Пламя юных сердец

Калининского фронта в боевых действиях в г. Ржев». Дерзкая мысль у Алѐши поехать к отцу на фронт

родилась в начале лета 1942 г. Долго таил еѐ в себе — понимал, что мать, оставшись одна, будет

переживать за него. И все равно в один из июльских дней Лешка Адамов с небольшой котомкой на спине

спозаранку вышел на грунтовую дорогу Большой Сундырь—Ядрин. Подбросила полуторка, вѐзшая для

фронта вещи, собранные сундырцами. А на железнодорожном вокзале как раз под парами стоял воинский

эшелон, прибывший из далѐкой Сибири и следовавший до Москвы. Шустрый чувашский мальчуган

попросился в теплушку к солдатам. Его приласкали, помогли всем, чем могли. В часть, где воевал отец, он

в конце концов все-таки попал. За то, что «дезертировал» на фронт, оставив мать одну, от отца ему

досталось.

Отправить обратно Алѐшу самостоятельно не было возможности. Его определили вторым

номером пулемѐтного расчѐта, то есть подносчиком патронов. Смышлѐный мальчишка быстро изучил

пулемѐт. И вот первый бой. В ожесточѐнной схватке пулемѐтчик погиб, а сына полка — Алѐшу Адамова

— тяжело ранило и контузило уже через восемь дней после прибытия на фронт.

Вылечившись, Алѐша вернулся домой, снова сел за школьную парту. Вновь надел военную

форму уже только 30 августа 1952 г., когда его призвали на действительную службу. Поступил в военное

училище. Стал лейтенантом. Командовал взводом спецавтотранспорта, авторотой, находился на других

должностях. Не сразу снял военную форму и в запасе — в школах вѐл занятия по начальной военной

подготовке.

Алѐша Адамов

Рассказывает Леонид Васильевич Близнец

Война застала меня на строящейся Василевичской электростанции, ныне г.Светлогорск, где

мой отец работал прорабом. Шѐл мне 13-й год.

Домой я вернулся на попутном транспорте. Войска наши отступали с боями, и первым моим

участием в войне было то, что я, встретив на лесной дороге лазарет на подводах, отвѐл его к деревне

Лиски окольными путями и там передал своему деду по матери, леснику. Командир лазарета наградил

меня очень хорошим, но очень измученным конѐм, которого я и привѐл домой.

Осенью 1941 года нашим партизанам пришлось очень трудно. В результате предательства

человека, которому все доверяли, Янчинского были уничтожены конным отрядом СД почти все заранее

заложенные базы. Янчинскому это не сошло с рук — его хозяева назначили его начальником полиции в

Василевичах, но в июле 1942 года партизан казнили предателя — убили вместе с ещѐ 18-ю полицейскими

чинами. Однако, главный вред он уже принѐс.

Фактически партизанское движение пришлось создавать на новом месте с полного нуля. В

нашей группе, занимавшейся сбором и распространением информации, кроме меня были Игорь Милонович

и Иван Сивак (15 лет), Иван Брель (14 лет). Я, Леонид Близнец, был младшим — 13 лет. У Милоновича был

переданный ему при отступлении наших радиоприѐмник, им мы пользовались при подготовке листовок.

Боевая характеристика

Летом 1942 года Игорь был схвачен. Он нас не выдал, но казнили его, мать и сестру Ларису.

В те же дни в Рубаниках расстреляли 37 человек — подпольщиков и их семьи. Выдала их Е.Г.Кузьменко,

работавшая на немецкую жандармерию под кличкой «Броня». Мы в это время укрывались на хуторе

Поляшин в лесу. Тут в мае 1942 года и произошла первая встреча с десантниками с «Большой Земли», а

позже они установили через нашу семью прочную связь с партизанским отрядом им.Лазо, который

держал под контролем Гомельско-Брестскую железную дорогу.

Первое боевое крещение я получил в ходе неудачной для нас операции на станции Бабичи. Двое

наших были убиты миной-ловушкой, остальной отряд попал под обстрел засады егерей и спешно отошѐл

в лес. В дальнейшем, однако, я не раз принимал участие в удачных диверсиях на железной дороге —

надѐжно защитить еѐ от нас немцы не смогли.

Однако, 27 августа 1943 года на хуторе Поляшин я в составе группы попал в немецкую

засаду. Двое наших были убиты, остальные схвачены немцами. Нас выдали «бобики» — местные полицаи.

