало македонцев.

Наконец долгожданный день настал, и корабли Александра покинули Александрию Южную, устремившись к долгожданной цели. О том, что у малайцев имелись быстроходные лодки, мореходы убедились при подходе к острову Блаженства, завидев приближающуюся армаду остроносых кораблей лодки, сначала панически разбежались в разные стороны, но затем стали осторожно приближаться, тщательно выдерживая при этом большую дистанцию.

Когда же один из дозорных кораблей решил сблизиться с ними, то на него незамедлительно обрушился град стрел, многие из которых долетели до судна и чудно украсили его нос и борт. Обрадованные столь удачным обстрелом, малайцы немедленно произвели повторный залп, а затем третий.

Македонский корабль продолжал идти на сближение, надежно прикрыв своих гребцов щитами. На палубе матросы спешно наводили катапульту, заряженную большим бревном. Стремясь попасть наверняка, механики упорно тянули с ответным залпом, порождая в душах малайцев уверенность в своем превосходстве. Они уже собирались дать новый залп, когда что-то огромное и блестящее вылетело с македонского корабля, что бы затем в щепки разнести одну из лодок противника, буквально разломив ее напополам.

Крик ужаса и скорби многоголосым эхом потряс лодочную флотилию, при виде столь стремительной гибели своих товарищей. Словно расшалившиеся воробьи, спасающиеся от лап кошки, они вновь бросились в россыпную и тем самым спасли себя от нового выстрела с македонского корабля. Выброшенное в их сторону бревно лишь упало возле кормы одной из лодок, окатив мощными брызгами ее гребцов.

Начало боевым действиям было положено самими малайцами, и поэтому Александр без всякого зазрения совести отдал приказ о преследовании врага. Могучие триеры вместе с царским флагманом немедленно устремились за дозорной биремой, азартно преследовавшей лодки противника.

Спасаясь от царских моряков, малайцы сначала привели македонскую флотилию в просторный залив, а затем, используя свою малую оснастку, устремились вверх по реке, чьи воды сбегали со склонов далеких гор с голубыми вершинами. Опасаясь засады или других коварных ловушек, Гегелох прекратил преследование и приказал легким кораблям произвести разведку прибрежных вод.

Александр и Деметрий с большим трудом дождались завершения промеров дна, словно два тигра, энергично передвигались от одного борта к другому, горящими глазами разглядывая наползающее на них зеленое царство. Здесь было все прекрасно, начиная от необычайно сочной травы с чудными цветами и кончая самими джунглями, в которых каждой дерево или побег активно боролись за место под солнцем.

Первые сюрпризы этого великолепия македонцы ощутили сразу после начала высадки. Оказалось, что место, выбранное разведчиками для десантирования, представляет собой огромное топкое болото, сверху заросшее мощным травянистым ковром. Солдаты сразу проваливались по колено в вонючую жижу и с большим трудом могли выбраться из природной ловушки.

Второе место высадки, выбранное Аристоником, было более удачным. Не мудрствуя лукаво, македонец направил свои корабли к устью реки и вскоре уже вывел своих солдат на твердый песчаный берег, от которого вглубь острова шла широкая дорога. Прошло более часа пока все царское воинство не выстроилось возле своего вождя, что бы затем в боевом порядке начать продвижение вперед.

Хорошо протоптанная дорога плавно вилась причудливой змейкой вдоль зеленых джунглей то, проскакивая между тщательно ухоженными полями то, взлетая на вершину небольшого холма. Македонцы шли настороже, готовые в любой момент принять бой или в случаи необходимости отступить под огненное прикрытие своих кораблей. С высоких веток деревьев постоянно кричали птицы, верещали потревоженные обезьяны, а под ногами трещали большие цикады.

Внезапно раздались громкие воинствующие крики и на гоплитов Александра, сначала обрушился град из стрел и камней, а затем из-за деревьев выскочило множество полуголых людей вооруженных маленькими деревянными щитами и искривленными мечами. В одно мгновение поблекли красоты местной флоры и фауны еще секунду назад ласкавшие взоры македонских солдат. Едва появился враг как, они моментально преобразились. Начиналось их любимое дело, ради которого они проплыли столько дней и ночей, война.

Еще воины продолжали держать над головой блестящие щиты, прикрывая свою голову от камней и стрел малайцев, а горластые простаты и гоместы, не дожидаясь команды сверху, уже начали проворно выстраивать ряды своих подопечных для отражения натиска врага. Гоплиты, опустили щиты и, обнажив мечи, привычно сомкнули свой строй единой фаланги, готовясь познакомить малайцев с правилами организованной рукопашной схватки. На левом краю фаланги встали пельтеки, а укрывшиеся за строем солдат лучники, принялись немедленно обстреливать набегавшего врага.

Сам Александр вместе с гипаспистами, расположился на правом фланге, отдав центр и левый край под командование Деметрия и Аристоника. В тылу остался небольшой отряд моряков, которых по приказу царя возглавил Нефтех. Советник, облаченный в полотняный панцирь который мог выдержать удар боевого топора, внимательно следил, что бы враг, не ударил в спину фаланги.

Малайцы подобно своре собак набрасывались на македонского кабана, пытаясь пробить железный строй гоплитов, и каждый раз откатывались, назад понося большие потери от мечей и копий Александровых воинов. Пельтеки Аристоника своими дротиками выбивали или ранили многих полуголых малайцев еще на подходе к железному строю македонцев. Луки стрелков Александра били дальше и мощнее против малайских лучников, стрелы которых не могли пробить броню противника.

Сам царь был как всегда верен себе. Не имея возможности сражаться конным, он отважно бился в пешем строю, оставаясь первым среди всех остальных. Мощно и быстро пробивал он своей чудесной саблей раскрашенные щиты врагов, при каждом ударе снося их головы вместе с цветастыми тюрбанами или одним взмахом отрубая кисти и руки своим противникам.

Один за другим падали на землю малайцы под ударами македонской фаланги, не смотря на свою отвагу и силу. Привыкшие сражаться общим навалом, где каждый был сам за себя, они не имели ни малейшего шанса разгромить пришельцев.

Бой длился чуть менее пятнадцати минут, ровно столько понадобилось македонцам для отражения бурного натиска малайцев, что бы затем самим перейти в атаку по приказу царя. Противник не выдержал наступления и вынужден был поспешно ретироваться под прикрытие стволов зеленых джунглей. Всего в этом сражении малайцы потеряли около трехсот человек, убитыми не считая пленных, тогда как в пассиве Александра числилось всего три погибших воина и восемнадцать раненых.

Скоротечность возникшего боя однозначно говорила, что он произошел чисто случайно и скорей всего, македонцы столкнулись с небольшим отрядом войска Шайлендра располагавшегося в этой части острова. Подтверждением этого стала деревня, которую македонцы вскоре обнаружили, возобновив движение вглубь Шривиджайи. Сделанные из бамбука и листьев хижины были пусты, хотя возле многих строений горел огонь, на котором совсем недавно что-то варили.

Солнце уже клонилось к закату и Александр, решил остановить свое продвижение, здраво рассудив, что в оставшееся время уже ничего важного для себя он уже не успеет совершить. Царь приказал разбить лагерь в покинутой деревне, предварительно выставив караулы и отправив гонцов к Гегелоху с известием о произошедшем сражении.

Пока шло обустройство солдат, царь, расположившись в самой большой хижине деревни, с помощью Нефтеха вел допрос пленных малайцев подобранных македонцами на поле сражения. Ориентируясь на дравидский диалект, советник с горем пополам смог задавать вопросы и получать ответы. Все это, правда, сопровождалось активной мимикой и энергичными жестами, чей язык был доступен всем жителям Ойкумены.

Потратив на столь необычный разговор много времени, советник смог выяснить, что на расстоянии одного дневного перехода находилась столица Шривиджайи Пагана. Там и располагался двор правителя острова Блаженства Шайлендры. Больше ничего вразумительного от пленных Нефтех не смог добиться и с этими скудными сведениями отправился к Александру. Тот внимательно выслушал советника, а затем спросил:

— Так благодаря чему, этот остров у синов получил прозвище Блаженства? Неужели только из-за местной красоты?

— Ты попал в самую точку государь. Для синов живущих только благодаря щедрости своих рек, точно так же как египтяне живут только за счет щедрости Нила, столь благоприятный климат и есть дар богов. Почва здесь не требует постоянного полива, дожди здесь раз в два-три дня. Природа столь разнообразна, что не заметить ее богатства просто невозможно. Ты обратил внимание, как мало здесь полей и больше всего пастбищ, где пасутся стада. Не удивлюсь, узнав, что местные жители ничего не сеют, а только собираю богатые дары природы, которые растут в нужном им количестве сами собой. Для вечно голодных синов подобный остров действительно полное Блаженство.

Александр помолчал, переваривая слова египтянина слегка прищурив глаза и чуть склонив голову на плечо. Слова Нефтеха действительно многое проясняли в столь запутанном названии. У каждой народности были свои видения блаженства в меру их потребностей.

— Скажи, а почему ты намекал, что островов Блаженства может быть несколько?

— На это натолкнули меня сказания синов. Они примерно одинаково описывали дорогу до мыса Меконг, но затем сильно расходились в описании искомого острова. Некоторые мореходы следую строго вдоль берега, вначале плыли на север, что бы сделать гигантскую дугу выйти к мысу, на котором ты основал Александрию Южную. Другие плыли нашим курсом, значительно сокращая свой путь к этому острову.

Третьих же еще до подхода к Меконгу мощный шторм уносил в южном направлении и вот они то, давали совершенно другие описания острова Блаженства. Все это натолкнуло меня, что островов может быть несколько, и я думаю, твои моряки без труда смогут выяснить это в самое ближайшее время.

— И где они могут находиться?

— Без всякого сомнения, на востоке и к югу от этого острова.

— А как его называют его сами жители?

— Суматра государь. Он действительно прекрасен, но меня сильно беспокоят его горы. Видишь тот слабый дымок, что вьется над одной из синих вершин. Без всякого сомнения, это вулкан из которого может изрыгаться огненная река, сопровождающаяся землетрясением. Подобную гору я видел на Сицилии, и, по словам местных греков, она часто приносила им много бед.

— Гибель Лемурии, не ее ли рук дело? — спросил Александр, моментально вспомнив прежний рассказ Нефтеха.

— Очень может быть, но с полной уверенностью я ничего сказать не могу — скромно ответил советник.

Была глубокая ночь, когда со стороны реки расположенной на приличном расстоянии от деревни и отделенной густой полосой джунглей раздались громкие торжествующие крики малайцев. Часовые забили тревогу, заполыхали костры и спящие солдаты начали спешно строиться для отражения нападения врага. Шли минуты, однако никто не метал в гоплитов камни и стрелы, и не спешил сблизиться для рукопашной схватки. Александр и его стратеги напряженно всматривались в темень ночи, пока Аристоник с сомнением не произнес: — Это у Гегелоха.

Подскочивший словно ужаленный змеей Деметрий требовал немедленной отправки подкрепления наварху, которого вне сомнения атаковали враги. Александр был склонен поддержать его, однако Нефтех смог переубедить его.

— Посмотри, какая темная сейчас ночь Александр! Облака закрыли нарождающийся серп луны от чего в двух шагах ничего не видно. Как могут твои воины идти в этой мгле, не боясь переломать по дороге к побережью свои ноги и руки. А вдруг у холмов их стережет засада? В этом мраке твои воины будут не те, что были при свете солнца, или их у тебя слишком много, что бы так легко можно было рисковать ими?

Александр резко вогнал обнаженную саблю в ножны, вздохнул и обратился к Деметрию:

— Я готов биться с любым врагом, который нападет на меня в любое время, но сейчас, Нефтех прав. Выступим, когда рассветет.

Деметрий бросил на советника обозленный взгляд, но был вынужден покориться воле царя.

А рано утром, когда Александр только что отправил отряд пельтеков во главе Деметрием, как спешно прибыли гонцы от наварха. Они сообщили, что этой ночью малайцы действительно пытались атаковать корабли Гегелоха с помощью плавучего огня. Глубокой ночью, они спустили в воды реки свои лодки наполненные горючим материалом и, оттолкнув на средину русла, подожгли. Весь этот плавучий костер быстро приближался к устью реки, где расположился царский флот с намерением коварно сжечь большие суда, против которых лодки малайцев не могли устоять.

К счастью судьба хранила Гегелоха. Получив от царя через гонцов известие о большом столкновении с противником, наварх большую часть судов отвел на ночь далеко в море, чем и спас корабли. На стоявших вблизи берега кораблях, стража вовремя заметила огненную опасность и подняла тревогу. Быстро оценив стремительно приближающуюся к ним беду, македонские моряки приняли единственно правильное решение. Они стали спешно рубить якорные канаты, стремясь отплыть как можно дальше от устья реки, отчаянно гребя веслами.

В этом противостоянии кораблей с наползающей огненной стихией все зависело только от слаженности и навыков всего экипажа, а так же от удачи. К ней можно было отнести течение реки, которое стало быстро разносить малайские брандеры, едва только они покидали устье реки. Несколько судов успели выиграть в этом поединке за счет скорости и маневренности своих триер. Они стремительно разбегались от горящих лодок на просторы моря. Там же где избежать столкновения было невозможно, моряки выставляли длинные шесты или запасные весла, стараясь или отпихнуть опасного соседа или в крайнем случаи удержать на безопасном расстоянии.

Некоторые матросы бросались в темные воды залива, и смело, подплыв к брандерам, пытались опрокинуть их или повредить ручными баграми. Все они прекрасно понимали, что счет идет на минуты, по прошествию которых у лодок прогорало дно, и они тонули вместе со своим содержимым. Конечно, потери среди моряков Гегелоха в эту ночь были, но только благодаря мужеству и самоотверженности мореходов, удалось избежать больших потерь и сохранить свои суда.

Едва Александр услышал эти вести, как он немедленно отдал приказ покинуть деревню и идти вглубь острова, дабы наказать врага за его деяния. Встреча с противником произошла в крайне выгодном для македонцев месте.

Спускаясь с очередных холмов, македонцы заметили огромную толпу малайцев движущихся им навстречу. По лесу копий поднятых над головой, разноцветным щитам и морю белоснежных тюрбанов, Александр догадался, что это главные силы царя Шайлендра. При виде врага мысли полководца моментально закрутились в неимоверном вихре, оценивая сложившуюся ситуацию, выстраивая диспозицию своего войска.

Справа и слева от дороги располагались не возделанные крестьянские поля, а уже привычные ковры зеленых трав, под которыми легко угадывалось вязкое болото. Это был самый лучший подарок для полководца, который очень сильно тревожился за свои фланги лишенные столь привычной для неё конной поддержки. Теперь он мог не опасаться бокового обхода и мог всецело предаться лобовой атаке.

Выстроив фалангу, македонец терпеливо ждал приближения пестрого воинства противника. Крикливые до поросячьего визга, малайцы быстро приближались к железному строю македонцев полностью уверенные в своей победе. Среди них выделялся воин громадного роста одетый в блестящую кольчугу, который стоял посреди войска и энергично потрясал большим мешком, зажатым в левой руке. Он что-то говорил и после каждого его слова, стоявшие рядом воины, взрывались громким хохотом или бранными криками.

Однако вскоре им стало не до этого. Едва только малайцы приблизились на пролет стрелы, как лучники Александра немедленно дали по врагу дружный залп, вслед за которым во врага полетели камни и свинцовые ядра пращников, и дротики пельтеков. Притихшие на мгновения под ударами легкой пехоты, малайцы разродились новыми яростными криками, после чего навалились на македонскую фалангу. Показывая этими, что ничуть не извлекли уроков из вчерашнего боя.

Визжащие и завывающие воины вновь пытались прорвать строй гоплитов, опираясь только на личную храбрость и численное превосходство. Все их действие сводилось к индивидуальным наскокам на монолит фаланги, которая подобно единому организму дружно сражалась, неотвратимо перемалывая силы атакующего её противника.

Ограниченные в маневре топкими болотами, малайцы были вынуждены сражаться на небольшом пространстве дороги, используя малую частью своих сил, которые при этом, сильно мешали друг другу.

В отличие от них, македонцы же, используя свою свободу на флангах, смогли легко увеличить плотность рядов воинов, подперев их пельтеками и лучниками, которые из-за спин гоплитов метали свои стрелы и дротики в ряды противника. Терпя неудачу в центре, малайцы все же попытались пройти по изумрудному травяному ковру, но быстро потерпели фиаско и вернулись на твердую почву.

Деметрий бился на левом краю македонской фаланги, демонстрируя своим и чужим воинам, умение рукопашной схватки. Никто из малайских воинов пожелавших вступить в бой со стратегом не мог противостоять ему. Эти несчастные либо падали мертвыми к ногам молодого македонца, либо спешно убегали назад, пытаясь руками зажать брызжущую кровью рану.

Именно к нему устремился гигант малаец, до этого потрясавший пустым мешком. Растолкав своих воинов, он стремительно атаковал Деметрия, обрушив на его щит свой огромный кривой меч. От подобного удара щит стратега прогнулся и треснул, однако, выдержав удар противника. Левая рука македонца предательски заныла, грозя в любую минуту повиснуть плетью и открыть врагу левый бок. Деметрий не стал дожидаться нового испытания своей защите и поэтому когда враг вновь атаковал его, стратег молниеносно сдвинулся в сторону и ударил своим мечом в незащищенный живот малайца. Тот моментально сложился пополам и, стремясь закрепить победу, стратег нанес удар по жилистой шее, а затем бедром отбросил в сторону мгновенно ослабевшее тело.

Увлекшись схваткой, Деметрий не заметил, как на него несется новый противник как две капли воды похожий на поверженного воина. Стратег поздно обнаружил эту угрозу; он только попытался прикрыться щитом от занесенного над ним меча. Но напрасно Деметрий ждал удара сверху, новый противник применил совершенно другую тактику. Как только македонец прикрыл щитом голову, малаец со всего маха нанес своей ногой короткий, но очень мощный удар, целясь в бедро Деметрия.

Столь неординарный метод ведения боя дал очень хороший результат. Не удержавшись на ногах, Деметрий упал на землю, больно ударившись спиной, обо что-то твердое. Малаец взмахнул мечом, что бы снести голову стратегу, но в следующий момент уже громко хрипел пробитым горлом, нехотя оседая на землю сраженный умело брошенным копьем. Это царь Александр, бившийся с врагами неподалеку, вовремя поспешил на помощь своему стратегу.

Видимо два погибших брата воина занимали высокое положение среди малайцев, поскольку их быстрая гибель произвели большое замешательство среди них. Александр моментально заметил это и приказал горнистам трубить атаку.

Гоплиты немедленно откликнулись на этот приказ и стали яростно теснить врага своими копьями. Всего пять минут смогли противостоять этому натиску воины царя Шайлендры, а потом стали медленно, но верно прогибаться под силой македонской фаланги. Активизировались пельтеки и стрелки, которые буквально завалили ряды малайцев дротиками и стрелами. Спасаясь от этого смертоносного ливня, воины противника инстинктивно отринули назад, что сразу породило давку и суматоху между передними и задними рядами. С каждой минутой все больше и больше народа вовлекалось в этот человеческий водоворот.

Македонцы еще сильнее навалились противника, и этот натиск окончательно переломил исход сражения в их пользу. Подданные Шайлендры стремясь спасти свои жизни, стали в панике отступать, совершенно не помышляя о продолжении битвы.

Александр велел преследовать противника до самых стен Пагани. Тяжелое вооружение гоплитов не позволило им ворваться в город на плечах бегущего противника. Легковооруженные малайцы бежали гораздо быстрее македонцев и поэтому, когда фаланга подошла к городу, его деревянные ворота были надежно закрыты, а на стенах стояли многочисленные воины.

Красота и великолепие Пагани представшее взору полководца поразили Александра. Все видимые из-за стен здания и их крыши были покрыты необычным резным узором, с который удивительно сочетались разноцветные краски и украшения. Покоритель Ойкумены еще любовался чудным видом столицы малайцев, а Деметрий и Аристоник уже яростно спорили, между собой как брать город. Один из стратегов послал рубить толстое дерево для тарана, а другой делать штурмовые лестницы. Однако обоих македонцев опередил Нефтех.

— Если государь ты хочешь получить дорогой подарок еще до захода солнца, прикажи своим воинам доставить к стенам города несколько огненных сосудов, которые я заранее приказал снять с кораблей на всякий случай.

Деметрий только хмуро скользнул взглядом в сторону привычно улыбавшемуся советнику и поспешил призвать к себе два десятка человек. Вскоре гоплиты, прикрывшись щитами подобно огромной черепахе, стали приближаться к деревянным воротам столицы. Вместе с ними подошли лучники, которые стали обстреливать стоящих на стенах воинов правителя Шриваджайя, заставляя их или уйти или вступить с ними в перестрелку. Этот нехитрый маневр, позволил македонцам с минимальными потерями приблизиться к стенам города, что бы затем, стоя за стеной из щитов, бросить четыре огненных сосуда на резные ворота города.

Яркий и быстро ползущий по окованным металлом воротам огонь, вызвал панику в рядах защитников столицы. Сразу же сбежалось множество людей, которые принялись лить воду в надежде потушить неизвестно откуда взявшийся огонь. Про македонцев они моментально забыли, что позволило им быстро отступить к своим главным силам, что вместе с царем с ухмылками смотрели за тщетными стараниями малайцев. Бедным азиатам было невдомек, что это адское пламя было невозможно потушить водой, от которой оно только еще больше разгоралось.

Когда посланные ранее Деметрием воины принесли свежесрубленное бревно, смолянистые ворота Пагани уже наполовину прогорели. Воины нанесли своим тараном только три удара, после чего часть ворот рухнула внутрь, попутно придавив кого-то из числа защитников города. Немедленно гоплиты пошли на штурм ворот, предварительно швырнув два оставшиеся сосуда в ряды воинов тесным строем стоящих по ту сторону ворот.

Этот было последней каплей ужаса и горя рухнувшего этим утром на головы несчастных малайцев. Пока они боролись с огненной стихией, противник смог легко преодолеть проем ворот и ворваться внутрь их столицы.

