Оба они нетвёрдой походкой подошли к королю. Тот ради такого дела (неслыханно) спешился. Некоторое время они молча разглядывали друг друга. Потом король неторопливо произнёс:

— С кем имею честь говорить?

Произнесено это было без всякой издёвки. Наоборот, в голосе короля чувствовалось уважение к собеседникам.

— Капитан Ромеро, — усталым голосом представился наш командир. — Командую четвёртой ротой.

— Капитан Валент, — представился второй. — Командую восьмой ротой. Есть и остальные, но сейчас вы можете говорить с нами, мы примем решение.

— А где же ваш славный господин де Шаббат? — король улыбнулся.

— Его здесь нет, — честно ответил Ромеро.

Капитан не стал вдаваться в подробности и говорить, что главный кондотьер действительно уехал за неделю до битвы.

— А он далеко не дурак, — кивнул король и представился сам. — Я — король Этельред, титулы перечислять здесь не вижу смысла, да вы их сами знаете.

— Мы слушаем ваше предложение, — сказал Ромеро.

— А предложение моё звучит просто. Скажите, за что вы сейчас сражаетесь?

— Как всегда, — грустно ответил Валент. — За свою жизнь и за чужое золото.

— Сначала поговорим о золоте, — король, продолжая улыбаться, повернулся к своей свите. — Марк, покажи им.

Один из спутников короля, спрыгнув с лошади, держал в руках объёмистый мешок. Встав перед ними, он вытряхнул содержимое на землю. Там, как я и ожидал, лежали отрубленные человеческие головы. Я прекрасно разглядел герцога Томмена, а с ним были несколько его ближайших сподвижников. Король не стал брать пленных. Не тот случай.

— Как видите, ваших нанимателей более нет в живых, никто вам не заплатит, поэтому золото мы отметаем. Теперь о жизни. Жизнь вашу я бы забрал себе, даже, скажу прямо, сделал бы это с великим удовольствием. Я слишком зол на вас, мои потери слишком велики, причём, большей частью по вашей вине. Десятки благородных семейств недосчитались своих сыновей. Но вы, не буду этого скрывать, меня удивили, своей стойкостью и боевой выучкой. Встаёт закономерный вопрос: во что мне обойдётся ваше полное уничтожение? Думаю, это будет недёшево, даже с использованием магов.

— Мы не сдаёмся, — напомнил Ромеро, — таковы наши традиции.

Ага, подумал я, спасибо за ваше предложение, но мы — испанская пехота. Где-то я это уже слышал, и закончилось там всё плохо.

— А что будет, если мы просто уйдём, оставив вас здесь? — спросил король.

— Мы вернёмся к себе, — не задумываясь ответил Ромеро.

— А по дороге будете грабить и убивать моих подданных, добывая себе пропитание, — добавил король. — Меня это не устраивает.

Оба капитана промолчали.

— Вы, наверное, знаете, что на троне я всего пять лет, — продолжал король, — но подданные уже стали называть меня Этельред Разумный. Догадываетесь, почему? Именно, потому, что я всегда и везде вижу практическую пользу. И теперь передо мной стоит сила. Сила, которая очень много значит на поле битвы. А у меня, в моём войске, произошла немалая убыль. Теперь мне трудно будет вести войны с соседями. Во что обходится один пехотинец?

— Три талера в месяц, на войне — пять талеров, — не раздумывая ответил Валент, уже понимая, к чему клонит король.

Монарх быстро произвёл подсчёты в уме.

— Моя казна потянет такие расходы. Я принимаю вас на службу, хоть мои соратники искренне желали вашей смерти. Пожалуй, я даже разыщу этого старого хрыча де Шаббата, чтобы он, как и раньше, командовал вами. Возражения есть?

Оба капитана переглянулись между собой, потом бросили взгляд на строй, откуда на них с надеждой смотрели десятки глаз, после чего Валент ответил:

— Да, мы согласны, пусть ваш писарь готовит контракт.

С этого момента сержант Эрик Рыжий стал сержантом на службе у короля.

Глава пятнадцатая

Идти мне пришлось долго. Дорога шла по пустынной местности, где болота чередовались с лесами, а те с заброшенными деревнями. Отчего так получилось, почему довольно неплохая земля в самом центре королевства простаивает, более того, заброшена, было для меня неизвестным. Возможно, в прошлом здесь был большой голод или эпидемия, или междоусобная война заставила крестьян покинуть эти земли. Историю королевства я знал неважно, но слышал, что ещё недавно, то есть, по историческим меркам недавно, лет сто, сто пятьдесят назад, королевство, бывшее тогда раза в три меньше, сотрясали непрерывные междоусобные войны между членами правящей семьи. Дяди резали племянников, внуки с удовольствием травили дедов, а отцы подозрительно поглядывали на сыновей, поглаживая булатный ножичек. Естественно, что за каждым из них стояли верные вассалы, королевство постоянно делилось на уделы, потом снова собиралось воедино, пока не подрастало следующее поколение жадных до власти королевских отпрысков.

Дорога местами пришла в такой упадок, что густо заросла кустарником, через который даже я с трудом пробирался. Не представляю, как бы здесь прошла наша карета с лошадьми. А нормального жилья всё не было, на ночлег мне пришлось останавливаться в одной из относительно целых крестьянских изб, всё лучше, чем под открытым небом, тем более, что здесь и звери дикие должны быть, не хочется проснуться в компании голодного медведя (а они в это время года очень голодные и злые).

Из колодца получилось добыть полведра относительно чистой воды, а найденный в одной из изб чугунный (ещё одно доказательство того, что покидали эти места в спешке) котёл позволил мне её вскипятить на костре. А вот с едой было туго, кое-где проглядывали остатки полей, возможно, осенью там что-то и выросло бы, да только сейчас весна, поэтому мне остаётся разве что корой с деревьев полакомиться.

Когда стемнело, я сидел во дворе у костра, хлебал голый кипяток из деревянной кружки и внимательно прислушивался к звукам ночи. Щебетала какая-то неугомонная птаха, отчаянно вызывая к себе полового партнёра, где-то вдалеке трещали сучья, явно кто-то крупный прошёл, вроде кабана. Слышен был вой волка, но очень далеко, да и волки сейчас не так опасны, пришла весна, а значит, они уже разбились на пары и спокойно выводят потомство, питаясь в основном полевыми мышами. Им точно нет нужды нападать на вооружённого человека. Ну, а если всё-таки нападут, то сами виноваты.

Спать я буду в доме, дверь там относительно крепкая, выломать её не получится. А завтра продолжу путь, дорога, пусть и плохая, меня куда-нибудь да выведет. Допив кипяток, я аккуратно сгрёб в кучу угли костра, чтобы не разгорелся, да и отправится спать. Лавки в избе прогнили и провалились, оставалось только улечься на пол.

Утром проснулся ещё затемно от холода. Зуб на зуб не попадал, пришлось встать и выбраться наружу. Угли костра продолжали тлеть, что избавило меня от возни с огнивом (ненавижу это занятие). Бросив сверху несколько палок, оставшихся от плетня, я присел рядом на бревно и протянул руки. Огонь разгорался медленно, и, когда, наконец, стал давать тепло, над горизонтом поднялось солнце. Теперь в самый раз навернуть миску сытной солдатской каши и придавить её кружкой доброго пива, но увы. Надо было хоть сухарей в карманы положить, да кто же знал.

Когда натянул на себя кольчугу и приладил на место наплечники, позади послышался какой-то шорох, словно пробежал кто-то мелкий. Обернувшись, я никого не увидел. Выждав некоторое время, я начал натягивать на руки перчатки, но тут снова услышал этот звук, только уже с другой стороны. Я снова обернулся. Зверь? Но какому зверю придёт в голову вот так бегать около человека? Хищник бы уже напал, а мелюзга просто убежала.

