Небо шамана. 3 часть

Если бы я сразу знал, в какую беготню и волокиту мне выльется этот мой порыв, то просто перечислил бы деньги в фонд обороны. Но уже начав, спрыгнуть с идущего паровоза не получится. На заводе меня встретили очень неприветливо. Только потом я узнал, что они, когда услышали, что я сам лётчик и буду летать на этой машине, испугались, что я им мозги сверну своими капризами и пожеланиями по переделке самолёта под меня. Но когда оказалось, что я прошу совершенно обычную штатную комплектацию, попросил только установить пушки ШВАК, по четыре или пять направляющих для эРэСов на каждое крыло и не ставить в кабину прицел "ПБП-1Б". Само собой, халтуру за свои деньги получить тоже не хочется. Они просто поверить не могли своему счастью, и отношение ко мне сразу изменилось. А так, как я совсем не рвался застревать в Москве, чтобы больше времени провести с моей любимой невестой, пока полк отведён на отдых, то мне дали просто выбрать одну из уже готовых машин в указанной комплектации, что я и сделал, а бригада доводчиков быстренько вылизала обнаруженные мелочи. Перечислить мне в общей сложности пришлось около двухсот восьми тысяч, и в тот же день я вылетел в полк уже на своём самолёте, как оказалось, успев удрать буквально за несколько минут до приезда корреспондентов, которых пригласили из парткома завода, чтобы написать статью о поступке лётчика-героя. Вообще, к сорок третьему году уже были закуплены не один самолёт, танк или орудие, даже вроде бы был малый морской охотник, а это военный корабль хоть и маленький. Целая эскадрилья летает на машинах, купленных на средства артистов ансамбля Утёсова, чуть ли не полк воюет на танках, купленных на средства Русской Православной Церкви, много покупок на средства простых граждан и объединений, которые передаются чаще всего в гвардейские части и воюют на фронте.** Так, что никакой вины я за собой не чувствовал, хватит им других покупателей, чтобы в газете написать. Если раньше сам Сталин про меня и Цыганова в газету данные не передал, значит и не нужно к себе внимание привлекать... А мне и без статьи в газете хорошо, тем более, что про наш полк уже несколько раз писали не только в газете нашего фронта и армии, но и в центральных изданиях. Правда и тогда мы с Цыгановым некоторые нюансы не выпячивали...

А по прилёту в полку не знали, что им теперь со мной и с этим самолётом делать. Пришлось объяснять, что это такой же самолёт, как все остальные машины в полку. Но с оформлением бумаг на него Петровичу побегать пришлось, и не раз он чертыхался и на меня в штабе ворчал. Я больше всего был озабочен тем, чтобы быстрее нанести на машину руны укрепления и заменить мотор, при этом стараясь не привлекать внимание к этой возне. А вот мой экипаж проникся и почему-то решили, что на личном самолёте они просто обязаны нарисовать что-нибудь из ряда вон выходящее, чтобы за пять километров было видно, что летит нечто необычное. К примеру, рядом с кабиной нарисовать полуметровую звезду Героя — даже не обсуждал никто, это шло как само собой разумеющееся, как и цифра двести в веночке как информация о сбитых мной. А вот дальше фантазия рванула в облака, и остановить её полёт мне удалось с огромным трудом. Каких только лозунгов и фраз не предлагалось написать на нашу машину, Светлова чуть не устроила по этому поводу комсомольский конкурс в полку. Может я бы стерпел что-нибудь вроде "Мстителя" или "За Сталинград", но они ведь всерьёз думали написать чего-нибудь выдающееся. Выдержав серьёзный скандал, даже пару слезинок и обещание вечной обструкции я волевым решением всю эту вакханалию прекратил и приказал возле кабины нарисовать голову красного вОрона, обвести жёлтым мой любимый номер и красным покрасить кок винта. Когда оказалось, что я не собираюсь разрисовывать машину, экипаж остался в непонимании, а зачем тогда было покупать и вообще всю эту свистопляску устраивать? А купить я хотел, чтобы ко мне было меньше вопросов и проще было проходить процедуры вроде приказов о передаче машин другому полку, когда приходит приказ на вывод в тыл на пополнение и отдых. Когда основные скачки вокруг теперь уже МОЕЙ машины поутихли, а я провёл с ней все подготовительные процедуры с рунами на обшивке и моторе. Как-то разглядывая нарисованную голову вОрона, наша оружейница Марина предложила прозвище для самолёта "Воронёнок", которое всем понравилось и прочно прилипло к машине.