Через два часа все уже было закончено, Патана была полностью приведена к покорности и согласию с волей великого Александра. Правитель Шайлендра был представлен перед Александром с подбитым глазом и разорванной одежде. Его богато украшенный золотой венец правителя Аристоник почтительно положил к ногам царя, не сводя с него горящих восхищением глаз. Корона имела тонкий золотой ободок с множеством острых лучей, и была искусно украшена на всем своем протяжении большими синими сапфирами изумительной огранки, которая заставляла ярко сиять камни на солнечном свету.

Царь уже собирался помиловать Шайлендру, как к нему подошел Нефтех и стал тихим голосом, что-то говорить монарху на ухо, затем раскрыл холщевый мешок и вытащил из него небольшое золотое блюдо. При виде этого предмета пленник затрясся всем телом и побледнел.

Как выяснилось позже, советника очень заинтересовался, почему один из малайских воинов близнецов, так рьяно тряс холщевым мешком перед войском незадолго до своей гибели. Эту загадку египтянину помогли разгадать индийские купцы, которых он случайно обнаружил в толпе пленных малайцев, моментально выделив их по платью и украшениям. Один из них прекрасно говорил на фарси, и он, то поведал советнику любопытную историю. Когда Шайлендра узнал о вторжении в свои пределы белых чужеземцев, он публично приказал своим любимым братьям близнецам жестоко наказать незваных гостей. Корабли пришельцев следовало сжечь, а их самих полностью перебить, благо численность их была не столь велика как воинство Шриваджайи. Кроме этого правитель Пагани пожелал получить на золотом подносе голову предводителя белокожих врагов, для которой он приготовил место на колу возле отхожего места.

Услышав об этом, Александр произнес:

— Ну, раз ты захотел этого так тому и быть. Голова украсит этот кол, но только это будет твоя голова.

Монарх мигнул Леонтиксу и в туже минуту правитель Шайлендра стал на голову короче в назидание всем остальным малайцам о столь необдуманном желании, которое ненароком может свершиться.

Индийские купцы были очень словоохотливы и через них, Александр узнал много интересных вещей. Оказывается, они уже много лет торгуют с Шриваджайи, главными товарами которой являются различные специи. Здесь они произрастали в огромном количестве и стоили очень дешево. Позднее Александр убедился в этом, когда осматривал кладовые дворца Шайлендры. Здесь наряду с золотыми украшениями и драгоценными камнями в большом количестве находились специи, уже приготовленные на продажу. Столь большая популярность этих растений объяснялась их удивительной возможностью консервировать мясо и другие продукты на долгое время. Кроме этого большие гурманы еды индусы, добавляли их в пищу, от чего она приобретала необыкновенный вкус.

Пронырливые купцы уже давно освоили морской путь к Суматре, благо он был вдвое короче и более безопасным, чем путь от страны синов. Естественно все это держалось в строгой корпоративной тайне, тщательное сохранение которой приносила торговцам баснословные прибыли. На юге от Суматры располагается еще один большой остров Ява, где так же в большом количестве растут всевозможные специи, и деревья, чья кора помогает в лечении лихорадки.

Там правит жестокий властитель Сариопутри, который находился в постоянной вражде с Шайлендрой. Сидя в своей столице Магавати, он совершает частые набеги на земли Шриваджайи. Именно этим, по мнению купцов, и объяснялся успех Александра в завоевании Пагани, отражая последний набег Сариопутри, правитель Суматры, понес большие потери.

Покойный Шайлендра был очень предприимчивым человеком и взамен пряностей он требовал от индусов оружия, а так же предметов роскоши, которые Александр во множестве обнаружил в деревянном дворце правителя. Стремясь не выпустить из рук столь прибыльное дело, Шайлендра не разрешал индийцам плавать к Яве и вести торговлю со своим врагом.

Все это они поведали великому царю стоя на коленях, униженно кланяясь монарху в ноги, который восседал на своем походном троне во дворце Шайлендры. Допрашивающий их Нефтех зорко всматривался в лицо говорившего нагоняя страх на индуса и побуждая его к полной откровенности. Кроме этого советник поминутно заглядывал в пустую восковую табличку, как бы проверяя правдивость слов пленного со своими сведениями.

Не последним весомым аргументом в этом разговоре, был начальник стражи Леонтикс. Он стоял вместе с бритоголовым следователем и по движению брови мучителя больно бил индийца по пояснице тупым концом копья. Нефтех специально пригласил македонца на допрос, поскольку тот, на глазах пленных исполнив приказ Александра, казнил правителя Суматры.

Узнав все, что было необходимо, Александр приказал отправить пленных индусов на корабли к Гегелоху. Зная дорогу на север, они были очень ценны для македонца на пути его возвращения домой.

Глава VIII. Исполнение долга.

Широкая фригийская равнина под городом Ипсом была полна огней. Здесь готовились сойтись в смертельной схватке два войска, главным призом которой спокойствие и целостность державы Александра Великого.

Хилиарх востока Эвмен только, что проводил послов Эакида и Европы прибывших к нему для ведения мирных переговоров. Он принял их в своем шатре вместе с царевичем Александром. Царица Роксана не была допущена хилиархом на эту встречу, хотя, с самого начала находясь за плотным занавесом, и могла слышать каждое слово в слово. Что было сказано на этой встречи.

Эвмен важно и неторопливо выслушал речи Эребия и Полисфема, представителей старых македонских родов Линкестидов и Орестов. Оба посла с жаром доказывали хилиарху неотъемлемое право дочери Филиппа Европы и Эакида на власть в восточной части царства Александра, в противовес Роксаны и ее сына, которые из-за своего происхождения не могли быть ее, пусть даже номинальными правителями.

При этом Эакид и воскресшая Европа не претендовали на права малолетнего Персея продолжавшего находиться в Пелле под надежной охраной. Их вполне устраивал восток, и этим все было сказано.

Начавшаяся два месяца назад эпирская буза двух царственных особ быстро нашла отклик в Македонии и Фессалии, откуда к нарушителям спокойствия стало стекаться множество сторонников и сочувствующих им высокородных македонцев и фессалийцев. В их глазах Александр и его мать Роксана по-прежнему оставались чужаками получившие царские венцы не по праву, а по милости Александра. Его долго нет, а может и вовсе погиб, так пусть же власть возьмут чистокровные македонцы, по злой прихоти судьбы, обделенные в своих правах.

Так говорили красноречивые риторы на площадях Македонии и Фессалии и их слова находили отклик в сердцах некоторых слушателей, но не всех. Не поддержи их наглые притязания македонский регент Кассандр, временно оставленный в Пелле столь некстати уехавшим в Италию Птоломеем, так и сидели бы эти претенденты на власть в эпирской Додоне и о них мало кто бы знал. Но случилось то, что случилось, бунт быстро набрал силы, и остановить его было невозможно.

Подобно снежному кому, что скатился с горы, он собрал вокруг себя большое количество людей и Кассандр счел лучшим исходом переправить Европу и Эакида вместе со всеми их сторонниками на ту сторону Геллеспонта. И вот претенденты на царскую власть находятся во Фригии, и делают вид, что хотят уладить дело миром. Хотя о каком мире может идти речь и ребенку ясно, что приведенная к Ипсе огромная армия просто так отсюда не уйдет. Значит, драка будет не на жизнь, а на смерть.

Сидя на походном троне хилиарха, Эвмен внимательно слушал речи послов и не переставал восхищаться в глубине душе Птоломеем и Нефтехом. Первый вновь попытался заварить кровавую кашу чужими руками и при этом остается в стороне. Внимательно наблюдая за событиями из-за моря, чем кончиться очередной бунт заговорщиков. Второй же продолжал блестяще помогать Эвмену, находясь далеко за морем.

Хилиарх чуть усмехнулся, когда Эребий упомянул Птоломея, который, несомненно, поддержал бы права Европы и Эакида, будь он сейчас здесь. Эвмен на миг представил старину Лага радеющего за интересы мятежников, воистину это было бы интересное зрелище. Услышав эти слова, царевич Александр оскорблено заерзал на своем месте но, поймав требовательный взгляд хилиарха, успокоился.

Полководцу не были нужны словесные перебранки и оскорбления, от которых не было никакой пользы. Давая выговориться послам, Эвмен пытался выяснить что-то новое из того, что он уже знал от своих разведчиков. Когда Полисфем стал восхвалять силы армии Кассандра, хилиарх мысленно сравнивал их со списком заботливо составленный начальником его разведки Нор Халибом. Все полностью сходилось, и это вселяло надежду на успех.

Македонские сариссофоры, греческие гоплиты, хорошо разбавленные фракийскими воинами и эпиротами пришедших к Европе и Эакиду вследствие больших посулов. Плюс конница фессалийских катафрактов и конные отряды из Эпира. Посол забыл добавить критских стрелков и вспомогательный отряд иллирийских солдат, прибывший к мятежникам два дня назад.

Оценивая силы противника, Эвмен вновь и вновь перебирал свои войска, которые он сумел собрать к этому моменту. По численности они были примерно равны между собой, и все теперь зависело от талантов полководцев стоящих во главе войск. Как все же хорошо, что его силы встретили врага во все оружие и на полях Фригии, не давая на этот раз проникнуть пламени мятежа вглубь страны.

Эвмен внимательно слушал имена македонской элиты приславшей свои силы в поддержку соискателей высокого престола. То были отпрыски царей Тимфеи, которые еще прекрасно помнившие тот день, когда царь Филипп превратил древний род в своих данников. Из греческих полисов мало кто решился высунуться, помня тяжелую руку Александра и Птоломея энергично прополовших эллинский огород свободомыслия и независимости.

Послы, полностью исчерпав свой запас риторики и красноречия, замолчали, давая возможность хилиарху сказать свое слово. В шатре повисла напряженная тишина, все присутствующие смотрели на хилиарха востока, ожидая его ответа.

— Власть, возложенная на меня великим царем Александром, призывает меня полностью выполнить свой долг перед ним и его семьей. Поэтому в присутствии свидетелей я торжественно заявляю, что для меня нет никаких других законных царей кроме сына моего повелителя, царевича Александра и его матери царевны Роксаны. И мой долг до последнего вздоха с мечом в руках защищать их право на престол, да помогут мне в этом бессмертные боги Олимпа.

Сказанные Эвменом слова полностью лишали смысла ведения дальнейших переговоров и поэтому послы поспешили откланяться, что бы известить своих вождей о провале своей миссии.

У стоявшей за занавесом на ватных ногах царицы Роксаны, в течение всей беседы бешено колотилось сердце. Она страшно боялась, что Эвмен вдруг согласиться с требованиями послов, что означало неминуемую смерть ей и ее сыну. Роксана чуть не вскрикнула от радости, когда Эвмен отказал послам Европы и Эакида, после чего собрав в кулак всю свою силу, стала дождаться, когда шатер покинули все посторонние, включая царевича Александра. Только тогда, царица вышла из-за занавеса и позволив себе дать волю чувствам, обессилено рухнула в крепкие руки хилиарха.

От охватившего её волнения, Роксана никак не могла произнести ни одного связанного слова. Из ее горла выскакивали только горестные всхлипы вперемежку с рыданиями, а из глаз катились слезы. Эвмен тоже молчал, и крепко прижав царицу к себе, уверенным поглаживанием успокаивал её. Этим двоим, не нужны были слова, они прекрасно обходились и без них, великолепно понимая друг друга с полувзгляда.

Затрепетав в объятиях любимого человека, Роксана страстно припала к его шероховатым губам и двое любовников, слились в одном долгом поцелуи. Ах, как давно хилиарх не был близок с Роксаной, но сейчас он не мог позволить себе этой слабости. С явной неохотой Эвмен оторвался от царицы, нежно потрепал её щеку и ободряюще шепнул: — Я приду позже.

Роксана понимающе кивнула, и хилиарх поспешил проводить её за занавес. С минуты на минуту в шатер полководца должны были подойти таксиархи для выработки общей стратегии завтрашнего сражения.

Сразу после отбытия послов противника, хилиарх приказал произвести раздачу жалования воинам, справедливо полагая, что это еще больше сплотит ряды солдат вокруг него в столь важный момент.

Столь хитрый ход имел далеко идущие последствия; для хилиарха. Эвмен одновременно демонстрировал воинам свое полное доверие к ним как боевым соратникам, с которыми он завтра пойдет в битву. Вместе с этим, полководец точно знал, что теперь солдаты будут драться с врагом до последнего, отстаивая с оружием в руках свой обоз, где в походных сумках покоились их честно заработанные сбережения.

Начав воинский совет, Эвмен спросил таксиархов пехоты Каликрата и Полифема, о настроении среди их подопечных.

— Как отнеслись солдаты к появлению в нашем лагере лазутчиков противника призывавших переходить на сторону Кассандра? — задал очень волнующий его вопрос хилиарх, больше всего на свете опасавшийся удара в спину от своих солдат в предстоящем сражении.

— Они сами задержали их и передали в руки моей стражи хилиарх, — молвил Каликрат, — мои воины полностью преданы тебе и царевичу Александру и готовы доказать это в завтрашнем бою. Сам Одноглазый Антигон не смог поколебать их верность к тебе и наследнику Александру, а уж стратег Кассандр мало, что значит для них. Особенно после столь щедрой выплаты.

Все присутствующие понимающе переглянулись. По сведениям соглядатаев у мятежников было неважно с деньгами и для пополнения своей казны они основательно потрясли кладовые приморских городов Абидоса и Византия.

— Хорошо, — кивнул Эвмен, — твои слова греют мне душу. А как твои всадники? — поинтересовался он у Певкесты, командира катафрактов.

— Все готово для битвы хилиарх. Мои кавалеристы, как и прежде не подведут тебя в завтрашнем сражении.

Вслед за ним, не дожидаясь вопроса, подал свой голос скифский вождь Донафирс, присланный царем Силуром: — Мои всадники забросают стрелами любого, на кого укажет твой палец господин.

— Прекрасно, — подытожил Эвмен, — Я рад, что вы все готовы сражаться за справедливое дело и дело осталось лишь за малым победить.

Эти слова породили грусть в сердцах командиров прекрасно понимающих, что победить врага будет очень сложно. Эвмен прекрасно читал это на лицах своих товарищей.

— Наш враг ждет, что мы будем придерживаться победной тактики Александра, сильный правый фланг и неприступный пехотный центр. Я намерен отказаться от этой схемы и преподнести мятежникам небольшой подарок. Слушайте мой план.

Когда хилиарх умолк, почтение и трепет были написаны на лицах таксиархов, которые с большим интересом посматривали на индийца Тахмасиба, чьи слоны по замыслу Эвмена должны были сыграть главную роль в предстоящем сражении на равнинах Иса. Всех поразила смелость и новизна тактического построения, с которым Эвмен собирался завтра победить врага.

Посвящая таксиархов в свои замыслы, полководец ничего не сказал о флоте, который должен вскоре подойти к Эфесу во главе с правительницей Египта Антигоной. Исполняя приказ хилиарха, она тайно создала флот, с помощью которого Эвмен собирался полностью отрезать мятежников от Македонии в случаи, если война примет затяжной характер или для того, чтобы бежать с царицей и царевичем, если завтра его гениальная задумка не сработает.

Было уже далеко за полночь, когда Эвмен проскользнул в покои Роксаны с трепетом ждавшей его прихода. Как никогда нежна и чиста была их любовь в эту ночь. Оба хорошо понимали, что это может быть их последнее в жизни свидание, и поэтому в этот час они старались взять от жизни все возможное.

Не столь бурно проходила эта ночь у Европы. Пока Эакид и Кассандр обсуждали военные планы и последние донесения разведки, царевна была занята особым ритуальным гаданием. Вот уже несколько ночей подряд она видела во сне одну и ту же женщину, свою мать царицу Клеопатру. И хотя девушка никогда в жизни не видела ее лица, она точно знала это ее мать. Женщина ничего не говорила, а только с укором смотрела на Европу и осуждающе качала головой. При этом она делала некоторый знак рукой, как бы призывая Европу подойти ближе. Все эти видения крайне угнетающе действовали на царевну и поэтому, она решилась прибегнуть к помощи своего талисмана в тайную силу, которого она беспрекословно верила.

Оставшись одна, Европа извлекла из складок одежды свой оберег и произнесла над ним все положенные ритуалом заклинания, после чего тихо прошептала свой вопрос. Время, положенное гаданием для получения ответа уже прошло, но царевна все боялась прикоснуться к талисману, что бы узнать свое будущее, ибо вопрос был задан очень простой жизнь или смерть.

Наконец она рискнула прикоснуться к камню и радостно вскрикнула, талисман был очень горячим. Это говорило о том, что смерть девушки ее очень далека. Обрадованная результатом гадания царевна моментально уснула, едва только ее голова коснулась подушки

Ночь пролетела незаметно, и едва солнце озарило небосвод, в лагерях противоборствующих сторон закипела жизнь. Подобно разбуженному рою пчел воины покидали свои палатки, строились, завтракали, наполняя лагеря привычным гулом. Первыми свои позиции покинули кавалеристы спешившие занять заранее намеченные стратегами позиции перед началом сражения. Затем звенящей толпой лагерь покинула разношерстная пехота и все те, кто ее всегда сопровождал. После чего среди палаток наступала тишина вперемешку с тревогой.

Самые последние лагерь хилиарха покинули индийские слоны. Вместо обещанных восьмидесяти животных их было семьдесят пять голов, поскольку по неизвестно причине пять зверей неожиданно заболело и сдохло. Это известие сильно расстроила хилиарха, хотя число погибших боевых слонов не сильно затрагивало его планов сражения.

Оба полководца быстро и грамотно выстроили свои армии. Кассандр, как и предполагал хилиарх, отдал предпочтение обычному македонскому построению; фаланга по центру с сильным правым краем. Там полководец поставил ударный отряд катафрактов во главе с Эмпедоклом фессалийцем. Свой левый фланг с союзной конницей он доверил Кимону эпироту, близкого родственника Эакида.

В отличие от него, Эвмен решил частично отойти от столь излюбленного шаблона Александра и рискнул разбить своих катафрактов на два неравноценных отряда. Главный отряд под командованием Певкесты он разместил на своем левом фланге, намериваясь противостоять на этом месте удару фессалийцев, тогда как малый отряд во главе с Хриосидом хилиарх объединил со скифами и выставил на своем правом фланге. Сариссофоры Каликрата и гоплиты Полифема надежно закрыли центр, готовые сойтись с противником в лобовой атаке.

Впереди пехоты Эвмен разместил двадцать слонов, которым своей мощью предстояло разрушить монолит македонской фаланги. Остальные животные Тахмасиба держались в тылу, и как ни всматривался Кассандр в ряды войска хилиарха Востока, он не смог разглядеть их. Впрочем, стратег недолго ломал голову над этой загадкой, даже если большая часть зверей Эвмена, не передохла, как уверяли его специально засланные в лагерь хилиарха шпионы, противник ждало много неприятных сюрпризов. Помня сражение при Метилене, когда только благодаря подлой ловушке, хилиарх Востока смог перебить конницу Антигона, Кассандр решил щедро накормить Эвмена его же изобретением.

Желая упростить положение своих солдат перед огромными животными, стратег приказал скрытно разложить перед строем фаланги множество легких досок с коваными шипами, аккуратно присыпав ловушки свежее скошенной травой. Наступив на острые колючки, слоны непременно взбесятся и побегут обратно прямо на свою фалангу. Если же погонщики все же сумеют удержать животных в повиновении, на них обрушат свои дротики пельтеки, для которых слоны будут очень удобными мишенями.

Поэтому Кассандр приказал фаланге твердо стоять на своих местах и ждать развития атаки катафрактов. Стратег решил лично возглавить фалангу, оставив ради этого свою походную ставку, вблизи которой развивались штандарты мятежных вождей под небольшой охраной.

Вот Эвмен двинул своих животных в атаку и одновременно с этим, на левый край хилиарха обрушилась тяжелая кавалерия Певкесты. Она мчалась на врага стремительно и неудержимо, точно также как это делал в своих победоносных битвах царь Александру. Тяжелым тупоносым клином катафракты приближались к кавалеристам Певкесты, намериваясь поскорее опрокинуть врага и выйти в тыл хилиарху.

Скакавший в первых рядах Эмпедокл был молод и азартен и главным его кумиром был царь Александр, чей ратный подвиг он стремился повторить. С шумом и грохотом сшиблись два кавалерийских отряда, подняв вокруг себя плотные клубы пыли. Фессалийцы прирожденные всадники храбро атаковали своих противников, используя длинные копья и мечи. Всадники Певкесты отвечали яростным сопротивлением, но под напором фессалийцев стали медленно отходить.

Прошло еще несколько минут встречного боя, как неожиданно раздался громкий и пронзительный сигнал трубы и кавалеристы Эвмена, начали стремительно, словно по команде отходить в сторону. Эмпедокл немедленно бросился в погоню, стремясь окончательно разгромить правый край противника, что бы затем беспрепятственно заняться вражеской пехотой.

Под громкое улюлюканье кавалеристы Эмпедокла бросились преследовать противника, стремясь сократить расстояние между собой и беглецами, которые продолжали отступать влево плотным строем. Азарт атаки так увлек фессалийцев, что они не сразу заметили мощные фигуры слонов, неожиданно появившиеся на горизонте.

Пятьдесят зверей ровными шеренгами двигались наперерез Эмпедоклу, хищно поблескивая на солнце железными наконечниками на своих бивнях. Лишь несколько секунд сомневался фессалиец в выборе дальнейшей тактики, а затем смело повернул своих воинов в сторону слонов. Животных было слишком мало, что бы остановить многотысячный клин катафрактов.

Помня деяния Александра, в битве против царей Пора и Аграмеса, молодой Эмпедокл решился атаковать слонов, уповая на смелость и ловкость фессалийских всадников. Расстояние между противниками стремительно сокращалось и катафракты, уже выставили свои тяжелые копья для сражения со слонами, как случилось нечто неожиданное.

