Еретик. Книга 2

Миг спустя Элиза поняла, в чем дело: в своих речах Гийом все меньше походил на себя и все больше — на Анселя де Кутта. Элиза не знала, почему, но в этом ей мерещилась опасность. Похоже, ее замечали и молодые шевалье, и это был единственный вопрос, в котором Элиза была с ними согласна.

— А ты изменился, Гийом де'Кантелё, — нарушил тягостное молчание Франсуа. — Помнится, пару лет назад, когда мы бывали у тебя, ты не отказывался от поездок на охоту. И в таверне мы с тобой тогда славно повеселились. Быть может, нас до сих пор там помнят, мы же им половину столов переломали. Хорошо, что у тебя тогда были с собой деньги. А сейчас ты даже пить не хочешь! И что-то не припомню за тобой манеры заступаться за деревенских девок. Гийом, которого мы знали, скорее, присоединился бы, чем стал читать морали и угрожать в ответ на пустяковое предположение. — Юноша передернул плечами, пытаясь продемонстрировать небрежность и презрение, хотя его смятение бросалось в глаза.

— Знали меня? — проигнорировав все остальное, Гийом склонил голову набок, расплылся в заговорщицкой улыбке и вкрадчиво поинтересовался: — Уверены?

Двое молодых людей посмотрели на него, неуютно поежившись. Ответа этот вопрос не требовал, суть его состояла во вполне однозначном намеке: вам пора. Вам здесь больше не рады — отныне и навсегда.

— Да уж. Не этого мы ждали на твоей земле. А даже малейшие наши попытки разбавить эту нежданную скуку, — Франсуа бросил взгляд на Элизу и Рени, все еще жавшихся друг к другу, — ты прервал.

Андре, наконец, вступил в разговор, потянув друга с собой за плечо:

— Пожалуй, нам лучше уйти.

— Воистину, нам больше нечего здесь делать! — с вызовом бросил Франсуа.

— И это твоя самая мудрая мысль за сегодняшний день, — с елейной улыбкой кивнул Гийом. — Доброго пути, господа! Если надо, позовите слуг, они помогут вам со сборами.

Бывшие приятели не ответили, но Гийому и не требовалось слушать их комментарии. Они перестали интересовать его сразу же, как пропали из виду. Только теперь он убрал руку с эфеса меча и перевел взгляд на Элизу. В нем читался легкий укор.

— Ну, и что это было, скажи на милость?

— А что еще мне было делать?

Гийом глубоко вздохнул, покачав головой и улыбнувшись.

— Ты была и остаешься мастером задавать сложные вопросы. Даже если они так просто звучат. — Он легонько усмехнулся.

Элиза сдвинула брови к переносице, стараясь игнорировать этот легкий налет чуждости в его словах.

«Я не хочу разговаривать с Анселем!» — требовательно подумала она. — «Я хочу разговаривать с тобой. Пожалуйста, Гийом, хотя бы передо мной — не рисуйся!»

— Я пойду? — тут же поинтересовалась Рени. Элиза не успела среагировать, а сестра уже потянула корзину, в которой лежало несколько глиняных мисок и тарелок. Сестры ходили в деревню к гончарных дел мастеру, прежде чем случилось досадное происшествие. — Могу забрать.

Элиза лишь сейчас опомнилась и, энергично кивнув, сбросила с себя легкую растерянность.

— Ох… спасибо, Рени, — улыбнулась она.

Рени, забрав корзину, слегка поклонилась Гийому:

— Спасибо, что появился так вовремя и помог, — сказала она.

Он в ответ гордо ухмыльнулся и расправил плечи, словно бы говоря: «кто, если не я». Похоже, Рени прекрасно поняла его ответ и кивнула. Уже через мгновение она засеменила в сторону дома.

— Лучше ты мне ответь: вот что бы вы делали, не появись я? — спросил Гийом, переведя взгляд на Элизу.

Та виновато опустила голову.

— Думаю, рванули бы к лесу изо всех сил. Вряд ли эти двое ориентируются там, а гнаться за нами или забивать свои головы планами мести и жалобами, как мне кажется, они бы не стали. Просто не сумели бы удержать мысль в своих пустых головах так надолго. — Элиза презрительно хмыкнула.

— Я бы не был так уверен, — вкрадчиво проговорил Гийом, подходя к ней ближе. Элиза неопределенно повела плечами, вновь смутившись.

— Они могли бы, — она нахмурилась, — побежать жаловаться тебе. Вряд ли твоему отцу, дело ведь пустяковое. А ты сказал бы им то же, что и сейчас. Ведь сказал бы?

Казалось, Гийом искренне задумался над ее вопросом.

— Скорее всего, да.

Элиза присмотрелась к нему более внимательно и поняла, что всколыхнуло в ее сердце печаль. С момента их последней встречи Гийом осунулся, кожа стала еще бледнее, под глазами наметились темные круги, а черты лица — и без того острые — заострились сильнее прежнего. При этом регулярные тренировки, которым он посвящал немалую часть времени, отражались на его сложении.

— У тебя такой вид, — хмыкнула Элиза, стараясь за небрежностью тона скрыть истинное беспокойство. — Ночами не спишь, что ли?

— Частенько, — осклабился Гийом.

— Почему? — Элиза не смогла удержаться и нахмурилась.

— Читаю. И, — он отчего-то помедлил, — молюсь.

— Молишься? — опешила Элиза.

— Да, молюсь. Я христианин. Что тебя в этом так удивляет? — Он отчеканил это с несвойственной для него холодностью. Элиза опустила взгляд.

— Просто раньше за тобой такого не водилось, — она вздохнула и заставила себя вновь поднять на него глаза. — А о чем?

— Что — о чем? — спросил он с некоторым раздражением.

— О чем ты молишься? — Элиза постаралась, чтобы ее уточнение прозвучало как можно мягче.

Гийом несколько мгновений медлил с ответом, словно боролся с чем-то внутри себя, но затем все же решил сказать:

— Прошу помощи и прощения за свои сомнения. Я ведь не имею... не имею на них права. — Он опустил голову, с искренней печалью уставившись себе под ноги.

Элиза застыла. Это было так непохоже на него! Так странно и так чуждо!

— Я не думала, что ты так сильно, — она помедлила, поджав губы, — беспокоишься по этому поводу.

Голос ее предательски сел. Она старалась проявить участие, чувствуя, что душу Гийома что-то мучает, но, как ни силилась, не могла понять, о каких сомнениях речь.

— Я и сам не думал, — невесело усмехнулся Гийом, расщедрившись на новое откровение. — Если честно, я не говорил этого никому, кроме тебя.

Элиза обомлела. Она не знала, что ответить. Поблагодарить за доверие? Попросить объяснить подробнее, о чем он говорит?

От ее растерянности уголки губ Гийома поползли вверх, сложившись в подобие прежней улыбки, однако по лицу тут же пробежала печальная тень, а глаза сделались задумчивыми. Элиза почувствовала себя беззащитной под его взглядом и невольно огляделась, словно ища поддержки у сельского пейзажа. Молчание становилось тягостным. В отчаянной попытке нарушить его, Элиза вдруг выпалила:

— Послушай, а кто такая Изольда?

Гийом изумленно приподнял бровь:

— К чему вопрос?

— Да один из этих твоих… приятелей назвал меня так. Сказал, что я, словно ожившая златовласая Изольда. Это какое-то христианское, — она пожевала губу, подбирая нужное слово, — божество? Как... как Мать-Мария? Или Дева... — Элиза невольно зарделась. — Прости, я, наверное, все перепутала…

Отчего-то Гийом смутился не меньше. Невежество Элизы временами все еще заставало его врасплох.

— Ох, нет, — нервно усмехнувшись, ответил он. — Дева Мария, Богоматерь — это мать Иисуса Христа, Спасителя, сына Божьего. А Изольда — это девушка из одной легенды. Не библейской. И у нее были золотые волосы, как у тебя. Пожалуй, неплохое сравнение. А ты ни разу не слышала песен? Менестрели любят петь баллады об истории Тристана и Изольды.

— Менестрели, забредающие в наши края, предпочитают петь под сводами залы в твоем доме, а не на улицах, — мрачно отозвалась Элиза.

Мрачность в ней вызывала вовсе не тоска по дому Гийома — там она чувствовала себя неуютно и терпеть это была готова только ради общества юного графа. Именно этого общества ей и не хватало. Вдобавок на ум Элизе отчего-то пришло вскользь брошенные слова Фелис о том, что именно бродячего менестреля она выбрала отцом для своего ребенка. Прежде это не вызывало в девушке никаких чувств, а сейчас почему-то всколыхнуло неприязнь.

— Оно и понятно, — протянул Гийом. — В моем доме можно заработать своей музыкой куда больше, чем на сельской площади.

Элиза закатила глаза.

— В общем, как ты понял, я не слышала песен. Расскажешь, о чем эта легенда?

— Ох… — Он тяжело вздохнул, старательно вспоминая. — Я, вообще-то, не очень хорошо помню суть.

Элиза посмотрела на него почти умоляюще, и перед этим взглядом Гийом не устоял.

— Ну, это история про любовь. — Он заговорил протяжно, картинно закатывая глаза и чуть кривляясь.

Элиза просияла. Пусть Гийом все еще казался изможденным, в нем наконец проскользнули отголоски прежнего юноши, который был ей так дорог.

— Тристан был рыцарем, а Изольда — прекрасной белокурой дамой. Королевой, обещанной королю, которому служил Тристан. И он… Тристан, то есть… вез Изольду на корабле, чтобы... гм... вручить ее будущему мужу. Но они, если верить легенде, по ошибке выпили любовный напиток и воспылали друг к другу страстью. Не знаю про любовный напиток, думаю, они просто... — К удивлению Элизы, Гийом вдруг непривычно запнулся и поджал губы, словно осуждая себя. — В общем, Изольда изменила будущему мужу. Не помню, что там было дальше, но знаю, что они с Тристаном тайно встречались. — Он вновь опустил столь симпатичные ему прежде детали, неприязненно нахмурившись. — А потом Тристан уехал совершать подвиги. Там он женился, но не мог забыть Изольду, а жену свою так и не полюбил. Однажды Тристана смертельно ранили, и он попросил послать за Изольдой, чтобы последний раз в жизни поговорить с ней. Попросил, чтобы, если она согласится, ее привезли на корабле с белым парусом, если нет — то пусть на корабле будут черные паруса. Она согласилась, и у корабля были белые паруса. Но ревнивая жена Тристана солгала, что на горизонте корабль с черными парусами. Не выдержав горя, Тристан умер. Изольда прибыла и нашла его мертвым. Она прильнула к нему в слезах, в последний раз поцеловала его и умерла от горя. Их похоронили по две стороны от одной часовни, и из могилы Тристана пробился терновник, который пророс в могилу Изольды. Его несколько раз пытались срубить, но он вырастал вновь и вновь. Так сильна была их любовь, что продлилась и после смерти.[2]

— Как красиво! — тихим и мечтательным полушепотом произнесла Элиза, которой даже в столь бесстрастном пересказе легенда показалась трогательной.

— Ну, да, романтично, — пожал плечами Гийом. Он слышал эту историю не раз, и сейчас она уже успела надоесть ему, как и все, что часто повторяется.

— Даже обидно, что с Изольдой меня сравнил именно этот болван, — насупившись, буркнула Элиза.

— Ну, хочешь, и я сравню, — ухмыльнулся Гийом. — В вас и впрямь есть нечто общее. По правде говоря, я представлял ее похожей на тебя, когда услышал эту историю впервые от менестреля.

