Зверь лютый Книга 33. Интриганки

Вспоминая только что произошедшее, несколько смущённо хмыкнула. Чуть не подавилась. Пришлось выплюнуть на ладонь маленький кусочек серебра, монетку, данную в оплату... её трудов.

* * *

Шесть лет назад, в 1162 г. Барбаросса принял закон о проведении денежной эмиссии. По его распоряжению вес миланского денария был установлен в 0,82-0,84 граммов 660-ой пробы серебра. Называют "империал".

Другие итальянские города тоже чеканят свою монету.

Веронская 230-ой пробы весит 0,35 гр, венецианская "скоделла" ("мисочка") при "империальской" массе содержит в два раза меньше серебра. Подобные монеты часто называет "пикколи". Основное платёжное средство в розничной торговле.

Каким-то аналогом "веронки" с ней и расплатились. "Дешёвка".

* * *

Сперва герцогиня хотела выкинуть монетку. Но потом, вспомнив сегодняшнее приключение, сжала в кулачке. "На память". И попыталась трезво обдумать ситуацию.

Продолжить путь в спальню мужа в таком состоянии... нечего и думать. С такими губами, грудями и... и жарко употреблённым остальным. Ещё: в ту сторону ушли её сегодняшние... "пикколисты". Есть риск снова с ними столкнуться. Или с другими такими же. А ей уже... хватит.

Вряд ли они её опознают. Как Ваня говаривал:

"Хочешь скрыть лицо — покажись нагой".

Уж она-то нынче... "показалась". Да и вообще: темно, платье на голове. Хотя... если пустить язычок второго в свой рот... он там хорошо освоился... Она осторожно погладила себя по груди. Вспоминая чувство мужской ладони, сжимающей, тянущей... Ущипнул, гад. Синяк будет. И здесь.

Кажется, её твёрдая уверенность, что "супружеская измена" в качестве основания для развода, ей не грозит... оказалась не столь твёрдой. Нет-нет! Конечно не сейчас! Сперва — признанный наследник! Да и потом... абсолютно секретно, тайно и шито-крыто. Очень редко, анонимно и при подходящих условиях... Но что-то в этом есть. Приятное...

Возвращаться тем же путём, как она сюда пришла... мимо храпящего пьяного бетмена... Она просто не найдёт дороги. И может нарваться ещё раз.

Тогда — вправо. Прихватив пояс, герцогиня посмотрела вслед ушедшим "пикколистам", довольно улыбнулась и двинулась в другую сторону.

Галерея обогнула здание, дальше — лестница во двор и открытые ворота. На фоне тёмного неба виден купол св.Бонифация, подсвеченный огнём костров на соборной площади — в городе продолжались празднества по поводу визита герцога. Это позволило сориентироваться.

Однако подойдя к воротам, Ростислава чуть не попалась: на улице стояли два местных стражника. Глазели в сторону отсветов костров, откуда доносились звуки музыки и весёлые крики.

— Тут не пройти. Или...?

В голове всплыли разные истории, рассказываемые Воеводой перед сном. Как с ним было интересно и хорошо! И спать — тоже.

Стоя в тени забора герцогиня размахнулась и бросила на улицу заработанную такими трудами монетку. Пикколи удачно блеснул, отскакивая, зазвенел по булыжнику мостовой. Стражники посмотрели, побурчали и пошли искать. А Ростислава проскользнула через ворота в тень вдоль улицы и тихонько, прижимаясь к стенам, побежала на цыпочках в сторону дома, который был отведён ей под постой.

Здесь — уже свои. Свои — по-настоящему. На воротах — её люди, которые знают её в лицо. Перед спальней воины, которым можно доверять. Внутри — заспанная, хлопающая глазами Фрида. Которая, хоть и с задержкой, принялась помогать госпоже. Налить воды в тазик, скинуть платье. Сесть в горячую, очищающую, успокаивающую...

— Э... Ваше... э... Их Высочество был очень страстен? Покусал вам...

Факеншит! Зараза.

— Фрида, ты ничего не видела. Из вот этого. Поэтому ничего не сможешь вспомнить. Кто бы тебя не спросил. Даже твой брат на исповеди. Поняла?