По результатам участия в битве на Курской дуге, в один из дней к нам приехал генерал Щербаков, кажется заместитель начальника Главного Политического Управления теперь уже Советской Армии. И приехал он не просто так, а для награждения. Так как наш полк участвовал и хорошо себя проявил в оборонительной части стратегической операции запланированной и проведённой Генеральным Штабом, а дальше развивать наступление нас в дивизии сменили два свежих полка, которые сейчас и лупят отступающих немцев, согласно статуту полк наградили орденом "Кутузова первой степени", как отличившихся в стратегической оборонительной операции. Почти всех офицеров полка наградили орденом "Кутузова второй степени", а остальных орденами и медалями в зависимости от поданных наградных документов. Почти всех уже награждённых правительственными наградами наградили орденами "Отечественной Войны второй степени", тех, кто не имел наград медалями "За боевые заслуги". Так, что теперь у нас "Пятьдесят седьмой гвардейский Донской ордена Кутузова первой степени штурмовой авиационный полк", то есть не просто гвардейский и именной, а ещё орденоносный полк. А ещё, это оказалось в числе одного из первых награждений новыми наградами, ведь раньше боевые части награждали в основном орденами "Боевого Красного Знамени" и их называли "Краснознамёнными", у нас уже кто-то пошутил, что мы теперь "кутузнутые", если сократить название. Но вообще, все очень рады и гордятся, ведь приятно не только то, что мы гоним немцев, но и то, что нашу работу ценят и отмечают. К примеру, родственникам в тылу сказать, что их сын или брат не просто где-то на фронте, а воюет в именном гвардейском орденоносном полку, сразу понятно, что действительно на фронте и не где-нибудь, а ответственном опасном участке. После общего награждения Щербаков с командиром, комдивом и комиссаром поехали в госпитали к нашим раненым, ведь всех, в том числе погибших и раненых перед строем объявляли в числе награждённых. И если названного не было в строю, то начштаба, как правофланговый в строю откликался, что названный товарищ "находится на излечении из-за ранения полученного в бою с немецко-фашистскими захватчиками" или "пал смертью храбрых в бою". Наши девчонки плакали, не скрывая текущие по щекам слёзы, у нас вздувались на скулах желваки. И не нужно нам никаких политинформаций, эта война уже давно для всех стала делом личным и счёт к захватчикам желают предъявить многие. Когда уехало начальство пошли в столовую на праздничный ужин обмывать награды. Но шумного праздника не было, была радость из-за наград, но и печаль по погибшим ребятам, многие из которых взлетели и словно растворились в небе навсегда, а в их лётных книжках последняя запись "НБВ" (не вернулся из боевого вылета), так принято, печать и подпись командира, после чего лётная книжка сдаётся в архив на вечное хранение. И любой из лётного состава понимает, что любой вылет может закончиться этими буквами, и что за этим стоит. Хотя, на местном погосте добавились пять могил наших ребят, которые сумели вернуться или долетели их тела. Это один экипаж, машина которого перевернулась и загорелась при посадке и никого не смогли спасти и три стрелка, двое прилетели уже мёртвыми, а одного пытался спасти почти двое суток Веселов с Анной и вызванными из госпиталя помощниками, но не смогли. Я уже говорил, что в обычной машине стрелок защищён только со спины задней стенкой бронекапсулы и бронелистом вставленным поперёк фюзеляжа в ногах, но он от огня сзади и с боков его ничего кроме тонкого остекления фонаря и обшивки из шпона не защищает. Вот и выходит что потери среди стрелков гораздо больше, чем среди пилотов. Даже на нашей со всех сторон укреплённой машине Подгорный по грудь сзади открыт и в этом ракурсе не имеет никакой защиты. А ведь на заводе рассказывали, что исходно отсек стрелка был внутри бронекапсулы, а потом в него поместили задний топливный бак и уменьшили её длину. Когда же приказали посадить стрелка, то не стали изменять уже отлаженный технологический процесс изготовления бронекапсул, а посадили стрелка позади неё увеличив бронирование только дополнительной бронеплитой в ногах стрелка. И если у пилота кабина бронированная, в том числе плексиглас толщиной почти шесть сантиметров, то у стрелка остекление из тонких пластин. Когда об этом спрашивали у заводчан и сотрудников конструкторского бюро, они начали лепетать, что по-другому у них не было возможности. Мол при изменении размеров бронекапсулы и центровки самолёта придётся переделывать весь планер и это, скорее всего, сильно отразится на управляемости и других свойствах машины. Ведь появление стрелка в облегчённом варианте и так "съело" сто лошадиных сил мощности "форсированного" мотора, и лётные характеристики при более мощном моторе стали даже немного хуже, чем были у одноместной машины. Но Цыганов сказал, что это враньё, ведь у них уже есть полностью готовый забронированный двухместный прототип "ЦКБ-55"...

