Риджийский гамбит. Интегрировать свет

ИНТЕГРИРОВАТЬ — объединить какие-либо части в единое целое (книжн.); сплотить, объединить политические, экономические, государственные и общественные структуры в рамках региона, страны, мира (полит.); сохранив культурные индивидуальности, присущие разным группам, объединить их в одно общество на иных основаниях (этнолог.); найти интеграл (матем.).

Перефразируя словари

ИНТЕГРИРОВАТЬ СВЕТ

...ни во что не веря и никому,

И, случайных встречных огнём слепя,

Догореть дотла и упасть во тьму

До того, как тьма упадёт в тебя...

Светлана Ос

* * *

Иногда почти невозможно заметить, как твоё запястье обвивает нить кукловода. Распознать момент, когда твоя жизнь перестаёт принадлежать тебе — и решения, которые ты считаешь своими, оказываются давно придуманными за тебя.

Чаще всего в роли кукловодов выступают боги. Если смотреть на то, что творится вокруг, боги очень любят поиграть. Разыгрывать кровавые представления, мучая своих марионеток. Ведь трагедии наблюдать куда интереснее, чем светлые и добрые истории со счастливым концом. Без драм, без конфликтов. Боги всемогущи — и, будь на то их воля, наверняка бы не допустили, чтобы в мире появилось зло. Чтобы в нём лилась кровь. Чтобы в нём случались убийства, эпидемии, катастрофы... и войны.

И виноваты ли тогда те, кто в этих представлениях выступает на стороне зла? Если таким образом они развлекают богов? Ведь в хороших трагедиях без злодеев никак не обойтись.

Вот о чём думал тэлья Фрайндин из рода Бьортреас, младший брат Повелителя эльфов, когда устал от долгого ожидания и присел на камень, покрытый бархатом зелёного мха.

Лучи ясного дня, просачиваясь сквозь кружево золотой кроны дерева-дворца, заливали цветочные поляны солнечной карамелью. Дворцовый сад эльфов окончательно пробудился ото сна, и птичьи трели вплетались в журчание фонтанов. Синие, как зимняя полночь, глаза эльфа задумчиво скользили по яркой зелени кустов и деревьев, окружавших тенистую мраморную дорожку, но мысли его были далеко.

Посланцы тёмных. Как давно они с братом не видели Детей Луны... Наследница Тэйранта приходила только сегодня утром — а кажется, будто уже месяц миновал.

Взгляд Фрайна застыл на самом обычном древесном листе, ничем не отличающихся от прочих; и видел он вовсе не то, на что смотрел.

Память. Забавная штука. И со временем начинает выкидывать странные вещи. То, что было очень давно, не оставляет в покое, будто случилось вчера, зато многое из того, что произошло совсем недавно, отступает на второй план. Все века твоей долгой жизни... нет, они не давили непосильным грузом, как почему-то считали люди. После первой сотни лет, откровенно говоря, жить становится всё легче и легче. В какой-то момент ты просто перестаёшь замечать, как с молниеносной быстротой мелькают дни, сменяя друг друга — и вот для тебя уже не имеет значения, пять лет прошло или пятьдесят. Вещи, казавшиеся такими важными в юности, с годами совершенно перестают волновать. И отмеренную тебе роль играешь, уже не замечая.

Все они здесь, при дворе, играют свои роли. И ему досталась далеко не худшая. Ведь всем им — трём эльфийским принцам, сынам рода Бьортреас — пришлось тяжело. Каждому по-своему.

Фрайн подумал о братьях. Сначала о старшем, а потом и о среднем: которого защитила от гнева Хьовфина вечная тьма под горами дроу.

Помрачнел.

Война неизбежна. Очередное кровавое представление на потеху богам, которое, должно быть, сорвет у них бурю рукоплесканий. Как бы ни старался Эсфор, что бы ни пытался сделать, его не предотвратить. Уже нет.

Но...

— Заскучал? — мелодичный голосок вплёлся в переливы птичьего пения.

Эльф моргнул, возвращаясь в реальность, и перевёл взгляд на девушку, стоявшую рядом с камнем.

Длинные кудри струились по её спине шёлковым плащом цвета осени и огня. Глаза сияли летней зеленью, яркой и тёплой, как листва деревьев в эльфийском саду. Она сменила платье — должно быть, на это и потребовался час. Лучший эфнийский шёлк, тонкий и прочный, облегал её, как вторая кожа: казалось, девушка облачена в наряд из искристой воды, непрозрачной и зеленоватой. Тут и целомудренный закрытый покрой не спасал.

Впрочем, Мэрис любила откровенные наряды. Как и шокировать ими окружающих.

Ещё одна черта, разительно отличающая её от уроженок Риджии.

— Ты меня так разглядываешь, что паниковать тянет, — хмыкнула девушка, когда Фрайн помедлил с ответом; на риджийском она говорила безупречно. — На мне вроде комиксов не нарисовано.

— От подобной красоты трудно оторвать глаз. — Эльф поднялся с камня.

— Нет уж, не надо от меня ничего отрывать. Мне оба глаза дороги как память.

Пару секунд Фрайн просто смотрел на её улыбку, почти истекающую иронией. Потом улыбнулся в ответ.

— Ха, — произнёс он. — У тебя блестящее чувство юмора.

Та, которую здесь называли Мэрис, только плечами пожала — будто с лёгким пренебрежением.

— Ты в порядке? После... того, что случилось? — Фрайн попытался обнять девушку за плечи, но та шлёпнула его по рукам.

— Конечно, в порядке! У меня нервы, как у Терминатора! А уж из-за Белоснежки психовать я тем более не собираюсь! — она погрозила эльфу тонким пальчиком. — И это ещё не повод меня лапать!

Его губы тронула лёгкая усмешка:

— Я так тебе противен, Мэрисуэль?

Волосы эльфа — прямые, свободно отпущенные до плеч, — казалось, мерцали лёгким золотым сиянием. Дневной свет, соскальзывая с королевского венца, скатывался по высокому чистому лбу и тонул в тёмной глубине глаз, выделявшихся на бледном лице, молодом и прекрасном.

В синих с серебром одеждах, расшитых лиственными узорами, Фрайн зачаровывал и очаровывал — как солнечный, кристально ясный день на поляне в заснеженном лесу, где каждая снежинка искрится крохотным бриллиантом.

— Я уже говорила, — девушка заговорила, пожалуй, слишком торопливо, — мне нужно больше времени, чтобы разобраться, что я чувствую! Мы с тобой меньше двух недель знакомы. Я, может, до сих пор в другого влюблена. А один поцелуй по пьяни ещё ничего не значит!

— Я представил тебя брату. Как свою невесту. И ты согласилась на...

— Это ещё не значит, что я немедленно прыгну к тебе в постель! Я понимаю, конечно, что ты к этому привык, прекрасный эльфийский принц и всё такое! Но не на ту напал! Русские девушки так просто не сдаются! — Мэрис горделиво тряхнула головой. — Давай-ка ещё раз проясним ситуацию. Вернуть меня в Россию невозможно. Жить мне негде. Я хочу и могу помочь эльфам победить дроу. Я нужна тебе, ты нужен мне. И только поэтому — только! — мы разыгрываем влюблённую парочку. Чтобы у других эльфов вопросов не возникало, что я делаю во дворце. А вздумаешь руки тянуть, куда не надо, ночью отправлю в твои покои Лапочку! Вот с ней и будешь спать.

Фрайн долго разглядывал её. Просто разглядывал, не моргая, лишь чуть сощурив тёмные ресницы.

Потом задумчиво склонил голову:

— Ты очень необычная девушка, Мэрисуэль.

— Капитан Очевидность спешит на помощь! — саркастично пропела та. — Если б я делала зарубку на стене каждый раз, когда местные мне это говорят...

— Нет. Не из-за твоего исключительного Дара. И не потому, что на тебя не действуют эльфийские чары. И не потому, что тебя слушаются демонические кони. Просто для тебя мой титул, мой возраст, моё положение... лишь пустой звук. И для меня это очень необычно. — Фрайн отступил на шаг. — Хотя бы в прогулке по саду мне не откажешь?

Мэрис — бывшая Машка — милостиво кивнула.

— И не называй меня 'Мэрисуэль'! — фыркнула девушка, когда они бок о бок направились вглубь сада, неторопливо вышагивая по мраморным дорожкам. — На 'Мэрис' я ещё согласна, но не на это! Почему местные вообще придумали мне эту дурацкую кличку?

— Это имя. Женское. В Риджии одно из самых распространённых. Оно замечательно складывается из твоего собственного имени... и первых букв имени твоего рода.

— Суслова — это не 'имя моего рода', а фамилия! Фа-ми-ли-я! Тебя же в детстве из люльки не роняли, неужели так сложно семь буковок запомнить?

— В переводе с гамалльского 'Мэрисуэль' означает 'особенная и загадочная'. — Фрайн, казалось, не обратил на её слова особого внимания. — И тебе подходит как нельзя лучше. Отчего же тебе не нравится?

— Так... напоминает кое-что. В нашем мире — не слишком лестное.

Навстречу им прошла, ступая легко и неслышно, одна из бывших фрейлин покойной Повелительницы: хрупкая, тоненькая эльфийка в зелёном с золотом платье. Длинная юбка и рукава, расшитые лилиями, шелестели по светлому мрамору следом за ней. Увидев Фрайна, она замерла и отступила в сторону, склонив голову; солнечные, слегка вьющиеся волосы её скрыли юное лицо и глаза, смеющиеся небесной лазурью. Брат Повелителя эльфов кивнул ей в знак приветствия.

— Как твои уроки магии? — поинтересовался Фрайн, вновь повернувшись к своей избраннице.

— Отлично. Кроук нарадоваться не может. Вчера работали над защитными чарами. — Мэрис самодовольно улыбнулась, удостоив эльфийку разве что беглым взглядом. — И я его попросила показать мне разные проклятия. Там есть такие опасные! И у меня пока все с первого раза получались! Мы, правда, только начали, но вот когда я снова встречусь с дроу... и с Белоснежкой...

Парочка удалялась вглубь сада, пёстрого, радостного и безмятежного — а эльфийка в платье, расшитом золотыми лилиями, следила, как они уходят. Выпрямившись, цепко и пристально. Следила, пока звонкий голосок Мэрис не стих вдали, окончательно смешавшись с птичьими трелями и журчанием фонтанов.

Лишь тогда бывшая фрейлина развернулась и продолжила свой путь к высоким двустворчатым дверям, служившим входом во дворец.

Стражи учтиво поприветствовали её, и она улыбнулась им в ответ. Ступила в древесный дворец, сплетённый из сонма тонких золотых лоз. Приветливо кивая встречным, начала восхождение по паутине дворцовых лестниц — до своих покоев, расположенных почти под самой крышей-кроной.

Дорога заняла у неё немало времени. Человек после такого подъёма был бы изнурён, но не одна из Детей Солнца, быстрых и легконогих. Впрочем, войдя в комнату, обставленную простой деревянной мебелью, эльфийка всё же предпочла присесть: в кресло у окна, за которым шелестела листва.

Комната была небольшой, с высоким потолком, и выдержана в тех же золотых тонах, что и весь дворец. Какое-то время её владелица смотрела на осколки ясного неба, видневшиеся в просветах золотой кроны, напоминая о витражах. Затем, не вставая, взяла с туалетного столика маленькую костяную шкатулку и положила к себе на колени.

Когда она откинула резную крышку, украшения отразили свет тысячью драгоценных граней, разбив на разноцветные переливы.

Эльфийка задумчиво перебирала ценные безделушки, пока не нашла то, что искала: тяжёлый серебряный перстень с малахитом. Камень был крупный, круглой огранки, с бирюзовыми разводами. Красивый.

Хозяйка комнаты долго рассматривала кольцо, положив на ладонь. Потом надела себе на палец. Коснулась камня другой рукой, надавила — и тот повернулся.

На обратной стороне его была короткая игла.

Эльфийка дотронулась до неё. Легко, почти нежно. Без опаски. Теперь-то на ней не осталось ни капли яда: уж об этом она позаботилась. Откровенно сказать, от перстня тоже следовало бы избавиться, но она не смогла. Ей так нравилось иногда смотреть на него... вспоминая застывший взгляд зарвавшейся смертной девки, посмевшей отобрать у неё Хьовфина.

Простительная слабость. Что значит одна-единственная улика в идеальном преступлении, которое никто не собирается расследовать? Ведь всё и так было ясно, и в итоге все получили то, что хотели. Она — вакантное место рядом с возлюбленным Повелителем. Её народ — ту войну, на которую им давно следовало решиться. Как ни крути, она сделала благое дело. И ради этого стоило пожертвовать одной ничтожной человечкой, которая всё равно умерла бы каких-то лет пятьдесят-шестьдесят спустя.

Правда, за восемнадцать лет Хьовфин так и не решился избрать новую Повелительницу. Но теперь, когда оба его сына наверняка уже мертвы... их гибель должна подтолкнуть события в нужном направлении.

А ведь их лица были так похожи на то, другое, которое она ненавидела...

Фрейлина покойной Повелительницы эльфов повернула камень обратно: скрыв иглу, призванную нести смерть. Стащила перстень с пальца. Сжала в кулаке маленькую вещичку, почти уже развязавшую большую войну.

Улыбнулась.

Свет одолеет тьму. А Хьовфин из рода Бьортреас будет принадлежать ей. Рано или поздно. И теперь торопить события она не собиралась.

Ведь она ждала этого очень, очень долго.

И ещё подождёт — столько, сколько потребуется.

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ШАХ КРИСТАЭЛЬ

(*прим.: отсылка к знаменитой шахматной задаче 'Мат Диларам'. Диларам — жена арабского визиря, который однажды едва не проиграл её в шахматы; но Диларам помогла мужу выпутаться из безвыходного положения и победить в той партии)

Всё получилось, пожалуй, даже слишком просто.

А началось всё с того, что милая светловолосая девушка, рыдая от ужаса, забарабанила кулачками в дверь. Самую обычную деревянную дверь. Самого обычного домика, невысокого и беленого, что приткнулся в одном из переулочков Тьядри.

— Откройте! — громко всхлипнув, тоненько взмолилась девушка. — Откройте, пожалуйста! Кто-нибудь! Где я? Как я тут оказалась?

Внимать её отчаянным призывам оказалось некому: местное время давно перевалило за час, и на Земле это равнялось бы трём ночи. Маленький городок, похожий на ожившую иллюстрацию из книги сказок, спал, и улицы его пустовали. Особенно здесь, на окраине — в тёмном переулке, далеком от таверн, борделей и других мест для ночных развлечений.

Обитатели этого дома, однако, не спали — свет пробивался даже сквозь плотные портьеры, которыми занавесили окна. А за окном, ближайшем к двери, портьеры и вовсе странно подрагивали: будто кто-то, стоя за ними, сквозь незаметную щёлочку вглядывался в незваную гостью, плакавшую на крыльце.

Однако за дверью молчали. Долго.

Слишком долго.

— По... пожалуйста, — девушка медленно сползла на колени, скользя ладонями по тёмному дереву, царапая его ногтями, — это все сон, страшный сон, это ненастоящий город, такого не бывает, я... я домой хочу-у...

Когда девушка, согнувшись пополам, закрыла лицо руками, дверь всё же приоткрылась — и мужчина, потянувший её на себя, застыл за порогом.

— Что стряслось, девочка?

Он был рослым, подтянутым, черноволосым. В простых тёмных штанах и рубашке — тоже тёмной. Голос его звучал ласково, зато взгляд, каким он смотрел на незваную гостью сверху вниз, колол холодом.

— Я... — девушка с надеждой вскинула голову, и свет влажными отблесками заплясал в её глазах, голубых и наивных, — где я? Что произошло? Вы поможете мне? — она молитвенно сложила ладошки. — Я... я просто возвращалась домой, а потом вдруг оказалась тут, но... это не мой дом, не мой город, таких городов не бывает, они же есть только в книжках! Вы знаете, что со мной случилось? Как мне вернуться обратно?

Взгляд мужчины скользнул по её нежному сердцевидному личику, обрамлённому каскадом светлых локонов. Потом — ниже: по шелковому шарфу, плотно обмотавшему тонкую шейку, чёрной футболке с ярким рисунком, туго обтянувшей пышную грудь, и джинсам, которые пачкались о гранитное крыльцо.

Потом он оглянулся через плечо. Вполголоса бросил 'да, она из другого мира' — явно обращаясь к другим обитателям дома, которые предпочли следить за происходящим издали.

Ответом ему послужил приглушенный смешок.

И фраза 'пригласи её'.

— Ты в Риджии. В королевстве людей. — Мужчина распахнул дверь шире. — Ты попала в другой мир.

— В другой мир? — девушка нервно дёрнулась. — Но... этого не может...

— Нет, это может быть. И ты не первая в это вляпалась. Но на пороге такие разговоры не ведут. — Хозяин дома протянул руку незваной гостье. — Мы с друзьями будем рады помочь... останься у нас до утра, выспись и отдохни. А утром, значит, расскажем тебе всё, что захочешь узнать.

— Правда? — девушка, облегченно выдохнув, приняла ладонь гостеприимного незнакомца. — Спасибо!

— Не стоит. — Мужчина улыбнулся, тонко и саркастично. — Ты можешь войти.

Дверной порог полыхнул легким, мгновенным, почти незаметным серебристым сиянием, и девушка настороженно замерла:

— Что это было?

— А, не обращай внимания. Охранная магия.

— Магия? Здесь существует магия?..

— Здесь много чего существует. Так ты идёшь или нет?

Девушка, смиренно кивнув, переступила порог.

Дверь закрылась.

В щель между этой самой дверью и косяком вдруг прорезался розовый, ослепительный яркий свет, послышался отзвук короткого, тут же оборвавшегося вопля — и свет померк.

Дверь открылась.

— Чисто, — выкрикнула Криста, сжимая в руках цветочный лук, глядя на крышу соседнего дома: прямо туда, где скрывалась наша троица. — Быстрее, пожалуйста!

Что ж, представление увенчалось успехом.

Как я и думала.

Я ощутила движение, совсем рядом с моим лицом — Лод махнул рукой, снимая чары невидимости.

— Идём. — Колдун взял меня за руку ещё прежде, чем его очертания проявились из ясного ночного воздуха.

Дэнимон спрыгнул первым — легко и непринужденно, приземлившись на обе ноги, мигом выпрямившись, — и тут же рванул к Кристе. Лод шагнул вниз следом, увлекая меня за собой, и спустя мгновения мягкого неторопливого полёта мы коснулись ногами брусчатки.

Криста, стоя за порогом чужого дома, уже протянула руку эльфийскому принцу.

— Ты можешь войти, — молвила она на риджийском, когда их пальцы соприкоснулись.

Дверной косяк вновь полыхнул серебристой вспышкой, защитные чары приняли нового гостя — и Дэнимон шагнул внутрь, чтобы одарить невесту торопливым поцелуем.

— Ты вроде говорила, что в институт не поступила? — поинтересовалась я у бывшей сокамерницы, следом за Лодом взбегая на гранитное крыльцо. — Ты явно выбрала не тот профиль. Театралки в твоём лице точно многое потеряли.

Криста фыркнула, скрывая смущение. Лук в её руке светился мягким зеленоватым сиянием: длинная изогнутая древесная ветвь, живая, с нежной корой цвета корицы, на обоих концах пушившаяся листьями. Тетивой служил тончайший лучик зеленоватого света, а древко обвивала розовая лоза, усыпанная мелкими цветами.

Убийственная красота.

Лод уже протягивал руку, ожидая приглашения.

— Ты можешь войти, — повторила Криста, сжав ладонь колдуна в своей. Моя одежда бывшей сокамернице была явно не по размеру: футболка едва прикрывает живот, пуговица на джинсах, казалось, отскочит в любой момент. Серебряный ошейник надежно спрятался под шарфом.

Я приняла приглашение последней, перешагнув порог, когда Лод уже защёлкивал серебряные кольца на шеях обитателей дома. Все трое наёмников лежали ничком, сладко похрапывая, щедро осыпанные розовыми лепестками, мерцавшими в полутьме широкого коридора.

Лук Кристы не убивал, а усыплял. Нет, убить тоже мог, как сказал Лод — при должном желании и концентрации, — но Криста до этого пока не доросла. И я сомневалась, что когда-нибудь дорастёт.

Наверное, оно и лучшему. В этом мире должны жить не только тёмные драконы, но и невинные цветочные феи.

Я долго вглядывалась в лицо красномордого усатого толстяка, мучительно пытаясь понять, откуда я его знаю — и с удивлением осознала: это его мы с Лодом встретили в дверях гостевого дома 'Чёрная кошка'. В день, когда пленили Навинию.

Значит, клещи вокруг принцессы и её спутников смыкались уже тогда... что ж, логично.

Дэнимон стремительно прошёл куда-то вглубь дома, обнажив меч, держа его в опущенной руке. Искал того, за кем мы сюда пришли. Криста побежала следом, но я подозревала, что их поиски не увенчаются успехом — вряд ли всё могло быть так просто.

Впрочем, мешать парочке не собиралась.

— Вот так. — Лод удовлетворённо выпрямился. Посмотрел на меня, и улыбка в его глазах послужила мне даже большей наградой, чем последующие слова. — Спасибо за прекрасный план.

Всё-таки эффект неожиданности — великая вещь. Пусть Криста невероятно сильная магичка, а волшебный лук перезаряжался сам, позволяя стрелять почти с быстротой пистолета... но, будь наёмники готовы к нападению, схватка не была бы настолько лёгкой.

— Не за что. — Я посмотрела на лица наёмников, такие безмятежные во сне. — А теперь давай выясним, где принц Фаник.

И память снова вернула меня в сегодняшнее утро: которое сейчас казалось таким далёким, будто переговоры со светлыми состоялись минимум месяц назад.

...крепко сжав руку Лода, я поднялась на ноги. Оглядела гостиную, всё ещё представлявшую собой немую сцену: Криста, Дэнимон и Навиния растерянно переглядываются, Алья, нехорошо щурясь, созерцает стену напротив, а Морти и Восхт смотрят на нас с Лодом — точно ожидая руководства к действию.

И, как выяснилось, ожидания их были не напрасными.

— Принц, — мягко произнёс Лод, разорвав наше рукопожатие, повернувшись к столу, за которым сидели пленники, — я понимаю, что меньше всего на свете вы хотите сотрудничать с нами. Но сейчас помочь мне в ваших же интересах.

Дэн вскинул голову:

— Помочь вам?..

— Ваш брат. Принц Фаникэйл. Я хочу найти его не меньше, чем вы.

— Фаник... — Дэн моргнул. Потом вскочил — видимо, только сейчас осознав всё, что услышал за время переговоров. — Фаник! Что с ним? Где он?

— Мы знаем не больше вашего. Наши посланцы сказали правду, последний раз мы видели его в Тьядри. Как и принцесса. — Лод перевёл взгляд на Навинию. — Когда вы погнались за мной, вы оставили Фаникэйла в гостевом доме, велев ждать вашего возвращения. Верно?

Та только кивнула.

— Я надеялся, что принц довольно быстро поймёт, что вы не вернётесь. Или и вовсе решит не ждать, а сразу найдёт возможность связаться с отцом... позвать на помощь и заодно передать моё послание. Он ведь благоразумный юноша.

В паузе, последовавшей за этими словами колдуна, прозвучало немое 'в отличие от вас'. И, похоже, Навиния расслышала это не хуже меня.

Во всяком случае, иной причины высокомерно вздергивать носик у неё вроде не было.

— И куда он пропал? — продолжил Лод. — Наши шпионы не могли присматривать за ним постоянно, и с того дня они его не видели. Я предположил, что Фаник поспешил отправиться домой: скорее всего, прибег к услугам колдуна, чтобы переместиться туда мгновенно. Однако он просто исчез. — Колдун нахмурился. — Эльфы искали его и не нашли. А ведь на обоих принцев наложили следящие чары, которые не рассеются даже с их смертью. Верно?

Дэнимон кивнул, и я вспомнила фразу, некогда брошенную Навинией. Про некий 'маячок' принца, который должен был действовать безотказно... но под горами дроу явно не работал. Видимо, Повелитель Хьовфин позаботился о том, чтобы он мог разыскать сыновей всегда и везде.

Эдакий местный аналог чипирования.

Но ведь горы дроу, как когда-то мне любезно сообщила Криста, зачарованы. И наверняка они пресекали сигналы 'маячка' так же, как не давали Кристе ментально связаться с Дэнимоном. А когда маячок Фаника, как и Дэна, оказался 'вне зоны действия сети' — со стороны эльфов вполне логично было предположить, что обоих принцев пленили тёмные.

Значит, Фаник не просто свалился больным на каком-нибудь постоялом дворе. И даже не попался разбойникам с большой дороги, если таковые ещё не совсем перевелись стараниями Навинии. Нет, принца похитили, и сделал это кто-то, в чьей власти скрыть его мощной магией. Такой же мощной, как та, что охраняла подгорное королевство Детей Луны.

И тогда...

— Мы обязаны разыскать вашего брата, — сказал Лод. — И как можно скорее.

— А вам-то это зачем? — презрительно бросила Навиния. — Вам ведь на руку, что одним светлым принцем стало меньше, и теперь осталось только Дэна убить.

Лод с интересом сощурился:

— Убить?..

— Ваша затея провалилась. Светлые отказались выполнять ваши требования. В таком случае от заложников, знаете ли, принято избавляться. — Навиния выпрямилась, царственная и холодная. — И что будете делать теперь? Казните нас сразу? Или воспользуетесь любезной подсказкой Хьовфина и пришлёте нашим подданным по кусочкам?

А ведь она не боится. Ни капельки. В каждом её жесте, в каждом её слове сквозило высокомерие, презрение — но только не страх.

И в этот миг я, пожалуй, ощутила к принцессе некое подобие уважения.

Мало кто не ощутит страха, озвучивая свой смертный приговор.

— Принцесса, если бы мы собирались вас убить, мы бы уже сделали это. Десять раз, — устало изрёк Алья; Навиния оглянулась на него, но Повелитель дроу смотрел на Лода. — Мальчишку надо найти. Кто бы ни был виновен в его пропаже, он обладает невероятной силой, раз смог спрятаться от светлых, и явно хотел подставить дроу. И тогда...

— ...он мог стоять за тем, что случилось восемнадцать лет назад.

Я выпалила это, не задумываясь — и, лишь закончив фразу, осознала: мы с Лодом произнесли её вместе.

Да. Всё вдруг вставало на свои места. Восемнадцать лет назад загадочный некто отравил Повелительницу эльфов, помешав светлым и тёмным заключить мир. Теперь загадочный некто заставил исчезнуть принца, который нёс светлым весть о новых переговорах — сведя успех этих самых переговоров к нулю.

Это не могло быть простым совпадением.

Мы с Лодом не ошиблись. Таинственный кукловод, настойчиво пытающийся развязать новую войну, существует. И теперь он снова заявил о себе.

Надеюсь, что это станет его ошибкой.

Я поймала взгляд Лода, в котором сиял тот же азарт, что захлёстывал меня. Мой единомышленник, мой бесценный союзник, моё отражение из зазеркалья, с которым мы даже думаем в унисон...

А потом я заметила, что на нас смотрит Морти — и торопливо опустила глаза.

Я не отступила подальше от Лода лишь потому, что понимала: это будет выглядеть куда подозрительнее, чем невинный обмен взглядами.

— Вы не сможете его найти, — произнёс Дэнимон, тихо и безнадёжно. — Если его маячок... и даже отец...

Он осёкся. Видимо, слишком большого труда стоило выговорить последнее слово.

Бедный, бедный принц. Видимо, в ближайшее время не только мне предстоит переосмыслить своё видение мира. Навиния вон и вовсе сидит, забыв сомкнуть губы; впрочем, ей это даже идёт — многие девушки с открытым ртом смотрелись бы глупо, но не Повелительница людей.

Или стоит называть её 'бывшей Повелительницей'?..

— О, принц. — Лод улыбнулся широкой белозубой улыбкой. — Есть некоторые преимущества в том, чтобы быть тёмным... и наследником Ильхта Миркрихэйра, — протянув руку в сторону, колдун извлёк из воздуха до боли знакомый кинжал с костяной рукояткой. — Единокровный брат? Проще было бы найти лишь вашего близнеца. Но мне потребуется немного вашей крови.

Дэнимон безропотно протянул руку:

— Если это поможет отыскать Фаника, берите, сколько нужно.

— Кровавая магия? — брезгливо осведомился Восхт, когда Лод надрезал принцу внутреннюю сторону ладони.

— Как я понимаю, у светлых она не в чести? — иронично откликнулся придворный колдун тёмных.

— Если бы кто-то из моих одноклассников по Форсивской школе попытался достать хоть один трактат по ней, он вылетел бы в тот же день, как учителя прознали об этом.

— Должно быть, это славно приучало учеников к скрытности и осторожности. — Повернув кинжал лезвием плашмя, Лод провел им по ране: так, чтобы вся стальная поверхность окрасилась кровавым багрянцем. — Это могущественная магия.

— И опасная.

— Лишь для тех, кто не в силах с ней совладать. Не наследнику Ильхта бояться её. — Лод поднял кинжал на уровень глаз, и на сей раз он помянул своего предка без стыда или горечи. — А теперь попрошу тишины.

Я, как и все, следила за движениями его пальцев, выверенными и изящными, размашисто и уверенно плетущими рунные кружева. Сощурив ресницы, Лод всматривался в окровавленный металл, словно в зеркало, и я знала — он видит в стальной глади что-то, доступное ему одному.

А потом колдун резко опустил руки:

— Фаникэйл в Тьядри.

— В Тьядри? — недоверчиво переспросила Навиния. — Всё ещё?

— Он жив? — Дэнимон порывисто подался вперёд.

— Да, жив. Ничего точнее сказать не могу. Но теперь я знаю, где его держат, — отложив кинжал на край стола, Лод посмотрел на Морти. — Меняемся кольцами.

— Сейчас? — принцесса расширила глаза. — Ты что, собрался...

— ...в Тьядри, разведать обстановку. Если всё так, как я думаю, у нас каждый час на счету. — Колдун, стянув с пальца управляющее кольцо, протянул его возлюбленной. — И я надеюсь, что вы с Альей меня подстрахуете.

Морти безмолвно сняла украшение со своей руки.

— Будь осторожен, — вложив кольцо в ладонь Лода, она сопроводила слова коротким поцелуем.

— Я всегда осторожен. — Колдун оглядел четвёрку пленников. — Пока мы не решили, что делать дальше, советую вам вернуться в свои покои. Вам есть, что обсудить в приватной обстановке.

Дэн без лишних слов взял за руку Кристу, всё это время сидевшую тихой мышкой, и повёл к двери. Восхт заторопился следом. Последней совету последовала Навиния — неторопливо поднялась и, придерживая длинную юбку смуглыми пальчиками, прошествовала к двери; я сильно подозревала, что за маской невозмутимости принцесса прячет бесконечную озадаченность.

Я бы на её месте тоже недоумевала, почему я до сих пор жива.

— Ты уверен, что справишься один? — спросил Алья, когда щелчок замка оповестил, что в гостиной мы остались вчетвером.

— Для разведки вполне достаточно. — Лод, скинув с себя мантию, повесил её на спинку стула. — Чем больше отряд, тем больше вероятность, что его заметят. Тебе ли не знать.

Я следила, как Лод взмахом руки заставляет исчезнуть тёмное знамя — оно так и лежало на полу, там же, где я его выронила. Потом достаёт из воздуха потрёпанную кожаную куртку и знакомый дорожный плащ. Одевшись, призывает в ладонь маленькие костяные ножны, чтобы убрать кинжал в них.

И осознание того, что произошло, подкатило к щекам волной горечи и стыда.

— Простите меня, — едва слышно произнесла я.

Трое тёмных посмотрели на меня. Долгими, недоумёнными взглядами.

— Если бы Машка не увидела меня... и так не взбесилась...

Я опустила глаза, уставившись на ковер: от моей крови, заливавшей его вчера, теперь не осталось и следа.

Если честно, я сама не ожидала такой агрессии со стороны Сусликовой. Думала, она способна лишь на мелкие пакости... но испепелить меня? Сходу, при всех? Хотя да, светлые бы Машке только спасибо сказали — за то, что убила мерзких посланцев тёмных сил. Исполнила святой долг Избранной.

Кто бы мог подумать, что Сусликова так сильно меня ненавидит? Кто бы мог подумать, что она попытается меня убить, без сомнений, без раздумий?

Кто может предположить, на что способны люди, которых мы вроде бы хорошо знаем — если всего-навсего дать им средства и возможность для того, чтобы удовлетворить свои тёмные желания, оставшись безнаказанным...

— Если бы не я... может, вам бы ещё удалось договориться с эльфами. Но эта девушка... которая была с братом Хьовфина, которая напала на нас — она моя... знакомая, мы с ней не ладили, и...

— ...она упала в реку вместе с тобой, и ей достались те силы, которые должны были достаться тебе. Помимо тех, что предназначались ей. А теперь она хочет отомстить тебе за былые обиды, — закончил Лод, сунув кинжал в задний карман брюк. — Знаю. И я рад, что головоломка наконец сошлась.

