Повелитель огненных птиц

В одном из выпадов пальзирца от плети отсоединился кусок, обратился копьем, полетел в неподвижного Кастора. Рыцарь не оборачиваясь, опустил левую руку с клинком вниз и назад, перерубая снаряд. В очередной раз я восхитился его мастерством. Он успевает не только сражаться с пальзирцем, но и нас защищать. Я знал, потом, через пару часов после боя, меня станет терзать зависть к его силе, а его образ расположиться где-то в воображаемых вершинах, к которым стремиться мое существо, но сейчас я от всей души им восхищался.

Перевел взгляд на Кастора и понял, почему пальзирец раз за разом пытается послать ему смертоносные подарки. Вся фигура непрошибаемого увальня излучала угрозу. Грудная клетка расширялась в исполинском вдохе, от которого кожаная куртка едва не расползалась по швам. Глаза обратились двумя сферами раскаленного добела металла, от которых то и дело отрывались маленькими протуберанцами язычки пламени. Я достиг верхней части траектории своего прыжка и, медленно возвращаясь к нормальной скорости восприятия, прокричал во всю мощь легких:

— Ск-и-и-рми-ииил!

Рыцарь невозможным движением обтек противника, оказавшись за его спиной. Сильнейший удар отправил пальзирца в полет. Одновременно с этим я резко, до боли в выворачиваемом суставе, запустил вниз сгусток из тьмы и воздуха. Окончательно выпав ускорения, увидел, как пролетающего пальзирца припечатал к песку арены мой привет. В следующий миг в поднятую громаду песка ворвалось исторгаемое Кастором пламя. Часть песка мгновенно расплавилась. А на пальзирца, неловко барахтающегося в пышущем жаром стеклянном болоте, полился дождь из раскаленных капель, погребая под толщей мутно-прозрачного вязкого жара. Особого дискомфорта тот, похоже, не испытывал, а я опускаясь все ниже, опаляемый разреженным, раскаленным воздухом, поражался живучести этого философа, с неуемной жаждой драки.

Внутри меня что-то шевельнулось. Сосредоточившись, услышал идущий из глубины зов-просьбу свирфхльта, скованного внутри меня. Вспоминая свой побег из родного мира, поражался сам себе: 'Зачем я тогда сожрал этого духа?'. Наверное, в голове что-то переклинило. Впрочем, все мои гениальные идеи порождены в минуты озарения, которое впоследствии воспринимается приступом безумия, не иначе.

Не дождавшись от меня ответа, а может, сочтя молчание знаком согласия, огненный дух начал действовать. Я почувствовал, как жар раскаленного воздуха концентрируется вокруг меня, а затем проходит сквозь тело в маленькую, но прожорливую пасть огненного колибри. Боль вырвала из меня яростный крик, раскаленные капли застывали твердым прозрачным стеклом, а я ощутил, как из моих стоп вырвалось то самое поле 'не левитации'. Оттолкнулся от воздуха на расстоянии десяти сантиметров от земли, тем самым спасая ноги от знакомства с острыми стеклянными лезвиями, в которые превратились застывшие и расколотые волны расплавленного песка. Остатки перчатки из тьмы на левой руке впитались в кожу, обнажая измененную татуировку. Несколько огненных язычков у края сплелись в подобие огненного пера. Восстанавливается контракт с Ркалыхнурвом?

Перекинулся взглядом с удовлетворенным Скирмилом, измотанным Кастором, поглядел как пальзирец с раздутыми от напряжения мышцами, проглядывающими сквозь прорехи в рубахе, колошматит кулаками стеклянный слой, замуровавший его ноги до коленей. Развернулся и не спеша пошел в сторону примеченного выхода. Удивляться живучести и выносливости противника не было ни сил ни желания. Через минуту со мной поравнялись Скирмил и Кастор. Почти у выхода нас настиг крик пальзирца.

— Что? Все-таки решили откопать свой артефакт? Сражайтесь честно!

