Жёнка

Пришёл муж с дедом Туром, сели за свободные места, уже со стоявшими праздничными мисками да ложками.

После завтрака и простилися. Помахали вслед. Как знать, может когда ещё и свидимся. Было грустно, с другой стороны, я и сама соскучилась по детишкам нашим. Конечно, делиться с Голубой не хочется, но куда деваться? Мы сели в уже запряжённые двумя лошадьми сани и тронулись в путь. Природа радовала чистотой и нетронутостью. Казалось, всё погрузилось в сон, накрытое тёплым одеялом. Но ведь уже почти Масленница*, а значит, противостояние двух времён лета. Сейчас нам боги подгадали с погодою, позволяя грозной стуже ненадолго одержать верх. А я умилялась заснеженным деревьям, шапкам на ветках, наслаждаясь последними деньками зимы.

— Благодарствую, Зимушка. Не серчай, что мы скоро простимся с тобою, ведь наступит время пробуждения природы, — шептала я себе под нос, но она слышит, знаю, потому и улыбаюсь, как и солнышку, ласкающему своими лучиками мне щёки.

Дорога прошла без происшествий, двигались мы быстро, минуя стаи волков, потому как близ леса почти не проезжали, ведь Тракт был несколько в отдалении от опасных мест.

Сидеть в санях было холодно, потому устраивались на ночлег в лесу. Муж разбивал шатёр, доставал маленькую печку, и ночью было даже тепло. А рано утром вновь в путь. Поначалу мы ехали Трактом, но неожиданно муж поменял направление и повёл лошадей через поле.

Я, пребывая в молчании, не вслушиваясь в разговоры учителя и ученика, дремала и вспоминала прошлое.

Несколько раз меня будил Бер, а я едва спохватывалась, чтобы Боровом его не назвать.

В очередной раз мой второй муж вырвал меня из цепких лап памяти.

После нескольких неудачных селений, где условия не позволяли достаточно для проживания заработать, мы остановились в крупном губернском граде. Боров нанялся в дружину к Князю. Постой нам обеспечили в одной из горенок на верхнем ярусе, где жила челядь.

Комнатка была простая. Бревенчатый резной сруб снаружи, огорчал убогими стенами внутри, ничем не утеплёными, разве что дымоход от печи проходил.

А я попала в мир сказки. Тогда, впервые я пожалела, что родилась обычной дочерью земледельца. В трёхъярусном тереме жило много челяди. Князь — статный красивый светловолосый синеглазый юноша с усами лет двадцати пяти — только недавно заступил на службу. Ему тяжко доводилось, но народ его поддерживал. Боров же намеренно приехал в сей град, прознав от людей, что наместник никому в беде не отказывает. Так муж получил работу да жилище. Мне тоже нашлась работёнка горничной.

Прибираясь в покоях князя я натолкнулась на книги, стоящие на досках, прикреплённых к стене. И как я ни боролась с искушением, а не смогла удержаться и не заглянуть внутрь. Одну за другой я вытирала книги от пыли и листала. За сим занятием не заметила, как с упоением начала читать описание Сибирских земель.

Сибирь была богата полезными ископаемыми, драгоценной пушниной, целебными растениями, а также дорогою из Китая. Се был лакомый кусочек для многих народов, потому набеги совершали, поживлялися за счёт простых людей, грабили, убивали.

Вот тут меня и застали.

— Прошу прощения, — я виновато опустила очи долу и поклонилась Князю.

Князь молчал, а я не знала, что делать. Ведь челобитную никто не отменял, пока не заговорит и не даст мне слово, подняться не могу.

— О, прости, ты можешь подняться. А книгу, коли тебе понравилась, возьми. Как прочитаешь, возвратишь.

Я ещё раз извинилась, ставя оставшиеся книги на место, забирая тряпки и ведро с водою. Книгу же я бережно завернула в передник и выбежала из горницы.

