А будучи мягкой, доверчивой, открытой, да к тому же верящей в подобные глупости — ты не проживёшь долго ни в одном из миров.
— Так ты тоже потеряла семью, — молвил принц.
— Потеряла, — коротко подтвердила я. — А что это за прекрасная Льомдэлль, о которой Дэнимон упомянул на совете?
Я знала, что избрала довольно топорный способ перевести тему, но ответ на заданный вопрос и правда меня живо интересовал.
— Льомдэлль из рода Эльскиар. Эльфийка, первая возлюбленная отца. — Фаник явно понял, что я не желаю откровенничать, и не стал удивляться резкой смене предмета обсуждения. — Она погибла в войне с Тэйрантом. Не желала отсиживаться в безопасной столице, отправилась ухаживать за ранеными в человеческий городок... а в итоге он оказался на линии фронта, и тёмные магией сожгли его дотла. Вместе со всеми жителями. Льомдэлль тогда было всего двадцать два.
Я даже не смогла ничего сказать.
Да, я выбрала свою сторону, но напоминания о том, что когда-то творила эта сторона, меня не радовали.
— Забавно, — задумчиво проговорил Фаник, который, кажется, не ждал моего ответа, — отец два раза не смог спасти тех, кого любит. Как и дядя Эсфор. А ведь они оба так и не совершили эйтлих.
Незнакомое слово заставило меня насторожиться.
— Эйтлих?
— Тебе не рассказывали? Это эльфийский ритуал.
— Что-то вроде блойв брайевур? — я вспомнила обряд, которым когда-то Эсфориэль связал себя с Тэйрантом.
— Да, но эйтлих сильнее. Пожалуй, это самая сильная наша магия. Так-то мы не можем похвастаться особыми способностями творить чудеса, — иронично заметил Фаник. — Эйтлих... как бы объяснить... каждый эльфийский мужчина один раз в жизни может провести ритуал, который навеки свяжет его с любимой женщиной, и этим обрядом он отдаст ей половину своей жизни. Да, его может совершить только мужчина, и только с женщиной, которую он любит всем сердцем — и не как сестру, дочь, мать или друга. При этом женщина может быть как эльфийкой, так и человеком... или вовсе дроу.
Интересно, однако. Эльфы ведь бессмертны. И сколько будет половина от бесконечности?
— Значит, этим ритуалом пользуются, чтобы продлить жизнь своим возлюбленным, если они смертные? — предположила я.
— О, нет. К сожалению, эйтлих не замедляет старение. Так что... если его и проводят со смертными, то те предпочитают покончить с собой, прожив немногим дольше других людей.
Да, думаю, никому не хочется коротать вечность развалиной, гниющей заживо.
— И в чём тогда смысл?
— В том, что этот ритуал может вытащить женщину почти с того света. Как только ты совершаешь его, она... будто рождается заново. Эйтлих исцеляет любое проклятие и излечивает любую рану, и он позволяет тебе вернуть возлюбленную к жизни, когда все остальные средства бессильны... но только в том случае, если ты действительно её любишь и если её сердце ещё бьётся.
— То есть эйтлих совершают, если женщине грозит преждевременная гибель?
— Именно.
Всё интереснее и интереснее. Ну да, Эсфор в Хьярте нашёл свою принцессу уже мёртвой, потому и не мог спасти её; а Хьовфин, видимо, вообще был в другом месте, когда его прекрасная Льомдэлль обратилась пеплом.
Странно только, что Повелитель эльфов не спас жену восемнадцать лет назад, когда она умирала от яда...
И тут внезапное воспоминание заставило меня вскинуть голову:
— А вашу мать, — я постаралась произнести как можно деликатнее, — случайно отравили не лёмуном?
— Лёмуном, — в кивке Фаника не было ни печали, ни удивления. — И потому отец не смог ничего сделать.
Понятно. Тот самый яд, который упоминала Морти, мгновенно останавливающий сердце. И этим выбором отравитель Повелительницы отрезал жертве все шансы выжить, даже чудом. А после такого ненависть Хьовфина к тёмным вполне объяснима: если кто-то дважды лишил тебя любимой...