Я невольно вскинула голову.

— Ты... знал?

— Я же говорил, что у меня есть догадки, почему ты отличаешься от других людей из вашего мира? Я ведь просматривал твои воспоминания. О том, как ты попала в Риджию. — Лод покрутил на пальце кольцо: почти точная копия того, что украшало мою руку. — Я видел вашу ссору. Я предполагал, что ты попала сюда не одна. И поручил иллюранди узнать что-нибудь о второй девушке... но, видимо, Фрайндин нашёл её либо сразу по прибытии, либо почти сразу, и хорошо спрятал. Потому я и не мог с уверенностью сказать, верна моя догадка или нет.

— Не вини себя. — Я вздрогнула, когда Морти легко и ободряюще коснулась моего плеча. — Ты тут ни при чём. Повелителя было не переубедить, ты сама видела это. Трудно договориться с тем, кто считает вас убийцами его жены и сына.

— А потому мальчишка нужен нам живым, Лод, — подвёл черту Алья. — И здоровым. По возможности.

— Сделаю всё, что в моих силах. — Колдун, склонив голову, отвернулся. — Возвращайся в лабораторию, Снезжана. Еду тебе принесут.

Покорно кивнув, я проследила, как Лод в сопровождении двух дроу идёт к лестнице, ведущей вниз — и направилась к той, что вела наверх.

Следующие часы прошли в бесцельных, сиюминутных занятиях. Я играла сама с собой в скаук, я пыталась изучать магические ловушки, но мысли непременно возвращались к одному и тому же. И в конце концов я просто устроилась в кресле Лода, поджав ноги под себя, тупо глядя на Бульдога, невозмутимо дрыхнущего под столом: в его-то маленьком мирке ничего не изменилось.

Сусликова. Головная боль, начавшаяся ещё в родном мире, перекочевавшая за мной в этот. Воровка, заполучившая то, что должно было принадлежать мне.

Почему, почему мне не повезло даже в этом? Почему у меня отобрали даже то, что предназначалось мне по праву? Если б я стала такой же, как Машка или Криста... нет, лучше, ведь в моём случае к сногсшибательной красоте и суперсилам прилагались бы мозги...

Если бы я стала такой, то, может быть, Лод...

Я стукнула кулаком по ручке кресла — от отвращения к собственным мыслям. И ещё раз. Сильно, до боли в отбитом мизинце.

Нет. Нет никакого 'может-быть-Лод'. Тебе никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не соперничать с Морти. Заруби это на своем приплюснутом носу, заносчивая зараза: то, что у тебя нет никакого права даже думать об этом. И хватит себя жалеть. Упиваться собственными страдашками — самое контрпродуктивное занятие из всех возможных.

А раз так...

Я высчитала девятую степень шестерки — и усмехнулась.

Нет, мне не нужны чит-коды* в виде неземной красоты и магических плюшек. До сего дня прекрасно обходилась без них, значит, обойдусь и дальше. И сильный противник лишь придаёт игре интереса.

(*прим.: от англ. cheat code (cheat — 'жульничество', 'обман'): код, который может быть введён в программу, чтобы изменить ход её работы)

Но аномальный дар Сусликовой может доставить нам серьёзные неприятности. А, значит, нужно придумать способ, как вывести её из этой игры.

К счастью, мне как раз были известны занятные серебряные безделушки, являющиеся достойным украшением для нежных шеек строптивых девочек-волшебниц...

Я посмотрела на стол: туда, где на доске для скаука замерли чёрно-белые фигуры, ожидая продолжения заброшенной партии. Взяла в руки белую принцессу. Задумчиво повертела её в пальцах, вглядываясь в крохотное деревянное личико.

Видимо, моя догадка насчет того, что попаданцев одаривают ещё и сверхъестественной удачей, всё же верна. А ведь, помнится, мы с Сашкой смеялись над теми книжками, где лихие русские девицы, угодив в другой мир, всегда оказываются в нужном месте в нужное время. Например, совершенно случайно подсматривают за убийством какого-нибудь архимага — чтобы тот перед смертью успел передать им свои суперсилы. Или заходят в тёмный переулок ровно тогда, когда нехорошие люди собираются убить там редкого демонического щеночка — который будет бесконечно предан своей спасительнице и бесконечно опасен для всех, кто косо на неё посмотрит...

Какова была вероятность того, что из всех обитателей Риджии на Сусликову положит глаз брат Повелителя эльфов? Такая же, как у Кристы — что от насильников её спасёт эльфийский принц. Такая же, как у меня — что Алья и Лод пойдут мимо дворцового пруда именно в тот момент, когда там всплывёт моё тело. И что незадолго до моего прибытия Кристу понесёт в горы дроу.

Да, мне повезло меньше других. Весьма специфическим образом. Но всё же повезло.

А, значит, повода для страдашек у меня ещё меньше, чем кажется.

Повеселев, я подкинула фигурку на ладони.

Одного только не пойму. Как трёхсотлетний эльф мог влюбиться в двадцатилетнюю девчонку из другого мира? Дэнимона я ещё могу оправдать: он молод, да и Криста, при всех её недостатках, всё же милая девочка. А вот Сусликова... Я знала её достаточно хорошо, чтобы понимать — эпитет 'милая' к ней абсолютно не применим.

Зато 'вульгарная' — вполне.

Нет, в тех же книжках, над которыми мы смеялись, такое случалось сплошь и рядом: стоило прекрасным эльфам, драконам и демонам, разменявшим уже не первую сотню лет, завидеть лихую русскую девицу, как они мгновенно проникались к ней вечной пламенной любовью. Ну ладно, иногда всё предварялось стадией ледяных колкостей или обжигающей ненависти, но финал был заведомо известен. И меня всегда интересовало, что прекрасные эльфы, драконы и демоны находили в тех девицах: как на подбор, глупых, наглых и хамоватых. Исключительно исследовательский — или гастрономический — интерес выглядел бы куда правдоподобнее.

В книжках всё легко объяснялось тем, что авторы редко озадачивались такой ерундой, как правдоподобность. Их куда больше интересовало воплощение своих розовых и зачастую влажных фантазий... но это — жизнь. И с чего тогда Фрайндину приглянулась Сусликова?

Может, в действительности это просто я ни черта не смыслю в мужской психологии?..

— Интересный расклад.

Я повернула голову, посмотрев на Лода: он умудрился войти неслышно — и теперь стоял за высокой спинкой кресла, опершись на неё ладонями, глядя на доску.

— Я вижу, у светлых преимущество, — заметил колдун.

— Как и в жизни. — Я сжала деревянную фигурку в пальцах. — Что удалось разузнать?

— Принца держат в обычном жилом доме. Правда, защита на нём уж слишком необычная. Честные люди на свои жилища такую не накладывают. — Лод заправил за ухо длинную русую прядь, выбившуюся из узла, в который он завязывал волосы. — Она не самая сильная, но довольно эффективная. В дом может войти лишь тот, кого пригласил один из находящихся внутри.

— Что-то вроде тех чар, которые ты наложил на дворец?

— Не совсем. Чтобы преодолеть мои, достаточно добиться устного приглашения. Здесь же требуется, чтобы тот, кто находится в доме, протянул тебе руку. И уже после добавил необходимую словесную формулу. — Лод задумчиво поднял глаза к потолку. — С другой стороны, моя защита хороша тем, что всё завязано на хозяев дома. Приглашение возымеет силу, только если его произнесу я. Или Алья. А там... тот, кто уже попал в дом, имеет полное право пригласить кого-то ещё.

— То есть один гость, попавший внутрь, может пригласить другого гостя?

— Да. Но только пока он находится в доме.

— Интересно. — Я смотрела на него снизу вверх. — А кто похитители? Тебе удалось их увидеть?

— Одного. Они осторожны, окна занавесили, наружу не выходят. При мне прибегала девушка, видимо, от зеленщика. Приносила им еду. Они даже её внутрь не пустили: деньги отдали, не выходя на крыльцо, пакет с едой забрали так же. Хотя, как мне показалось, пустить девушку они бы не отказались... если б знали, что её никто не будет искать. — Губы колдуна исказила кривая усмешка. — Я видел того, кто её встречал.

Лод махнул рукой, и в воздухе возникло нечто вроде голограммы: полупрозрачное мужское лицо, смуглое и весёлое, с тонкими чёрными усиками и паскудной улыбкой. Пожалуй, даже красивое.

— Он известен в народе как Весельчак Тэм, — сказал колдун. — Когда-то был правой рукой разбойника по кличке Кровавый Роб. Известный убийца, садист и насильник. Предпочитает светловолосых девушек-полукровок.

Лицо Весельчака Тэма резко утратило для меня какую-либо привлекательность.

— Откуда ты всё это знаешь?

— Показал его лицо Навинии. Она же у нас практиковала охоту на разбойников... Подумал, вдруг принцесса его узнает. И не ошибся. — Лод сжал кулак, и волшебная голограмма исчезла. — Навиния разбила шайку Кровавого Роба пару лет назад. Сам Роб отправился на виселицу, но Весельчаку удалось бежать и залечь на дно. Видимо, тогда он и решил не возвращаться на большую дорогу, а податься в наёмники.

— И, видимо, в очень крутые наёмники. Кому попало похитить принца не поручат.

— С такой-то славой — думаю, у него не было проблем с тем, чтобы построить успешную карьеру в определённой области. Он отпустил волосы и отрастил усы, обычно его не узнают... но Навиния запомнила хорошо. — Лод потёр подбородок; его щетина грозила через недельку-другую перерасти в полноценную бороду. — Я узнал, кто находится в доме. Есть особое заклятие, позволяет понять, сколько в здании живых существ... и кто они. Некоторые защитные чары блокируют его, но не эти. Так что, помимо паппеев, я обнаружил в доме двух обычных людей, одного мага и одного эльфа.

— С эльфом всё понятно. А остальные, значит, пособники Весельчака?

— Да. И я подозреваю, что они ждут... сигнала. Который вот-вот получат.

— И который будет означать, что пора убить принца, а потом бросить тело так, чтобы все подумали на дроу.

— Что должно выглядеть местью за несговорчивость Хьовфина. Поэтому Фаник до сих пор жив: его хотели убить уже после неудавшихся переговоров.

— Но зачем бы нам врать, что Фаник не у нас, а потом тут же демонстративно подбрасывать светлым его труп? — я раздражённо провела пальцем по переносице, поправляя очки. — Неужели эльфы не подумают, что это глупо?

— Нет. Так же, как они не подумали, что это глупо: убивать Повелительницу эльфов на пиру в честь заключения мира. — Голос Лода горчил иронией. — Мы тёмные, Снезжана. Лживые подлые твари. Нашим словам не поверят, ни за что и никогда. Зато трупу светлого принца, на котором напишут, что это сделали мы — ещё как.

Он смотрел на меня, внимательно и неотрывно. И я знала: вернувшись из Тьядри, он пришёл ко мне не просто так. Ему нужна моя помощь. Снова.

Потому что у нас осталось несколько часов, чтобы попасть в дом, в который попасть очень трудно.

Я задумалась, вспоминая всё, что недавно услышала.

Убийца, садист и насильник... любит девушек-полукровок...

Светловолосых девушек, похожих на эльфов...

— Ты ведь уже думал о том, что Весельчака можно поймать на живца. Верно?

— Ты бы видела, как он смотрел на ту девушку, которая принесла им еду. Весельчак явно скучает. И ему явно надоело сидеть в четырёх стенах, не имея никакой возможности развлечься. — Лод кивнул. — Да, я думал о Кристе. С её силами справиться с этой троицей не составит труда: когда дроу поймали её в горах, она подстрелила половину отряда. Она достаточно бесстрашна, чтобы пойти на риск и не сплоховать. И она сделает то, что мы скажем. Добровольно, учитывая, чья жизнь стоит на кону. — Он опустил взгляд на свои пальцы, сжимавшие кожаную спинку кресла. — Но Весельчак слишком осторожен, чтобы пустить её в дом.

— Ты сам сказал: он бы пустил ту девушку, если б знал, что её никто не будет искать. Но если к нему в дверь вдруг постучится девочка, которую и правда никто не будет искать? — я сощурилась. — Девочка, у которой нет ни дома, ни семьи. До которой никому нет дела. Которой в Риджии не хватится ни одна живая душа. Милая, наивная, потерянная... и как раз в его вкусе. Разве Весельчак Тэм не воспримет её, как подарок судьбы?

Лод улыбнулся ещё прежде, чем я договорила.

— Да, — сказал он. — Думаю, воспримет.

— Вот и я так думаю, — и, потянувшись от предвкушения славной игры, я решительно поставила фигурку светлой принцессы обратно на доску. — Ты ведь не выбросил ту одежду, в которой я прибыла в Риджию, правда?..

— Очнись, — негромко велел Лод, глядя на Весельчака, сопроводив слово легким движением руки; и на сей раз на пальце его было управляющее кольцо.

Наёмник открыл глаза так резко, словно только этого и ждал. Ошалело посмотрел на Лода. Дёрнулся, явно пытаясь вскочить, но ошейник держал его надёжнее, чем любые кандалы.

А потом Весельчак увидел напарников, которые похрапывали рядом.

И понял, что ему никто и ничто не поможет.

— А, значит, эту сигинг ты подослал, — признав поражение, Весельчак быстро взял себя в руки. Улыбнулся Лоду, нагло и гадко. — Хитро. Чем обязан?

— Мы пришли за принцем. Говори, где он.

— Экий ты быстрый, парень. Сразу к делу. Может, для начала познакомимся?

— Твоё имя мне известно. А моё, если хочешь знать, — колдун скрестил руки на груди, — Лодберг из рода Миркрихэйр.

Забавно было видеть, как даже глаза законченного головореза ширятся от ужаса, когда он осознал: перед ним наследник Ильхта Злобного.

— Так это ты, — хрипло выдохнул Весельчак.

— Да, это я. — Лод вскинул ладонь с кольцом к потолку. — А теперь — говори. Правду.

— В гостиной. Это первая дверь справа, — послушно откликнулся наёмник, и лишь паника в лице выдавала, что говорит он не по своей воле. — Под ковром люк, он ведёт в подпол. Малец там.

Криста с Дэнимоном как раз бежали к нам с дальнего конца коридора: их поиски ожидаемо не увенчались успехом.

— Ваш брат за той дверью, — сказал колдун, когда парочка приблизилась. — Люк под ковром. Действуйте.

Криста кивнула, и волшебный лук исчез из её руки. Дэнимон, прежде чем отвернуться, одарил Весельчака ненавидящим взглядом:

— В ваших же интересах, мерзавцы, чтобы Фаник оказался целым и невредимым, а не то...

— Я с ним ничего не делал! — внезапно заорал наёмник. — Я к нему и пальцем не притронулся! Это всё Рэйв! — Весельчак отчаянно мотнул головой в сторону: там лежал не знакомый мне толстяк, а белобрысый бугай с обвислыми, как у шарпея, щеками. — Вот он! Богами клянусь!

На миг в коридоре воцарилась тишина.

— Не делал с ним чего? — негромко и медленно поинтересовался Лод.

Дэн метнулся к нужной двери так быстро, что я не различила его движений. Криста рванула следом, я, после секундного колебания — тоже.

Когда я вбежала в комнату, просторную и полупустую, где весело и уютно трещало пламя в камине, принц уже расшвырял стулья, мирно окружавшие деревянный стол. На тряпичной скатерти стояли три глиняные кружки и мерцала металлическая масляная лампа; последнюю Дэнимон всучил Кристе — а потом бесцеремонно пихнул стол так, что опрокинул его. Кружки раскололись с глухим звуком, забрызгав пол недопитым пивом, и в воздухе встал стойкий запах хмеля, но грубый джутовый ковер теперь можно было беспрепятственно оттащить в сторону. Что Дэнимон и сделал.

Медное кольцо на дощатом квадратном люке эльф дёрнул так резко, что тот едва не сорвало с петель.

Первое, что я ощутила, когда взгляду открылась узкая деревянная лестница, уводившая в кромешную подпольную тьму — запах. От которого к горлу мгновенно подкатила волна тошноты. Сладкий, тяжелый, удушливый... невыносимый.

Отобрав у Кристы лампу, Дэнимон ломанулся вниз, и на сей раз я последовала за ним первой — прикрыв нос рукой, дыша ртом. Подпольное помещение оказалось крохотным: в длину и ширину — тут бы и кровать не поместилась, в высоту — Дэнимон даже выпрямиться нормально не мог.

Сначала я почему-то заметила деревянную миску на полу. Пустую. Стоявшую на чёрном пятне, отчётливо выделявшемся на сером полу. Спустя миг я сообразила, что пятно — высохшая лужа... чего-то. И, наверное, лучше не знать, чего.

Потом перевела взгляд правее: туда, где на последней ступеньке неподвижно застыл Дэнимон, мешая мне увидеть, на что же он смотрит.

А затем эльф медленно, медленно, словно во сне, сделал последний шаг вниз. Опустился на колени. Отставил лампу в сторону, на пол, выпачканный в неведомой мерзости. И я, наконец получив возможность спуститься, встала сбоку от старшего эльфийского принца — чтобы увидеть младшего.

Фаникэйл лежал, скрючившись, всё в той же вонючей чёрной луже: под ним она ещё не высохла. Голый, худой, неподвижный. Даже сейчас алебастровая кожа эльфа, казалось, тихо светилась в окружающем мраке... те немногие её места, которые не раскрасил багрянец открытых ран, синева гематом или бурые пятна ожогов. Лицо — в грязи, ссадинах и засохшей крови, на разбитых губах запеклась корка, один глаз заплыл, второй просто закрыт.

От красивого мальчика, которого я видела неделю назад в гостевом доме 'Чёрная кошка', осталась лишь тень. Ещё дышавшая — редко, тяжело. С нехорошими хрипами.

— Фаник. — Дэнимон протянул руку к лицу брата, но так и не решился коснуться его; голос принца дрожал. — Фан...

Боль и ужас захлестнули меня с головой — дрожью во вдруг ослабевших ногах, комом в желудке, сухостью в горле.

— Он ведь жив? — тоненько спросила Криста из-за моей спины. — Его ведь можно...

Ойкнула — а в следующий миг кто-то бесцеремонно отпихнул меня к стене.

Толкнув Дэнимона, Лод занял его место. Быстрыми, сдержанными движениями достал из внутреннего кармана куртки ещё один ошейник. Бережно повернув голову Фаника, застегнул украшение на шее принца.

— Алья, — тихо вымолвил колдун. — Призывай его к себе. Немедленно. Пусть Морти с Эсфором сделают всё, что могут, пока я не приду.

Спустя пару томительных секунд тело Фаника исчезло, и я очень надеялась, что в таком состоянии он переживёт перемещение.

— Видимо, пленника велено было держать живым, но совсем необязательно — здоровым. — Лод неторопливо поднялся с колен. — Ну да, его ведь хотели выставить несчастной замученной жертвой дроу. Чем заметнее были бы следы жестоких пыток...

Дэн, внезапно сорвавшись с места, побежал вверх по лестнице, прыгая через три ступеньки за раз, и колдун не стал его останавливать.

Но следом всё же поторопился.

Когда мы вышли в коридор, Дэн уже упирал в горло Весельчака кончик своего клинка: длинного, изящно изогнутого, с рукоятью красного дерева и лиственной гравировкой на лезвии. Как будто, чтобы разговорить наёмника, одного ошейника не хватило бы.

Впрочем, в этот миг я принца прекрасно понимала.

— Кто вас нанял? — обезумевший эльф почти рычал. — Кто?! Отвечай, сигсонур*!

(*прим.: наиболее близкий по смыслу цензурный перевод — 'сын вредной самки собаки' (ридж.)

— Да не знаю я! — сейчас в лице Весельчака не было ровно ничего весёлого. — Думаешь, парень, с нами заказчик прям так напрямую и связывается?

— Рассказывай все, что знаешь, — велел Лод. — С самого начала. Когда вас наняли?

— Десять дней назад. Сказали, значит, проследить за этой... принцесской и её дружками. Сначала просто проследить. Мы у них на хвосте повисли, как только они из Солэна выехали. — Весельчак с опаской смотрел на сверкающую кромку эльфийского клинка. — Я сразу сказал, что я к этой сигинг не полезу за все золото Риджии! Да ей меня убить, что подтереться! Один раз от неё ноги унёс, больше встречаться не хотелось. Но мне сказали, что к ней лезть и не придётся. Велели, значит, сидеть тихо, следить за этой троицей и докладывать о каждом их чихе.

Насколько я помню, Солэн — эльфийская столица. Интересно... Значит, за Навинией и компанией стали следить, как только они отправились вдогонку за Дэнимоном.

И раз наниматель так быстро оказался в курсе событий — он имеет непосредственное отношение к эльфийскому двору.

— Как отчитываться? — спросил Лод.

— Мы держим связь через табличку. — Наёмник скосил глаза куда-то на свой живот. Колдун, правильно истолковав этот жест, присел на корточки; вытащил из нагрудного кармана Весельчака небольшой, с ладонь, грифельный прямоугольник. — Старшак пишет послание на своей, оно вылезает на нашей. И наоборот.

— Старшак — это главный? Тот, кто даёт вам задание?

— Не, старшак — это самый главный. Тот, кто напрямую с заказчиком общается. А нам задание дают через десятые руки. Мы старшака и в глаза не видели, вот только табличка и есть. Чтоб, значит, быстрее приказ дошёл. А то через десять посредников нас нанять — одно, а если обстоятельства меняются и надо шустро всё делать? Пока весточка через десять табличек пройдёт...

— Значит, вы через табличку держите связь со 'старшаком', а тот передаёт вам непосредственные приказы заказчика. Ясно. — Лод сунул грифельный прямоугольник в карман куртки. — Итак, вы следили за принцессой и её друзьями. Кстати, вы были в курсе, кто её сопровождает?

— Я что, рожи всех её мужиков знать обязан? Да в её щели больше народу побывало, чем в этом городишке живёт.

Рука Дэнимона дёрнулась:

— Придержи свой грязный язык.

По шее наёмника поползла кровавая капля, и Весельчак послушно заткнулся.

— Никогда не поверю, что вы не понимали, кого вам велели пленить. — Лод соединил ладони, сплетя пальцы вместе.

— Ну, потом-то мы смекнули, что Фаник — это, наверное, принц эльфийский. Да только нам разницы особо не было: нам сразу столько деньжат отвалили, что за эти деньги я б хоть ещё трёх принцев повязал, да в придачу сапоги заказчику вылизал. Мы после этого дела завязывать собирались, все трое. Сами б не хуже принцев жили... а, так ты, наверное, брат его? Эльфийский золотой мальчик? — Весельчак взглянул на Дэнимона с насмешкой. — Интересный ты парень! Тёмные, значит, веками твой народ вырезали, мамашу твою убили, тебя с невестой схватили, а ты с ними милуешься?

— Нет. Не милуюсь, — ровно проговорил эльф. — Но в данном случае наши цели совпадают.

А мне отчётливо вспомнилось, как несколько часов назад мы с Лодом пришли в комнату пленных.

...когда дверь открылась, все четверо светлых сидели на кровати — но при нашем появлении Дэнимон встал.

— Ну что? — отрывисто произнёс он. — У вас есть план?

— Да. Есть. Но потребуется ваша помощь. Ваша — и вашей невесты. — Лод склонил голову, глядя на Кристу. — Предупреждаю: то, что я попрошу сделать, довольно опасно. Это потребует от тебя недюжинной смелости, быстрой реакции и много актёрского мастерства. Но иначе никак.

— Я согласна, — без колебаний откликнулась бывшая сокамерница.

— Я ведь даже не сказал, о чём собираюсь просить.

— Если дело касается жизни Фаника, я согласна на всё.

Глядя в чистые незабудковые глаза Кристы, я поняла, что немножко ей завидую.

Хотела бы иногда и я быть такой... неразумно хорошей.

— Вы в своём уме?! — Навиния вскочила так резко, будто её ошпарили. — Вы что, серьёзно собрались помогать им? Им?! Чтобы они заполучили в заложников обоих наследников эльфийского престола?

Этого я и ожидала. Гордых воплей 'нет, мы ни за что не будем действовать заодно с вами, мерзкие гнусные тёмные'. Или хотя бы презрительных — 'ладно уж, мы сделаем, что скажете, но знайте, что вы мерзкие гнусные тёмные'. И потому реакция принцессы для меня была куда более предсказуемой, чем ответ Кристы и её жениха.

И то, что со стороны последних я не увидела ни гордости, ни презрения — даже если эти чувства лишь тщательно скрыли для пользы дела, — однозначно возвысило эту парочку в моих глазах.

— Уже не наследников, Вини. — Смешок Дэнимона прозвучал бесконечно горько. — Но если отцу плевать на наши жизни, то мне нет.

— Да нас всё равно убьют! Ты что, не понимаешь? — принцесса сверлила Лода взглядом, исполненным бесконечной ненависти. — Мы живы лишь потому, что тёмные ещё на что-то надеются! Думают, если они найдут Фаника и докажут, что он жив, ваш отец станет более сговорчивым! А как только они поймут, что Хьовфин действительно не намерен отступать...

— Принц, я готов принести клятву Эйф, — негромко произнёс колдун, глядя Дэнимону прямо в глаза, — что, как только мы найдём вашего брата — я отпущу и его, и вас, если на то будет ваша воля.

Навиния осеклась.

Наверное, секунд на десять в комнате воцарилась немая сцена.

— Вы что, серьёзно? — Восхт отмер первым.

— Абсолютно. Сейчас мы можем рассчитывать лишь на то, что Хьовфин поверит: мы не бессердечные порождения зла, каковыми он нас считает. Подобный жест доброй воли с нашей стороны докажет это как нельзя лучше. А ваш брат послужит живым свидетельством того, что не одни лишь тёмные могут желать зла вашему семейству. — Лод протянул принцу руку. — Вы помогаете нам, мы отпускаем вас. Согласны?

Какое-то время Дэнимон молча изучал взглядом пальцы колдуна. Точно не верил, что они настоящие.

— А Вини и Криста? — спросил эльф потом, не поднимая глаз. — И Восхт?

— О, их мы, пожалуй, придержим у себя. Мы всё же воюем, сами понимаете. И рычаги давления на светлых будут не лишними. Но за вашу невесту можете не волноваться: с ритуалом Фьелаг не шутят. Да и, как видите, с пленниками мы обращаемся вполне достойно... если они сами не нарываются на неприятности. — Лод слегка пожал плечами. — Так как?

Дэнимон, колеблясь, оглянулся. Обвёл взглядом товарищей по несчастью. Задержался взглядом на лице Кристы; та, едва заметно кивнув, шепнула ему что-то одними губами.

И тогда, так же молча, эльфийский принц пожал ладонь тёмного колдуна.

— Клянитесь, — сказал Дэнимон, и это прозвучало приказом.

Уже второй раз я наблюдала, как Лод, вскинув свободную руку, вычерчивает в воздухе руны, вспыхивающие нежной сиренью: 'Тьма', 'Воздух', 'Связь', 'Слово'...

— Я, Лодберг из рода Миркрихэйр, клянусь, — Лод говорил размеренно и твёрдо, — как только мы отыщем принца Фаникэйла из рода Бьортреас — ни я, ни иллюранди, ни дроу не будут насильно удерживать его ни словом, ни делом. И после этого, если принц Дэнимон из рода Бьортреас изъявит на то свою волю, я сниму с него ошейник и позволю ему с братом уйти на все четыре стороны. Клянусь.

Даже когда погасло фиалковое сияние, просветившее ладони обоих, подтверждающее, что клятва принята к учёту — эльф не разорвал рукопожатие: какое-то время смотрел в спокойное лицо колдуна, и я знала, что он пытается найти в клятве лазейки. Неточности формулировки, которые позволят Лоду не сдержать слова.

И не находил.

— Хорошо, — наконец вымолвил Дэнимон, опустив руку. — Я вам верю.

Навиния, кажется, лишилась дара речи. Как и сил.

Во всяком случае, она просто села обратно на постель: безмолвно и беспомощно.

— Я рад. — Лод явно скрыл усмешку. — Держите. — Он вытащил из воздуха знакомые ножны с мечом, богато отделанные золотом, и протянул принцу деревянной рукоятью вперёд. — Мы отобрали его у вас, когда пленили. Теперь пришла пора его вернуть. В Тьядри он может вам понадобиться... хотя я надеюсь, что до этого дело не дойдёт.

Дэнимон осторожно взял свой меч. Провёл ладонью по потрёпанной коже ножен: почти нежно. Взялся за рукоять, обнажил клинок на палец, полюбовавшись блеском стали — и резко задвинул обратно.

Встреча со старым другом закончилась.

— А вот теперь, пожалуй, я действительно вам верю. — Дэнимон посмотрел Лоду в глаза: без презрения, без недоверия, без неприязни. Как партнёр на партнёра. — Так что от нас требуется?..

— Мы здесь не для того, чтобы дискутировать о сотрудничестве представителей враждующих сторон, — мягко произнёс Лод. — Так что вернёмся к теме разговора. Когда вам поступил приказ захватить Фаника?

— Да сразу после того, как ты к принцесске приходил, — неожиданно усмехнулся наёмник. — Мы прослушивали всё, что у них в комнате происходит. И ваши... переговоры услышали.

Вот как. Недаром меня царапнула его фраза 'так это ты'. Значит, она относилась не просто к тому, что перед наёмником предстал наследник Ильхта...

Что ж, это тоже было вполне логично.

— Когда принцесска с дружком-колдуном за тобой в погоню ломанулась, они эльфа одного оставили, — продолжил Весельчак. — Ну, мы сразу всё доложили старшаку, ясно дело. Что услышали, то и доложили. И про принца похищенного, и про то, что через семь дней, значит, дроу мирную делегацию к эльфам зашлют. Снова. А нам почти сразу ответ приходит — пока мальчишка один, схватить. И Гарса тут же прислали... это тот, кто нам задание дал. Он нам браслет передал. Велел побрякушку надеть на мальца, чтоб того не нашли: мол, следящие чары на нём, а браслет их перебьёт.

— И перебил, — пробормотал Лод. — Значит, вы пленили принца и притащили к себе в дом. Какие ещё указания вам дали?

— Да это... сказали, чтоб мы опять сидели тихо. И теперь вообще никуда не вылезали, только мальца стерегли. А то, мол, даже с браслетом искать его будут. Правду сказали, мы в окно раз или два отряды эльфов видели, рыскали на улицах... а самого мальчишку велели пока живым держать, но, — Весельчак покосился на Дэнимона, — не жалеть. Мордовать, голодом морить... чтоб, значит, выглядело так, будто пытали его.

— И вы, видимо, с энтузиазмом взялись исполнять это поручение.

— Я? Я ж не зверь, просто так людей мучить не люблю! Мальцов по крайней мере. — Весельчак, казалось, оскорбился до глубины души. — Я ж говорю, Рэйв это! Вон тот здоровяк, он тот ещё садюга. Всегда млеет, когда пытает кого. Честное слово, мне самому мальчонку жалко было! Если б не приказ, я б Рэйва близко к нему не подпустил! Прирезал бы тихо, быстро, он бы и почувствовать ничего не успел...

— А ты был уверен, что в конце концов потребуется его прирезать.

— Нам так и сказали: ждите, мол, отмашки, тогда и добивайте. А пока пусть живёт. Но Рэйв тут пару дней назад перестарался, так что малец явно уже на последнем издыхании был. Я об этом доложил, а мне и отвечают — всё нормально, со дня на день всё равно убивать. Только, значит, пока понежнее с ним, чтоб раньше таки не помер.

— Что ж, — Лод задумчиво почесал себя за ухом, — ясно.

— Если ещё чем помочь могу, вы спрашивайте, спрашивайте! Сами ж понимаете: ничего личного. Работа такая. Без обид. — Весельчак улыбнулся даже несколько заискивающе. — И если память мне сотрёте, я пойму! Оно понятно, вам не надо, чтоб я трепался, кто принца вытащил. А то, может, вы это... к себе меня возьмете? Мы поладим, отвечаю! Я против тёмных ничего не имею, я всегда...

Я поняла, зачем Лод выплетает в воздухе рунную паутинку, куда раньше, чем сам Весельчак.

Впрочем, я не уверена, что он вообще что-либо понял.

Весельчак осёкся. Потом медленно завалился на пол — и казалось, что в воздухе ещё слышен отзвук его речи, оборвавшейся на полуслове.

— Нет. Не поладим. — Лод спокойно снял с мёртвого наёмника ошейник. — Но ты нам очень помог, так что заработал быструю смерть. Которой, откровенно говоря, не заслужил.

— Вы что... убили его? — пискнула Криста.

— Он был прав. — Колдун поднялся на ноги. — Нам не надо, чтобы он... трепался.

— А вдруг он рассказал бы ещё что-нибудь полезное? — хмуро осведомилась я.

Меня несколько пугало, что я снова не испытала ничего особенного, когда на моих глазах кого-то убили. Вот уже второй раз за последние сутки.