Так началось моё знакомство с Князем Святославом. С тех пор мы иногда виделись, и он интересовался, что именно я вычитала, на что обратила внимание и какие мысли меня посещают. С ним было странно общаться. Он лишь спрашивал, но ничего не рассказывал.

Князь был не женат, но много молодых девчат вилось круг него. Некоторые даже пристраивали своих девок на выданьи в княжеский терем на работу. Жениться Князь мог на любой девушке (в Сибири всегда ценились ум и красота, независимо от положения в обществе и богатства), но чаще союз совершался по расчёту. Князь — се у нас была должность губернатора и не передавалася по крови.

Не знаю, что я к нему чувствовала, но я ощущала себя полезной, к моему совету прислушиваются да не кто-то, а сам Князь. Борову я доверяла, потому рассказывала всё, как есть. Постепенно я поняла, от чего муж стал злиться — все разговоры у нас сводились к тому, что сказал Князь Святослав, что нового мне поведал, на что жаловался.

Я же относилась к Князю как к другу и считала, что и он так же относится. Но иногда меня посещали мысли, уж не совершила ли я ошибку, став женой Борова. Я тут же их гнала и запрещала о сём думать.

Так было, пока однажды я не пришла к Князю, когда тот слёг с жаром.

Все опекали его, наготовили много яств, стараясь порадовать губернатора. Лекарь велел мыть полы каждый час, проветривать помещение да менять постель. Я принесла с кухни кипячёной тёплой воды, настоянной на травах, закутала Князя в одеяло, распахнула окна, впуская морозный воздух. После нужно было его переодеть в свежие одежды да только он не велел никого звать, а коли я помогать ему не буду, то и в мокрых останется.

Я обречённо закатила очи. Пришлось соглашаться. А когда постель я сменила, Князь неожиданно упал на меня и придавил своим весом.

— Пусти. Тебе, Князюшка, плохо?

— Василиса, ты сводишь меня с ума.

— Се бред, не так ли?

— Ты права, брежу тобой с самой первой встречи.

— Князь!

— Для тебя Святослав.

— Ты не заметил, что я занята?

Он лежал на мне и шептал в ухо слова любви, целовал мне то, до чего мог дотянуться.

— Я замужем, князь Святослав, я не могу.

— Выходи за меня.

— Ты меня совсем не слышишь!

— Я не могу ни о ком другом думать. Василиса, я не знаю, что сделаю с твоим мужем. Ловлю себя на мысли, послать куда-то на опасное задание, чтобы сделать тебя вдовою.

— Что ты, Князь, такое говоришь? Как ты можешь?

— Ты моё наваждение.

— Я думала ты мне друг! — мне было обидно, я ощущала себя преданной. По моим щекам текли слёзы. Я понимала, что он говорит правду и готов на всё, чтобы я стала его.

Одинокая мысль согласиться посетила мой разум. Но то было неправильно. Нельзя предавать тех, кто тебе дорог. А Боров был для меня всем. Девица ведь выходит за мужа, она его продолжение, она больше не принадлежит ни своим родным, никому. Она становится частью семьи мужа, навсегда. Даже после его смерти она на правах вдовы живёт в семье родственников по его линии. Очень редко отступали от сих канонов, и лишь одиноких вдов, не имеющих малолетних детей по решению вече могли отдать замуж в другую семью.

— Василиса! Я жду ответа!

— Я не прощу тебе, коли что-то сделаешь Борову.

А в следующий миг он поцеловал. Не так, как муж. Князь был уверен в себе, он покорял, подминал под себя.

— Я хочу сделать тебя женой.

— Мне надо подумать, — прошептала я, вырываясь из-под него, уткнув его одеялом.

С трудом разыскала мужа и, всхлипывая, поведала ему всё.

— Что мне делать? Он убьёт тебя! — заламывала я руки, понимая, что наваждение Князя не пройдёт, либо он возьмёт меня у мужа, опорочив мою честь, либо сделает вдовою.

