Седьмой Принцип

За дорогой на месте пожара суетились люди, стояла пожарная машина, или две, роняя синие проблески вокруг себя. Судя по всему, пожар уже догорел, и спасать там было нечего. Свежесть улетучилась, словно и не она совсем недавно так кружила его голову, остро пахло гарью. По воздуху черными метками молча плыли длинные лоскутки сажи.

Без злорадства, лишь устало, Лис подумал, что Толяну с его дачей... с его бывшей дачей теперь придется повозиться. Ну, ничего, у него же брат депутат, поможет. А вот ему на пожарище делать совершенно нечего. Поэтому он благоразумно повернулся к нему спиной и, лавируя меж сосен, пошел напрямик к машине, отстраненно, как посторонний, радуясь своей предусмотрительности, благодаря которой поставил ее подальше от дома. От этого дома. А то, наверное, тоже... Того...

Ночь уже точно прошла. На востоке, уцепившись за ветку сосны, раскачивалась и невероятно сияла Венера. Ниже, готовясь принять вечно юную и прекрасную богиню, полнилась подогретой розовой пеной купель восхода. Думать не хотелось совершенно, хотя подумать о чем было. Да и спать тоже не хотелось, просто требовалось время, чтобы после ночных приключений прийти в себя, чего бы это не значило. Открыв машину, он забросил на заднее сиденье панно. Следом забрался и сам, заблокировал изнутри двери и откинул сиденье. 'Надеюсь, машину не заминировали', — подумал устало, закрывая глаза.

О небо, он все еще на что-то надеялся...

Глава 13

Светлый Дух Темный

Состояние, в которое Лис впал, едва откинувшись на спинку сиденья, не было сном, но и бодрствованием тоже не было. Не сон, но и не бодрствование, нечто промежуточное, нидра, как в йоге, только адепты к этому состоянию стремятся специально, а Лис угодил в него без усилий и непреднамеренно.

Он едва успел, расслабившись, обмякнуть на автомобильном ложе, как, явно дождавшись момента, на него нахлынули недопроявленные мысли, воспоминания и образы — все сразу, и принялись проявляться. Странный поток сознания, в котором перемешались звуки, цветовые пятна и картинки, движущиеся и неподвижные, а также то, что не имело ни звукового, ни визуального воплощения, но, тем не менее, воспринималось на уровне ощущений ярко и остро. В общем, такой себе сон, пестрый, словно коллаж или домотканый ковер, сотканный из подручных ниток, сшитый из лоскутков различных тканей. Сон, в котором Лис, однако, участия как бы не принимал. Сохраняя ощущение собственной отдельности, он занял место стороннего наблюдателя, которое точно знал, где находится в его сознании, и, не позволяя себе погружаться, растворяться или откликаться эмоционально на увиденное, стал отстраненно наблюдать за происходящим. Спокойно, терпеливо и прохладно, как истинно посторонний самому себе, Лис ждал, когда калейдоскоп в его голове, наконец, остановится, а буйство прекратится. Он не желал ничего узнавать, не хотел ничего понять, все вопросы отнеся на потом, в данный момент ему хотелось одного — покоя. И он знал, что покой наступит, только если он не станет вмешиваться ни во что.

Так и случилось, через какое-то, незамеченное им, проскользившее мимо время.

Перед тем как растаять в светлом облаке почти-нирваны, он успел подумать, что в жизни его до странного большую роль стали играть мысленные образы, сны-воспоминания и картины, будто навеваемые из другой жизни. Другой, но не чужой, а — по ощущениям — его жизни. Словно кто-то неведомый транслировал в его сознание эти картины преднамеренно, желая, видимо, возбудить определенные воспоминания. Какие? Что такого он должен вспомнить, о чем постарался забыть?

Впервые в его мозгу, как что-то постороннее, как перевернутое отражение, блик на окне мчащегося сквозь ночь поезда, всплыли и тут же унеслись прочь слова — 'базовый принцип'. 'Что это?' — всполошился Лис. Где-то уже он что-то подобное слышал, но где? Что? И ведь это было, должно быть, что-то важное... Сознание встревожилось, и чтобы изжить тревогу, как болезнь, принялось собирать внутри себя кубики информации, чтобы сложить из них искомое знание.