Хотя на труп смотреть не хотелось.

— Всё, что нам может пригодиться, он уже рассказал. А главное — отдал. — Лод хлопнул себя по карману, в который он спрятал грифельную табличку. — Магия всегда оставляет следы, так что теперь выйти на их 'старшака' особого труда не составит.

— Наёмников надо отдать Хьовфину! Живыми! — настаивала Криста. — Как доказательство, что это не дроу...

— А смысл? Они не знают, кто заказчик. Ни допросы, ни пытки ничего не дадут. И доказательств, что заказчик не дроу, в их памяти не найти. — Я дёрнула плечом: мне бы тоже очень хотелось, чтобы наше расследование завершилось на этой троице, но увы. — Повелителю эльфов надо отдавать того, кто их нанимал.

— Верно, — кивнул Лод. — Пользы от них не будет. Осталось свести к минимуму вред. Для нас... и кого-либо еще.

Вторая рунная паутинка оборвала дыхание толстяка. Так же быстро, как Весельчака.

Но когда Лод вскинул руку в третий раз, нацелившись на белобрысого садиста, Дэнимон внезапно перехватил его ладонь.

— Нет.

Колдун вскинул брови:

— Вы не желаете смерти тому, кто желал её вашему брату?

— Я хочу, чтобы прежде вы разбудили его. Ненадолго. — Эльф в нитку сжал губы. — Прошу.

Лод моргнул.

Повернулся к последнему живому наёмнику.

— Очнись, — велел колдун, легонько изогнув ладонь с кольцом.

Белобрысый пришёл в себя так же быстро, как Весельчак. Уставился на нашу разномастную компанию.

Перевёл взгляд вбок, туда, где лежали тела его товарищей.

— Прежде, чем ты умрёшь, — сказал Дэнимон, — я хочу задать тебе всего один вопрос. — Эльфийский принц держал меч в опущенной руке. — Почему ты делал с моим братом... это? За что?

В ответ наёмник взревел что-то неразборчивое, отчаянно дёрнулся, пытаясь освободиться — но, повинуясь движению руки Лода, тут же затих.

— У нас мало времени. — Колдун говорил устало. — Отвечай.

Белобрысый одарил Дэнимона взглядом красных, налитых кровью глаз. Тяжёлым, злобным взглядом зверя, загнанного в угол.

Потом губы его разомкнулись, словно у механической куклы.

— Потому что мне было скучно. Потому что мне нравилось слушать его крики. Потому что его мучения веселили меня, потому что я наслаждался его болью. — Голос его хриплым, точно прокуренным; при каждом слове обвислые щёки наёмника тряслись, как желе. — Вот и всё.

Он замолчал, и пару томительных мгновений Дэнимон смотрел на него. Просто смотрел.

Потом лезвие меча метнулось серебристой вспышкой.

Когда голова наёмника покатилась по полу, оставляя красную дорожку на светлых досках, Криста закричала. Я отшатнулась, отвернулась — и жадно глотнула воздуха, забивая тошноту.

Это тоже была быстрая смерть. И тоже — незаслуженно быстрая.

Но куда более кровавая.

Принц провернул меч в руке, стряхивая багряные капли. Плечи эльфа вздымались в такт его тяжелому дыханию.

— Отправляйте нас обратно. — Одним движением Дэнимон вогнал клинок в ножны, и голос его звучал глуше, чем свист стали о кожу. — Скорее.

Я вдруг поняла, что меня трясёт. Мелко, почти незаметно. Под рёбрами, в районе живота, притаился какой-то мерзкий ледяной ком: тело реагировало на всё произошедшее быстрее, чем сознание и душа.

Слишком. Слишком много.

Слишком много событий для одного треклятого дня.

Лод, спокойно кивнув, бросил в пространство:

— Алья, ты слышал.

Криста и Дэнимон исчезли моментально и бесследно. Только что стояли рядом, а в следующий миг вместо них осталась пустота.

Я безропотно позволила Лоду себя обнять. На нём ведь не было кольца, которое позволило бы вернуть колдуна под горы вместе с остальными; а, значит, обратно он вынужден был перемещаться, держась за кого-то. И когда уткнулась в его плечо, вдохнув запах кожи, в котором читались знакомые нотки снега и книг, мне стало немного легче.

Я не сразу поняла, почему колдун не зовёт Алью — чтобы вместо этого, не отстраняя меня, сунуть руку в карман куртки. Поняла, лишь когда скосила глаза и увидела в его пальцах грифельный прямоугольник.

На чёрной поверхности появилось короткое послание, будто написанное мелом. Чётким, некрупным, аккуратным почерком.

'Пора. Что делать с телом, скажу чуть позже'.

Жуть заныла холодом в крови, когда я осознала: ещё бы чуть-чуть...

— Вовремя, — отстранённо заметил Лод, убирая табличку обратно в карман. Прижал меня к себе. — Алья, давай.

И прежде, чем у меня заломило в висках, жуть уступила место облегчению.

Успели.

Рывок. Пол, растворившийся в небытии. Карусель преломляющегося пространства.

А потом я снова ощутила под ногами твёрдую поверхность — и отступила на шаг почти одновременно с тем, как Лод разжал руки.

Мы переместились в гостиную. Алья даже не взглянул на нас: стоял у открытой двери в комнату пленных, прислонившись к косяку, и сосредоточенно наблюдал за тем, что происходит внутри.

Эсфориэль сидел на коленях у кровати, спиной ко мне, тихо напевая что-то. Морти — подле него, держа в руках знакомый ларец с лекарствами. Они заслоняли от моего взгляда пациента, которого лечили... но по лицам светлой четверки, столпившейся по другую сторону постели, я поняла: всё очень, очень плохо.

Мы с Лодом, не сговариваясь, поторопились внутрь.

— Как он? — с порога спросил колдун.

Эсфориэль, прервав песню, обернулся.

— Лод, — Морти беспомощно вскинула голову, — мы сделали, что могли, но...

— Слишком много внутренних повреждений, которые нанесли слишком давно. И он потерял слишком много крови. — Лицо брата Повелителя эльфов не выражало ровно ничего. — Если его можно исцелить, это подвластно лишь тебе.

Лод скинул плащ и куртку — на ходу, прямо на пол — и подошёл к кровати, где лежал Фаник.

— Я вызывалась помочь, — Навиния в холодном бешенстве сжимала кулаки, — но никто не соизволил снять с меня этот дурацкий ошейник!

— Потому что если снять с вас ошейник, то с вас станется наделать глупостей. И такое важное дело я вам доверить никак не могу, — безэмоционально откликнулся Алья. — Навыки Лода в исцелении мне известны. Ваши — нет. В подобной ситуации одна ошибка будет стоить мальчишке жизни.

— Слишком опасно, — прошептал Восхт. — Если сделать хоть немного хуже...

Привстав на цыпочки, я робко взглянула из-за плеча Лода на умирающего принца. По-прежнему обнажённого, но теперь — чистого: кровь и грязь исчезли без следа. Вместе с ожогами и порезами. Там, где совсем недавно кровоточили жуткие раны, стараниями Морти виднелась нежная розовая кожа. А вот гематомы остались, и ещё заметнее стала нехорошая, синюшная бледность мальчишки — и то, как туго кожа его обтягивает кости. И то, что целых костей у него осталось не так уж много. И то, что дышал он в странном ритме: несколько редких, неглубоких вдохов, которые потом становились чаще и глубже... и вдруг, на несколько томительных мгновений, затихали вовсе — прежде чем цикл повторялся. И грудная клетка странно просела... ему что, не только рёбра переломали, но и позвоночник?

Взгляд зацепился за серебряный браслет на одной руке: дутую серебряную полоску с рунами. Потом скользнул чуть ниже, к пальцам. Распухшим, неестественно выгнутым, изломанным, некоторым — без ногтей...

Дрожь ужаса и отвращения тряхнула меня, прошила с головы до ног — и, зажмурившись, я поспешно отвернулась.

— Акке, ты мне нужен. Морти, Эсфор — останьтесь, мне понадобится ваша помощь. Остальные — уходите. — Лод за моей спиной отдавал указания сухо и деловито, как хирург перед операцией. Я не видела появления иллюранди, но знала, что он пришёл. — Акке, принеси кристаллы, которые лежат в ящике моего стола. Все, что там есть.

Я не оглядывалась. Я смотрела только на Алью, холодного и невозмутимого. По крайней мере, внешне.

И спокойствие Повелителя дроу почему-то успокоило и меня.

— Он ведь выживет, правда? — в голосе Дэнимона было столько надежды, что мне стало почти больно.

— Я сделаю всё, что в моих силах. — Ответ Лода был негромким и непреклонным. — А теперь уходите.

Я вышла из комнаты первой. Прошла в другой конец гостиной, к книжному шкафу, и позволила себе оглянуться, лишь чтобы привалиться к нему спиной. Все четверо светлых уже вернулись к столу, за которым утром наблюдали за переговорами; Навиния опустилась на один из стульев, как и Восхт... но Дэнимон просто встал рядом, глядя перед собой невидящим взглядом. Криста, прильнув к спине принца, молча обняла его сзади, и трудно было понять — она ищет утешения или хочет утешить сама.

А потом дверь в покои пленников закрылась, и для полноты картины не хватило только красной лампочки 'идёт операция'.

Алья не стал садиться. Он ходил по гостиной, заложив руки за спину, от одной лестницы до другой, чеканя неторопливый и мерный шаг. Тоже ждал результата, того или иного. Потому что для Повелителя дроу выживание Фаника было так же важно, как и для светлой четвёрки — пусть по совершенно иным причинам.

Ведь ему эльфийский принц не был ни другом, ни братом.

Когда Дэнимон встал у дроу на пути, тот вежливо изогнул бровь. И когда эльф упал на колени, я решила, что это Алья отдал ему такой приказ.

На миг.

А потом заметила безмерное удивление, расширившее глаза Повелителя, и с не меньшим удивлением поняла — Дэнимон сделал это сам.

— Я знаю, что подобное не искупить просто так. Я знаю, что я — твой враг, и моё слово для тебя — ничто. Но пока слова — всё, что у меня есть. И я прошу у тебя прощения, — тихо проговорил светлый принц. — За твою сестру. И за то, что с ней сделали.

Алья молча смотрел на него. Сверху вниз. Недоумённо, вопрошающе, пристально.

— Теперь я знаю, что ты чувствовал. И я не могу оправдать то, что ты делал с девушками из моего народа, но я... я понимаю тебя. — Дэнимон издал смешок, короткий и безумный. — Сегодня я впервые убил человека. Беззащитного, безоружного. Я никогда не думал, что способен на такое, и никогда не найду оправдания тому, что сделал. Но если бы я мог — за то, что он сотворил с моим братом, я бы воскресил его и убил снова. И снова. И ещё тысячу раз. А когда я найду того, кто за этим стоял...

Он замолчал. И Алья тоже молчал. А светлый принц даже коленопреклонённым умудрялся выглядеть гордо: привычка, которая вошла ему в кровь и кости.

И давала о себе знать даже в такой момент — когда Дэнимон наплевал на всю свою гордость.

— Я прошу прощения за то, что сделал мой отец. Этим ничего не изменишь, но пока это всё, что я могу. — Эльф смотрел Алье прямо в глаза. — Я не могу обещать, что отдам тебе того, кто отдал приказ. Но я клянусь: когда я вернусь в моё королевство, я сделаю всё, чтобы найти исполнителей. Чтобы твоя сестра наконец была отомщена.

Дроу наконец качнул головой. Коротким, едва заметным движением.

— Это не приносит облегчения. То, что я делал с теми девочками. То, что я мечтал сделать с твоим отцом... и теми выродками, которые исполняли его приказы. То, что я и сам не могу оправдать, — когда Алья заговорил, его голос шелестел, как колючий снег, гонимый ветром по льду. — Это приносит удовлетворение. На время. А потом тебя снова настигает пустота и боль, и ещё большая боль — иногда... когда приходит осознание, чем ты стал. Но ты отмахиваешься от этого, забываешься, снова ищешь удовлетворения... да только каждый раз в тебе умирает что-то от тебя. И месть — это наркотик, которого лучше не пробовать.

Я думала, этим вечером меня уже ничего не удивит.

Но когда дроу протянул руку эльфу — поняла, что ошибалась.

— Встань, принц. Ты не враг мне. Мой враг — твой отец... который отрёкся от тебя. А ты свою цену уже заплатил. Сполна. — Алья посмотрел на дверь, за которой сейчас Лод пытался вытащить с того света брата Дэнимона. — Твой долг передо мной уплачен.

И когда эльфийский принц, приняв руку Повелителя дроу, поднялся с колен — несмотря на всё, что мне пришлось сегодня пережить, несмотря на то, что ситуация совершенно не располагала к улыбке, я улыбнулась.

Ведь только что, на моих глазах треснул трёхсотлетний лёд.

— Я рад, — коротко сказал Дэнимон, когда коронованные особы разняли ладони.

Алья, не ответив, отвернулся, чтобы продолжить прерванное шествие к лестнице в лабораторию колдуна. Дэн, вернувшись к столу, опустился на один из стульев, по соседству с Навинией: упершись локтями в колени, уткнув лицо в ладони.

И если бы не ошарашенные лица его светлых товарищей, могло бы показаться, что ничего не произошло.

Лод, какой же ты умница. Ты ведь планировал это с самого начала, верно? Если бы наши переговоры увенчались успехом — что ж, прекрасно. А когда не увенчались... для тебя — ожидаемо... мы всё равно остались в выигрыше. Ведь нужно не забывать о прошлом, но думать о будущем. И будущее светлых народов сейчас сидело в этой самой комнате.

Я думала лишь о том, чтобы воспользоваться принцем, как разменной монетой — а ты, как всегда, смотрел на шаг вперёд. И сделал ставку не только на Дэнимона, но на всю эту четверку. Чтобы они своими глазами увидели, против кого хотят воевать, чтобы растеряли свой чёрно-белый идеализм, рассмотрев вещи в истинном свете, чтобы абстрактный враг обрёл лицо, которое было куда великодушнее, человечнее и привлекательнее, чем они себе представляли...

А порой — куда великодушнее, человечнее и привлекательнее, чем те, кому они привыкли доверять.

Я смотрела, как Криста, тихонько сев рядышком с Дэнимоном, обнимает его за плечи. Как постепенно выцветает изумление на лице Восхта, вновь уступая место угрюмости. Как Навиния откидывается на спинку стула, с каким-то кошачьим вниманием наблюдая за Альей. В конце концов позабытая было тревога добралась и до меня; а дверь в комнату пленных всё не открывалась, и время тянулось невероятно долго, и мы ждали, ждали...

В тишине, которую не нарушали невесомые шаги Повелителя дроу, щелчок замка прозвучал, как выстрел.

Лод в гостиную скорее вывалился, чем вышел. Пошатнувшись, привалился спиной к стене, давая дорогу Морти и Эсфору; кожа белее, чем батистовая рубашка, под глаза легли такие синяки, будто колдун не спал неделю.

Алья замер, где стоял. Дэнимон вскинул голову.

Наверное, в этот миг все присутствующие желали услышать вердикт ровно столь же, сколь и опасались.

— Он будет в порядке, — едва слышно бросил Лод. — Спит. Я подправил его воспоминания о последних событиях... он не вспомнит, что с ним делали. Завтра должен очнуться.

Мой облегчённый вздох смешался с шумным выдохом Альи — и светлой четверки.

Дэнимон, молча поднявшись на ноги, кинулся в спальню. Остальные светлые — за ним. Мы с Альей ограничились тем, что заглянули в комнату с порога.

Фаника уложили, заботливо закутав в одеяло, не укрыв лишь лицо, умиротворённое сном. Жуткие хрипы исчезли без следа, дыхание выровнялось, и даже отсюда было видно, что синюшная белизна кожи уступила место обычной бледности. Значит, Лод сделал ему переливание крови? А где же тогда оборудование — и кто послужил донором? Видимо, Эсфор: то-то он тоже держится за стеночку...

Но вопрос об оборудовании оставался открытым.

Какое-то время Дэн просто стоял у кровати, глядя на спящего брата. Потом, развернувшись на пятках, вернулся к нам и подошёл к Лоду.

Я ожидала изъявлений признательности, но эльфийский принц меня удивил.

— Вы обещали снять с меня ошейник, — сказал он.

Лод слишком устал, чтобы удивляться подобной неблагодарности вместе со мной. Так что просто протянул руку и коснулся шеи эльфа дрожащими пальцами:

— Разомкнись.

Дэн вскинул руки ещё до того, как услышал щелчок. Немедленно сдёрнув опостылевшее серебряное кольцо, покрутил его в пальцах. Потом, сжимая ошейник в ладони, опустил руку.

— А теперь примите мою благодарность. Не униженную благодарность пленника, но благодарность того, кто волен сам распоряжаться своими словами и поступками, — негромко и серьёзно молвил принц. — И я, Дэнимон из рода Бьортреас, освобождаю тебя, Лодберг из рода Миркрихэйр, от твоей клятвы.

Вспышка сиреневого сияния просветила его ладонь, пробившись сквозь пальцы — и лицо Альи вытянуло бескрайнее изумление. Впрочем, как я заметила краем глаза, у светлых, столпившихся за порогом своих покоев, лица вытянулись не меньше...

А вот я этого ожидала. И не я одна.

— Я правильно понимаю, принц, — уточнил Повелитель дроу, — что ты отказался от нашего щедрого предложения? И не сбежал из моего королевства, прихватив брата, пока тебе давали шанс?

— Мой брат в ближайшие пару дней явно никуда бежать не сможет. Да и некуда нам бежать. — Эльф перевёл взгляд на Алью. — Я не могу вернуться к отцу. Не сейчас. Не так скоро — после того, что он сделал. И там, куда я должен вернуться... там, среди моего народа, таится в тени мой враг. Тот, кто желал смерти моему брату. Тот, кто убил мою мать. И я хочу вернуться, зная, кто он.

— Вот как. — Улыбка Альи была ироничной до горечи. — Но здесь тебя окружают враги. Неужели ты не боишься оставаться среди безжалостных порождений зла?

— Нет. — Дэнимон смотрел на него без улыбки. — Потому что теперь я видел тьму и видел зло, и наконец-то понял: это — не одно и то же. И мне жаль, что я осознал это так поздно.

Я вдруг поняла, что Эсфориэль смотрит на племянника с... гордостью?

Что ж, мне тоже радостно было осознавать, что наследник эльфийского престола не унаследовал от папочки редкостную твердолобость.

— Мы будем рады помочь вам отыскать истину, принц, — тихо вымолвил Лод, кое-как оттолкнувшись от стены. — Но теперь, если позволите, я удалюсь. Для одного дня, мне кажется, нам всем хватит событий... и серьёзные разговоры, которые нам определенно предстоят, лучше оставить на завтра.

Дэнимон только кивнул. Отвернулся, на миг встретился взглядом с Эсфориэлем — и, смутившись невесть чего, устремился обратно в комнату пленных. Даже дверь за собой прикрыл. Жаль: я не особо обращала внимания на реакцию остальных светлых, а ведь мне было крайне интересно, как они всё это восприняли...

Забавно. Должно быть, немое одобрение дяди-предателя напомнило принцу — теперь, играя заодно с тёмными, он стал таким же предателем. Пусть даже его предали первым. Видимо, умом Дэнимон пришёл к верным выводам, но вот сердце и душа их ещё не до конца приняли.

Ладно. Всему своё время, и это время не стоит торопить.

— Иди. И спасибо тебе за всё. — Алья благодарно хлопнул Лода по плечу. — Только, если позволишь, мою сестру я этой ночью придержу при себе. Понимаю, что тебе хотелось бы отдохнуть в её обществе, но мне нужно с ней многое обсудить.

Морти, которая уже шагнула следом за своим хальдсом, на этих словах замерла.

Видимо, Алье очень хотелось поговорить обо всём, что произошло, с кем-то из 'своих'. Самых близких. А поскольку у Лода, похоже, сил хватит лишь на то, чтобы дойти до кровати...

— Как скажешь. — Колдун посмотрел на принцессу. — Морти?..

— Да, конечно, — улыбнувшись краешком губ, та коснулась его руки. Поправила ларец с лекарствами, который она перекинула через плечо; даже интересно, сколько чудодейственных пузырьков она сегодня извела на Фаника. — Совсем забыла, что мне ещё надо распорядиться о постелях для наших... гостей. Спи крепко.

Лод, кивнув, побрёл к лестнице наверх, и я сдержала желание увязаться следом.

Не сейчас. Чуть-чуть попозже. Чтобы это выглядело так, что я тоже пошла спать, и только. И вовсе не бегаю за колдуном.

А тем более — не спешу занять место Морти.

— Если позволите, я тоже вас покину. Это был тяжёлый день, и я рад, что мы все его пережили. — Эсфориэль, сдержанно поклонившись, направился в другую сторону. Их с Лодом одинаково пошатывало. — Быстрого вам дня и звёздной ночи.

Я задумчиво смотрела, как отблески свечей играют на его волосах, ниспадавших до лопаток золотым атласом.

И все-таки не сдержала вопроса, который давно хотела задать.

— Тэлья Эсфориэль, вы ведь знали, чем закончатся переговоры? Потому и не стали за ними следить?

Брат Повелителя эльфов замер. Головы не повернул: просто застыл, как шёл, глядя прямо перед собой.

И медлил с ответом.

— Да. Знал, — наконец произнёс он. Очень тихо. — И не хотел видеть, как ещё один мой брат окончательно проигрывает своей одержимости.

Я не нашлась, что на это сказать. А ему, кажется, и не хотелось слышать ответ. Поэтому я, как и двое дроу рядом со мной, просто проводила эльфа взглядом, пока он не скрылся за изгибом лестницы.

И в этот момент отчётливо ощутила бесконечную усталость.

— Иди к себе, девочка. — Алья произнёс это почти ласково. — Я понимаю, что тебе пришлось нелегко. Спасибо за помощь.

Так мой вклад оценили? Лестно.

— Рада помочь в том, что считаю нашим общим делом, Повелитель. — Я низко склонила голову, надеясь, что благодарность выйдет достаточно куртуазной. — И делаю, что могу, по мере моих скромных сил.

— Оставь церемонии. — Дроу небрежно махнул рукой. — Не тебе мне кланяться. По крайней мере, когда мы одни.

Неужели я и от него наконец получила признание моего особого положения? Ушам не верю.

Но голову охотно подняла:

— Благодарю за подобную честь.

— Довольно обмена любезностями. Иди уже. — Морти велела это шутливо и тепло. — И присмотри за Лодом вместо меня, ладно? Побудь с ним. Сейчас ему это нужно.

Я посмотрела на неё, надеясь, что Морти не прочтёт недоверия в моём взгляде.

И в её глазах, медовых и прозрачных, читала одну лишь доброжелательность.

Она ведь тоже слышала, как я звала Лода в бреду. Она знает, что я в него влюблена. И знает, что он тоже это знает; и не просто спокойно относится к тому, что девушка, которая любит её мужчину, постоянно крутится подле него — подталкивает меня делать то, чего я так не хотела делать.

Занимать её место.

И нет, я сомневаюсь, что Морти бесконечно наивна.

Неужели принцесса настолько уверена в своём избраннике? Лод ведь говорил, что Морти никогда не сомневается в тех, кого любит. Или как раз сомневается — и это проверка? Для Лода? Но если уж он не клюнул на Навинию...

Что за игру она ведёт?

— Хорошо.

Больше слов не было: Морти взялась за ручку двери в комнату пленных, а я наконец прошла к лестнице в лабораторию колдуна. Туда, где ждал Лод.

С отвращением отбросив мысль, что с официальным разрешением официальной девушки можно занимать её место, не мучаясь совестью.

И, поднявшись достаточно высоко, чтобы дроу меня не видели, побежала наверх через две ступеньки.

Когда я постучалась в спальню Лода — предварительно чудом умудрившись захлопнуть дверь в библиотеку перед носом Бульдога, норовившего проскочить со мной, — мне изнуренно ответили 'войдите'.

Комнату освещала пара свечей. Лод лежал на кровати — поверх одеяла, на спине, подложив руки под голову: он лёг, не раздеваясь. Только мокасины скинул.

От его измученного вида у меня сжалось сердце.

— А, это ты. — Сил на улыбку у него тоже не нашлось. — Садись.

Я присела на край постели:

— Совсем тяжко пришлось?

— Как видишь. — Он прикрыл глаза. — Лучше тебе не знать, что мне пришлось лечить. Если б не силы, которые я взял у Кристы, я бы умер вместе с ним.

— Ты перекачал Фанику кровь, которую взял у Эсфориэля?

Лод кивнул. Едва заметным движением, не глядя на меня.

— Но я не заметила у Эсфора никаких ран. И никакого оборудования, с помощью которого ты мог это... — я замолчала, вдруг осознав то, что должна была понять сразу. — А, ну да. Если магией можно перемещать объекты из одного места в другое, то ей же можно просто переместить кровь из одной вены в другую, верно? Или переместить в эту вену целебные зелья из склянки...

— Именно. Можно, пусть и довольно сложно.

— Как и всё, что ты сегодня делал.

Он промолчал — а мне вспомнился наш разговор перед давешним визитом к пленным.

...и ты думаешь, эти инфантильные светлые идеалисты согласятся с нами сотрудничать? — спросила я, пока мы спускались по лестнице. — Я бы на их месте вообще подумала, что всё это спектакль, а на самом деле похищение Фаника тоже организовали мы.

— К счастью, они не так умны, как ты. И согласятся, если у них будут гарантии. — Лод пожал плечами. — Я дам Дэнимону клятву Эйф, что после нахождения Фаника сниму с него ошейник. И позволю им с братом уйти на все четыре стороны.

— Дашь? — я подозрительно сощурилась. — И что за подвох будет крыться в формулировке?

— В формулировке — никакого.

— А в чём тогда?

— В том, что после фокуса, который выкинул его отец, Дэнимон вряд ли возжелает так скоро к нему возвратиться. В том, что Фаник едва ли способен будет куда-либо идти, как только мы его найдём — потому что похитители наверняка обращаются с ним совсем не так, как мы с его братом. И в том, что когда Дэн осознает правду, ему понадобится время на переоценку ценностей. Его наверняка резко качнёт в другую сторону... возможно, даже чрезмерно. — Лод провёл пальцем по губам, стирая усмешку. — И когда он поймёт, на что способны его прекрасные светлые... я думаю, что он предпочтёт провести это время в обществе тёмных.

— Что ж, в итоге всё получилось, как ты и думал, — сказала я. — С Дэнимоном. Ты доволен?

Наверное, правильнее было бы просто оставить его в покое, дать уснуть, но я не могла. И знала: если б он хотел, чтобы я оставила его в покое, он бы прямо сказал мне об этом.

— Доволен — неправильное слово. Я просто знал, что так будет. Так что я...

— Удовлетворён?

— Да. Этим — да.

— А чем — нет?

— Тем, о чём сильно жалею. Даже сейчас. Что не взял ту троицу сюда, под горы. — Лод по-прежнему не открывал глаз. — Чтобы познакомить их с той болью, которую они так любили причинять другим.

Перед глазами вновь всплыла картинка кровавого фонтанчика над шеей обезглавленного наёмника; я, вздрогнув, заставила себя сфокусироваться на том, что вижу здесь и сейчас, но где-то под рёбрами опять заворочался мерзкий скользкий ком.

Я уже жалела, что попросила Лода взять меня в Тьядри. Просто после неудавшихся переговоров мне казалось невыносимым сидеть в четырёх стенах без дела.

А в итоге для одного дня мне пришлось увидеть и пережить слишком многое.

— Ну и правильно, что не взял. — Я за дужку подтянула очки обратно на переносицу. — Было бы время, ты бы на месте их уму-разуму поучил... но времени у нас не было. А тащить такую падаль сюда, во дворец? Больно много чести.

— Да. Я тоже так подумал. — Лод отвернул голову. — Однако мне очень хотелось проделать с ними всё то же, что они творили с этим мальчиком. И... мне и сейчас жаль, что не проделал.

Забавно. Он подарил наёмникам быструю смерть, потому что очень хотел другого. А это другое было из области тех чувств, которые он не собирался поощрять: пусть Лод и примирился со своим внутренним драконом, но не давал ему править балом. И когда он понял, что действительно жаждет чужой крови, жаждет, как никогда в жизни... он проявил милосердие.

Ведь это был один из тех поступков, который помогал тебе понять — твоя тень всё ещё знает своё место.

Я поняла, зачем Морти попросила меня побыть с ним. Потому что нехорошо было оставлять Лода наедине с драконом, который требовал жертву — и был недоволен, что эта жертва ему не досталась. А теперь, раз ему не дали растерзать кого-то другого, терзал своего владельца.

Что бы на моём месте сейчас сказала принцесса? Что он — не Ильхт? Что ему не нравится пытать людей? Что он должен в очередной раз обуздать свою тёмную сторону?

Да. Наверное, это было бы правильно.

Но я — не Морти. И Лод действительно не Ильхт.

И при этом — не тот, кем его хотела бы видеть принцесса.

— Ты подарил этой троице куда более лёгкую смерть, чем они заслуживали. И это было милосердием с твоей стороны. Правда, — негромко сказала я. — Я бы сама хотела, чтобы они испытали то же, на что обрекли Фаника. В десятикратном размере. Только... пожалуй, стоит приберечь это для того, кто их нанял.

А вот теперь он открыл глаза. Повернув голову в мою сторону, посмотрел на меня внимательными светлыми глазами. Ничего не сказал: просто посмотрел.

Что я делаю? Вот поэтому рядом с ним и должна быть Морти, а не я. Потому что её пугает его дракон, и она сможет держать этого дракона в узде... а меня — не пугает.

И я смогу лишь гладить его по головке, уговаривая потерпеть до следующей охоты.

— Как же ты теперь будешь восстанавливаться? — я решила сменить тему. — Если ты потратил так много сил...

— Попрошу кого-нибудь поделиться своими. — Лод слегка усмехнулся. — В такие минуты даже немного жаль, что теперь у нас с пленными другие отношения.

— И нельзя просто снова позаимствовать силы у Кристы, ну да. — Я коротко вздохнула. — А, может, у неё попросить? Я думаю, раз ты спас Фаника...

— Я не буду просить у них подобного. Не теперь. Отныне они для нас почётные гости. И я... по крайней мере я... буду делать всё, чтобы они чувствовали себя именно так.

Он снова прикрыл глаза — а в моём сознании вдруг зазвенел паскудный тоненький голосок.

Тоненько и паскудно нашептывающий что-то про блестящие манипуляции.

Я долго смотрела на бледное лицо Лода.

...я бы на их месте вообще подумала, что всё это спектакль, а на самом деле похищение Фаника тоже организовали мы...

Нет, Лод не нанимал ту троицу. Но если он следил за принцессой и компанией — он мог понять, что за ними следит кто-то ещё. И когда он заманил Навинию в ловушку, оставив принца без защиты...

Он мог предполагать, что Фаника схватят.

И мог позволить это сделать.

Если он делал ставку не на Хьовфина, а на Дэнимона... кто для него младший эльфийский принц? Если б он умер — что ж, у Дэнимона появилось бы ещё больше причин понять Алью и помогать нам в поисках заказчика. А раз выжил — наследник эльфийского престола будет по гроб жизни благодарен тем, кто спас его любимого братика.

Тёмные ничего не теряли. В любом случае. Только приобретали. И то, что об этом Лод и словом не обмолвился мне, ничего не доказывает. Он и раньше часто говорил 'пять', удерживая десять в уме. Мастер стратегии, хозяин марионеток, дергающий за ниточки, умеющий использовать каждую свою куклу наилучшим образом. И его куклы — это мы. Все мы.

Включая меня.

Я опустила глаза, уставившись на бежевое стёганое одеяло.

Какие у меня есть доказательства, что вчера вечером в этой самой спальне он говорил мне правду? Какие гарантии, что за его признанием не стоит голый расчёт? Да и можно ли это считать признанием? Сколько женщин во все века слышали от мужчин прекрасную ложь о вечной любви — но, увы, прискорбные обстоятельства в виде законной супруги, которую эти мужчины по тем или иным причинам ну никак не могут оставить...

Я сама подняла эту тему. Про мои чувства. И вряд ли это вписывалось в его планы. Если б в ответ я услышала холодную отповедь, то сорвалась бы с его крючка — и жаль было бы потерять любимую куклу накануне переговоров. Но теперь я под его контролем — ещё более надёжным, чем раньше, куда более надёжным, чем любые ошейники — и помогу ему всегда и во всём, добровольно и с радостью: что советом, что...

Когда я в бешенстве ударила ладонью по одеялу, Лод посмотрел на меня удивлённо.

— Что такое?

— Ничего. Мысли дурные лезут. — Я твёрдо встретила его взгляд. — Возьми мои силы.

Нет, я не буду в нём сомневаться. Я обещала, что всегда буду на его стороне. Обещала самой себе.

И нарушением этого обещания предам себя в той же мере, что и его.

