Владелец заводов, газет и пароходов... (Агренев-4)

— И что же простой карманник не поделил с таким вот цыганом? Лошадь, хе-хе, свел?

— Ну, мало ли, в жизни всякое бывает. Может, брат его чего не поделил.

— А кто у нас брат?

— 'Кот ' он, обычно в Грачевке обретается, но и сюда иногда заглядывает.

Высокоинтеллектуальный разговор прервал трактирщик, настойчиво поинтересовавшийся, когда же ему можно будет открывать заведение. Тут же прибежал посыльный, затребовавший доктора в другое место, помогать пробитой голове очередного пострадавшего, заторопились по своим делам городовые, подъехала телега за безвременно усопшими...

Штатный медик полицейской части вздохнул и стал собираться. Как легко у Холмса выходит применять его дедуктивный метод! Все логично и целесообразно, одно вытекает из другого, важнейшие доказательства словно бы сами собой лезут под руку!.. А ему вот подобное явно не дано. Увы!..

Впрочем, кто на кого учился.

* * *

Федор Чуркин очнулся на продавленном диванчике в комнате для 'приема' клиентов, и сделал это от боли — очень уж сильно затекли руки. Как он в этой самой комнате оказался, ему было неведомо, ибо последним, что припоминалось, была ночная улица и резкая вспышка света, причем прямо в голове.

— Мм?!

— Хм-му!

Глаза буквально разъезжались в разные стороны, словно бы он уже успел хлопнуть стакан-другой самогона, а рот оказался забит какой-то вонючей тряпкой. Вдобавок, его запястья были крепко (слишком крепко!) стянуты за спиной. Поворот раскалывающейся от боли головы, и последовавшее за этим действом легкое усилие помогли обнаружить, а затем и опознать лучшего друга (а заодно и напарника по нелегкому сутенерскому ремеслу) Харитошу. А справа нашлось, так сказать, само орудие производства, маруха Машка — это она отозвалась на его мычание своим. В данный же момент и друг, и сожительница очень напряженно смотрели куда-то вперед. Вернее, не куда-то, а на кого-то.

— Очнулся.

Услышав незнакомый голос, Федор встрепенулся, опять замычал от боли, и принялся усиленно моргать, прогоняя из глаз тяжелую одурь. Где-то с третьей-четвертой попытки ему это удалось, и прояснившемуся взору открылись двое бородатых мужичков, одетых как преуспевающие лавочники. Вот только у лавочников обычно не бывает таких внимательных глаз. Да и плечи обычно поуже, а вот живот наоборот, заметно шире... Лихорадочные размышления опытного 'кота' (кто же это к нему припожаловал?), прервало появление третьего мужчины — подхватив по дороге стул, он поставил его примерно за сажень от обездвиженной троицы, плавно уселся и достал из кармана серебряную луковицу. Подвесил прямо перед собой за цепочку, и равномерно покачивая, спокойно поинтересовался:

— Где хозяин этих часов?

— Мм!

Словно бы только сейчас заметив, что рот его собеседника занят чем-то посторонним, неизвестный легко поднялся, перетек поближе и коротко взмахнул неизвестно когда оказавшимся в руке ножом.

— Хмм!!!

Острое лезвие горячим ветерком рассекло тряпку, а вместе с ней и кожу на лице. А острие подцепило замусоленный и пожеванный комок и вытащило его изо рта — только для того, чтобы тут же кольнуть верхнюю губу.

— Отвечай тихо.

Присев обратно на стул (при этом нож исчез так, как будто его никогда и не было) человек мимолетным жестом огладил свою рыжую бороденку, и разрешил:

— Говори.

Федор облизал враз пересохшие губы, и просительно улыбнулся. Гости его на 'деловых' людей были непохожи, а следовательно — имелся оченно даже недурственный шанс отбрехаться. Правда, и на полицейских фараонов они тоже не смахивали, но об этом он уж как-нибудь потом погадает:

— Ошибочка вышла, господин хороший, вот ей богу — ошибочка! Я и часики эти в первый раз вижу. Вам, видно, наговорил кто-то на меня, так вы ж не верьте — мы ничем таким не занимаемся, у нас все по-честному, по согласию...