Однако наш таинственный интриган предусмотрел всё. Такое, пожалуй, заслуживает капельку уважения.
— И сложный ритуал?
— Отнюдь. Не нужно ни рун, ни заклятий, ни крови, одни лишь слова... хотя, наверное, эти слова и можно считать заклятием. — Фаник прикрыл глаза, прежде чем начать цитировать наизусть. — 'Клянусь хранить жизнь твою, душу и сердце, пока не испущу последний вздох. Отдаю тебе моё сердце, мою душу и мою жизнь. Прими мой дар, прими меня, как я принимаю тебя. Мы едины, отныне и навсегда'.
— И всё?
— И поцелуй, конечно, — лукаво закончил принц.
Поцелуй истинной любви. Естественно. Куда же без него.
Выходит, когда я говорила Восхту, что только в книжке героя может оживить волшебная сила любви — я малость погорячилась.
— Значит, ваша мать была похожа на первую возлюбленную Хьовфина? — помолчав, спросила я.
— Похожа. Даже внешне, если не считать цвета волос и глаз. И по характеру тоже. По крайней мере, так говорил дядя Эсфор: что отец при первой же встрече с мамой словно вновь обрёл свою потерянную Дэлль... и его совершенно не смутило, что мама была смертной. Уже месяц спустя он взял её в жёны.
— Судя по всему, эльфы были не слишком этому рады.
— Не слишком. Особенно дом Эльскиар. Отец ведь на тот момент был помолвлен с одной из их рода.
— Да? — я навострила уши. — И с кем же?
— А... леттэ Авэндилль. Но они обручились, когда ей было всего одиннадцать, и разорвали помолвку два года спустя. Отец изначально пошёл на неё от безысходности. Устал выслушивать от подданных намёки на то, что королевству нужен наследник. А маленькая Авэндилль, по всеобщему признанию, росла очень похожей на свою тётю.
— Ту самую Льомдэлль?
— Да. Потому все и надеялись, что она сможет излечить разбитое сердце Повелителя, — сарказм в голосе Фаника был почти неуловим. — А потом в его жизни появилась мама, и отец, недолго думая, расторг брачный договор. Зато маленькую Авэндилль сделали маминой фрейлиной.
В моих мыслях вовсю трезвонил маленький, но очень тревожный колокольчик. Отчётливо вызывая в памяти мои же собственные слова.
...возможно, какая-нибудь эльфийка мечтала убрать её с дороги и занять её место...
— Принц, — осторожно проговорила я, — а вы никогда не думали, что это Эльскиары?..
Я не решилась завершить фразу, но Фаник понял меня и так.
— Убили маму? Да, думал, — спокойно откликнулся он. — Но, если поразмыслить, это ничего бы им не дало. К тому же и дядя Эсфор, и дядя Фрайн говорили, что на том пиру никто из Эльскиаров к маме даже не приближался.
— И её фрейлина?
— Она не в счёт. Авэндилль тогда было девятнадцать. Моя ровесница. Твоя ровесница. Просто ребёнок.
— Девятнадцать — уже не ребёнок. А даже дети бывают очень жестокими.
Фаник долго смотрел на меня; казалось, я могла видеть сомнение, всплеснувшееся на дне его зрачков.
— Но она так... мила. И у мамы была любимицей. Все говорили, что Авэндилль видела в Повелительнице вторую мать, — произнёс он потом. Медленно, будто взвешивая каждое слово. — Пойти на такое чудовищное преступление... зачем?
— А как же жажда короны?
— Их помолвку расторгли. У отца уже были наследники. У него не оставалось ни единой причины снова жениться, да к тому же на ней.
— Вот именно. У него были наследники, — повторила я. — А теперь, когда их нет?
— У отца остался брат.
— Да, но брат — это крайний случай. Правители всегда стараются оставить на престоле сына. Ведь Хьовфин когда-то решился на брак по расчёту... именно потому, что королевству был нужен наследник. И тогда наличие братьев его не остановило.