Взяв меч в одну руку, я стал медленно пробегать глазами по хозяйственным постройкам. Где-то на середине пути мой взгляд упёрся в возмутителя спокойствия, который, надо сказать, вовсе не скрывался, просто сидел на куче хлама, сливаясь с ним, и с интересом поглядывал на меня. Это был низкорослый человечек, почти карлик, одетый в невообразимые лохмотья. У него была густая шевелюра неопределённого цвета и длинная, до самой земли седая борода, в которой запуталось множество листьев и веток.

— Ты кто? — строго спросил я.

— Увидел! — взвизгнул он и сделал попытку спрятаться, закопавшись в мусор, потом, видя бесперспективность такой затеи, снова сел на место и продолжил меня разглядывать.

— Тут людей нет, — зачем-то сказал он после долгого молчания. — Только ты.

— Только я, — не стал я спорить. — А тебе что за дело? Кто такой?

Меч в моей руке угрожающе качнулся.

— Не грози старику, не надо, старик тебя не трогал, — голос его снова стал срываться на визг.

— Слушай, старик, — сказал я раздражённо, разговор этот начинал потихоньку бесить. — Третий раз спрашиваю: кто ты такой и чего тебе нужно? Отвечай или проваливай.

— Старик не простой, — его маленькие глазки цвета болотной тины бегали туда-сюда. — Старик лесной, старика никто из людей не видит, а ты увидел.

Вот как, подумал я. Стало быть, я в этой дыре лешего встретил. Слышал про них, но думал, что сказки это. А теперь вот он сидит, передо мной и болтает, как радио.

— Ну, увидел, дальше что? — я смерил его недовольным взглядом.

Он прищурился и внимательно на меня посмотрел.

— Человек видит. Почему? — спросил он сам себя. — Печать на нём, печать стоит, человек непростой, человек бога видел.

— Иди в задницу, — огрызнулся я. — Хотя, стой. Какая печать?

— Печать, — проговорил леший, запустив две костлявых ладони в бороду, — такая печать, что людям носить не полагается. Непростой ты человек, вот и всё.

— Ничего не понял, — честно признался я. — Про какую печать ты мне рассказываешь? Бога я видел, хоть и не знал об этом.

— Ты не знал, да он знал. Старый бог, таких, как он, давно уже нет, откуда взялся?

— Сбежал из темницы, — честно сказал я. Леший знал кое-что, мог знаниями поделиться, да только как их от него получить? — А ты знаешь этого бога?

— Боги миром правили, откуда лесной старик знает? — он демонстративно отвернулся, не желая разговаривать. Но потом всё же добавил. — Боги воевали, потом не стало богов, а лесной старик остался. Старик здесь, старику скучно.

— Так развлеки себя беседой, — я положил меч на плечо и присел рядом. — Старик давно живёт, многое помнит, пусть расскажет человеку про бога и печать.

Он долго молчал, видимо, погрузился в воспоминания. Потом отчего-то вздохнул, на глазах появились слёзы, промокнув их кончиком бороды, он снова повернулся ко мне и заговорил:

— Много зим минуло, как люди ушли. Я их любил. Иногда, конечно, наказывал, чтобы лес не рубили бездумно, лес для меня дом, да не просто дом, я сам и есть лес, для меня дерево, что для человека рука или нога. Выруби лес, и меня не станет, — теперь он говорил внятно, фразы строил грамотно и не обращался к себе в третьем лице. — Но и они меня уважали, подношения делали, хлеб в лесу оставляли, да благодарили меня. Потом началось, то война, когда каждый грабит и жжёт, то голод от засухи, а то и моровое поветрие. Не жилось тут людям, вот и ушли. А боги. Я их застал. Молодым был тогда. Ух, какие они были. Одним взмахом руки горы сносили, взглядом могли озеро высушить. Этот мир их заслуга, они людей учили, чтобы те не были дикие, чтобы грамоту узнали, дома строили из камня. Люди научились, стали с богами спорить, а боги тогда уже войну начали.

— И кто победил? — спросил я, воспользовавшись паузой.

