мы из Бреста. часть 4

Завскладом, предупрежденный Козодаевым, сверившись со своими записями, лично нашел мешок с моими вещами. В мешке оказался лишь мой рюкзак и планшет. Все обмундирование залитое кровью, валенки пробитые осколками мины пришли в негодность. Естественно формы штурмовых подразделений на складе не оказалось, поэтому старшина предложил получить общеармейское. Согласился, а куда деваться?! Доберусь к себе, поменяю. Вскоре передомной были выложены продпаек на трое суток, новое нижнее белье и полный комплект формы старшего комсостава. Слава богу, что китель и шинель были с полевыми петлицами, а то бы замучился перешивать. Сапоги оказались слегка поношенными, ну да ничего, мне бы только до дома добраться. Главное что все было по размеру и сидело на мне как родное. Из металлического шкафа старшина выдал мне портупею, кобуру с пистолетом и две пачки патронов к нему. Пистолет оказался, тем, что был записан в моем удостоверении (спасибо что сохранили). Так как после меня на получение вещей больше никого не было, то старшина предложил привести форму в порядок, вставив в петлицы шпалы. Пока он это делал, я решил разобрать свой рюкзак. В рюкзаке среди теплых вещей сохранились глушитель и две запасные обоймы с патронами к пистолету. Было даже странно, что рюкзак на складе не досматривали. Ох, что-то мне в это не верится! Тот же Козодаев должен был этим озаботиться, раз я был у него в подозрении. Может, просто не нашли? Они ведь были завернуты в свежие портянки и спрятаны среди вещей. Хотя в это сильно не верится. Видно решили оставить все как есть. Среди вещей сохранилась и пара банок мясных консервов, и даже жестяная коробочка из-под леденцов "монпансье" перетянутая резинкой присутствовала. Только вот почему-то она оказалась тяжелее, чем я считал. Открыв ее, обнаружил дубликат своей Звездочки и свернутую пополам стопку червонцев. Кто-то из парней снял Звездочку с моей куртки и сохранил, спрятав в коробочку. Кроме Звездочки я из наград ничего не носил, хоть и было это грубым нарушением здешних обычаев. Тем не менее, я считал, что поступаю правильно, особенно в условиях нахождения в тылу врага. Во первых чтобы не потерять, а во вторых зачем ее лишний раз их тереть об грубое сукно формы. Ношение планок и орденских лет тут еще не было принято. Так что все свои награды, улетая в Минск, я оставил в штабном сейфе на подмосковной базе. Видя в моих руках медаль, старшина стал активнее действовать шилом и плоскогубцами. Среди вещей сохранилась и фляжка с трофейным коньяком. Когда форма была готова, то мы со старшиной и его помощницами для настроения выпили по чуть-чуть из фляжки, за мое здоровье, закусив банкой тушенки из запасов завсклада.

Дальше мой путь лежал к Козодаеву. Он выдал мне мое удостоверение и билет на поезд. Остальные документы я должен был получить в строевой. Оставив у него в кабинете все свои вещи, я направился туда. Слава богу, что идти по коридору было мимо всего пары кабинетов, а то встречные все глаза проели, рассматривая на моей груди Звездочку, ну и меня как приложение к ней.

Бумаги в строевой уже были готовы. От меня требовалось только расписаться в паре мест, проверить правильность заполнения бумаг и попрощаться с симпатичными девушками в военной форме, сидящими здесь. Предписание мне почему-то выписали не в Отдел кадров Наркомата (куда по идее я должен был прибыть за назначением), а во 2-ю Мотострелковую Дивизию Особого Назначения. Самая строгая на вид из девушек пояснила, что таково указание руководства — направлять военнослужащих к месту последнего прохождения службы. Раз мой батальон числится в составе этой дивизии, то вот вам товарищ старший лейтенант ГБ предписание прибыть туда, а уже они скажут, куда вам дальше убывать. С остальным проблем не было. Тепло попрощавшись с девушками, я уже собирался идти к Козодаеву за вещами, но вспомнил, что не попрощался с парнями в палате. За месяц, что мы тут провалялись, успели и сдружиться и поругаться и сопереживать тем, кому было совсем хреново и порадоваться тому что соседи смогли выкарабкаться с того света. Поэтому не попрощаться было нельзя. Не поймут.