— Не говори глупостей. — Лод сказал это так естественно и устало, что меня захлестнул жгучий стыд. — Ты сама ещё не оправилась после отравления.

— Те силы, которые я предлагаю, никак не помогут мне оправиться быстрее.

Он вскинул бровь:

— Амант?

— Ты сам говорил, что уж его у меня хватает. И ты сможешь поправить свой роборэ за его счёт, верно?

Меня спасало только то, что мне и так было стыдно. И ещё постыднее стать не могло.

Наверное, поэтому я говорила об этом так спокойно.

— Конечно, я предпочла бы приберечь его на крайний случай. Если мы попадём в серьёзную передрягу, а тебе срочно понадобится резервный источник энергии... чем моя не подойдёт? Но, наверное, это тоже вполне можно считать серьёзной передрягой.

— О крайнем случае беспокоиться не стоит. — Лод сел на постели. — Амант имеет свойство восстанавливаться. И если у девушки ещё не было первого... удовольствия — куда быстрее, чем другие типы энергии.

— Восстанавливаться? Хотя да, если он расходуется на... то, на что он расходуется... странно, если бы после первого раза никому и никогда больше не хотелось. — Научный интерес помогал не смущаться. — А почему тогда невинность так важна?

— Потому что при её потере меняется тип энергии, наполняющей резерв. И для колдунов наибольшую ценность представляет именно тот, что дан девушкам при рождении. Он... как бы сказать... самый питательный. С магической точки зрения. — На переносице колдуна прочертилась хмурая морщинка. — Ты уверена? Я вполне могу обойтись без этого.

Можешь, наверное. И крохотная часть меня сейчас хотела бы пойти на попятный — чтобы посмотреть на твою реакцию. Убедиться, что ты не планировал использовать меня в качестве подручного резервуара с бесплатной энергией: который с радостью поделится этой энергией, если дёрнуть за нужные ниточки.

Но другая часть просто хочет тебе помочь.

И мне самой важнее именно она.

— Я же не Криста, чтобы делать предложение прежде, чем думать. Раз говорю, значит, уверена. — Стянув с ног сапоги, я забралась на кровать с ногами. Сев поудобнее, протянула Лоду обе руки. — Бери.

Он тоже сел удобнее, ближе ко мне. Взял мои ладони в свои, сжимая их бережно, но крепко: от его прикосновений сердце в который раз сбилось с привычного ритма. Да уж, аманта у меня и впрямь явный переизбыток... и хорошо, что на какое-то время его станет поменьше.

Ненавижу, когда чувства затмевают разум.

Лод прикрыл глаза, и я смотрела, как его пальцы просвечивает золотое сияние, светлой дымкой окутывая наши соединённые руки. Одна за другой отсчитывались секунды, перетекая в прошлое — но я не ощущала ничего, кроме того, как постепенно выравнивается сердцебиение.

И внезапного веселья.

Девушка отдаёт любимому мужчине свою сексуальную энергию. На кровати. В интимном полумраке. И при этом всё абсолютно целомудренно.

Да, если бы мне кто-нибудь такое сказал, я бы тоже посмеялась.

Когда колдовской свет померк, Лод открыл глаза, заблестевшие живым блеском — и опустил руки:

— Спасибо. Так гораздо лучше.

— Обращайся. — Я сложила ладони на коленях. — Всегда рада помочь.

Это не было пустой любезностью. В конце концов, эта энергия мне всё равно не пригодится — по крайней мере, в ближайшее время; и кому мне отдавать её, как не ему? Ведь я действительно рада была видеть, что его щёки покинула полотняная бледность.

Потом внезапная мысль заставила всю мою радость исчезнуть, как воздух из проколотого шарика.

И Лод сразу заметил перемену моего настроения.

— Скажи, о чём ты думаешь.

— Ни о чём. — Я опустила взгляд. — Ерунда.

Никогда не любила раскрывать кому-то душу и мысли. Во всяком случае, те их части, которые делают тебя уязвимой.

И почему тогда ему, вот уже второй раз, мне действительно хочется сказать?..

— Снезжана, я уже говорил: ты слишком многое держишь в себе. Скажи.

Я помолчала, считая стежки на одеяле. Мелкие, аккуратные штрихи, прочерченные белыми нитками.

Пять, десять, пятнадцать...

— Просто подумала... ты исцелил Фаника, а в моём мире он бы наверняка умер. Или остался калекой. А... моя мама — она ведь не мгновенно... не сразу, на месте...

Двадцать пять. Тридцать.

— Её довезли до больницы, и она уже там, в реанимации...

Сорок.

— И если бы в нашем мире была магия... такие целители, как ты...

Я замолчала, поняв, что мне срочно нужно пробежаться по степеням девятки; но добралась только до пятой, когда Лод накрыл мою ладонь своей.

В этот раз — без необходимости.

— Магия тоже не всесильна. И убивает так же легко, как и лечит. Ведь взамен неисцелимых ран у нас появились неисцелимые проклятия. — Другой ладонью он коснулся моего подбородка, заставив вскинуть голову. — Плачь, если хочешь.

Я замерла, почему-то чувствуя себя пойманным в ловушку зверьком.

Сейчас его близость дарила лишь чувство уюта, тепла... и ничего больше. Наконец-то — правильно.

И почему тогда мысли всё равно путаются?

— С чего ты взял, что я хочу плакать?

— Потому что я знаю тебя. Потому что за последнее время ты увидела слишком многое и прошла через то, через что не должна была проходить. Потому что ты ребёнок, который потерял всё, что у него было, и пока не приобрёл чего-либо стоящего взамен. И ты должна научиться плакать. Со слезами выходит боль, а ты никогда не даёшь ей выхода. И делаешь частью себя.

— Я не...

— Нет, ты ребёнок. — Даже сейчас он угадал, что именно я собираюсь возразить. — Да, в чём-то ты взрослее, чем все, кого я знаю, зато в другом — маленькая девочка, которая слишком рано осталась одна. Ты привыкла всегда быть сильной, но теперь ты не одна, и быть сильной нет нужды. Не всё время.

— Я не хочу привыкать к тому, что я не одна. — Я почувствовала улыбку, невольно кривящую мои губы. — И ты тоже уйдёшь из моей жизни. Рано или поздно. Как и все, кто у меня был.

— Это ты уйдёшь из моей. Потому что сама так решила. — Во взгляде Лода таяли осенние облака. — Сноуи, я не могу быть для тебя всем, чем ты хочешь. Союзником, учителем, другом, не больше. Но я никогда не предам тебя. И никогда не брошу наедине с твоей болью. Обещаю.

Опять эта треклятая 'снежинка'! На язык уже просился раздражённый ответ — но тяжесть, весь вечер давившая на сердце, шевельнулась вновь, и почему-то в памяти разом всплыло всё: отец, навсегда закрывающий за собой дверь, предсмертная агония бабушки, комья глины на крышке маминого гроба, мертвенная пустота и тишина квартиры, отныне принадлежащей мне одной, а потом — Сашка, который выбрасывает мои вещи, Навиния, наблюдающая, как я умираю, Хьярта, заваленная трупами, изломанное тело Фаника, огненный меч Сусликовой, стеклянные глаза Весельчака, откровение-приговор Лода, мёртвый Артэйз, темницы дроу, отрубленная голова...

Я плохо помню, что было потом. Кажется, очки куда-то делись с носа, а я лежала, уткнувшись Лоду в плечо — и, наверное, впервые в жизни плакала, не таясь, не сдерживаясь. До боли в горле, до хрипоты: за маму, за утраченный дом, за невозможность любви, за все прорвавшиеся чувства, за все предательства, страдания и смерти. И мерзкий ком под рёбрами исчезал, выкашливаясь с жадными всхлипами, растворяясь в тепле рук, которые обнимали меня так крепко и бережно, и в нежности пальцев, легонько гладивших мои волосы.

А затем, в какой-то момент — боль ушла. Вся. Совсем. И прежде, чем утонуть в мягкой сонной темноте, я успела подумать, что Лод, как всегда, был прав.

И что я успела начисто забыть, как хорошо засыпается в чьих-то объятиях.

ГЛАВА ВТОРАЯ. ИНТРИГАНЫ КРУГЛОГО СТОЛА

Беломраморный Мьёркт, столица подгорного королевства дроу, пробуждался ото сна неторопливо и неохотно. Вечную темноту не рассеивал дневной свет, а даже если б он мог пробиться под каменную твердь, то солнце всё равно уже заходило за горизонт... но одно за другим, волной светящегося разноцветья вспыхивали окна в домах — и казалось, что вместо города раскинулся ночной океан, чьи воды мягко фосфоресцируют во мраке мириадами радужных искр.

Впрочем, одно окно в башне королевского дворца сияло уже давным-давно.

Покои для пленников больше походили на элитную ночлежку: кровать занимал Фаник, на груде одеял у камина устроилась Навиния, а теперь на полу прибавилось ещё одно спальное место — у окна, рядом со столом. И на этом самом месте разместился Восхт, листая книгу в потёртом кожаном переплёте.

— Эти 'Записки' действительно обрываются как раз накануне переговоров, — спустя некоторое время доложил он. — Словами 'непонятно, на что способны эти светлые'. — Колдун вскинул голову, оглядывая товарищей по несчастью. — Но это не может ни подтвердить, ни опровергнуть причастность тёмных к тому, что там случилось.

— Я же говорила, — проворчала Криста, примостившаяся на стуле рядышком. — Я эту книгу всю просмотрела, когда Снежка её читала.

Дэнимон сидел рядом с невестой. Задумчиво наблюдал, как Навиния играет с паппеем: поочерёдно подставляет ему ладони, позволяя зверьку перебегать с одной на другую. Впрочем, принцесса явно меняла руки скорее машинально, чем осознанно — она смотрела куда-то в пол, долгим, застывшим взглядом.

И мысли, которые её отвлекали, явно были не самыми весёлыми.

— А ведь сегодня у нас с Дэном была бы свадьба, — горестно вздохнула Криста. — Кто бы мог подумать...

— Наверное, тёмные ещё не проснулись? — спросил Дэнимон, переведя взгляд на брата. Тот лежал, повернувшись набок, и дышал с мирным присвистом. Всё ещё спал. — Поэтому и не заходят?

— Мы всегда встаём раньше них. Они-то привыкли пережидать весь день во сне. — Криста сжала пальцы принца в своих. — Так не терпится сообщить им о твоих подозрениях?

— Если я правильно оценил ум Лодберга, они первыми сообщат мне о том же, — горько усмехнулся эльф.

— А вдруг ты всё-таки неправ?

— Я мечтаю о том, чтобы я оказался неправ. Но это первая кандидатура, которая приходит мне в голову. И самая логичная.

Криста ничего не сказала. Просто коснулась губами его щеки: раз, другой — и на третий хмурое лицо Дэнимона немножко посветлело.

— Мне жаль, что я не добился свободы для всех вас, — произнёс он.

— Ты был не в тех условиях, чтобы торговаться. И я радовалась, что хотя бы ты скоро будешь на свободе. — Криста укоризненно качнула головой. — И всё равно я считаю, что ты неправильно поступил! С этой клятвой. Надо было дождаться, пока Фаник поправится, и вам с ним всё-таки...

— Уходить? И что тогда мы сделали бы там, наверху, одни? Против собственного отца и всего нашего народа? Я предпочёл, чтобы в этом деле у нас были союзники. И раз мы обрели их среди тёмных, значит, так тому и быть.

— Мы теперь сами тёмные. — Навиния подала голос неожиданно, и голос этот был неожиданно горьким. — Предатели своих народов. А я... подстилка их владыки. И больше, похоже, ни на что не годна.

— Не говори так, — поморщился принц. — Ничего ты не...

— Всё, что я делала... я хотела, чтобы родители могли мной гордиться. Не желала быть всего лишь чужой игрушкой на доске. Принцессой из набора фигурок для скаука. И оправдывала себя тем, что делаю это во благо своей страны. — Резким движением посадив паппея на плечо, Навиния опустила руки. — А теперь я не нужна этой стране.

— Хватит, Вини, — горячо произнесла Криста. — Твой народ любит тебя, а заговорщики и придворные интриги были и будут всегда! Радуйся, что они проявили себя во всей красе. Теперь, как вернешься, без зазрения совести отправишь весь совет в отставку, и дело с концом. Ты и так не больно-то к нему прислушивалась... и правильно делала, — подумав, добавила девушка. — Советы предателей до добра не доведут.

Навиния промолчала. Восхт хмыкнул, но ничего не сказал. Дэнимон тоже не стал возражать — лишь покоился на невесту, однако по личику Кристы невозможно было определить, действительно ли она верит тому, что говорит, или просто понимает: сейчас Навинии нужно услышать именно это.

Криста всегда вела себя так непосредственно, что окружающие к этому привыкали. И привыкали не сомневаться в искренности её реакций. Между тем как Дэнимон знал — Криста предпочитала разыгрывать наивную доверчивость и любовь ко всем вокруг даже тогда, когда вовсе не склонна была доверять хоть кому-то. Она тонко чувствовала тех, с кем имеет дело, но при острой необходимости прекрасно умела не выдавать своих чувств. Просто чаще всего не считала это острой необходимостью.

Впрочем, теперь Дэнимон был даже рад тому, что иномирной девчонке с невозможным снежным именем удалось её обмануть...

Фаник проснулся резко, словно от кошмара. Рывком сел в постели, судорожно озираясь, явно не понимая, что происходит.

А потом увидел брата.

— Дэн? — выдохнул он. — Тебя же...

— Да, меня похитили дроу. А тебя похитили люди. — Дэнимон встал: лишь сейчас, когда брат проснулся, позволив себе в полной мере ощутить облегчение. — Как ты?

— Я... не слишком хорошо. Будто меня долго били. — Фаник уставился на свои руки, лежавшие поверх одеяла. — Меня похитили? Последнее, что я помню — люди... трое, и маг прочитал заклятие, а потом... наверняка слуги тёмных, чтоб их! — Он бессильно упал обратно на подушку. — Где мы? Ты сбежал от дроу вместе с Кристой, да? И нашёл меня? Или Вини всё-таки поймала наследника Ильхта и спасла тебя?

Какое-то время Дэнимон думал, как бы деликатнее преподнести братишке последние новости.

И не придумал.

— Вообще-то... мы у дроу, — мягко вымолвил принц. — И это они помогли мне найти тебя. И спасти. А твоих похитителей нанял кто-то из эльфов... во всяком случае, я в этом уверен.

Взгляд Фаника весьма красноречиво отразил сомнения в здравом уме старшего брата.

А быть может, просто в том, что это не ещё один сон.

— Ты. Хочешь сказать. Что меня. Похитили. Светлые. А спасли. Тёмные?

Заговорил он после о-очень долгой паузы. Явно не доверяя тому, что говорит. И вместо ответа Дэнимон, коротко выдохнув, прошёл к кровати, чтобы сесть рядом с братом.

Потому что прекрасно понимал: этот разговор выйдет куда дольше, чем пауза перед ним.

* * *

Я проснулась в своей постели у камина. Рядом с Бульдогом, привычно пускавшим слюни на мою подушку.

И почти сразу вспомнила, что засыпала вовсе не в своей постели.

Я нашарила очки, которые кто-то заботливо положил рядом. Нацепила их на нос, повернулась — и встретила взгляд Морти.

— С пробуждением.

Принцесса дроу сидела в кресле с книгой, и я подскочила в постели, судорожно пытаясь понять, чем обязана её присутствию. Должно быть, когда я уснула, Лод перенёс меня сюда — но, может, Морти успела прийти и застать, как мы лежим в обнимку? И теперь хочет устроить мне...

— Спасибо, что помогла Лоду, — добродушно произнесла принцесса. — Во всех смыслах.

От тепла её улыбки торнадо лихорадочных мыслей мигом утихло.

— А... не стоит благодарности. — Я растерянно моргнула. — Простите, но...

— Что я тут делаю? — когда я замялась, понимающе закончила Морти. — Все заняты на совете, а меня туда не пускают... так что решила подождать здесь. Какая мне разница, где читать? Заодно смогу поблагодарить тебя, когда проснешься. И передать слова Лода.

— Какие слова?

Морти кивнула на стол. Там лежало знакомое зеркальце с серебряной крышкой — которым я не пользовалась с достопамятного вечера, в который Алья развлёкся с Навинией.

— Лод немного его доработал. Решил, что тебе полезно будет знать, о чём идёт речь на встрече с послом лепреконов... Если откроешь зеркало, оно покажет зал совета.

— Ух ты, здорово! — я обрадовалась совершенно искренне — но лишь на миг. — А... вы? Разве вам неинтересно?..

Морти усмехнулась.

— В детстве я вечно крутилась под дверьми. Пыталась шпионить. Потом привыкла, что Лод с Альей просто рассказывают мне, что обсуждали и что решили. Дозированно. — Она слегка пожала плечами. — Женщинам дроу, даже из правящего дома, издавна не дозволяется следить за советами Повелителя, и с помощью магии — в том числе. Это традиция, которую я не собираюсь нарушать. Подслушивать тайком недостойно принцессы из рода Бллойвуг.

— Тогда почему Лод дал зеркальце мне?

— Наверное, потому что ты не дроу? — весело заметила Морти. — За меня не беспокойся. В конце концов, там зачастую обсуждают многие вещи, в которых я ничего не соображаю... и о которых мне знать не нужно.

— Вряд ли я соображаю больше вашего.

— Должно быть, больше.

Морти опустила взгляд в книгу, и я сочла, что спорить будет лишним. Встала, ожидаемо обнаружив себя полностью одетой, сунула ноги в мягкие туфли и побрела в ванную.

Забавно. Я уже имела возможность убедиться, что риджийские законы и обычаи сильно отличаются от законов и обычаев нашего мира: начиная с судебных тонкостей, которые я наблюдала на примере истории с Артэйзом, и заканчивая отношением к близости до брака. В отличие от нравов аналогичной эпохи нашего мира, похоже, в Риджии никому нет дела до девичьей невинности. Если сопоставить то, что Лод рассказывал мне о дроу, 'предсвадебные путешествия' эльфов, о которых мельком упоминала Навиния, и бурную личную жизнь Повелительницы людей...

И всё это казалось мне куда более правильным, чем отвратительные интрижки, о которых я столько читала, изучая историю и литературу. Зацикленность на целомудрии нисколько не способствовала искоренению измен — нет, она лишь приводила к тому, что измены старательно скрывали, тщательно заметая весь сор под ковёр. Отвратительное лживое лицемерие, которого я никогда не понимала; а тем более не понимала, почему даже в наше прогрессивное время многие придают огромное значение этой глупой традиции. Чистой условности. Какая разница, есть у твоей избранницы в определённом месте какая-то там перепонка или нет? Ты ведь не с перепонкой жить собираешься, тем более что её в любом случае придётся ликвидировать. А некоторые девушки, гордившиеся, что сохранили свою перепонку до свадьбы... с тем же успехом можно гордиться, что тебе посчастливилось ни разу не сломать ногу.

Нет, риджийские нравы мне импонировали куда больше. Действительно: если ты собираешься жить с кем-то долго и счастливо — прежде, чем давать брачные обеты, совсем не лишне проверить вашу совместимость во всех планах. Но, видимо, даже в Риджии есть место предрассудкам, так что женщин всеми силами стараются не допустить к правлению. Если не прямо, как Морти, то тихо, как Навинию.

А при таком раскладе, если у меня не получится вернуться домой...

Хотя ладно, думать о будущем пока рано. Для начала стоит выпутаться из настоящего.

Умывшись, я оперлась руками на край раковины. Вскинула голову, слушая ровный шум воды, глядя на своё отражение: к счастью, очки я сняла, так что вместо лица взору представало лишь бледное пятно с размытыми чертами.

И всё-таки... почему Морти ведёт себя так? В отношении меня и Лода?

Первый вариант: она бесконечно уверена в своём избраннике. И знает, что он в любом случае сохранит ей верность.

Но... уверенность уверенностью — а я сомневаюсь, что при таком раскладе ты будешь не только не препятствовать сближению своего избранника с девушкой, влюблённой в него, но и всячески обоих к этому подталкивать. Как говорится, на бога надейся, а сам не плошай; не люблю эту поговорку по причине убеждённого атеизма, да и вряд ли в Риджии она есть, однако всякий умный человек прекрасно понимает этот принцип. А Морти бесспорно умна.

Второй вариант: она не уверена в своём избраннике. И таким образом устраивает ему испытание, дабы проверить, сохранит ли он верность ей.

Но... использовать в качестве объекта для подобного испытания меня, когда Лода не прельстила Навиния, лезшая к нему и так, и эдак, и косинусом вперёд? Да, хорошая шутка.

Третий вариант: Морти знает, что Лод ко мне ровным счётом ничего не испытывает. И поэтому так спокойна, и поэтому отправила меня к нему — чтобы любимый хальдс использовал свою живую куклу по назначению. И нет, не по тому назначению, какое мужчины обычно уготавливают куклам в человеческий рост.

А вот это уже похоже на правду. Но теперь вспоминаем, что я не сомневаюсь в Лоде, а ещё не замечала за Морти хотя бы намёка на цинизм — и ищем четвёртый вариант.

А четвёртый...

Я замерла, вдруг осознав одну вещь, о которой должна была задуматься давным-давно.

Ну конечно. Лод и Морти вместе уже не первый год, и он всего лишь её хальдс, но не супруг. Учитывая, что они прекрасная пара, и Алья явно не имеет ничего против их союза... если они до сих пор не узаконили отношения, значит, на то есть причина.

И наверняка эта причина в том, что короли, как известно, могут всё, кроме одного.

'Браки среди знати часто заключают по договору', сказал мне Лод. И, скорее всего, принцессе уготована блестящая партия в виде какого-нибудь дроу из славного древнего дома... но, с другой стороны, чем плох Лод? Тем, что человек? Раз уж Алья сделал его своим Первым Советником — непохоже, чтобы для Повелителя дроу это имело значение; а в конечном счёте, как я понимаю, судьбой сестры распоряжается именно он. Или одно дело Советник, а другое — супруг принцессы? Знать бы, как у дроу тут всё заведено...

Впрочем, если моя и догадка верна, то ничего не меняет. Лод ведь говорил, что замужество вовсе не обязывает разрывать отношения с хальдс. Ничто не мешает колдуну оставаться фаворитом принцессы, даже если она выйдет замуж не за него, а ко мне всё это не имеет никакого отношения. И из всех найденных мною вариантов логичнее всего будет остановиться на третьем.

А потом, вспомнив, что он мне не подходит, наконец вернуться к волшебному зеркальцу и послу лепреконов: потому что это куда важнее, чем мои домыслы по поводу чужой личной жизни.

Когда я вошла в лабораторию колдуна, Морти сидела на том же месте и увлечённо читала. На столе перед ней, по соседству с зеркальцем, появился знакомый серебряный колпак — видимо, Акке успел принести мой завтрак.

Но между завтраком и государственным советом, пожалуй, я выберу второе.

Морти проследила, как я беру зеркальце со стола.

— Ты куда? — спросила она, когда я направилась к двери в библиотеку.

— Ухожу в другую комнату. — Я обернулась. — Ну, чтобы не вышло так, что вы... следите за советом.

— Принцессе из рода Бллойвуг не пристало подслушивать, — с достоинством ответила Морти, — однако никто не в силах помешать ей спокойно читать, пока рядом подслушивает кто-то другой. — И задорно мне подмигнула. — А пока ты будешь отсиживаться в спальне у Лода, твой завтрак безнадёжно остынет.

Что ж, хотя бы одна из причин, по которой Морти решила дождаться моего пробуждения, стала мне ясна.

Понимающе хмыкнув, я вернулась к столу. Села на табурет, откинула серебряную крышку, коснулась стеклянной поверхности кончиком пальца. Положив зеркальце на столешницу, потянулась к колпаку, укрывавшему мою еду: раз уж я остаюсь в лаборатории, то можно совместить полезное с полезным.

И наконец-то, как дома, поесть за просмотром чего-нибудь интересного.

— ...самим не по душе вся эту ситуация, Повелитель, но вы же понимаете...

Встреча проходила не в кабинете, где Алья судил Артэйза: это был небольшой круглый зал, отделанный чёрным мрамором, типичным для дворца дроу. За столом, прямоугольным и длинным, спокойно разместились десять дроу, включая Алью, Лод — и трое лепреконов: вылитые эльфы, только не выше восьмилетних детей, да волосы не золотые, а рыжие, как мандаринки.

— ...мы чужды предрассудков, вы знаете. Мы не в обиде на призраков прошлого, и в той истории на пиру для нас тоже осталось много белых пятен... хотя, откровенно говоря, наш народ вздохнул с облегчением, когда венценосный отец нашего Повелителя не вернулся в своё королевство, — говорил один, и низкий, размеренный, рассудительный голос никак не мог принадлежать ребёнку. — Но, хоть нам и стоило бы сказать 'спасибо' тому, кто прервал правление взбалмошного полудурка, мы пытались найти истинного виновника резни. Однако тот выбрал слишком удачное время и место для своего преступления, а без содействия эльфов и людей, для которых всё было очевидно, наше расследование быстро завершилось ничем. Учитывая все эти обстоятельства, мы помогали вам по мере своих скромных сил, и эти восемнадцать лет — тоже. Мы не хотим этой войны, мы не будем воевать с вами... но эльфы и люди хотят, и в открытом столкновении с ними — что мы можем? — Лепрекон покачал головой. — В армию людей, кажется, собрали всех мужчин от двадцати до пятидесяти. Эльфы после пропажи принцев возненавидели вас с новой силой. У светлых огромное войско, сильное войско, и этому войску не терпится стереть вас с лица земли. А нас, как и вас, так мало...

— Триста лет назад Тэйрант тоже был силён, — бесстрастно произнёс Алья. — Однако тогда вы примкнули к проигрывающей стороне.

— Триста лет назад войну выигрывал сумасшедший фанатик, который после уничтожения эльфов и людей переключился бы на нас. — Лепрекон пожал плечами. — Без обид.

— Что вы, какие обиды.

В зеркальце лицо Альи разглядеть было трудно, но, откусывая очередной кусок тёплой румяной булочки с сыром, я услышала его усмешку.

— Однако сейчас место Тэйранта занял другой сумасшедший фанатик, — заметил Лод.

— Вы в выигрышном положении. У вас есть шансы победить в этой войне, просто отсидевшись под горами, и шансы эти...

— В этот раз светлые не отступят, — тихо проговорил дроу, сидевший по левую руку от Альи. Неожиданно — темноволосый, и черноту длинных прядей лишь подчёркивала белизна одежд, сдержанно расшитых алым шёлком. — Ни за что.

Белый и красный. Цвета дома Рауфгата, вдруг вспомнила я.

Того же дома, к которому принадлежал Артэйз.

— Они задавят нас количеством, — продолжал дроу. — Им плевать, сколько народу они потеряют в наших тоннелях. Потому и забирают в армию всех, кого могут. Тысячи умрут, зато остальные пройдут по трупам — и вырежут нас, как паппеев в норах. Но вам всё равно, верно? Вы ведь...

— Лу.

Алья сказал это без угрозы. Почти шёпотом. Всего одно короткое слово: видимо, имя того, кто говорил.

Но дроу моментально смолк.

— Мы понимаем ваше тяжелое положение. И, помимо информации, поможем чем-то более существенным, — любезно произнёс лепрекон. — Мы дадим вам коней, пищу и другие припасы... и даже не возьмём за это платы. — Последнее он добавил весьма неохотно, а товарищей его так и вовсе передёрнуло. — Но это всё, чем мы можем помочь.

— Нет, не всё, — вежливо поправил Лод. — Вы могли бы отдать нам драконьи жемчужины.

Лепреконы уставились на колдуна долгим молчаливым взглядом, а я замерла, не донеся чашку с чаем до губ.

Что ещё за жемчужины?..

— И чем же они вам помогут? — наконец спросил один из посланцев маленького народца.

— По̀лно. — Лод улыбнулся: для переговоров он предпочёл снова натянуть маску плюшевого мишки. — Вам ли не понимать, насколько это полезные вещицы. Особенно в нашей ситуации.

— Большинство жемчужин хранится в сокровищнице нашего Повелителя и никогда не покидает дворца. Мы считаем их справедливой платой за всех, кого мы потеряли в Войне Пяти Народов.

— Вы же вроде не в обиде на призраков прошлого, — подметил кто-то из дроу, и по голосу я опознала эмера Айкатта.

— Я от своих слов не отказываюсь. — Лепрекон ничуть не смутился. — Но вы же понимаете... если вам всё же не удастся отсидеться под горами, жемчужины для нас будут потеряны безвозвратно — и если эльфы или люди найдут их... если догадаются, что мы вам помогали...

— В общем, вы просто жалкие трусы, — негромко и устало констатировал тот же темноволосый дроу, — которые в своём паскудном лицемерии решили бросить целый народ подыхать.

И хоть я была с ним отчасти солидарна — осознание того, сколь неразумна подобная реплика, вызвало у меня глубочайший фейспалм.

— Лу!

Крик принадлежал эмеру Айкатту, но он опоздал: лепреконы уже вскочили с мест.

— Знаете ли, — начал один, явно уязвлённый до глубины души...

...и замолчал: когда их обидчик поднёс ладонь ко рту, зачем-то изумлённо ощупывая свои губы.

— Простите Лундвинэлу это ужасное и незаслуженное оскорбление. Он недавно потерял брата, а горе затмевает разум, — опустив руку, спокойно произнёс Лод. — Мы прекрасно понимаем вашу разумную позицию и будем безмерно благодарны за любую помощь, которую вы сможете нам оказать.

— Благодарю, Лод, — кивнул Алья, прежде чем встать. — Мой Первый Советник, как обычно, выразил мои мысли лучше меня. Предлагаю оговорить точные числа ваших щедрых даров с моим Советником по экономике, Советником по снабжению и Советником по военным делам... в приватной обстановке. Прошу следовать за мной. — Повелитель дроу прошёл к двустворчатым дверям. — А мой Первый Советник присоединится к нам, когда растолкует Лундвинэлу всю ошибочность его поведения. Лод, жду в моём кабинете.

Он вышел, и лепреконы поспешили следом. Один из них злорадно оглянулся на темноволосого дроу — а тот так и сидел, прижимая руку ко рту. Трое Детей Луны тоже поднялись из-за стола, и одним из них был эмер Айкатт; но прежде, чем покинуть зал, он коснулся плеча Лундвинэла. Сдержанным, успокаивающим, отеческим жестом.

Да.

Значит, не только младший его сын не умел держать себя в руках.

Когда в зале остались лишь шестеро дроу и один человек, Лод провёл пальцем в воздухе длинную горизонтальную черту:

— Для будущего главы великого дома Рауфгата ты демонстрируешь поразительную несдержанность.

В голосе колдуна не было ни осуждения, ни издевки. Он просто констатировал факт.

— Зато ты, как всегда, само хладнокровие. — Лундвинэл убрал руку ото рта, и я поняла, что ему вернули способность говорить. — Эта их помощь ничего не даст. Нам нужны не кони и еда, а лишние руки, которые могут держать клинки.

— В нашей ситуации любая помощь даст многое.

— О, да. Конечно. Только другая помощь могла бы дать нам гораздо больше. — Интонации дроу резали сарказмом не хуже скальпеля. — Где же был твой блестящий ум на этот раз, Первый Советник? Почему ты не убедил маленький народец присоединиться к нам?

— Я пытался, если ты слышал. — Лод обвёл взглядом шестёрку дроу. — Как и все мы.

— Но из всех нас, кажется, только тебя нисколько не волнует провал. Так сблизился со своими драгоценными пленниками, что в душе уже надеешься на победу светлых? Ну да, ты ведь должен быть рад, что наконец можешь поболтать с кем-то из соплеменников...

— Шансы на успех переговоров по этому вопросу изначально были нулевые. К сожалению, я ещё ни разу не ошибся в подобных расчетах.

— Расчёты. Шансы. В этом весь ты. — Лундвинэл резко, с невыносимым скрипучим звуком отодвинул свой стул. — Мне иногда хочется вскрыть тебе грудную клетку и посмотреть, есть ли в ней сердце. — Он встал. — Тебе вообще известно, что такое чувства?

— Лу, — Лод неторопливо поднялся на ноги, и все дроу последовали его примеру, — я всё понимаю, но советую тебе брать пример с отца. В такое тяжёлое время позволить боли утраты взять над собой верх... нехорошо по отношению к нашему народу.

— Нашему, — повторил дроу.

'Но не твоему', читалось в его словах.

Дроу с тревогой переглядывались, однако эти двое смотрели только друг на друга: мужчина, потерявший брата, и мужчина, убивший этого брата.

И хоть они просто стояли, разделённые столешницей тёмного дерева — я почти слышала, как звенят в воздухе невидимые клинки.

— Обвинение в измене, Лу — серьёзное обвинение. Но если оно беспочвенно, это тяжкое оскорбление. А ты знаешь, что я всегда отвечаю на оскорбления. В свойственной мне манере. — Голос Лода ласкал, как шёлк. — И только потому, что я безмерно уважаю тебя, твоего отца и твой дом, я спрошу тебя... всего один раз: ты действительно хотел меня оскорбить?

