Однако не тут — то было. Помощник (дежурили вместе) настиг Татищева в небольшом холле, у входа, коротко доложился, при этом находясь в состоянии легкой паники.
-Что — нибудь еще случилось? — поинтересовался Татищев у помощника.
-Наружное наблюдение сообщило о проявлении одновременной активности наблюдаемых лиц из британской дипломатической миссии.
-Как так одновременной? — поначалу не понял Татищев.
-Все наблюдаемые нами персоны чрезвычайно активны. Все находятся вне стен посольства.
-Что это может означать? — скорее по привычке, чем в надежде получить точный ответ, спросил Татищев.
-Не могу знать. По всей видимости, англичане проводят какую — нибудь операцию.
-Какого рода активность?
Помощник молча протянул подполковнику рапорт старшего смены филеров, осуществлявшей 'негласный надзор' за британским дипломатическим представительством. Татищев просмотрел рапорт — три с лишком страницы, исписанные крупным.
-Тэк — с, половина десятого вечера, три машины, в разных направлениях, крутили по городу как хотели..., тэк — с, отменное знание города, тэк — с, что тут еще?...А — а, одна из машин, 'ройльс — ройс', оторвалась от наблюдения в районе Останкино, недалеко от Фондовой оранжереи, контакт был утерян, тэк — с...Черт, а это что такое?! 'Пришел на вокзал..., с вокзала поехал на таксомоторе в магазин,...был сверточек в руках. В виде пачечки бумаги'...Что за служба?!
-В каком смысле, Виктор Николаевич?
-Это все из рапортных книжек наружного наблюдения! Сверточек, пачечка...Зря жалованье платим!
Помощник — высокий, холеный, туго затянутый в мундир, с аккуратным пробором возле уха, расчесанным волосок к волоску, пахнущий духами, участливо вздохнул:
-Работаем с теми, кто есть, Виктор Николаевич...
-Плохо работаем.
-Ставлю в известность, что обеспечить полноценное наблюдение за передвижениями всех наблюдаемых нами лиц не представляется возможным. У нас нет в наличии такого количества филеров наружного наблюдения.
-А что говорит ротмистр Бегунов?
-Говорит, что недостаточно информаций, что осуществляется сбор и анализ данных наружного наблюдения, что и так съедается колоссальный ресурс его службы, давит на нас центральным аппаратом...
-Понял. — вздохнул Татищев. — Что ж, пусть ведут кого смогут, наличными силами. Утром — доклады и отчеты подробнейшие.
Татищев убрал бумагу в служебный портфель:
-Ну, так что же? Выход на связь с агентом?
-Вероятно.
Татищев снова вздохнул. Иногда он считал сотрудников 'английского стола' приспособившимися к делу служаками, без инициативы и без внутренней преданности идее своей службы, и к тому же людьми, ограниченными. В его представлении это были ремесленники, умевшие исполнять работу, но большей частью не умеющие. Сыскная служба по контршпионажу представлялась подполковнику наиболее острой и интересной из всех иных. Она, во — первых, требовала изощренности и ловкости. Во — вторых — хитрости и ловкости, и в — третьих, полного проникновения в настороженную психику врага. А враг казался притаившимся, расползающимся по всей державе, и находить его, угадывать и обезвреживать — для этого требовалось своего рода искусство. Большая часть сотрудников Четвертого отделения и его 'английского стола' не владела этим искусством, они даже не старались постичь его, и Татищев презирал в душе своих бесталанных подчиненных и ленивых начальников.
-Кто из британских дипломатов в 'ройльс — ройсе' был, выяснить удалось?
-Предположительно. Второй секретарь посольства Кларк.
-Соображения какие — нибудь имеете по этому случаю?
-Полагаю, что происходила заранее обусловленная конспиративная встреча. У кого — то, видимо, была серьезная необходимость ожидать высокопоставленных господ, разъезжающих в 'ройльс — ройсах', да и 'ройльс — ройс' из — за пустяков не рискнул бы на вечернюю поездку по городу.
