Локон в медальоне: Флибустьерское море

Несколько человек наблюдали за нами, но никто не стал бить тревогу. 'Энгель' был очень востребован: привозил оливковое масло и вино, предметы обихода и ткани для одежды. По словам ван Берланд, если горожане и обсуждали контрабанду, то так, будто не возражали против нее, ибо нет здесь ничего особенно преступного.

Я достаточно далеко удалился от центра, площади Гранады, остановился на углу и прислонился к стене дома, внимательно изучая обстановку. Затем негромко постучал два раза, потом еще три, послышался звук отворяемого засова. Дверь распахнулась и, поводя фонарем по сторонам, вышел не молодой, но еще крепкий мужчина.

— Чего вам надобно, сеньор? — спросил он, бросая на меня подозрительный и в то же время вызывающий взгляд.

— Я ищу Хуана Вигона.

— О? Сами-то вы не местный, — равнодушно отозвался хозяин таверны.

— Нет, прибыл только сегодня ночью.

— Откуда?

— Из Виллемстада, Йохан ван Берланд передает вам привет. Можете звать меня просто Капитан.

— У стен тоже бывают уши, сеньор, не лучше ли вам войти?

Я переступил через порог в довольно просторный зал. Посада, с черными от копоти масляных ламп потолочными балками, явно не принадлежала к числу лучших в Маракайбо. Вигон запер дверь и поставил фонарь на один из беспорядочно расставленных столов. Привычно переходя к буфету и обратно, он принес свежий хлеб, сыр, вяленую ветчину, холодный картофельный омлет и отличный херес, не меньше двух пиастров за бутылку.

— Нужны кожи или какао? Есть большая партия табака, — хозяин таверны пристально посмотрел на меня.

— Нет, мне необходима информация!

Вигон осекся и спросил без околичностей: — Капитан, надеюсь, вы не собираетесь повторить впечатляющий визит Хуана-Давида Нау, случившийся три года назад?

— Послушайте, любезный, — обратился я к нему, — меня интересует Роберто Дуарте, недавно прибывший в город с фрегатом 'Нуэстре Сеньоре дель Кармен'.

— Как мне известно, несколько дней назад он отправился в Мериду, к губернатору провинции дону Родриго де Флорес и Алдана. В городе болтают, что со сведениями о местоположении заброшенного индейского храма, где спрятаны сокровища майя. Кстати, сеньор Дуарте привез с собой и оставил в доме вице-губернатора Маракайбо молоденькую англичанку.

— Не вам об этом судить. Не так ли?

— Верно.

— Итак, зачем она прибыла в Маракайбо?

— Говорят за наследством своего отца.

— Где можно ее увидеть?

— Этого не знаю, Капитан, но кое-что могу вам посоветовать. — Вигон заколебался, проклиная в душе свою неосторожность.

— Держи! — отцепив от пояса тяжелый кожаный кошель, полный серебра, я бросил его хозяину таверны.

— Согласно обычаю, сеньорита наверняка захочет отстоять воскресную мессу в соборе святых апостолов Педро и Пабло. При входе в храм она обмакнет кончики пальцев в чаше со святой водой, это будет удобный момент для разговора, — сказал Вигон.

Фасад кафедрального собора на площади Гранады являл глазу три стрельчатых портала, центральный с круглым витражным окном в виде розетки, и квадратную башню колокольни. Я прибыл раньше многих и задержался у кропильницы, позволяя себе незаметно наблюдать за дамами. Многие из них игриво улыбались, приоткрывая свои мантии, но мой взгляд стремился дальше, отыскивая знакомое лицо.

Две женщины перемолвились шепотом, одна бросила на меня мимолетный взгляд, сочувственно покачала головой и направилась в боковую часовню. Вторая же робко приподняла вуаль, открывая нежное лицо молодой девушки с глазами, полными слез. Я почтительно поклонился.

— Как у вас только хватило наглости прийти сюда.

— Дайте мне возможность объясниться, Герти.

— О том, как вы стали убийцей моего брата?