Какое-то время его оппонент молчал.

А потом, также молча, приложил ладонь к сердцу, низко склонил голову — и, стремительно развернувшись на каблуках, вышел из зала.

— Извинения приняты, — бросил Лод ему в спину. — Господа, наш совет окончен. Благодарю.

В тот момент, когда дроу, дружно поклонившись, поспешили покинуть поле моего зрения — я остро осознала, как же люблю этого прекрасного мужчину.

Дождавшись, пока Лод тоже удалится, аккуратно прикрыв за собой двери, я отставила пустую чашку и захлопнула серебряную крышку. Посмотрела на Морти: взгляд принцессы был устремлён на зеркало, и во взгляде этом плескалась печаль.

— Что скажете? — осторожно спросила я. — Раз уж вы... случайно всё слышали.

— Скажу, что разделяю мнение Лу насчёт жалких трусов. — Она вздохнула. — Лепреконы всегда были себе на уме. Они и в прошлый раз вмешались только потому, что понимали: от исхода войны зависит и их судьба. Если б им ничего не грозило, они бы бросили эльфов и людей так же спокойно, как теперь бросают нас. — Морти захлопнула книгу. — Но Лод прав, нас не спасут клинки. Наш единственный шанс — предотвратить войну. Потому что выиграть её, с помощью лепреконов или без неё, шансов нет.

Я задумчиво кивнула, прекрасно осознавая её правоту. Хотела было поподробнее расспросить об этом Лу, но передумала: вспомнила нечто поважнее, чем скорбящий брат моего неудавшегося убийцы.

— А что за драконьи жемчужины?

— Величайшее сокровище нашего народа. Вернее, когда-то было им. — Принцесса печально улыбнулась. — Ты не задумывалась, откуда мы берём еду, которую под горами, как ты понимаешь, достать довольно трудно?

— Ну, скот может пастись в горах...

— А хлеб?

— От лепреконов.

— Одной помощью от лепреконов целый народ не прокормишь, — справедливо заметила Морти. — Хотя большую часть тех же овощей и фруктов нам приходится брать именно у них, но без драконьих жемчужин... Это камни, которые можно найти только в желудке дракона. Помимо редкостной красоты они обладают уникальными магическими свойствами: приумножают то, с чем соприкасаются. И если опустить жемчужину в горшок с двумя зернышками пшеницы, то через час он наполнится зерном до краёв.

Я невольно присвистнула, пусть и неумело.

Ничего себе артефактик.

— Да, это великая ценность. — Морти правильно истолковала мою реакцию. — И добывал её в основном наш народ. Мало кто может справиться с драконом, и тут недостаточно даже одной эльфийской ловкости: пока жемчужина пребывает в желудке дракона, она даёт ему недюжинную силу, здоровье... и способность почти мгновенно заживлять любые раны.

Моментальная регенерация, значит.

— Я думала, драконы сами по себе такие сильные.

— Мы тоже так думали. Но опытным путём выяснили, что нет.

— А если жемчужину проглотит человек или дроу? — я с энтузиазмом прикидывала потрясающие возможности подобного 'имплантата'.

— Да, было бы здорово, если б на нас они оказывали такое же действие. — Принцесса понимающе кивнула. — Но что нормально для драконов, смертельно для нас. Человек, эльф, дроу или лепрекон... кто бы из них не проглотил жемчужину, он умрёт.

— Жаль, жаль. — Я разочарованно покачала головой. — Но вещь всё равно прекрасная. И как давно стараниями охотников за жемчужинами перевелись драконы?

— Дракон, который когда-то пообедал отцом Тэйранта, был одним из последних представителей своего вида, так что... лет триста назад.

— Логично.

— Увы. — Морти провела серым пальцем по корешку книги, так и лежавшей у неё на коленях. — Жемчужины бывают разных видов, и один вид работает с определённым... типом вещей. Те жемчужины, что приумножают зерно, не приумножат вина в кувшине, и наоборот. А виды различаются цветом: золотые — для зерна и муки, белые — для молока, мёда и воска, розовые — для спиртного и масла... все они довольно распространены, и даже сейчас штук десять таких есть в каждом городе дроу. — Голос принцессы окрасила горечь. — Их всего-то три, и Мьёркт — самый большой.

Да уж, Детей Луны и правда осталось мало.

— А каких нет? — задала я напрашивавшийся вопрос.

— Редких. Тех, что можно было найти в одном драконе из ста. Тех, что наш народ оставил в наших городах, когда дроу бежали под горы. Тех, что потом достались светлым в качестве военных трофеев. — Морти мечтательно сощурилась. — Зелёные жемчужины, которые делают несказанно плодородной почву, если их туда закопать, а любой водоём — источником чистейшей питьевой воды. Серые, которые можно опустить в жидкий металл — и неважно, золото это, серебро или сталь, но жемчужина приумножит его. — Хм, а это отчасти объяснило бы волшебные горшочки с золотом, которые в легендах приписывают лепреконам. — И чёрные, которые взаимодействуют с магическими веществами. Такими, как зелья...

— Или волшебная пыльца, — закончила я.

— Именно.

И впрямь полезные вещицы.

— И что, их совсем-совсем?..

— Пара зелёных у нас осталась. И одна серая, благодаря которой мы и можем расплачиваться с лепреконами. Ведь цены они обычно заламывают... если б не думали, что мы располагаем исключительно тем золотом, что можем вручную добыть под горами, объявляли бы ещё в три раза больше. Мы пытались заполучить редкие жемчужины обратно, но светлые слишком хорошо их охраняют. А все чёрные и вовсе достались лепреконам.

— И почему это так страшно?

— Потому что у лепреконов невозможно ничего украсть. И это испокон веков знает каждый. — Морти, нагнувшись, почесала за ухом Бульдога: пёс грустно смотрел на нас, сидя у ножки кресла. — У лепреконов своя, особая магия, которая позволяет надёжно защитить то, что принадлежит им. К примеру, та самая сокровищница Повелителя, которую упоминал посол... оттуда нельзя вынести ни один предмет, если ты не лепрекон. Сокровищница просто не даст тебе выйти.

— А что мешает захватить какого-нибудь лепрекона в заложники, надеть на него ошейник и приказать вынести жемчужины?

— Если лепрекон будет понимать, что выносит предмет из сокровищницы незаконно, его тоже не выпустит.

Да уж. И впрямь интересная магия.

— А снять чары, наложенные на сокровищницу, никак нельзя?

— Многие пытались. Ни у кого не вышло. Даже у самых могущественных магов в истории Риджии. — Морти качнула головой. — Надёжная защита от расхищения, согласись.

Я нехотя кивнула. Хотя сдаваться не собиралась. Может, местные и верят в непреложность закона 'у лепреконов невозможно ничего украсть', но я не склонна была принимать что-либо на веру; гипотезу Пуанкаре тоже когда-то внесли в список задач тысячелетия*.

(*прим.: задачи тысячелетия — семь математических проблем, решение которых до сих пор не найдено; гипотеза Пуанкаре — математическая гипотеза, которую внесли в список задач тысячелетия, но в конце концов её решил российский математик Григорий Перельман)

И, прежде чем признать задачку с жемчужинами неразрешимой, я хотя бы попытаюсь поискать решение.

На досуге.

— Я знаю Лода. Он и не рассчитывал, что лепреконы согласятся отдать жемчужины. Да они и не нужны нам... не для того, чтобы предотвратить войну, по крайней мере. — Морти поднялась на ноги, и Бульдог радостно вскочил вместе с ней. — Проведаешь Фаника вместе со мной?

Предложение было неожиданным.

И настойчивое дружелюбие со стороны принцессы настораживало всё больше и больше.

— А разве не разумнее будет дождаться Лода?

— Нет нужды. — Принцесса вскинула руку, и на её пальце блеснуло управляющее кольцо. — Взяла у Альи до совета. Не думаю, что в нём возникнет нужда, но осторожность не помешает.

Я поразмыслила. Ещё поразмыслила.

И встала:

— С радостью составлю вам компанию.

Как справедливо заметил Пьюзо, друзей надо держать близко, а врагов ещё ближе. И пока я не знаю, к какой категории относить Морти, отдаляться от неё определённо не стоит.

Мы спустились в гостиную, сопровождаемые цокотом когтей Бульдога. Там нас ждал сюрприз — в лице Навинии, сидевшей в кресле с отсутствующим видом. Паппей деловито умывался у неё на плече; я покосилась на пса, но тот, к счастью, прямиком посеменил под тот самый стол. Видимо, не заметил грызуна.

— Приветствую, принцесса, — любезно произнесла Морти.

Навиния покосилась на неё. Молча опустила взгляд, вновь уставившись в пол.

Морти вздохнула.

— Я понимаю, вам пришлось нелегко. И я понимаю, как вся эта ситуация вас печалит. — Она заговорила с неудавшейся соблазнительницей Лода так мягко, так дружелюбно, с таким искренним желанием подбодрить, что я в очередной раз устыдилась своих подозрений — и в очередной раз захотела подрисовать над её головой нимб. — Но всё же, думаю, вам не стоит сидеть здесь в одиночестве, избегая общества ваших друзей, ведь...

— Давай-давай, издевайся, — Навиния резко повернула голову. — Тебе мало того, что меня и так смешали с грязью, да? Ещё решила добавить?

Морти растерянно смолкла.

А я вдруг поняла, что стрелка на шкале моего сочувствия человеческой принцессе медленно стремится к нулю.

— Давай, наслаждайся. Торжествуй. — Навиния улыбнулась, и издевка этой улыбки чудесно гармонировала со злой напевностью её голоса. — Да, я уничтожена. Твоим братцем и своими людьми. Мне показали моё истинное место. Тебе же это нравится, правда? Унижение твоего врага, унижение той, кто посягала на твоего любовничка. Ты ведь считаешь, что я получила по заслугам. — Она окинула меня взглядом, презрительность которого почти кристаллизовалось в воздухе. — Вы обе считаете.

Ресницы молчавшей Морти дрожали крыльями чёрных бабочек, и я вспомнила, что она до сих пор не знает о происшествии на столе.

Мне почему-то не хотелось, чтобы это изменилось.

Наверное, потому что Лод тоже явно этого не хотел.

— Что ж, видимо, лучшее, что я теперь могу сделать — умереть. Пока во мне ещё не умерла гордость. Жить мне теперь незачем, а смерть моя хоть кого-то порадует. — Навиния, вдруг растеряв всю злобу, ссадила паппея на столешницу и обречённо подперла голову рукой: печальная и прекрасная дева, готовая к встрече с голодным драконом. — Заколоть себя мне не дадут, проверено. Но, может, смогу улучить момент и выброситься из окна. Надеюсь, эта башня достаточно высока, чтобы от моего тела мало что осталось, ведь ждать достойных похорон от тёмных...

И трагический, театральный, прекрасно выверенный пафос, звеневший в её словах, вдруг заставил меня отчётливо понять: всё это — спектакль. Только вот для кого? С чего ей хочется предстать в наших глазах трагической героиней?

Растоптанной, униженной, глубоко несчастной...

Я посмотрела на паппея, осторожно обследовавшего стол.

И внезапная догадка чуть не заставила меня улыбнуться.

Ну да. Роль можно играть не только для публики. Иногда мы играем их для самих себя. Многие обманывают себя куда чаще и успешнее, чем других; и не так-то просто смириться с тем, что страшное унижение не сильно-то тебя унизило, правда, принцесса? Судя по взглядам, которые ты бросала на Алью...

Да только это неправильно, и ты прекрасно это понимаешь. Поэтому присовокупила к истинной печали по поводу предательства советников мнимую печаль по другому поводу — и тем самым предстала 'правильной' девушкой даже в собственных глазах. А играть роль куда приятнее и проще, если у тебя есть зрители. В данном случае мы.

Только в любую игру можно играть вдвоём.

— Боюсь вас разочаровать, принцесса, но после падения от вашего тела останется очень даже много всего. Хотя состояние у него будет... а любопытная задачка получается, кстати. Давайте-ка прикинем. — Я заинтересованно провела пальцем по переносице, поправляя очки, пока мысли на автомате складывали формулы, а губы — слова. — Нам нужно найти силу удара вашего тела о землю. Масса тела... думаю, килограмм шестьдесят. Сопротивление воздуха не учитываем, в данном случае оно ничтожно. Притяжение в Риджии явно соответствует земному, тогда ускорение свободного падения тоже. Высота башни, насколько я помню, около тридцати метров... и итоговая скорость тела перед столкновением будет примерно двадцать четыре метра в секунду.

На самом деле приблизительно 24,259. Я вопиюще округляла тысячные, которые вычисляла в уме — но по многим причинам расчёту всё равно суждено было выйти весьма приблизительным, так что я решила оперировать целыми числами.

Решать задачу на риджийском было любопытной языковой практикой. Пусть даже некоторые слова приходилось проговаривать на русском, потому что вряд ли в риджийском для них был перевод.

Но даже с переводом принцессам моя речь наверняка не стала бы яснее.

— Время удара рассчитаем, поделив высоту тела на скорость перед ударом. Предположим, вы падаете плашмя, и с вашими объёмами максимальная высота... примерно 0,3 метра. Получаем где-то 0,012 секунды...

По-хорошему время удара требовалось вычислять экспериментально. А хоть за время моего обучения из окна прыгал даже не один студент — то любовь несчастная, то сессия заваленная — я ни разу не наблюдала за этим лично. Наверное, к счастью, пусть с научной точки зрения это определённо был бы ценный опыт.

Однако придётся работать с тем, что есть.

— ...а дальше всё элементарно: сила удара составит 115200 ньютонов, и в весовом эквиваленте это 11,5 тонн. Значит, в итоге ваше тело будет в таком же состоянии, как если бы его на долю секунды придавило небольшим автобусом. Это такие металлические кареты в нашем мире, большие и о-очень тяжёлые... но даже при подобном раскладе просто смыть ваши останки с брусчатки не получится. Зато ваша голова... хм... малоприятное выйдет зрелище.

Конечно, я не была экспертом в подобных вопросах — тушки и разбившихся, и раздавленных людей я имела счастье лицезреть только в кино, а киношникам свойственно искажать действительность в угоду эффектности, — но не суть.

— В общем, подобным образом сводить счёты с жизнью решительно не советую, — заключила я. — Ибо для красивого конца легенды о несчастной светлой деве, замученной злым владыкой ужасных тёмных, на который вы наверняка рассчитывали... конец весьма некрасивый. И грязный. В самом прямом смысле.

Посмотрела в крайне озадаченные малахитовые глаза. Потом, на миг отведя взгляд, в лукавые медовые — вряд ли Морти поняла всё, что я говорила, но общий смысл и, главное, цель ей были ясны.

А лицо Навинии с каждым мигом вытягивалось всё больше: то ли от того, что она честно пыталась вникнуть в смысл моих слов, то ли от того, что честно представила описанную мной картину.

Бедняжка.

— Наука. — Я слегка пожала плечами. — Ничего личного.

Немую сцену прервал чей-то деликатный кашель, и когда я повернула голову, меня наградила усмешка Лода и ухмылка Альи.

Чёртова защита колдуна, скрывавшая все звуки с обеих лестниц. И как давно эти двое стоят у самого входа?

— Видимо, переговоры вышли короткими, — сказала Морти, глядя на брата; мне стало ясно, что она заметила парочку куда раньше меня.

— Ты же знаешь лепреконов. — Повелитель дроу шагнул вперёд. — С ними особо не переговоришь.

— Но они любезно предложили нам помощь, — произнёс Лод. — Подробности расскажу потом.

'Если вы вдруг по каким-то причинам не воспользовались зеркальцем', — молча добавил его выразительный взгляд.

'И ты ещё в этом сомневаешься?' — ответила ему укоризна в глазах Морти.

— Приветствую, принцесса. — Колдун слегка поклонился Навинии. — Надеюсь, вы и ваш питомец пребываете в добром здравии... и всё же не собираетесь в ближайшее время менять это здравие к худшему.

Та кинула на него холодный взгляд из-под сощуренных ресниц, ясно выражавший глубочайшее презрение, но в ответ встретила непроницаемую улыбчивость. Попыталась проделать тот же фокус с Альей — но, не выдержав даже пары секунд, потупилась.

Ну да, если б на меня смотрели с заинтересованным вниманием хищника, прагматично прикидывающего из засады расстояние до жертвы, я бы тоже проиграла битву в гляделки.

И теперь во взгляде Альи, обращённом на принцессу, больше не было вопроса.

— Акке! Увы, но я не успела им воспользоваться, — без перерыва добавила Морти, обращаясь к брату, стягивая с пальца кольцо. — Вы ведь тоже к светлым шли? Тогда возвращаю это тебе... Акке, будь добр, принеси мой ларец с лекарствами.

Последнее она вновь адресовала иллюранди, выступившему из теней в углу.

— А потом сделай так, чтобы здесь можно было сидеть вдесятером, — добавил Лод, кивнув на тот самый стол: прежде чем иллюранди поклонился и исчез вновь, а колдун направился к дверям в комнату пленных. — Ну что ж, один совет мы провели, теперь настало время для другого.

Несколькими минутами позже я стояла, прислонившись к стене по соседству с Альей, и почти с умилением наблюдала, как Морти с ложечки поит Фаника лекарствами из пяти разных склянок. У самого принца руки дрожали так, что всё содержимое первой ложки, которую он гордо попытался принять сам, в итоге оказалось на подушке. Хорошо хоть не попало ни на батистовую рубашку, ни на штаны, в которые принца успели облачить и в которых он теперь сидел поверх одеяла.

Лицо Фаника утратило ту детскую припухлость, что я заметила неделю назад, так что теперь он ещё больше походил на Дэнимона. Босоногий, худой, белокожий почти до фарфоровой прозрачности, прямые волосы укрывают острые уши непослушными тёмными вихрами...

В общем, типичный эльф, если не считать непривычной масти.

— Ничего, зато через пару дней будете в полном порядке, — успокаивала пациента Морти, отмеряя очередную порцию лекарства из очередной бутылочки. Лод, после осмотра нашедший состояние принца 'вполне сносным', кивнул в знак подтверждения. — Впрочем, если вы находите унизительным принимать лекарство из рук врага, могу поручить это кому-то из ваших друзей.

Фаник в ответ слабо улыбнулся, а я подумала, что тёмным можно выставлять Морти в качестве тяжёлой артиллерии. Трудно было представить существо, которое, познакомившись с принцессой дроу, не проникнется к ней тёплыми чувствами.

Нет, одно такое, конечно, сидело сейчас в гостиной... но, в конце концов, для всякого правила обязано существовать подтверждающее исключение.

— Принцесса, тот, кто спас мне жизнь, мне если не друг, то точно не враг. И если вы считаете, что я унаследовал от отца исключительную гибкость взглядов, то ошибаетесь. — Фаник перевёл взгляд на Лода. — К слову, примите мои извинения, что при нашем знакомстве желал вам издохнуть на месте.

— При тех обстоятельствах, в которых мы познакомились, это было вполне естественное пожелание, — любезно откликнулся тот.

— Да, но как было бы забавно, если б моё желание сбылось. — Принц покорно открыл рот, чтобы принять вот уже четвёртое зелье. — Кхм... Ведь в таком случае сейчас мой изуродованный труп лежал бы где-нибудь в Тьядри. Или где-нибудь здесь, не столь изуродованный — но, боюсь, меня бы это мало утешило.

И в такой ситуации он даже чувство юмора сохраняет? Надо же.

Его спокойствие оказалось для меня приятной неожиданность. По рассказам Кристы почему-то складывалось впечатление, что Фаникэйл — мягкотелый инфантильный мальчик, тщетно пытающийся подражать сильному старшему брату, и то, что его угораздило влюбиться в Кристу, служило свидетельством редкостной глупости. Однако то, как он вёл себя сейчас, во власти тех, кого всю жизнь считал врагами, когда весь его мир полетел к чертям...

Он не казался ни глупым, ни инфантильным.

С другой стороны, что я слышала о нём до этого дня? Что он 'слишком мягкий' — от Кристы. Что Хьовфин не слишком-то его любит — от неё же. Что он не больно хорош в бою — от неё и от Лода. Что он 'благоразумный юноша' — от Лода, суждению которого я однозначно доверяла. А, если поразмыслить, из всего этого вырисовывается типичная история о двух сыновьях, из которых один сильный, а другой умный; и отцы-короли частенько хотят видеть своих сыновей рыцарями без страха и упрёка, но не тихими книжными червями. Ведь очень похоже, что для Хьовфина ум не являлся тем качеством, которое ценят превыше всего... как и для Кристы.

Но почему Фаник смутно напоминает мне кого-то знакомого?..

Младший принц посмотрел на меня, словно почувствовав мой пытливый взгляд — и я уже хотела отвести глаза, когда Фаник вдруг с усмешкой оглянулся на Восхта:

— А мы ведь говорили Вини, что твоя белая ведьма служит дроу.

Тот, устроившись на стуле у окна, лишь руками развёл. Явно извиняясь за принцессу, которая сейчас сидела в гостиной.

Белая ведьма?..

— Прошу прощения? — вежливо осведомилась я.

— Так тебя Восхт прозвал. — Фаник снова посмотрел на меня. Надо же, правильно истолковал мой вопрос. — Когда рассказывал нам с Вини, как ты похитила Дэна. Имя-то ты сообщить не удосужилась ни в первую вашу встречу, ни во вторую... которая уже была нашей первой. А даже если бы сообщила, о ваши иномирные имена язык сломаешь.

— Понимаю. Можете звать меня 'эй ты', я не обижусь.

— Неужели? — он не удивился, лишь улыбнулся, как хорошей шутке.

— В этом дворце меня называли и похуже.

— Может, хозяева дворца считают, что имеют на это право, но я здесь лишь вынужденный гость. — Карие радужки его сощуренных глаз отливали корицей. — Предлагаю сойтись на Сноуи. Если верить Кристе... это ведь близкий перевод твоего имени, верно?

Далась им эта 'снежинка'!

— По-моему, 'белая ведьма' подходит больше, — едко заметила бывшая сокамерница.

— Да какая из неё ведьма? — удивился Дэнимон. — При полном отсутствии Дара...

— Зато характер — ведьма и есть ведьма.

В ответ я прохладно усмехнулась.

— Зовите меня, как угодно, — и скрестила руки на груди. — А теперь предлагаю поговорить о том, что действительно важно.

— Да ладно, девочка, — скучающе протянул Алья, — дай детишкам наговориться. Они, в конце концов, давно не виделись.

Но под внимательным взглядом Повелителя дроу 'детишки' как-то разом притихли и посерьёзнели.

— Кажется, уже наговорились, — заключила я. — Тогда можно переходить к тому, кто всё-таки нанял ту троицу головорезов.

Светлые переглянулись. Так мрачно, что стало ясно: они не только обсуждали этот вопрос, но и пришли к каким-то выводам.

— Предлагаю переместиться в гостиную. Беседовать за столом будет однозначно удобнее. — Лод жестом пригласил всех выйти. — Принц Фаникэйл, ваше самочувствие...

— Если рассчитываете, что я это пропущу, можете не рассчитывать. — Эльф немедленно встал и, хоть его повело в сторону, легко и непринуждённо удержался на ногах. — Криста, позволишь тебя сопроводить?

Прежде, чем девушка успела ответить, Фаник подхватил невесту брата под руку.

Явно перенеся на эту самую руку большую часть своего веса, мигом перестав пошатываться.

— А... да, конечно. — Криста нежно улыбнулась. — Позволю.

И, глядя, как они степенно идут к двери, я гадала, хватило ли у бывшей сокамерницы ума сообразить, что к чему — или для неё это явилось очередным проявлением безответной влюблённости 'принца из френдзоны'.

В которой я, к слову, вдруг сильно засомневалась.

Вокруг того самого стола уже ждали трёхногие табуреты. Кресла Акке убрал к дальней стене, дабы освободить место, оставив лишь одно, которое занимала Навиния. Принцесса взирала, как мы рассаживаемся, с надменным спокойствием сфинкса, Бульдог благополучно исчез — видимо, предпочёл вернуться в лабораторию, — а паппей безмятежно спал, свернувшись клубочком на коленях принцессы.

Когда незанятым остался лишь один табурет, каждый собравшийся за столом молча обвел взглядом 'сообщников'. Четырёх тёмных, занявших одну половину, и пятерых светлых на другой. Морти села по левую руку от Альи, Лод устроился справа, я примостилась рядышком — между ним и Фаником.

Обычная смертная девчонка в обществе двух Повелителей, двух принцев, принцессы и трёх колдунов.

Забавно, что ни говори...

Потом Восхт внезапно повернулся к Лоду.

— Вы тоже думаете, что это был тэлья Фрайндин? — плохо скрывая волнение, поинтересовался он.

Ага. Значит, светлые смогли сложить те же кусочки мозаики, которые бросились в глаза мне — и Лоду. Похвально.

Но именно потому, что они так сильно бросались в глаза, я и сомневалась, что эта догадка верна.

— Не ожидал, что вы примете этот ответ, — тихий голос Эсфориэля раздался прежде, чем я увидела, как эльф подходит к столу. — Здравствуй, Фаник. Рад, что тебе лучше.

— Принадлежность к твоей семье — не повод снимать подозрения. Особенно после событий, которые заставляют сильно переосмыслить отношение к некоторым членам семьи. — Принц широко улыбнулся. — Я скучал, дядя.

— Вот как. — Эсфор сел по соседству с Морти, и я впервые увидела на его губах по-настоящему тёплую улыбку: наяву, а не во сне. — Не ожидал, что кто-то будет скучать по предателю и изменнику.

— Мы тут все теперь предатели и изменники, — безмятежно отозвался Фаник. — Правда, для светлых мы пока мученики, но только потому, что они сейчас нас не видят. Если б отец посмотрел на нашу мирную беседу... насчёт Дэна не знаю, а меня бы он точно прикончил на месте.

В его словах не было ни сожаления, ни горечи. Судя по всему, Фаник не особо страдал из-за отсутствия отцовской любви — просто взаимно не питал к дорогому папе тёплых чувств.

— Не преувеличивай, — поморщился Дэнимон. — Отец...

— Предпочёл бы видеть меня мёртвым, но не живым стараниями тёмных. Взгляни правде в глаза, Дэн. Возможно, я бы единственный раз в жизни заслужил родительское одобрение — если б очнулся в том подвале прежде, чем вы меня вытащили, и убил себя, дабы не попасть в лапы наследника Ильхта. — Младший принц непринуждённо прилёг на стол, положив подбородок на руки. — Всё ещё ищешь отцу оправдания? То, что он сделал с нами, ожидаемо, но никаких оправданий этому быть не может.

— Он сделал то, что должен был сделать хороший правитель, — в голосе наследника эльфийского престола прорезались непреклонные стальные нотки. — И если когда-нибудь, пощади Пресветлый, передо мной встанет подобный выбор — я надеюсь, у меня хватит сил поступить так же.

— Он был бы хорошим правителем, если б не собирался отправить своих подданных на смерть в напрасной войне. Теперь, когда ты здесь... неужели ты не видишь, как он заблуждается? Нет никакой 'страшной угрозы для всех светлых'. Он сражается против врага, которого сам придумал. Против врага из собственной памяти. А настоящий враг, пользуясь его слепотой, все эти годы прятался у него под носом.

Восхт прокашлялся, явно решив замять разговор, пока братья не передрались:

— Мы не приняли этот ответ, тэлья Эсфориэль, но он самый очевидный.

— Самый очевидный ответ редко бывает правильным, — заметил Лод. — Однако зачастую злоумышленники тоже это знают. И заметают следы, пользуясь этим.

— Изложи всё, что нам известно, — велел ему Алья.

— Наёмники были осторожны, и в воспоминаниях Фаникэйла... к счастью, большую часть своего заключения он провёл без сознания, и этих воспоминаний было немного... я не обнаружил ничего, что могло бы навести на заказчика. Браслет тоже не поможет. — Колдун достал из воздуха дутое серебряное кольцо, которое я вчера видела на запястье Фаника. — Я внимательно его изучил, но он лишь служит доказательством, что на стороне заказчика исключительно сильный маг.

— Такое могущественное колдовство оставляет мощный след ойры. Всегда. Его не замаскируешь обычными скрывающими чарами, — резко произнесла Навиния. — И при должном мастерстве...

— Можно по ойре выйти на мага, который это колдовство сотворил. Да, я пробовал это сделать. Но на браслет явно наложили Лейндармальский заговор.

Судя по всему, принцессе это ничего не говорило. Мне тоже, но я мигом сообразила, что речь о каких-то чарах, маскирующих следы других чар.

Зато Восхт явно прекрасно всё понял — и недоверчиво расширил глаза:

— Лейндармаль? Но... тогда этот маг должен обладать такой силой...

— Как наша милая принцесса. — Лод кивнул на Навинию. — По меньшей мере.

— Я? Если вы намекаете, что я...

— Вини, ну при чём тут ты? — Криста раздражённо всплеснула руками. — У Фрайндина как раз под рукой есть магичка, которая по силе наверняка превосходит даже тебя. Спасибо нашей белой ведьме, протащившей в Риджию эту рыжую... проблему.

— Всегда рада помочь.

— Насчёт 'превосходит' мы ещё посмотрим, — Навиния нехорошо сощурилась, — при личной встрече.

Мда... если до этой встречи когда-нибудь дойдёт дело, впору запасаться попкорном.

А лучше организовывать продажу билетов и принимать ставки.

— Далее. — Лод непреклонно вернул нас к теме разговора. — Правду о том, что внезапное исчезновение принца и его невесты не является предсвадебным путешествием, среди светлых знали только Фрайндин и Фаник. Принц, вы ведь никому не говорили?..

— Чтобы отец меня уничтожил? За то, что не помог брату усмотреть за невестой, за то, что не доложил о погоне брата за этой невестой, и за то, что малодушно отпустил брата одного — несмотря на чётко выраженное пожелание, чтобы я тихо сидел в своей любимой библиотеке, ибо в погоне буду только обузой?

— Видимо, нет.

— Это был не первый побег Кристы. И если б я мог хоть на миг предположить, чем всё обернётся, то наплевал бы на все просьбы Дэна и сразу же побежал к отцу. Но я не предположил. И прислушался к просьбам, и нашёл правдоподобное объяснение про путешествие, и всем по секрету рассказал, что Дэн и Криста решили сыграть в романтичную игру 'найди и догони меня, мой прекрасный принц', потому она и отправилась в путь первой, а Восхту тоже потребовалось уехать по делам, и ему было с Дэном по пути... — уголок губ Фаника досадливо дрогнул. — Когда ко мне пришла Вини, я и её долго пытался убедить, что ничего страшного тут нет. Найдутся, помирятся, всё как обычно.

И всё было бы, как обычно, если б Кристу не понесло в горы дроу. И тогда бы все вы сейчас здесь не сидели — как и я.

Одна маленькая деталька, которая с лёгкостью порушила карточный домик.

— А свой отъезд вы в итоге объяснили...

— Тем, что заскучал без друзей. И в преддверии Солирдага решил развеяться вместе с Вини.

Солирдаг... насколько помню из 'Записок', день прощания с летом, один из главных риджийских праздников.

— Но дяде вы, как и Дэн, сказали правду?

— Да.

— Это ещё ничего не значит. Я уже говорила Дэну, — робко возразила Криста. — Да, наёмники стали следить за вами с Вини, как только вы выехали из Солэна, но ведь весь наш двор...

— Но, зная, что происходит, дядя ничего не сказал отцу. А он один из тех, кому открыт доступ к моему маячку, и он обещал, что будет постоянно его проверять. Раз уж речь идёт не о счастливом предсвадебном путешествии, — хмуро ответил Дэнимон. — Потому я и сказал ему правду. Для подстраховки. Рассчитывал, что в случае опасности дядя поднимет тревогу. И как только я пропал из виду... если б дядя сразу пошёл к отцу, его гвардейцы были бы в Тьядри в тот же день. И нашли Фаника прежде, чем до него добрались наёмники, и прежде, чем Восхт и Вини попались в ловушку тёмных.

— А я нахожу ситуацию ещё более интересной. — Фаник неторопливо, задумчиво стучал кончиком указательного пальца по столешнице: к счастью, ногти у него стараниями Лода уже отросли заново. — Если наёмники стали следить за нами с Вини сразу же, значит, связались с ними заранее. И к тому моменту тот, кто их нанял, уже знал, что вскоре мы отправимся в Тьядри. А из этого можно сделать очень неутешительный вывод... он прекрасно знал нас. Всех нас. Он шпионил за Кристой, узнал, что она у дроу... или хотя бы то, что она пропала в их горах, но выводы сделать нетрудно... а дальше понял, что вы с Восхтом отправитесь её выручать, даже не подумав связаться с отцом, и неважно, что на этот раз враг вам не по силам. И тоже попадётесь. Он наверняка знал, что Вини неожиданно покинула своё королевство, и понял, зачем она это сделала. Он понял даже то, что я поддамся на её уговоры. И из всех эльфов я знаю лишь двоих, которые могли предсказать всё это. Первый сейчас сидит за этим столом, — он поднял взгляд, посмотрев на Эсфора, — а второй... тот, о ком мы говорим.