Подняться по широкой лестнице два этажа не составило труда. Мое появление в палате вызвало небольшой переполох. Все привыкли, что с ними в одной палате лежал обычный армейский старлей в застиранном нижнем белье, такой же как все, периодически зануда и заумник, но в принципе, неплохой парень которого сегодня выписали. А тут заходит в новеньком наглаженном обмундировании тот же старлей, но уже в звании майора, к тому же со Звездой Героя Советского Союза на груди. От этого народ был в легкой панике и шоке. Некоторые даже наезжать за неудачную шутку хотели, да вовремя одумались. Первым все понял старший политрук.

— Ну, ты Вовка даешь! Пограничник, мать твою! Мы тут соловьями разливались о своих подвигах и наградах, а у него своих подвигов как грязи! Чего раньше-то молчал и всем голову морочил?! Ладно, не отвечай и так понятно. — Сказал Иван Тимофеевич, рассматривая меня. — Давно получил? За что?

— Осенью. Особо рассказывать нечего. Воевал как все. — Ответил я, давая остальным парням рассмотреть и потрогать руками медаль.

— Понятно все с тобой партизан. Куда теперь?

— Пока к себе, а дальше как скажут.

— Номера наших полевых почт парни сейчас напишут и ты нам свой оставь. Спишемся. Ты парень на нас не обижайся и не забывай, плохим словом не вспоминай, глядишь, где еще встретимся.

— Спасибо на добром слове, домашний адрес и номер полевой почты, конечно, оставлю. По возможности, пишите. Буду рад.

Долго пообщаться нам не дали. Санитарка разогнала, готовя мою бывшую кровать к приему очередного раненого и заодно поругавшись на меня за хождение в сапогах по палате. Тем не менее, парни, что были на ногах, проводили меня до первого этажа. Дальше их дневальный не пустил.

У меня оставалось еще одно дело, которое обязательно нужно было сделать — попрощаться с Ирой. О том, что меня выписали, я ей успел, сказал сразу после комиссии. По дороге на склад и обратно я заходил к ней в санитарскую, но мне сказали, что она на операции. Время ускоренными темпами приближалось к вечеру, на улице ветер весело гонял снежинки и качал макушки деревьев. Хоть меня никто и не гнал, но надо было покидать гостеприимные стены госпиталя. Пока я отсутствовал, Дима решил вопрос насчет ужина, накрытого у него в кабинете. Ничего излишнего на столе не было — картофельное пюре, немного серой квашенной капусты, два тонких кусочка хлеба, чайник и по два кусочка сахара на брата. От полученных мной в госпитале запасов продовольствия Козодаев категорически отказался. В качестве доппайка пошли моя фляжка с коньячком и кусочек домашнего сала из запасов сержанта. Ужин прошел в дружеской обстановке. Сержант ГБ попросил походатайствовать насчет перевода его в войска, а лучше всего забрать к себе в часть на любую должность. Парень он неплохой, мне такие в батальоне очень даже требуются. Пообещал. На всякий случай написал короткое письмо Ирине и попросил Козодаева передать ей. Особого желания сидеть на вокзале, и ждать поезд конечно у меня не было, но и не хотелось злоупотреблять сидением в чужом кабинете. Мало ли какие дела, у парня, на сегодняшний вечер запланированы (видел я тут недавно его планы — невысокую, фигуристую, конопатую и очень симпатичную медсестру из терапии), а я ему их срываю. Поэтому мы стали прощаться. Дима предложил меня проводить, но я отказался. Что я дорогу, что ли сам не найду или не в этом городе родился. Не затягивая прощания, перепоясавшись портупеей и подхватив рюкзак, я пошел к выходу на улицу, оставив сержанта одного.

Уже у поста дневального рядом с выходом на улицу меня догнала бежавшая по лестнице в распахнутой шинели, портупеей и шапкой в руках Ирина. Она словно вихрь пронеслась по ступенькам и сразу же набросилась на меня.

