— Габриэль жив. Клянусь тебе. — демон поднял еще не способного самостоятельно передвигаться Рафаила на руки и щелчком магии распахнул двери, чтобы быстрым шагом направиться к купальням. Юноша дрожал — то ли от холода, то ли от сознания, что попал в лапы чудовища. Но прижимался к груди Нургла и целовал его грудь, заставляя ощущать нежность даже через ткань камзола.

В полутемных пещерах с горячими источниками находились круглые каменные ванны. Они наполнялись водой механически — с помощью рычагов. Щепотка соли, масло, травы, и вот уже ангел лежит, прислонив голову к бортику с закрытыми глазами,

— Почему ты сопротивлялся? — Нургл принял поднос с угощением от слуги, что даже не посмел заглянуть внутрь пещер. Вернулся и поставил еду около ванной, чтобы щелчками пальцев зажечь камни в стенах. В их бледном свечении лицо Рафаила, измученное, с мягкими чертами, подернулось глубокими скорбными тенями.

— Хочу отдаться тебе добровольно, — не открывая глаз, отозвался ангел. — Излечить тебя от дыхания смерти. Чуточку...

— Разве я против? — демон опустился на теплый мозаичный пол, оперся на локоть и поцеловал затылок своего упрямца, с которым познал впервые слабость чувств. Возможно, они начали дурно, неправильно, но потом... Нургл знал, в глубине души всегда знал, что нашел отклик в сердце маленького ангела.

— Я ненавижу демонов, — Рафаил чуть повернул голову к темному лорду. — Я любил... Отчаянно любил охотника. Воина нашего рода. Ты... — сомнение в глазах, прозрачных, как янтарь, — изменил мою жизнь.

— И ты... — никогда еще Нургл не испытывал столь вязкого повиновения по отношению к сати, словно тот нужен не столько для постельных утех, а для того, чтобы вдохновлять к каждому вздоху. Пальцы начали перебирать черные пряди. Рафаил вернулся не младенцем — сформировавшимся существом. Необычно, странно, загадочно... Иногда сущие могут пробыть в коконе больше столетия, иногда проходит всего день, но всегда...

Догадка озарила граана. И подозрение затопило и без того прогнившую ледяную душу.

— Рафаил, ты ведь не был в сфере?

Юноша вновь обернулся на демона, затем всем телом перевернулся и оперся локтями на бортик, беря с подноса ягодку винограда.

— Я оставил тебе ключ, Нургл. — сказал просто. У меня было желание вернуться, и я им воспользовался.

— Ко мне?

— Ты считаешь, что не можешь вызвать чувств? Что я лгу? — Ангел заулыбался, и в нем уже не было той детской наивности, что проскальзывала в прежнем воплощении. Рафаил теперь стал совершенно иным, немного печальным, немного философским, но остающимся столь же близким демону болезней, разложения и смерти. — Ты все то, что я боялся, — начал рассказывать юноша, кладя ладонь поверх ладони мужчины. — Я хотел видеть идеализированный мир без боли, без смертей. Я не понимал своего призвания, истинного смысла появления. Меня ужасала гибель приата, неизвестность, пугали демоны в их неистовстве... Я беззаветно любил светлую сторону, любил мощь охотников, которые оберегали крылатых... Но ты... — золото глаз в свете свечей стало прозрачным, Рафаил потянулся к повелителю мух, способному одним касанием заразить неизлечимой болезнью, и поцеловал с трогательной доверчивостью ребенка. — Я ни минуты не забывал о наших ночах, — забормотал он. — Искать повод думать, что ты остался мне ненавистен, придумывать интриги... Все это не для меня. Я хочу помогать, излечивать от ран — душевных ли, физических, но лечить. И спасать... А ты... моя единственная тихая гавань.

— Раф, — Нургл прижал ладонь к щеке ангела. Что-то подобное испытывал и он сам. В буре зла, в сумасшедшей пытке врана, демон любил лишь одно существо, которое мыслил когда-то использовать для обретения силы. А теперь, после многих лет пытки, именуемой разлука, юноша вернулся, и в пустом и черном сердце вдруг ожило что-то, заворочалось, словно несмазанное колесо. Бессмысленное, но абсолютно прекрасное, несовершенное и одновременно восхитительное.