Странно, что душа его безмолвствовала. Он подумал, что нет у нее, видимо, прямого канала связи с разумом, поэтому она не может передать ему все, что знает сама, но лишь выражает свое отношение к тому, что он творит, поглаживая или пиная эмоционально. У Лиса возникла уверенность, что про Базовый принцип он забывать не должен, хотя и не знает пока, что это такое. И что-то ему подсказывало, что скоро узнает.

Он подумал, что человеческая жизнь похожа на бесконечный поезд, в котором никогда не дойти ни до последнего вагона, ни до локомотива. Больше того, иногда и направление движения не определить. Ты просто переходишь, минуя тамбур, из одного вагона в другой, но не понимаешь, куда несется весь состав. И еще он подумал, что если что-то натворил в одном вагоне, в одной жизни, в другой не спрятаться, даже если забыть о предыдущей. Чтобы наладить жизнь здесь, ему придется каким-то образом исправить свои ошибки там. С поезда, что бы там ни говорили, не спрыгнуть. Ну, наверное, и можно как-то, но он этого не желает. А вот вернуться в предыдущий вагон ему, возможно, и придется. Тем более что Вальтер вполне может оказаться там, не зря же он привиделся ему во сне. Возникнув, мысль эта сразу утвердилась в сознании, как верная, почему-то он был склонен ей доверять. Вот, вспомнил Вальтера, и заныла, затосковала душа. Он запретил себе думать о нем, когда стало ясно, что его уже не найти. Нет, надежда жила в нем, под спудом, где-то там, но боль от потери была так сильна, что, не отрезав себя от нее хирургически, он, кажется, не мог выжить. А теперь сын без спроса и позволения стал являться во сне. Видимо все же, Лис сам, неосознанно, вновь позволил себе вспоминать и думать о нем, и в этих мыслях теперь явственно проступала надежда. Он не знал, не мог объяснить, с чем связаны эти перемены внутри него, но совершенно сознательно раскрывался им навстречу.

Вспомнив о Вальтере, он тут же подумал и об этой странной и удивительной женщине, Нине Филипповне. Отчего она так возбудилась, узнав, что сына его зовут именно Вальтер? Ей-то что до того? Непонятно... И, следом, всплыл в памяти другой его сон, из тех, что он называет сны-воспоминания, который снился ему совсем недавно в Мишкиной квартире.

Ему тогда приснился некто, быть может, он сам, но другой. Тот, с кем разговаривала и кого любила — в чем он мог поклясться — женщина по имени Сова. Отчетливо прозвучали в памяти ее слова: 'Выйду замуж... рожу сына... назову его Вальтер...' Вальтер! Откуда это? Ну, возможно, возможно, все просто и объяснимо. Сознание, подсознание... Подподсознание... Наплывы, слои и горизонты психики. А вдруг все не просто? Что если это звенья одной цепи? А цепь тянется в прошлое не просто так? Представив себе еще раз лицо Нины Филипповны, он, со ставшим уже привычным удивлением, обнаружил, что глаза ее, как две капли воды, похожи на глаза Совы. Словно две Луны! Только у одной во взгляде больше блеска и молодого задора, а взгляд другой окрашен грустью мудрости и болью потерь. Как же он раньше не замечал? Да, а, собственно, когда ему было замечать? И что? Сон-то недавний... Да и мало ли что может присниться? Многое и разное может. Все, что угодно может присниться. И что прикажете с этим делать? Считать уликами и доказательствами? Смешно, сон есть сон, бесплатное кино для развлечения и отдыха. Но тут ему вспомнился взгляд Марины, не тот, когда она с вызовом смотрит на него, а другой, когда, думая, что одна, смотрит внутрь себя, и он похолодел уже основательно. Глаза Мары — те же, что и у Нины Филипповны, и у Совы, только взгляд ее потускнел, точно бронза укрылась патиной, стал обреченно тяжелым... Но, может быть, вообще у всех женщин одинаковые глаза? Он снова подумал о той, другой, по имени Сова. Просто представил ее, какой она привиделась ему во сне. И ему захотелось увидеть ее снова. Он не знал, конечно, встретятся ли они наяву, где, при каких условиях возможна их встреча, но встреча для него была желанна.

Странная, весьма странная складывалась цепочка — Вальтер, Нина Филипповна, Сова, Марина... Что за хоровод, что за танец ритуальный? Как объяснить его? Какие выводы следует сделать? Какие еще звенья можно вытащить на свет? Куда тянется цепь, в прошлое или, напротив, в будущее?

Вопросов как всегда было много, а ответами на них он не располагал. Но и то, что удалось выстроить вопросы в ряд, и что-то соотнести друг с другом, было уже кое-что. Ему показалось, что какие-то шаги к пониманию происходящего сделаны им в правильном направлении. До полного осознания было далеко, но все же, какой-то отблеск впереди забрезжил, чем он, конечно, был доволен.

Но как же он устал! Устал от мыслей, от событий. Причем, от мыслей гораздо больше. Но и физическая усталость давала о себе знать, все тело болело, словно пропущенное через мясорубку. Вот именно, где-то так и было. Ему следовало бы позабыть обо всем и поспать хотя бы час, но для этого требовалось вымести из головы сор мыслей, все до одной.

Представив, что он на корте и в руках его ракетка для тенниса, Лис приготовился. Как только очередная мысль появилась в пределах распознавания, он мощным ударом, словно мячик, выбил ее прочь, за пределы корта. Потом — следующую. И следующую. И так до тех пор, пока не распугал их все. Пустая комната сознания наполнилась тишиной и сумерками. Прижав к груди ракетку, Лис вверил себя им. Уснул.

Умиротворение снизошло на него, опустилось в виде того самого светящегося облака покоя, которого он так жаждал. Правда, ненадолго.

Потолок комнаты внезапно обрушился на него с ужасным гулом и грохотом, словно многотонный свод пещеры.

Открыв глаза и какое-то время бессмысленно глядя на крышу салона, Лис не сразу сообразил, что это пожарная машина проехала мимо, надсадно взревывая и газуя, и таким немилосердным образом разбудила его. Видимо, пожарные сделали, что могли и потянулись с пожара обратно в депо. Он подумал, что сейчас начнутся обходы по дворам, будут опрашивать соседей, кто что видел, или слышал, и уж точно заинтересуются, что за машина тут стоит, и чья она, и кто он такой, и зачем он здесь. И что лучше ему отсюда подобру-поздорову убираться.

Машина завелась с полуоборота, вновь удивив и порадовав его, он дал ей за это немного прогреться. Куда ему ехать, он еще не решил, так что самое время было об этом подумать.

Он миновал дачи и дальше знакомым проселком направился к шоссе. Ехал медленно, испытывая необъяснимое удовольствие от такой неспешной езды. С трепетной доверчивостью, дрожа от прохлады и удовольствия, он подставлял лицо льющемуся в окно студеному еще лесному воздуху. Чудотворный, он быстро вернул ему бодрость. Лис почувствовал, как заряжается энергией и уже вполне готов действовать, и даже желает этого, хотя настроение все равно оставалось так себе. Как у человека, который попал в неприятности уже давно и начал к ним привыкать. Так ведь и есть, он в передрягах по уши, и уже стал как-то учиться с ними жить. Что тут удивительного? Жить дальше надо, и жить хочется, так что... А вот удивительно было то, что пока он пробирался по лесу, ему никто не попался навстречу. Никто и не обогнал, хотя можно было предположить, что в связи с пожаром суеты вокруг будет значительно больше.

Наконец, он выбрался на трассу и свернул к городу. И вот тут его ждал сюрприз. Километра через три он уперся в хвост огромной автомобильной пробки. Дорога в этом месте, перед спуском, прорезала невысокий холм, поэтому с двух сторон была зажата между крутыми склонами ложбины и имела при этом всего две полосы движения. Встречных машин не наблюдалось, так что логичным было предположить, что движение заблокировано в обоих направлениях. Узнать, что случилось и надолго ли, было не у кого, но существовала высокая вероятность застрять здесь надолго. Чего Лису совершенно не хотелось — что-то настойчиво подталкивало его действовать.

Он развернулся и поехал в обратном направлении. Эти места были хорошо ему знакомы, с детства, поэтому он знал, что существует и другой путь в город, пусть и кружной, но наверняка свободный, а в этом заторе можно и полдня простоять.

Немного не доехав до места, где он выбрался из леса, он снова съехал с шоссе. Отсюда проселки, словно серые волки, разбегались между деревьев в разные стороны. Лис выбрал тот, что, срезая угол дороги с образовавшимся затором, вел к мосту через реку, и покатил по нему. В лесу, как и прежде, было пустынно, но ему уже не хотелось медлить и любоваться пейзажем. Возникшее несколько ранее тревожное чувство заставляло его все убыстрять езду. Он нажимал на газ и катил, все ускоряясь, по перемешанному с хвоей серому накатанному песку лесной дороги, пока снова не выбрался на шоссе. Здесь был короткий спуск к реке и мост.

Вылетев на мост, Лист про себя удивился, что он, как и лесной проселок, пустынен в это время суток, чего, сколько он помнил, никогда не бывало прежде. И стоило ему подумать, как в тот же миг он увидел перед машиной возникшего ниоткуда, из самой ткани воздуха, огненного ангела. Ну, про ангела мысль пришла позже, и она не соответствовала действительности. Соответствовала, но отчасти.

Сущность, возникшая впереди, была огромна, но не настолько, чтобы разум отказывался ее принять, впустить и вместить. Это был какой-то дух, или что-то такое, Лису неведомое, и он, как и положено субстанции из другого мира, противоречил реальности самим фактом своего присутствия. Хотя, опять же, что есть реальность? То есть, сразу было видно, что это дух, и что не от мира сего, но не призрак, ибо был тот дух и светел, и темен одновременно, и была ниже пояса его тьма непроявленная, а выше был свет, который сиял нестерпимо. Дух утверждался на основании клубящейся под ним тьмы. Сложив на груди руки, он смотрел на Лиса, жег его, прожигал очами, проникая в самую душу. Взгляд духа горел едва ли не сильней, чем сиял свет его — вот откуда, наверное, возникла идея об огненном ангеле.

Обо всем этом в тот миг Лис не успел подумать. Он не успел даже затормозить, и наехал, налетел... как ему показалось... на то, что видел перед собой. Но ни удара, ни какого-то другого воздействия не последовало — он просто вдохнул в себя, пригубил как воздух, духа, и ангел каким-то образом оказался в салоне, сжавшись до его габаритов, на соседнем с ним сиденье. Лис с изумлением уставился на него.

— За дорогой следи, — указал Дух строго.

Лис перевел взгляд на дорогу, но ее не было. Моста не было. Машина парила над водной гладью, в то же время, продолжая двигаться по воздуху, аки по мостовой. Лис от испуга судорожно схватился за руль, машина вильнула.

— Не дергайся, — сказал ему Дух, — если не хочешь свалиться в реку.

Лис, вцепившись в баранку, оцепенел.

— Я узнал тебя, — сказал он погодя, справившись кое-как с волнением и проглотив, наконец, возникший в горле ком чего-то совершенно уж непроглатываемого. — Ты Дух. Ты есть на той доске с принципами. Я видел.

Он хотел обернуться за спину, где на заднем сиденье лежало панно, но не рискнул отрываться от дороги, которой не было. Дороги не было, но что-то же было, по чему-то же они ехали. Не парили, а именно ехали, машина вела себя так же, как если бы под колесами стелилось шоссе. И, тем не менее, оно отсутствовало, такая вот несуразица. Лис старался не смотреть вниз, где в провале высоты искрилась чешуйчатой рябью река. Зацепившись взглядом за вывал глины на противоположном берегу, он вел машину к нему. Ну, ему так казалось, что вел, что от него зависит, достигнет он того берега или нет. Еще он старался не смотреть на пол кабины, где у духа, будь он нормальным человеком, располагались бы ноги — чтобы не вглядываться в клубившуюся там тьму, которую, как ни избегал, все же замечал боковым зрением. Тьма заполняла ту половину салона, где находился Дух, и почти касалась ноги Лиса, и это почти наэлектризовало его донельзя, ему казалось, что, если коснется все-таки, то он сразу начнет орать. Как минимум. А как максимум, вообще за себя не ручается. Ужас, в общем, находился рядом.