Не сговариваясь, мы втроем развернулись в его сторону. Я ударил левой рукой по локтевому сгибу правой, посылая пальзирца по известному адресу. Кастор стал полубоком, задрал левую ногу, просунул под ней у промежности левую руку, обхватил за запястье и энергично потряс. Левая ладонь свободно колыхалась, намекая пальзирцу на его мужское бессилие. Скирмил с чувством плюнул в сторону недавнего противника. Затем втроем также синхронно развернулись и пошли дальше.

— Э-эй, вы что, правда, только пройти хотели? Эй! Да, стойте вы! Погодите, давайте поговорим! Нет, серьезно! Я же не знал! Помогите мне выбраться, а потом мы все обсудим за стаканчиком наливки! Тут неподалеку отличный бар есть, вы не знали?!

— Придумай что-нибудь получше! Такой способ заставить нас дождаться пока ты освободишься и снова втянешь нас в драку, стоит на охренительно последнем месте, среди тех, на которые мы поведемся! — не сдержал я злого окрика.

Горячка боя схлынула, оставляя после себя усталость и легкую апатию. Уже возле выхода мимо нас прошмыгнуло трое парней. Присев на корточки они быстро откопали тряпицу, из которой извлекли странной формы фиговину. Наверное, тот самый артефакт, про который разорялся пальзирец.

— Друзья, нам несказанно повезло, — начал один из них, — вы только посмотрите в каком положении эта драчливая макака.

Что там было дальше, я не слышал, но мысленно злорадствуя, от всей души пожелал этим троим успехов в избиении пальзирца, временно неспособного применять свои штучки из-за отсутствия песка в пределах досягаемости его дара.

Дальше нам на пути еще встречались парочки дерущихся магов, механиков, алхимиков, пальзирцев и прочих странных личностей. Но из-за отката, после психического напряжения, нам было плевать на все. Мы просто шли, а они смотрели на наши измученные, немного злые и в тоже время равнодушные лица, останавливали бои и давали пройти, без опаски получить шальной снаряд или заклятие.

Глава 15

Приемная в каменном здании на краю территории школы Контуса Агниркуса встретила нас тишиной. У стены напротив входа стоял стол, за которым сидел одетый в потёртый наряд мужчина лет сорока-пятидесяти. Применимо к местным это означало, что ему уже под сто восемьдесят — двести годков.

Когда мужчина поднял голову стал виден шрам на лице. Он начинался на лбу и ровной линией спускался вниз через правые бровь и глаз на щеку, где плавно закруглялся и, перейдя в горизонтальное положение, такой же ровной линией пересекал нос и другую половину лица, заканчиваясь на левой скуле.

Пробежав по нам взглядом, мужчина вернулся к своему занятию. Он водил странным темным камнем с блестящими крупицами на сколе над куском чего-то напоминающего смесь камня с металлом. Камень крошился, освобождая из плена крупицы зеленовато-синего металла, которые мужчина аккуратно собирал маленькой метелкой и складывал в деревянную коробку.

Слева от нас в стене расположился закопчёный камин. Справа на лавке сидел юноша в темно-голубой мантии. Короткие волосы его были необычайно белыми, а в голубых глазах, обращенных к потолку, читалась мысль о том, что все в этом мире преходяще. Мы вышли из праха и уйдем в него же. И в этом заключается великое таинство бытия, сакральный смысл которого известен лишь творцу и ещё, быть может, великим аскетам, посвятившим свою жизнь созерцанию великого круговорота природных явлений.

Неспешно, он повернул свои глаза в нашу сторону, не меняя положения головы.

— Пришли, чтобы ступить на Путь? — лениво-равнодушно вопросил он.

Я лишь кивнул в ответ. Ни у кого из нас не было желания болтать.

— Вас всего трое? — снова кивок. — А там, за вами, никто еще сюда не идет?

Отрицательно мотнул головой. Намек на интерес в его лазах потух, а изо рта вырвался тяжкий вздох. Он слегка повел рукой слева от себя.

— Присаживайтесь.

Парень дрёнулся, будто только заметил, сколько на скамье пыли, и два раза слегка повел кистью, словно муху сгонял. Невидимая волна подняла пыль и прошлась вдоль всей скамьи, очищая для нас место. Волшебник, значит? Он-то тут чего забыл? Спрашивать было лень, поэтому просто поблагодарил кивком головы. Тот в ответ лишь отмахнулся — пустяки, мол.