В Василевичах мы были переданы СД. Допросы на протяжении почти двух месяцев вспоминать не

хочется. Но мы все твѐрдо придерживались одной версии — не партизаны, были голодны, искали

картошку, бежали со страху. От нас отступились, но не отпустили, а повезли в тюрьму-накопитель в

Калинковичах, видимо, чтобы потом вывезти на работы в Германию. Но тут нам повезло. Утром 7-го

ноября, когда нас семерых конвоировали на лесопильный завод на работы, взорвалась котельная (не знаю,

почему и что это было). Охрана бросила нас и побежала врассыпную. Мы — тоже.

Вдвоѐм с Иваном Сиваком мы стали пробираться на восток лесными тропками. В лесу было

много людей, туда бежали целыми деревнями, спасаясь от грабежей и угона в Германию. Эти люди были

не партизаны, но нам давали и ночлег, и какую-никакую еду. В конце концов — встретились с дозором 57-

го гвардейского кавполка. Это были уже наши войска…

Кавалеристам я посильно помог захватить немецкий укрепрайон недалеко от Василевичей,

блокировавший единственную дорогу. Места я знал хорошо и вывел в тыл немцам два эскадрона, которые

внезапной атакой разгромили вражеский гарнизон.

Оборван я тогда был здорово, а всѐ имущество — разграблено или пропало в оккупации,

поэтому кавалеристы меня приодели в своѐ, и я даже хотел уйти с ними на фронт, но мать буквально

умолила полковника Музыра не слушать мои просьбы и оставить меня дома. Если честно, я и сам в душе

рад был, что остаюсь, тем более, что отец, уходя на фронт, взял с меня слово быть дома мужчиной, а

для победы я по его словам уже сделал больше, чем иные взрослые…

Рассказывает Александр Иванович Ветров

Мы, группа подростков и дети младшего возраста проживавших в деревне Михайловка

Орловской области, 21 марта 1943 года пошли покататься на санках с гор комского луга. На пути мы

повстречались с двумя лѐтчиками с подбитого нашего самолѐта Ил-2. Лѐтчики попросили: помочь им

спрятаться от немецкого преследования.

Общеизвестны немецкие приказы: за укрывательство — расстрел. Расстреливали и лѐтчиков,

поскольку немцы считали их всех коммунистами, а коммунистов немцы всех расстреливали. Вот такие

обстоятельства возникли перед нами — подростками и перед лѐтчиками возвышались занесѐнные снегом

стожки сена — соломы, на которые я обратил внимание. В этих стогах я и решил спрятать от немецкого

преследования лѐтчиков. Ребята со мной согласились.

Помню: была плюсовая туманная погода. Поэтому следы на снеге от унтов обуви лѐтчиков

вырисовывались чѐтко. Следовательно: требовалось уничтожить следы лѐтчиков и сделать ложный

след. Для этого я отобрал младший возраст ребят и послал их, чтобы они шли по следу лѐтчиков и следы

затаптывали, указал до какого места дойти и каким путѐм уходить домой. Таким образом, я решил

спрятать следы лѐтчиков и сделать ложный след в сторону. Малыши сделали так, как я им сказал и

убежали домой.

Мы — оставшиеся ребята, чтобы не было больше следов, посадили лѐтчиков на санки и

повезли их к вышеуказанным стогам соломы. Выкопали в стогу нору, куда и залезли лѐтчики. Забросали

нору снегом, покатались по этому стогу на санках, такое же действие совершили с другими стогами.

Когда лѐтчики заползли в нору, я обменялся с лѐтчиком шапками. Он мне отдал шлем, а я ему

свою шапку. После сделанных всех процедур обещали лѐтчикам ночью прийти. Вдруг я услышал окрик на

лошадь — Но-о-о! Я понял, что это едут немцы, о чем сообщил лѐтчикам, а ребятам сказал убегать

домой. Ребята побежали, а я остался выполнить свою задумку. Лѐтчикам сказал, что немцев от них

отвлеку.

Забежал я на бугор другой стороны луга и стал ждать, чтобы немцы меня заметили.

Можно сказать: играл со смертью. Как только немцы меня заметили я побежал. Немцы устремились за

мной. По мне стреляли, но я спустился в луг и немцы из виду меня потеряли. Чтобы немцы подумали, что

я лѐтчик, я подбросил по дороге шлем. Лугом забежал я в деревню к двоюродному брату, у которого взял

шапку и вышел на улицу. Подъехавшие на лошади на санях немцы нас спросили: не видели ли мы

бежавшего человека без шапки? Я ответил: что какой-то мужик без шапки побежал через железную

дорогу на деревню Жуковку. Немцы устремились туда, а я пошѐл домой.