-Резонно.
Татищев задумался. Посольская резидентура 'Интеллидженс Сервис' в Москве отличалась малочисленностью и высокой конспирацией сотрудников. В этом проявлялась разумная экономия средств, требования конспирации, английская целесообразность, основанная на рациональности и существовавший контрразведывательный режим — Четвертое отделение Департамента Государственной Охраны старалось оказывать акциям британской разведки активное противодействие.
Было известно, что уже установленная посольская резидентура англичан насчитывала не более четырех — пяти человек и выполняла большой объем работы. Несколько человек занимались агентурной работой под крылом паспортного бюро британского консульства. И вот, в самом центре российской столицы, чуть ли не у стен Кремля, британские секретные службы проводят серьезную операцию, задействовав практически все свои наличные силы.
-Я хочу докопаться до правды, — высокопарно заявил Татищев, — Законное желание, верно?
-Разумеется. — ответил помощник. — Но вы не хуже моего знаете, что факты не всегда совпадают с логикой и хронологией.
-Ну, да. Ну, да...А что с этим..., который в понедельник с англичанином с самого с ранья, в трамвайчике по Шаболовке катался? Удалось выяснить, кто это был?
-Пока не удалось...— помощник замялся с ответом.
-И? В чем причина? Тэк — с. Вот что: сообщите Бегунову об отмене сегодняшних занятий с филерами из наружного наблюдения. К девяти тридцати утра, а не к десяти, соберите вчерашнюю дежурную смену для циркуляра и инструктажа в моем кабинете. Было бы желательно к этому же часу увидеть и заведующего наружным наблюдением Бегунова. Я буду присутствовать на инструктаже лично.
-Дважды телефонировали из Департамента. Справлялись о вас, Виктор Николаевич...
-В такой — то час? — хмыкнул Татищев, — Только справлялись или что — то еще? Распоряжения, указания?
-Только справлялись, господин подполковник.
-Хорошо. Телефонируют в третий раз, не сочтите за труд, передайте, что приеду позже. Сейчас поеду к Фондовой оранжерее.
-Слушаюсь, Виктор Николаевич.
Татищев вышел на крыльцо, шагнул во двор, к машине, и тотчас откуда — то вынырнул личный шофер, Филипп Медведь, преданный, неизменный, служивший при подполковнике уже лет пять. Шофер подхватил служебный портфель, устремился вперед, открыл дверцу перед Татищевым, потом закрыл ее и на немецкий манер щелкнул каблуками.
Подполковник недовольно поморщился:
-Филипп, что ты все время каблуками норовишь щелкнуть? Оригинальничаешь?
-Не могу знать, ваше высокобродь. — дурашливо ответил Медведь, заводя машину. На правах 'своего' человека в ближайшем окружении подполковника, он иногда позволял себе фамильярничать с начальством. Впрочем, меру знал, лишнего не позволял...
-Куда поедем, Виктор Николаевич? — спросил Медведь, усаживаясь за руль.
Татищев глубоко вздохнул.
-Устал, страсть как. Кофе хочется, — сказал подполковник, — И побольше. Поедем — ка, Филя...В...
-Не домой? — шофер повернулся и вопросительно взглянул на подполковника.
Татищев покачал головой.
-В Останкино, к Фондовой оранжерее.
-Слушаюсь.
Медведь вырулил через Леонтьевский переулок к Никитским воротам, и погнал — по Тверскому бульвару, через Страстную площадь, по Страстному бульвару, мимо Петровских ворот, на Трубную, через Самотеку, через Александровскую улицу, крутанулся проездами Марьинской слободки, вышел на Шереметьевскую, пролетел до Мариинского поста, пересек Николаевскую железную дорогу по эстакаде и рванул по Останкинскому шоссе...