Элиза округлила глаза.

— Правда? Почему?

Гийом небрежно пожал плечами, вновь отведя взгляд.

— Не знаю.

— Ну, какая из меня королева? — Элиза кокетливо улыбнулась. — Я же...

Гийом, услышав столь игривые нотки в ее голосе, не сумел сдержаться, и отозвался теплой и немного азартной улыбкой.

— А может, ты зря скромничаешь? Ты могла бы быть неплохой королевой, — сказал он, вторя ее манере.

Элиза пожала плечами, тихо засмеявшись. Гийом слушал ее смех, и ему не хотелось, чтобы он кончался.

— Послушай, мне надо идти. Дела, — вдруг выпалил он. — Увидимся как-нибудь позже, ладно? — Он слегка придержал ее за руку, заглянув ей в глаза, и в который раз увидел в них едва скользнувшую печаль.

— Конечно, — Элиза улыбнулась. Он уже собирался уйти, однако она, повиновавшись внезапному порыву, подалась вперед, и задала ему еще один вопрос, надеясь удержать его рядом еще хоть на мгновение. — Постой! Гийом… хотела спросить, а ты носишь… то, что я подарила?

Гийом с искренней теплотой посмотрел на нее и, чуть помедлив, кивнул.

— Да. — Он слегка приподнял рукав, и на его руке показался браслет из деревянных бусинок: нескольких маленьких и одной большой, с искусно вырезанным узором.

— Хорошо. Не знаю, веришь ты или нет, но я думаю, что это охраняет тебя.

— Уж не знаю, нужна ли мне охрана, но он неплохо смотрится. Спасибо! — Вздохнув, он посмотрел в сторону своего дома. — До встречи, Элиза!

Улыбнувшись напоследок, он побрел прочь. Элиза, проводив его глазами, тоже направилась домой.

Гийом брел по двору к особняку, и его снедали мысли.

«И вправду, отчего же я сравнил язычницу с королевой из легенды? Потому, что считаю ее достойной этого? Потому что она — истинная Прекрасная Дама? В ней есть что-то колдовское, и дело вовсе не в том, что ее называют ведьмой. Как бы мне хотелось…»

Его мысли прервались. Гийом удивился: он не думал, что запрещал себе даже помышлять о чем-то подобном. Плечи его сникли.

«Нет, так нельзя! Плотское желание затмевает чувство и не дает мне любить Элизу только душой. Но… Боже, неужели это и вправду так ужасно?» — Он мучительно нахмурился. — «Когда об этом рассуждает Ансель, у меня нет никаких сомнений! Но Элиза с ним не согласна, и если я долго слушаю ее, то начинаю соглашаться с ней. Так что же есть плотское желание? Часть природы и всего того, что делает нас живыми? Или греховный процесс, заключающий душу в темницу тела? Откуда мне знать? Боже!»

Гийом остановился и перевел дух.

«Господи, отчего я сомневаюсь? Не дьявол ли пытается сбить меня с пути? Ансель предупреждал об этом, а он не стал бы лгать! Но… что, если дело не во лжи, а в простой ошибке? Ансель ведь может ошибаться? Или нет? А Элиза… она так уверена в том, что говорит, но ведь и она может быть неправой. Боже, я схожу с ума!»

Никто из обитателей графского дома не заметил, как Гийом тяжело пошатнулся, проходя через главные ворота. Он ухватился за одну из их створок и приложил ладонь ко лбу, стараясь не лишиться чувств. Силы почти покинули его: строгий пост, к которому он пока не привык, и бессонные ночи не прошли для него бесследно. Он мог бы сказать об этом Анселю, но не позволял себе этого сделать. Остальное семейство придерживалось поста без малейших жалоб, и Гийом не собирался уступать им, как и показывать тяжесть своего состояния. Он должен был справиться сам.