Умненький мальчик, ничего не скажешь.

И я вдруг поняла, кого он мне напоминает. Даже внешне. Но в первую очередь — манерами, повадками, этой неизменной смешинкой в голосе и в глазах. Сашку, только повзрослевшего лет на пять-семь; ведь моя влюблённость не мешала мне замечать, что Сашка как раз довольно инфантилен. Излишняя забота со стороны разведённой мамы, помноженная на возможность сидеть на моей шее в плане учёбы, нещадно его избаловала.

А Фаника, который вряд ли старше меня, явно особо не баловали... что, судя по братцу, пошло ему на пользу.

— Что ж, убедительные доводы. — Лод тоже смотрел на мальчишку с явным одобрением: чувство, которое крайне редко проявлялось в его взглядах на светлых. — Однако доказательств, что всё затеял именно тэлья Фрайндин, у нас нет. Теоретически это мог быть любой другой высокородный эльф, который хорошо вас изучил... и всё усложняет отсутствие мотива.

— Фрайну абсолютно незачем так поступать, — тихо проговорил Эсфор. — Он всегда был лучшим из нас троих. И никогда не хотел править.

— Если бы хотел — надо было убирать Хьовфина, а не его наследников, и он мог сделать это давным-давно, — кивнул Алья. — Но мы исходим из того, что злодеем двигала в первую очередь ненависть к нам, а не стремление получить личную выгоду. И всё, что он сделал, он делал для того, чтобы спровоцировать светлых нас уничтожить.

— А брат мужа — один из тех, от кого Повелительница эльфов никак не могла ожидать ранения отравленным кинжалом, — негромко добавила Морти.

Фаник удивлённо вскинул тонкие брови:

— Вы думаете, что резню восемнадцать лет назад и моё похищение организовал один и тот же эльф?

Интересно. Он тоже считает, что резню кто-то 'организовал'? Впрочем, если и Восхт понимал, что в официальной версии светлых есть сомнительные пункты...

Я предусматривала несколько вариантов. Начиная с того, что несостоявшийся убийца Фаника и состоявшийся убийца его матери — действительно разные лица. Заканчивая тем, что не совпадают даже личности организатора и исполнителя того старого убийства: последний вполне мог оказаться лишь марионеткой в руках сильных мира сего.

Но некоторые штрихи заставляли меня склоняться к определённым выводам.

— Мы можем ошибаться, — легко признал Лод. — Вполне возможно, что вашу мать устранили по другим причинам. Личным причинам. Она ведь была человеком, так? Мягко говоря, неподходящая партия для Повелителя эльфов.

А вот это было внезапно.

Значит, Дэн и Фаник — полукровки? Хм... это объясняет необычную для эльфов масть.

— Эльфам чужды предрассудки, — отрезал Дэн; Фаник скептически хмыкнул, но его вряд ли услышал кто-то, кроме меня. — А мама была из знатного рода, троюродной сестрой матери Вини, и все считали, что в ней возродилась прекрасная Льомдэлль, которую отец потерял в войне с...

— Многие были не в восторге от выбора брата, — устало бросил Эсфор, оборвав жаркую речь племянника на полуслове, заставив меня поставить мысленную галочку 'не забыть узнать про эту прекрасную Льомдэлль'. — Да, после войны никто не смеет открыто показывать... несколько пренебрежительное отношение к людям. Ведь иначе тебя заклеймят последователем Тэйранта. Но в высших кругах это пренебрежение всегда было и, боюсь, ещё долго будет.

Не выдержав, я кашлянула, и все светлейшие особы, собравшиеся за столом, посмотрели на меня.

От такой концентрации сиятельного внимания даже становилось слегка не по себе.

— Мне кажется, тут виден один и тот же почерк, — справившись с мгновенной робостью, заговорила я. — Убирают кого-то из семьи Повелителя, когда светлые и тёмные близки к примирению, при этом подставляя дроу. Вряд ли это простое совпадение. Кто-то действительно не хочет, чтобы народы забыли свои распри... но личный мотив тоже имеет право на существование. Заметим, никто не покушался ни на самого Повелителя, ни на его братьев, однако удар наносили так, чтобы у Хьовфина появилось ещё больше причин возненавидеть тёмных. В первом случае по его жене, во втором — по детям, которые явно пошли в мать. По крайней мере, внешне. — Я взглянула на Эсфориэля. — Как Фрайндин относился к жене брата?

— Фрайн ко всем относился тепло. С самого детства. Я говорил: он лучший из нас троих. — Эльф смотрел на моё лицо, но создавалось впечатление, что видит он нечто совсем иное. — Когда война закончилась, ему было всего одиннадцать. И мы с Фином вернулись домой, а вот наши родители — нет. Фин занял место отца, и на его плечи легла задача возродить королевство из пепла и руин. Я... отдалился от всего и всех, коротая дни наедине со своей печалью. А Фрайн был всего лишь ребёнком, который неожиданно остался совсем один. Ведь он потерял родителей, а братьям было не до него. И лишь много позже я с содроганием понял, как легко он мог озлобиться на весь мир... но он остался тем же светлым маленьким мальчиком, который ещё до войны кидался мне на шею во время моих редких визитов домой. — Эсфор моргнул, и взгляд его стал более осмысленным. — Да, он не любил дроу, но людей он всегда искренне считал равными эльфам. Один из немногих. И когда Фин объявил, что избрал своей будущей Повелительницей человеческую девушку, Фрайн первым поддержал его. Вместе со мной.

Прямо-таки портрет ангела во плоти... которых не существует.

И пусть рядом со мной живой пример в лице Морти, я не могу поверить даже в её искренность.

— Но он не любил дроу, — цепко повторил Алья.

— Когда-то они разрушили всю его жизнь. Жизнь всей его семьи и всего его народа. И он не знал их так, как я. Конечно, у него были причины их не любить.

— Значит, у него были причины не желать примирения с ними.

— Были. Но не ценой жизни племянников. Не ценой жизни их матери. Дэн и Фаник... мы с Фрайном всегда любили их, как собственных сыновей. И порой мне казалось, что мы куда ближе к ним, чем сам Фин. В своей одержимости будущей войной он нечасто находил время на детей.

Я покосилась на Дэнимона, но тот ничего не сказал: видимо, тут даже любящему сыну нечего было возразить.

— Да, многое указывает на Фрайна. Но я готов поклясться, что это не он. Я знаю своего брата, и я верю в него.

Эсфор говорил так твёрдо, что его решимостью можно было бы резать алмазы. Так же твёрдо, как когда-то уверял свою возлюбленную принцессу, что сердце её брата исполнено добра...

Брата, который потом развязал войну, уничтожившую их всех.

Тебе так легче, светлый тэлья Эсфориэль? Безоговорочно верить в тех, кого любишь — даже несмотря на то, что твоя долгая жизнь уже смеялась над тобой, растаптывая эту веру? И предпочтёшь снова пережить боль предательства, снова выдернуть нож из спины, но не оскорбить любимых недоверием?

Как прекрасно... и глупо.

А ведь мне, похоже, придётся брать с тебя пример.

— В нашем мире говорят, что яд — оружие женщин, — осторожно сказала я. — Настоящий злодей мог лишь прикрыться тем, что в первую очередь все ниточки приведут к Фрайндину... и это вполне мог быть не злодей, а злодейка. Думаю, многие эльфийки мечтали занять место рядом с Повелителем, и кто-то из них мог быть весьма зол, что в итоге оно им не досталось.

— О мамином месте мечтали многие, — признал Фаник. — Включая половину её фрейлин. Но из них я не назову ни одной, которая была бы достаточно умна, чтобы провернуть подобное.

— И на такой случай у нас есть ещё одна зацепка. — Положив браслет на столешницу, Лод призвал в руку знакомую грифельную табличку. — Ночью я вышел на того, кто писал послания наёмникам. След ойры тщательно замаскировали, но я сумел его распутать. Двусторонние артефакты всегда делают тебя уязвимым... и след привёл меня в Мирстоф.

— Что? — поражённо выдохнула Навиния.

Могло показаться, что принцессе нанесли глубокое личное оскорбление: Повелительницу людей явно задело, что 'старшак' посмел угнездиться в её столице.

— Я знаю, кто руководил наёмниками. Я знаю, где он. И если он расскажет нам всё, что знает, я уверен, мы приблизимся к разгадке этой истории. Однако, — Лод посмотрел на Алью, — прежде я предлагаю всё же наведаться к тэлье Фрайндину. Если ниточки ведут к нему не просто так — на этом наши поиски оканчиваются. Если же наши подозрения беспочвенны... нам было бы очень полезно заручиться поддержкой ещё одного брата Повелителя эльфов.

Все помолчали, явно обдумывая предложение.

Которое лично я находила весьма дельным.

— А если тот, кто стоял за похищением Фаника, и убийца Повелительницы — не одно и то же лицо? — задумчиво спросил Восхт.

— У меня тот же вопрос, — поддакнул Фаник. — Думаю, отца куда больше обрадовала бы поимка убийцы любимой жены, чем неудавшегося убийцы нелюбимого сына.

— Да, в нашей версии много допущений, — Лод пожал плечами, — но даже если так... когда мы отдадим Хьовфину того, кто покушался на вас, он поймёт, что среди светлых есть те, кто желает ему зла. А там, думаю, Повелитель и сам отыщет того, кто отнял у него жену.

— Поддерживаю, — сказала я. — Для нас главное — изменить отношение светлых. Заставить ваши народы понять то же, что поняли вы. Когда ваш отец увидит, что его сыновья невредимы, а люди осознают, что их Повелительница жива, когда они поймут, что не всё так однозначно, как им казалось...

— Они наконец-то снова захотят нас слушать, — закончила Морти. — И тогда мы предложим им мир.

Алья молчал, явно обдумывая слова Лода. По лицам собравшихся я видела, что последнего слова все ждут именно от него.

Быть может, Повелитель дроу был и не самой сильной фигурой за этим столом — но он оказался тем самым королём на доске для скаука, под чьим знаменем мы в итоге сражались.

— Если мы поможем вам... повидаться с дядей, — вдруг негромко произнёс Дэнимон, — вы наденете на него ошейник? Чтобы он сказал правду?

— О, не беспокойтесь, — успокоил его Лод. — Мы не будем злоупотреблять вашим доверием лишь для того, чтобы заполучить ещё одного заложника. Ошейник — крайняя мера. Для начала попробуем просто мирно побеседовать. Будет неразумно сходу настраивать Фрайндина против нас таким... неучтивым обращением.

— Хорошо, — серьёзно кивнул принц. — Я не хочу, чтобы он пострадал.

— И никто не хочет, если он ни при чём. — Алья неторопливо встал. — Ладно. Беритесь за него.

Король сказал своё слово. И хоть никто не кивнул в знак согласия, но стало ясно: решение принято.

А засим собрание можно было считать оконченным.

— Слушаюсь, — Лод склонил голову. — Тогда... Эсфориэль, принц Дэнимон, принц Фаникэйл — останьтесь, обсудим план. Остальным более докучать не смею.

Намёк, к моему удивлению, поняли все, поднявшись на ноги следом за Альей. Трое пленников, которых теперь даже как-то неудобно было так называть, направились к двери в свои покои, Морти с братом — к лестнице, ведущей прочь из башни, а я — к ступенькам, уводившим наверх. И хоть меня несколько раздосадовало, что к моим услугам при обсуждении плана прибегать не собирались, но... с другой стороны, Лод обратится ко мне за помощью, если она понадобится, а до сего дня его сольные планы не подводили.

Так что к моменту, когда я оставила позади последнюю ступеньку, от моей досады не осталось и следа — и я, почти не обращая внимания на подозрительно шевелившееся одеяло, прошла в библиотеку. В призрачном свете волшебных цветов отыскала на полке книгу, на корешке которой подписали 'Сокрытие чар'. Прислонившись спиной к шкафу, пролистала потрепанный том. Ожидаемо отыскала там Лейндармальский заговор.

И, убедившись, что он действительно позволяет магу надёжно скрыть те следы своих чар, которые могут помочь другому магу выйти на него — захлопнула книгу, чтобы вернуть на место.

Нет, позже я определённо к ней вернусь, чтобы изучить от корки до корки. Но пока меня ждал том 'Ловушек', который давно следовало добить. Чем, вернувшись в гостиную, я и занялась.

Я всегда восхищалась красотой чисел и формул. Так же, как и красотой кода. И по мере того, как я разбиралась в магических формулах... о, они были не менее прекрасны, чем математические — или элегантно написанные программы. Особенно те заклятия, до которых я добралась сейчас: невероятно сложные в своей гениальной простоте, сверкающие, как бриллианты, незамутнённые и чистые, как родниковая вода. Их не творил человек — они жили собственной жизнью задолго до него, и оставалось лишь придать им форму. Так же, как скульптор придаёт форму куску мрамора, чтобы высвободить дремлющую в нём жизнь.

Наверное, так музыканты восхищаются гениальными симфониями, а художники — полотнами да Винчи... хотя последнего я никогда не понимала: и с чего все с ума сходят от обычной улыбки какой-то там женщины? То ли дело формулы.

Когда вошёл Лод, я сидела в кресле и разбиралась в одной из последних рунных цепочек, изящной и многослойной, как нервная система. Ловушка Брёлайве, которая вызывала у жертв приступ безумия, заставляя поверить, что на тебя напал твой злейший враг... но каждый удар, который в своих фантазиях ты наносил призрачному недругу, в реальности доставался тебе самому.

Конец при таком раскладе был немного предсказуем.

— Всё учишься? — колдун встал рядом, с интересом вглядываясь в книгу.

— В этом мире у меня мало других занятий. — Я подняла глаза. — Как план?

— Осталось лишь подгадать правильный момент. Думаю, он наступит завтра.

— Мне с вами можно?

Он слегка усмехнулся:

— Тебе — всегда и везде.

— Даже так? — ответ меня несколько удивил. — А как насчёт мест, в которые мне идти слишком рискованно? Я же не могу за себя постоять.

— Зато я могу. И всегда сумею позаботиться о том, чтобы ты была в безопасности.

Это не было ни бахвальством, ни даже обещанием. Простая констатация факта — как и многое из того, что он говорил.

И это тоже было одной из тех черт, которые мне в нём так нравились.

— Меня радует, что эмер Айкатт не таит на тебя зла, — неожиданно вырвалось у меня. — За Артэйза.

— А, так вы всё-таки видели совет.

— Да, и... это же случилось из-за меня, а я меньше всего хотела...

— Ты тут ни при чём. — Вот и снова: он не успокаивал, он просто излагал положение дел. — Артэйз нарушил закон и запятнал честь дома, а честь для дроу имеет огромное значение. Все понимают решение, которое принял Алья... и уважают выбор, который сделал эмер Айкатт.

— Кроме Лундвинэла, видимо.

— Почему же? Он тоже понимает, что Артэйз сам вырыл себе могилу. И не таит злобы ни на отца, ни на своего Повелителя.

— А на тебя?

Лод помолчал. И ещё помолчал.

Выдерживая странную, удивившую меня паузу.

А потом всё-таки ответил:

— После того, как я убил его младшего брата... да, — и легонько пожал плечами. — У будущего супруга Морти определённо осталось ещё меньше причин меня любить.

* * *

Повелитель дроу вошёл в комнату пленных без стука. Лёгкой, неслышной походкой. И светлые даже не сразу заметили его появление.

Алья посмотрел на кровать, где переговаривались о чём-то Дэн, Фаник и Восхт. Потом на камин, у которого сидела Криста, критично разглядывавшая себя в ручном зеркальце.

Когда она, заметив отражение дроу, испуганно обернулась, тот уже двинулся вперёд. Непреклонно, без оглядки — к стулу у окна, где восседала Навиния, вяло наблюдая за паппеем, бегавшим по столешнице.

Принцессу не насторожила даже тишина, внезапно повисшая в комнате. Она повернулась к двери, лишь когда тень Повелителя дроу упала на стол.

Медленно подняла глаза, встречая его взгляд — и на пару секунд в комнате застыли все и всё, кроме паппея, настороженно шевелившего усами.

А потом Алья поклонился. Не просто кивнул: изящно изогнул стан в низком поклоне.

— Принцесса, я прошу у вас прощения за своё... неподобающее поведение, — произнёс он ещё прежде, чем выпрямиться. Мягко, но без всякого заискивания. — И чтобы сгладить то напряжение, что возникло между нами, вы отобедаете со мной.

Тонкие ноздри Навинии дрогнули.

— Я? С вами? Нет, благодарю. — Она надменно вздёрнула подбородок. — И после того, что вы сделали, вы ещё смеете...

Вдруг замолчала — и, подчиняясь движению руки Альи, покорно поднялась на ноги.

— Это было не приглашение, — уточнил Повелитель дроу, галантно подхватывая принцессу под руку, — а приказ.

Дэнимон гневно выпрямился, явно намереваясь соскочить с кровати:

— Если она не хочет никуда идти, ты не...

Осёкся, получив в награду тычок под рёбра от брата, и — неожиданно — неодобрительный взгляд Навинии, резко повернувшей голову в сторону бывшего жениха.

Судя по этому движению, на ментальном поводке её уже никто не держал.

— Вижу, возражения исчерпаны? — прохладно осведомился Алья. — Чудно.

И чинно повёл принцессу к двери, оставляя светлых смотреть им вслед. Кристу — с сочувствием, Восхта — с опаской, Дэнимона — с непониманием и Фаника — со странной насмешкой в коричных глазах.

— Я решил, что излишние церемонии ни к чему, — изрёк Алья, пока парочка спускалась по винтовой лестнице, — а потому обедать будем не в столовой зале, а в моей башне.

Навиния ничем не показала, что услышала его, и дальше оба шли молча. Тихо ступая мягкими туфлями по мрамору, точно попадая в ритм шагов друг друга.

Убранство башни Повелителя разительно отличалось от башни Лода: вместо светлых бежевых тонов — тёмно-фиолетовые, вместо простой и незатейливой мебели — изящные изгибы и затейливая резьба. Предметов обстановки в просторной круглой комнате было немного. Посредине стоял небольшой овальный стол, накрытый и сервированный, и в серебре приборов светлячками мерцали отражения свечей.

Любезно отодвинув перед принцессой кресло, Алья дождался, пока она сядет — и, пройдя к другому концу стола, занял место напротив неё.

— Какое ауменье* предпочитаете? Фиалковое, розовое, липовое?

(*прим.: некрепкий спиртной напиток на основе цветов (ридж.)

Навиния молчала, глядя на свою тарелку, накрытую серебряным колпаком.

— Думаю, розовое придётся вам по вкусу, — заключил дроу. — Йон, ты слышал.

Иллюранди вынырнул из теней спустя несколько секунд — брат-близнец Акке, только волосы чуть короче. В руках у него была бутыль, уже откупоренная. Ловко, не пролив ни капли, слуга Повелителя наполнил бокал принцессы, хрустальный и высокий; снял колпак с тарелки, в которой оказался золотистый рассыпчатый рис и запечённая с травами ножка какой-то птицы; мгновенно переместился к Алье, повторив все предыдущие действия — и исчез так же быстро, как и появился.

— Ешьте, — сказал дроу, когда они с Навинией вновь остались наедине.

Та подняла глаза, пристально глядя на хозяина башни, даже не думая притрагиваться к приборам.

— Не заставляйте меня принуждать вас даже к таким простым вещам, — Алья проговорил это почти ласково. — Чем моя трапеза хуже той, что ждала бы вас в той комнатушке, которую вы вынуждены делить со своими светлыми друзьями?

Когда принцесса, опустив голову, тонкими пальчиками подняла со стола небольшую трехзубую вилку, Повелитель дроу удовлетворённо взялся за нож.

Какое-то время ели в тишине.

— Думаю, вам будет любопытно узнать, — наконец невзначай заметил Алья, отрезая очередной маленький кусочек мяса, — что ваш Совет, стоило ему узнать о вашем пленении, обратился к Первому Советнику... бывшему, конечно — тому самому, которому вы в своё время устроили отставку... с просьбой взять на себя управление страной в это тяжёлое и горестное время. И тот, недолго думая, согласился.

Навиния ела, опустив глаза, неторопливо и аккуратно. Снова никак не проявляя, что слышит сотрапезника.

— Первый Советник целиком и полностью одобрил решение советника по военным делам, принятое за вашей спиной ещё несколько месяцев назад: в грядущей войне предоставить эльфам всевозможную помощь. Войска — в первую очередь. Ведь теперь людей всё это касается не меньше, чем Детей Солнца. — Алья отправил в рот крохотную порцию риса. Тщательно прожевал, прежде чем заговорить дальше. — Армию поведёт лично Хьовфин, и людей отдадут под его командование. Конечно, у них будут свои военачальники, но главнокомандующим назначен Повелитель эльфов. И я подозреваю, что ваш народ пойдёт передовым отрядом... на убой. Обезвреживать наши ловушки — собой. А эльфы пройдут следом, по их телам. Жертвуют обычно наименее ценным материалом, а людей ведь гораздо больше... несмотря на все старания Тэйранта, приложенные в своё время, — отложив вилку, дроу взял в руку бокал. — Вы ведь, не в обиду будет сказано, плодитесь, как кролики.

Принцесса молчала, но почему-то продолжала пилить давно уже разрезанный кусок.

— Конечно, сразу коронацию тому вашему преемнику, что подыскал Совет, не устроят. — Алья, откинувшись на спинку кресла, задумчиво покачал бокал в ладони; ауменье отливало земляникой, и тонкие всплески, достающие почти до края бокала, напоминали прозрачные розовые лепестки. — Наверное, сначала дождутся конца этой 'войны', как они её называют. Я склонен именовать то, что они собираются сделать, бойней. И наверняка ваши советники предполагают, что вы либо уже мертвы, либо скоро умрёте... либо погибнете, когда светлые будут штурмовать наши города. Совершенно случайно, конечно же. — Он поднял бокал на уровень глаз, насмешливо салютуя принцессе. — Должен вас поздравить... требовалось приложить массу усилий, чтобы советники признали, что вас проще убрать, чем присмирить. Это достойно уважения. И, судя по всему, сейчас ваш Совет дружно благодарит богов за наше вмешательство, случившееся столь своевременно.

Вилка, выпав из руки Навинии, ударилась о тарелку с глухим звяканьем.

— Вы говорите о моих советниках так, будто чем-то лучше них. А вы... вы ещё хуже, — она наконец вскинула голову, взглянув дроу прямо в глаза, и голос её леденило презрение. — Мужчины... вы все одинаковые. Все не воспринимаете нас всерьёз. Мы для вас любимые постельные игрушки, утробы для ваших детей, но не более. Даже если вы подчиняетесь нам, то не потому, что уважаете, а лишь потому, что так надо. По чисто формальным соображениям. И, даже подчиняясь, на самом деле пытаетесь нами управлять.

Алья задумчиво облокотился на ручку кресла, подперев голову свободной ладонью.

— Я лучше ваших советников хотя бы потому, что мне дорог каждый мой подданный. Каждый. И то, что иногда мне приходится осуждать кого-то из них на смерть, этого не отменяет, — не сводя глаз с принцессы, он пригубил сладкий цветочный напиток. — Позвольте угадать: вы считаете, что мужчины и женщины абсолютно равны, и то, что в мире властвуют мужчины, а женщин допускают к правлению лишь в крайних случаях, абсолютно несправедливо.

— Вы ничем не лучше нас. Да, чаще всего вы сильнее, но ум не имеет никакого отношения к силе. А страсти затмевают вам разум куда успешнее, чем нам. — Губы принцессы изогнулись в пренебрежительной улыбке. — Заставить вас думать нижней головой вместо верхней куда легче, чем вы думаете.

— Многие мужчины не в силах устоять перед женскими чарами, не спорю. Но я знавал и не одну девушку, для которой желания тела перевешивали все доводы разума.

Ответная улыбка Альи граничила с усмешкой — и Навиния, вдруг смутившись, опустила глаза.

— Вы мыслите так же узко, как все мужчины, которых я знала, — видимо, она предпочла сменить тему. — К примеру, меня вы, как и Совет, считаете никудышной правительницей.

— Откровенно говоря, да, — легко согласился Алья. — Но не потому, что вы женщина, а потому, что вы объективно отвратительно управляли страной. Будь на вашем месте мужчина, я сказал бы ровно то же про него. Однако, изучая историю, я читал про великое множество дрянных правителей, и вы далеко не худший пример. Вы хотя бы искренне желали блага для своего народа: эта милостыня, визиты в лечебницы, борьба с разбойниками... прекрасные устремления, — подобная похвала из его уст почему-то не звучала похвалой. — Вы делали лучшее, на что способны, и не ваша вина, что вы не способны на большее. В конце концов, грешно было бы забивать столь очаровательную головку скучными политическими соображениями.

Последнее он произнёс без насмешки, без укоризны. Просто и абсолютно серьёзно.

— Значит, вы считаете, что я глупа.

— Вовсе необязательно быть глупым, чтобы не годиться в правители. Без Лода мне бы тоже пришлось тяжело. — Алья сделал ещё один маленький глоток. — Я признаю, что женщины могут соперничать с мужчинами очень во многом, если не во всём. Моя сестра, помимо того, что она бесконечно лучше, чище и добрее меня — владеет мечом несравненно искуснее. Та девочка, которую нам так вовремя послали боги, столь же умна, как Лод — а он куда умнее меня. Но хороший правитель — не тот, кто хорош во всём, а тот, кому хватает мудрости понять, что он не в силах в одиночку разобраться со всем... и, разглядев тех, кто сможет помочь ему наилучшим образом, поставить их на нужные места, пусть даже вопреки правилам и предрассудкам. А самодурство ни к чему хорошему не приводит, ведь нужно думать не только о настоящем, но и о будущем. Все мы смертны, рано или поздно, а если всё держится на одном элементе, пусть даже исправно работая... что будет, когда этот элемент исчезнет? — он рассеянно взмахнул рукой. — Мы с вами чем-то похожи. Нам волей богов пришлось сесть на престол, и сделать это очень рано. Но вы так и не признали, что нуждаетесь в помощи кого-то, кто мудрее и взрослее вас, и в этом была ваша главная ошибка. Вы решили всё взвалить на себя, и на себя одну, и тут редкий мужчина выдержал бы... не говоря уж о юной девушке, одарённой многими талантами, но не теми, что идеальны для Повелителя.

— Мы с вами... — Навиния гневно тряхнула головой, и волосы её всплеснулись агатовой волной, — да что вы обо мне знаете?

— О, очень многое. Вы даже не подозреваете, насколько. — Дроу смотрел на принцессу поверх стеклянной кромки бокала, и в полумраке его глаза казались матово-бархатистыми. — Хотите, расскажу?

— Извольте, — она саркастично скрестила руки на груди. — Хоть посмеюсь.

— Что ж... не буду пересказывать скучные факты, о которых я осведомлён прекрасно. Думаю, вам куда любопытнее будет послушать другое. — Алья лениво прикрыл глаза. — Видите ли, я всегда считал, что лучший способ убедительно обмануть — сказать правду, приправив её толикой лжи. И то, что вы говорили Лоду про 'сладких придворных мальчиков', когда пытались его соблазнить... вот вам, к слову, пример мужчины, который в любой ситуации думает нужной головой... заставило меня сделать некоторые интересные выводы. Которые лишь подтвердились теми вашими разговорами с друзьями, что я слышал, и реакцией на то, что я с вами сделал.

— Ну да, вам ведь есть, с чем сравнить мою реакцию, — Навиния заметила это со странной бесстрастностью. — Скажите честно: это доставляет вам удовольствие — вспоминать всех, кого вы замучили? Их крики, мольбы и слёзы?

Алья не вздрогнул. Даже глаз не открыл.

И лишь голос стал чуть глуше, когда он ответил:

— Нет. Что угодно, но не удовольствие. И потому я стараюсь о них не вспоминать. — Когда Повелитель дроу всё же посмотрел на принцессу, взгляд его был пристальным. — Но все боялись меня... кроме вас. В вас не было страха. Ни капли. Ни разу при взгляде на меня.

Ему не удалось скрыть уважения, скользнувшего в этих словах, и собеседница улыбнулась ему в ответ с лёгким снисхождением.

— Я — Повелительница Навиния из рода Сигюр. Я одолела шайку разбойников Кровавого Роба, сгубившую сотни невинных жизней, и Жестокого Эйна, который в надежде стать самым могущественным магом в истории убивал детей десятками. Так что поверьте: вы — далеко не самое страшное, что я видела в жизни.

— Я никогда и не сомневался, что многое в этом мире куда страшнее меня. И никогда не стремился пугать... больше, чем нужно, по крайней мере. Страх — хороший рычаг управления, но когда твой трон держится лишь на нём, в какой-то миг он начнёт шататься. Страх, уважение и любовь — они должны идти рука об руку, — Алья помолчал. — Повелительница Навиния из рода Сигюр, — повторил он затем, точно стараясь распробовать каждое слово на вкус. — Да, это то, что вы есть. И в этом вся ваша беда.

— Моя беда? — улыбка не сошла с губ Навинии, но чуточку выцвела.

— Всю жизнь вам подчинялись. И не потому, что считали ваши приказы, ваши желания верными, а потому, что вы были той, кому надо подчиняться. А вы позволяли себе всё больше и больше... в надежде, что рано или поздно найдётся тот, кто сумеет сказать вам 'нет'. — Алья смочил губы крохотным глотком розового напитка. — Вас с детства ненавязчиво пытались оттеснить от престола, который по праву принадлежал вам. Для вашего же блага. Потому что власть, да тем более в такое нелёгкое время — великое бремя, которое делает с людьми страшные вещи, а ваш Советник прекрасно видел, что вы для него непригодны. И, любя вас, он хотел, чтобы вы прожили счастливую жизнь, занимаясь лишь тем, что вам действительно по сердцу и в чём вы действительно преуспеете — но вы видели в этом козни и интриги. Вбили себе в голову, что во имя светлой памяти родителей обязаны править самостоятельно. Объясняли снисхождение окружающих лишь тем, что вы не родились мальчиком... и в какой-то момент поняли, что можете обратить свой недостаток в своё оружие. — Дроу сделал ещё один глоток. Речь его была спокойной, размеренной и совершенно отстранённой. — Постель для вас была не столько удовольствием, сколько средством достижения цели. Согласен: при должном умении это хороший способ управлять мужчинами. Вы пользовались любовниками для своих нужд — а в глубине души презирали их за то, что они играют по вашим правилам. И когда острая надобность в их услугах отпала, вы принялись придумывать им новые правила, поднимать планку, испытывать их гордость... и постоянно искали что-то, чего никак не могли найти. И поэтому вы так вцепились в Дэнимона, ведь он был первым, кто посмел взбунтоваться. Пусть не открыто осечь вас, а просто сбежать — воистину мужской поступок, ничего не скажешь, — но для вас это уже было проявлением похвального своеволия. Забавно, но бедный мальчик так и не осознал, что этим побегом лишь разжёг ваш интерес... его брат, похоже, понимает вас куда лучше. А сами вы мните себя такой взрослой, такой умной, такой самостоятельной — но вам всего девятнадцать, и в глубине души вы просто несчастная романтичная девочка, живущая в сказке, которую вы сами себе придумали. Про бедную венценосную сиротку, выросшую в прекрасную принцессу-воительницу, про злобного интригана-Советника... и про отважного принца, который никак не может прийти и спасти принцессу от всех, кто её окружает, всех, с кем она чувствует себя в ловушке.

Алья смолк. По взгляду его видно было, что он ждёт ответа — но Навиния не торопилась этим воспользоваться: просто сидела, молча и неподвижно.

И больше не улыбалась.

— А потом появился я, — сказал дроу, поняв, что не дождётся возражений, — и вы нашли то, что искали. И на самом деле вам абсолютно всё равно, чьей кровью залиты мои руки, не отрицайте. Дело даже не в том, что вам понравилось, что я сделал с вами... не в вашем теле и не в вашем желании. А в том, что для вас это был поединок, который вы проиграли. И я стал тем, кто действительно взял над вами верх, с кем вы наконец можете позволить себе быть слабой... и не подыгрывая ему, а оставаясь самой собой.

Принцесса снова промолчала. Лишь взяла в руки бокал, всё это время ждавший своего часа.

Кошачьи глаза дроу внимательно следили, как хрусталь касается её губ, почему-то пересохших.

Сделав пару глотков, Навиния неторопливо вернула бокал на парчовую скатерть — изогнув кисть изящным, бесконечно выверенным движением. Аккуратно промокнула губы шёлковой салфеткой.

— Как я и думала, — небрежно проговорила она. — Ничего вы обо мне не знаете. — И, уронив салфетку обратно на стол, с достоинством встала. — Я насытилась. Не будете ли так добры сопроводить меня обратно?

Алья, тоже отставив бокал, безмолвно поднялся на ноги. Вновь подхватил под руку принцессу, не думавшую сопротивляться, и повлёк к лестнице.