Моя Анна за прошедшее время успела смириться со своим изменившимся статусом и гораздо спокойнее принимает знаки моего внимания. А когда ей двадцать восьмого апреля сказали, что у меня аварийна посадка, она примчалась в одном халатике прямо на лётное поле и бросилась меня обнимать и заливать слезами. Вечером на прогулке мы об этом не говорили, но через несколько дней она заявила, что она не хочет ждать до конца войны и не простит себе никогда, если со мной что-нибудь случится... Я не стал ничего говорить, тем более, что уже узнал мою красавицу, что она любой ответ может вывернуть в любую сторону, так, что лучше молчать, сама скажет, что надумала, а мне лучше заранее согласиться. Словно это не она мне поставила условие "потерпеть до конца войны", но я же — мужчина и не буду напоминать о таких мелочах любимой девушке. Так, что молчу и только смотрю на неё полными самого искреннего восхищения влюблёнными глазами. Кстати, этой мудрой тактике меня по случаю пыталась обучить наша полковая "королева" Ольга Коновалова. После пары попыток с её стороны ласково потереться об меня при случае своими выдающимися формами и невинно "обстрелять" меня своими распахнутыми синими глазищами из под светло-русой чёлки. Она поняла, что меня это совершенно не трогает, и я даже не пытаюсь это изображать, как многие, а действительно смотрю на неё как на одного из сослуживцев и мне совершенно не интересно, что в отличие от моего стрелка Подгорного её форма скрывает томное тело, а не худосочные костлявые телеса Сергея. Если бы она ещё знала, что при её росте и габаритах я просто физически не могу воспринимать её девушкой и женщиной, ведь для меня одним из ведущих признаков принадлежности к девушкам с детства забита в голову миниатюрность наших орчанок. Как-то мне подумалось, что очень хорошо, что на таком же уровне значимости у меня не забиты изящные закруглённые женские рожки, которые наши девушки с удовольствием украшают как ногти или волосы. Вот это был бы номер, где бы я здесь себе девушку с рожками и кожей с зеленоватым охристым оттенком искал? После этих атак Ольга решила, что её неудача объясняется только моей горячей любовью к Анне и посоветовала такую линию поведения, когда нужно дать осуществлять любую активность самой девушке. Ведь ошибается только тот, кто что-нибудь делает, а значит, я уже буду гарантирован от ошибок и следующих из них конфликтов. Я потом обдумал её слова и вынужден был с ними согласиться и теперь уже не ломал безуспешно голову, что бы такое сделать, чтобы угадать то, чего от меня ждёт моя невеста. Каково же было моё удивление, когда я понял, что такой подход значительно улучшил наши отношения. Ведь они уже перешли в стадию, где мне не требуется добиваться и привлекать к себе внимание. Я уже по факту ей принадлежу, пусть ещё не муж, но уже жених, а это считай наполовину муж. Только гораздо позже я понял, почему выбранная тактика оказалась такой правильной и выигрышной. Может с другой девушкой она бы и не сработала, а вот Анна выросла в условиях изоляции, где она почти не общалась со сверстниками, всё общение было замкнуто на бабушку и двух иногда навещающих подружек из деревни. Потом в училище у них на четыре курса были только два мальчика и оба такие невзрачные, что и посмотреть не на что. Вот и получилось, что мы с ней встретились — как два абсолютно ничего не понимающие в отношениях мужчин и женщин наивных дилетанта. И может наша встреча ни к чему бы не привела, но мудрая природа заложила такую мощную потребность друг в друге между мужчинами и женщинами, что выбора у нас наверно не было. А Анна оказавшись в ситуации, когда она "управляет" событиями стала меньше бояться "этих ужасных непонятных страшных мужчин". Вокруг гремит война, а моя невеста созревала, чтобы сделать следующий шаг в наших отношениях, и я старался ей не мешать...