Сели. Говорить не хотелось страшно, но и просто так сидеть не дело.

— Кого ждем? — получилось также равнодушно-лениво, как у этого волшебника.

— Пятого, — вздохнул тот еще раз.

— Ммм? — вопросительно промычал, радуясь, что больше не нужно оформлять вопрос в осмысленную речь.

— Для обучения Пути Агниркуса нужно собрать группу из восьми человек. Можно и меньше, но минимум необходимо пятеро, — нехотя отвечал волшебник.

— Ммм? — опять невразумительно промычал, но меня поняли.

— Кто знает. Я тут уже седьмой месяц сижу.

Наверное, сейчас мне следовало бы огорчиться, но сил на это просто не было. Сидим. Сидим. Сидим. О, вот и муха, легка на помине. Секунды две следил за ее полетом, а потом мужчина, в лице которого была представлена приемная комиссия, не отрываясь от своего занятия, взял правой рукой, лежащий рядом нож. Легко взмахнул им, воздух разрезала невидимая линия, не знаю, что там случилось с мухой — у меня же не такое зрение как у Скирмила с Кастором, — но жужжать она перестала. Нож лег на прежнее место, а вместо него в руке мужчины оказалась кисточка, чтобы смести очередную кучку крупинок.

Как ни был я обессилен, на зависть силы нашлись. Я так и не смог добиться подобного. Мой рывок, есть не что иное, как импульс, приложенный к собственному телу. Сколько ни пытался приложить импульс к чему-то внешнему — ничего не получалось. Что уж говорить о выпуске его через лезвие ножа. В основном, именно из-за невозможности использовать импульс таким способом, я и согласился на предложение Логрота создать тень своего я. Ритуал Шит'тарх — изменение личности по специально созданному шаблону.

Как Логрот расписывал все прелести создания матрицы другой личности, какие примеры приводил...

'И назовем, — говорил он, — этот шаблон Тень. Только лучшие из воинов получали право использовать это слово в своем имени! А уж ты наверняка сможешь развить свои способности до предела. Да что там, даже за пределом человеческих сил...'.

Нужно было всего лишь скорректировать психологическую матрицу. Ослабить чувство самосохранения, убрать лишние ресурсы с обработки речевой базы и моральных устоев, усилить инстинкты, ещё кое-что по мелочи. Ерунда. Подумаешь. Плевое дело. Зачем я согласился? Хотя да, сила. Силы очень хотелось. Хотелось развития и совершенствования. Хотелось преодолеть барьер, представший передо мной, как всемогущий рок.

Как я радовался первое время. Входил в состояние шит'тарх, и сразу же чувства обострялись, разум реагировал на малейшие изменения в картине мира, подмечая все вокруг. Говорить, правда, в этом состоянии не мог, но это казалось такой мелочью. Первый предупреждающий звоночек получил, когда прогуливался по городу в состоянии 'Тень'.

Как сейчас помню, шла мне на встречу пожилая женщина, запахивалась в легкую куртку, накинутую поверх платья. Перед ней бежала собачка, мелкая такая. Питомец вместо того, чтобы тихо сделать свои дела в проклюнувшейся весенней травке, начал тявкать в лучших традициях потомков Моськи. Я шел, она прыгала передо мной, разоряясь звонким лаем, и все бы, наверное, закончилось обычным образом, а случай этот затерся в памяти, если бы эту нанособаку не переклинило.

В один далеко не прекрасный момент псина решила, что она вся такая смелая и отважная может себе позволить попытку цапнуть меня за ногу. Понятно, что мне это ничем не угрожало. Даже если бы она умудрилась прокусить кожу моего ботинка, длины ее зубиков не хватило бы даже, чтобы нанести мне царапину. Я это понимал, хозяйка собачки это понимала. Не знаю, понимала ли это сама собака, но когда она на меня кинулась, я был в состоянии 'тени', поэтому резко среагировал на угрозу.