Обратно тоже шли молча, не глядя друг на друга. Взгляды обоих, устремлённые прямо перед собой, туманила непроницаемая задумчивость.

— Дальше я сама, — бросила Навиния, когда Алья открыл дверь в башню колдуна.

— Как пожелаете, — равнодушно ответил тот. — Я всё равно узнаю, если вы не дойдёте до своих покоев.

Принцесса, фыркнув, встала на первую ступеньку — и недоумённо посмотрела на пепельно-серые пальцы, даже не думавшие её отпускать.

А потом дроу, шагнув вперёд, резким движением привлёк девушку к себе.

— Если бы вы принадлежали мне, я никогда не стал бы вас с кем-то делить, — почти прошептал Алья, глядя на неё расширенными зрачками, чёрными, как мгла безлунной ночи. — И убил бы каждого, кто посмел претендовать на вас.

В этом шёпоте не было беспомощности — нет, дроу просто понизил голос до предела, до завораживающей интимности. А Навиния стояла, замерев, почти прижавшись к нему; из-за того, что она успела шагнуть на ступеньку, их лица были на одном уровне, в опасной близости.

— Но это всегда было моё желание. Чтобы мужчина делил меня с другим мужчиной, — она смотрела на Повелителя из-под веера длинных ресниц, со странной смесью дерзости и беспомощности — и тоже говорила едва слышно, выдыхая слова в его губы, смешивая дыхание. — Разве это не естественно: потакать желаниям того, кого любишь, ради его счастья?

— Порой мы не понимаем ни того, чего на самом деле хотим, ни того, что на самом деле принесёт нам счастье. Иногда со стороны виднее. А, кажется, в наше дивное свидание вам вполне хватило меня одного.

— Вы просто собственник и эгоист, раз думаете, что вправе навязывать кому-то своё видение его счастья. — Принцесса предпочла проигнорировать его последние слова. — Всех, кто побывал в моей постели, я хотела сама. Если бы я принадлежала вам, но захотела другого, вы бы и меня убили за это?

— О, нет, что вы. Не убил. Отнёс бы в спальню и учил уму-разуму до тех пор, пока вы не выкинули бы из головы всякую ерунду. А потом учил дальше... пока не попросили бы пощады, дав мне понять, что урок усвоен. — Дроу, наконец разжав пальцы, отступил на шаг, чтобы отвесить церемонный поклон. — До скорой встречи, принцесса.

Закрыл перед Навинией дверь, оставляя её в полутьме витого лестничного колодца.

Какое-то время девушка просто смотрела на чёрное дерево. Потом, отвернувшись, поднялась вверх на две ступеньки — и опустилась на третью: почти рухнула, будто ей в один миг вдруг отказали ноги. Долго сидела там, прикрыв лицо ладонями, зарыв кончики пальцев в волосы, и компанию ей составляло лишь её одиночество да тишина, не нарушаемая ничем.

Потом, опустив руки, медленно вскинула голову.

— И всё равно он тот ещё сигсонур, — сказала принцесса пустоте, прежде чем встать: будто завершая долгий диспут с кем-то невидимым.

И, прежде чем продолжить путь наверх, стёрла призрак довольной улыбки, на мгновенье мелькнувший на её губах.

* * *

Лод смотрел на меня — а я сидела, молча обдумывая то, что услышала.

Так вот почему Морти защищала Артэйза. Значит, моя догадка была верна: принцессе действительно уготована блестящая партия в виде дроу из славного древнего дома. Правда, я не ожидала, что личность этого дроу уже всем известна...

Но для меня это в любом случае ничего не меняло.

— И... как давно? — негромко спросила я.

— Морти обручена с Лу? С семи лет. — Лод присел на ручку кресла. Голос его был спокойным. — Эта помолвка оказалась последним, что успел сделать покойный Повелитель дроу... перед тем, как отбыл на переговоры со светлыми.

Ранний возраст меня удивил, но не слишком. В конце концов, в нашем мире раньше помолвку вполне могли устроить чуть ли не с грудным младенцем.

Больше меня удивило, что при таком сроке помолвка до сих пор остаётся лишь помолвкой.

— Так... так давно? Но тогда почему...

— Дроу редко вступают в брак раньше тридцати. Как мужчины, так и девушки. На Детей Луны не давят ограничения короткой человеческой жизни, а я уже говорил: здесь ценят, когда твоя жена — опытная женщина. Мать Альи и Морти вышла замуж, когда ей было всего девятнадцать, но они с Повелителем искренне любили друг друга и не видели смысла ждать дальше... к тому же королевство нуждалось в наследнике.

— А в случае Морти торопиться некуда, и о любви, как я понимаю, речь не идёт.

— По крайней мере, с одной стороны. Насколько могу судить, для Лу это не только расчёт.

Поразительно, как невозмутимо он рассуждает о будущем браке любимой женщины.

Я задумчиво кивнула:

— И почему именно он?

— А почему нет? Дом Рауфгата — славный и древний род. К тому же покойный Повелитель был очень дружен с главой дома, дядей Лу и Артэйза, и он хотел, чтобы Бллойвуги и Рауфгата породнились.

Ах, да. Морти ведь говорила, что Артэйз потерял в резне любимого дядю.

Видимо, того самого.

— Эмер Айкатт стал во главе дома, лишь когда его старший брат погиб на переговорах, — продолжил Лод, отвечая на незаданный мною вопрос. — А тот любил Айкатта всем сердцем, и его детей — как собственных. Сам он когда-то разорвал помолвку со своей суженой, другую заключать не торопился, а потому считал Лу своим будущим наследником. Вот и решил обручить Морти именно с ним.

— Интересно, однако. А почему он разорвал свою помолвку?

— Понял, что его суженой больше по сердцу его друг. И что её чувства взаимны. А поскольку он искренне любил их обоих, то решил не мешать их счастью.

Внезапная догадка заставила меня подозрительно сощуриться:

— А этим другом случайно не был Повелитель?

Лод в ответ только кивнул.

— И поэтому отец Морти так хотел, чтобы его дочь стала частью дома Рауфгата... потому что наверняка испытывал чувство вины?

Ещё один кивок.

Ничего себе мелодрама.

— А Алья не разрывает помолвку, потому что уважает, так сказать, последнюю волю отца?

— И матери. Когда Повелительница лежала на смертном одре, Лу поклялся, что будет беречь её дочь больше, чем себя самого. Ему тогда было всего десять... но он всегда был серьёзным молодым человеком, — Лод сказал это без всякой насмешки. — И последнее, что Морти слышала от своей матери — 'с Лу я могу быть спокойна хотя бы за твоё будущее'.

Как же часто родители ломают наши жизни. Даже самые любящие. Ведь чем больше они любят нас, чем больше мы любим их — тем больше на нас давит груз обязательств, желания соответствовать ожиданиям и чувства вины, если не соответствуешь.

И тем больше ты превращаешь в нерушимую заповедь последнее, что родитель успел сказать или сделать, прежде чем бросить тебя навсегда.

— Значит... когда-нибудь Морти выйдет замуж за Лу... а ты останешься её хальдс?

— Если мы все доживём до этого момента, — мягко сказал Лод. — Я знал, на что иду. Мы все знали. Это нормальная ситуация, и мы не первые, кто будет жить так. Мужем её мне в любом случае стать было не суждено. То, что Алья сделал меня Первым Советником — уже нонсенс, с которым дроу смирились, признавая мои... дарования. Но выдать за меня принцессу — за человека, своего вассала... это как если бы Навиния обручилась с конюхом.

И снова в словах — ни досады, ни печали, ни горечи.

Пожалуй, иногда я понимала, почему Лу сомневался в наличии у него сердца.

— При её взбалмошности — пожалуй, могла бы.

— О, только не в этом вопросе. Все её любовники были весьма высокопоставленными особами. — Лод вдруг ухмыльнулся. — Должно быть, Алья действительно так хорош в этом деле, как шепчутся придворные дамы Морти. Если сумел произвести на принцессу впечатление... в одиночку.

— Ну, у него же есть иллюзии... ой.

Я осознала, что сморозила, и щекам внезапно стало жарко.

А вот Лод только рассмеялся, звонко и коротко.

— Не думаю, что ему пришлось к этому прибегать, — сказал он потом. — Хотя кто знает. Навиния даже при первом... опыте в этом деле предпочла двоих.

Да уж, сразу было видно, что девочка далеко пойдёт.

— Серьёзная заявка.

— Ещё более серьёзная, если учесть, что невинности её тоже лишали двое. Одновременно.

Я уставилась на колдуна во все глаза.

Почему-то вспомнилось, как в школе мне периодически напоминали, что у меня их четыре.

— Да ты шутишь.

— Абсолютно серьёзен.

— Это невозможно. Чисто физически.

— Ну, её любовники были магами, а магия открывает интересные возможности в этой области. Если верить слухам, гулявшим при её дворе...

Когда Лод, переплетя пальцы, образовал тыльной стороной ладоней угол в девяносто градусов, а затем устроил мне краткий экскурс по теме 'использование левитации в постели' — с лукавством во взгляде, явно наслаждаясь моей реакцией, — я даже ответить ничего не смогла.

Биссектриса в прямом углу... Святые ёжики.

Нет, я, конечно, люблю математику — но не настолько же.

— Дай-ка угадаю, — вымолвила я, когда ко мне вернулся дар речи. — Закончилось это весьма плачевно, а потом принцессу долго лечили.

Да, я не раз встречала влажные авторские фантазии на тему 'двое с разбегу и без последствий в одну млеющую девственницу, получающую от оного процесса одно лишь неземное блаженство' — но, как я уже говорила, авторы подобного редко озадачивались такой ерундой, как правдоподобность. А хоть у меня в подобных делах не было никакого опыта, я имела исчерпывающее представление не только о дефлорации, но и о многом другом: благодаря интернету, хорошему знанию биологии человека, огромному количеству разной художественной литературы и продвинутой маме, которой я не стеснялась задавать вопросы, возникавшие по ходу чтения.

— Ну, магия исцеления пригодилась, однако вроде бы все остались весьма довольными друг другом. И уже утром Навиния продолжила с энтузиазмом открывать для себя новые горизонты в этой области.

— У неё что, в интимном месте с рождения чёрная дыра? То есть бездонная пропасть, — добавила я, вспомнив, что Лод вряд ли знает о чёрных дырах.

— Вряд ли. Зато при дворе шептались, что её любовники не могли похвастаться... м... солидными размерами своих достоинств.

— А, ну если только так. — Внезапная мысль заставила меня посерьёзнеть. — Я не понимаю... почему Алье понравилась Навиния? И почему он понравился ей?

Лод тоже перестал улыбаться.

— Он же... то, что он сделал... это должно было унизить её, заставить ненавидеть его и себя, — под внимательным взглядом колдуна меня вдруг потянуло пригладить чёлку. — И почему тогда?

Он задумчиво сжал двумя пальцами воротник своей рубашки.

— Ты никогда не думала, что некоторым нравится чувствовать себя жертвами?

Вопрос был неожиданный. И заставил меня крепко задуматься.

Даже я — за свою недолгую жизнь — встречала женщин, которые жили с мужчинами, делавшими их несчастными. И зачастую они не желали ничего менять, хотя имели для этого все возможности. Однако я всегда склонялась к мысли, что им просто не хватает силы воли.

Но, если взглянуть на это с другого ракурса...

— Некоторые любят несвободу, — не дожидаясь ответа, продолжил Лод. — Пусть даже они никогда не признаются себе в этом. И если они встретят того, для кого делать тебя несвободным — нормальный способ любить...

Он качнул головой, почти неуловимым движением; а я смутно начала понимать, в чём тут дело.

В том, что Навиния долго провоцировала мужчин на то, чтобы не ей подчинялись, а подчинялась она — и наконец встретила того, кто с удовольствием поддался на её провокацию. В итоге каждый получил то, что хотел: она — возможность чувствовать себя жертвой, наслаждаясь своей слабостью, он — возможность чувствовать себя хозяином положения, наслаждаясь своей силой.

Но все имеют право на свои маленькие причуды.

Пока они не вредят окружающим, по крайней мере.

— Я заметил, как Навиния смотрела на Алью. Когда впервые его увидела. — Лод встал. — Он пришёл и сказал 'ты моя', не спрашивая её мнения и позволения — и это было тем, чего она ждала. Ей нужен был тот, кто возьмёт над ней верх, тот, кто не станет под неё подстилаться. А Алье... Алье нужна та, кто сможет быть с ним на равных. Примет его таким, какой он есть, с его худшей стороной. И его демонов — тоже.

— А те придворные дамы Морти, о которых ты говорил? Я так поняла, в Алью многие влюблены. И они наверняка знали про его... увлечения.

— О, они в любом случае смотрели на него снизу вверх. И либо отказывались верить в то, что он делал, либо надеялись, что он исправится, когда его ледяное сердце растопят любовью. В отличие от принцессы, которую его увлечения нисколько не отпугнули: иногда мне кажется, что ей вообще страх неведом, — голос Лода звучал иронично. — А я знаю, что Алья исправится, но... когда принимают даже твоего дракона, это высшая степень близости.

Он замолчал, вдруг задумавшись о чём-то. Но вместо того, чтобы тоже обдумать его слова, царапнувшие меня странным резонансом — я вспомнила первую встречу Альи и Навинии, которую некогда наблюдала в зеркальце.

Помнится, я тогда гадала, какие чувства отражаются на лице Навинии, которое я не могла видеть... видимо, ничего из того, о чём я думала. И на самом деле не было никакого насилия: была ещё одна 'милая игра'. Уже с её стороны.

В непокорную деву, которая сдаётся на милость победителя.

— И поэтому тогда ты отдал её Алье? — наконец поняла я. — Потому что знал, что они найдут друг друга?

— Предполагал, — невозмутимо поправил колдун. — И надеялся. — Он улыбнулся. — Если ты проголодалась, можем пообедать вместе.

Внезапная смена темы, однако... впрочем, я и так услышала ответы на многие свои вопросы.

Да, моё дорогое отражение из зазеркалья, ты ничего и никогда не делаешь просто так.

— С превеликим удовольствием.

Память вернула меня к началу нашего разговора — и, пока Лод отдавал Акке распоряжения насчёт обеда, я уставилась на рунные цепочки невидящим взглядом.

Я не знаю, почему Морти так любезна со мной. Никогда не поверю, что она собирается хранить верность нелюбимому мужу, сдав Лода на руки другой. А жизнь научила меня одной простой вещи: если человек, который тебе ничем не обязан, вдруг ведёт себя со сверхъестественной доброжелательностью — скорее всего, за этим последует подстава.

И хоть мне очень хочется верить, что Морти действительно тот ангел, каким кажется... пожалуй, в ближайшее время мне стоит очень внимательно смотреть себе под ноги.

По крайней мере, с ней.

Я покосилась на колдуна, вспоминая вчерашний вечер.

Я поверю тебе, Лод. Хотя бы потому, что у меня слишком мало точек опоры, помогающих мне жить и сохранять здравомыслие, и ты — главная из них. Ведь у меня действительно не осталось никого, кроме тебя.

Я поверю, что ты мой друг. Я даже поверю, что моя любовь не безответна. Ты не обещал не лгать мне, но ложь входит в моё представление о предательстве. А ты обещал не предавать меня.

Значит, если я верю тебе — я верю и в твою любовь.

И если ты обманешь моё доверие, если в действительности я остаюсь твоей игрушкой, если все твои слова были ложью... мне не придётся беспокоиться, что будет со мной после того, как вся эта история окончится: потому что твоё предательство меня уничтожит. Потому что я впустила тебя в свою душу, мысли и сердце так глубоко, как не пускала никого. Потому что удар от тебя, тебя — будет последним ударом, который я смогу вынести. И то, что останется от меня после него, уже не будет мной.

Да, то, что нас не убивает, делает нас сильнее. Но не обязательно убивать тело, чтобы убить душу. И если после контрольного выстрела судьбы ты не умираешь, то твоё место просто занимает кто-то другой. Очень похожий на тебя, но да — куда более сильный. А ещё — куда более циничный, равнодушный и злой.

И не хочу даже предполагать, во что в таком случае превращусь я.

Лод сел рядом — улыбчивый, близкий, заботливый и надёжный. И я, улыбнувшись в ответ, захлопнула книгу, которую всё ещё держала в руках.

А теперь, зная всё это...

Я просто постараюсь об этом не думать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ФИГУРНАЯ АТАКА НА КОРОЛЕВСКОМ ФЛАНГЕ

Когда Фрайндин вошёл в дом, приветливо распахнувший дверь, стоило коснуться ладонью гладкого дерева, его встретили темнота и тишина. По этой умиротворённой тишине можно было твёрдо и однозначно сказать — Мэрис куда-то отошла.

И хорошо. Сейчас ему отчаянно нужно побыть одному.

Волшебные огоньки в светильнике под потолком вспыхнули, реагируя на появление гостя, но эльф уже поднимался наверх, по плетёным ступенькам, чуть пружинившим под его ногами.

Этот дом всегда успокаивал его, помогал привести в порядок мысли и чувства. Дом, принадлежавший ещё их матери. После войны он стоял пустым, и Фрайндин часто покидал дворец, чтобы побыть здесь в тишине и одиночестве. Сюда он поселил Мэрис, когда нашёл её на улицах Солэна — и здесь же, видимо, она и будет жить дальше.

Как жаль, что Мэрис решительно отказалась соблюдать элементарные правила этикета. Насколько лучше было бы, если б он мог забрать её отсюда и держать при себе... но позориться перед двором брату Повелителя не к лицу.

Он поднялся в бывшую комнату матери, небольшую и круглую, под самой крышей. Его любимую. За триста лет здешняя обстановка порядком обветшала, а он так и не решился ничего менять, хотя много раз думал, что надо бы. Только у людей вещи часто переживают хозяев, для эльфов же всё было наоборот: Фрайндин уже потерял счёт тому, сколько раз заменяли мебель в его дворцовых покоях. Но эти стены, сплетённые из гладких светлых лоз, эти скромные простые предметы...

Они знали мать куда дольше, чем сам Фрайн.

В который раз он думает, что это абсолютно, отчаянно неправильно?

Эльф хлопнул в ладоши, притушив свет, погрузив комнату в полумрак. Скинул с плеча ножны с мечом, положив их на пол рядом, и сел в кресло, устремив взгляд в единственное окошко. Тоже круглое — его закрывало земляничное стекло, за которым сейчас разливалась ночная тьма.

Ночь, время тайн, злодейств и Детей Луны...

Фрайндин долго сидел, думая о самых разных вещах, которые в большинстве своём его совсем не радовали, пока чуткий эльфийский слух не уловил сзади странный шелест.

А когда брат Повелителя обернулся, то увидел тех, кого никак не ожидал сейчас здесь увидеть.

— Здравствуй, дядя, — негромко сказал Фаник, стоя бок о бок с Дэном, положив руку брату на плечо. Не то в поисках поддержки, не то в поисках опоры.

Старший принц молчал, всматриваясь в лицо Фрайна, и тот замер: ошеломлённый вихрем мыслей и догадок, моментально закружившимся в голове, забившимся в висках ритмом вопросов 'как', 'откуда', 'почему'...

— Мы рады тебя видеть, — добавил Фаник, когда молчание затянулось. — А ты нас?

Ещё пару секунд, тревожных и бесконечных, Фрайн смотрел на племянников.

А затем вскочил — и, в один миг оказавшись рядом, заключил в объятия сразу обоих.

— О, боги, ты ещё спрашиваешь? Мои мальчики, мои дорогие мальчики, вы живы! — его голос дрожал от радости и тепла; и хоть 'мальчики' были с ним почти одного роста, он поцеловал каждого в макушку с такой умилительной нежностью, будто перед ним несмышлёные малыши. — Я... я не надеялся, я думал, я уже никогда вас...

Он осёкся. Обнял принцев ещё крепче, так, что младший слегка захрипел — и, вдруг отстранившись, обеспокоенно всмотрелся в их лица.

— Помилуй Пресветлый, Фаник, что тёмные с тобой сделали?! Ты так исхудал! Вы сбежали? Но почему пришли не к отцу, а ко мне? Или вы уже были у него? Хотя нет, если бы были, Фин бы сам дал мне знать, сразу же... но... — радость вдруг ушла из его голоса, — как вы пробрались в дом так, что я этого не заметил?

— Мы всё знаем, — торжественно и мрачно произнёс Фаник. — О том, кто нанял тех людей. Кто велел им держать меня в том подвале. Кто велел им убить меня и выставить жертвой дроу.

Фрайндин взглянул на него, и синеву его глаз высветлило недоумение.

— Каких людей? Какой подвал? Кто хотел тебя убить? Солира ради, да расскажите мне уже всё по порядку! — он тряхнул головой, отчаянно и немного сердито. — Как вас пленили? Как вы сбежали? И при чём тут люди? Только не говорите, что у тёмных есть сторонники среди них!

Принцы переглянулись. Хмуро, озадаченно.

И дружно вздохнули.

— Мы не сбежали, дядя, — Фаник, оглянувшись, махнул рукой. — Выходите уже.

Прежде, чем из пустоты в дальнем конце комнаты проявились очертания четверых незваных гостей, в воздухе сверкнула золотая пыль.

— Приветствую, тэлья Фрайндин, — учтиво поклонился Лод. — Прошу прощения, что вторглись без приглашения.

И маленькая темноволосая девчонка в белых одеждах, прятавшаяся за спиной колдуна, с любопытством выглянула из-за его плеча.

* * *

Я с интересом наблюдала, как меняется лицо Фрайндина, когда он увидел нас. Вначале — меня и Лода, потом — Навинию, одарившую его хмурым кивком...

А затем — Эсфориэля.

— Здравствуй, брат, — мягко произнёс тот.

И Фрайн, враз помрачнев, шагнул вперёд: между нами и эльфийскими принцами, точно стараясь заслонить их собой.

— Здравствуй, брат, — тихим эхом повторил Фрайндин. — Так ты всё-таки сделал свой выбор. Перешёл на сторону зла, целиком и полностью.

— Не зла. Народа, который когда-то был нашими братьями.

— А я так надеялся, что даже после предательства ты сохранил себя. Свою душу, своё сердце. — Лицо Фрайндина обратилось обречённой фарфоровой маской. — Как ты мог? Как мог помогать... им — захватить в плен тех, кого мы называли своими детьми?

Он очень походил на Эсфориэля: лишь синева глаз была темнее, без намёка на сиреневый отлив. А ещё он казался младше, едва ли не ровесником Дэнимона. Может, из-за волос, остриженных до плеч? Или просто каждый эльф перестаёт стариться в разном возрасте? Понять бы, как устроено это их бессмертие...

Я внимательно наблюдала за его мимикой. Слушала его слова. Анализировала его интонации.

Я пыталась найти в его реакции хотя бы намёк на фальшь — и не находила.

Что ж, если это лицедейство, браво. И первую проверку, которую в своё время провалил Артэйз, Фрайндин однозначно прошёл.

Нет, это ещё ничего не значит. Да, в детективах у преступников частенько сдавали нервы как от неожиданной встречи с жертвами, так и от блефа в духе 'мы всё знаем'... но если Фрайндин тот, о ком мы думаем, он очень умён. И вполне мог моментально сообразить, что в одиночку Дэн и Фаник не преодолели бы магическую защиту дома, куда им не давали доступа. В таком случае эльфу наверняка пришло бы на ум наличие невидимых свидетелей, которые обрекут на провал попытку довершить дело наёмников. А ведь меч так соблазнительно лежал рядом: если верить Эсфориэлю, его брат ненавидел ходить с охраной, зато всегда готов был защитить себя сам.

Однако реакция Фрайндина была безупречно доброжелательной и естественной. Неужели можно не только так быстро соображать, но и столь гениально играть?..

— Дядя, мы больше не в плену, — негромко произнёс Дэнимон. — Мы вольны уйти в любой момент.

Фрайн даже не сразу оглянулся. Видимо, какое-то время просто не мог поверить своим острым ушам.

А когда оглянулся, даже ничего не спросил.

— Ты ведь заметил, что на нас нет ошейников, — продолжил принц. — А то, почему исхудал Фаник... это сделали не дроу. Дроу спасли его.

Фаник кивнул в знак подтверждения, но Фрайндин и тут промолчал. Лишь опять повернулся к нам.

— И какими чарами вы задурили им головы? — холодно осведомился он.

— Это Фин, ослеплённый жаждой мести, дурил им головы, — сказал Эсфориэль. — Им и нам. Убеждая всех, включая себя самого, что дроу — наши враги. Но Фаника похитили трое людей, и их наняли не тёмные.

— Не тёмные? — Фрайн фыркнул, так по-мальчишески, что его мнимая юность бросилась в глаза ещё отчётливее. — И ты хочешь, чтобы я в это поверил?

Лод и Навиния молчали. Как и я. Это была семейная встреча, которой мы не решались мешать — пока выполняя функцию страхующих статистов. Хотя, откровенно говоря, комнатка была маловата для представления с таким количеством участников. Из мебели здесь присутствовали лишь узкая кровать, шкаф да плетёное кресло, но они занимали почти половину помещения, и на оставшемся пространстве было особо не развернуться.

Лод оторвал меня от тома 'Сокрытия чар' буквально полчаса назад; весь свой досуг я преимущественно посвящала изучению заклятий, начиная немного скучать по нормальным книжкам и компу. И когда колдун объявил, что Фрайн покинул дворец, а, значит, настал тот самый правильный момент, которого мы ждали со вчерашнего дня — в первый миг я удивилась составу отряда, который колдун счёл наилучшим для вылазки в Солэн. Нет, зачем понадобилась троица эльфов, я понимала прекрасно, но вот Навиния?..

А спустя тот самый миг вспомнила о Машке, вероятность встречи с которой была далеко не нулевой, и поняла, что Навиния нам действительно жизненно необходима. И, хоть принцесса явно была не в восторге от всего происходящего — судя по всему, она пошла добровольно, а не ведомая ошейником.

Естественно, Лод не сразу перенёс нас в конечный пункт назначения. Мы телепортировались на окраину Солэна, к моему удивлению — в человеческие кварталы. Люди в эльфийских городах селились на окраинах, окружая 'древесный' центр огромным кольцом вполне обыденных домов. Дорога к месту долгожданной встречи была известна не всем, а под сумрачной пылью координировать действия было трудновато, так что сразу по прибытии мы разбились по троицам: Лод вёл меня и принцессу, а Эсфор — обоих племянников. Какое-то время шли по переулкам, не сильно отличавшимся от тех, что я видела в Тьядри... разве что дома были повыше и побогаче, а тёмные улицы ярко освещали фонари, венчавшие стеклом изящные кованые столбы. Эльфов я не заметила — они с наступлением темноты вообще предпочитали не выходить из родных обителей, — зато людей было хоть отбавляй, так что нашей невидимой компании приходилось пробираться осторожно.

В какой-то миг дома расступились, и Лод вывел нас с Навинией на широкие брусчатые улицы, разделявшие ровные ряды обитаемых деревьев. Сейчас — абсолютно пустынные. Вместо нечистот сразу запахло цветочной сладостью, и изысканные ароматы, таявшие в хрустальной вечерней прохладе, кружили голову. Здесь фонари встречались редко и горели неярко, мягким, приглушённым светом, погружавшим эльфийский город в полумрак. Наверное, в сочетании с пустыми улицами это могло создать немного жуткое впечатление... но отзвуки смеха и песен ясно говорили о том, что город живёт — как и тёплый свет, озарявший круглые пёстрые окна, раскрашивавший Солэн осколками витражного калейдоскопа: эльфы явно любили цветные стёкла.

Нужный дом нашёлся довольно скоро, и это был типичный образец архитектуры Детей Солнца — высокое дерево с широченным стволом, сплетённым из живых лоз, с дрожащими узкими листьями зелёной крыши-кроны. Его окружал просторный сад, полный пышных кустов и цветов, казавшийся слегка запущенным, и эта запущенность была единственным, что отличало дом от соседних эльфийских жилищ. Трудно было поверить, что здесь когда-то жила знатная эльфийка, которой суждено было стать женой Повелителя — а также матерью Эсфориэля, Хьовфина и Фрайндина. Хотя... за вчерашним обедом Лод рассказал мне кое-что об эльфах, в числе прочего обмолвившись, что те не придавали роскоши особого значения, а потому дома представителей разных социальных слоев не слишком различались между собой. И в каждом городе было лишь одно золотое древо, напоминавшее слегка уменьшённый вариант королевского дворца — для тех, кто управлял этим городом.

А когда мы наконец достигли пункта назначения, колдун замер у плетня, окружавшего эльфийский сад, отпустив мою руку. И я, жадно вдыхая благоуханную свежесть, после подземелий дроу пьянившую не хуже вина, ощутила движение воздуха, когда Лод стал плести рунные цепочки...

— Да. Я хочу, чтобы ты в это поверил. Ведь это значит, что я был прав, всё это время, с той резни восемнадцать лет назад, — голос Эсфориэля вернул меня к тому, что происходит здесь и сейчас, и голос этот был печален. — Настоящий враг давно уже не прячется во мраке, а таится на свету.

— Хватит, брат, — устало бросил Фрайндин. — Если пришли захватить меня в плен, так надевайте уже свой ошейник, и дело с концом. Я никогда не подниму руку на свою семью, так что сопротивляться не буду.

Какое-то время ждал, пока мы прислушаемся к его просьбе — и, не дождавшись, с изумлением вскинул брови.

— Вы... пришли сюда не за этим?

— Мы пришли, чтобы сообщить тебе то, что ты уже услышал, — сказал Эсфор. — И задать пару вопросов. Не более.

Вот этого, судя по долгому молчанию, Фрайндин явно не ждал.

И если он играл, в нашем мире не хватило бы 'Оскаров', чтобы вознаградить подобный талант.

— Так что, Фаника действительно похитили не тёмные? — спросил он потом.

— Да, дядя, — тихо откликнулся Фаник. — И те, кто это сделал, особо меня не жалели. Неприятные были товарищи, должен тебе сказать. Сели на хвост нам с Вини, как только мы покинули Солэн. Не знаешь, случайно, кто бы мог нанять их столь заблаговременно?

— Ты обещал, что скажешь отцу правду о моём отъезде, если я попаду в беду. Но не сказал, — проговорил Дэн. — Почему?

Фрайндин повернул голову в сторону племянников. Затем, проигнорировав оба вопроса, вновь уставился на брата.

— Погодите... вы что, считаете, что это я нанял тех людей?

Никто не стал отвечать, но Фрайн и так понял ответ.

И сделал то, чего я меньше всего ожидала.

Когда младший брат Повелителя эльфов расхохотался — чисто, звонко, как маленький мальчик, с каким-то хрустальным перезвоном, точно в его смехе разбивались стеклянные шарики, — я даже растерялась немного. Судя по лицам остальных, они тоже.

Все, кроме Лода, который наблюдал за Фрайном бесстрастными, слегка суженными глазами.

К каким же выводам ты пришёл, Лод?..

— Как интересно! — отсмеявшись, эльф утёр ладонью глаза, и я поняла, что он хохотал до слёз. — А что ещё, по-вашему, я сделал? Может, я ещё в старой войне на Тэйранта шпионил? Правда, мне тогда было всего десять, но кто меня знает.

— Фрайн, здесь нет ничего смешного, — устало сказал Эсфориэль. — Ответь, почему ты не...

— А знаешь, ты прав, — не дослушав его, выговорил Фрайндин. — На самом деле это совсем не смешно. — На лице его в один миг не осталось и тени улыбки. — Боги, зачем бы мне могло это понадобиться?

— Не знаю, — просто ответил Эсфориэль. — Сам терзаюсь тем же вопросом. Быть может, потому что ты ненавидишь дроу. И решил таким образом подтолкнуть Фина к скорейшему началу войны.

— Войны, одна мысль о которой причиняет мне страдание? Фин не слушает меня, как не слушал тебя, но я не хочу войны! Никогда не хотел. Боги помиловали меня, и я почти не помню военных дней... зато помню тех, кто умер в них. Всех тех эльфов, которые должны были жить ещё века. И отчаянно не желаю повторения той истории. — Фрайн резко опустил руки. — Да, я ненавижу дроу. За то, что они лишили Фина последней надежды на счастье — особенно. И тем больнее мне было, когда ты встал на их сторону. Но пока враг сидит тихо, забившись в свою нору... я не вижу никакого смысла в том, чтобы наш народ умирал, пытаясь достать его оттуда. И хотел всегда только одного: чтобы никто из моей семьи никогда больше не оставлял меня.

— Я уже говорил и тебе, и Фину, что дроу не...

— Ты всерьёз полагаешь, что ради победы над тёмными я мог желать смерти тем, кого люблю? Пролить родную кровь, совершить преступление перед семьёй, перед богами и перед своим народом? Зная меня?

— Но ты же всерьёз полагаешь, что я перешёл на сторону зла. Зная меня.

Фрайндин собирался что-то ответить... и осёкся, посмотрев на брата так, будто впервые увидел. Эсфор смотрел на него в ответ: мягко, без всякой укоризны.

Даже сейчас — тепло.