Полагаю, что кто-то доложил немцам: что я знаю, где укрыты лѐтчики. Поэтому к нам в

дом ворвались немцы и наш полицейский — Никита Гусев. Обшарили дом и, видя, что посторонних нет,

под угрозой расстрела всей семьи потребовали указать: где лѐтчики находятся?! Они стреляли, но я им

сказал: что ничего не знаю. Может быть и расстреляли бы, но родной дядя отстоял, который работал у

немцев на железной дороге мастером и был у них в авторитете. Видимо видел Бог и не допустил к

расстрелу никого.

Поскольку велось наблюдение, то ночью к лѐтчикам пойти никто не мог. Как только я увидел

и понял, что немцы сняли наблюдение, то мы пошли в Комский луг вроде бы кататься и зашли на место

где укрывали лѐтчиков. Летчиков не было, но оказалась оставленная ими планшетка, в которой

находились: фотография, на которой я узнал лѐтчика, на обороте было написано — Лупанов Михаил

Иванович; полевая карта, из которой середина была вырезана. Дальнейшая судьба лѐтчиков, для меня

была неизвестной.

После войны я получил от лѐтчика — Лупанова Михаила письмо, который благодарил меня за

спасение и называл меня героем. Оказалось: что лѐтчики перешли благополучно линию фронта и били

фашистов до конца войны, ответным письмом я поблагодарил за память и пожелал здоровья. На этом

наша связь прекратилась.

Рассказывает Дмитрий Порфирьевич Кривченко

Редко какое воинское подразделение действующей Красной Армии не имело в своѐм составе

одного-двух мальчишек. Как правило — тех, кого война сделала сиротами, хотя тут бывало очень по-

разному.

Мальчишки стремились стать бойцами, отличиться, принести пользу. Для воинов же,

особенно семейных, они были чем-то вроде мирной отдушины, живого воспоминания о своей семье.

Я хочу рассказать о нескольких таких случаях.

Воины 247-го гвардейского ордена Богдана Хмельницкого артиллерийского полка

воспитывали двух мальчишек.

В конце июня 1943 года на позицию забрѐл мальчик лет 12-13. Он назвался Зеленовым Шурой

(позже было уточнено: Александр Иванович Зеленов) и объяснил, что в оккупированном Новороссийске

потерял всю родню, решил перейти линию фронта и пристать к своим. Когда же он указал место, где

перешѐл фронт, бойцы не поверили. Сектор, по данным разведки, был непроходим. Минные поля, колючая

проволока, постоянные обстрелы…

— Шурик, ты этот день запомни, — посоветовали артиллеристы мальчишке. — Это твой

второй день рождения.

Ну и, естественно, предложили остаться с ними. Мальчик был официально зачислен в

штабную батарею к разведчикам.

Шура показал себя смелым и очень находчивым. Во время боѐв на правобережной Украине

спас повара — вместе с ним доставлял пищу бойцам, на обратном пути повозка попала под обстрел, и

повар был ранен. Мальчишка не только выехал в безопасное место, но и оказал раненому первую помощь,

а потом доставил в санчасть. За это боец Зеленов был награждѐн медалью «За боевые заслуги».

В том же полку был и другой воспитанник — Виктор Пугачѐв. После войны он сам себя

сравнивал с героем знаменитой катаевской книги Ваней Солнцевым.

Войну Витя встретил с тѐткой — еѐ заботе поручил мальчика отец, уходя на фронт. Мать

умерла ещѐ до войны. Но во время бегства населения из Ельца мальчик потерялся и стал

беспризорничать. В конце июля 1943 года на станции Кавказская (ему шѐл тогда 13-й год) его подобрали

солдаты из эшелона 247-го гвардейского ордена Богдана Хмельницкого артиллерийского полка, и

командир полка Койчуренко распорядился зачислить мальчика в 1-ю батарею, в отделение разведки к

старшине Игнатенко. С этим отделением Витя форсировал Днепр, ходил в разведку. За восстановление

линии связи под огнѐм противника во время наступления на Кировоград был представлен к награде.

В июле 1944 года, когда по приказу Сталина из действующей армии массово «убирали» всех,

кому не исполнилось 18 лет, Шура и Витя были направлены в Чугуеувское суворовское училище.

* * *

В селе Калинино близ Краснодара до сих пор помнят пятнадцатилетнего Гену (Евгения)

Дороша.

Летом 1942 года село было оккупировано врагами. В первые же дни оккупации братья

Махаринец — Павел и Коля — и Гена Дорош решили, что по мере сил и возможностей будут вредить

оккупантам. Способ выбрали самый простой и эффективный — перерезать провода, вѐдшие через

кукурузное поле к штабу откуда-то с переднего края.

Довольно долго им удавалось снова и снова портить провода безнаказанно. Но в конце концов