— А... да... но...

— Бетман был пьян. Вдребезги. Ты видела. По дороге в каком-то тёмном коридоре он упал и заснул. Добудиться не удалось. Я пошла дальше одна в темноте. Заблудилась. Упала. Разбила коленки. Видишь? Выбралась на какой-то двор и вернулась домой. Поняла?

— Да. Э... но у вас на левой груди...

— А этого — ты не видела. Поняла? Давай полотенце, ночнушку и расчеши мне волосы.

Уже в постели, чувствуя, как расслабляется после сегодняшних трудов тело, на грани сна, Ростислава улыбнулась в темноту:

— А с Ваней — лучше. Конечно — их же трое: Зверь Лютый, Змей Огненный и Ангел Хранящий. А этих... только двое. И сами они... "пикколисты".

Повернувшись на бочок, подложив ладошки под щёку, герцогиня саксонская мирно засопела.

Утро началось с матушки.

Прямо с порога она высказала своё и Его Высочества неудовольствие вчерашней неявкой Ростиславы по призыву мужа.

— Да здесь за такое! Если даже просто вассал не является по призыву, то ему могут и голову срубить. А уж лен точно отберут! А ты ж жена!

* * *

Буду точен: именно на этом и погорел в РИ Генрих Лев.

Епископ Эрфурта подал иск по поводу неправомерного использования саксонцами каких-то пограничных покосов. Лев не явился на суд. Во второй раз — всё-таки собрался. Очень спешил, декабрьской ночью кинулся с конной свитой вплавь через реку. Явился. Но — поздно. И получил все удовольствия: изгнание, отъём и разделения владений.

А фемы — не явившихся в указанный срок просто вешают. На ивовых ветках. Вдоль дорог.

Знаменитая немецкая точность воспитывается столетиями. Кроваво.

* * *

Выслушав официальную версию, осмотрев замотанные коленки и засыхающие ссадины, недовольно сморщилась:

— Вечно у тебя... не слава богу. Мы тебя так ждали. Я уже всякого разного интересного понапридумывала...

Тут Ростислава сорвалась. Выгнала служанок и высказала всё, что она думает об играх в доминирование в костюме дьяволицы при незакрытых окнах. И чем ей пришлось потрудится дабы спасти всех от катастрофы, к которой её умнющая и изобретательная, но — неосторожная матушка подвела всех.

— Я! Телом своим! Заслонила! Закрыла! Заплатила! За твои...

* * *

Образа, подобного "подвигу Матросова", "грудью на пулемёт" — здесь ещё нет. Поскольку нет пулемётов.

Но есть другие, сходные: закрыть господина своим телом. От вражьего копья, стрелы, сабельного удара.

Есть, и несколько более распространены, чем в 21 в. "женские варианты". Обычно, применительно к малому ребёнку. Защитить собой от грозы, пурги, пожара. Да и от ворога тоже.

Именно эта символика и прозвучала в яростном монологе Ростиславы. Дочь защитила мать. Своим телом. А не наоборот, как должно быть по обычаю.

* * *

Редкий случай, но Софья смутилась.

— Мда... Нехорошо получилось. А что это за итальянцы?

Понятно, что длительное раскаяние ей не свойственно. Вот, переключила внимание на другой предмет.

— Не знаю. Давай-ка я оденусь и пойдём к ранней обедне. А то Генрих и вправду может взбелениться.

Малое парадное одеяние, платок, закрывающий шею и волосы, торчащий хвостами сверху. Чуть пудры для оттенить круги под глазами от страданий телесных и духовных.

— Губы? А что губы? Я так плакала! От невозможности явиться по призыву моего мужа и государя. Так плакала! И кусала губы. А всё бетман виноват!

Герцогиня и её матушка в сопровождении немногочисленных слуг прошествовали через площадь в собор, где их государь и господин приуготовлялся к молитве, обсуждая с верными слугами вчерашнюю попойку в городе. В ходе которой семеро утонули. Шесть — в Везере, что не удивительно. Один — в бочке с пивом. Это было... забавно.

— Ой. Мама... Это они. Два итальянца.

— Где?