— Володя прости. Ты чего меня не дождался? Мне дали увольнительную до утра и я хочу тебя проводить. Надеюсь, ты не против?

— Нет.

— Ты мне, кстати, кое-что обещал. Так что, по-моему, пришло время выполнять. У тебя поезд во сколько?

— В девять.

— Совсем хорошо. У нас в запасе есть еще несколько часов. Как раз успеешь у меня погостить. Или тебе хочется мерзнуть на вокзале?

— Нет, я лучше выполню обещанное.

— Вот и отлично. Тогда вперед товарищ майор.

Запахнув шинель, застегнув ремень, поправив шапку и подхватив меня под руку, она потянула меня мимо дневального на улицу.

Мы шли по заснеженным улицам моего родного города. Вроде наступила календарная весна, а снега все еще было по колено. Метель бросала снег в лицо, качала уличные фонари и не давала смотреть по сторонам. Тем не менее, мне интересно было осмотреться по сторонам. На улице народа практически не было. Оно и понятно метель, да и рабочий день. Дважды попадались армейские патрули, проверявшие документы у редких военных. Но это было понятно — рядом на Ленинской площади, находится комендатура гарнизона и здание облвоенкомата. Мороз не отпускал, да так что пришлось останавливаться в подворотне и опускать на шапке уши. Идти было в принципе не далеко, всего пару километров, и мы перебежками старались поскорее добраться до дома Иры. Свернув на Комсомольскую, наконец, смогли отдышаться. Здесь было значительно тише. Пройдя по узкой тропинке мимо десятка домов, мы остановились у низкого деревянного палисадника, за которым стоял покрашенный зеленой краской, небольшой деревянный дом под шиферной крышей и застекленной верандой. За домом в глубине сада из-за покрытых снегом яблонь виделось несколько хозяйственных строений. К дому вела расчищенная дорожка. Ира открыла калитку и пошла вперед.

О чем то, задумавшись, Ира открыла дверь и мы вошли в дом. Что сказать о нем. Обычный такой дом — маленькая прихожая, такая же кухня больше половины которой занимали печь, стол и пара табуреток, зал и две крохотных комнатки, путь куда закрывали цветастые занавески. В доме было тепло и чисто. На окнах в консервных банках цвела герань и еще какие-то цветы. На стене тихо тикали ходики.

— Родители сегодня во вторую смену, придут поздно. Так что придется все делать самим. С печкой справишься? — Снимая верхнюю одежду спросила Ира и получив положительный ответ продолжила. — Она еще не остыла, так, что угля подбрось. Он на веранде там за столом в ведре должен быть. И чайник поставь. А я сейчас, я быстро.

Она исчезла за занавеской в одной из комнат. Что ж приказы не обсуждаются — они выполняются. Вновь разжигать печку не пришлось, угли в ней ало рдели наполняя комнаты теплом. Подсыпав из ведра еще немного угля и поставив греться чайник, сел на стул и стал ждать Иру. На ее быстрое появление даже и не рассчитывал. Женщины они во все времена останутся женщинами. Мне оставалось только смотреть в окно на темнеющее небо, сидеть, наслаждаться теплом, идущем от печки и ждать. Тут занавеска отдернулась, и зал вплыла Ира. Она успела переодеться, снять с себя военную форму и надеть домашний пестрый халат.

— Ну что готово?

— Да, — ответил я.

Ира достала из стола несколько кружек, пивную бутылку с пробкой из газеты, заварник и поднос, сверху покрытый большим белым полотенцем. Под полотенцем оказались пирожки.

— Я вчера вечером была дома, а тут отец привез из деревни от родственников немного продуктов, в том числе и муки вот мы с мамой и состряпали немного. Я хотела завтра принести тебе гостинца, но раз тебя выписали, то мы можем их и дома съесть. Да и с собой в дорогу возьмешь.

Ну что стоишь? Тут в бутылке малиновая настойка. Давай разливай.

— Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. — Хоть Ира и возражала, но я достал из рюкзака консервы. А чего их беречь? Завтра уже буду в Москве, надеюсь, в части найдут, чем покормить своего возможно бывшего командира. Мы сидели, пили терпкое вино и вели тихий неспешный разговор. Свет мы зажигать не стали хватало бликов огня из печки. Мы были так близки, что мне захотелось ее поцеловать...

Очнулись мы, когда кукушка прокуковала восемь раз. Мне надо было срочно бежать на вокзал. Сборы были недолги. Ира в одной ночнушке и на босу ногу металась по кухне, собирая мне с собой пирожки, а я все никак не мог попасть ногой в сапог. Наконец одевшись и быстро простившись с девушкой, рванул со всех ног. Слава богу, что мы заранее договорились, что она меня не будет провожать. Вокзал встретил меня стуком десятков колес, гудками паровозов и тонкими стволами зениток устремленных в небо.

Мой поезд уже стоял на погрузку, но проводник сразу предупредил, что с отправлением будет задержка. В сторону Москвы пропускали литерные воинские эшелоны. Знать бы то так не спешил, а то с девушкой не слишком хорошо получилось. Бросил и даже как следует, не попрощались. Особых переживаний или угрызений совести по поводу случившегося у меня не было. Нормальные взрослые люди с нормальными желаниями и здоровыми инстинктами. Кто его знает, что будет дальше и как все сложится. Дожить бы до Победы, а там разберемся. Да и вообще не зря говорят, что война все спишет. В купе я был один, отдав проводнику билет, я сел на полку и прислонился к стенке купе. Усталость и вялость накатили на меня, и я, несмотря на холод уснул. Уже поздней ночью с опозданием на несколько часов холодный, покачивающийся и постукивающий на стыках рельсов купейный вагон повез меня из Тамбова в Москву к новому этапу моей жизни...

Глава

Из сообщения Совинформбюро:

"В течение 5 марта наши войска вели наступательные бои против немецко-фашистских войск. Противник на отдельных участках фронта пытался контратаками приостановить продвижение наших частей, но, потерпев большой урон в людях и технике, отошёл на запад. Наши войска заняли несколько населённых пунктов"

* * *

* * *

Москва встретила колючим снегом, жутким морозом и усиленным патрулем на перроне. У всех приезжающих бойцы в белых полушубках и с красными повязками на рукаве проверяли документы. Не обошел этой участи и я. Пожилой лейтенант, проверив мои документы, с улыбкой вернул их мне и предупредил, чтобы я их далеко не убирал. Патрули в городе частенько останавливают для проверки документов и особенно за нарушение военной формы одежды.

Ехать в Наркомат или в штаб дивизии было поздно, торчать на холодном вокзале и ждать рассвета тоже не фонтан. Поэтому я решил добраться до квартиры, тем более что троллейбусы пусть и редко, но по Садовому кольцу еще ходили. Ехать мне было недалеко, всего-то десяток остановок до Курского вокзала, а там или на 28 маршруте трамвая, или пешочком до улицы Карла Маркса (Старой Басманной) д. 20 можно минут за пятнадцать дойти. Надеюсь, что ключ от квартиры у домуправа сохранился, а то мой у Татьяны остался.

Пока добирался до дома, продрог окончательно. Шинель почти не грела. Домуправ был на месте и ключ от квартиры у него в шкафчике нашелся. Отпускать меня просто так Иван Григорьевич не стал. Сначала напоил горячим чаем с смородиновым вареньем и сушками. Затем развлек разговором. Его единственный сын в июле ушел в ополчение и воевал, где то на Калининском фронте. Писем от него давно не было, и отец по этому поводу сильно переживал. Боялся, что его сына убили или покалечили. От переживаний Иван Григорьевич сильно похудел и пожелтел. Узнав, что я только из госпиталя, все свое нерастраченное отцовское тепло отдал мне. Расспросил о ранении, о лечении в госпитале. Я рассказал, поделился с ним частью пайка, полученного в госпитале и Ириниными пирожками. Все равно все не съем, а так в дело пойдут, подкрепят хорошего человека.