Нургл отвечал на поцелуи. Вкушал запретные плоды и не искал подвоха.

— Я долго ждал, чтобы достать ключ. Жрецы следили за всеми, кто родился после ритуала горения. Тай — главный сариил — постоянно контролировал храмы, чтобы ангелы не создавали коридоры. — новые ласки Рафаила были откровенными и одновременно чистыми, не запачканными похотью или вожделением. — Я помнил о тебе с самого рождения.

— Ты сбежал? — удивился Нургл, а сам начал расстегивать тугой воротник, словно лишался дыхания.

— Да, я... — смутился Рафаил, наблюдая за действиями мужчины. — Ты... иди ко мне, — позвал он со смущением. Начал помогать темному лорду раздеваться. Его пальчики скользили по камзолу, вынимая пуговицы из петлиц. Все прежние иллюзии ангела разрушились с появлением в судьбе этого странного, подчас молчаливого, но все же именно возлюбленного. Если бы много лет назад дорога не вывела бы юного безумца в разрушенный приат, если бы он не попал на аукцион во вран и Змий не перепродал бы дорогую игрушку, то никогда бы эти черные, совершенно бездонные глаза не смотрели бы на Рафаила с таким бесконечным обожанием, в котором не нашлось места ни корысти, ни жадности от обладания настоящим светлым.

— Кем ты родился теперь? — Нургл, с которого стягивали камзол, отдавался чудесному восторгу встречи. В конце концов, он сам освободился от лишнего груза одежды, которую приходилось каждый раз тщательно готовить перед выходом из дома. Ритуальные знаки наносились на всю поверхность ткани. Пентакли могли убивать, стоило владельцу их всего лишь активировать. К тому же, Нургл не чурался и ядов, что действовали, взаимодействуя с магией его тела. Но сейчас ужасающий облик ушел далеко, Рафаилу открывалась малая, глубинная сторона демона, ценящего одиночество могильного холода и увядания. И ангел в нем, в склепе души, пророс невероятно прекрасным, трогательным маленьким цветком.

Нургл опустил ноги в горячую воду, а затем скользнул туда и сам, чтобы прижать Рафаила к бортику и поцеловать того в алые, пахнущие персиками уста.

— Так кем? — поинтересовался ласково, обводя пальцем линию подбородка. — Тебя охраняли? Да?

Юноша опустил глаза. Одновременно с искренним изумлением от ощущений от первого в этой жизни поцелуя пришло и смущение.

— Никому не позволялось. Тай — он очень строгий учитель.

— Тай... Послушай, милый, кто такой этот светлый? — Нургл обнял утерянную драгоценность, внезапно ощущая, как теряет контроль над яростной темной тварью внутри. Тварь обитала в демоне всегда, но появлялась лишь тогда, когда сплеталась с Рафаилом, что по сути предназначался для возрождения и исцеления. Вот и теперь она втянула аромат и задышала похотливо.

— Тай — наш новый сариил. Мастер, который изменяет миры и является карающим мечом, — губы юноши заскользили по мокрой коже плеча граана. — Он возродился в обители жрецов. Ты же знаешь, что многие ангелы покинули Сариила, который выбрал Сейшаата.

— Знаю. И что хотел от тебя этот Тай? — тварь довольно ощерилась ласкам маленького ангела.

— Ничего. Я родился вновь сущим. Я не успел в прошлый раз пройти свой путь правильно, — Рафаил откинул назад голову, а черные волосы его зазмеились по камням пола и заструились водорослями в прозрачной воде. Принимая поцелуи Нургла, отдаваясь его ласкам, еще пока таким невинным, юноша уже чувствовал, как тварь все больше захватывает его демона.

— Значит, нам уготовано долго еще оставаться вместе, — черный язык лизнул белоснежную кожу, ведя к подключичной ямочке. — Рассказывай еще...