— Слева.

В толпе гостей, слуг, дворян, горожан нежившихся на нынешнем первом весеннем солнышке перед порталом собора, выделялись непривычной одеждой два южанина.

Ростислава мгновенно вспомнила вчерашнее. Четыре руки на своём теле одновременно... Два... мужских достоинства внутри — последовательно. Саму себя. Старательно подпрыгивающую. От одного к другому. То страстно насаживающуюся, то страстно лобызающуюся. Желающую. Жаждущую. Ещё. А потом поставленную. Покорно употребляемую. Задницей кверху. Прямо на лестнице. Согласно принявшую. Свою цену. Монетку за щёчку. Дешёвка.

Она смутилась, покраснела, склонила голову, старательно разглядывая носки своих туфель чуть выглядывающих из-под подола.

"Ничего-ничего" снова прозвучала в голове.

Тот эпизод, когда она пошла с вестовыми за какой-то мелочью в подземелье дворца Воеводы. А парни задрали ей подол на голову и разложили. А потом пришёл Воевода и всё оказалось просто проверкой. И его тогдашние слова:

— Вот мы вернёмся в комнаты. Ты увидишь этих парней. Что ты сделаешь?

Тогда он заставил её смотреть прямо в лицо тем ребятам. Подойти и дать пощёчину. Потом они извинялись, потом... вон Егорушка идёт, один из той пары. Никаких проблем. Наоборот — умрёт за неё.

А с этими? Дать по мордасам? — Нет. Но смущение — убрать. Смотреть прямо. Как и положено госпоже всего этого... этой Саксонии.

— Я — бесстрашна и бесстыдна, — повторила она себе слова своего истинного господина. Защитника, учителя и любовника, "Зверя Лютого".

И вскинув гордо глаза, глядя на своих вчерашних "первых встречных", склонившихся перед ней в низком поклоне, а точнее: глядя сквозь них, герцогиня прошествовала внутрь собора.

Отсутствие достаточно большого помещения для проведения светских мероприятий часто заставляет владетелей проводит собрания в зданиях духовных. Иногда этому придают глубокий смысл, вроде господней поддержки слов местного феодала. Здесь всё было просто: подходящего по размеру места в городе нет, и Генрих Лев проводит "под сенью" приём желающих высказаться.

Обмен обязательных реплик между супругами:

— Как почивалось?... Не мучили ли насекомые?... А молились ли на заре? — Это время весьма полезно для просветления и вознесения...

Софочка, проскользнув к уху герцога, быстренько изложила суть вчерашнего недоразумения.

— Ах какой мерзавец! Бросил мою юную жену в темноте! Бедняжка...

— Да-а... я так сильно уши-ибла-ась... испуга-ала-ась... пла-акала...

— Он будет наказан. С сегодняшнего вечера у меня будет новый бетман. Который приведёт тебя, дитя моё, без... таких проблем.

Бл-ин! Опять?! Да что она, совсем работать не хочет?! Будет от матушки хоть какая польза?! Уймёт она этого... любвеобильного борова?! Или только сапоги мои уходить умеет?!

Едва поток беседы остановился за исчерпанием тем, как юная герцогиня полюбопытствовала:

— Там, перед порталом собора, два странно одетых человека. Не так, как у нас одеваются. Кто они?

— А, это... Итальянцы из Кремоны. Император выиграл войну против антипапы. Но проиграл чуме. Многие горожане поддерживали императора. Теперь мнение тамошних жителей переменилось, и множество наших сторонников вынуждены бежать, спасая свои жизни. Эти два брата просятся ко мне в министериалы. Они выглядят добрыми католиками и настоящими дворянами. Думаю их принять.

О боже! Они будут жить рядом, в замке! Они будут каждый день встречаться мне на пути в часовню, или в пиршественную залу, или... хоть куда. А я буду смущаться, краснеть, опускать глаза... Вспоминая как они меня... в четыре руки... а я так старательно им... они догадаются... кого там на лестнице... за пикколо... или я сама... дам им повод догадаться.