— А никто? — грустно ответил он, махнув рукой, — никто не победил, только зря землю изувечили, да людей первых поубивали. Нам, лесным тоже досталось. А теперь нет тех богов, ушли.

— Их другие боги заточили, — напомнил я.

— Заточили, отчего не заточить, будь он даже бог, что с того? Они начали разум терять, ещё немного, и просто весь мир бы уничтожили. Как дети, которые игрушку делят. Но те двое, что разум сохранили, положили всему конец. Старых богов убрали, устроили мир по-новому, да потом забыли, больше на него и не смотрят. Людям они землю отдали, те старых богов забыли, новых не изобрели, даже тех двоих забывают постепенно, но им, богам, дела нет. Да и про нас, лесных, тоже забыли, а ведь мы этому миру ровесники.

— Это понятно, — прервал его я. Пока он мне ничего нового не сообщил. Надо с другой стороны зайти. — Скажи, могло так получиться, чтобы старый бог в наш мир вернулся?

— Могло, — старик кивнул, достав бородой до земли. — Они же бессмертные, боги-то, в заточении держатся, да на любой замок ключ подобрать можно. Вот только он в нашем мире не проживёт, не знаю, отчего, но им просто так здесь ходить нельзя, это точно.

— А в человеческом теле? — осторожно спросил я.

Старик хохотнул.

— В своём уме, человек? — спросил он, постучав себя по лбу. — Бога в человеческое тело засунуть? Попробуй-ка медведя в жабу спрятать, получится?

— Боги слишком большие?

— Не большие, не просто большие, тут... — он замолчал, подбирая нужные слова. — Тут другое, сила бога не для слабого тела. Никак она там не поместится, и человек тот долго не проживёт.

— А что тогда? Человек умрёт, бог из него вылезет, а в мире ему нельзя быть. Так?

— Так, не знаю, что с ним, опять в заточение попадёт, вот и всё. Может, и есть способ вытащить, да не знаю я. Тут первых людей спросить нужно, да где их взять.

— А может, в книгах старых есть способ? — спросил я.

— Может, и есть. А почему ты спрашиваешь?

Я вздохнул.

— Ты ведь сам сказал, что печать на мне. Древний бог из заточения вырвался и в человеческом теле ходит. Он эту печать поставил.

— Ну. — Он не стал спорить.

— Так объясни мне, что это за бог, как его зовут, и чем он опасен?

— Объясни, бога любого по имени называть нельзя, тем более, вам, людям. Даже тех богов, что люди и поныне чтят, прозвищами именуют, а имена их — тайна великая, имя такое назвав, можно мир перевернуть. Того, кто с тобой повстречался и печать наложил, когда-то звали Трог, что значит, строитель, творец, но это забылось, а потом его стали звать Аварол, разрушитель, а после стали звать Немлок, никакой бог, но это когда его уже убрали из мира. Так его, наверное, и знают люди.

— А как он выглядел?

— Как хотел, так и выглядел, он ведь бог, это люди только к земной личине привязаны, а бог может выглядеть, как сам захочет. Изображали его иной раз многоруким великаном с головой льва, да то всё людские придумки, никогда он так не выглядел.

— Понятно, а чем он занимался? До того, как всё началось.

— Они все чем-то занимались. Поначалу, понятно, мир обустраивали. Будто бы люди дом новый. Один говорил: хочу здесь реку большую. Взмахнул рукой, и река потекла. Второму горы были потребны, а третьему — лес. Вот он-то леса и создал, а в лесах этих и мы появились, существа от плоти лесной. Тварей земных тоже они создали, всяких разных, иных уже и нет давно. А потом у них новая забава появилась, люди. Первых людей учили всему, те поначалу дикарями были, а потом научились дворцы строить, корабли большие, книги писали, где мудрость хранилась. С этого и раздоры начались. Кое-кто считал, что нечего их учить, ибо с богами равными станут. Не стали. А Трог, он уже тогда за вас был, за людей простых, что живут недолго, вы тогда тоже были, но жили вроде животных, неразумные, первые люди вас приручали и как рабов использовали.