Допросчик коротко махнул рукой.

Ссших!

Тум!

Голова сутенера дернулась назад, и резко полыхнула сильной болью в переносице. Прогоняя навернувшиеся слезы и хлюпая кровавыми соплями (а заодно наливаясь черной злобой), Чуркин пронаблюдал, как с его живота забирают нож, угодивший аккурат в кончик носа. Металлическим, и очень даже твердым 'пятаком' рукоятки.

— Три дня назад ты отдал часы своему брату, с тем, чтобы он заложил их в ломбарде. Захар это сделал, взяв себе треть вырученных денег. Остальные две трети он передал тебе вчера утром.

Из кармана появилась на свет металлическая змейка, тускло заигравшая на свету серебром, и небольшая коробочка, блеснувшая никелем.

— Этот браслет нашли в соседней комнате. Зажигалку — в твоем кармане. Где?

Вместо ответа Федор презрительно сплюнул. На душе было муторно до невозможности, но показывать это он не собирался — знай наших! И на каторге люди живут. Рыжебородый же, на это даже и лицом не покривил -мимоходом распорядился зажечь печку, а потом просто взял, да ушел. В соседнюю комнату.

Пять минут спустя...

— МММ!!!

Сильная рука словно нехотя отпустила нос, а потом вытащила кляп, позволяя 'коту' втянуть в себя сладкий, и такой живительный воздух. В штанах было подозрительно сыро, в душе царил полный раздрай, но надежда на лучшую участь еще оставалась:

— Что ж вы ироды, с невиновным человеком творите!.. М-мы!

— Ты ведь все равно не будешь говорить, правда? Тогда и я звать никого не буду — чего людей туда-сюда гонять, только расстраивать. Давай-ка лучше мы с тобой опробуем одну штучку, а?

Еще пять минут спустя...

Странная двузубая вилка, соединенная гибким проводом с чем-то вроде телефонного аппарата, легонько ткнулась Федору прямиком под челюсть, и его тело тут же скрутило в спазме.

— Ы-ыы!!!

Все та же сильная рука примерно с минуту покрутила ручку, прикрепленную к ни разу не телефонному аппарату, и задумчиво зависла, выбирая — какую часть сутенерской тушки опять познакомить с электричеством.

-Уы-ы! М-му!!!

— Может, еще немножко потерпишь? Ну, совсем чуток? А я тебе за это отличную работенку подкину. Сделаем из тебя лихого ветерана — ногу отнимем, и руку. До локтя. А? Ну и язык отрежем, это уж само собой. Народ у нас жалостливый, до конца жизни на милостыню жить сможешь. Ну, что скажешь?

— Му-ы!!!

— Ладно уж, сейчас позову. Но если что — ты только мигни, я рядышком.

Увы, счастливая звезда Чуркина закатилась навсегда — кляп на сей раз сняли с Харитона. Но перед этим ненавязчиво покрутили перед лицом кочергу, раскалившуюся аж до малинового цвета, а потом распластали штаны вместе с замызганными кальсонами и приложили страшную вилку к самому дорогому, что у него осталось. Прямо к нему.

— Будешь говорить? Или как?

Напарник Феди с ужасом скосил глаза вниз, затем на своего лучшего друга, потом на его маруху, пребывающую в глубоком, а посему счастливом обмороке, и мелко-мелко закивал.

— Кхе! Кха!..

Подставив губы под кружку с водой, поднесенную тем самым 'сердобольным' мучителем, мужчина сделал несколько судорожных глотков и поперхнулся. Пока он, согнувшись, откашливался-отплевывался, в голову пришла спасительная мысль:

— Все расскажу, как было! Если христом-богом поклянетесь, что нас живыми отпустите!

Даже похрипывающий от боли 'кот' притих, напряженно ожидая ответ.

— Это можно. Но нужна ли вам будет такая жизнь? Без рук. Без ног. Языка и глаз. Живыми трупами в богадельне. Обещаю, ваше содержание и лечение буду оплачивать до самого конца. Интересует?

— Нет!!!

