Студентка, комсомолка, спортсменка

Нет, они играли, даже атаковать пытались, только как-то без огонька. Вратаря они своего за полторы минуты до конца третьего периода всё-таки сняли. Всё равно хуже не будет. Но у нас-то полный состав был. А вшестером против пяти — это совсем не то, что впятером против двоих, как мы "Факел" давили.

Матч же в основное время закончился со счётом 2:0. Мы им в пустые ворота забили. Вернее, я забил. Клюшкой по шайбе захреначил со всей дури и отправил шайбу нафиг из зоны, время потянуть. А она возьми, да и влети сдуру в ворота. Попал случайно. Это была моя первая и последняя шайба в жизни. Раньше я никогда ещё не забивал, а в будущем в хоккей играть уже не собирался. Последний раз в жизни я в тот день на площадку вышел. И эта же шайба стала последней, забитой на турнире.

Ну, потом было награждение, поздравления. Всю нашу команду в полном составе наградили путёвками в знаменитый "Артек". А через пару недель на меня обрушилась Слава.

Однажды, когда я спал с открытыми глазами на уроке географии, дверь в класс открылась и внутрь вошёл пионервожатый нашей школы Васёк. Он извинился и попросил Мальцеву, то есть меня, срочно пройти с ним в учительскую. Меня, мол, там ждёт один человек. Полный самых нехороших предчувствий, я собрал свой портфель и потащился за Васьком в учительскую. А тот ещё по дороге всячески торопил меня. Нехорошо, мол, ждать заставлять.

Неизвестным посетителем оказался парень лет двадцати пяти, который сказал, что он является представителем ЦК ВЛКСМ. Ого! Вот это я взлетел! Ко мне аж целый представитель ЦК приехал! И чего ему надо? А надо ему было, в сущности, немногое. Надо ему было повесить на меня Ответственное Задание. Причём моим согласием он и не подумал поинтересоваться. Всё уже и без меня решили. А мне осталось лишь вскинуть руку в салюте и бодро ответить: "Всегда готова!"

Приближается 1 мая и мне поручили на демонстрации поздравить Самого. Да-да, его. Бровеносца. Была такая традиция, что Вождю в начале праздничной демонстрации девчонки дарят цветы. Правда, собственно дарить цветы буду не я, а другая девчонка, дочка какой-то шишки из московского горкома партии. По-моему, второго секретаря, но я не уверен, могу и ошибаться. Её Лизкой звали. Нормальная девчонка. Мы с ней довольно много общались потом. Она будет цветы дарить, а я и ещё одна девчонка, Света Козлова, будем изображать из себя её подружек. Традиция.

Потом нас троих целую неделю учили и тренировали. Как правильно радостно бежать к Вождю (не дай бог упасть), как правильно улыбаться, где встать, в какую сторону смотреть. Ошибаться нельзя. Прямая трансляция на весь мир. Всё должно быть на высшем уровне. Однажды ночью нас троих даже отвезли на Красную площадь и два часа тренировали подниматься на трибуну Мавзолея. А то заблудимся ещё там с непривычки. Мы же ни в коем случае не должны выглядеть глупо.

Одежду нам тоже новую выдали. С виду вроде обычная школьная форма, но это если не приглядываться. На самом деле платья были пошиты специально для нас, точно по фигуре. Гольфы, галстуки, туфли — новые, идеального качества. Даже пионерские значки — и те нам новые дали. Непосредственно перед процедурой нас ещё и гримировали. Да я когда в кино снимался, меня там гримировали гораздо меньше, чем сейчас. Какая-то тётечка полчаса над моим лицом измывалась, что-то там подкрашивала, подмазывала. У меня ещё бровь не зажила после того случая на хоккее, так она её так закрасила, что стало совершенно незаметно. Папа потом говорил, что по телевизору раны совсем не видно было.