— Еще-еще, — зажмурился ангел от восторга. — Еще Тай собирался сделать супругом Авеля... Авеля... — повторил он, утопая в ласке. — Авель...

— Который на самом деле возрожденный Габриэль? — добавил граан, а пальцы его сжали чувствительно соски юноши, принося в живот того дрожь. — Оставим нашу беседу пока, — язык продолжил изучать вкус кожи, пахом демон вжал Рафаила в стенку каменной чаши. Его торчащий, толстый член проник между ног, призывая и волнуя юного ангела. Тварь выползла уже наполовину, намереваясь полакомиться нектаром жизни, исцеления. Она изменяла внешность Нургла, что пытался до сих пор контролировать инстинкты. Теперь руки мужчины гуляли по знакомому и давно не вкушаемому телу с ожиданием ответа, и крылатый отвечал. Из его каналов, еще не пробованных, стал выбиваться первый свет. А зерцало в груди задрожало от желания.

Палец Нургла провел между половинками ягодиц и нашел вход, такой маленький, такой восхитительно узкий, начал кружить, раздражая, проник.

Рафаил застонал, обвил длинную и какую-то непропорциональную шею граана, чтобы не скользнуть с головой в воду. Впился в потемневшие губы жарким поцелуем.

А еще закрыл глаза. Потому что помнил, как выглядит так ненавидимая каждым смертным любимая им тварь по имени Смерть, что теперь заражала воду вокруг, заставляла покрываться тело юноши сине-зеленой пленкой, под которой расцветали сразу все болезни, что существуют в мире. В ответ первому удару боли, поражающей плоть, Рафаил ответил очищением. Вода окрасилась кровью, а потом вновь стала прозрачной. Черная тварь гладила теперь сотнями отростков тонкие белые ноги, кусала обжигающим ядом, пробивая до кости и оставляя раны. Одновременно с этим она лизала длинным, извилистым черным языком живот, постепенно добираясь до члена, пока не обхватила тот и не стала посасывать, то чуть оттягивая нежную розовую плоть, то скользя по древку до основания, изучая каждый стон ангела, как призыв к действию.

Рафаил слышал ее смрадное дыхание у лица, ощущал горечь проникающей внутрь гнили, что им превращалась в новую и новую чистоту. Палец в теле растягивал мышцы. Стоны превращались в тихие поскуливания, юноша почти плакал, желая, чтобы сочащийся гноем конец вошел в его невинную плоть, чтобы наконец освободить чудовище и усмирить — жертва ради спасения. Смерть и исцеление от нее. Воедино, в едином экстазе. Горячей, убивающей болью вонзился в канал член Нургла, и Рафаил познал то, о чем все эти годы не мог забыть ни на мгновение. Сакральная истина таилась в их союзе — нет начала и нет конца, когда они в клубке страстей стремятся к одному — к близости, к любви, к пониманию.

— Я никогда... Никогда... Так не любил, — на волне оргазма юноша взлетел с тварью в небо и упал затем в руки граана, как легкая белоснежная снежинка. Только вот не растаял в черных руках, как иногда тает снег на темной влажной земле, а засверкал бесценным бриллиантом.

— И я люблю, — отозвалась тварь, глубоко прячась обратно в демона, что вернул себе человеческие черты, провел ладонью по лицу, разрешая открыть глаза.

Рафаил прижался к граану.

— Теперь мне надо выспаться, — признался юноша шепотом, словно кто-то мог услышать. — Я почти неделю не мог добраться до ключа.

— Неделю?

— Да, я чувствовал, что ты меня стал звать сильнее... — Не отпускаемый, почти сжимаемый Нурглом в тисках, юноша еще улавливал отголоски жжения в зерцале, которое впитывало яд. Еще его канал горел от первого проникновения, разрушившего невинность, но каждая частичка боли была милее спокойствия света. Рафаил коснулся уха демона губами и прошептал: — без тебя я умирал, а теперь ожил.