Рыжебородый, повадками более всего напоминающий зверя, помедлил, затем тихо, и ОЧЕНЬ серьезно предложил:

— Тогда расскажи мне то, что я хочу знать, и обещаю — я отпущу вас легко. Без долгих мук, бол и страха. Вы просто уснете, и не проснетесь.

Харитон глубоко вздохнул-всхлипнул. Вздрогнул от очередного тычка разрядником-вилкой и начал исповедь:

— Ну... Он к нам несколько раз уже заглядывал, всегда при деньгах, все такое. Один раз лопату при Марьяне открыл, там бумажек — видимо-невидимо!.. И с чумаданом своим никогда не расставался, даже когда ее того.

Заместитель сутенера кивнул на бесчувственное 'средство производства'.

— Она и предложила замарьяжить его по-тихому, а денежки из чумадана, значица, себе прибрать. Вот. А этот ваш еще и дюже крепкий оказался — сколько мы ему 'малины ' подлили, быка свалить можно! Ну, когда заснул, мы его ворочать начали, цепку с чумадана пилить — а он возьми, да очнися! Мне приложил, пистоль свой стал искать на поясе, Марьку пнул... Федька и тюкнул его легонько свинчаткой. В висок попал. Случаем получилось, ну кто ж знал, что так оно все повернется!..

Золотистые глаза зверя в один момент стали мертвыми.

— Где его тело?

— Так известно где, одежку прибрали, самого в Неглинку спустили. Все так делают...

Наклонив голову, рыжебородый переспросил:

— Куда его спустили?

Подошедший на два шага ближе 'лавочник', метнул на Харитона с Федором ненавидящий взор, и тихо пояснил:

— В сливное отверстие для нечистот. Тут под землей речка Неглинная протекает, в ее коллектор Глеба и скинули.

Мужчина на стуле закрыл глаза и еще больше опустил голову, а вокруг него все невольно вытянулись, буквально кожей ощущая сгустившееся напряжение.

— Я вам верю, а вы?! Во время службы пьете да по бл... гуляете?

Когда молчание стало таким тяжелым, что начало давить на всех не хуже свинцовой плиты, он обронил, так и не поднимая взгляд:

— Ну ничего, я это исправлю. А пока — Второй!

— Здесь!

— Делай что хочешь, но тело из коллектора достань — у Глеба должна быть могила. Несмотря ни на что, он был МОЙ человек.

Вместо ответа плечистый 'лавочник' вытянулся еще больше.

— Что ж ты замолчал, Харитон? Говори дальше.

— Так... А чего говорить-то?

— Например, где его вещи и чемоданчик.

Кающийся убийца на мгновение замялся, затем встретился взглядом с одним из благодарных слушателей и вздрогнул:

— Тряпки продали, остальное поделили. Вот только чумадан подломить пока не смогли, припрятали, и пистоль вместе с ним.

Не дожидаясь следующего вопроса, заместитель сутенера добровольно указал, где тайная ухоронка и как именно ее открыть. Тут же диванчик вместе с его обитателями сдвинули в сторонку, поддели одну половицу, другую — и выложили на стол пригоршню недорогих украшений из серебра и узелок с завязанными в нем банкнотами. Затем ободранный до металла чемоданчик, с несколькими дырками посередке и вмятым внутрь замком, на него лег небольшой зализанный пистолет с двумя прямоугольниками-магазинами, серебряный нательный крестик, и овальная бирочка с гравировкой. Цепочка, на которой висел смертный медальон, пропала безвозвратно.

Рыжебородый что-то тихо сказал своим подчиненным, затем подошел к чемоданчику, немного повозился, пару раз стукнул, затем с силой надавил — и отступился.

— Заклинило.

Вздохнул, глянул на тружеников постели и дубинки, отчего их всех разом начала бить крупная дрожь, и скомандовал:

— Собираемся!

Половицы положили обратно, вслед за ним вернулся на прежнее место и сам диванчик. Удивительно громко захрустел сургуч двух вскрываемых штофов с водкой, а из ртов бесцеремонно вырвали-убрали кляпы.

— Хлебайте, сволочи!

Место кляпов заняли бутылочные горлышки, и обжигающая жидкость с неприятным привкусом широким потоком хлынула внутрь.