Самое обидное, что никто ведь не оценит моих мучений. Со стороны кажется, что это всё очень просто. По телевизору это как выглядит? Откуда-то из-за края экрана выбегают три пионерки в парадной школьной форме. У одной в руках огромный букет белых роз (где взяла, спрашивается), две другие с пустыми руками. И они все втроём с радостными улыбками бегут к Мавзолею. Причём охрана в них не только не стреляет, вообще не замечает, пропускает даже не попытавшись остановить. Девчонки уверенно, как будто не раз делали это (на самом деле, так оно и есть), поднимаются на трибуну и вручают букет дорогому Леониду Ильичу. Тот ничуть этому не удивляется (чего, первый раз, что ли?), спокойно берёт букет, передаёт его кому-то из свиты, а затем наклоняется и целует дарительницу в щёку.

Зная любовь Леонида Ильича к поцелуям, я немного опасался, что он и ко мне полезет целоваться. К счастью, не полез, одной Лизкой ограничился. Причём и её поцеловал лишь в щёку, а не в дёсны, как Эриха Хонекера. Ну, а потом телекамера поворачивается в сторону праздничных колонн трудящихся, а наша троица тихонечко линяет с трибуны и шустро сваливает. Когда камера в следующий раз покажет Вождя, нас рядом уже не будет. Фух, отмучались. И всё это бесплатно, ничего нам за такой подвиг не полагалось. Как поручение комсомола прошло. Правда, нам в качестве утешения и некоторой компенсации оставили наши новые платья. Во всяком случае, никто не попытался отобрать их после демонстрации. И мы тоже напоминать не стали. Чего мы, дурочки что ли? Платья-то хорошие...

Глава 38.

А вот после майских праздников началось. В советской прессе прошла целая волна публикаций обо мне. Причём если статья изначально писалась о турнире "Золотая шайба", то ближе к её середине автор всё равно почему-то сползал на обсуждение меня и моей игры. Обо мне писали "Пионерская правда", "Советский спорт", "Юность", "Смена", "Советская Россия". Может, и ещё кто, но я не читал. Кадр же с полуфинального матча, в котором я с окровавленным лицом и слезами на щеках радостно улыбаюсь, попал на обложку журнала "Пионер". Забегая вперёд скажу, что этот кадр стал впоследствии одним из символов турнира "Золотая шайба". Его часто размещали на рекламных плакатах.

Конечно, писали не только обо мне. Ребят моих тоже хвалили. Одни названия статей чего стоят: "Выстояли и победили", "Их было тринадцать", "Победители", "В хоккей играют настоящие... мужчины?", "Чёртова дюжина". Это то, что про игру и про турнир. А потом пошли публикации уже чисто про меня. Вспомнили все три фильма, в которых я снимался. "Пионерка" напечатала развёрнутую статью, куда вставила кадры со мной из фильмов и из игры. Несколько раз меня ловили и мучили журналисты. Когда же вспомнили про то, что я мало того что артист и хоккеист, я ещё и писатель... ооо, тут пошла третья волна публикаций, а на мою ворованную сказку про Федота в библиотеках начали записываться в очередь.

Летом я в "Артек" съездил. Что тут говорить? "Артек" — это "Артек". Парадная витрина страны. Понравилось, разумеется. Ребята из команды все тоже там были. Иностранцы были (даже негры). А ещё я в "Артеке" Мишку Никонова из "Факела" встретил. Это который мне чуть не забил в самом конце. Он, оказывается, тоже отличник, общественник, председатель совета дружины школы. И в "Артек" он уже в третий раз приехал, его третий год подряд путёвкой награждают. Поначалу я немного удивлялся этому, так как знал, насколько непросто сейчас попасть в "Артек". А потом я случайно узнал, что у Мишки папа — кандидат в члены Политбюро ЦК, только фамилия у него другая. И сразу же удивляться перестал. Всё понятно.

Хотя, может быть, папа и ни при чём. Может, он действительно сам всего добился? Мишка ни разу про папу не упоминал. Я про это узнал от других девчонок. И откуда пронюхали-то? А парочка девчонок из нашего отряда, как про папу узнала, вовсе стала к Мишке активно клеиться и набиваться в друзья. Причём из ночного перешёптывания в спальне я понял, что если бы Мишка проявил хоть чуть-чуть настойчивости, девочки пошли бы с ним и дальше дружбы. Намного дальше. Их даже риск вылететь из "Артека" за разврат не останавливал. Сияние папы с Олимпа было слишком соблазнительно. Они уже начали охоту за перспективными женихами.

