| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Кстати, первое в мире прокачанное паром производство было открыто торжественно — через весь завод протянули вал, на который набрасывались ремни. От них работали механизмы, так же данные Борей — рабочему достаточно было подвинуть чуть ручку, и ремень сцеплялся с колесом, которое через передачу крутило воздуходувку, заменяющую меха. Благодаря этому новшеству десятки рабочих с пушечного двора потеряли работу, так как меха стали не нужны. Зато теперь хватало мастеров-ремонтников, которые следили за состоянием ремней, приводов, должны были регулярно смазывать всё это хозяйство. Скорость работы увеличилась, так как нужная температура достигалась намного быстрее, появилась возможность работать с плохой, но сталью — воздуходувка доводила температуру до достаточной для плавления стали. Однако, не спешили, осваивали два других Бориных подарка, которые царём, наученным тем, к чему может привести болтливость, так же классифицировались как секретные. Первый подарок — токарный станок. Нет, не электрический — с ножным приводом, но металлический, и построенный со всеми изобретениями последующих лет. Станок этот был прост, как и всё гениальное — коленвал, педаль, и обычный станок... это немного и неважно, но... кокиль. С одной отливки давал сразу десятки маленьких и не очень заготовок из любого металла — одна партия тут же позволила мастерам начать освоение станков. Вторым подарком от бори благодарным мастерам металла был кузнечный горн, на той же базе — стальной стол, в нём небольшое углубление, вентилятор-воздуходув, приводящийся в движение через качание педали... это он продемонстрировал, придя сюда сам — в углубление насыпал уголь, немного сухих веток, поджёг, раскачал педалью, раздул огонь и буквально на глазах кузнецов начал процесс ковки. Хотя понимал в нём Боря не больше, чем в теории струн. Кузнецы с двора сбивчиво пытались объяснить Боре, что нужен такой же, но больше, в результате небольшого спора всё же сошлись на небольшой модификации мобильного горна, но утяжелять конструкцию Боря отказался — иначе его с собой в поход не возьмёшь, и какой толк от него, если можно на месте построить обычный?
Всего это заняло неделю работы — пушки начали лить из бронзы, калибром в семьдесят шесть миллиметров — бронза была менее прочной, и соответственно наши стальные орудия могли стрелять куда дальше, и скорость, баллистика, убойность снаряда была совершенно другой. Бронзовые семидесяти шести миллиметровые пушки строились по три штуки в два дня, но темп производства был снижен из-за отсутствия потребности в них. Недостаточно быстро обучали артиллеристов. Наспех соорудив лафеты и поставив в войска, мы начали обучение артиллеристов. Нынешний обычный темп производства был — шесть пушек в день. Ныне же пушечный двор лил по одной в месяц, так как создание пушки по старой, индивидуальной технологии, было очень медленным. Последним подарком от Бори, который инспектировал и налаживал работу пушечного двора, была вентиляция. На крышу были поставлены вентиляторы-вытяжки, а под крышей стояли осевые вентиляторы, с большими лопастями. Они втягивали воздух, отдельный вентилятор подавал внешний воздух в воздуходувку горнов, заменившую меха. Насыщенный кислородом воздух раздувал огонь намного быстрее — всего десять минут из состояния покоя до полной температуры, в тысячу триста градусов. До апгрейда температура в тысячу градусов достигалась за час-полтора. Благодаря ещё куче подарков в виде ручных инструментов металлургов, мы быстро завоевали уважение, особенно Боря, который спелся с Григорьевым, большим бородатым мужиком-богатырём, не руководителем, но очень уважаемым мастером среди литейщиков.
Презентация проапгрейженного пушечного двора прошла с показом метода отливки пушек — от нуля до итогового результата. Остывание мы пропустили, подготовив сразу готовый кокиль с отливкой. Царь приехал на пушечный двор на рассвете, в сопровождении трёх солдат семёновского полка. Судя по карабинам за спинами гвардии, царь, пока я занимался металлургией, всё же выцыганил у Гунина карабины и солдат... дальше пошла презентация, я встретил царя, после чего он спросил:
— Покажи, чего удумал сделать.
— Уже сделал, — улыбнулся я, проходя внутрь цеха. Мы прошли несколько десятков метров, пока к нам не подошёл местный начальник, а вместе с ним Григорьев. Последнего я представил царю как очень смышлёного мастера, Григорьев был очень удивлён последним. Однако, по моей просьбе, продемонстрировал нам нынешний цикл создания пушки.
— Это кокиль... — пробасил Григорьев.
— Что?
— Форма, — пояснил он царю, — сюда заливают бронзу. Тут три отливки внутри, за раз три пушки льёт. И, как говорил мне Борис, можно десять тысяч раз лить, до того как кокиль придёт в негодность...
— То есть тридцать тысяч пушек, — кивнул царь, округлив глаза, — куда столько?
Я прокомментировал:
— Пушки маленькие. Предназначенные для атаки прямо в бою. Конечно, тридцать тысяч сразу не будет, но как минимум тысячу пушек на сто тысяч солдат нужно обеспечить. А те части, что идут в атаку, особенно будут благодарны, если линию врага сначала можно будет пушками обстрелять. Пусть, они небольшого калибра, но благодаря разрывным снарядам, гранатам, как их называют, эффективность будет огромна. Да и пушки эти можно будет ставить на лёгкие суда, купцам и во флоты других стран продавать, опять же, деньги.
— Умно, — кивнул Пётр, — сколько вы пушек делаете?
— По три штуки в два дня. Пока что говорят, пушкарей мало, даже те, что льём, только идут на обучение пушкарей.
Но Григорьев умолчал, что на наши пушки ставился кремниевый замок. Запальный механизм местных пушек был фитильный, но у наших пушек, под стволом располагался замочек, такой, как на ружьях. Замок прикручен был снизу, что необычно. Перед стрельбой нужно было вставить в запальное отверстие огнепроводный пороховой заряд, сам курок и заряд располагались под казённой частью ствола, и был защищён небольшой рубашечкой из металла, которая не давала дождю подмочить кремний, запальный заряд.
Царь ещё раз удивился, бросая на меня взгляды, пока мы не перешли к следующей стадии изготовления пушки. Кокиль с ручным открыванием открывался воротом, открыв его и достав семипудовую пушку. Двое ухватились за ручки, ещё один держал за ствол сзади, они быстро перенесли заготовку на сверлильный станок, который очень заинтересовал охочего до механизмов царя. Сверлильщик поставил направляющую, проверил по заранее расчерченной шкале точность установки пушки, зафиксировал её, после чего аккуратно спустил, вертя ворот, сверлильный механизм. Дёрнул рычаг, механизм громыхнул и сверло начало крутиться с начальной скоростью. В то же время сверху в канал ствола начали заливать дистиллированную воду комнатной температуры. Сверло вгрызлось в бронзу и мастер мягкими движениями опускал его всё ниже и ниже, иногда доставая, что бы сверло полили водой. Оно раскалялось от трения. Через десять минут сверления процесс был завершён — пушку сняли со станка, и потянули дальше. Только сейчас более менее стало понятно, что это ранне-мануфактурный тип производства. Пушку отвезли в одно из подсобных помещений, где уже были готовы лафеты, которые вырезались из сосны, пропитанной химикатами и креозотом. Последний был буквально на глазах получен химиками — мне понадобился, я обратился к ним, они попросили бочку дёгтя и после получения желаемого выдали мне канистру креозота. Так как дёготь — популярный смазочный материал, то выпуск креозота наладили быстро. Буквально за день — химики считали этот простой процесс ниже своего учёного достоинства. Креозот получили, но мне посоветовали его не использовать — пока что это опасно для рабочих, токсично. Полученные пять литров всё же оставил на производстве, с пояснением, что это за штука и чем опасна. Зато остальные антисептики и пропитки получили распространение — ими пропитали все лафеты перед покраской, красили в цвет хаки. Благодаря этому батарею пушек можно было замаскировать на местности, да и их подсчёт усложнялся. Пушку поставили на лафет, после чего, закрепив на нём, покатили во двор. Раньше там делали формы для пушек, теперь двор расчистили, поставили тяжёлую железобетонную плиту.
Царь с интересом смотрел, как пушка впервые выстрелила — мастера затолкали внутрь два цилиндрических картуза с порохом. Не "шоколадный", который использовали для стальных пушек — для бронзы пришлось пересчитать параметры пороха, давление, пиковые нагрузки, поэтому картузы для этой пушки содержали обычный гранулированный порох, сгорающий не так быстро, но дающий такую же большую отдачу по количеству газов. Они вырывались даже после выстрела, где-то миллисекунд тридцать-пятьдесят. После картузов мастер одной рукой заложил снаряд, гранату, который помещался в руке Григорьева, как кастет. Снаряд был не сферический — слегка вытянутый. Это обеспечивало ему предсказуемость вращения — снаряд мог вращаться только по своей оси. Пусть, это не нарезной ствол, но хотя бы снаряд не крутился в полёте и, при небольшом калибре, разрывной снаряд нёс не пятьдесят, а сто двадцать грамм минного пороха. После всех приготовлений мастер установил на пушку замок, вставил запальный заряд — небольшую трубочку из бумаги, внутри которой была пороховая мякоть. Будучи сухой, она бы высыпалась иначе — пришлось импровизировать. Схема была известна как "Ундерхаммер", или "нижний молот", просто в данном случае вместо капсюля выступал пороховой заряд и кремниевый замок. Мякоть набивали в маленькие бумажные трубочки, которые транспортировались как сигареты в портсигаре. Другого мы пока не нашли, да и спешили дать пушки для тренировок. Курок, кстати, мог работать и без пружинно-стопорного механизма, при этом надо было просто дёрнуть за верёвочку... посильнее. И высекались искры. Правда, это на экстренный случай. Сила отдачи была невелика — солдат вполне мог взяться за казённик и вручную спустить курок. Для подобного режима стрельбы казённик имел два выступа — двое солдат могли легко толкать пушку. Лафет весил около ста килограмм, плюс сто двенадцать — ствол. То есть буксировалось легко одной лошадью.
После закладки снаряда мастер, вместе с помощником оттолкал пушку к линии стрельбы и, намотав на спусковую планку скобу, дёрнул. Громыхнул выстрел, запахло горелым порохом. Место стрельбы заволокло белым дымом, который быстро сдуло — пушка попала точно в нужное место. Дальше артиллерист заложил полуторный заряд пороха и мы, отойдя, наблюдали испытания — громыхнуло сильнее, пушка откатилась на метр, но никаких видимых повреждений не получила, после чего её, осмотрев, признали годной и отправили на склад.
Царь остался очень, очень впечатлён увиденным. Однако, превосходство шведской тактики полевых пушек ещё нужно было посмотреть в деле. Поверив на слово, царь выпросил себе одну пушку, после чего удалился. Мы виделись всё чаще. Пушечный двор, благодаря модификации мог обеспечить нас нужным количеством стволов. В этом нет сомнения. В планах у техников, совместно с артиллеристами, были и другие пушки — с бронещитками, подвижными станинами, из стали, были даже варианты с клиновым затвором. Но это пока для нашего пользования — в нашей "карманной армии", а не для поставок государству. Плотное занятие и поставки, поставки и ещё раз поставки, помогли наладить это всё за две недели. Неделю мы угрохали на создание производственной линии и ещё неделю на её доработку, и это не считая почти недельных работ по оснащению завода паровой машиной. Но пока шло переоснащение, я как раз занимался другими делами.