— Вот так.

Чемоданчик и подрывную машинку, используемую в качестве полевого 'детектора лжи', засунули в мешок и вынесли прочь, все остальное исчезло в карманах 'лавочников' — все, что принадлежало их товарищу. Опять вернулся из соседней комнаты рыжебородый, придирчиво осмотревший гостеприимных хозяев. Оттянул им веки, довольно кивнул при виде стеклянных глаз...

— Уходим.

На пол, немного кружась, упал билет, с ведома Сретенской полицейской части позволяющий мещанке Марианне Вуцетич заниматься проституцией у себя на дому. Блеснула зажигалка убитого Глеба, ее кремень высек несколько искр и помог родиться небольшому огоньку — на самом что ни на есть кончике фитиля керосиновой лампы. Слегка посомневавшись, огонек заметно подрос и налился силой, заставляя сгустившиеся и почерневшие тени заполошно отступить прочь. Едва слышно скрипнула печная вьюшка, перекрывая вытяжную трубу, а вместе с ней и выход угарного газа, затрещали недовольные этим дрова... Через час они прогорели, еще через полчаса дотлели последние угольки, и в комнату наконец-то пришла темнота, тишина и покой. Мертвый покой...

Глава 6

Поздним днем, практически перешедшим в ранний вечер, российский предприниматель, книгоиздатель, просветитель, меценат, да и просто очень хороший человек Иван Дмитриевич Сытин, сидел в одной из комнат на втором этаже своей конторы. Сидел он не просто так, а увлеченно листал толстый рекламный буклет, еще теплый и отдающий прямо в нос чуть ли не всей палитрой типографских красок. Еще несколько брошюрок лежали рядом, ожидая своей очереди на просмотр, вдобавок, ему вот-вот должны были принести пробный номер новой газеты.

— Нет, ну надо ж е до чего человеческая мысль дошла!

Колупнув ногтем вставку-снимок набора слесарного инструмента, аккуратно разложенного в специальном деревянном чемоданчике, Иван Дмитриевич, еще раз вгляделся в поясняющую надпись и уважительно качнул головой:

— Сорок восемь предметов, ишь ты!

Такого же покачивания удостоилась и ручная лебедка. Потом — механическая дрель с тремя скоростями и двумя сменными зажимными патронами. Вот, правда, пневматический отбойный молоток вызвал у него легкое сомнение... Зато передвижная установка 'Электрогефест', с большим набором расходных материалов, произвела на книгоиздателя самое неизгладимое впечатление. Как и еще добрых три дюжины страниц, на которых было все то, что Русская Промышленно-Торговая компания предлагала в качестве ручного, механического или пневматического инструмента. В следующей рекламной брошюрке весьма солидного вида, все та же компания хвалилась всем многообразием производимого ей оборудования — от простого болта, и вплоть до полноценных заводов 'под ключ'. Предпоследний же шедевр типографского искусства и вовсе был оформлен как полноценная книга — твердая обложка, тиснение и белоснежная бумага наивысшего качества. Скромно подчеркивая тем самым, что Русская оружейная компания на этом самом качестве никогда не экономит. Удобная и весьма продуманная военная амуниция, разнообразнейшие медицинские принадлежности, винтовки, карабины и охотничьи ружья, пистолеты, револьверы...

— И пулеметы. Надо же, он и ими торгует!

Иван Дмитриевич смочил пальцы о специально заведенную для этого дела влажную подушечку (при его работе никакой слюны не напасешься!), и аккуратно перелистнул последние страницы.

— Что у нас здесь?

'Здесь у нас' было белое оружие тульской и златоустовской работы: сабли, шашки, бебуты, охотничьи ножи и рогатины, ножи 'путешественника' с встроенной ложкой и вилкой, ножи с множеством полезных дополнений вроде штопора и пилочки, наградное оружие, и в завершение всего этого — сувенирные клинки 'народов мира'. Полюбовавшись на изображение турецкого ятагана и шотландского палаша, он искренне заинтересовался необычным видом сильно изогнутого тесака. Прочитав поясняющую надпись, хозяин конторки дернул бровью: