Эпик Московского уезда

— Теперь уже нет. Потихоньку разойдусь. Всё-таки несколько часов поспал. В Крымскую компанию бывало — несколько суток не спали. Правда, молодой тогда был, силёнок побольше. Позвольте у Вас чайку испить с мёдом, он всегда бодрость придаёт.

— Ну конечно. Посмотрите, самовар, кажется, ещё не остыл? Серафима его полный вскипятила.

Купавин поднялся, подошёл к самовару и приложил ладонь к его сверкающему боку:

— В самый раз будет.

— Вот и наливайте. А мёд Серафима держит в буфете, — Иван Августович кивнул назад. — Доставайте, не стесняйтесь.

Какой прекрасный дуэт:

Самовар и буфет!

Стихи получились. К чему бы это? Но ведь, в самом деле, какую огромную роль в жизни простого человека играла эта пара. Самовар — всеобщий любимец в каждом доме, а уж буфет и подавно.

Начнём по порядку. На любой даче в посёлке была гостиная с большим круглым столом и, висящим над ним, красным абажуром, отороченным по краю бахромой. Утром и вечером, а зачастую и днём, за столом собиралась вся семья, посередине устанавливался сверкающий боками самовар, и чинно, не торопясь, велась домашняя беседа. Раскрасневшиеся, довольные лица семейных отражались, искажаясь, в зеркальной поверхности, слышался смех и радостные крики детей. Чай разливала хорошенькая хозяйка дома, маленькой прелестной ручкой наполняя фарфоровые чашки с нарисованными на них красными цветами. Такая церемония повторялась изо дня в день, и всё равно члены семьи каждый раз с огромным удовольствием спешили к самовару.

— Не пора ли самоварничать, — говорил глава семейства в одно и тоже время, поглядывая на часы.

Конечно, все семейные только того и ждали, но никто не смел заикнуться сам, потому что это сложившаяся годами привилегия старшего мужчины в доме. Таков был обычай, а верность традиции при чаепитии — важнейшая составляющая.

Как правило, кто-нибудь из больших детей в семье отвечал за розжиг самовара. Ещё в конце предыдущего лета ребята набирали в лесу еловых шишек и складировали их в чулане, а теперь с увлечением набивали ими печурку самовара, установив его во дворе, и подносили зажжённую лучинку. Один из мальчиков, самый ответственный, стоял настороже с отцовским старым сапогом, готовый в любую минуту броситься раздувать огонь. Здесь же, на траве, лежала почерневшая от сажи труба, её очередь наступит, когда шишки разгорятся. Верхний конец трубы лихо загнут вбок, отчего самовар казался детям настоящим кораблём с паровым двигателем. Как только из-под верхнего клапана, прикрытого смешной полукруглой крышечкой, начинал выбиваться пар, остальные малыши неслись со всех ног к родителям докладывать, что самовар вскипел. И отец неторопливо вносил дымящего красавца в дом. Идиллия! Умиротворение и покой!

А летнее чаепитие на свежем воздухе?! Практически у каждого новогиреевца в саду было местечко, обсаженное кустами акации или сирени, представляющее собой небольшую площадку, на которой находился столик с ножками-столбиками, врытыми в землю, и с такими же простыми, врытыми в землю лавочками. Вечером, когда жара немного спадала, среди благоухающих цветов хозяева ставили самовар, и подавали на стол пряники, баранки с маком, печенье, молоко и ягоды. Очарованные раскинувшейся вокруг красотой, собеседники легко могли просидеть до самого утра. Подмосковная ночь была так тепла, что разомлевшие самоварщики выпивали бессчётное количество стаканов чая, слегка остужая его молоком.