Поддел носком ботинка звереныша, махнув ногой, придал ее телу импульс рывка. Мимоходом отметил, что в этом состоянии получилось приложить импульс рывка к постороннему телу. А потом мы с хозяйкой шавки наблюдали за полетом жалобно визжащего четырехлапого комка шерсти по восходящей траектории, вплоть до столкновения с форточкой окна на втором этаже. Та, по счастливой случайности, оказалась не заперта. Шавка, благополучно затормозив о гардину, приземлилась на подоконник уже внутри квартиры. Последняя, по странному совпадению, принадлежала именно владелице собаки.

Тогда я прошел мимо, бросив равнодушный взгляд на потерявшую дар речи хозяйку. Потом вернулся к нормальному восприятию мира, но состояние 'Наплевать на всех! Потому, что я крутой и моржей одной левой на сковороде подкидываю' длилось еще несколько дней. Отметил, что выход из измененного состояния далеко не мгновенный, в отличии от входа. Прокрутил этот случай в голове, решил, что нужно извиниться перед женщиной и ее самоотверженной защитницей. Купил пачку самого дорогого собачьего корма и пошел искать их. Выяснил, в какой живут квартире у соседей, которые лишь посмеивались, когда узнавали, что я 'тот самый, кто запустил Жужу Никифоровны в космос'. Выяснив тогда же, что отправил собачку не к кому-то в гости, а в дом родной.

Позвонил. Поздоровался. Объяснил Татьяне Никифоровне, что был не в себе и теперь пришел извиниться перед ней и ее отважным питомцем. Не с пустыми руками, естественно. Женщине передал букет непонятно чего (единственное, что удалось найти на цветочном рынке ранней весной) и помахал пачкой с кормом. Женщина поблагодарила за цветы, но посетовала, что мол, корм конечно хороший, но Жужа в силу неясных причин на дух его не переносит и за всю жизнь, не смотря на его полезность, доказанную ветеринарами и клиническими исследованиями, не съела ни кусочка. Хотя за старание, конечно, спасибо. И хорошо, что не перевелась еще вежливая молодежь. А я ей 'Какая молодежь? Третий десяток пошел', а она мне 'Не может быть! На вид школьник, как есть! Да и ладно, какие твои годы....'. Обидно, что меня в двадцать два года со школяром сравнили, но не со зла ведь сказала.

Отнесла цветы куда-то вглубь квартиры, оттуда кричит 'Проходи, разувайся'. Именно в таком порядке почему-то. А я: 'Да только на минутку заскочил, извинюсь перед Жужей, и дальше побегу. Дела...'. И вот выходит она с собачкой на руках, та капризно потявкивает, но видно, что внимание хозяйки радует. Потом: 'Жученька, смотри, кто к нам пришел...'. Собака переводит взгляд на меня, теряет весь свой игривый настрой, и молча гадит хозяйке на руки, с выпученными в ужасе глазами. Татьяна Никифоровна смущенно возмущается 'Жуча, что ж ты меня перед гостем то позоришь? Взрослая же девочка...'. Опускает 'девочку' на линолеум с паркетным узором, а сама уходит в ванную руки мыть.

Собака смотрит на меня широко раскрытыми глазами с приоткрытой пастью, не делая, впрочем, попыток загавкать или укусить. Я отчетливо понимаю, что нанес животному серьезную психическую травму. Поэтому нацепляю на лицо самую ласковую из своих улыбок, наклоняюсь, разрываю пакет с кормом и ложу его на пол, так чтобы собачке было удобно есть. Та дергает глазами в сторону корма, быстро возвращая взгляд на меня. 'Ешь-ешь, — говорю ей, — не стесняйся'. Жуха с передергиванием тела и отводом головы назад с дергающимися краями рта изображает гадливость, но пересиливая себя, с нескольких попыток, подходит-таки к корму и начинает им давиться. Я вижу, что собаке не нравится — жует, а сама стоя боком, уши к голове прижала и глаз с меня не сводит. Мне неловко, а тут еще хозяйка ее выходит, руками всплескивает 'Как же так! Никогда не ела, а из твоих рук приняла! Вот, сразу видно, что хороший человек. Животные в людях все чуют, их не обманешь. Ты, наверное, хорошо с животными ладишь, да? Любят они тебя!'. Я смущенно отбрехиваюсь 'Да нет, что вы...', а сам думаю 'Как женщина умудряется не замечать очевидного?'.