— Супруг и господин мой. Не мне, с моим слабым женским умом и неопытностью в здешних обычаях рассуждать о ваших решениях. Но... эти дворяне вызывают у меня... опасения. Я не берусь объяснять на чём оно основано. Возможно... среди настоящих сторонников императора, беглецов от ненависти взбунтовавшейся против законной власти черни итальянских городов, могут быть... лазутчики врага. Война не закончена, антипапа пытается удержать Престол Св.Петра. Император никогда с этим не согласится. Это понятно всем. Поэтому следует ожидать, что враги будут подсылать сюда, в Саксонию, в крепкий оплот империи, своих шпионов.

Генрих внимательно поразглядывал жену. Пренебрежительно фыркнул. И был остановлен негромким голосом тёщи:

— Вы, государь, конечно, помните, историю Кнута Лаварда. Его жена, Ингеборга Мстиславовна, внучка нашего великого князя Мономаха, будучи беременной его сыном, нынешним королём Дании Вальдемаром, просила мужа не ехать на встречу с Магнусом. Объясняя это дурными предчувствиями. А Кнут смеялся, говоря, что беременным женщинам постоянно видятся какие-то глупые страхи. Кнут поехал. И его убили.

Софья выразительно широко открыла глаза. Конечно, ту историю сорокалетней давности в Северной Германии знают все аристократы.

— Моя дочь — правнучка Мономаха. И её нынешнее положение... Вы не находите сходства, мой герцог?

Уж не знаю, что увидел Генрих Лев во взоре своей тёщи. Потустороннее пламя из каких-то эпизодов их ночных развлечений? Он перевёл взгляд на одного из приближённых и скомандовал:

— Присмотреть. За кремонцами.

Присмотрели. "Объекты" вели себя странно: полдня проторчали у ворот собора, приставали к проходящим простолюдинкам. Потом отправились в трактир, где напились, позволяли себе оскорбительные выражения в адрес императора, саксонок и Германии в целом. Устроили драку. При попытке задержания городской стражей оказали вооружённое сопротивление. Были убиты. Подтвердив тем предположение о своей ненужности в службе Герцога Саксонии.

Беседы мужа с придворными, потом довольно нудная проповедь местного священника, молитвы, коленопреклонения... Наконец, герцогиня направилась домой. Как вдруг один из вельмож преградил ей дорогу:

— Ваше Высочество! Я чрезвычайно рад. Видеть в вашем лице истинную заботу о безопасности и процветании Саксонии. Мы все, настоящие патриоты Вест— и Ост— Фалий, были встревожены выбором нашего господина. Славянка на герцогском троне... После столетий священной войны, которую наши добрые и славные предки вели против этих грязных, злобных и лживых язычников... Мы ожидали множество невзгод и потрясений. Однако ваше сегодняшнее предчувствие... стремление оградить господина от чужаков, от этих хитрых, жадных, ненавидящих нас итальяшек... Я преклоняю колено перед вашей добротой и мудростью.

Мужчина преклонил колено и, ухватив край платья, потянул на себя, намереваясь поцеловать. Ростислава ещё не вполне отошла от вчерашнего, когда ей самой пришлось задирать подол на голову, чтобы две пары крепких мужских ладоней имели... свободное пространство для деятельности. Она ойкнула, выдёргивая ткань, и с волнением спросила:

— А... А вы кто?

— Я — Гунцелин фон Хаген. Граф Шверина и Илова. Госпожа.

Так вот он какой.

Тридатипятилетний мужчина. Крупный, с большой головой на короткой шее. По обычаю людей, привыкших часто носить шлем, коротко острижен с высоко подбритым затылком. На голове виден шрам. Ещё один — на грубом обветренном лице. Крупные руки, привыкшие к мечу или поводьям, но не к перу писца или листам книги.

Легендарный истребитель ободритов. Один из творцов победы при Ферхене 6 июля 1164 г. Битвы, в которой сложил голову Адольф II Голштинский. В которой славяне добились сперва победы над авангардом саксонцев, но увлеклись грабежом лагеря. Гунцелин сумел организовать три сотни разбегающихся немцев и контратаковать. Когда основные силы во главе с Генрихом Львом прибыли на место — битва была уже закончена, 2500 славян-мятежников перебито.