Впрочем, шансов у этих вертихвосток не было, Мишка их просто игнорировал. Он же тоже не дурачок, всё понимает. А, возможно, и папа среди него разъяснительную работу провёл. Насчёт того, как себя вести с вешающимися ему на шею самочками. И какие впоследствии из них вырастут стервы. Хотя, вообще-то, стервами они уже были. А при виде меня чуть ядом кипящим не плевались, всё время мне какие-то гадости строили. То пасту зубную мне ночью в тапочки выдавят, то суп в столовой пересолят, пока я за хлебом хожу, то на пляже, пока я купаюсь, полные карманы песка в платье моё насуют. Вредины они, одним словом. Завидовали они мне.

Чему завидовали? Хе, так Мишеньку, билетик их счастливый, угораздило влюбиться. В меня. Тьфу ты, зараза. Как я определил? Так лет-то мне сколько! Заметно это. Всё время Мишка норовил поближе ко мне оказаться. А потом случилось нечто ужасное. Той же болезнью, что и Мишка Никонов, заболел ещё и Степан Пушкин, вратарь наш. А может, он и раньше болел, только скрывал очень уж умело. Тоже, блин, в меня втрескался. Самое обидное, что ребята-то оба хорошие. Нравятся они мне. Но нравятся именно как товарищи, но ни в коем случае не как парни. Представить себе, как я целуюсь с кем-нибудь из них, я не мог. Вернее, представить мог, но мне это совсем не нравилось. Хорошо ещё, что мальчишки, опасаясь конкурента, всё время приходили вдвоём. Отказать им пойти с ними погулять я не мог, но так как их было двое, такие прогулки были для меня достаточно безопасными...

— Тук-тук! Можно к вам?

— Мальцева, это к тебе. Ты долго валяться ещё будешь?

— Привет, Наташ! А чего ты в кровати? Ты идёшь? Мы с Михой готовы уже.

— Ребята, я не пойду сегодня.

— Как это? Почему?

— Заболела я, не могу.

— Заболела? Что с тобой?

— Живот болит. Сегодня не пойду никуда.

— Живот? Так тебе к врачу тогда надо.

— Не надо меня к врачу. Само рассосётся.

— Наташ, ты что? С этим не шутят. Вдруг, это аппендицит?

— Нет, не аппендицит. Просто отравилась чем-то. Может, руки помыла плохо в столовой.

— Тем более к врачу надо. Раз ты даже встать не можешь, значит, дело серьёзное.

— Тьфу! Миша, не надо к врачу. Я себя знаю, у меня так уже было.

— Наташ, да ты не бойся. Лежи, я сам сейчас сбегаю.

— Миха, я с тобой. Наташ, мы мигом.

— Стойте! Стойте!! Да остановитесь вы, ненормальные. Куда подорвались?

— За врачом.

— Не нужно врача.

— Нужно, не спорь.

— Тьфу! Не нужно. Прошло уже всё. Само прошло.

— Точно прошло?

— Точно. Уже не болит.

— Тогда пошли. А то мы опоздаем.

— Может, не нужно сегодня?

— Наташ, мы ведь уезжаем послезавтра, смена заканчивается.

— Ну, на будущий год можем сходить. Или ещё когда-нибудь.

— Нет, Наташ, не упрямься. Пошли.

— А может, я не хочу?

— Не хочешь? Глупости. Хочешь, конечно. Чтобы девчонка и не хотела идти на танцы — такого быть не может. Или за врачом сходить?

— Тьфу на вас! Вот ведь, докопались. Ладно, отвернитесь, я встаю. Пошли уже на ваши танцы, мучители...

Не удалось мне от танцев откосить в тот раз. Пришлось идти, чтобы не обижать. И ведь не объяснишь им никак, что ни у одного из них нет шансов. Каждый надеется, что я в конце концов выберу его. Весь вечер я по очереди с обоими своими ухажёрами танцевал. Им особенно медленные танцы нравились. Причём Никонову они нравились настолько сильно, что он несколько раз случайно (а может, и не случайно) задевал меня во время танца за бедро своими оттопыренными штанами. Отвратительно.