— Клянусь честью, моей вины нет в его смерти, Дуарте солгал вам.

— Я что-то не понимаю, Ричард.

— Этот испанец очень опасный человек. Вам стоит как можно быстрее покинуть Маракайбо. Взгляните на записи вашего брата, и вы все поймете.

— А что, если он попытается вернуть меня?

— Пусть только осмелится! Здесь вам не место, мы возвращаемся на Ямайку, — сказал я с мягкой настойчивостью.

Глава 13

К семи часам утра ветер задул с северо-востока и немного усилился. В знойном воздухе над оживленной рыночной площадью витал запах приправленной чесноком снеди. Крики уличных торговцев переплетались с диалектами, свойственными жителям Испании.

Мы не успели пройти и половины из ста шагов, оставшихся до причала, где была пришвартована шлюпка. Едва миновали вооруженный алебардами патруль городской стражи в стальных кирасах и шлемах-морионах, как один из горожан что-то вполголоса сказал альгвазилу.

— Сеньор! Именем закона — остановитесь! — раздался позади его голос.

— По какому праву? Не бойтесь, Герти. Пройдите к причалу и садитесь в шлюпку! — обратился я к девушке и, не ожидая ответа, слегка подтолкнул ее в спину.

— Вы напоминаете лицо, о котором нас предупреждали. Прошу вас пояснить цель пребывания в городе и предъявить документ, удостоверяющий вашу личность.

— Я спешу на корабль.

— Вам придется задержаться. Прошу сдать шпагу и последовать за нами.

Густая седина блестела в некогда черных усах и небольшой бородке, альгвазил явно являлся одним из опытных блюстителей порядка. К этому моменту матросы помогли Герти сойти вниз по ступенькам, бледная как мрамор она уже благополучно садилась в шлюпку.

— К сожалению, придется отклонить столь любезное приглашение.

— В таком случае мы будем вынуждены применить силу.

Улыбнувшись этому высказыванию, я резко двинулся вперед и вонзил клинок противнику под ребра. Атака была настолько внезапна и стремительна, что захваченный врасплох альгвазил не успел даже отреагировать. Он с выражение крайнего изумления на лице вскрикнул, ощутив вошедшее под кирасу острие шпаги. Хватаясь за живот, испанец упал на колени и повалился на булыжник набережной.

Следует отдать должное патрулю, меня бы прикончили, не успей я проколоть их старшего. Стоящий рядом с ним стражник взмахнул алебардой, я нырнул под нее, лезвие чиркнуло по колету, взрезая жесткую воловью кожу. Ответный удар в шею вскрыл солдату яремную вену, глухо хрипя, он выронил оружие, отшатнулся и уцепился за напарника, хватая губами воздух. Глубокий выпад, направленный поверх плеча умирающего, пришелся прямо в лицо второму стражнику. Клинок пронзил мозг, испанец перевалился через парапет и со всплеском ударился о темную воду, сразу уйдя на дно.

Необходимо было торопиться, схватка привлекла внимание окружающих. Я оглянулся, гребцы уже держали весла наготове, и прыгнул прямо с набережной. Едва вынырнул, как был немедленно поднят на борт шлюпки.

Мы обогнули старую барку, за ней, на расстоянии ста ярдов от берега, виднелся 'Энгель'. Якорный канат там попросту обрубили, одетое парусами судно понемногу набирало ход. Матросы налегали на весла с такой силой, что они гнулись, спустя минуту шлюпка ударилась о борт позади миделя и ее отвели к корме.

Ветер был встречный, но 'Энгель' двигался все быстрее, все больше вселяя в Герти страх, что нас вот-вот утопит. Я надел на нее и, ощущая упругость девичьей груди, надежно закрепил трос, завязанный булинем. Сильные матросские руки подтянули девушку вверх, подхватили и перенесли на палубу. Один за другим мои люди взобрались на борт, а следом поднялся и я. Легкий толчок снизу подтвердил, что шлюпка ушла на дно, затянутая под корпус резво идущего судна.

Шкипер положил 'Энгель' на правый галс в крутом бейдевинде, относительно большой дрейф на остром курсе объяснялся плоскодонным корпусом. При слабом ветре скорость шлюпа составила 6,4 узла. Меж тем испанский адмирал подал эскадре сигнал сняться с якоря, а затем общей погони. Все его корабли вступили под паруса и легли в бейдевинд, на север.

— Смотрите! — воскликнула ван Берланд, указывая на скачущих вдоль берега всадников.

— Они хотят предупредить форт, — отозвался я, — нам придется прорываться с боем.

Ветер не позволял флагманскому галеону развивать достаточную скорость, и в погоню за нами устремились фрегаты. Прямое парусное вооружение ограничивало их способность к лавировке, не позволяя идти круто к ветру, в то время как шлюп шел приблизительно 3,5 румба. К одиннадцати часам дня испанские суда находились позади нас, примерно в двух милях с подветренной стороны и мы постепенно отрывались от преследователей.

Обширная песчаная отмель простиралась по всему устью пролива Табласо. Ее глубины, изменяясь под воздействием ветров, приливов и отливов, колебались от 6,5 до 13 футов, что значительно сужало доступный фарватер. Зеленоватые воды лагуны резко контрастировали с голубоватыми, солеными водами Венесуэльского залива, граница между ними была четко видима. Подгоняемые отливом, мы проходили Табласо за полчаса до самой малой воды, наиболее благоприятное время для шлюпа с осадкой всего 4.4 фута.

— Взгляните мистер Грэм, — протянул мне подзорную трубу ван Берланд, в его голосе звучало облегчение.

Случилось то, чего мы так ждали и на что очень надеялись: идущий под полными парусами 'Сан-Луис' вылетел на мель. Он застыл, внезапно потеряв ход, тут же грохнул пушечный выстрел с просьбой о помощи. Идущая следом за ним 'Нуэстра Сеньора дель Кармен' успела повернуть на ветер, обогнуть место аварии и обстенила паруса.

Хорошо выраженные на мелководье волны прибоя толкали скрежещущий килем о твердый песок 'Сан-Луис' все дальше. В попытке стащить пострадавшее судно, испанцы завели буксир, но все усилия оказались тщетными. Отлив уже снизил уровень воды на два фута. Опасаясь повторить участь злосчастного фрегата, 'Нуэстра Сеньора дель Кармен', у нее осадка составляла девять футов, вернулась к флагманской 'Магдалене'.

Было уже далеко за полдень, ван Берланд мрачно посмотрел на спасительное открытое море впереди и форт, запирающий выход из пролива.

— И что теперь? — спросил я, пологая, что можно немного расслабиться.

— Мистер Грэм, — сквозь зубы процедил контрабандист, — предоставьте это мне. Вы же не спрашивали советов, когда дрались с испанцами на набережной.

Матросы заняли свои места и приготовились к бою, а испуганную Герти отправили вниз. На корме ван Берланд, не позволяя никому коснуться румпеля, старался держаться максимально близко к восточному берегу. Он только что переменил галс, и таким курсом предстояло идти до выхода из тесного пролива. Небольшой крен помогал парусам лучше работать и сокращал площадь смачиваемой поверхности корпуса.

'Энгель' почти поравнялся с фортом, в пасмурную ненастную погоду его серые стены казались особенно мрачными. Я посмотрел вперед: отмели возникали из-под воды на каждом шагу. Проходить между ними становилось все труднее, сейчас вся моя затея начинала казаться безумной.

В тот же миг раскатом грома прогремел пушечный залп, форт Ла Барра открыл огонь. Густые клубы порохового дыма поплыли к югу, рассеиваясь и очищая пролив для прицеливания. Вдали от судна взметнулись водяные всплески, и первое, что пришло мне в голову — это не было нацелено в нас. Огонь вели всего шесть восьмифунтовок, их ядра выталкивал из ствола два фунта и четыре унции черного пороха.

К пушке такого калибра требуется прислуга из восьми канониров, хотя в случае необходимости можно стрелять и при четырех. На каждый выстрел уходило не менее двух минут, для полного комплектования всех орудий форт явно не обладал достаточным количеством солдат гарнизона.

Мы отвечали в меру своих возможностей, используя фальконеты по канонирам противника. Перед амбразурами форта сгущался дым, скрывал нас из вида, и испанский офицер метался от одной пушки к другой, корректируя прицел. Шлюп, идущий в крутом бейдевинде, начал рыскать: ван Берланд, понемногу отклоняя румпель, тянул его на себя, а потом отпускал.

— Наверняка наводили в полную воду, — заметил ван Берланд. — В отлив 'Энгель' опустился, вот и идут перелеты.

Над головой, не причинив большого вреда такелажу, просвистело ядро, по счастью, оставалась возможность подвязывать и сращивать снасти. Наконец испанцы осознали, что их выстрелы направлены слишком высоко, и опустили стволы орудий. Новое ядро легло у борта и меня окатило брызгами с головы до ног.

— Мы бросили кости, ставя на кон свои жизни, — сказал мне ван Берланд, — сейчас выручают лишь размеры шлюпа и скорость.

Полоска света, напоминая лезвие бритвы, с трудом пробилась сквозь облачную пелену. Я отдал приказ, под восторженные возгласы на мачту взвился английский флаг, освещенный узким лучом солнца. Густые облака дыма от сгоревшего пороха затрудняли видимость, отступив в сторону, испанский офицер зло усмехнулся в ответ на эту браваду.

Внезапно за фортом раскатился грохот орудийного залпа. Мой взгляд моментально привлек черный, с широкой желтой полосой корабль, стоящий за отмелью на глубине двух фатомов. Его, нечеткие очертания вырисовывались в облаке плотного бело-сизого дыма выплюнутого в сторону Ла Барра. Два 12-фунтовых ядра ударились в камень перед амбразурами и срикошетили, оставляя неровные белые отметины, в то время как большинство не долетели и упали в море.

Второй залп 'Роялиста' был удачен, стараясь сделать для нас все возможное, на фрегате увеличили заряд в полтора раза. Брызнули обломки, от попаданий ядер частично обвалилась кладка парапетной стенки с бойницами, камень-известняк только с виду казался прочным. Так и стреляли, но вскоре у половины орудий появились трещины на лафетах.

По левому борту ускользнувшего из Маракайбо шлюпа осталось всего несколько целых вант, его мачта едва держалась. Паруса во многих местах были изрешечены и порваны, штаги свисали, лишь немногое на палубе избежало повреждений. Хотя прежде, чем мы отдалились от берега, испанцы все-таки смогли положить три ядра в корпус, все обошлось четырьмя ранеными. Одно из них попало чуть выше ватерлинии, а два других пробили палубу в районе бака.

Подзадоривая матросов, ван Берланд во весь голос сожалел о бочонке бренди проломленном ядром. Приводя в порядок простреленный кораблик, застучал молоток плотника. Затем к нам подошел 'Роялист' и суда повернули свои бушприты в море, подальше от берегов Испанского Мэйна.

Я обнял Герти, чувствуя нежный аромат её кожи, повернул к себе лицом и заглянул в широко открытые глаза, едва мы ступили на палубу фрегата. Девушка молчала, её лицо стало белым как мрамор, словно вся кровь ушла из него. Серые, полные слёз, они напомнили мне набережную под проливным дождём, когда корабль покидает гавань и в следующую минуту поднимет прощальный сигнал.

— Скажите прямо, Ричард, что вам нужно? — наконец спросила она, не пытаясь освободиться, но голос был резким и настороженным.

— Я полюбил вас с первого взгляда, Герти, еще там, в Бриджтауне. Помню каждое ваше слово и могу сосчитать, сколько раз вы улыбались. Прошу примите этот перстень, он передавался в нашей семье из поколения в поколение и пусть синий агат камеи принесет вам счастье.

В этот момент просвет в облаках стал шире, разрывая их плотную завесу. Поток золотого солнечного света щедро окутал нас, когда я вложил в ладошку Герти снятую с левого мизинца печатку.