Чем ближе лошади подходили к слонам, тем больше они выходили из повиновения своих наездников. Животные буквально сбесились от вида огромных зверей мелкой трусцой сближающихся с ними. На всем скаку кони вставали на дыбы, брыкались, норовя скинуть с себя всадников и поскорее убежать от этих серых глыб. Столь необычное поведение скакунов за одну минуту сорвало атаку катафрактов. Задние ряды наехали на пытающихся совладать с буйством своих коней всадников передней линии и немедленно образовали огромную неуправляемую кучу, состоявшую из людей и животных. При этом бешенство, охватившее передних лошадей, незримой волной передавалось и тем скакунам, кто продолжал напирать сзади. Что только усиливало эту ужасную неразбериху.

Напрасно Эмпедокл пытался что-либо сделать, нити руководства выпали из его рук и дальнейшая часть, сражения было отдано на волю судьбы. Несчастный фессалиец совершенно не знал, что хитрый Эвмен, зная о непереносимости лошадями запаха слонов, приказал специально не чистить животных последние пять дней. В результате этого хода, от зверей так несло их экскрементами, что страдали даже люди сидевшие на них.

Зная, что лошадей невозможно приучить к столь сильным раздражающим ароматам, хилиарх распорядился повесить возле ноздрей своих скакунов специальные ароматичные бляшки, благодаря которым лошади Певкесты были совершенно не восприимчивы к этому газовому оружию. Кроме этого сам вид громадных животных очень пугал скакунов фессалийцев делая их совершенно неуправляемыми.

Видя столь явное расстройство в рядах противника, кавалеристы хилиарха незамедлительно сделали поворот, и сами обрушились на конников Эмпедокла. Теперь уже фессалийцы были вынуждены прогибаться под ударами мощного конного клина, неудержимо раскалываясь на две части. В этом Певкесте помогали лучники, находящиеся в башенках на слонах обрушившие свои стрелы на врага, как только позволило расстояние до них.

Избивая вражеских кавалеристов, Певкеста медленно, но верно теснил конницу Эмпедокла на слоновий строй, зажимая противника в тесный мешок. Поняв это, командир катафрактов попытался прорваться сквозь вражеские ряды, но не совсем преуспел в этом. Ведя на прорыв свою личную сотню, Эмпедокл неудачно сблизился со слоном. От запаха животного конь от страха резко взлетел вверх свечой и, не удержав равновесия, вместе с барахтающимся всадником рухнул на бок.

Последнее, что видел сквозь пелену дикой боли, застилающие глаза прижатого к земле телом лошади Эмпедокл были могучие ноги серого исполина неудержимо надвигающиеся на него. Однако в гибели командира был и свой плюс, часть слонов столпилось возле раздавленной лошади, и в их рядах появился спасительный просвет. Это было замечено фессалийцами из сотни Эмпедокла, которые рванулись на волю из гибельной ловушки. Когда погонщики сумели закрыть эту прореху в своих рядах, на волю вырвалось около пятидесяти всадников, которые стремглав устремились, прочь от места сражения. Певкеста слишком поздно разглядел беглецов и не стал высылать за ними погоню, полностью сосредоточившись на уничтожении оставшихся катафрактов.

Кроме прорвавшихся сквозь слоновий строй конных, лишенные командира всадники Кассандра недолго оказывали сопротивление врагу и вскоре они обратили свои спины. Теперь уже Певкеста бросился в погоню за ускользающей добычей, которая так же посчитала за лучшее покинуть поле боя.

Еще не улеглась пыль от умчавшейся в погоню кавалерии, как слоны Тахмасиба начали новое перестроение, чтобы напасть на правый фланг диадохов теперь полностью лишенного конного прикрытия. Выстроившись в серый гигантский клин, направляемые погонщиками, исполины животного мира устремились на гоплитов Кассандра прикрывавших фланг сариссофоров, которых ждало тяжелое испытание на прочность.

Пока тяжелая кавалерия билась между собой, сражение при Ипсе шло своим чередом. Выставленные впереди наступающей фаланги двадцать слонов во главе с Лисипом угодили на коварную ловушку Кассандра, в виде множества острых шипов. Но не все было, так как рассчитывал стратег.

Все дело испортили погонщики животных, которые по мере приближения к зеленой траве почему-то стали притормаживать своих зверей, выпустив вперед только двоих. Именно эти махины и испробовали гостинцы македонцев на своих нежных лапах. Один из слонов резко взревел и рванулся в сторону, с каждым шагом оставляя за собой кровавые следы, другой поранил только одну ногу и погонщик сумел быстро утихомирить животное.

Первый же слон полностью вышел из-под контроля погонщика, повторно наступив на спрятанные в траве шипы, и стал к всеобщей радости македонцев беситься. Сначала он бросился на своих собратьев, а затем на фалангу Эвмена приближающуюся к противнику. Кассандр уже предвкушал хорошую бойню, но погонщик слона не дал стратегу насладиться этой картиной. Ловким движением руки он с размаха вогнал в голову животного острый бронзовый клин, который полностью вбил с трех ударов. Не добежав до строя гоплитов с десяток шагов, слон рухнул на землю в последний момент, сбросив с себя лучников в башенке.

После обнаружения ловушки, слоны остановились на какое-то время, а затем дружно устремились на левый фланг, где шло отчаянное конное сражение между отрядом Хриосида и Кимона. Катафракты хилиарха вместе со скифскими всадниками медленно преодолевали сопротивления эпиротов, которые были не столь искусными наездниками как дети степей. Появление слонов внесло окончательный перелом в этот неравный поединок, и Кимон был вынужден отступить.

Хриосид бросился в погоню за эпиротами, стремясь превратить отступление врага в повальное бегство, и вскоре добился желаемого. Неудержимые же скифы, совершив обходной маневр рядов фаланги, прорвались в тыл Кассандру и устремились к богатой палатке мятежных вождей с гордо развивающимися флагами. Завидев легкую добычу, степняки сломали строй, разделившись на несколько мелких отрядов соревнующихся между собой за право первым захватить главный приз. Первые всадники уже приближались к заветной цели, как неожиданно угодили в новую ловушку македонского стратега.

Это были те же коварные доски, но теперь утыканные гвоздями. Кассандр блестяще использовал прежний ловкий ход Эвмена, устроив убийственное препятствие для вражеской кавалерии. Два десятка скифов моментально лишились своих скакунов, и сами были убиты пельтеками, которые спрятанные в шатрах выскочили на добивание противника. Забросав дротиками детей степи, они стали ждать приближения новых врагов. Так был раскрыт третий сюрприз Кассандра, так как в шатрах Эакида и Европы не было.

Но то, что сработало при Метилене, то пропало даром при Ипсе. Вся задумка мятежного стратега строилась на прорыве вражеских катафрактов движущиеся огромной неповоротливой массой. Попавшиеся в ловушку скифы были легкой кавалерией, при этом скакавшие не единым строем. Едва только они увидели гибель своих товарищей, как стали тормозить и никто более, не попал на смертельные доски.

Этому способствовали сами кони степняков низкорослые, маленькие и чрезвычайно подвижные. Быстро развернувшись, скифы стремительно отступили на безопасное расстояние, после чего немедленно принялись обстреливать пельтеков из своих дальнобойных луков. Те, в свою очередь, прикрывшись щитами, стали метать дротики в неприятеля, стараясь при этом сократить разделяющую их дистанцию.

Так сражаясь с легкой конницей, пельтеки были оттянуты от фаланги, которая продолжала ждать наступления гоплитов Эвмена. Для поднятия духа солдат, Кассандр приказал македонцам петь одну из боевых песен сложенную еще при деде царя Александра. Грозным эхом проносилась она с одного края фаланги на другой, а вражеские гоплиты все еще не наступали.

Вместо них на левый край фаланги обрушились слоны, которые уже перестроились после бегства союзной конницы и теперь решили испытать прочность гоплитов Кассандра. Покачивая стрелковыми башнями, слоны неторопливо приблизились к македонцам и без всякой остановки врезались в их ряды. Эти огромные серые массы за одну минуту раскидали в разные стороны бойцов передней линии, топча их ногами, хватая хоботом и подбрасывая людей вверх мощными бивнями.

Увидев плачевное состояние своих гоплитов, пельтеки моментально прекратили азартное преследование скифов, и бросились на помощь товарищам, намериваясь прогнать своими острыми дротиками четвероногих бойцов. Но едва только пельтеки повернули назад, как кавалеристы прекратили ложное отступление и начали немедленное сближение с македонцами, забрасывая их своими стрелами. Когда же стало ясно, что это не останавливает пельтеков, несколько скифов спешились, и принялись разрушать линию защиты из досок с гвоздями.

Видя эту угрозу, часть пельтеков приостановила свое движение и бросилась на защиту оборонительного сооружения Кассандра. Степняки дали по ним прицельный залп, после чего возобновили свой отход, не давая возможность македонцам отойти от защитной линии на помощь товарищам. Пока пельтеки решали столь сложную для себя задачу, крик ужаса и скорби потряс правый фланг македонских войск.

Это пятьдесят слонов Тахмасиба ударили по гоплитам прикрытия фланга сариссофоров. Разгоряченные битвой с конницей Эмпедокла и раззадоренные запахом свежей крови, звери сами стали набрасываться на воинов, круша их стройные ряды. Хуже всего было то, что десяток слонов обошел прикрытие из гоплитов и оказался в тылу фаланги сариссофоров. На их пути не оказалось спрятанных досок с шипами или гвоздями, у стратега просто не хватило времени их изготовить.

Скованные на левом фланге атаками скифов и слонов Лисипа, пельтеки, эта наиболее эффектная для борьбы со слонами часть македонского войска, уже была не в силах предотвратить разгром фаланги. Подобно гигантскому тарану, врезавшемуся в толпу людей, слоны Тахмасиба быстро и уверенно разрушали монолитность войск стратега Кассандра.

Прошло совсем мало времени, и фаланга македонцев треснула подобно скорлупе ореха. Стройные ряды воинов смешались, делая длинные сариссы бесполезным оружием, заставляя солдат бросать их и обнажать мечи для защиты своей жизни. Позабыв обо всем люди, были заняты борьбой с огромными животными сеющих в их рядах смерть и ужас. Именно в этот момент Эвмен наконец-то дал команду Каликрату к атаке фалангой, которая обрушила всю силу своих сарисс на бесформенную массу людей.

Напрасно начальник стражи предлагал своему стратегу горячего жеребца для спасения жизни. Кассандр гневно отверг это недостойное средство и, обнажив меч, отважно ринулся в сердцевину сражения, видя свое спасение только в одном, разгроме врага. Еще храбро бились воины стратега на левом фланге, еще из последних сил под ударами вражеских сарисс держался центр, однако сражение уже было проиграно. Мощный вал вражеских сил уже окончательно сломал правый фланг войска мятежников, что бы подобно молоту прижать их к смертельной наковальне фаланги Каликрата, гибель македонцев была лишь вопросом времени.

Слабым утешением для воинов Кассандра был успех пельтеков, которые даже в половинчатом составе сумели успешно отбить атаку слонов на левом фланге. Три зверя были убиты, а остальные позорно бежали от острых дротиков метателей. Сразу же в образовавшуюся брешь хлынул поток людей. Бежали гоплиты, пельтеки, лучники и даже сариссофоры из задних рядов, бежали все, кто только мог ради спасения своей жизни.

Все они спешили вырваться из железных тисков ловушки хилиарха, пока путь к спасению не будет закрыт скифами и конницей Хриосида вернувшегося на поле битвы после окончательного разгрома эпиротов. Желание спастись было столь велико, что Хриосид смог заткнуть эту дыру, только призвав на помощь Лисипа, чьи погонщики с большим трудом смогли вновь направить своих животных на бегущего врага. После этого железное кольцо уже плотно охватило остатки войска стратега Кассандра, методично перемалывая его подобно огромной амебе.

Однако участь прорвавшихся сквозь ряды противника солдат была далеко незавидной. Когда им казалось, что худшее уже позади, на поле сражения вернулся Певкеста со своей конницей. Он не сумел догнать бежавшей от него катафрактов Кассандра, которые сумели благополучно ускакать в сторону Эфеса. Раздосадованный этой неудачей, Певкеста выместил всю свою злобу на пехоте нещадно круша воинов противника на протяжении многих стадиев.

Когда побоище было закончено, Эвмен приказал искать Кассандра, Эакида и Европу. Тело несчастного стратега было опознано лишь по богатым доспехам, поскольку голова Кассандра была полностью оторвана, мощным ударом слоновьего бивня. Самозваных царей долго не могли нигде обнаружить, пока один из раненых катафрактов Эмпедокла не поведал победителям, что разыскиваемые лица были в числе тех, кто сумел ускользнуть от кавалеристов Певкесты.

Едва Эвмен услышал это известие, как он приказал немедленно выслать в погоню за беглецами вездесущих скифов, а через четыре часа и конницу Певкеста дав его воинам небольшой отдых и смену коней. Только после этого хилиарх направился в лагерь, где его уже радостно ждала Роксана, оставленная там с сыном под надежной охраной. И хотя все наперебой поздравляли Эвмена, хилиарх прекрасно понимал, что до полной победы еще очень и очень далеко. Уж такое было неспокойное время.

Глава IX. По синему морю навстречу неизвестности.

Вот уже несколько недель флотилия Неарха стояла у огромного мыса, который словно каменный нож вгрызался в бескрайние просторы моря. Здесь собрались те немногие корабли, которые сумели пережить страшную бурю, возникшую на пути македонской эскадры, когда она проходила огромную пустыню, протянувшуюся гигантской полосой вдоль всего побережья континента.

Покинув реку с каменными столбами, моряки продолжали держаться курса строго на юг. Огромный океан медленно и величаво вздымал свои пологие волны, плавно качая македонские корабли, на изумительно прозрачной синей воде. Мореходы изнывали от сонной влажной истомы, которая исходила от этих вод подогреваемой невыносимо слепящим солнцем. По ночам люди с интересом разглядывали звездное небо, которое полностью изменилось за время плавания. Исчезли привычные ночные ориентиры и теперь кормчим, приходилось срочно изучать новые созвездия и привыкать вести суда по новым звездным маякам.

Погода миловала моряков Неарха своей тишиной, но царский наварх был постоянно готов, что эта благодать может закончиться в любую минуту. Подтверждением этого стала ужасная трехдневная буря, принесшая с собой холодный воздух и огромные волны, которые легко смогли бы потопить весь македонский флот окажись он на их пути. На счастье путешественников в это время они находились в хорошо укрытой бухте и на их долю выпала лишь резкое похолодание и противная качка.

Неарх с трепетом наблюдал, как мимо них проноситься это буйство морской стихии и благодарил судьбу за возможность избежать встречи с разбушевавшимся могучим Посейдоном. Стоя в лазурных водах залива, моряки активно осматривали холмистые берега, запасаясь, свежей водой, фруктами и мясом полосатых зебр бывших здесь в огромном количестве. Местное население относилось к морякам вполне дружелюбно и стычек с ними не происходило. Наблюдая за ними, Неарх сделал вывод, что у этих племен нет своей государственности, и они живут своими маленькими мирками.

Последней остановкой перед губительной пустыней была на берегах небольшой речушки, которая сбегала в океан с близь лежащих гор. Окруженная зарослями редкого трехметрового тростника она выносила свои воды на ослепительно белый песчаный берег океана, как прощальный привет от спокойной жизни, что оставалась за этой невидимой границей.

Здесь моряки встретили множество нагих чернокожих женщин запасающихся водой в сосуды из огромных тыкв. Завидев белокожих моряков, негритянки почти лишенные одежды испуганно сжались в кучку, бросая в сторону жалостливые взгляды. В моряках вначале взыграла мужская похоть от длительного воздержания, но едва только девушки стали улыбаться им, как сокровенные желание сразу испарились.

С ужасом для себя мореходы увидели, что великолепные белые зубы девушек были изувечены. Передние резцы были тщательно выпилены треугольником, а верхние и нижние клыки и вовсе отсутствовали. Пока мужчины переваривали увиденную картину местной красоты, голые водоносы подхватили свои сосуды и бросились бежать в заросли тростника. Когда же некоторые отчаянные головы бросились за ними вдогонку, то неожиданно поплатились за это своим здоровьем. Острые колючие стебли, усаженные шипами неимоверной остроты, немедленно серьезно поранили руки и плечи разгоряченных моряков, тогда как обнаженным телам негритянок не причинил ни малейшего вреда. Такое явление было расценено, как чудо и мореходы поспешили убраться прочь, поскорее пополнив запасы воды.

Огромная пустыня встретила македонскую эскадру не только своим изнуряющим жаром, но и другой смертельной опасностью. То была губительная полоса прибоя, приветствовавшая моряков сначала отдаленным гулом, а затем по мере приближения оглушительным ревом. Прорываясь сквозь подводную каменную гряду, ток воду издавал ужасные звуки, заставляя сердца моряков трепетать от страха. Неарх приказал держаться как можно дальше от берега, справедливо опасаясь возможной гибели кораблей случайно приблизившихся к гибельному барьеру.

За время плавания в этих опасных водах, моряки с тревогой наблюдали за берегом и с каждым новым днем и души наполнялись тоской. Подводный риф упорно продолжал тянуться вдоль побережья, становясь непреодолимым барьером между мореходами и землей, не позволяя им в случаи необходимости причалить к берегу. Наварх с большой тревогой считал запасы пресной воды и приказал вести тщательную экономию.

Беда случилась неожиданно. Ещё недавно светившее солнце разом затянулось темной пеленой туч, а стоявшая жара сменилось резкой прохладой. Холодное дыхание южного Борея заставило моряков броситься за теплой одеждой, столь резкий был контраст. Холодный ветер с юга стал монотонно дуть в сторону севера, заставляя команды кораблей свертывать паруса и идти только на веслах.

Небо с каждой минутой все больше и больше наливалось черной краской и когда, этот цветовой фон облаков достиг своего максимума, на эскадру обрушился гром и молнии вперемешку с тугими струями дождя. Вместе с этим стало волноваться океанская гладь, теперь она вскипала большими волнами, которые с каждой минутой все нарастали по своей высоте. Темные валы воды играючи перескакивали через борта судов, нещадно заливая их палубы и гребцов. Вода бурными потоками устремлялась в трюмы кораблей, несмотря на все усилия экипажа.

Сила бури неустанно нарастала, свист холодного ветра превратился в адски рев, а гребни волн становились все круче и круче. Эскадру Неарха за считанные минуты разбросало в разные стороны подобно пригоршне соломы. Не было уже единого строя, и каждый корабль плыл сам по себе. Флагман вместе с несколькими кораблями продолжал упорно пробиваться на юг, ища спасение у берегов. С мольбой сотни глаз вглядывались в очертания земли в надежде увидеть потаенную бухту для своих судов.

Качка тем временем продолжала увеличиваться и первыми ее жертвами, стали дозорные галеры. Огромная десятиметровая волна, взметнувшись ввысь над кораблем, с грохотом обрушилась вниз, навсегда погребая в своих страшных объятиях судно со всем экипажем. Вслед за этим словно по команде волны стали топить и переворачивать и другие корабли македонской эскадры. С ужасом и отчаянием наблюдали моряки, как стремительно исчезают в пучине их товарищи и друзья. Словно невидимый чудовищный трезубец Посейдона выбивал очередную жертву из их числа, увлекая в одно мгновение в клокочущую пучину.

Некоторые, из судов решив спастись, направили свои корабли прямо к берегу, видимо от страха позабыв о коварной каменной ловушке. Ни одно судно не смогло преодолеть благополучно зубья подводного дракона, либо потонув при подходе к полосе прибоя, либо пойдя ко дну по ту сторону коварной гряды разломившись от удара о камни.

Большая часть экипажа все же смогла выплыть из стремительных водоворотов и выбраться на песчаный пляж, совершенно не подозревая, что вместо спасения они только обрекали себя на мучительную смерть от жажды.

Наварх не молил безумного бога морей о милости к себе, ему было некогда возносить молитвы небесам, вся его кипучая деятельность была направлена на спасение флагмана и его команды. Благодаря своей конструкции и размерам корабль наварха еще держался на воде каждый раз, с честью выходя из столкновения с волнами, но критянин понимал, что долго он не продержится. Проникающая внутрь вода с каждым разом утяжеляла корабль и со временем, он обязательно перевернулся бы.

Судьба иногда бывает, милостива к упрямцам и фанатам, посылая им спасение в самый последний момент. Так было и на этот раз. Словно по мановению свыше мощный порыв ветра сдвинул в сторону дождливую пелену и взору моряков, предстала искомая бухта хорошо укрытая от морской стихии. Вырвавшийся из груди моряков крик радости был больше похож на стон смертельно раненого зверя нашедшего спасительную нору от безжалостных охотников.

Как они оказались в спасительном месте, мало кто из моряков наварха помнил, для всех время смещалось в один обесформленный комок, наполненный страхом и ужасом, робкой надеждой на спасение. Им вторично повезло, что подводная гряда отступила резко вниз, и корабли смогли приблизиться к побережью без помех. Как только суда вошли в бухту, ветер сразу стал не таким сильным, а волны только толкали в борта судов, но не делали попытку их опрокинуть.

Критянин судорожно рассматривал бухту в поисках других кораблей и его сердце, наполнялось горечью и отчаянием от постигшей его утраты. Слезы заструились по его и так мокрому лицу, обильно смешиваясь с соленой влагой моря. Сейчас он мог дать себе проявить простую человеческую слабость хотя бы на некоторое время. Из всех кораблей его многочисленной флотилии уцелело девять судов, включая, его флагман.

Напрасно моряки ждали еще два дня в надежде, что какой-то отбившийся корабль заглянет в бухту спасения. Никто из участников похода не смог пробиться вслед за своим навархом, на веке сгинув в морской пучине. Буря стихла на второй день, и вновь засветило солнце, из глубины континента подул теплый живительный ветерок и уже ничто, не напоминало о случившейся трагедии. Больше оставаться в бухте корабли не могли, поскольку испытывали, большие проблемы с питьевой водой. Сошедшие на берег разведчики не обнаружили никакого пресного источника, несмотря на самые тщательные поиски. Среди знойных песков, они обнаружили только одну дорогу, вымощенную потрескавшимися от времени плитами, о чем было немедленно доложено Неарху. Он долго размышлял над столь неожиданной находкой, однако не рискнул отправить вглубь пустыни людей, боясь потерять время, а с ним и драгоценную воду.