Да, вру я всё, не такой я мудрый и слова Ольги я, конечно, услышал, но не так меня воспитали, чтобы расчётливо и выверено выжидать и программировать развитие отношений, особенно в отношении того, кто на самом деле дорог. Что-то в этом есть подленькое, словно камень за пазухой. Человека, который дорог и доверяет — использовать и врать, ведь нужно делать и говорить не то что есть на самом деле или хочешь, а то, что нужно, а ещё хуже — выгодно. Пусть со стороны это и выглядело, как то, что я выполняю совет Коноваловой, на самом деле я просто так сильно боялся что-нибудь в отношениях с Анной сделать не так, что в этих сомнениях фактически ничего и не делал, отпустив всё на самотёк. И Анна перед моим отлётом за самолётом в Москву вечером призналась, что очень боится меня потерять, а я такой дурак, что могу погибнуть, поэтому она даже жениховский год ждать не собирается! Вы можете найти в этом логическую связь? Я тоже не смог, но привычно не стал возражать. И к моменту окончания нашего отдыха и пополнения мы сыграли свадьбу.

Конечно, свадьба — это очень важное событие и я, как один из главных участников наверно должен был во всём участвовать. Но наши полковые девчонки так соскучились по таким мирным и дорогим им хлопотам, что меня сразу и полностью отстранили от подготовки. Так, что моё участие свелось к приведению в порядок своей парадной формы, вернее самой чистой и новой. Как-то на фронте не принято и нет возможности заказывать и иметь парадный комплект обмундирования. Что говорить, если на награждения в Москву мы ездили в полевой форме, только чистой и новой. Даже шинели есть только у тех, кто служить начал ещё до войны и успел их получить или сшить, а главное сохранить в эти годы. Говорили, что есть приказ ГКО о прекращении выдачи шинелей и замены их на ватные куртки, как более удобные и дешёвые.

* * *

Вообще, фронтовой быт — такая штука, в которой всё, что за гранью абсолютной первой ежедневной необходимости теряет свою цену и смысл. И это делает его каким-то пронзительно простым и распахнутым. Ну, на самом деле, какой смысл беречь и собирать марки, если любой день может стать последним или место, где твои драгоценные марки находятся, разбомбят или сожгут. Про марки — это я утрирую, как понимаете, но по сути всё так и есть. И где в этом раскладе место для заказа и хранения парадных мундиров? Мы даже в Москве именно своим видом разительно отличались от местных щеголеватых тыловых военных. Есть новая чистая гимнастёрка, на которой закреплены все награды и новенькие золотые погоны с голубыми просветами. Её нужно красиво и аккуратно подшить, нагладить вместе с бриджами при обязательных стрелочках сделанных на мыле,

* * *

начистить до зеркального блеска сапоги. Чего ещё нужно для соответствия образу бравого военлёта? Сверху на плечи накинуть реглан и фуражку с голубым околышем и птичкой на тулье лихо заломить назад и вбок.