Ненавижу танцы. Вокруг столько красивых девчонок, а мне приходится танцевать с парнем. Обидно, однако. Я тоже хочу с девочкой танцевать...

Глава 39.

— Привет, Наташ. Ты чего, опоздала?

— Не опоздала. У меня братья заболели, а папа в субботу должен был на работу обязательно выйти. Заказ срочный. Он только с понедельника больничный взял.

— Заболели? Что с ними?

— Да ничего серьёзного. Просто простуда.

— У обоих сразу?

— Конечно. Они ведь близнецы, всегда всё вместе делают, одинаково.

— Понятно. А я боялась, что ты заболела, и я опять одна в классе останусь. Предупредила бы хоть.

— Ирка, как? Письмо тебе написать? Я директору по телефону вчера из Москвы звонила, он мне разрешил первого сентября не выходить на занятия. Тем более, это суббота.

— Ещё бы не разрешил. Ты теперь мировая знаменитость. Самому Брежневу цветы даришь.

— Ты-то хоть не подкалывай. Вот у меня где, эта знаменитость! Достало всё. Из дома на улицу проблема выйти. Меня даже в метро узнают.

— Сочувствую. Да чего мы на лестнице-то? Пошли в нашу спальню.

— Пошли. Письма ещё дурацкие пишут.

— Да ну? И много пишут? Сколько в неделю писем приходит?

— В неделю? Издеваешься? Да дня не проходит, чтобы пары десятков новых не пришло. Сейчас вроде меньше стало их, а в начале лета бывало, что и больше сотни в день приносили. Почтальонша замучалась. Они ещё и в ящик почтовый не лезли, ей приходилось прямо в квартиру мне заносить.

— Что пишут-то?

— Да глупости всякие. Давай дружить, пришли фотографию, давай переписываться. Ну, и так далее. Даже в гости приглашали меня.

— Куда?

— В разные места. И на Кавказ, и в Прибалтику. Даже в ГДР одна девчонка пригласила.

— В ГДР? Немка?

— Да, а что? Немка. Она, оказывается, этим летом тоже в "Артеке" была и видела меня там. Только почему-то подойти не решилась. Как будто я бы покусала её за это. Но потом она вернулась домой и отважилась написать мне. В гости приглашает.

— А как же ты читала? Ты немецкий знаешь?

— Она по-русски написала. Коряво и с ошибками, но понять вполне можно. Эльза её зовут.

— Интересно. В ГДР я бы съездила.

— Мне некогда. Ир, открой дверь, а то у меня чемодан.

— Запросто. Заходи. Добро пожаловать домой, Наташенька.

— Ой!.. Нет, только не это. Опять? Ирка, что ты ржёшь, зараза! Сама вот всё это и будешь читать!..

Они были везде. На столе, на шкафу, на подоконнике, на полу и даже на моей кровати. Письма. Тысячи, тысячи писем. Я думал, что это мне домой много шлют писем. Оказалось, домой слали лишь малую часть. Ведь мой домашний адрес в газетах не печатали, а вот номер школы там был. Конечно, при некоторой настойчивости разузнать мой адрес — не проблема. Но большинство предпочитало идти по более лёгкому пути и писать мне на адрес моей школы.

Я и дома-то едва успевал читать письма. О том, чтобы ответить хотя бы на каждое десятое, не могло быть и речи. Тут же писем было раз в пять больше того, что прислали мне домой за всё лето. Потому пришлось призвать на помощь всех троих живущих со мной девчонок. Теперь мы все вчетвером по вечерам сидели и читали мои письма. На самые интересные даже отвечали. Причём не только я отвечал, девчонки тоже отвечали. Представлялись моими подругами и соседками по комнате и писали ответы. За сентябрь месяц мы одних конвертов на ответы извели две пачки.

Девочке Эльзе из ГДР я тоже решил ответить. Она ещё одно письмо прислала мне, на этот раз в школу. Написала, что ответа на первое своё письмо не получила и беспокоится, что то письмо могло потеряться. Фотографию ещё мне свою прислала, этим летом в "Артеке" на фоне моря снятую. Вроде бы, я узнал её. Кажется, видел несколько раз в столовой.