Фондовая оранжерея располагалась почти сразу за Останкинским дворцом графа Шереметьева, у парковых прудов. Оранжерею, в которую граф напривозил со всего света живых тропических и субтропических растений, где воочию посетители видели и знакомились с деревьями, травами и кустарниками с разных континентов, едва ли можно было назвать популярной городской достопримечательностью — большинство москвичей никогда о ней не слышали, а если и слышали, то никогда не заходили, а зря! В хмурой Москве она стала царством вечного лета и настоящим тропическим раем — не об этом ли мечтают горожане долгими осенними или зимними вечерами? Фондовая оранжерея со стороны выглядела тепло и по-домашнему — как большой крытый сад, и посетить её мог любой желающий. Однако вблизи оранжерея 'радовала' глаз запущенностью, изношенностью старых, покосившихся от времени конструкций, жутко скрипящими на ветру. К своему детищу Шереметьев довольно скоро охладел и передал оранжерею на баланс города, у которого вечно ни на что не хватало средств.
Татищев приказал остановиться у главного входа в оранжерею. Вышел, огляделся. Что ж, место малопосещаемое, рядом парк, с каскадными прудами и лодочной станцией, с множеством выходов, розарий, клумбы. Вполне в английском стиле — британские агенты имели обыкновение встречаться со своими осведомителями в самых неожиданных местах: прогуливаясь в парках воскресным вечером, разъезжая в пустых купе поезда, расхаживая в безлюдных музейных залах и даже на кладбищах, где британцы появлялись с охапками цветов, видимо в знак траура по противникам.
Пока Татищев осматривался, шофер метнулся к багажнику, открыл, зашуршал какими — то свертками...
-Что ты там, Филя, удумал?
-Ваше высокобродь, я чего — сь подумал: верно кушать желаете? Весь день давешний не емши и ночь почти всю...
-Ну и?
-Я давеча в пахомовскую ресторацию отлучался, взял чего — нито перекусить... — Филипп Медведь сноровисто засервировал складной столик, выложил снедь, дьюаровский термос*.
Подполковник Татищев усмехнулся. У Пахомова, в ресторации, помещавшейся недалеко от Малого Гнездниковского, на первом этаже доходного дома Нирнзее, кормили круглосуточно, а к завтраку обычно подавали не только московскую прессу — были и варшавские газеты, и берлинские, были и парижские, выписываемые прямо на столики и доставляемые ежеутренне железнодорожным экспрессом. Татищев взял из рук шофера холодный бутерброд с ветчиной, кофе со сливками, неторопливо вгрызся во все это. Он любил хорошо поесть, в меру выпить (но не слишком, так как во всем, что касалось еды и алкоголя с некоторых пор ценил умеренность), у него была образцовая семья и он искренне старался оставить свой след на ниве охранения престола от преступных посягательств.
С аппетитом поедая бутерброд, Татищев размышлял о том, что сытость, восходившая из бездны желудка, достигала мозга, погружала его в сладостную сонливость. В голове зашумело, мешало сосредоточиться. А день — то предстоял загруженный...
Медведь быстро прибрал столик, бутерброды:
-Теперь домой, Виктор Николаевич?
-В Малый Гнездниковский...
Картинки из прошлого — IV.
-Когда?
-Недели через две. Все будет по — настоящему. Взаправду. От тебя должно пахнуть очень натурально. Во всех смыслах.
-Ясно.
-Я не хочу, чтобы ты испытывал иллюзии. Ты — полено. Обычное березовое полено. Тебя бросят в огонь, и ты должен сгореть. Прогореть без остатка. Но так, чтобы от тебя шло тепло и к тебе тянули руки.
-Это мне тоже ясно.
-Никакой помощи. Никакой поддержки. Один. Никто не будет тебя страховать. Никакой системы оповещения, сигналов об опасности, никаких встреч, весточек с воли. Так будет лучше, поверь. Даже самая надежная конспирация не сможет выдержать проверки временем. Где — то, когда — то, в чем — то может наступить сбой. Так лучше пусть все идет естественным образом.
-Долго?