— Собирай вещи, мы уезжаем! Коли се не бред от жара, он будет искать, но у нас есть небольшой запас времени, пока он не поправится, — велел муж.

Быстро собравшись, мы той же ночью уехали верхом на княжеской лошади.

Мы ожидали погони, но её не было, а как добрались до соседней губернии, муж лошадь отпустил, велев той возвращаться.

На сей раз мы остановились на постое у вдовы, договорившись, что она всем будет говорить, что я её племянница. Мы предлагали за се денег, но она отказалася. Ведь помогать друг другу нужно просто так, живя по совести.

Меня из воспоминаний вырвало покашливание. Я взглянула в серые очи Бера. Почему первый порыв назвать его именем брата?

— Лисочек, пойдём покушаем и отдохнём. Последний рывок остался. Перекусывать в следующий раз на ходу будем, — Бер тронул мою щёку, вытирая слёзы. — Опять брата видела во сне?

Обманывать не хотелось, потому просто кивнула.

Муж лишь вздохнул, глубоко, тяжко. Мне не хотелось делать ему больно. Чувствовала себя виноватой, словно предаю нынешнего любимого.

— Давай только договоримся, что ты не будешь его представлять, когда я к тебе прикасаюсь.

Я всхлипнула. Прости, любимый. Ты самый лучший муж на свете!

Он притянул к себе и обнял, насколько позволяло дитятко.

— Как мы дочку назовём?

— Дочку?

— Да, девочка будет.

— А волхв? Он ведь должен нарекать...

— Ну так то когда ещё будет, в двенадцать лет только — второе имянаречение, определяющее судьбу. А она завтра-послезавтра появится на свет, потому и тороплюсь.

— Откуда ты знаешь?

— Просто ведаю. Чую!

Завтра, значит, свидимся! Я доселе и не задумывалась над именем. Бер мой суженый, счастливой судьбой подаренный, может назвать в честь богини Сречи, дочери Макоши? Долею?

— Как тебе Реча? Речка, Реченька?

Подняла на него очи. Но как он слышит мои думки?

— Я согласна, — прошептала, борясь с нахлынувшими щемящими сердце чувствами. Он ведь не видел моего лица. — Скажи, Берушка, откуда знаешь, о чём думаю?

— Я ж говорил, ощущаю тебя. Твои страхи, чаяния. Пойдём в шатёр, покушаем да спать. Утро вечера мудренее!

Глава 18

На утро четвёртого дня мы приехали в Выселки. Знакомые некогда избы выглядели сейчас несколько обветшало. Притоптанный снег ещё лежал, хотя уже был рыхлым. Сани подъехали к дому и нас встретил отчаянный злобный лай. У нас пёс?

Муж осторожно открыл калитку и зверюга бросилась на него. Я в ужасе закрыла очи, пытаясь унять готовое выскочить от беспокойства сердце. Живот закаменел, словно отзываясь на мои переживания. Больно-то как! Я стала оседать.

— Тихо дитятко, всё хорошо, — меня удержал дед Тур, поглаживая другой рукой по плечу, затянутым в рукав тулупа.

Я открыла глаза, было страшно глядеть. Но в неожиданной тишине, нужно было узнать победителя.

Собака лежала, положив морду на лапы и виновато поглядывала на мужа, присевшего рядом.

Последняя мысль была, прежде чем всё померкло: "Бер очень не прост".