Что там говорить, часто и в воскресенье в Торлецком парке разыгрывалось настоящее гулянье. Тут и там на полянках под раскидистыми дубами можно было встретить компании, расположившееся прямо на траве вокруг шумящего самовара. Отдыхающие с удовольствием потягивали свежий чаёк. Многие любители чая находили, что на открытом воздухе чай пить лучше, нежели в помещении, потому что на воздухе прохладнее, кроме того, можно созерцать окружающие виды и наблюдать за происходящим вокруг. Словом, чаепитие любили и любят не только в Китае и Японии: пить чай из самовара — национальное русское развлечение. Это — факт.

Ещё важную роль играл, конечно, сорт чая. В данном вопросе штольценская Серафима была особенно строга, чай она покупала только сама и только в магазине "Чай, сахар" на Мясницкой улице в Москве. Хотя путь туда был не самый близкий, она проделывала его два раза в месяц. И не только она одна. Посетители со всей "белокаменной" стремились в знаменитый "китайский домик" купца Сергея Перлова для того, чтобы купить любимый сорт чая. Каждый искренне верил, что именно здесь можно купить то, что ищешь, и естественно такой чай казался особенно вкусным. Но, справедливости ради, стоит отметить, что чай у Перлова был действительно отменный. Ещё его прадед начал привозить из Китая сортовой чай и открыл в Торговых рядах небольшую лавку. Дело постепенно развивалось, и когда спустя сто лет на предстоящую коронацию Николая II должен был приехать личный посланник китайского императора, Сергей Перлов решил построить для него свой знаменитый дом в китайском стиле. Он рассчитывал, что высокий гость будет проживать именно там. Но, в конечном счете, судьба распорядилась по-иному, посланник остановился у его брата-конкурента. Тем не менее, облик дома, выдержанный в традициях поднебесной империи, оказался хорошей рекламой, и от покупателей не было отбоя. Можно приводить сколько угодно примеров, но достаточно того, что не устояла даже Серафима.

Вторым обязательным атрибутом праздника русского чаепития являлся буфет. В гостиной, той самой, где стол и абажур, у стены обязательно стоял этот красивый предмет мебели, обычно высотой в человеческий рост. В верхней части за стеклянными дверцами сосредотачивалось огромное количество изысканной посуды, не той из которой едят и пьют каждый день, а доставаемой только в особых случаях. Нижняя половина, с множеством ящичков и дверок, немного выдавалась вперёд и образовывала ступеньку, придавая тем самым дополнительную объёмность. Такое сооружение, изготовленное, как правило, из лучших сортов древесины, и называлось буфетом.

В Новогиреево жил известный мастер-краснодеревщик, славящийся изготовлением надёжной и красивой мебели. Золотые руки были у этого человека. Правда, работал он не спеша, но качество его изделий не могло не вызвать восторга у заказчика. Самые сложные приёмы столярного искусства послушно покорялись ему, а зачастую умелец выдумывал какие-то необычные, свои детали обстановки. Многие старожилы посёлка считали признаком достатка иметь дома буфет земляка-виртуоза, но не каждый мог себе это позволить, ибо стоили они недёшево. Счастливчики, набравшие достаточное количество денег, как могли, рисовали эскиз будущего творения и быстрее бежали в столярную мастерскую, а уж потом с трепетом ждали исполнения своей мечты. И, надо сказать, надежды их никогда не были обмануты — все оставались довольны.

В семьях буфет нередко исполнял роль своеобразного святилища, где хранились памятные, дорогие сердцу вещи. Женщины складывали драгоценности в вазочки для варенья и задвигали их в самый дальний угол, за столовый сервиз, чтобы не было заметно постороннему глазу. Мужчины, наоборот, на видном месте за стеклом помещали военные трофеи: холодное оружие, восточные медные кубки для вина. Сверху располагали, прибранные в рамки, портреты родственников и, иногда, небольшие иконки. Огнестрельное оружие, у кого оно имелось, практически безошибочно можно было найти в выдвижных ящиках, соседствующих с ложками и вилками. Ну и, наконец, за дверями нижнего отделения хранилось всё для чая: всевозможные сорта варенья, пряники, баранки, мёд.

Когда в дом приходили гости, буфет становился центром всеобщего внимания. Из его недр на стол выплывала флотилия чайного сервиза во главе с чайником для заварки. Корабли блюдец и чашек выстраивались вокруг вскипевшего самовара ровными рядами, а флагман взмывал на самый его верх и оттуда поглядывал на разыгрывающееся чайное сражение. Транспортные суда всевозможных вазочек и розеток наполнялись яствами и в самый кульминационный момент из ажурного носика вырывалась струя раскалённого кипятка, окружённая облаком пара. Противостояние гостей и самовара начиналось. Возбуждённые разговоры, звон чашек, яркий свет, вырывающийся из-под абажура лампы, чудесный аромат свежей заварки — всё сосредоточивалось вокруг стола. Освещённые лица, словно стоп-кадр в кинематографе, запечатлевшие выражение человеческих эмоций, а по углам комнаты — тьма, скрывающая второстепенные, ненужные в данный момент предметы. Весь прожитый день, да и вся жизнь помещались в круге света, в разговорах и общении этих людей. Подводился очередной промежуточный итог, после которого можно будет делать новый шаг...

Пока урядник возился с самоваром, Штольцен продолжал писать. У полицейских, как у врачей — половину рабочего времени носишься, как "угорелый", половину — нудно описываешь произошедшее.

Так и покатился день обычной чередой. К обеду Митрофан Васильевич был уже в полном порядке — энергичен и лукав. Поглядывал по сторонам озорными глазками и что-то напевал. Ближе к вечеру сходил на станцию, проверил городовых, а на обратном пути обошёл будочников в посёлке. Маленькие домики, выкрашенные в чёрно-белую полоску, располагались на основных перекрёстках проспектов. Кроме того, по улицам курсировали конные охранники. Александр Иванович Торлецкий организовал всё по высшему разряду. Он создавал дачный посёлок для поправки финансового положения семьи, а чтобы привлечь богатых покупателей, требовался порядок и комфорт.

Купавин вышагивал по проспекту мимо деревянных столбов ночного освещения. Солнце медленно опускалось за горизонт и начинало смеркаться, обычно в это время уличные фонари уже зажигались, но сегодня что-то на электрической станции не торопились. Может, топливо экономили. Хотя Торлецкий, для пущего шика, распорядился рано включать свет.

Наступало время ужина и под "ложечкой" посасывало. Как-то так сложилось, что Штольцен, ярый поклонник дисциплины и чёткого распорядка дня, ужинал в канцелярии, а потом отправлялся домой. И часто урядник составлял ему компанию. Серафима к этому привыкла и готовила ужин на двоих. Она хоть и была существом крайне суетливым, но готовила очень вкусно. Становой пристав гордился своей домоправительницей, да и Митрофан всегда жене приводил её в пример. Что говорить, практически все в Канцелярии станового пристава любили Серафиму и относились к её чудачествам снисходительно. Как говорится у каждого свои "мухи в голове".

На соседнем перекрёстке урядник заметил Боццони, идущего вместе с механиком в сторону электрической станции. Последний энергично размахивал руками, и что-то объяснял, а итальянец внимательно слушал. Шли они быстро, как будто торопились.

Механик был высоким мужчиной, метра под два ростом, в длинном светлом плаще и светлом, под тон плащу, кепи. Модный молодой человек, одетый на английский манер. В таком же плаще обычно изображают на картинках мистера Шерлока Холмса.

Может быть, действительно какая-нибудь авария на станции, подумал Купавин. Опять — "не слава Богу". Только Боццони то здесь при чём? Хотя уряднику смутно вспоминалось, что в разговоре кто-то говорил ему, что итальянский модельер вроде и в электротехнике разбирается. Вот ведь талантливый народ, недаром великий Леонардо да Винчи родился в Италии. О нём Купавин как-то читал в газете.

Взяв информацию на заметку, Митрофан Васильевич отправился дальше.

...В Канцелярии ждал Штольцен. Выражение лица его, по сравнению с тем моментом, когда урядник отправлялся на обход территории, кардинально изменилось. Исчезло обыденное рутинное спокойствие, глаза излучали энергию и собранность. Пристав покачивался на месте с пятки на носок. Значит, усиленно размышлял. В бой были пущены отборные силы.

— Митрофан Васильевич, хорошо, что Вы пришли, — быстро сказал Штольцен. — Я получил потрясающие известия от Рябичкина.

— Что-нибудь произошло? — напрягся Купавин.

— Есть информация, что убийцей, возможно, является Боццони.

— Что-о-о-о?!!

— Да, да. Невероятно! Я тоже был потрясён в первый момент. Правда, улики пока косвенные, но необходимо срочно его арестовать.

— Ведь я его только что видел. Они с механиком шли в сторону электрической станции. И уличное освещение почему-то не работает.

— Мне звонили сразу после Вашего ухода, у них генератор сломался. Впрочем, это и хорошо. Что Бог ни делает — всё к лучшему. Теперь Боццони на нейтральной территории. Алексей Яковлевич очень переживает за Машу Борисову, она ведь проводит много времени с Боццони. Как думаете?

— Да-с... тогда надо брать его на станции, — урядник понемногу приходил в себя после такого известия. — Оцепим башню и предложим сдаться.

Башней он называл здание станции — это была самая высокая постройка в посёлке. На четырёх этажах располагались: электрический генератор на жидком топливе, насосный агрегат, доставляющий воду ко всем водяным колонкам и телефонный коммутатор. Словом, фантастическое для дачного посёлка сооружение с малюсенькими башенками на крыше и электрическими и телефонными проводами, тянущимися со всех сторон, как будто гигантский спрут распустил щупальца. Предмет особой гордости местных жителей.

Две-три минуты пристав и урядник сосредоточенно размышляли. Молчание нарушил Штольцен:

— Сделаем так: берите побольше людей из охраны, пусть переоденутся в гражданское платье, возьмут оружие и четырьмя группами оцепят по периметру станцию. Максимально незаметно. Захватите с собой масляные фонари и два прожектора с аккумуляторами, здесь на складе. Кто знает, будет электричество или нет. Сколько сейчас людей находится в башне?

— Обычно — механик, инженер и телефонистка с коммутатора.

— Люди не должны пострадать. Это главное!

— Иван Августович, — урядник в этот момент напоминал гончую, преследующую дичь, — Ведь итальянец не знает о наших намерениях, может, я попробую сам его обезвредить. Зайду на электрическую станцию, вроде как узнать о неполадках в генераторе, и постараюсь его скрутить. Слава Богу, не в первый раз.

...Штольцен перестал раскачиваться и затих. Только большие настенные часы безжалостно отсчитывали секунды. Потом проговорил:

— Хорошая мысль, Митрофан Васильевич. Можно постараться обойтись без потерь. Давайте попробуем. ...Только неплохо бы взять с собой ещё кого-нибудь из охраны потолковее.

— Может заподозрить. С чего это мы вдвоём пришли спрашивать про электричество. Лучше я один.

— Но если что, попытайтесь сразу объяснить его положение. Что дом оцеплен и сопротивление бессмысленно. Русским языком он владеет, кажется, достаточно, чтобы понять. ...Подождите, давайте я пойду вместо Вас, я могу побеседовать с ним на французском языке.

— Нет. В этом деле у меня лучше получиться, — Купавин был непреклонен. — Действовать кулаками — моя работа. Вы сами это знаете.

Штольцен, разумеется, понимал, что урядник прав и для дела так будет лучше. После некоторых колебаний он, скрепя сердце, согласился.

Когда переодетые охранники оцепляли здание, уже совсем стемнело, что, конечно, было "на руку" полиции. Люди прятались за деревья, заборы и практически оставались невидимы. Подошёл Иван Августович. Все персонажи заняли позиции и наблюдали, как Купавин вошёл в калитку и направился к входной двери.