Военные активно переоснащали вверенные им войска — под новое оружие. Сразу взяли планку, которую нам предстояло одолеть самим в будущем. На ижевском заводе началось производство, причём под видом "охотничьего ретро", точной копии индийской версии бурой Бесс. Ружья, которое символизировало эру унифицированного и оптимизированного серийного оружия, Браун Бесс индийской модели. Это ружьё состояло на вооружении вплоть до середины девятнадцатого века, став самым массовым из семейства "Бурой Бесс". Кремнёвое ружьё поставлялось в широкую продажу по цене в тридцать тысяч рублей. Простота исполнения и низкая технологичность процесса удешевило его очень сильно. Так что, можно сказать, что производство окупилось и без нашего заказа — как показала практика, Браун Бесс оказалась очень популярной среди охотников, особенно сильно ружьём заинтересовались в Америке.
Как говорило одно стихотворение,
"Причёски и наряды менялись у людей,
Немало поменялось на троне королей,
Но только не меняли ни мода, ни прогресс
Смуглянку Лизу нашу, старушку Браун Бесс"
Ружья были розданы солдатам, и их активно учили ими пользоваться. Скорострельность Бесс, названной у нас "Катюша", превосходила все современные ружья, но при правильной и хорошей выучке солдат. А при поддержке артиллерии, можно было надеяться на успех, но их всё гоняли и гоняли... "Катюша" стоила мне по пятнадцать тысяч за штуку. После последних поступлений это была мелочная сумма — всего перевооружение пяти тысяч солдат стоило около ста миллионов рублей по меркам двадцать первого века, то есть примерно как хорошая современная яхта. К сожалению, что бы выпуск начался, пришлось внести предоплату за пять тысяч экземпляров, но заказ составлять на десять тысяч. Но это только затраты на оружие — примерно двести миллионов ушло на все прочие вещи — полевые кухни, породистых коней для кавалерии, средства передвижения и связи, обмундирование, каски и разгрузки, лёгкие бронежилеты, личные вещи вроде котелков, войсковое имущество, вроде палаток и повозок. Коней мы отдали на разведение, причём как кавалерийских, так и тяжеловозов, этот подарок царь принял с такой радостью, словно только что выиграл войну — породы после селекционной работы длинной в несколько веков, внушали, хотя я не разбирался.
Мы с царём доехали до полигона, который был расположен на юге Подмосковья, и тут уже наблюдали за весьма суровой баталией. Противником солдат выступили манекены — сначала их расстреляли из пушек, потом полки пошли в наступление, пушки не молчали. Потом группа солдат, около пяти сотен, построилась в линию и выстрелила по позиции противника. Дальность выстрела была около двухсот метров, что можно считать запредельной, но мишени разлетелись в клочья, после чего, примкнув штыки, они пошли в штыковую... полный комплекс видов атаки — линейный, смешанный с пушечным огнём... Причём первая шеренга легла, вторая села на колено, а третья вела огонь стоя, после чего ружья были перезаряжены примерно за двадцать секунд. Точное время перезарядки было основным параметром солдата — известно, что можно было сделать в минуту четыре выстрела, при должной выучке, поэтому солдат буквально третировали по этой теме. Они по два часа в день занимались перезарядкой.
Царь остался доволен увиденным — после учений солдат увезли. Вот я впервые видел, как действует тягач в полевых условиях — солдаты быстро запрыгнули на повозки, артиллеристы дотолкали пушки до тягаче, прицепив их одну к другой за платформами, и, свистнув, паровой тягач, начал пыхтеть, вывозя целый автопоезд солдат с поля виртуального боя. Конечно, не очень уклюже поворачивался, но всё-таки вписался в поворот, тут было всего шесть платформ. Из-за плохой маневренности пришлось пересмотреть принцип использования автопоездов — если в пути есть резкие повороты или наклонности, больше пяти платформ сильно ухудшают маневренность и проходимость. Тягач даже с гусеничным комплектом, натянутым на колёса, мог забуксовать, или повозка съезжала с дороги. Однако, на прямых и ровных дорогах количество платформ могло быть до ста штук. До ста, чёрт подери, при большом тракторе, и до десяти у маленького. Тяга у большого, при использовании понижающего редуктора, и с надетыми на колёса специальными внедорожными шинами достигала шести тонн. Это уже очень, очень много. Как у пяти тракторов "Беларус". Посмотрев, как солдаты убывают, Пётр Алексеевич повернулся ко мне:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