-Что долго?
-Идти естественным образом будет долго?
-По моим прикидкам не меньше полутора лет. Возможно, два года. Но это я беру с запасом. Операция, сам понимаешь, носит характер стратегический.
-Не мне тебе объяснять, что любая стратегическая операция изначально имеет узкие места. И самой узкой частью является конечная цель.
-Ты еще можешь отказаться. Я пойму. Разбежимся и будем считать, что ничего не было.
-Я не отказываюсь. Где гарантии того, что я окажусь полезен?
-Окажешься. Эта организация очень серьезно задумана, хотя руководство ее и не лишено некоторой наивности, так свойственной русской интеллигенции. Ее козырь — связь с Россией, знание того, что происходит. Но речь все же идет о политической игре. И понадобятся игрокам новые колоды, которые они будут использовать для продуманных тактических ходов, вариантов игры. Охотники на информации найдутся где угодно. Америка, Франция и Англия — конкуренты, которые бдительно следят друг за другом. Предположим, ну разве нельзя будет сказать французам, под большим секретом, конечно, что организация имеет осведомителей, чьи сведения могут идти без контроля со стороны англичан? Или наоборот?
-Ну-ну...
-Между прочим, англичане на тебя уже клюнули. Задел кое — какой уже есть. Заметочки мы для тебя, добродушного малого сочинили весьма неодобрительные. Из иностранных газет вроде ты как переписывал...Из одной взял, из другой ухватил, из третьей, а вместе так скроено, что вреднейшая вещица получается. И все с намеком, все с киванием в сторону 'сфер'...
-Всякая ложь однажды разоблачается.
-Это уже проблема организации. Мы же тонко, ненавязчиво подтолкнем тебя к ней. Для этого нужно время. И терпение...
9 июля 1932 года. Пятница.
Москва. Большой Черкасский переулок.
В 'столе' Татищева ждали...Помощник, с осоловелыми от недосыпа глазами, молчаливо кивнул в сторону кабинета подполковника.
-Что?
-Ждут — с...
Кабинет подполковника Татищева был невелик. Тяжелая старомодная мебель красного дерева делала его несколько мрачным. Книжные шкафы мутно поблескивали зеленоватыми стеклами. Почти посредине кабинета помещался массивный письменный стол с целым 'поставцом', приделанном к одному продольному краю, для картонных папок, бумажных ящиков, с карнизами, со скобами, с замками, ключами, выкованными и вырезанными 'для нарочности' московскими ключных дел мастерами из Измайловской слободы. Стол выглядел чуть ли не иконостасом, он был уставлен бронзой, кожаными папками, мраморным пресс — папье, карандашницами. Фотографические портреты (несколько), настольный календарь в английской стальной 'оправе', сигарочница, бювар, парочка японских миниатюрных нэцкэ ручной работы, некоторые канцелярские принадлежности были размещены по столу в известном художественном порядке. Два резных шкафа с книгами в кожаных позолоченных переплетах сдавливали кабинет к концу, противоположному окнам, выходившим во внутренний двор. В одном из шкафов Татищев хранил свою 'гордость' — дорогую коллекцию книг по истории архитектуры Восточной Азии, переплеты к которым Виктор Николаевич заказывал и выписывал лично, и лично же за ними ездивший в Дрезден. Несколько изданий коллекции были уникальны — их не было ни у кого, даже и в Публичной библиотеке, в которой, по слухам, хранилось все когда-либо напечатанное на Земле. Две жанровые, 'ландшафтные' картины русских 'традиционных' художников в черных матовых рамах и несколько небольших японских подлинных, семнадцатого века, акварелей на 'журавлиную тему', уходя в полусвет стен, довершали общее убранство и обстановку кабинета.
-Неплохо устроились, Татищев. — одобрительно пророкотал генерал — майор Брюханов, начальник Четвертого отделения Департамента Государственной Охраны, по — хозяйски сидевший за столом подполковника. — С комфортом.