Проснулась от того, живот сильно сводило. Я была в доме, узнавалась моя светёлка. В окошко заглядывали лучики солнышка. А на стене висел деревянный крест. Я наклонила голову, стараясь рассмотреть. Обычный крест, из потемневшего дерева. Коли Голуба подалась в веру крестьянскую*, так пусть и держит близ себя. С приходом Ермака сия вера распространилася по многим градам, да поскольку мы веротерпимы к другим, то и остались храмы, Единому Богу посвящённые. На сим влияние запада не завершилося. Московский царь Фёдор Иоанович, проявляя свою милость и распространяя праведные молитвы, как писалось в одной книге Князя, ставил в Сибири свои грады, такие как Берёзов, Кургур и другие, не обходили си грады и храмы. Переселенцев пускали туда. Селитесь, люди добрые, но и в миру живите с такими же, как вы(переселенцами с западной части Руси). Ну вера у них другая, так не ровен час и вы придёте к Богу.

Приход* во всех храмах упал, как Ермак помер, ведь сибирские люди вновь вернулись к родным Богам. Но остались и те, кто сменил веру. Многие из которых становились проповедниками, получая при церквах образование, а в народе их называли "прах отцов предавшими" или сокращённо "попами".

Боль ненадолго отпустила, и я встала потихоньку, подошла к кресту и сняла с гвоздя, не желая видеть его у себя в светлице. Руку обожгла боль, что я едва не выронила деревяшку. Сколько ненависти исходило от сей вещи. С каких пор я такое ощущаю? Или из-за того, что рожаю, связь меж мирами становится тонкая. Я прислушалась: тишина. Где все?

Пока живот ненадолго перестал болеть, я по стеночке пошла к выходу. Походка была неуверенной, без опоры идти было тяжко. Положила крест на один из сундуков Голубы, осмотрела руку. Повреждений не было. Хорошо. Дошла до сенной двери. Дёрнула за ручку — не поддалась. Только с третьего раза удалось выиграть сражение, но силы кончились, пришлось плечом прислониться к дверному косяку. Тут и накрыла схватка. Я старалась глубоко дышать, но не особо помогало.

"Берушка..." — смогла подумать, когда боль отпустила, неуверенно пробираясь вдоль окна. Мелькнула тень и входная дверь распахнулась, являя взору взмыленного мужа.

— Где все? — поинтересовалась я, когда муж одним движением перекрыл доступ к холодному воздуху.

— Они тебе сейчас нужны? — муж обнял меня. Я прислушалась к ощущениям. Не знаю, но неизвестность меня пугает. — Голуба топит баню с детьми, — последовал ответ после небольшого молчания.

— А дед Тур?

— Он с воеводою дела обсуждает. Влад взял его под своё покровительство, так что жить он будет с ним.

Меня вновь скрутило. Бер отвёл меня в общую светёлку, оставив близ одного из сундуков, против очага.

— Давай попробуем на схватке выдыхать звук "Э" животом, не грудью, растягивая на весь выдох, — муж затянул для примера, и я попробовала. Вышло вначале коротко, а муж всё тянул, и я пробовала вновь и вновь. Так действительно было легче. О боли почти не думалось.

В промежутках между схватками мы разговаривали о малышке. Бер интересовался, положу ли я её рядом или подвесить люльку. Первый день она будет со мною, а вот как дальше? Предлагал даже на печи нас положить.

И выгнать Голубу? Ну уж нет. Она ведь меня со свету сживёт. Сколько времени мужа не видала, а приехал с молодою жёнкою да выпер? Да и крест меня начинал пугать, тут помимо веры в Единого Бога примешивалось колдовство. Плохо. Сказать мужу? Отринув сомнения, поведала. Кому доверять, как не ему. Может подсобит чем?

Он взял крест рушником* и бросил в печь.

— Семаргл Сварожич*, прошу, сожги всю волшбу*, — муж поклонился до земли перед печью. Огонь, словно в ответ, вспыхнул синими искорками, обхватывая языками пламени вещицу, а затем, когда крест догорел, печь словно кашлянула, выдыхая огонь в избу. Он полыхнул по избе, проникая даже в мою светёлку, облизав своими тёплыми языками меня и мужа, но не причиняя вреда.

— Благодарствую, Семаргл, — я слегка поклонилася, а огонь втянулся вновь в печь.