По хребту Нургла, выпирающему, словно гребень, пробежала дрожь удовольствия. Он поднялся из каменной чаши уже с драгоценным мальчиком на руках и переместил их в спальню, чтобы вскоре утонуть в перине, под пухом покрывал, сокрыть от лишнего внимания врана, вечно следящего за своими лордами и стал слушать неторопливый рассказ властителя над исцелением про новое рождение, про новоявленного мастера по имени Тай, про охотника Михаила, что отделился от основного поселения и создал военный лагерь серафимов. Сквозь льющийся мед голоса граану виделись светлые картинки далекого рая, где цветут апельсиновые рощи, где всегда тепло, где ласково плещутся волны источника, но волновало Нургла совсем иное: имя Тай произносилось слишком часто, главенствовало в истории ангела. Перекрывало ревностью кислород в груди. Оказывается, мастера возвращаются. Оказывается, что выигранная битва не означает выигранную войну.

— Кем раньше был Тай? — сощурились глаза демона при очередном упоминании. — Откуда взялся мастер в едва восстановленной светлой обители?

— Океан... — забормотал Рафаил, утыкаясь в грудь своего граана, впитывая его звенящий гневом голос, точно поцелуй. — Всегда идет замена утерянному. Сариил предал крылатых. Ему на смену пришел утерянный великий. Дабы сущие возвращались. Дабы...

— А Габриэль?

— Габриэль... — длинная пауза, смущение, трепет. — Габриэль тоже... Тай уничтожит вран. Он не охотники. Он... Очень опасен.

— И все же ты предпочел сбежать? Странный выбор, милый, учитывая твои предположения о скорой гибели нашего государства.

Ангел вцепился палцами в плечи демона. Разозлился, рассерженно зафыркал, испуская лучи, которые жалили тварь внутри Нургла.

— Тай... Он имеет зуб на Сейшаата. Старую рану... Такие не затягиваются.

По сердцу, по коже болью. Истязаньям радуйся! Душе твоей чище, голове — светлее. Не от радости, не от благостного становятся мудрее и добрее. Все от печалей дается тебе, неразумному... Тебе, слишком разумному, потому что ты умеешь чувствовать, когда другие опираются лишь на логику... Оглянись, я жду тебя... Я люблю тебя — смертоносным жалом, вулканической породой, что прорывается из жерла вулкана. Я к тебе поворачиваюсь и вспоминаю наши с тобой ночи, теперь украденные временем и смертью. И я продолжаю нести тебя на руках меж змей врана и приата, мой малыш по имени Габриэль.

— Ответьте, мне Суул, я всего лишь хочу услышать о том, что с Альтазаром все в порядке, что он жив... — Найдя распорядителя дома в который раз за день, занятого разбором вещей, ангел отрезал тому путь к отступлению, вызывая раздражение верного слуги Сейшаата.

— Намеренно меня преследуешь, — бес, обычно ровный и благосклонный ощерился на юношу, который мешал ему и всюду искал. — почему ты не спросишь повелителя врана? Вроде не держит тебя на длинном поводке, условий не ставит, на руках носит... — маленькие глазки сверкали, как у хорька, наметившего цель и готового вцепиться добыче в шею.

— Я... — Габриэль все стоял в дверях, не замечая, что за спиной его опасным оружием взметнулись крылья с ядовитыми жалами на краях. Нервничая, ангел просто не контролировал силы, и если энергия Агнца делала его светлым в волнении, то теперь волосы превратились в синий дождь, а глаза налились грозой, способной убивать, почуяв любое несогласие.

Но даже видя такое состояние, Суул не собирался говорить лишнее.

— Я в который раз повторяю, что жив, а что с ним вообще, понятия не имею. — аккуратная стопка полотенец для ванной хозяина была идеальной. Занимаясь управлением дома, бес постоянно совершенствовал доверенную территорию, практически стал частью этого огромного дома. И дом ему подчинялся во всем — касалось ли это сада в галерее, кухни, где колдовством сочинялись блюда, комнат или... Суул знал каждую деталь, с легкостью находил неисправности и в водостоке, и точно знал, где могла забиться труба камина...конечно, он должен был ведать и о судьбе младшего сына Сейшаата.