И вновь безжизненный берег заструился вдоль левого борта его флагмана, принимая на себя жар нескончаемой пустыни, грозившей морякам ужасной смертью от жажды. Неарх со страхом и внутренним содроганием дважды в день измерял запасы воды на корабле, и каждый вечер, засыпал с надеждой, что завтра им повезет.

Весь запас провианта составлял из фиников и сухарей, которые моряки тщательно укрывали от морской воды в специальном бочонке. Некоторое подспорье морякам составляли морские обитатели моря, которые в большом количестве обитали в этих водах и подплывали так близко к судам, что предприимчивые мореходы стали бить их баграми и еще живыми затаскивать на корабль. Свежее мясо животных придавало людям бодрость, но только на время, неудержимо снижающиеся запасы воды сводили на нет, все радости морской жизни.

Однако больше всего измученных моряков потрясло появление в один из жарких дней плавания второго солнца на небе. Оно появилось внезапно, моментально повергнув всех моряков в священный трепет. Гребцы бросили весла, и корабли некоторое время дрейфовали по океанскому простору предоставленные воле волн. Так продолжалось до тех пор, пока не пришедший в себя наварх, гневным голосом призвал боцмана восстановить порядок среди гребцов. Только после сильных тычков и ударов гребцы пришли в себя и стали грести, с опаской поглядывая через плечо на солнечного двойника, находившегося в противоположной стороне от дневного светила. Многие из моряков готовились к смерти, расценив этот знак, как предупреждение от бессмертных богов и Неарху стоило огромных трудов убедить мореходов в благоприятности этого явления и плыть дальше.

Судьба вновь улыбнулась путешественникам, когда до полного истощения запаса воды осталось всего два дня. С мачты корабля дозорные увидали большую реку плавно и величаво выносившую свои живительные воды на просторы океана. С огромной радостью моряки сошли на сушу с одним единственным желанием досыта напиться. Здесь они встретили новую расу, сильно отличавшуюся от той, что они встречали ранее. Цвет кожи местных аборигенов был желто бурым, и костистый нос сильно отличался от уже ставшего для моряков привычным приплюснутого носа негров. Волосы на голове были редкими и завивались мелкими колечками подобно шерсти баранов.

Желтокожие люди издавали щелкающие звуки, что разительно отличалось от речи жителей джунглей возле реки с каменными столбами. Создавалось впечатление, что аборигены заикаются, произнося приветственные слова. В отличие от негров джунглей, они занимались скотоводством, активно разводя буйволов и других животных себе на пропитание. Заики безвозмездно угостили белокожих гостей молоком своего скота, и этот напиток показался для моряков Неарха божественным, после их длительного скитания по морю. Они жили в круглых деревнях и ветхих жилищах обмазанных сверху глиной, что было очень необычным для македонцев.

Неарх еще бы долго мог наслаждаться гостеприимством заик, но два его корабля требовали скорого ремонта, а в дельте реки не было необходимых условий. Поэтому после трех дней отдыха, наварх решил сниматься с якоря и плыть дальше. Потеря флота сделала Неарха очень осторожным при контакте с аборигенами, поскольку их численный перевес стал очень ощутимым для македонцев.

Еще два раза приближались корабли к океанскому побережью и всякий раз они встречали желтокожих заик, которых потрясало явление из моря людей с белым цветом кожи и блеск их железного оружия. Благополучно получив провиант, мореходы в спешке покидали берег и уходили в свое бесконечное плавание.

Так плывя в видимости береговой линии, моряки открыли ее новый поворот на восток и вместе с этим прекрасную бухту, не только с двух сторон укрытую от океана, но и отгороженную от всего материка большой горой. Вид этой горы был столь необычен, что он немедленно был приписан деятельности богов. Ведь никто кроме них не мог столь аккуратно срезать верхушку могучей горы, оставив от нее лишь один остов. Он был ровный подобно гигантскому столу или кирпичу, так равен был его верх, прекрасно просматривающийся со стоны моря.

Именно в этой бухте Неарх смог спокойно провести ремонт своих судов, благо подручного материала было, хоть отбавляй. Все склоны столь удивительной горы были покрыты густыми зарослями леса. Местных жителей здесь было мало и поэтому Неарх, без боязни разрешил почти всей команде съехать на берег и построить временный лагерь. Истосковавшись по суше, моряки с радостью занялись ремонтов своих судов, довольные возможностью вновь побыть на твердой земле. Корабли крепчали от людских забот, обретали вторую молодость и готовились в скорое время отплыть на восток ради исполнения воли великого Александра.

Сам же великий государь, покоритель Ойкумены и Потрясатель Вселенной плыл строго на север в составе малой эскадры вместе с верным Гегелохом и египтянином. На всем своем пути македонская флотилия не потревожили ужасные бури и ураганы, которые прежде страшным серпом собрали дань великому Посейдону. Численность кораблей царя сильно уменьшилась, поскольку, покидая острова Блаженства, Александр оставил большую часть своих судов стратегу Деметрию, на которого он возложил титул правителя этих мест. Всего пять кораблей оставил себе божественный Александр, решив, что этого числа судов ему вполне хватит, что бы достигнуть устья Ганга, как ему обещали индийские купцы и вездесущий Нефтех.

Более полно изучая Суматру, царь совершил плавание вдоль всего побережья этого огромного острова. Малайцы не сразу признали над собой новую власть белого человека и поэтому, во время остановки македонского флота в дельте реки Хару царю пришлось с помощью солдат приводить к покорности жителей второго города Суматры Лангасы.

Когда гоплиты, сойдя с кораблей, только приблизились к стенам города, недовольные появлением незнакомцев малайцы обрушили на них поток гневной брани, а в головы воинов из сбежавшейся толпы полетели всевозможные объедки, камни, палки и прочий мусор включая дохлых кошек. Покоритель Ойкумены решил незамедлительно продемонстрировать жителям Лангасы, что подобное поведение в отношении его воинов недопустимо и чревато последствиями. Монарх, надежно прикрытый щитами своих оруженосцев, громко отдал команду и, воины, обнажив клинки и поддержанные дротиками пельтасков, ринулись на безоружных людей, безжалостно уничтожая любого, кто только оказывался на их пути.

Более трехсот человек было перебито возле городских ворот ради вразумления малайцев. Напуганная толпа моментально снесла охрану ворот, и македонцы без труда проникли в город. Царь строго настрого запретил гоплитам грабить город, и грозно звеня доспехами, солдаты вышли на главную площадь, где в страхе сбившись в кучу, стояли главные люди Лангасы. Быстро определив монарха в толпе солдат, они спешно упали к ногам завоевателя, с мольбой протягивая руки к его пурпурному плащу. Александр был милостив к своим новым подданным и подарил им жизнь в обмен, на весь городской запас пряностей приготовленный для торговли.

Благодаря индийским купцам воле государя была быстро доведена до властей Лангасы, и все закончилось спешным признанием власти нового повелителя. Преподнесенный малайцам урок хорошо усвоили жители третьего, самого южного города Суматры Паданга. Едва только корабли Александра приблизились к нему, и весть достигла ушей правителя города, навстречу монарху в спешном порядке была отправлена делегация, которая радостными криками приветствовала царя.

Город сильно пострадал от набегов южного соседа владыки Сариопутри и смог преподнести Александру очень скоромные дары, которые македонец с благодарностью принял. Судьбе было угодно подарить македонцу возможность продемонстрировать свое военное могущество и перед жителями Паданга. Пока шли переговоры, на третий день прибытия кораблей Александра, неугомонный Сариопутри совершил новый набег на Суматру. Уже над морем взошло солнце, когда множество быстроходных лодок пересекло небольшой пролив, отделяющий остров Яву от Суматры устремились к Падангу.

Подобно азартному игроку, еще недавно разбитый правитель, спешно собрал новое войско и решил вновь попытать воинского счастья в надежде полностью отыграться, за свои прежние неудачи. Властителя Магавати не испугало появление чужих кораблей у южных берегов Суматры. Понадеявшись на свою новую армии, Сариопутри решил смело атаковать суда Гегелоха.

Наварх ничуть не испугался многочисленного врага, имея в запасе ветер, Гегелох сам пошел на сближение с врагом. Выйдя на удобные позиции, македонцы сначала расстреляли из катапульт ближайшие к себе цели, а затем принялись топить лодки с помощью тарана. С ужасом наблюдали малайцы, как стремительно тонут и горят их быстроходные лодки, как чужие корабли умело топят их суда при этом, оставаясь невредимыми от столкновений, и ловко уклоняются в сторону при невыгодном положении для себя.

Сариопутри извлек нужный для себя урок после повторного прохождения македонских кораблей через его многострадальную лодочную армаду. Не желая признать поражение и отойти, неугомонный властитель решил высадиться на острове и захватить Падангу со стороны суши. Но и здесь судьба жестоко посмеялась над ним.

Продолжая преследовать врага, Гегелох буквально вытеснил противника на сушу, при этом перевернув или уничтожив еще не одну лодку яванцев. Сариопутри стоя на берегу еще долго гневно потрясал кулаком в сторону кораблей Гегелоха, в ожидании, когда его воинство приведет себя в порядок для броска на Падангу.

Сам Александр не участвовал в этой битве, полностью доверив командование фалангой Деметрию, и тот не подвел своего монарха. Гоплиты с блеском отразили набросившихся на них малайцев, быстро образовав перед своим строем груду окровавленных тел. Простаты и гоместы зорко следили за своими шеренгами, подмечая малейший сбой в работе машины смерти, и моментально исправляли его.

Выдержав бешенный, но малоэффективный натиск противника на свои ряды, македонцы по приказу стратега сами перешли в атаку и быстро сломили сопротивление вражеский бойцов. Ошеломленные контрударом малайцы ничего не смогли противопоставить напору железной шеренги гоплитов, которые с упоением кололи и рубили замешкавшихся малайцев, вселяя в их сердца чувство страха и ужаса перед собой.

Малайские войны уже видевшие смерть своих товарищей на море не смогли долго сопротивляться ужасающей атаке царских гоплитов. Вскоре строй воинов правителя Магавати развалился и они, трусливо бежали. Судьба самого Сариопутри так и осталась неизвестной. Его тело не было опознано в кровавом месиве погибших яванских воинов, возможно, он сумел укрыться в горах Суматры или был в числе тех немногих, кто рискнул сесть в лодку и попытался прорваться сквозь морской заслон Гегелоха. Все яванские беглецы, плывшие на лодках, были уничтожены экипажами кораблей, которые играючи топили беглецов, отрабатывая на них элементы таранного боя. Так или иначе, победа была одержана и мало кто из яванцев смог вернуться домой.

Желая закрепить свой успех, Александр на другой день сам пересек пролив и высадился на Яве. Магавати встретила Потрясателя Вселенной закрытыми воротами и многочисленной толпой густо облепившей деревянные стены города. Вначале переговоры не дали нужного результата, яванцы категорически отказывались говорить с индийскими толмачами о признании над собой власти Александра. Их даже не убедили пленные, захваченные македонцами под стенами Паданги и специально привезенные на остров царем.

Видя несговорчивость противника Александр, приказал обстрелять город огненными снарядами в надежде, что это вразумит жителей. Со страхом и любопытством смотрели жители Магавати на диковинные машины, приблизившиеся к стенам города. Прошла минута, и в их сторону стремительно полетели глиняные горшки, точно разбившиеся в толпе зевак смотревших на действие врага.

Крики ужаса наполнили Магавати, когда огненное содержимое этих горшков стало пожирать людей и город. Охваченный яростью, комендант города дал приказ открыть ворота и жестоко наказать чужестранцев. Но едва только тяжелые резные ворота распахнулись в разные стороны, как на головы воинов вновь упали проклятые огненные сосуды вместе с огромным бревном, моментально погубившим с десяток воинов.

После этого переговоры прошли для Александра более успешно, яванцы согласились признать власть ужасного белокожего человека и спешно преподнесли ему богатые дары из золота и драгоценных камней.

Вот так закончилось покорения островов Блаженства. Александр отдал всю власть над новым царством в руки Деметрия, пообещав как можно скорее прислать ему новых солдат из Индии. Для укрепления дальнейшей власти своего сатрапа, монарх оставил ему почти весь свой флот, с помощью которого Деметрий собирался полностью контролировать два завоеванных острова, и если позволят обстоятельства захватить третий, что как выяснил Нефтех, расположен немного восточнее от Суматры.

Закончив свои географические и политические изыскания, Александр решил покинуть острова Блаженства, поручив Деметрию полностью закрепить южный форпост своего царства.

И вновь потянулась прибрежная линия теперь уже вдоль правого борта александрового флагмана густо заросшая тропическим лесом с его многообразными представителями местной флоры. Вскоре скрылся из глаз берег огромной Суматры, чьи далекие очертания все же продолжали маячить на горизонте еще несколько дней.

Индийские купцы уверенно предсказывали то или иное изменение берега, и оно всегда сбывалось, подтверждая правоту их слов. Быть искренними с великим царем, индусов побуждал не только страх смерти, но и запах прибыли, которую Александр посулил им от продажи захваченных им запасов пряностей.

Вскоре берег в очередной раз вильнул причудливой дугой и македонские корабли, вошли в огромный залив, в который впадала еще одна могучая горная река под названием Иравади. Со слов индийцев здесь находилось царство Суваннабхуми с их главным городом Татоном. Населяли это речное царство племя монов, по своему виду напоминавшие жителей дельты реки Меконг, от войны с которыми египтянин сумел отговорить Александра. Индийские торговцы уже имели хорошо налаженный контакт с монами, и это позволило македонскому посольству сойти по трапу на берег.

Когда решался вопрос, кто возглавит посольство, с Александром случился неприятный казус. Впервые за многие года, Александру предстояло посетить чужой город не как завоевателю, а в ранге мирного посла. Это было столь непривычно для монарха уже давно привыкшего к проявлению покорности перед ним всеми и вся, а теперь нужно было приветствовать какого-то вождя захудалого какого-то царства как равного себе. Подобного положения дел монаршая гордыня снести не могла и на переговоры, был отправлен Нефтех вместе с Аристоником.

Оба назначенные в посольство покорились царской воли и вскоре отправились к правителю монов в окружении двух шеренг воинов одетых в доспехи из костяных пластин. Впереди шли индусы, затем Аристоник с двумя воинами процессию замыкал Нефтех над которым, как главой посольства моны раскрыли большой зонт, а сзади гордо вышагивал знаменосец с царским орлом. В таком порядке посольство Александра пешком миновало почти весь город монов, и подошло к высокой деревянной стене, окруженной еще частоколом из тисового дерева.

Внутри крепостницы находился великолепный деревянный дворец, покоящийся на каменной платформе. Опытный глаз Нефтеха сразу заметил среди дворцовых построек, видневшихся на заднем плане большие конюшни и стойла для слонов. По знаку начальника караула послы стали медленно подниматься по широкой лестнице и вошли под широкую тройную крышу, покоящуюся на множестве золоченых деревянных колонн.

В конце огромного зала возвышался Львиный трон, знак власти местного правителя. Справа и слева от него стояли два трона поменьше, и они тоже были пусты. Зато по обеим сторонам толпилась придворная толпа в парадных одеяниях. Все тихо перешептывались и от этого, по дворцу разносилось тихое гудение.

Когда Нефтех и Аристоник встали в центр зала, неожиданно заиграла музыка, и в зал вошел пожилой мужчина с золотым шлемом на голове и одеждах усыпанных драгоценными камнями. Вслед за ним шествовала королева и любимая дочь правителя Татона. Чинно поднявшись по ступеням, они подошли к тронам, и расселись согласно дворцовому этикету.

Нефтех великолепно справился с ролью великого посла. Правда, сказать правитель и брахманы Татона приняли египтянина за самого Александра, так величественно держался царский советник перед ними. Он со вниманием выслушал витиеватую приветственную речь правителя Мондалая и так же учтиво отвечал ему. Для расширения торговых связей Нефтех попросил разрешение на остановку кораблей Александра в гавани Татона, и правитель обещал рассмотреть его просьбу.

Весь разговор проходил в вежливых тонах, за которыми угадывалось настороженность правителя монов в отношении чужестранцев прибывших на столь огромных по их меркам кораблях. Мощь флота Александра заставляла его играть роль радушного хозяина, готового впрочем, в любой момент умертвить послов в случаи, если они покажутся опасными для царственного дома.

Советник прекрасно это понял по коварному блеску глаз и сделал все, что бы в его словах не было ни малейшего намека на угрозу местному царьку. По сути дела македонцам была нужна только одна питьевая вода, да неуемная царская потребность в познании окружающего мира. Поэтому советник, получив обещание от правителя монов, полностью удовлетворился этим и преподнес царьку подарок, полное вооружение македонского гоплита.

Со смесью страха и любопытства рассматривал правитель монов этот диковинный доспех и в свою очередь одарил гостя небольшой золотой статуэткой диковинного льва, со спутанной гривой в виде башенки. Весь прием длился около двух часов, после чего македонцы поспешили откланяться и вернуться на корабль, где их ожидал изнывающий от нетерпения Александр. Выслушав итоги переговоров, монарх остался доволен и приказал готовиться к скорому отплытию.

На следующий день все македонские корабли смогли пополнить свои запасы воды и провианта, и к великому облегчению правителя монов покинули гавань Татона.

Медленно и неторопливо двигались на север корабли Александра, держа путь к дельте Ганга, но перед этим у них была еще одна остановка.

Слушая рассказы индийских купцов, великий царь вспомнил свою встречу с отшельником, которая перевернула всю его жизнь и подтолкнула к совершению походов в страну синов. Описывая окрестности Ойкумены, он упомянул остров, где обитали поклонники боги Кали, которой приносились человеческие жертвы.

Желая проверить правдивость слов отшельника, царь спросил купцов об островах и те пришли в ужас от его вопроса. Оказалось, что они хорошо знают остров богини Кали и всячески стараются обходить его воды стороной. Увидев азартный блеск в глазах повелителя, купцы принялись энергично отговаривать Александра от подобного шага. Однако чем больше они его отговаривали, тем больше становилось желание у царя, дернуть за усы таинственного зверя по имени Кали.

Желая остановить государя от необдуманного шага, купцы обратились за помощью к Нефтеху, но тот, хорошо зная характер Александр, не стал предпринимать попыток остановить его. Следуя желанию царя и приняв во внимание пояснение индийцев, Гегелох изменил курс своей флотилии, благо остров богини Кали находился недалеко от побережья.

По своей сути, он был одним из многочисленных островов, что вытянулись длинной цепочкой с юга на север. С восточной стороны острова имелась песчаная низменность, куда обычно приходили корабли путешественников или лодки поклонников кровожадной богини.

По рассказам купцов, там обычно было мало людей, но в этот раз на песчаном берегу было не меньше тридцати — сорока темнокожих человек, вооруженных копьями и каменными топорами. Возможно, приход кораблей Александра совпал с каким-то торжеством адептов чернокожей богини, возможно, это была чистая случайность, но по мере того как царские триеры приближались к берегу, число аборигенов быстро возрастало.

Когда царский флагман подошел на расстояние пролета стрелы, уже больше сотни обнаженных людей скакало и кричало на золотистом берегу, потрясая оружием.

— Вам лучше отказаться от высадки, господин. Сейчас их больше сотни, а скоро будет не меньше тысячи — почтительно шептали царя индусы, напуганные не столько количеством темнокожих людей, сколько их поведением. Источаемая ими ярость буквально накатывала на людей, пробуждая в них разумное желание, как можно скорее убраться отсюда подобру по здорову.

— Меня никогда не пугало число моих врагов, — холодно ответил им Александр, мне всегда было интересно одержать над ними победу.

Услышав эти слова купцы, испуганно сжались, ибо столкнулись с железной волей монарха, на которого не действуют разумные доводы.

— Если вам страшно, можете покинуть палубу. Когда все закончится, вас позовут — величественно предложил индусам Александр, обменявшись с Нефтехом пренебрежительными взглядами. Бритоголовый советник прекрасно понимал, что заставляло царя отвернуться то голоса разума.

Во-первых, он воочию увидеть остров кровожадной богини, о котором он услышал от отшельника дельты Ганга. Во-вторых, лишний раз показать индусам свою силу, и наконец, в-третьих, царь хотел разогнать застоявшуюся кровь.

Приказав Гегелоху не приближаться к берегу, а маневрировать вдоль него, Александр решил проверить правдивость слов купцов о тысячах поклонниках богини Кали.

Слова индов, в большей части оказались правдой. За час, который прошел с момента появления кораблей Александра, на берег высыпало около восьмисот человек, но никак не обещанная тысяча.

Впрочем, той бешеной энергии, что исходила от аборигенов в виде визгов и криков "Ти-дора!" хватало на две тысячи человек. Некоторые из адептов бросались в море и, войдя по грудь, в светлые прозрачные воды бросали свои копья в триеры македонского царя.

Стоявшего на помосте Александра подобные действия туземцев забавляли, пока он не понял, что больше никто на берег не выйдет. Тогда он сделал знак рукой Гегелоху, решив выпустить против темнокожих аборигенов необычного для них бойца.

Следуя приказу наварха. Македонские корабли вытянулись в одну линию и обрушили на дикарей град камней, стрел и копий из своих метательных машин. Способность противника поражать их, находясь на большем расстоянии, чем бросок копья, вызвало у адептов Кали ярость, но не страх. Теперь уже не десяток, а целая сотня людей, бросились в воды океана и принялись метать в македонцев свое оружие. Вой и возгласы с каждой минутой становились все сильнее и сильнее и тогда, Александр сделал свой решающий шаг. На головы аборигенов полетели горшки с огненной жидкостью.

Вот этот шаг, вызвал у поклонников кровожадной богини ужас и трепет, ибо ещё никогда в жизни они не видели, такого огня, что обрушился на них с царских триер.

Из-за того, что они стояли плотной толпой, после каждого падения глиняного горшка вспыхивало сразу по несколько живых факелов. Попав на кожу, огонь с упоением начинал пожирать человеческую плоть вне зависимости от того была ли это рука, нога, туловище или голова. Зрелище было ужасное, охваченные огнем и истязаемые болью люди принялись разбегаться кто куда, очищая прибрежную полосу.

Когда македонские корабли приблизились к берегу, там почти никого не было, кроме мертвых и обугленных тел. Привычно построившись в шеренгу, гиппасписты двинулись вглубь острова, взбадривая себя и пугая аборигенов своими грозными криками.

В том, что поклонники богини были далеко не трусами, македонцам пришлось убедиться сразу, едва они прошли двести шагов. Позабыв про страх, поклонники Кали набросились на них пытаясь посчитаться с чужестранцами при помощи топоров и копий, но прочный доспехи надежно хранили македонцев от ударов варваров. К тому же, за спиной у гипаспистов находились две небольшие катапульты, обрушившие на служителей боги, новую порцию огня.

Не в силах, противостоять коварству пришельцев, поклонники Кали были вынуждены отступить и укрыться в своем храме. Он был вырублен в огромной скале и располагался в центре острова. Там, в глубине тесных и узких коридоров, где каждый метр им был хорошо знаком, они собирались посчитаться со своими обидчиками, но их надеждам не суждено было сбыться. Покоритель Ойкумены вновь выставил против них своего огненного бойца.

По приказу Александра, воины принялись валить деревья, что в огромном количестве окружали храм Кали и складывать их у входа. Затем, воины бросили на сооруженный ими завал несколько горшков, и огонь вновь запылал, на этот раз, пожирая плоть деревьев.

Жар и дым от сгораемой древесины стоял страшный. Те, кто по приказу царя подбрасывал в ревущее пламя новые порции дров, лишили бровей и ресниц и чтобы не загореться самим были вынуждены лить на себя воду.

Три часа, бушевал костер возле входа в храм Кали, выжигая весь воздух, что находился внутри него, отравляя все пространство угарным дымом.

Удовлетворившись содеянным, Александр вернулся на корабль, чтобы на следующий день, после того как дым покинет помещение проникнуть в храм.

Опасаясь, что уцелевшие поклонники богини, под покровом ночи нападут на его корабли, царь приказал Гегелоху отвести их от берега и встать на якоре. Всю ночь, на палубах триер дежурили воины, но ничего страшного не произошло. Напуганные ужасным и страшным бойцом македонского царя, адепты Кали разбежались и не смели показать носа.

Утром следующего дня, Александр в сопровождении воинов проник через уже остывший вход внутрь храма. То тут, то там, валялись тела задохнувшихся от дыма людей и гримасами смерти на лице.

Больше всех трупов было в центральном зале храма, где была установлена статуя богини Кали. Многорукая, с веером из отрубленных рук вокруг талии и гирляндой черепов на груди, с высунутым языком, богиня предстала перед Потрясателем Вселенной.

Возможно, что у поклонников Кали, этот вид вызывал восхищение и радость, но у Александра ничего кроме отвращения она не вызвала. Вырубленную из монолита, статую было невозможно вынести из храма и тогда, царь вновь прибег к силе своего бойца. Возле Кали вновь развели огонь, а когда статуя раскалилась, облили водой и она, развалилась на куски.

В качестве трофея, Александр забрал голову кровожадной богини, которую они показал индийским купцам, подобно тому как его далекий предок Персей, показывал неверующим голову горгоны Медузы. Со страхом и трепетом, смотрели они на огромные язык богини, на который её поклонники выливали кровь принесенных ей жертв.

После того как доказательство победы богоравного правителя было продемонстрировано купцам, Александр приказал утопить свой трофей далеко в море, чтобы уже никто и никогда не смог её достать.

Глава X. Тлеющие угли будущих бед.

Птоломей Лаг с хорошим настроением покидал Брундизий и плыл в эпирскую Додону. Еще бы, он отразил большое нашествие диких полчищ галлов на север Италии и возвращался в Македонию победителем имея за спиной новую двадцатитысячную армию. Вторгшиеся из-за Альп племена херусков и цибонов были очень многочисленны и свирепы. Понукаемые голодом и теснивших их с севера кимвров, они были вынуждены оставить свои земли и перейти альпийские горы ради спасения своих жизней.

Увиденные ими здесь богатые земли очень обрадовали их, и они принялись беззастенчиво грабить своих же более удачливых родственников. Подобно огненному смерчу они кочевали от одного города к другому, методично превращая цветущие места в мрачные пепелища. Высланное им навстречу войско под командованием Гая Мумия не смогло остановить продвижение этой заальпийской саранчи, хотя воины полководца храбро сражались.

Галлы атаковали армию Мумия толпой одурманенных священными грибами воинов, против яростного нападения которой порядок и умение федератов оказались бессильными. Полностью невосприимчивые к боли и страданиям, галлы неудержимо лезли на ряды воинов, невероятно быстро орудуя своими огромными топорами и длинными мечами. Солдаты Мумия некоторое время пытались сдержать этот безумный порыв противника, но потом были вынуждены бежать, оставив поле боя за врагами.

Птоломей очень вовремя появился в Италию, так как, несмотря на кипучую деятельность главы федератов Нумы Помпилия успевшего собрать новое войско, города Италии находились в большом страхе. Каждое новое известие о бесчинстве цибонов и херусков вызывало чувство безысходности и апатии, и требовался новый человек способный вселить надежду в души людей. Хилиарх полностью поддержал все начинания Помпилия и клятвенно заверил собравшихся в Веях италиков, что обязательно разобьет северных варваров.

На счастье италиков, враги разделились на два войска, и каждое двигалось своим маршрутом, намериваясь встретиться в Неаполе. Птоломей возблагодарил богов за этот подарок и немедленно выступил против цибонов, по сведениям разведки наиболее слабых из двух варварских орд.

Встреча двух армий произошла на реке Арно, в тот момент, когда часть галлов, беспечно купалась, совершенно не заботясь о караульной страже. Первыми на совершенно голых воинов обрушилась италийская кавалерия, которая безжалостно рубила невооруженного противника заставив цибонов в спешке искать спасение на другом берегу реки.

Когда к реке подошла пехота Птоломея, то относительный порядок в стане варваров был уже наведен, и они устремились на врага нестройной массой, гневно потрясая копьями и мечами, неистово колотя своим оружием по щитам.

Солдаты хилиарха мужественно выдержали эту какофонию, поджидая своих противников на песчаной возвышенности. Стоя на столь удачном месте, копьями и щитами гоплиты легко сбивали цибонов вниз, порождая еще больше неразберихи и хаоса в их рядах. Удары, снизу вверх наносимые галлами по противникам, не имели их привычной силы и поэтому этот рукопашный бой они проиграли вчистую, обильно усеивая отмели реки телами своих воинов. Видя замешательство в рядах противника, Птоломей незамедлительно бросил конницу на их оголенные фланги и второй раз за день, цибоны бежали.

У ворот лагеря их встретили жены, обрушившие на головы мужей камни, палки, а также топоры. Столь необычный прием здорово подействовал на беглецов, и они повернули назад. Вновь берег реки наполнился орущей толпой воинов, но солнце уже стало заходить, и продолжение битвы было оставлено на потом. Всю ночь со стороны варваров доносились громкие крики, плач и стенанья по погибшим и, слушая его, Птоломей очень боялся что, используя темноту, орда предпримет новый бой. Но ночь прошла, спокойна и варвары только ближе к обеду перешли воды Арно.

Птоломей не препятствовал этому, благоразумно отступив на большой холм, поджидая врагов. Видя, что противоположный холм покрыт лесом, хилиарх ночью отправил туда часть своих воинов, приказав ударить в спину врагу, как только завяжется бой.

Цибоны вновь яростно атаковали врага стоявшего на высоте, не сделав никаких выводов из вчерашнего боя. Забрасываемые копьями и дротиками пельтеков, они упорно лезли вверх, не считаясь с потерями, чтобы получив удар щитом или копьем скатиться вниз. Увлеченные боем гоплиты Птоломея стали теснить врага и вскоре сами спустились с холма, непрерывно тесня противников.

От этого произошло перемешивание передних и задних рядов, что сильно затрудняло воинам вести полноценную схватку, и они подняли крик. Его услышали стоявшие в засаде пехотинцы Помпилия, который понял, что удобный момент настал, построил своих солдат и с воинственным кличем напал на варваров с тыла, убивая стоявших в последних рядах.

Смятение охватило воинство цибонов, которое недолго смогло сопротивляться двойному удару и в спешном порядке, обратились в бегство. Преследуя бегущих врагов, воины Птоломея пересекли реку, и подошли к лагерю орды. Напрасно галльские женщины самоотверженно бросались в ряды гоплитов, хватая голыми руками лезвия их мечей и копий, все было напрасно. Солдаты нещадно убивали всех, кто был на их пути, прокладывая кровавый путь к победе.

Добычей хилиарха стал весь лагерь с палатками, повозками и деньгами, вместе с сорока шестью тысячами пленных захваченных его воинами. Столь блистательная победа потрясла италиков и вернула им веру в победу над врагами. Всё войско радостно приветствовало полководца, громко поздравляя его с победой, но Птоломей не стал устраивать пиры, говоря все, что дело сделано только наполовину.

Дав воинам один день отдыха, он совершил стремительный бросок навстречу херускам, до которых еще не дошло известие о разгроме союзников. Разграбив очередной город, они веселились и наслаждались жизнью, когда звук боевых труб известил варваров о приближении армии хилиарха Запада. Разгневанные северяне стали выбегать за пределы своего лагеря, чтобы посмотреть на незваных гостей и тут же попадали под стрелы и дротики легкой кавалерии Птоломея.

Понеся потери, варвары немедленно вывели из лагеря свою конницу для наказания наглецов. Одетые в латы со страшными звериными мордами на голове и белыми щитами, всадники херусков устремились в погоню за отступающим врагом. В пылу скачки они не заметили, как кавалеристы навели их на фалангу хилиарха. Разгоряченные скачкой варвары немедленно атаковали италийскую пехоту и тут же познакомились с греческим коварством. За спиной стоявших воинов, Птоломей приказал расположить баллисты и скорпионы, из которых на головы херусков обрушились камни и стрелы.

Надежно укрытые строем воинов, механики успели дать еще три залпа по смешавшимся от столь страшного гостинца всадникам херусков перед строем гоплитов. Видя, что противник вступил в бой с фалангой, кавалеристы хилиарха немедленно прекратили свое обманное отступление, перестроились, и сами с флангов атаковали варваров. Зажатые с двух сторон и постоянно обстреливаемые огромными камнями и стрелами, херуские кавалеристы не смогли долго выдержать подобного давления и бежали с поля боя.

Теперь италийская кавалерия бросилась в погоню за ними, торопливо очищая место новой схватки между пехотой варваров и гоплитами хилиарха. Спешно покидаю свой лагерь, херуски не успели поесть священных грибов, что было большим упущением с их стороны. Единственно, что они смогли сделать, это сковать единой цепью панцири воинов между собой, образуя, таким образом, боевой единый ряд.

В это время солнце сильно слепило их непривычные к яркому свету глаза, отчего северяне были вынуждены высоко поднимать свои щиты, тогда как южане спокойно переносили этот природный фактор. Схватка была очень яростной, ибо ни одна из сторон не желала уступать. И вновь Птоломей применил хитрость, предложенную италиками. Гоплиты фаланги получили специальные копья, которые при попадании в щит врага прочно в нем застревали и мешали херускам вести сражение. Варвары не могли быстро обрубить древко копья, и вынуждены были бросать свои щиты и вести дальнейший бой без защиты. Кроме этого на ход сражения, отрицательно сказалось наличие цепей, прикованных к нижней части панцирей херусков. В рукопашном бою воины лишались маневренности и становились легкой жертвой, монолитной, но очень подвижной фаланги.

Умело орудуя короткими мечами, гоплиты постепенно стали теснить варваров, порождая смятение в их скованных рядах, и через час рукопашного боя обратили херусков в бегство. Преследуя бегущих воинов, италики приблизились к повозкам варваров окружающих в лагерь плотной стеной, и их глазам предстала страшная картина. Стоящие на повозках одетые в черные одежды женщины херусков, безжалостно рубили топорами и мечами своих мужей, братьев и отцов покинувших поле боя.

Когда же враг прорвался внутрь табора, женщины принялись умертвлять своих детей, рубя им головы, вешая их на дышлах волов или просто душа руками. Свершив свое ужасное дело, они кончали свою жизнь самоубийством только бы не становиться рабыней.

Победа Птоломея была полной; в плен попало пятнадцать тысяч человек и примерно столько же пало херусков в этот день. Хилиарх по праву справил двойной триумф и в знак особой признательности был удостоен золотого венка из листьев дуба и лавра искусно перемешенных между собой. По предложению сената италиков хилиарх получил почетное прозвище Сотер, что означало "Спаситель".

Только после этого полководец решил обратить свое внимание на Эпир и Македонию, которая бурно подержала появление претензии возродившейся Европы. Обратившись от имени царя Александра к сенату Италии, за помощью в наведения порядка у себя на родине он, конечно, ее незамедлительно получил в виде своего победоносного войска. И теперь хилиарх плыл обратно в Додону, намериваясь воплотить в жизнь другую часть своего тайного плана, который был обдуманный Птоломеем на случай повторного провала мятежа Европы.

Потерпев повторную неудачу в противостоянии с Эвменом, коварный хилиарх Запада решил полностью устранить всех македонских аристократов неугодных лично ему, выступая, как верный и преданный слуга царя Александра.

Первой жертвой Птоломея стал эпирот Алкет посмевший вернуться из иллирийского изгнания и на время отсутствия Эакида, самовольно занять опустевший трон моллосов. Заняв Додону, хилиарх приказал удавить неудачного соискателя власти, раз и навсегда успокоив потомка Неоптолема. Желая придать вид законности своих действий, хилиарх объявил царем моллосов малолетнего Пирра сына Эакида, передав всю власть в стране Гостилию Тулу выходцу из Вей.

Никто из эпиротов не рискнул, открыто высказаться против действий Птоломея, в тайне надеясь на его скорейший уход в Македонию, где творились ужасные дела. Линкестийцы узнав о поведении хилиарха в Эпире, быстро догадались о его дальнейших намерениях и попытались захватить в свои руки наследника Персея, что бы выторговать себе прощение за пособничество мятежу.

Ночью, в Пеллу тайно проник сильный отряд фракийских наемников, посланных линкестийцами. Подкупленный золотом начальник караула приказал страже открыть городские ворота и тем самым обрек македонскую столицу на страшные беды. Тихо подъехав к дворцу царевича Персея, они внезапно напали на ночную стражу и быстро перебили ее.

От вида пролитой крови, фракийцы моментально потеряли голову и принялись грабить и избивать всех подряд. Врываясь в дворцовые покои, они вначале вырезали всех спящих людей от мала до велика, а затем спешно набивали добычей свои походные сумки-переметы. Предводитель фракийцев Севфа, вместе с десятком воинов ворвался в спальню царевича, желая пленить его, но был остановлен личной стражей Персея, прибывавшей с ним все время. В результате завязавшейся схватки все македонцы включая самого Персея, были убиты.

Раздосадованный неудачей, наемник отсек голову царевича, с большим трудом смог утихомирить своих товарищей и приказал им двигаться к дворцу хилиарха, в надежде захватить близких Птоломея. И вновь фракийцам сопутствовал успех; подскакав к дворцу хилиарха, они ворвались внутрь дома, но вместо того, что бы найти нужных им людей, разбушевавшиеся фракийцы вновь предались грабежу и убийствам. В результате учиненной наемниками резни, погибло много человек, в том числе любимая жена хилиарха Береника и все ее дети, включая наследника хилиарха, Птоломея Керавна.

В последний момент из-под мечей убийц ускользнула вторая жена хилиарха Таис, которая вместе с сыном Леонтиксом и дочерью Иридой бросились в выгребную яму на заднем дворе, и просидела в ней все время, пока фракийцы бесчинствовали во дворце.

Узнав о случившейся трагедии, Птоломей торжественно поклялся на своем мече наказать всех участников и организаторов убийства Персея и, прибыв в Македонию, немедленно занялся местью. Войдя в Пеллу, хилиарх с каменным лицом пешком прошел через весь город во дворец, и его личная охрана, немедленно убивала любого горожанина, на кого Лагид указывал рукой или на чей поклон не отвечал.

В числе убитых по приказу Птоломея были начальник караула, впустивший в город фракийцев, а так же дворцовые стражники уцелевшими от резни в ту страшную ночь.

На следующий день, в городе на всех площадях были вывешены списки людей обвиненных в измене Александру и подлежащих немедленному уничтожению с последующей конфискацией имущества казненного в пользу государства. Выполнения этого приказа было возложено на италиков, которые были в Македонии чужаками и были идеальным и безотказным орудием мести в руках Птоломея. Все приказы хилиарха они исполняли быстро и полностью, не забывая при этом и свой карман. В результате начавшейся резни очень сильно пострадали все три главных рода страны, из которых больше всех было уничтожено Линкестийцев.

Главные же виновники этих кровавых событий в Македонии Эакид и Европа смогли благополучно достичь Эфеса и проникнуть в город, где находилось несколько македонских кораблей. Городские власти сначала с почетом приветствовавших появления у себя царя и царицы, однако, с появлением вестей о битве под Ипсом, отношение к ним властей моментально изменилось. Признавая воинское превосходство мятежников над силами города, эфесцы сделали все возможное, что бы опасные гости как можно скорее покинули крепостные стены.

Вначале Эакид хотел приготовиться к обороне, но дальновидная Европа настояла на скорейшем отплытии в Грецию где, по мнению царицы, было много шансов найти поддержку и продолжить начатое дело. Поэтому к обоюдной радости двух сторон царственные гости покинули Эфес, рано утром прихватив с собой четыре корабля.

Европа словно чуяла беду, требуя как можно быстрее выйти в открытое море, но судьбу было невозможно переиграть. Когда флотилия мятежников огибал остров Самос, ей навстречу устремились чужие корабли под царским вымпелом. Подобно черным хищным птицам боевые триеры, под полными парусами стремительно разрезая морские воды, приближались к судам Европы.

Это были корабли правительницы Египта Антигоны, спешившей поскорее выполнить приказ Эвмена и прибыть в Эфес в точно указанный срок. Понимая, что очень многое поставлено на карту, Антигона решила лично принять участие в морском походе, и находилась на пентере вместе с навархом Адонисом.

Едва только дозорные заметили появление на горизонте четырех кораблей, спешно отворачивающих в сторону, как сердце Антигоны подсказало ей, что это все неспроста.

— Догнать! — приказала она наварху.

— Но госпожа нам приказано прибыть в Эфес, а не проверять различные встречные суда — запротестовал Адонис.

— Смотри, как быстро они поменяли курс, едва завидев нас и увидев наш флаг, — не согласилась женщина, — экипажи этих судов явно не желают встречи с нами.

— Может быть, это купцы или разбойники, нам сейчас не до них госпожа, хилиарха ждет наши корабли.

— С хилиархом я объяснюсь сама, а пока прикажи перехватить их пока еще не поздно. Отправь самые быстрые триеры, а остальные пусть продолжат путь в Эфес.

Адонис осуждающе хмыкнул, но не стал спорить с могучей правительницей, чей железный характер он уже познал.

Корабли, на которых пытались уйти Эакид и Европа, не были военными судами и все их вооружение составляли копья и мечи самих беженцев. Вся надежда была на скорость и на то, что враги не проявят интерес к купеческим суднам. Однако все они разом разрушились, когда египетские триеры изменили свой первоначальный курс и, развернувшись, устремились в погоню за ними.

Решив подороже продать свои жизни, мятежники выстроились с оружием в руках вдоль бортов, дабы отразить возможную абордажную атаку египетских моряков, но моряки Адониса решили просто потопить вражеские корабли. Один за другим вспыхивали от огненных снарядов надутые ветром паруса галер и их просмоленные борта. Все знали, что тушить этот адский огонь бесполезно и те, кому была дорога собственная жизнь, дружной толпой бросались за борт.

Прошло белее трех часов, когда все пленные были подсчитаны и размещены по нескольким кораблям. Подталкивая в спину, помощник наварха Кастор подвел к стоявшей на корме Антигоне двух человек. Мокрые после вынужденного купания они имели, жалки вид, но всеми силами старались подчеркнуть свое достоинство.

Кастор почтительно склонился к уху рыжеволосой правительницы, и она окинула пленных презрительным взглядом:

— Так вот как выглядит якобы чудом, воскресшая царевна Европа, — едким голосом произнесла Антигона, — право я представляла ее совершено иначе.

Громкий смех команды вторил этим словам и, не вынеся обиды, Европа ринулась к правительнице, но была остановлена стражей. Град оскорблений вылетело из уст разъяренной пленницы и каждое из них лишь забавляло Антигону.

— К чему дорогая столько абсолютно ненужных слов. Больше выдержки и хладнокровия моя дорогая Европа. Ты я слышала, претендуешь на родство с великим царем Филиппом, а ведешь себя как торговка на базаре. Бери пример со своего спутника вот, где чувствует подлинная царская кровь — насмешливо продолжала свою речь фиванка, указывая на несчастного Эакида трясущегося от холода мелкой дрожью.

— Мерзавка, как ты смеешь поносить мою благородную кровь своим грязным языком. Я настоящая дочь царя Филиппа и не тебе оборванке, надевшую на себя корону учить меня как себя вести.

Она еще, что-то хотела произнести, но стоявший рядом с Антигоной негр Аргус, схватил Европу за лицо и сильным толчком отбросил к войнам.

— Что ж я рада буду поучиться достойным манерам у благородных людей. отведите их в мою каюту — бросила правительница и церемонно открыла дверь перед пленными.

Допрос продлился недолго. Первым из пленных был расспрошен Эакид, которому помогала говорить деревянная дубинка Аргуса, в нужный момент ударявшая эпирота то под дых, то молниеносно прохаживалась по ребрам или по почкам. Венценосная спесь быстро слетела с допрашиваемого, когда острая боль надолго поселилась в его измученном теле, заставляя его хозяина быть более речистым.

Слезы градом катились по посеревшему от боли лицу Эакида, он торопливо сдавал всех, кто только помогал ему в этом мятеже и больше всего Птоломея. Песец только успевал записывать признание эпирота, каждое которое вызывало только гримасу презрения на лице Европы. Она уже оправилась от перенесенного шока и теперь уже полностью пришла в себя.

Сидя на скамье, она кидала гневные взгляды на Антигону, но не спешила проявить иную активность, уже один раз получив увесистую затрещину от подручного Аргуса, такого же огромного негра. Более никого в помещении не было, Антигона заранее удалила прочь всех лишних свидетелей допроса. Уж очень опасные тайны открывались непосвященным лицам.

— Я все сказал — устало прошептал Эакид, с опаской поглядывая на Аргуса и с радостью, принимая глиняную кружку воды из рук Антигоны.

— И ты готов повторить это перед людьми?

— Да готов если ты гарантируешь мне жизнь — быстро произнес эпирот, пытливо вглядываясь в зеленые лаза своей мучительницы.

— Рада слышать разумные слова от самого царя Эпира, но боюсь, в этом нет такой необходимости.

— Что ты этим хочешь сказать? Что не будешь обвинять Птоломея на высоком суде в Пелле? Тогда зачем этот допрос? — испуганно спросил Эакид, торопливо силясь понять смысл сказанного Антигоной.

— Только ради торжества истины, мои дорогой Пиррид. Что бы лучше знать своего врага, надо знать его планы и замыслы.

— Значит, я могу быть свободным? — с надеждой вопрошал пленный, и луч радости пробежал по его лицу.

— Боюсь, что нет. Ты слишком опасен для многих и в первую очередь для самого Птоломея. Я только проникла в его замыслы, а разоблачать его сейчас, это очень глупый поступок. Ты уж мне поверь. Тронь я его сейчас, и это вызовет новую войну по сравнению, с которой ваш мятеж покажется лишь детской шалостью глупых детей. Пусть с ним разбирается сам Александр, когда вернется домой, это его право — Антигона доверительно подмигнула Эакиду, откровенно забавляясь его глупым выражением лица.

— А как же я, что будет со мной?

— Ах да про тебя я и забыла. Что же делать с ним Аргус? — с задумчивостью произнесла правительница, — видишь ли, ты опасен и для меня. Узнав, что ты в моих руках Птоломей приложит все усилия, что бы вызволить тебя из моих рук, а этого я не могу допустить. Так, что лучший вариант это утопить тебя.

Эакид глупо хихикнул еще, не осознавая всего ужаса своего положения, а дубинка негра уже упала на его темя, от чего он подобно мешку рухнуло на пол.

— Кастор! — крикнула Антигона и в тот же момент дверь раскрылась, и в ее проеме возник помощник наварха, — принеси мешок, — приказала фиванка и моряк, моментально поняв ее замысел, тут же исчез.

— Раздень его — молвила негру Антигона, и Аргус проворно исполнил ее приказание. От столь непочтительного обращения, Эакид, что-то замычал, но негр хорошо знал свое дело и вскоре, нагое тело уже лежало на затоптанном полу каюты.

Антигона, молча, кивнула вернувшемуся Кастору, и тот вместе с негром быстро запаковали царя Эпира в специальный кожаный мешок, после чего го вытащили наружу. Эакид еще не совсем пришел в себя, ибо не пытался вырваться из своей неожиданной темницы.

— Данный человек враг великого царя Александра, он поднял мятеж и властью данной мне царем, я приговариваю его к смерти — эти слова приговора правительница громко и уверенно чеканила перед стоявшими на палубе матросами, и в этот момент ее величию мог позавидовать любой венценосец.

Взмах руки и тело несчастного Эакида ушло в царство Посейдона. Проводив его взглядом, Антигона величественной походкой вернулась в каюту, где ожидала своей участи царевна Европа. Она уже прекрасно поняла, что не вырвется живой из цепких рук Антигоны, и собралась достойно принять свою смерть. С хладнокровным презрением смотрела она на фиванку, с достоинством скрестив свои руки на высокой груди.

— Ты ведь ничего не скажешь мне дочь Филиппа? — спросила Антигона, встав напротив пленницы, с хитрым прищуром, подобно покупателю живого товара, внимательно осматривая ее фигуру.

— Ничего, низкая тварь! — гневно выпалила Европа, густо покраснев от взгляда египетской правительницы, — ты можешь приказать пытать меня, но не услышишь от меня, ни единого слова.

— Напрасно, ох напрасно ты так говоришь дорогая моя Европа, поскольку совершенно не ведаешь о кожаных плетках со свинцом для спины и железных тисков для пальцев. По своей молодости ты совершенно не догадываешься о существовании тугого бронзового кола, который разворотит любой зад и тлеющей жаровни для стройных ножек. Ты даже представить не можешь, в какой ужасный обрубок мяса превращается человек, когда с него живьем сдирают кожу.

— Будь ты проклята грязная ведьма, вместе со своими подручными — гневно выпалила Европа в лицо Антигоне, чем вызвала сочувственную улыбку.

— Ты зря так кричишь и меняешься в лице дочь Филиппа, пыток сегодня не будет, поскольку Эакид и так все поведал мне все, что я хотела узнать от вас обоих. Я приготовила тебе нечто иное, что по сравнению с пытками детская шалость, моя дорогая царевна — нежно протянула правительница, но при этом в ее глазах мелькнул, холодный блеск стали.

От услышанных слов щеки Европы моментально побледнели, и внутренняя дрожь заставила ее содрогнуться. Девушка сразу поняла, что ее мучительница говорит правду но, несмотря на это она по-прежнему стояла с высоко поднятой головой, побежденная, но не сломленная. Глядя серыми глазами поверх головы Антигоны, она звенящим от напряжения голосом произнесла:

— Я вынесу любую муку из всех тех гадостей, что ты мне приготовила мерзкая рыжая гарпия.

С этими словами она дикой кошкой метнулась к своей мучительнице, целясь попасть своими ногтями в ненавистное лицо фиванки, но Тифон, подручный Аргуса был начеку. Ловко подставленная подножка, прервала бросок Европы в самом начале, и бедная девушка рухнула вниз, больно ударившись всем телом об пол. Антигона моментально подскочила к лежавшей девушке и, припечатав свое колено к спине Европы, рывком подняла ее кудрявую голову.

— Это хорошо, что ты так уверенна в своих силах, ибо страдать тебе предстоит долго и упорно, подобно тому, как страдал мученик Тантал или Сизиф. Видишь ли, дорогая царевна, твоя семья в очень большом долгу передо мной, а долги как ты знаешь надо платить. Начнем? — ласково спросила Антигона, фамильярно похлопав Европу по щеке и, не дожидаясь ответа, крикнула: — Кастор еще мешок!

Дверь вновь распахнулась, и в ее проеме возник помощник номарха с туго свернутым кожаным предметом. Он с опаской покосился на несчастную Европу и старался не смотреть в глаза Антигоне. Сунув требуемый предмет в руки Аргусу, он с радостью покинул страшную каюту, поплотнее прикрыв дверь.

— Разденьте ее!

Как не крепилась до этого царевна, но едва только негры прикоснулись к ней, как она моментально разразилась громким криком и стала биться в потных мужских руках, протестуя против насилия над собой. Ее стенания были хорошо слышны собравшимися на палубе матросами с явным интересом ожидавших окончательной развязки, столь драматических событий.

Два чернокожих мучителя уверенно освободили от одежд свою молодую пленницу, делая это явно медленно, от чего Европа еще больше заводилась. Когда же последний покров был удален, по знаку Антигоны, мучители грубо повалили брыкающуюся пленницу на пол и стали вязать заломленные руки. Град слез бежал из глаз царевны, которая не переставала визжать во время всей этой унизительной процедуры.

Закончив дело, негры рывком поставили Европу перед фиванкой, которая с улыбкой ее оглядела. Серые глаза пленницы буквально сверлили правительницу ненавистью, но это только забавляло.

— Хороша — язвительно оценила ее Антигона и игриво похлопала по упругой вздыбленной груди, непрерывно ходившей вверх и вниз. Европа дернулась, но Тифон крепко держал ее в своих руках. Рука фиванку поднялась выше и коснулась старинного ожерелья сделанного из золотых монет.

— Это тебе там не понадобится дорогая, — сказала Антигона и резким рывком сорвала его с шеи девушки. — как в прочем и все остальное.

Стоявший рядом Аргус проворно стащил с пленницы ножные и ручные браслеты, вместе с золотой цепочкой на талии. Все это он передал Антигоне, которая с пренебрежением бросила украшения на пол, в кучу содранной с пленницы одежды.

— Давай! — скомандовала фиванка, и дубинка Аргуса мягко ударила по затылку жертвы, Европа дернулась и кулем повисла на руках у Тифона.

— Давай! — вновь подала команду Антигона, и дубинка вновь взлетела в руках черного гиганта, который ловко сместился по каюте и со всего маху ударил по темени писца, невольного свидетеля всего допроса. Тот без крика рухнул на пол, и Аргус проворно впихнул его во второй мешок, надежно связав горловину особым узлом.

— Хорошенько заткните ей рот и положите в мою постель и закройте маской ее лицо. Отныне его никто не должен видеть, — подытожила фиванка и, убедившись, что все исполнено как надо приказала: — Выносите.

Аргус и Тифон быстро вынесли мешок наружу и передали его в руки столпившихся матросов.

— Эта женщина самозванка, она присвоила себе имя покойной дочери царя Филиппа и за это преступление должна поплатиться за свою дерзость. Властью данной мне царем Александром я приговариваю ее к смерти.

Мощный взмах мускулистых рук и второй мешок полетел за борт пентеры, навечно скрыв свою тайну в морской пучине. Отныне все матросы стали свидетелями казни вождей мятежа, которая была свершена на их глазах.

— Аргус, отдай людям вещи казненных преступников, они мне не к чему, — распорядилась Антигона. — Адонис прикажи держать курс на Эфес, хилиарх Эвмен уже наверно заждался нас. Так привезем же ему хорошие вести.

Глава XI. На пути домой.

Неарх настороженно рассматривал дельту полноводной реки открытую его мореходами во время плавания вдоль африканского континента. Они уже распрощались с прелестной бухтой, где располагался стол богов и по соседству был очень интересный пляж. По сути, он был самой южной точкой континента и имел одну необъяснимую особенность. На одной стороне мыса моряков всегда встречали теплые воды великого океана, но стоило лишь им перейти на другую сторону мыса, как воды океана становились очень студеными, что совершенно не соответствовало жаркой погоде царившей на побережье.

Критянин долго ломал голову над этой загадкой, но так и не смог прийти к ясному толкованию столь запутанного природного явления. Кроме этой диковинки, на пляже моряки встретили множество черно-белых птиц, проворно выскакивающих из воды и, размахивая недоразвитыми крыльями, неуклюже переваливались по песку на двух ногах.

Они совершенно не боялись людей и когда мореходы приблизились к ним, морские птицы яростно атаковали людей, больно кусая их за руки. Морякам пришлось убить несколько обидчиков, после чего птицы в страхе бежали.

Мясо их оказалось жестким, но вполне съедобным, что подтолкнуло моряков к проведению охоты на обитателей пляжа ради пополнения своего мясного запаса. Основательно пополнив провиант, осколки некогда могучей флотилии, исполняя царскую волю, вновь двинулись в свой нелегкий путь, ориентируясь на гребни гор, подходивших к самому морскому побережью.

Так держась этого природного азимута, моряки плыли сначала на восток, а затем стали плавно забирать на север, о чем наварха известило смещение звезд и солнца верных помощников мореходов. Только тогда наварх поверил, что самая южная точка его похода пройдена, как пройдена половина долгого пути.

Заросшие тропическим лесом горы, неотступно сопровождали мореходов почти до самой реки, возле устья которой резко отступив вглубь континента. Острый глаз наварха сразу определил среди всей панорамы природы хижины местных аборигенов. Островерхие, плетеные из травы и прутьев, они стояли большой неровной кучкой вдоль берегов реки, наглядно демонстрируя морякам зачатки цивилизации.

При появлении огромных кораблей, все чернокожее население высыпало на берег реки и, подняв громкий крик, увлеченно обсуждали появление чужеземцев. Будь у Неарха хотя бы половина его кораблей он, не задумываясь, высадился бы возле деревни и провел расследование, ничуть не опасаясь, что туземцы его могут неправильно понять. Но в нынешней ситуации наварх не имел право на риск и поэтому приказал держать курс на противоположный берег реки свободный от негров.

По всем предварительным выкладкам, которые критянин когда-то проводил с Нефтехом перед ним, возможно, была легендарная, золотоносная страна Офир, однако полностью в этом мореходу предстояло убедиться, только проникнув вглубь страны. К большому сожалению, оснастка уцелевших судов не позволяла им войти в реку, которую местные жители называли Лимпопо.

Они все-таки сами переплыли через реку к македонцам и предложили на обмен шкуры животных и слоновьи бивни. За свой товар они просили только железные изделия, что говорило о присутствии в этих местах торговцев. Негры твердо держали свою цену и не собирались от нее отступать; единственное исключение было сделано для ожерелья из стеклянных шариков и стеклянного кубка поразившего воображение аборигенов.

Неарх решил показать им золотое украшение, и негры в ответ радостно закивали головами. Один из торговцев решительным движением указал на маленький кинжал, висевший на поясе хитона наварха, и тот кивнул в свою очередь, тем самым, поощряя его к активным действиям.

Через час наварх держал в руках фигурку золотого носорога, изготовленную руками местного умельца. Несмотря на то, что она была грубо сделана, фигурка наглядно демонстрировала, что кроме охоты и торговли туземцы уделяли определенное внимание и своей культуре.

После продолжительных расспросов, Неарху удалось выяснить, что золотая фигурка попала на побережье из глубины континента. Негр, продавший наварху статуэтку, энергично указывал ему на реку, при этом сложив руки лодочкой. Когда критянин повторил его жест, тот радостно закивал, а затем потряс перед лицом Неарха растопыренной пятерней что, скорее всего, обозначало пять дней пути.

Теперь моряку оставалось лишь проверить правдивость полученных сведений только одним способом, отправить вглубь страны экспедицию на лодках.

Неарху очень хотелось самому возглавить этот речной поход, но полная неизвестность положения его кораблей и огромное расстояние на пути домой заставляли моряка воздержаться от рискованных действий и назначить главой экспедиции Эврилоха. В его распоряжение наварх отдал всю команду с двух триер наиболее пострадавших от последнего шторма. На восьми лодках им предстояло подняться вверх по реке и попытаться определиться с местным населением на предмет золота.

В пользу предположения, что это и есть искомый Офир, говорило описание побережья, добытое Нефтехом в египетских храмовых архивах, а так же явное наличие гор, которые, по мнению наварха, всегда были главным поставщиком драгоценного металла.

Отправляя моряков в опасный путь, Неарх все же рискнул ввести два судна из своей малой флотилии вверх по реке но, пройдя меньше одного дня, корабли чуть не сели на песчаную мель и скрипя сердцем, наварх приказал матросам готовить лодки.

Это были вместительные корабельные шлюпки, с высокими бортами способные в случаи необходимости укрыть гребцов от вражеских стрел. В каждой из них помещалось двенадцать человек и большое количество поклажи.

Перед расставанием, Неарх сказал, что буде ждать возвращение разведчиков двенадцать дней, после чего будет вынужден сняться с якоря и продолжить плавание. Эврилох мужественно выслушал этот суровый приказ и обещал вернуться вовремя.

Преодолевая размеренное течение реки, разведчики наварха неторопливо продвигались вверх к истокам Лимпопо. Три дня с утра до вечера они, не покладая рук, ворочали веслами лодок, останавливаясь только для ночлега на берегу реки. Эврилох каждый раз не забывал выставлять стражу, так как движение негритянских лодок вниз по течению было довольно значительным.

Моряки с любопытством смотрели, как проплывают мимо них юркие лодчонки, из которых на них с не меньшим любопытством смотрели аборигены, а некоторые даже приветливо махали руками. Все они были одеты в легкие набедренные повязки, сплетенные из травы. В некоторых из лодок опытный глаз Эврилоха заметил длинные копья с острыми металлическими наконечниками, что говорило об успехах туземцев в военном деле.

Наутро четвертого дня, обычный речной пейзаж с многочисленными зарослями вдоль воды резко изменился. Русло реки делало основательный поворот в сторону гор, чьи высокие пики стали быстро приближаться к плывущим разведчикам. Ближе к полудню на передней шлюпке закричали, что видят пристань на южном берегу реки.

Это открытие сильно взбудоражило моряков и, позабыв про усталость, они дружно налегли на весла. Скоро их глазам действительно предстала сильно просевшая от времени каменная пристань, явно не творение рук местных жителей. Об этом говорили бронзовые кольца, предназначенные для швартовки больших грузовых судов. Над ними безжалостно поработало время, но сквозь обильную патину еще можно было разглядеть выбитый знак скарабея. Перед Эврилохом действительно был легендарный Офир некогда поставлявший на север золото.

Местные жители с интересом и вместе с тем с опаской смотрели, как белокожие люди привычно привязывали свои дивные лодки к бронзовым кольцам и высаживались на землю. Всего их было девяносто два человека, все как один имевшие оружие и маленькие щиты. Несмотря на миролюбивость африканцев, Неарх настоял на том, что бы Эврилох взял с собой полный комплект оружия, посчитав, что береженного бог бережет.

Новое подтверждение открытия разведчиками Офира было обнаружение останков речных складов, полностью сгнивших о времени и дороги вымощенной каменными плитами ведущих прямо к горам. Плиты основательно заросли травой, но камень хорошо проглядывал сквозь травянистый покров. Сами местные жители регулярно пользовались заброшенной дорогой, протоптав широкую просеку на зеленом газоне.

Эврилох недолго раздумывал; оставив, возле лодок двадцать пять человек он уверенным шагом повел свой отряд к горам, где по предположению Неарха должны были быть золотые рудники. Таинственные горы казалось, находились на близком расстоянии от берега Лимпопо, но это было лишь обманом зрения. Час за часом проходили моряки по заброшенной дороге, но цель их не становилась ближе.

Только к вечеру они, наконец, сдвинулись с места и придвинулись к разведчикам. Обливающиеся потом люди с огромной радостью бросились в тень небольшой кучки пальм дарящих блаженную тень и прохладу измученным изнурительным походом людей. Другим райским подарком для них был родник у корней одной из пальм, припасть губами к воде которого устремился весь отряд Эврилоха. С большим трудом командиру удалось навести порядок и не дать затоптать творение природы.

Когда же жажда была утолена, и солнечный зной уже не так донимал людей, в их душах проснулось любопытство, и они принялись рассматривать местность. Перед ними были открытые разработки золотоносной руды коренные породы, которой в этом месте выходили наружу. Первооткрыватели Офира первоначально основательно дробили добытую горную породу с помощью ручных приспособлений, а затем отвозили ее на берег моря, где грузили на корабли.

Затем египтяне видимо решили расширить свои производственные мощности, и стали сооружать плавильные печи. Их остатки Эврилох сразу выделил среди огромного плаца обильно усыпанного битой скальной щебенкой и прочими отвалами горных пород.

Египтяне успели соорудить две печи, но дальше не успели развернуться. Об этом свидетельствовало не только страшное запустение среди приисковых построек, но и человеческие останки, лежащие не погребенные среди этих руин.

Хотя Неарх говорил, что находившихся на приисках египтян скосил страшный мор, но на некоторых черепах людей Эврилох заметил явные следы проломы от оружия. Как бы подтверждением этого открытия стало появление на плацу большой группы чернокожих воинов с длинными копьями и большими деревянными щитами. На голове у каждого из зулусов, как выяснил позже Неарх, так они себя называли, находился богатый убор из перьев птиц и плетеный из трав нагрудник. Гортанно переговариваясь между собой, они стали осторожно обходить чужестранцев подобно тому, как трусливые шакалы обходят стороной одинокого льва.

Зулусы были явно недружелюбно настроены к пришельцам но, несмотря на свое численное превосходство над гостями, они держали себя очень настороженно, поскольку впервые видели людей с белым цветом кожи. Так продолжалось несколько минут, но когда Эврилох решил приблизиться к неграм, то те испуганно отскочили прочь явно, выставив вперед острые копья. Потерпев неудачу, Эврилох решил на время отодвинуть в сторону дипломатию и заняться разведкой выработки.

Вместе с несколькими матросами он подошел к открытым выработкам и, взяв, лежащий поблизости небольшой молот, стал отбивать образцы золотоносной породы. Подобное действие вызвало гнев со стороны зулусов и в моряков незамедлительно полетело длинное копье, которое упало рядом с ногой Эврилоха, окатив моряка градом мелкого щебня.

Отскочив в сторону, македонец яростно погрозил кулаком в сторону негров, которые радостно закричали, потрясая над головой своим оружием. Еще не утихли крика, как последовал взмах мощной руки воина зулуса и новый подарок устремился в сторону моряка. Теперь бросок был точен, острое жало наконечника летело точно в голову Эврилоха и тот, был вынужден прикрыться щитом. Глухо звякнуло железная пластинка щита от столкновения с копьем зулуса, которая с честью выдержала экзамен, но сила удара была такова, что Эврилох был сбит с ног и упал на землю, подняв при этом клуб пыли.

Его падение вызвало новую бурю восторгов стражи прииска видимо посчитавших, что Эврилох если не убит, то серьезно ранен. Не дожидаясь, чей либо команда, лучник Эпей моментально вскинул свой тугой критский лук и выпустил свою стрелу в сторону обидчика. Зулусы не подозревали, что оружие чужаков может бить столь далеко и поэтому, не пытались закрыться от стрелы.

Пляшущий на месте от радости воин зулу неожиданно поперхнулся своим гортанным криком; стрела Эпея попала точно в шею обидчику Эврилоха, щедро окрасив алой кровью его плетеный нагрудник. Раненый зулус моментально выдернул из своей раны стрелу вражеского лучника и громко вскрикнул, поскольку зазубренные края наконечника обильно разорвали его плоть. Вслед за стрелою из тела воина вылетел мощный фонтан крови, который немедленно стал бить пульсирующими толчками. Несчастный зулус попытался зажать смертельную рану руками, но все было напрасно, кровь неудержимо покидало его тело, обрекая воина на скорую смерть.

Тонко и пронзительно взвыли на разные голоса черные стражи золота и, сорвавшись с места, устремились к чужакам, гневно потрясая своими копьями . Быстро приближались чернокожие мстители к морякам наварха, но те уже были готовы к бою. Бывшие среди людей Эврилоха лучники успели дать два залпа по набегавшему врагу, прежде чем зулу смогли пустить в дело свои длинные копья. Некоторые из их разгоряченные бегом стали метать их прямо на бегу, точным взглядом выхватывая из общей толпы своих личных противников. Другие стали бить моряков копьями наверняка, прикрывшись большими деревянными щитами.

И тут многие из мореходов вспомнили добрым словом своего наварха заставившего их взять боевые доспехи. Многим из них они спасли жизнь в этот день, с достоинством выдержав проверку прочности под зулусскими копьями. Среди моряков особенно выделялся кормчий Исократ вооруженный огромной боевой секирой, с двумя лезвиями. Схватив двумя руками ручку секиры, он буквально сносил ею головы вражеских солдат одну за другой.

Стражи прииска всегда привыкшие побеждать слабого противника, были не готовы к столь длительному и упорному сопротивлению чужестранцев с такой необычной белой кожей, от которой, по мнению негров, веяло явным колдовством. Именно она, вместе с необычным вооружением и смелостью чужаков сильно давило на уверенность зулусов в своих силах, заставляя их биться не так активно как это было в начале схватки.

Конечно, под ударами их копий пало несколько чужестранцев оказавшихся не столь проворными как другие их товарищи, но ровный строй фаланги и лучники, метко бьющие по зулусам из-за их спин, оказались непреодолимой преградой перед воинами вождя зулусов Нчаги. Короткие мечи моряков и их крепкие копья, наносили ощутимый урон в рядах нападавших, неуклонно редевших с каждой минутой боя.

Уверенность в своей победе крепло в рядах македонцев все больше и больше. Разбившись на два отряда, моряки сами перешли в наступление и вскоре зулусы предпочли покинуть поле боя под угрозой скорого истребления. Забросив свои щиты за спины, они резво бросились от моряков Эврилоха, спасая свои жизни.

Солнце уже спускалось к краю горизонта, когда моряки подсчитали свои потери. Убитыми было всего три человека, но раненных было четырнадцать человек и четверо тяжело. Эврилох понимал, что бежавшие зулусы завтра приведут все свои силы, против которых морякам не выстоять. Поэтому мореход видел только один выход, взять как можно больше золотоносной породы и этой же ночью возвратиться к реке, не дожидаясь возвращения врага. С подобным решением согласились все моряки, уже успевших оценить в бою силу грозных зулусов.

Два больших мешка мелкодробленого золота, необходимого морякам для подтверждения своего открытия Офира они набрали еще до наступления темноты. Все остальное, охваченные алчностью македонцы, яростно рубили и складывали в свои походные котомки уже при свете факелов сделанных из копий зулусов. Эврилох дал им некоторое время пополнить свою коллекцию трофеев, но затем приказал уходить, посчитав, что промедление может быть опасным для жизни.

Вскоре моряки двинулись в обратный путь, прекрасно ориентируясь в темноте благодаря свету Луны, щедро льющийся на плиты каменной дороги. Моряки забрали с собой всех и погибших и раненных, что сильно снижало их скорость, но Эврилох верил, что они успеют дойти к цели до появления врага.

Солнце еще только разогревала небесный свод своим ярким светом, когда мореходы покинули пристань египтян. Переход прошел удачно, если не считать двое раненых от непрерывно тряски на носилках скончались, а третий впал в забытье. Подняв мирно дремавших стражей лодок, Эврилох отдал приказ немедленно отплывать, буквально затылком ощущая смертельную опасность со стороны зулусов.

Бежавшие с прииска чернокожие стражники подняли на ноги всю округу и разгневанный на чужаков вождь Нчага, с помощью барабанов спешно собирал своей войско. Всего собралось около двух тысяч человек и горя жаждой мщения, зулусский правитель выступил из своего крааля, не дожидаясь подхода всех своих воинов.

Нчага, благодаря золотым приискам сильно возвышался над остальными племенами зулу, обменивая золотоносную руду на различные товары по очень выгодному для себя курсу. Появление чужаков и избиение ими его стражи, было расценено, как оскорбление его величия и требовало его немедленного смытия кровью чужестранцев.

Быстроногие зулусы, прекрасно знавшие местность немного опоздали в своей погоне за македонцами. Выйдя рано утром они сначала пришли к копиям и не застав там врага, устремились к реке срезая хороший крюк по прямой. Всего, благодаря своей расторопности, Эврилох сумел выиграть для себя фору в три— четыре часа, к которым прибавилось время, потраченное людьми Нчаги на поиски лодок.

Вождь конфисковал все плавсредства, на которых уместилось свыше двухсот зулусов, тогда как остальные отправились налегке, оставив на пристани свои большие деревянные щиты. Привыкшие к быстрому бегу с ранних лет, воины Нчаги не сильно отставали от своего речного авангарда, который усилено, греб вниз по Лимпопо. Теперь все решало качество лодок, мастерство гребцов и немного везения, которое должно было склонить чашу весов в ту или иную сторону.

Моряки Эврилоха с полной отдачей гребли весь световой день, прекрасно понимая, какая угроза, дышит им в спину. Никто из них не убаюкивал себя мыслью, что дикари отстанут от них, выйдя на берег реки. Лодки шнырявшее вверх и вниз по реке полностью отвергали этот вариант. Как не боялись моряки зулусов, но к вечеру Эврилох был вынужден сделать остановку и дать смертельно уставшим людям привал. Слабым утешением для беглецов было то, что зулусы находились в таком же, как и они, положении и тоже остановились для ночлега.

Эврилох причалил к северному берегу реки, справедливо полагая, что Нчага не смог переправить всех своих воинов на противоположную сторону Лимпопо. Ночь для Эврилоха прошла полной тревоги, поскольку он наверно был единственным человеком кто еще смог бодрствовать, с огромным трудом открывая глаза сквозь дрему сна.

С рассветом, едва стало хорошо видна речная гладь, гонка возобновилась. Отдохнувшие за ночь моряки снова заработали веслами, стремясь, во что бы то ни стало спасти свои жизни от копий зулусов. Так продолжалось еще два дня и с каждым разом, когда божественная Эос озаряла небосклон пурпурной зарей, преследователи становились все ближе и ближе к беглецам, неотвратимо сокращая расстояние между собой.

Развязка наступила утром четвертого дня, когда к великой радости моряков за очередным речным поворотом они увидели знакомые силуэты своих триер. Громкими криками радости приветствовали моряки своих товарищей, в которых видели своих спасителей. С новыми, неизвестно откуда взявшимися силами, ударили веслами истомленные непрерывной гонкой мореходы, направляясь к родным судам.

Меньше часа времени было в распоряжении Неарха перед появлением лодок преследователей. Наварх уже снялся с якоря и успел развернуть свои корабли носом в сторону моря, когда воды Лимпопо вынесли армаду зулусов. Вид огромных кораблей на минуту смутил воинственных аборигенов но, вспомнив своего грозного правителя, негры бросились в погоню за плывущими триерами.

Для македонцев огромное множество лодок туземцев представляло серьезную угрозу, поскольку их корабли не могли развить свою обычную скорость и поэтому могли быть взятыми зулусами на абордаж. Как только черное воинство только появилось на виду, Неарх приказал переместить все имеющиеся на кораблях метательные орудия на корму кораблей.

Первыми выстрелили скорпионы и малые катапульты, выбросив в сторону зулусов стрелы и копья. Наварх внимательно смотрел за тем, какой уроном противнику нанесли его летающие гостинцы. Но потери от залпа только обозлили туземцев, сбросив в воду раненых и убитых, они продолжили преследование белых дьяволов.

Критянин выждал еще немного времени и повторно махнул рукой. Две баллисты послушно выстрелили огненные снаряды, которые легли точно посредине многочисленной флотилии Нчаги, которая продолжала двигаться плотным строем по Лимпопо.

Вначале негры ничего не поняли, но затем крик ужаса объял речные просторы. Неизвестно откуда взявшийся огонь стал жадно пожирать легкие лодки зулусов, несмотря на воду, по которой адское пламя разливалось от одного суденышка до другого. Механики Неарха торопливо дали повторный залп, затем еще и вот уже хорошее озерцо огня пылало среди светлых вод африканской реки.

До смерти напуганные зулусы сразу позабыли про гнев Нчаги и стремительно устремились к спасительным берегам, надеясь, что на земле огонь недостанет до них. Видя это, Неарх приказал механикам обстрелять прибрежные заросли, где спешили укрыться вражеские лодки, надеясь, что речной тростник великолепно горит. Новый выстрел из корабельной баллисты полностью подтвердил предположение наварха.

За считанные минуты вся прибрежная полоса была объята огнем, который неудержимо распространялся по всему протяжению реки. При подобном положении дел, несчастным зулусам было уже не до погони, на кону стояла их собственная жизнь. Те немногочисленные счастливцы, что сумели выскочить из ужасной стены дыма и огня, выскакивали прямо перед своим грозным повелителем Нчагой, который вместе со своим воинством срезав речной поворот, вышел к берегу Лимпопо.

С горестными криками упали они, к ногам своего властелина указывая руками на горящую реку, которую подожгли белые колдуны с удивительных кораблей. Остолбенелый от открывшейся перед его глазам картины, Нчага не мог вымолвить ни слова и тем самым подарил своим провинившимся подданным их жизни. Со страхом и смятением смотрел вождь зулусов на горящие воды реки и величественно удаляющиеся корабли Неарха.

Македонцы благополучно добрались до устья и спешно вышли на морские просторы, где им уже ничто не угрожало. Простояв ночь на якоре, утром критянин отдал приказа покинуть берега Офира, справедливо рассудив, что дальнейшее развитие отношений с туземцами дело рук других моряков.

И вновь мимо мореходов потянулись берега полностью заросших тропическим лесом, который для них уже стал обыденным ландшафтом их плавания. Но ничто уже не радовало и не удивляло глаза мореплавателей, все виденное им уже порядком надоело. Только огромное желание вернуться домой целыми и невредимыми занимало все их помыслы, и каждый пройденный на север день приносил им огромную радость в жизни.

Через неделю, после того как они покинули устье Лимпопо, моряки были вынуждены бросить два своих судна. Налетевшая с востока огромная буря сильно потрепала эскадру Неарха и от непрерывной морской болтанки, несколько триер дало течь. Моряки спешно высадились на берег и попытались ликвидировать появившиеся дефекты корпусов, но все было напрасно, и Неарх приказал поджечь обреченные корабли.

После этого число кораблей флотилии критянина составляло семь судов, продолжавших свое героическое плавание во славу царя Александра. Море больше не беспокоило отважных мореходов, снова став жарким и вялым как это было до гибели их товарищей у берегов ужасной пустыни.

Созерцая морское побережье и составляя свою карту, наварх отметил, что горы вновь приблизились к берегу моря, совершив своеобразный бросок из глубины континента. В этом месте мореходы открыли новую реку, мало, чем уступавшую Лимпопо. Неарх с большой осторожностью сошел на землю и вновь увидел признаки активной торговли на побережье.

Зулусы, они так же жили на этих землях, охотно продали морякам слоновьи бивни, шкуры, а так же золотые украшения в обмен на железные ножи и стеклянные бусы. Критянина очень подмывало совершить новую экспедицию по реке зулу, но разум и опыт удержали его от столь опрометчивого поступка. На пути домой он не желал рисковать жизнями своих оставшихся спутников, даже во имя столь звонкого металла.

На все его расспросы относительно золота зулусы уверенно кивали вглубь страны и уже, потом, покачиваясь на морских волнах и размышляя на досуге о своих открытиях, Неарх предположил, что к Офиру можно было отнести весь этот огромный район междуречья столь богатый золотом.

Огромный горный массив, словно огромный лев в могучем прыжке выдвинулся глубоко в море, составляя удивительное сочетание зелени лесов, ослепительной белизны прибрежного песка и прозрачной голубизны моря. В этих водах моряки в большом количестве встретили гигантских черепах, из которых получалась прекрасная похлебка, ставшая прекрасным разнообразием для истосковавшихся по мясу людей.

Обогнув этот огромный мыс, Неарх повернул свои корабли на северо-запад, там должна была лежать загадочная страна Пунт, после которой моряков ждали уже известные берега. Страшно долгое и опасное плавание подходило к концу.

А в это время навстречу ему с севера на юг, рассекая зеленые волны Средиземного моря, в Александрию возвращался египетский флот правительницы Антигоны. Целых пять дней гостила она в Эфесе, где ее с поистине царскими почестями принимал хилиарх Эвмен и царица Роксана, за содействие в разгроме коварных мятежников Европы и Эакида.

Узнав, что хилиарх с царицей уже прибыли в город, Антигона поспешно сошла на берег и незамедлительно направилась во дворец вместе с навархом флота Адонисом.

— Радуйся великая царица, и ты непобедимый хилиарх, верный оплот дома Аргидов, доброй вести, которую спешит известить вас, ваша скромная помощница! Бежавшие с поля битвы под Ипсой гнусные мятежники Эакид и Европа недалее как вчера были схвачены моими моряками на пути в Грецию. Их корабли были сожжены огненными снарядами, а всех кто пожелал спастись от объятий Посейдона, люди наварха Адониса подняли к себе на борт. Среди них были главари мятежа, которых выдали их же сообщники.

Гул радости и одобрения пробежал среди свиты хилиарха и отразился радостными улыбками на лицах Эвмена и Роксаны.

— Продолжай благородная Антигона — выкрикнула царица, и правительница Египта с почтением преклонила голову в ее сторону.

— Оба изменника были допрошены мною со всем пристрастием и полностью сознались в своих подлых замыслах убиения в случаи своей победы всех членов царской семьи и обоих хилиархов. Все слова их подробно записаны и засвидетельствованы навархом Адонисом и его помощником Кастором.

Священный гнев, охвативший меня от столь ужасных откровений заговорщиков, был столь велик что, поддавшись ему, я приказала немедленно предать обоих предателей суровой каре, которой они заслужили своими черными деяниями. Поэтому едва следствие было закончено, как боа они были зашиты в мешки и брошены в открытое море.

На этот раз ответом Антигоне был гул ужаса и скорби пронесся среди собравшихся людей, когда они услышали о столь ужасной казне постигшей вождей мятежа. Гримаса недовольства скривила рот Эвмена, и он уже собирался высказать Антигоне о столь неразумной поспешности, но фиванка опередила его.

— Вот список всех их гнусных дел и замыслов великий хилиарх. Прочти их внимательно, а после если посчитаешь нужным, то накажи меня за мою поспешность. Я готова принять любой твой приговор — произнесла рыжеволосая красавица и быстро передала в руки Эвмену листы папируса.

Тот машинально взял их в руки и, развернув, пробежал глазами. Четкие строчки свитка, аккуратно выписанные рукой покойного секретаря правительницы, перечисляли всех тех, кто был причастен к этому заговору, подробно описывая роль каждого заговорщика и в первую очередь Птоломея.

Кровь разом отхлынула от лица хилиарха Востока, едва только он понял, какой опасный предмет он держит в своих руках. Эвмен быстро совладал с собой, когда понял, как ловко развязала Антигона опасный узел дворцовых интриг, предав немедленной смерти Эакида и Европу.

Эвмен был не только прекрасным воителем, но и не менее талантливым дипломатом. Прекрасно зная, с каким вниманием, смотрят на него десятки людских глаз, он тихо вздохнул и проникновенно произнес:

— Действительно черны дела и планы были у этих людей, и кара, понесенная ими от руки правительницы Египта вполне заслуженна.

Третий раз пронесся по залу дворца людской вздох, вздох осуждения и гнева к казненным мятежникам.

— Благодарю тебя блистательная Антигона за все твои дела, которые ты совершила во имя укрепления спокойствия и порядка в царстве великого Александра. Данною им мне властью, я объявляю все твои действия законными и сделанными на благо царства — торжественно молвил хилиарх, глядя в серьезное лицо Антигоны.

— Прими и мою благодарность благородная Антигона, — добавила Роксана, — я всегда верила в твое благородство и преданность. В знак особой признательности, я хочу объявить тебя своей родней и просить выдать твою дочь Нису за наследника престола моего сына Александра.

Это был поистине царским подарком для рыжеволосой фиванке о котором та, и мечтать, не смела. Все оставшиеся дни Роксана и Антигона только и делали, что обсуждали условия будущей свадьбы, когда царевич достигнет нужного возраста. Вот с таким фавором прибыла в Александрию правительница Антигона. Все местное сообщество бурно приветствовало небывало возвышение свое правительницы, спеша с поздравлениями в царский дворец.

И в этой радостной суматохе никто не обратил внимания на отсутствие во дворце двух верных слуг Антигоны Аргуса и Тифона. Они не покинули корабль вместе со своей госпожой, а задержались на нем до глубокой ночи, терпеливо дожидаясь пока все посторонние и любопытные, не покинут судно правительницы.

Угостив дежурную вахту крепким вином, присланным специально для них по приказу Антигоны, они тихо сошли с корабля, держа под руки безвольное тело какой-то рабыни. Это было видно по тяжелому рабскому ошейнику, украшавшему ее тонкую шею, а голова была полностью обрита, что на языке рабовладельцев говорило о буйном и непокорном нраве рабыни. Само лицо женщины было обильно покрыто множеством черных и зеленых пятен и полосок, делая его полностью неузнаваемым в темноте покрывавшей гавань и порт Александрии.

Возле сходней их уже ждали три оседланных верблюда, заранее приготовленных Аргусом. Негр проворно погрузил свою ношу на скакуна Тифона и, взяв под уздцы другое животное, покинули военную пристань. Никто из стражников охранявших городские ворота не обратил внимания на эту троицу покинувших столицу Египта в столь неурочное время. Когда солнце позолотило небосклон своим лучами, верные слуги Антигоны были уже далеко от города. Их путь пролегал в южном направлении, к оазису великого бога Амона. По приказу правительницы Египта они везли новый подарок верховному жрецу Херхорну, который подобно Эвридики отныне должен будет усердно трудиться на благо храма или пойти на корм крокодилам. Такова была эта жизнь.

Сама Европа ничего не понимала во всем происходящем; согласно приказу Антигоны негры усиленно поили ее дурманящем напитком, от которого девушка моментально проваливалась в забытье, прерываемое ее стражами лишь для приема пищи оправление мелких нужд.

Так непрерывно продолжалось четыре дня, пока маленький караван не прибыл к стенам оазиса и бесчувственное тело непокорной бунтарки, было брошено в храмовую темницу. Когда Европа наконец-то смогла открыть свои измученные дурманным сном глаза, её глазам предстала ужасная картина в виде охапок соломы на полу, грязного рубища на своем теле и тяжелого рабского ошейника плотно сидящего на ее шеи.

Колесо судьбы вновь совершило свой поворот и опять непокорная Европа, проиграла, оказавшись на обочине жизни.

Глава XII. Змея, глотающая свой хвост.

Медленно и неторопливо несли волны седого океана корабли македонского царя к берегам его огромного царства. По последним исчислениям Гегелоха и Нефтеха вот-вот должен был показаться остров оракула отшельника, с которым великие Мойры свели покорителя Ойкумены тринадцать лет назад. Узнав от наварха, что его корабли скоро достигнут дельты Ганга, Александр специально приказал изменить курс, желая непременно нанести визит человеку нанесшего ему тяжелую душевную рану. Тогда, много лет назад, опоенный победой над царем гангаритов Аграмесом, Александр посчитал себя полубогом, к стопам которого покорно легла вся известная эллинам цивилизованная Ойкумена.

Узнав о знаменитом отшельнике оракуле, царь захотел пообщаться с ним и прибыл к нему на остров, что бы услышать от него пророчество относительно своей судьбы. Но хилый старец не пожелал сделать грозному царю пророчество, вместо этого он показал всю тщетность его претензий на мировое господство, резко раздвинув границы Ойкумены своим рассказом о неизвестных царю народах.

Как зачарованный слушал Александр слова оракула, сводившие на нет все его успехи долгого бесконечного похода к последнему рубежу Ойкумены седому океану. И тогда, вернувшись с острова, македонец дал себе клятву обязательно покорить все названные отшельником страны и обязательно вернуться на остров для продолжения беседы.

Подобно легендарному Сизифу, ежедневно тащивший в гору свой огромный камень, так и Александр, из года в год уходил в свой очередной поход, дабы покорить и присоединить к своей державе новое царство или земли, некогда перечисленные ему индусом. Великие богини судьбы Мойры, верно, хранили его от всевозможных невзгод и неудач, неизменно придя победную нить его необычной судьбы.

Весь Запад признал его власть над собой, Средиземное моря стало македонским морем. Таинственный Восток, которым так пугал и одновременно соблазнял его оракул покорно пал к ногам сына Зевса-Амона не найдя в себе силы противостоять мощи македонского войска. Знойный Юг успешно завоеван самим царем и дай бог удачи Лисимаху и Неарху в исполнении царских планов.

Теперь настало время подвести итоги титанической деятельности македонского царя, который по мощи и протяженности походов давно превзошел своих легендарных предков по отцу и матери великих Геракла и Ахиллеса.

Подобному юноше, волнующемуся перед своим первым в жизни свиданием, Потрясатель Вселенной и покоритель Ойкумены мерил нетерпеливым шагом помост своего царского флагмана. Александру казалось, что огромная пентера едва-едва движется по серым волнам океана, хотя гребцы ворочали веслами как во время боевой атаки.

Царь хотел вновь потребовать от Гегелоха, что бы корабль прибавил ход но, бросив косой взгляд на невозмутимо стоявшего на помосте советника Нефтеха, устыдился своей поспешности и, сжав губы, промолчал. Глубоко вздохнув свежего морского воздуха, он попытался успокоиться и стал терпеливо ждать появление долгожданного берега.

Остров возник внезапно, в одно мгновение, выпрыгнув из синих вод океана белым пятнышком, которое стало с каждой минутой, неудержимо расти. Александр не успел оглянуться, как уже стал, виден песчаный берег, на который много лет назад он торопливо сходил в ожидании откровения оракула.

Если тогда сердце македонского царя трепетало в ожидании сокровенного тайного знания, то теперь сердце Александра билось в ожидании долгожданного триумфа. Уверенной походкой сошел на землю истинный властитель Ойкумены, что бы получить давний должок с побитого молью отшельника.

Без всяких подарков и подношений для оракула шел монарх к небольшим стенам храма, с пренебрежением поглядывая на испуганных паломников, разбегавшихся от македонцев в разные стороны. Не дойдя до портика двадцати шагов, Александр взмахнул рукой, и стража проворно замерла, дальше пошел только монарх и Нефтех, которого царь решил специально взять с собой.

Властно и торжественно звучали шаги македонца, когда тот вышагивал по коридорам жилища оракула. Вновь как будто вчера перед Александром возникла комната приема с аленьким столиком и аромокурительницей, что источала приятный запах трав и смол. Но вместо старца за столом на корточках сидел молодой наголо бритый человек с пристальным взглядом, явно изучающего пришедшего к нему человека.

Не обнаружив в комнате отшельника, царь замешкался, и поэтому первое слово произнес на хорошем греческом языке незнакомый Александру юноша.

— Привет тебе царь македонский, Покоритель Ойкумены и Потрясатель Вселенной. Я Провати, ученик великого оракула оставившего нас по своей воле два года тому назад. Он точно предсказал время, когда ты вновь посетишь наш остров и, зная, что у тебя будет к нему много вопросов, велел передать тебе три предмета.

Юноша подобно ящерке выскользнул из-за стола и пропал в темном проходе ведущего вглубь строения. От столь ошеломляющей вести о смерти оракула у македонского царя скривилось лицо, и стал раздраженно дергаться уголок рта. К подобному повороту судьбы, полностью лишавшего его долгожданного триумфа в затянувшемся споре он совершенно не был готов. Рука его непроизвольно скользнула к рукоятке меча и крепко сжала его, явно демонстрируя Нефтеху свой гнев.

Индус отсутствовал меньше минуты и вскоре глазам царя предстал папирусный свиток, небольшая чаша с горстью мелкого морского песка и маленький незатейливый ручной браслет, изготовленный из бронзы. Все это было сложено на деревянном подносе.

Провати с поклоном протянул его Александру, этот прощальный подарок индийского оракула от которого тот непроизвольно отшатнулся. Все происходило столь буднично и обыденно, что с каждой минутой вызывало в душе македонца злость и разочарование. Принесенные индусом предметы не пробудили в нем любопытства и желания понять их скрытый смысл. Он не стал брать поднос, а властно и холодно спросил молодого человека:

— Скажи, как умер ваш отшельник?

Провати ничуть не смутило подобное поведение Потрясателя Вселенной. Продолжая держать послание своего учителя перед собой, он с готовностью удовлетворил любопытство Александра.

— Великий оракул за полгода предсказал день и час своего ухода из нашего мира. Поэтому, зная об его предстоящей кончине, со всех концов Индии прибыло множество его поклонников. Весь остров с большим трудом вмещал всех желающих присутствовать при его светлой кончине. Ровно в полдень учитель вышел к людям, которые пришли в последний раз поприветствовать его.

Он взошел на большой деревянный помост, специально выстроенный по его приказу, и с него обратился ко всем присутствующим. Последняя проповедь его кратка и проста, он призвал всех не творить зла и помнить, что мы все временные жители благодатного лона матери Земли.

Затем он назначил меня своим наследником, при всех дав свой наказ, каким я должен быть человеком. После этого он лег на помост и вскоре умер. Многие люди из толпы подходили к нему, дабы лично убедиться в этом. Учитель действительно не дышал, и сердце его не билось. Так продолжалось около часа, а затем согласное его последней воле я поджег деревянный помост. Весь прах, который остался после святого отшельника был собран в кубок и развеян над водами седого океана как он того и желал.

Александр внимательно слушал неторопливую речь Провати и в сердце его не наступал покой, а наполнялось горьким чувством обиды и недовольства на умершего старика. Как смел этот оракул, просто уйти из этого мира, не завершив столь затянувшегося спора между ними. Подобно мелкому шулеру, когда оказалось что его карта бита, но погасил свечу и под покровом тьмы трусливо бежал, испортив великому царю его законного триумфа.

— Что же он велел передать мне на словах? — раздраженно спросил македонец Провати вновь протянувшего ему поднос с подарками отшельника.

— Ничего. Он только объявил мне о времени вашего визита сюда и велел отдать эти предметы, сказав, что назначение их ты без труда поймешь сам. Если же ты не пожелаешь принять их, то учитель приказал бросить их в океан.

Сказав это, Провати в третий раз протянул царю поднос, без капли страха и боязни смотря в лицо Александра. Тот только гневно дернул щекой и приказал Нефтеху:

— Возьми.

Египтянин послушно принял деревянный поднос и вопросительно глянул на Потрясателя, но тот уже круто развернулся и зашагал прочь, гулко стуча по плитам храма подошвами своих царских сапог.

Как не крепился Александр, но гнев его выплескивался наружу при каждом его движении и шаге, повороте головы и кивке, не говоря о взгляде. Великий монарх был не просто расстроен или разгневан, он был взбешен и причиной того, была смерть отшельника.

Нефтех терпеливо следовал за ним в трех шагах, стараясь ничем не докучать своему правителю. Так они прошли весь путь до шлюпок, и никто из спутников не смел, сказать Александру ни слова, так гневен, и страшен был его царский лик. Только когда монарх отплыл от берега, его прорвало, он стал гневно обличать отшельника во всевозможных грехах.

— Он все это специально устроил Нефтех, что бы лишить меня возможности доказать его неправоту в нашем прежнем споре! — гневался Александр. — Ради своей посмертной славы он устроил весь этот балаган с прилюдной огненной смертью. Нечто подобное делали йоги, но только они сгорали живьем, а у него не хватило духу испытать себя болью и поэтому, он просто остановил себе сердце и тихо умер. Это ли не трусость!?

Волны мерно качали шлюпку под гневную проповедь македонца. Его советник молчал, давая возможность, царю полностью выговориться. Выбросив первоначальный запал гнева, Александр продолжил свою тираду в более умеренном тоне, и когда шлюпка пристала к флагману, покоритель Ойкумены только недовольно сопел и хмыкал.

О подарках оракула Александр вспомнил, когда корабли плыли к дельте Ганга. Взмахом руки он подозвал к себе слугу с подносом, который отдал ему египтянин.

— Ну что за послание приготовил мне покойный провидец судеб — зло проговорил монарх и брезгливо взял в свои руки свиток папируса. Брови македонца полезли вверх от удивления, когда он рассмотрел послание отшельника. Перед ним был затейливый рисунок, изображающий толстого змея пожирающего свой хвост.

— Что это такое? — удивился Александр, вопросительно посмотрев на Нефтеха.

— Видимо знак бесконечности, господин, — пояснил советник, заглянув в папирус, — таким символом индийские философы обычно изображают вечность, у которой согласно их понятиям нет ни начала и ни конца.

— Видимо отшельник хотел сказать, что нет ничего нового в этом мире. Великие царства были до меня и будут после. Честно говоря, он здорово разочаровал меня, поскольку нечто подобное я был готов услышать из его уст. Видимо после моей великой победы над синами и покорения юга у него уже не осталось весомых аргументов, и он прибег к помощи символов.

Монарх решительно скомкал рисунок и сильным взмахом руки отправил его за борт. Удивленному этим действием Нефтеху он любезно пояснил:

— Старик сам завещал бросить его подарок в океан, если он не будет нужен мне. Так что дальше, чаша с песком, — Александр поднес к глазам второй предмет и на секунду задумался. — Видимо это намек оракула, что все мы ляжем в землю. Что ж согласен, но перед тем как я окажусь там, у меня будет много дел, на которые требуется много времени. Почти бесконечность — зло закончил свои рассуждения Александр относительно второго подарка оракула, который незамедлительно последовал вслед за первым.

Последним на подносе лежал браслет. Он был слишком мал для могучей руки Александра, и это только еще больше подогрело его уже и так раздутое недовольство. Внимание царя привлекла надпись, вырезанная на наружной стороне браслета. Она гласила: "Всё пройдет".

— Он хотел сказать, что со временем моя власть над народами и моя слава канут в небытие. Что же ты солгал провидец. Знай же, слава моих деяний переживет меня и моих потомков. Ее будут помнить всегда, как помнят подвиги моих великих предков Геракла и Ахилла — сказав это Александр, швырнул и этот предмет в воды океана, так ничего не приняв в подарок от умершего предсказателя.

— Поднос возьми себе Нефтех. Это мой скромный подарок тебе на память о нашем визите к оракулу.

Советник, молча, поклонился и поспешил оставить разгневанного владыку наедине со своими мыслями и эмоциями. Он решил ничего не говорить Александру о своих толкованиях подарков думая, что его слова только усилят желчную флегму, охватившую царя мощной волной.

Сам египтянин прекрасно понял весь смысл толкования послания индийского пророка. Рисунок на папирусе предсказывал, что огромная держава македонского царя обречена на развал и подобно мифическому змею пожрет само себя. Морской песок в чаше символизировал множество народов Ойкумены, на фоне которых царство Александра, было подобно горсти песка на берегу седого океана.

Надпись же на бронзовом браслете предсказывала будущность человека в его постоянной череде успехов и неудач. Однако самым главным символом подарков оракула был невзрачный деревянный поднос. На оборотной стороне его был вырезан символ короны приемников, который достался Нефтеху как от отшельника, так и самого Александра.

Обо всем этом египтянин скромно умолчал, поскольку данные умозаключения были очень опасны для него самого и жизни его близких людей.

Разочарованный своей неудачей от посещения острова, Александр недолго пребывал в меланхолии. Все его темные мысли и обиды подобно облачкам под напором ветров были сметены с божественного чела торжественной встречей монарха на побережье в дельте Ганга. От радостных криков своих подданных высыпавших на берег моря и вышедших на лодках навстречу его кораблям, Александр моментально забыл все прежние неудачи и невзгоды. Лицо царя светлело и наливалось новой силой от реального осязания своей власти над людьми, в глазах которых он был живым богом.

Вместе с индусами повелителя Ойкумены приветствовали громкими выкриками и ревом экипажи всех македонских кораблей. Как долго они шли к этой финальной черте, совершив поистине героический подвиг морского плавания в опасную и страшную неизвестность. Кричали моряки и солдаты, вопили, не стесняясь своих бурных чувств географы и математики изнуренные долгими мытарствами по волнам седого океана.

Кричал и сам Александр вместе с Нефтехом и Гегелохом; воистину ощущая себя легендарным Одиссеем, вернувшегося домой после долгих лет странствий на чужбине. И чем ближе приближались суда к берегу, тем сильнее становился восторг и радость с обеих сторон.

Кульминацией этого события был торжественный схождение великого полководца с корабля на индийскую землю. Уверенной походкой он сбежал по сброшенному трапу на берег и сразу же, вслед за ним широкой толпой хлынули его спутники.

Через два дня к монарху срочно прибыл индийский сатрап Филипп, сильно изумляясь появлению из-за моря своего властелина. Целых две недели мореплаватели проводили в отдыхе и блаженной неге, среди великолепных садов и покоев сатрапа Ганга. Филипп стремился предугадать любое желание Александра, обильные пиры сменялись развлечениями монарха пением и танцами местных артистов, на смену которым приходили различные состязания, заканчивающиеся вновь пирами.

Единственным человеком, которого не сильно затронуло это пиршество души и тела, был Нефтех. Уже на второй день своего возвращения, египтянин отправил с царским гонцом послания в Вавилон и Александрию, скрепленные красной печатью с оттиском священного скарабея. Вновь послание своей жене он написал тайнописью, извещая Антигону о своем возвращении и последних событиях в свите монарха. Хилиарха Эвмена Нефтех так же извещал о прибытии великого царя и намекал на скорую встречу с ним в Вавилоне.

Насладившись дарами Ганга, Александр вспомнил о своих царских делах и, расставшись с гостеприимным хозяином, вместе со своей свитой на лошадях отправился к Инду через равнины Декана. Всюду ему оказывались высокие почести, благодаря которым продвижение к дельте Инда у македонцев заняло около двух месяцев.

Там монарха ждала новая помпезная встреча с раджой Таксилой, который задержал Александра у себя на десять дней, после чего царь вновь взошел на палубу быстроходной триеры, что бы по морю проплыть вдоль персидского берега к устью Тигра и Евфрата. Те же корабли, что везли царственного мореплавателя все это время, получили новые экипажи и после ремонта были отправлены на Яву с подкреплением для Деметрия.

Все эти непредумышленные задержки дали хорошую фору для Эвмена и Антигоны. Первый имел долгий доверительный разговор с Роксаной, после которого их тайные свидания временно прекратились. Царица часто плакала по ночам, но утром мужественно держалась перед дворцовой челядью, с трепетом в душе ожидая приезда своего мужа.

Антигона действовала иначе. Едва только послание было обработано нужным порошком и вновь нагрето на огне, как на белом фоне выступили красные строки тайнописи. Ни один мускул не дрогнул на лице фиванки, когда она прочла послание Нефтеха. С каменным лицом она свернула папирус и бросила его в огонь, терпеливо дождавшись его полного сгорания.

Следующей ночью, когда дворец правителя Египта погрузился в сон, Антигона крадучись пробралась к дверям покоев царевны Клеопатры. Прислужницы царской сестры спали на своих местах глубоким сном, поскольку перед ужином хитрец Аргус добавил им с питье снотворных капель.

Убедившись, что ее никто не видит, фиванка решительным движением приоткрыла дверь спальни и, проскользнув внутрь. Внутри комнаты все было тихо. Клеопатра мирно посапывала в своей кровати, разбросав свои густые кудри по всей подушке и едва прикрывшись покрывалом из-за сильной духоты, стоявшей в помещении, несмотря на распахнутое окно.

Антигона тихим шагом приблизилась к кровати и одним движением сбросила с себя тонкий халат. Сияющая за окном луна немедленно окатила стройное тело фиванки своим тусклым серебром, заботливо подчеркивая каждую особенность ее красоты.

Хищно улыбаясь, правительница подошла к спящей Клеопатре и, наклонившись над ней, стала нежно ласкать ее грудь. Давно не получавшая подобных ласок та стала моментально наливаться и твердеть. Спящая царевна попыталась отодвинуться, но Антигона крепкой держала ее второй рукой, не прерывая при этом свою любовную игру.

Томный стон вырвался из груди Клеопатры, она проснулась и в этот момент совратительница прильнула к ее устам в долгом поцелуе. Повинуясь страстному желанию, царевна немедленно ответила фиванке помимо своей воли.

Когда Антигона, наконец, оторвалась от губ Клеопатры, и та смогла разглядеть своего ночного гостя, дрожь страха пробежала по телу женщины. Она вновь попыталась вырваться из рук фиванки, которая для подавления сопротивления была вынуждена навалиться на Клеопатру всем телом.

Дрожь страха и возбуждение от прикосновения крепкого женского тела затрясли несчастную царицу одновременно:

— Что ты делаешь!? Ведь мне нельзя этим заниматься! Мне запретил это Нефтех!!— с ужасом зашептала Клеопатра, пытаясь выбраться из-под горячего тела искусительницы, но все было напрасно. Антигона крепко обвила бедрами ноги своей жертвы, которую столь тесный контакт только распалял к запретной любви.

— Не надо Антигона, мне запретил Нефтех — вскоре жалобно прошептала царевна устав бороться и покорно затихнув под победившей ее фиванкой.

— Правда? А я не слышала — проворковала женщина и ее рука подобно кобре метнулась к влажному низу живота своей жертвы. Клеопатра попыталась вскрикнуть, но Антигона уже зажала ей рот своей ладонью, одновременно став ласкать языком отяжелевшую грудь своей подруги.

Клеопатра уже не сопротивлялась, только две крупные слезы выкатилась из ее больших глаз и, сбежав по лицу, омочили руку Антигоны, которая усердно вводила несчастную царевну в любовный трепет запретного увлечения.

Полностью покорившись судьбе, Клеопатра дрожала и извивалась под страстными руками ненасытной Антигоны, от которых по разгоряченному телу разливались волны наслаждения. Фиванка уже убрала руку с ее губ и теперь, с них слетали только короткие стоны и всхлипы.

Антигона умело наращивала темп любовной игры, все больше и больше распаляя царевну. Неожиданно Клеопатра вздрогнула, изогнулась всем телом и стала приподниматься над кроватью. Фиванка успела вновь зажать рот своей жертве, которая через мгновение стала резко оседать вниз.

Уложив обмякшее тело на кровать, Антигона прижала свои пальцы к шее царевны и ощутила под ними слабое биение сердца. Затем она ловко отогнула безвольное веко и открыла глаз. Лунный свет ярко бил в зрачок Клеопатры, который никак не отреагировал на это, оставаясь круглым и пустым.

Выпрямившись во весь рост, Антигона довольно хмыкнула. Все получилось, так как она того желала. Наложенный когда-то Нефтехом гипнотический запрет полностью сработал, моментально превратив царевну в неподвижную куклу.

Искусительница прикрыла тело жертвы покрывалом и, накинув на вспотевшее тело халат, тихо покинула место своего преступления. Служанки продолжали дремать на своих местах ничего, не подозревая о случившейся беде.

Несчастную Клеопатру обнаружили только утром, когда к ней для омовения пришла рабыня эфиопка. Срочно вызванный дворцовый доктор сразу определил, что у госпожи случился удар, который навеки приковал ее к постели, если она выйдет из комы.

Клеопатру срочно омыли и попытались влить в рот лекарства, но все было напрасно, оно пролилось на грудь царевны, абсолютно не попав внутрь. Лекарь попытался предложить влить его через зонд или поставить клизму, но когда Антигона грозно спросила эскулапа, ручается ли он за успех лечения, то скромно потупил глаза и более все время молчал.

Царевна умерла ровно через сутки в окружении двух служанок проспавших жизнь своей госпожи. Антигона устроила пышные похороны усопшей. По ее приказу началось строительство храма в честь царской сестры с возведением двух больших мраморных пилонов, где со скрупулезной точностью была расписана вся ее жизнь.

Так благодаря действиям Антигоны Нефтех вторично стал вдовцом, а царская семья уменьшилась еще на одного человека.

Не миновали вести о скором приезде Александра и стен храма Амона в ливийской пустыне. Как только крылатый александрийский гонец доставил Херхорну депешу, верховный жрец спешно произвел ротацию своих храмовых кадров. За послушание и смирение, проявленное во время устроенного испытания, храмовой гетере Авлосе было возвращено ее прежнее имя Эвридика, после чего она была немедленно отправлена в подземелье главного храма для прохождения таинства посвящения в сан верховной жрицы бога Амона.

Свое знакомство с артефактом бога, Эвридика нашла весьма интересным таинством и была не прочь продолжить свое служение богу, о чем она сказала Херхорну едва стоя на ногах и заботливо поддерживаемая жрецами, сразу после завершения обряда посвящения в таинства бога.

Едва эти слова сорвались с уст новоявленной верховной жрицы оазиса, как Херхорн тут же приказал перевести верховную жрицу Эвридику в новые покои, которые должные соответствовать ее нынешнему положению в оазисе. Ничуть не стесняясь свое наготы, и то, что ее тело покрыто липким потом и ослаблено от недавнего соития, Эвридика окрыленная столь радостной вестью, впорхнула в паланкин и приказала нести себя в эти покои немедленно. В знак своего особого расположения к жрице, Херхорн приставил к Эвридике почетную стражу в виде могучих негров дарфурцев, которые и понесли паланкин верховной жрицы.

Ее недавнее место, а вместе с ней и золотую маску унаследовала другая высококровная женщина, недавно поселившаяся в стенах оазиса. Это была несчастная Европа, доставленная сюда по приказу Антигоны. Вместе с ней Аргус привез большую сумму денег, выделенную правительницей на содержание пленницы.

Херхорн нашел ее очень интересным экземпляром и приказал своим мастерам обязательно сломить сопротивление молодой царицы. Непрерывные побои и унижения, порка и насилие, в сочетании с грубой пищей и ужасным содержанием дали нужный результат. Европа согласилась надеть маску и стать храмовой гетерой Лесбией.

Это случилось именно в тот день, когда великий царь Александр прибыл в Александрию Сузианскую расположенную в устье слияния Тигра и Евфрата. Заранее извещенные о скором прибытии властелина голубиной почтой, в Александрию прибыли хилиарх Эвмен, царица Роксана и наследник престола царевич Александр.

Правитель Александрии не пожалел денег на встречу монарха выстлав дорогими коврами весь причал к которому причалили корабли царя. Эвмен торжественно встретил повелителя, преподнеся ему большой царский венец оставленный Александром в Вавилоне перед походом на синов. Монарх величественно возложил корону на свою голову под звуки торжествующих криков толпы.

Все были рады возвращению Александра из далекого похода; солдаты и моряки, горожане и гости Александрии, но это только казалось. Холод страха был на самом дне глаз Роксаны, когда она обнимала своего царственного супруга, скрытая настороженность присутствовала в Эвмене, когда тот преклонял колено перед государем и уж совсем неизвестно, что было в сердце Нефтеха, невозмутимо наблюдавшего за всем происходящим.

Поздно вечером, когда шумы торжества уже улеглись, два старых друга выехали за пределы дворца для тайной беседы, и ни одна живая душа не знала, о чем они говорили.

Главное было возвращение монарха, которое сулило его подданным множество перемен, вот только неизвестно каких.

КОНЕЦ.