Принц промолчал.
— К тому же мне видятся в этом не столько соображения чистой выгоды, сколько эмоции. Вы правы, то убийство — чудовищное преступление, и тот, кто его совершил, здорово рисковал, причём не только своей жизнью. За убийством явно стояла скорее страсть, чем холодный расчёт. А девятнадцатилетняя девочка, которая сходит с ума от ревности, как раз могла пойти на такой безумный шаг.
— Когда отец разорвал помолвку, Авэндилль было всего тринадцать. Они с отцом толком не общались, виделись лишь на официальных приёмах. Да и после... она ничем не проявляла, что испытывает к нему какие-то особенные чувства. Не может быть, чтобы она любила его.
— Я могла бы рассказать вам историю о девочке, которая в тринадцать лет влюбилась в своего лучшего друга. И потом годами заставляла себя верить, что продолжает его любить, хотя на самом деле это было совсем не так, — отстранённо заметила я. — Девочки порой бывают... странными. А влюбиться в того, кого совсем не знаешь, ещё проще. Особенно если это прекрасный эльфийский король.
— И та девочка готова была убить ради своего друга? Соперницу? Его любимую женщину, мать его детей?
— Эта девочка — нет. Но когда мы не поделили предмет страсти с избранницей вашего дяди, она столкнула меня в реку с большой высоты, хотя я не умела плавать. А ведь я не назвала бы её плохим человеком. Однако бывают плохие люди... и плохие эльфы, думаю, тоже.
— Даже если на одну безумную секунду предположить, что это правда, Авэндилль достаточно было подождать какую-то сотню лет, и соперница устранилась бы сама собой.
— Если ей двигала страсть, она не могла ждать. Когда ты не прожил ещё и двадцати, сотня — это несколько жизней.
Эльф молчал. Долго молчал.
Потом поднялся на ноги, выпрямившись легко, словно травинка, которую перестал гнуть ветер.
— Я подумаю над твоими доводами. — Он отвернулся. Направился было к выходу, но на полпути оглянулся через плечо, посмотрев на меня с задорным прищуром. — Ты веришь в любовь с первого взгляда, Белая Ведьма?
Святые ёжики. Только не говорите, что он в меня влюбился. Всё равно никогда не поверю. Даже если обычно попаданок наделяют способностью к привороту, меня явно обделили всем, что уготовили остальным.
И нет, я не верю в любовь с первого взгляда. Только со второй шахматной партии.
Но этого я ему, конечно, не скажу.
— А к чему вопрос? — уклончиво уточнила я.
— Просто мысль интересная появилась, — его лукавой улыбкой, наверное, можно было бы растопить ледник. — Если бывает любовь с первого взгляда, то почему не быть дружбе с первого взгляда?
Вот как. Предположим, это уже больше похоже на правду.
И, пожалуй, даже взаимную — пусть мне и самой это кажется безумием.
Но этого я ему, конечно, тоже не скажу.
— Не путайте дружбу и симпатию. Дружба... истинность дружбы... её можно узнать только со временем.
— Но любовь и симпатию тоже легко спутать. И истинность любви тоже можно узнать только со временем.
Интересно, как в одном взгляде одновременно может быть столько смеха и столько серьёзности?
— Мы вообще часто называем любовью что-то другое. Можно быть прекрасными супругами и плохими любовниками. Можно быть прекрасными любовниками и плохими друзьями. А любовь должна включать в себя хотя бы два компонента, и без дружбы, без единения умов и душ, она — фальшивка, не более.
— Тем не менее мы называем это любовью: то, что можно почувствовать с первого взгляда. Тогда почему внезапную симпатию, не связанную с влечением тела, не называть дружбой?
Какое-то время мы смотрели друг на друга, и я подумала, что его глаза не цвета корицы, а цвета... чая. Чёрного, тёплого, терпкого. С чем-нибудь вкусным и ароматным, вроде шоколада — и, наверное, с той самой корицей, которая придаёт перчинку.
Всё, как я люблю.
— Знаете, я ведь помогала Лоду составить план вашего спасения. Как вызволить вас из лап наёмников. И тогда мне не было до вас никакого дела, — неожиданно выговорила я. — Вы для меня были... просто ещё одной фигуркой на доске, вот и всё. Важной фигуркой. Не более. — Я сняла очки и, глядя в сторону, задумчиво протёрла стёкла полами рубашки. — И когда мы вытащили вас из того подвала... мне было, в общем-то, всё равно, выживете вы или нет.
— Твоя честность просто восхитительна, — даже без очков, боковым зрением я увидела, как Фаник насмешливо поклонился. — Но почему-то мне кажется, что за этим должна последовать фраза, начинающаяся со слов 'а теперь'.
— Да. А теперь...
Я медитативно водила батистовой тканью по прямоугольным кусочкам прозрачного пластика. Потом проверила линзы на свет. Убедившись, что вижу на них лишь царапины, немногочисленные и хорошо знакомые, вернула очки на нос.
Всё-таки посмотрела Фанику в глаза.
— Я действительно очень рада, что смогла вас спасти.
Он не ответил. Просто улыбнулся — и, наконец отвернувшись, легко и неслышно сбежал вниз по лестнице, оставив меня смотреть ему вслед.
С внезапной усмешкой.
Эх, Фаник, Фаник... наверное, если б моя история была классической сказочкой про попаданку, именно ты бы и стал моим прекрасным эльфийским принцем. Ведь если б я никогда не встречала Лода, я бы обязательно в тебя влюбилась. Ведь если б прореха дала мне положенные чит-коды, ты бы наверняка мог влюбиться в меня.
И в кои-то веки в моей жизни всё было бы так чудесно, так просто: без мучительных сомнений, без биполярных отношений, без посягательства на чужих возлюбленных...
Однако всё сложилось так, как сложилось. Так, что нам суждено дружить. Пусть даже с первого взгляда.
И, как бы глупо это ни было — я не могу сказать, что мне жаль.
Спустя пару часов я сидела в кресле и наблюдала, как Лод, устроившись на том же самом табурете, делает новый ошейник. Взамен того, что раскололся на Машке.
Рассказывая ему о том, что узнала от эльфийского принца.
— Ты ведь это и имел в виду? — вкратце изложив историю Авэндилль, подытожила я. — Когда спрашивал, что я думаю про убийство Повелительницы? Говорил, что когда-нибудь расскажешь мне про ситуацию при эльфийском дворе... и тогда я пойму, за что ты сказал мне 'спасибо'.
Лод ответил не сразу. Он неторопливо вёл кончиками пальцев по металлическому кольцу, и под его ладонью на серебре проступала насечка тонкой рунной вязи; губы колдуна не двигались, однако я знала, что про себя он проговаривает магическую формулу.
Мне не хотелось его отвлекать, но он сам сказал, что мой рассказ его нисколько не отвлечёт.
— Да. Это я и имел в виду, — произнёс Лод, когда рунная цепочка замкнулась, обвив весь ошейник по кругу, словно уроборос. — Теперь ты понимаешь, насколько близкой к истине была твоя слепая догадка.
— Но почему светлые не додумались до того же, что я угадала вслепую?
— Они и не пытались думать. Никто, кроме Эсфориэля... и его юных воспитанников. Но даже они не заподозрили Авэндилль, и вообще предпочитали держать свои мысли при себе. — Лод повертел ошейник в руках. — Для всех Повелительницу отравили тёмные. Это же очевидно. В отличие от мысли, что убийца — маленькая девочка из знатнейшего дома, невинное светлое создание, присягавшее ей на верность.
— Не такая уж и маленькая.
— По эльфийским меркам в девятнадцать ты — ребёнок, едва покинувший колыбель. А по законам любого народа убить Повелителя или его супругу значит навлечь вечное проклятие богов и на себя, и на весь свой род. Даже у людей немногие решались на такое... а у эльфов я, пожалуй, не припомню ни единого случая.
— То есть никому просто в голову не могло прийти, что эта Авэндилль решит проблему с соперницей таким способом?