— Я всё время искал оправдания твоему предательству. Тому, почему ты выступил против нас, — в голосе Фрайна вдруг прорезалось страдание. — Знал бы ты, как хочу я сейчас поверить тебе... но можешь ли ты поклясться светлой памятью нашей матери, что желаешь добра нашей семье и нашему народу? Что ты говорил правду, и это не тёмные оставили Фина вдовцом, а Дэна и Фаника сиротами? — он перевёл взгляд на Лода. — Можете ли вы поклясться самым дорогим, что сейчас дроу проклинают Тэйранта так же, как это делаем мы?

— Клянусь. — Лод спокойно поднял руку. — Любовью своей, здравым рассудком и памятью семьи, которую я потерял в той же резне, где ваш брат потерял жену.

— Клянусь. — Эсфор приложил ладонь к сердцу. — Памятью нашей матери, честью своей и жизнью.

— Клянусь, — неожиданно тихо проговорила Навиния. — Памятью моих родителей.

Я промолчала. Моя клятва всё равно не имела бы никакого смысла.

Но как всё-таки хорошо, что в этом мире клятвам придают куда большее значение, чем придаю им я.

Фрайндин помолчал, точно взвешивая каждое слово в уме. Потом кивнул, молча и серьёзно.

— Когда я узнал, что сделал Фин... какое решение он принял... с тех пор я не могу его видеть, — неожиданно проговорил эльф. Обернулся к племянникам, и под его взглядом на лицах обоих принцев вдруг проявилось одинаково пристыженное выражение. — Я уже третий день ухожу сюда, прячась от него. Глупо, конечно. Но ничего не могу с собой поделать. За то, что он обрёк вас на смерть, я ненавидел его... а ещё больше ненавидел себя. — Он вдруг сплюнул на пол, зло и бесконечно горько. — Ведь я... я действительно во всём виноват. И мне нет прощения. Потому что совершенно за вас не волновался. Потому что просто забыл проверять эти треклятые маячки. Потому что вёл себя, как последний дурак, как влюблённый мальчишка.

О, нет.

Только не говорите мне, что из-за Сусликовой...

— Влюблённый мальчишка? — недоумённо повторил Эсфор.

— Я так долго ждал этого чувства, что теперь, когда наконец узнал его, позволил себе позабыть обо всём остальном. А Мэрис... девочка из другого мира, моя избранница... я полюбил её всем сердцем, но с ней так много хлопот! — Фрайн тяжело вздохнул. — Она всего за два дня успела разозлить весь эльфийский двор. Немудрено, конечно: она такая... естественная. Всегда говорит, что думает, совершенно не умеет притворяться. Все эти правила, этикет, подбор выражений — это не для неё. Но всё же без всяких весомых причин говорить светлейшим леттэ*... как же это... 'чего вылупилась, я не музейный экспонат'...

(*прим.: уважительное обращение к эльфийским женщинам знатного рода (ридж.)

Я попыталась судорожно проморгаться — и понять, в чём именно я ничего не смыслю: в мужчинах, в любви или во всём сразу.

Неужели любовь настолько зла, что в глазах Фрайна вульгарная невоспитанная девица может превратиться в 'естественную деву, не умеющую притворяться'?

— Она никогда не сидит на месте. И постоянно попадает в неприятности, — продолжил эльф, и у меня создалось впечатление, что он давно искал возможности излить душу хоть кому-то. — Нет, я восхищаюсь её жизненной энергией и добрым сердцем, её юностью и горячностью, но... Зачем она отобрала у странствующих циркачей этого монстра с копытами? Видите ли, бедное животное признало её хозяйкой. А мне для этого животного пришлось снять целую конюшню: другие кони наотрез отказываются с ним даже рядом находиться. Как и большинство конюхов.

— Монстр с копытами?

— Скримсхэстур, — коротко пояснил Фрайндин.

Лицо Эсфориэля почти не изменилось, зато не выдержала Навиния:

— Демоническая лошадь? Но это же действительно монстр! Они плотоядные, даже на людей нападают! Мне в своё время пришлось целый табун таких уничтожить, они два города в страхе держали! Их невозможно приручить!

— Циркачи её и не приручили. У них был передвижной зверинец всяких чудищ, вот и самка скримсхэстура в клетке сидела. Живых кроликов ест, а к Мэрис стала ластиться, как собака. В итоге Мэрис выпустила её из клетки. Назвала Лапочкой... циркачам, к слову, заплатить и не подумала: сказала, что они... м... в общем, бездушные злодеи. И мучали бедную зверушку. Хорошо хоть ей другие монстры в зверинце не приглянулись. — Фрайн грустно поглядел на свои опущенные руки. — Потом она прослышала о стае василисков, которая обитала в Боггийских болотах. И кому эти василиски мешали? В болото всё равно никто не совался. Теперь я гадаю, эти василиски были последними в Риджии или всё-таки нет... А воры, пьяницы и насильники — такое ощущение, что они к ней просто притягиваются!

Ну да, конечно. Ещё один распространённый элемент классических историй про попаданок: тамошних героинь хотели если не все, то почти все. Без исключения и без спроса.

К этому элементу обычно прилагался ещё один — 'герой, который всегда поспевает на помощь в самый последний момент'. Но, думаю, Машка в этом не нуждалась.

— Нет, конечно, Мэрис может справиться с ними сама, — как раз добавил Фрайн, — но потом приходится разбираться с последствиями её магии, которые просто ошеломляют масштабами разрушений. — Эльф поднял глаза, посмотрев на меня как будто даже виновато, и я поняла, что Сусликова объяснила ему причину своего аномальной одарённости. — А люди... они в большинстве случаев не способны оценить, что Мэрис действует в их же интересах. Делает город безопаснее, пусть и такой ценой.

Естественно. Вряд ли местные жители останутся тебе благодарны, если в пылу борьбы с пьяницей в таверне ты случайно испепелишь таверну. Хорошо хоть в благополучных эльфийских кварталах у Сусликовой наверняка не было причин призывать свой огненный меч: думаю, эльфы б тоже не сказали ей 'спасибо', когда бы она сожгла половину их столицы.

— И из-за всего этого... сначала я проверял маячки два раза в день. Потом — один. А в те пару дней, когда, видимо, всё и произошло... не проверял вовсе. И когда проверил, было поздно. — Фрайндин снова перевёл взгляд на брата, и взгляд этот стал ещё более виноватым. — Я побежал к Фину в тот же миг, как понял, что мальчики пропали из поля моего зрения. Сказал, что в последний раз видел Дэна в Тьядри, а Фаника — на подъезде к нему, и оба были живы и здоровы, и Фин в тот же миг отправил туда гвардейцев, но... а ведь до того момента я совершенно не беспокоился! Между Кристой и Дэном подобное случалось не в первый раз, и поездку Фаника я считал напрасной, но... подумал, раз помолвка Вини и Дэна сорвалась, то Фанику неплохо было бы познакомиться с бывшей невестой брата поближе. Вдруг они найдут общий язык...

— Сводник, — буркнул младший эльфийский принц.

Навиния, судя по выражению её лица, от подобной перспективы тоже оказалась не в восторге.

— И, честно говоря, — Фрайн то ли не расслышал племянника, то ли решил не акцентировать внимание на его словах, — я думал, что Фин и сам будет приглядывать за сыновьями. Но, видимо, его мысли тоже были чересчур заняты другими вещами...

А в итоге у двух самых могущественных эльфов в Риджии дети — пленники дроу.

Даже не знаю, что веселее: это — или безглазый ребёнок у семи нянек.

Что ж, оправдания звучали вполне разумно. В конце концов, Фаник тоже не предполагал, что у Кристы хватит ума сунуться на территорию тёмных, а со всем остальным, насколько я могла судить, светлая компания в силах была разобраться самостоятельно. И остаётся только сделать скидку на то, что Фрайндин до беспамятства полюбил Машку — ведь это трудно назвать хоть сколько-нибудь разумным.

С другой стороны, кто их знает, этих эльфов. Любовь и разум у представителей любого народа совмещаются с трудом. В конце концов, мой выбор Лода в качестве объекта любви тоже никак не являлся разумным... но, к несчастью, мы не выбираем, кого любить.

Даже не знаю, чего в итоге в этом светлом чувстве больше: прекрасного или пакостного.

Ведь именно из-за своей абсолютной иррациональности — по-моему, за всю историю оно сломало не меньше жизней, чем создало.

— Я боюсь за Фина, — вдруг выпалил Фрайндин. — Он постоянно говорит 'когда ты займешь моё место'. Он видит своё будущее лишь до победы в войне. А потом... не видит ничего. Ни смысла жизни, ни самой жизни. А я не хочу терять его, Эсфор! И не создан я для этого, не создан для короны, для власти! — он отчаянно сжал кулаки, вновь напомнив мальчишку не по внешности, а по сути. — Я так хочу, чтобы не было этого напрасного кровопролития и напрасных смертей, чтобы в Риджии наконец воцарился мир... и чтобы моя семья снова воссоединилась, — прежде, чем он отвернулся к племянникам, я заметила в его глазах подозрительный блеск, но голос эльфа остался твёрдым. — Вы не представляете, как я рад, что вы в порядке. Я никогда бы не простил себе, если б вы действительно погибли из-за моей глупости.

— Не из-за твоей, дядя, — вздохнул Дэнимон. — Это же не ты позволил дроу себя схватить. А как только Криста оказалась у них... я попался бы им в любом случае.

— Ты бы не попался, если б я не пошёл у тебя на поводу. И тогда за Кристой ты отправился бы не один, а в сопровождении того самого отряда гвардейцев, который потом выслали искать тебя.

— И все эти гвардейцы ничем бы мне не помогли, кроме того, что Криста сейчас была бы мертва, а я, возможно... только возможно... остался бы на свободе, проклиная всё на свете.

— По-прежнему убеждённый в том, что дроу — кровожадные бессердечные твари, а наш отец — прекрасный семьянин, — добавил Фаник. — А лично я считаю, что мой чудесный отдых в подвале — достойная цена за то, чтобы развеять эти прекрасные заблуждения... особенно учитывая, что я, хвала Лодбергу, благополучно не помню все те чудеса, которые там со мной творили.

По лицам принцев я видела, что они поверили. Каждому слову, которое только что услышали. Что ж, такому сложно было не поверить: если Фрайн действительно такой, каким казался... я понимала, почему Эсфориэль говорил, что его младший брат 'лучший из них'. Что он остался светлым маленьким мальчиком.

Однако, глядя на дядю Дэна и Фаника, даже я всё сильнее утверждалась в том, что он действительно ни при чём. Ведь он мог бы притвориться сейчас — но не мог притворяться все триста с лишним лет, которые его знал Эсфор.

Впрочем, последняя проверка позволит сказать всё наверняка.

— Тэлья Фрайндин, — Лод заговорил, будто услышав мои мысли, и эльф моментально повернулся к нему, — мы сомневались в вашей виновности. И будем очень рады, если наши подозрения окажутся напрасными. Но... чтобы исключить в дальнейшем даже намёк на сомнения... — колдун сунул руку во внутренний карман куртки, — не согласитесь ли вы ненадолго надеть это?

Когда Фрайн увидел в пальцах Лода серебряный ошейник, его глаза сузились.

— Проклятое наследие Тэйранта, — тихо проговорил эльф, в один миг снова повзрослев. — Ты действительно хочешь, чтобы я по доброй воле отдал себя в твою полную власть, наследник Ильхта Злобного?

Я не так часто видела, чтобы Лод удивлялся, но теперь он явно удивился.

— О, я не раз видел портреты Ильхта. — Фрайн правильно истолковал его молчание. — А ты очень на него похож. Почти одно лицо.

— Не могу сказать, чтобы меня радовало и это сходство, и известность моего предка, — ровно заметил колдун. — Да, я хочу, чтобы вы сделали это. Я мог бы проникнуть в вашу память, но это будет куда сложнее, дольше... и неприятнее для вас.

— И как это поможет вам узнать правду? Насколько я помню, ошейники могут лишь карать за сопротивление или убивать.

— Ваши знания немного устарели. Я усовершенствовал их, и пленник оказывается под моим полным мысленным контролем. Но я принесу клятву Эйф, что сниму с вас ошейник сразу же, как вы ответите на несколько моих вопросов... если вы действительно не нанимали тех людей, что похитили принца Фаникэйла, или не отдавали приказа это сделать.

Фрайн стоял, колеблясь, глядя на серебряное кольцо задумчивым и очень недобрым взглядом.

Интересно, что заставляет его смотреть так? Только ли злая память о том, что творили с помощью этих ошейников Ильхт и Тэйрант?

Или?..

— И вы согласны на это? — Фрайндин поочерёдно посмотрел на присутствующих представителей правящего дома Бьортреас. — Одних моих слов вам всё же недостаточно?

Эсфор выдержал его взгляд спокойно — а вот принцы дружно потупились, заставив меня не в первый раз умилиться сходству братских реакций.

— Ладно, я всё понимаю, — Фрайн печально усмехнулся. — Доверяй, но проверяй.

И, шагнув к Лоду, протянул ему руку.

Уже без всяких колебаний.

— Давай свою клятву, наследник Ильхта. Но учти, я буду внимательно следить, в чём именно ты клянёшься. А потом, когда успокоитесь на мой счёт, расскажете мне всё, что произошло, и всё, что вы знаете об этих похитителях. Мне противна сама мысль о том, что среди светлых есть тот, кто желает зла моей семье, но если это так... я умру, но найду его.

И в этот миг я поняла: Лоду совсем не обязательно делать то, на что эльф только что согласился. Потому что одна его готовность сделать это уже доказывала — ему нечего скрывать.

Впрочем, любое дело надо доводить до конца, а особенно такое. Так что Лод, накинув ошейник себе на запястье, словно огромный браслет, невозмутимо взялся за хрупкие пальцы эльфа своими — и, свободной рукой вычерчивая в воздухе вязь сиреневых рун, проговорил уже хорошо знакомое мне:

— Я, Лодберг из рода Миркрихэйр...

Рыже-зелёный вихрь материализовался из ниоткуда. Прямо передо мной. Замер, демонстрируя до остервенения знакомый профиль — и мне отчаянно захотелось застонать.

— Во, на этот раз там, где хотела! — Сусликова довольно кивнула. Уставилась на Лода и Фрайна, от неожиданности разорвавших рукопожатие, посмотрела на Дэна и Фаника, напряжённо замерших поодаль — и недовольно поджала губки. — Вы ещё кто такие? У тебя гости? А почему не предупредил...

И тут она посмотрела в другую сторону.

И увидела меня.

Следующие вещи произошли почти одновременно: Машка, бешено сверкнув глазами, вскинула руки, Лод вдруг оказался у неё за спиной, комнату огласил глухой щелчок...

А потом Сусликова в явном недоумении уставилась на свои пустые ладони.

А потом, вскинув эти ладони, ощупала серебряное кольцо, обхватившее её шею.

Лод отступил назад, и только тут я позволила себе выдохнуть. Вместе с ним. Потому что теперь, когда Сусликова была прикована к кольцу на пальце колдуна незримой нитью абсолютного подчинения...

Да, у нас стало всего одной проблемой меньше — но эта проблема была такой большой, что хотелось засчитать её сразу за десять.

Ведьминские глаза Сусликовой расширились в яростном изумлении:

— Что за...

Машка ещё не выпалила ругательство, которое наверняка глубоко оскорбило бы тонкие аристократические чувства всех присутствующих, если б не было русским — а Фрайндин уже обнажил меч, недвусмысленно направив кончик лезвия Лоду в лицо.

— Немедленно отпусти её, — процедил эльф. В глазах его сверкала ледяная зима.

— Прошу прощения, тэлья Фрайндин, — колдун мирно вскинул руки, — я не собирался захватывать вашу избранницу в плен. Это лишь временная мера, пока она не осознает, что происходит, и не успокоится. К сожалению, вы и сами прекрасно знаете, что она не умеет держать себя в руках... и вам, думаю, не больше нашего хочется, чтобы она дала волю своему гневу здесь. Вы же помните случившееся в тронном зале. А этот дом определённо заслуживает того, чтобы не быть спалённым прямо сейчас.

Фрайн сощурился, разомкнул тонкие губы для ответа...

И в этот миг я услышала тихий, едва слышный треск.

Мгновение мы все смотрели на осколки ошейника, осыпающиеся на пол к Машкиным ногам.

Ещё мгновение — на огненный двуручник, вспыхнувший в её руках, озаривший комнату кровавым заревом.

А потом Лод сгрёб меня в охапку, рывком оттащил подальше к стене — и прозрачный купол его магического щита, накрывший нас, возмущённо завибрировал, сдерживая натиск пылающего меча.

— Это вы пытались заблокировать мою магию? — Машка, ничуть не удивившись тому, что клинок отскочил от защитного барьера, торжествующе фыркнула. — Ну поздравляю, секунд на пять даже получилось.

А я, застыв в руках Лода, смотрела на бывшую однокурсницу, потеряв дар речи.

С её Даром даже ошейники не справляются?! Как, как, почему?..

— Значит, одного брата Фина на свою сторону перетащили, теперь ко второму ручки загребущие тянете? — Машка, размахнувшись, снова рубанула по куполу, и прозрачный щит на руке Лода отчаянно дрогнул. — А это похищенные принцы, так? Вы ещё и их из камеры вытащили? Поглумиться приволокли?

Фрайн растерянно опустил клинок — видимо, теперь даже он не знал, что делать:

— Мэрис, ты...

— И ведь нашли слабое место, умники, нашли, чем давить! Знали, что Фрайн по племянникам убивается, так? У вас же есть шпионы-извращенцы, в любую щель без мыла пролезут! Может, ещё и подсматривали, как он мне тут плакался?

— Мэрис, нет!

Крик Фрайна безнадёжно опоздал. Волна кровавого пламени прокатилась от рукояти до кончика огненного клинка, сорвалась с лезвия — на нас, на щит, который наверняка отразит её прямо в стены дома-дерева...

Но кровавый огонь встретил на своём пути золотой. Рапиру Навинии, принявшую удар за границами щита, легко и непринуждённо.

Поглотившую чужеродное пламя, точно губка.

— Я всегда говорила, что важен не размер, а мастерство использования, — небрежно заметила принцесса, изящно взмахнув собственным оружием. — Так это ты якобы самая сильная колдунья Риджии? Не больно много толку от такой силы, когда не умеешь с ней управляться.

Сусликова даже не подумала ни опустить меч, ни смутиться.

— А ты, видимо, та самая коронованная стерва, правящая людьми, о которой говорил Кроук? — однокурсница язвительно улыбнулась. — Наслышана, наслышана.

Навиния стояла спиной ко мне, но я ярко представила насмешливый изгиб её тонкой брови:

— О, ты знакома с Кроуком?

— Не просто знакома! Он мой друг, он меня учит! — гордо заявила Сусликова. — И он мне рассказывал, как ты над ним измывалась, пока не кинула!

Неужели Машка связалась с одним из бывших любовников принцессы?

— Как грустно всё же разочаровываться в людях. Что ж, ещё меньше причин жалеть о нашем с ним расставании. Раз он позарился на тебя... — Навиния качнула головой, огорчённо и грациозно, — кто бы мог подумать, что у него такой убогий вкус.

На этот раз её рапира встретила уже не огненную волну, а сам огненный клинок — и в щит сполохом брызнул вихрь искр, золотых и алых. Они осыпались на пол, и там, где они упали, светлая кора древесных лоз тут же обуглилась.

Когда я подумала, что же тогда случилось с эльфийским тронным залом после неудавшихся переговоров с Хьовфином — принцесса, ловко выкрутив рапиру из-под кровавого лезвия чужого меча, отскочила под щит Лода.

— Показала бы я тебе, как надо владеть силой огня, — презрительно бросила Навиния, опустив свой тонкий клинок, — да жаль тэлью Фрайндина и этот милый дом.

— Лучше бы тёмным показала! С какого перепугу ты себя ведёшь так, будто их защищаешь, если они тебя в заложницы взяли? — Сусликова замахнулась с искренним недоумением, и щит снова дрогнул от её удара. — А, хотя да, вижу ошейник... значит, ты-то у нас слабачка, вот они тебя в свою собачку и превратили. — Машка опять рубанула по барьеру, легко, без всякого напряжения орудуя громадным двуручником. — Или, может, ты вообще в кого из них втюрилась? А то читала я про всех этих демонов и тёмных властелинов, которые своих кралей насилуют, пока те их не полюбят...

Некоторые слова она выговаривала на русском, ничуть не заботясь о том, что собеседнице они непонятны. Видимо, побочный эффект 'переводческой' магии — если в риджийском не находилось аналога слову, которому ты хочешь произнести, ты озвучивал его на родном языке.

Но я подозревала, что не это заставило Навинию замешкаться с ответом.

Третий удар Машки заставил прозрачную стенку барьеру на миг пойти трещинами, и я почувствовала, как вздрогнул Лод, всё ещё прижимавший меня к себе. Нехорошо, очень нехорошо... Дэн с Фаником, которым явно претило сражаться с избранницей любимого дяди, растерянно жались к противоположной стене. Сам Фрайндин тоже не торопился её осадить: просто стоял, переводя беспомощный взгляд с племянников на Эсфора, укрытого щитом Лода. Видимо, после того, как мы попытались нацепить на Сусликову ошейник, едва зародившиеся тёплые чувства Фрайна к тёмным несколько остыли.

Как часто я мечтала о мире без дураков. То, что этот мир оказался бы довольно безлюдным местом — потому что в виде homo sapiens дураки, увы, превалируют, — меня не смущало. Социофобия брала свое.

И пусть Риджия была далека от моей мечты, но без одной рыжей идиотки она определённо стала бы немножко лучше.

Хотя...

— Машка!

Услышав мой крик, однокурсница замерла.

Я знала, что она опустила клинок скорее от удивления, чем от чего-либо ещё — но нужный результат был достигнут.

— Послушай меня, — вырвавшись из рук Лода, я шагнула вперёд. Не покидая границ щита, но подступив к ним вплотную. — Да, в том мире мы с тобой не ладили, но послушай меня.

Я знала, что у неё есть мозги. В конце концов, она поступила на ВМК МГУ, как и я. Пусть даже на платный. Она не вылетела после первой же сессии, она училась не на тройки — значит, мозги у неё есть. Оставалось только заставить её немножко ими пораскинуть.

И если она сделает это, я даже постараюсь забыть о том, что она вот уже три раза пыталась меня убить.

— Тот мир, наш мир... он остался в прошлом. И все поводы для твоих обид тоже остались там. Здесь другой мир, другая жизнь, другая история. И это не та история, где есть Абсолютное Злое Зло и Абсолютное Доброе Добро. Мы же с тобой не в сказку попали. — Я специально говорила на риджийском, так, чтобы все присутствующие понимали, о чём речь, и усилием воли заставляла себя смотреть однокурснице в глаза. — Тёмные — не зло, светлые — не добро. Посмотри на принцев, посмотри на принцессу. Мы не мучаем их, не принуждаем быть на нашей стороне. И если тебе рассказывали, что дроу — монстры, это не так. Мы...

— Ну да, я смотрю, ты-то быстро оставила прежний мир в прошлом. Поняла, что к Сашке больше не вернёшься, и явно особо не горюешь, вон уже с другим вовсю обжимаешься! А я так и знала, что ты Сашку не любишь! — Сусликова гневно сощурилась. — Зачем он тебе вообще был нужен? Из жадности? Престижа ради? Типа 'самый классный парень на курсе мой'?

Укол уязвил меня неожиданно глубоко.

Так, что руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Да при чём тут Сашка? — я каким-то чудом сохранила спокойствие в голосе. — Маш, это мелочные и глупые обиды, и они не должны иметь никакого отношения к тому, что происходит здесь и сейчас. Разборки из-за мальчика, который всё равно не слишком-то горюет ни по одной из нас, и уничтожение...

— А ты, как всегда, всех по себе судишь! Если тебе на всех плевать, и на Сашку тоже, это не значит, что он такой же!

Неожиданная мысль заставила меня усмехнуться.

Попробовать? А почему бы и нет?

— Маш, ты неправа. Я любила его. Очень. А вот он...

Я вздохнула.

Да, я собиралась слукавить. Не во всём, лишь в маленькой части. Хотя бы потому, что сейчас не лучшее время каяться в том, что мы с Сашкой мастерски лгали всем вокруг ещё до того, как поступили в универ.

Но тяжесть моего вздоха не была притворной.

— Я видела его. Недавно.

Конечно же, её взгляд тут же затемнило недоверие.

— Да ну! И каким же это образом?

— Есть заклятие. Помогает заглянуть в другой мир и увидеть того, кого любишь. Ты знаешь, что в нашем мире прошло три месяца с тех пор, как мы пропали? Уже три месяца. Всего три месяца... а он выбросил мои вещи. Мои подарки. Чтобы ничего не напоминало обо мне. — Боль, которую я ощутила и которая прорезалась в моём голосе, тоже не было притворной. — И... он встречается со Светой. Уже. Спустя три месяца после того, как я пропала.

— Врёшь.

Она даже не задумалась ни на миг. Ответила мне без паузы, без сомнений, даже без особых эмоций. Её мозг просто не допускал возможность того, что её убеждения могут быть неверными — мгновенно отметая любую мысль, которая могла пошатнуть этот постулат.

Пожалуй, я немного завидовала подобному свойству.

Ведь насколько проще живётся таким, как она.

— Маш, это правда. Я тоже не хотела верить тому, что увидела, но мне пришлось. А теперь представь, что ты бы оказалась на моём месте, и он предал бы твою память так же легко, как мою. — Я кое-как выдавила из себя улыбку. Знала, что она вышла довольно вымученной, но вряд ли в подобной ситуации мне пристало улыбаться искренне. — Поверь, он не стоит того, чтобы мы враждовали из-за него. У тебя теперь есть прекрасный эльф, который любит тебя, и...

— Да при чём тут Сашка! — Сусликова даже не заметила, что повторила мои слова; она яростно махнула рукой с мечом, заставив Фрайна отшатнуться. — Если бы ты оказалась на стороне светлых, я б, может, тебя даже пожалела! Но ты ж нормальный человек, Белоснежка — не маньячка, не псих, никогда такой не казалась, по крайней мере. И почему тогда примкнула к местным фашистам? Они же города жгли, они женщин и детей убивали, они на мирном пиру кучу народа подло вырезали!

— Они жгли города триста лет назад. Никого из тех, кто делал это, уже нет в живых. Они погибли в той же войне, поплатившись за всё, что сделали. И дроу на том пиру подставили, и светлых они убивали лишь потому, что защищались. — Меня захлестнула бесконечная усталость. — Я тоже считала тёмных злодеями, пока не узнала получше. Маш, просто подумай о том, что всё может быть не таким, каким кажется. И прекрасные идеальные принцы, и Абсолютное Зло... они бывают только в книжках.

— Нет. Зло существует. Всё, что я слышала здесь о тёмных, это подтверждает, — безапелляционно отрезала Сусликова. — А теперь ты врёшь и выкручиваешься, пытаешься меня на свою сторону перетащить, но если думала, что я тебе поверю, ты просто дура, несмотря на всю свою гениальность. И выродкам вроде вас никогда не победить. История это подтверждает.

— Мы не хотим победить! — я всё-таки сорвалась на крик. — Это светлые хотят победить, а мы хотим просто жить! Хотим мира, хотим... неужели тебя не смущает, что твои прекрасные добрые светлые собираются уничтожить целую расу? Что ты им собираешься в этом помочь — убивать?

— Это для общего блага. А убийство тёмных даже нельзя назвать убийством. Это не преступление, а доброе дело. Это милосердие. Бешеных животных надо усыплять.

Она отчеканила это, словно фразу из учебника. Снова вскинула меч, непреклонно и неумолимо.

И тут у меня опустились руки.

Нет, бесполезно. Ей слишком хорошо промыли мозги. Если б на ней был ошейник, если б мы могли взять её с собой в город дроу, если б она увидела всё своими глазами — тогда, возможно, у неё был бы шанс понять, а сейчас...

Её удар заставил меня отшатнуться, а барьер вновь пойти трещинами.

Но когда огненный меч опять взмыл в воздух, застыв в высшей точке замаха — Машкину кисть перехватили чужие пальцы.

— Уходите, — сказал Фрайндин, удерживая Сусликову за руку.

Она посмотрела на него с тем же удивлением, что и мы.

— Ты дашь им уйти?!

Младший брат Повелителя эльфов смотрел на Эсфориэля, и только на него. Казалось, Машку он даже не услышал.

— Я должен поразмыслить над всем, что здесь услышал. И увидел. И пока я не знаю, что думать, никто не узнает о вашем визите, — произнёс Фрайн, отчётливо и глухо. — Дайте мне время. Немного. А потом... вы знаете, где меня найти.

— Фрайн, что ты несёшь?! — Сусликова отчаянно дёрнулась, пытаясь вывернуться из цепкого захвата эльфийских пальцев. — Они что, и тебя...

Прохладные руки вновь обняли меня за плечи.

— Алья, давай.

Я услышала негромкие слова Лода даже на фоне Машкиного вопля.

Ощущение пола, уходящего из-под ног, было уже почти привычным. Как и то ощущение, когда он вновь возник под ногами.

Алья сидел за тем же столом, за которым вчера мы проводили совет, непринуждённо подперев пепельной ладонью лунноволосую голову.

— Что ж, — сказал Повелитель дроу, окинув взглядом нашу скромную делегацию из троих эльфов и троих людей, — не могу сказать, что это было результативно, но информативно — вполне.

Отступив от Лода на пару шагов, я позволила себе подвести черту:

— Значит, тэлья Фрайндин ни при чём.

— Как я и говорил, — слова Эсфориэля прозвучали без гордости, без упрёка. — Ему незачем было это делать.

— Да, вроде всё это подтверждает. И он согласился надеть ошейник. — Я посмотрела на Лода. — Пусть мы его и не надели.

Колдун задумчиво кивнул.

Я знала, что он думает о том же, о чём думаю я. О том, что Сусликова появилась ужасно не вовремя... или очень вовремя — как посмотреть. И если б она вошла в комнату своими ножками, это могло бы послужить поводом для подозрений.

Благодаря крови Эсфориэля для Лода не составило труда следить за перемещениями его младшего брата, подгадав момент, когда Фрайндин покинет эльфийский дворец, куда нам дорога была заказана. А ещё мне успели объяснить, что дом покойной Повелительницы эльфов окружили не слишком-то сильными охранными чарами: они не позволили бы пройти ни эльфам, ни дроу, ни обычным людям — но Лод разрушил их без проблем.

Главная загвоздка была в сторожевом контуре, который не подлежал разрушению. Эдакая волшебная сигнализация. Пройти контур не мешал, зато немедленно оповещал владельца дома о том, что кто-то пересёк магическую черту, позволяя приготовиться к визиту незваных гостей. И, естественно, в нашем случае контур был замкнут на Фрайндине. Таким образом, нам бы никак не удалось пробраться в дом незаметно для него... если бы не сумрачная пыль.

Да, сегодня я узнала, что Лод придал пыльце волшебных лилий ещё одно весьма полезное свойство: возможность проходить под ней сквозь любые сторожевые контуры, оставшись незамеченным. Однако у Машки не было пыли. Если б она прошла в дом обычным путём, Фрайн мигом бы узнал о её приближении... но она переместилась туда с помощью магии. И в таком случае Фрайндин не мог предугадать её появления, а мысленный призыв о помощи он возлюбленной явно не посылал. Я достаточно хорошо знала Сусликову, чтобы быть уверенной — она решительно не способна на убедительную актёрскую игру, так что её удивление 'гостям' было абсолютно искренним.

Как и слова о том, что младший брат Повелителя эльфов убивается по племянникам.

Нет, ей явно не поручали сделать браслет для Фаника. И я даже не знала, радоваться тому, что Фрайндин не имеет отношения к похищению принца, или огорчаться. Наверное, всё-таки радоваться... потому что хотя бы в этом мире существуют такие, как он. Восхитительные, чистые вечные дети.

Ведь, пожалуй, только такой вечный ребёнок и мог потерять голову от любви к Сусликовой.

— Как эта отвратительная девица смогла избавиться от вашего ошейника?

Навиния спросила это так, словно отчитывала Лода за невыполненный приказ — но вопрос был хорошим.

— Она не избавилась от него. Не по своей воле, по крайней мере. Ошейник просто... не выдержал. Рассыпался. Сам, — Лод мрачно усмехнулся. — Он создаёт незримое антимагическое поле, которое не позволяет сидису носителя вырваться наружу. В результате получается как бы некое ограниченное пространство... и сидис давит изнутри на его стены. Естественно, существует предел давления, которое эти стены могут выдержать, и то количество сидиса, каким наделили нашу иномирную гостью, для них слишком велико. А когда она захотела призвать меч, её сидис попытался вырваться наружу, однако ему препятствовали, и в итоге...

Колдун, не договорив, невесело развёл руками, но мне и так всё было ясно.

Ну да. Всё равно что закачать в шину в два раза больше воздуха, чем положено, а потом ещё и расширить этот воздух путём нагрева. И чего тогда удивляться тому, что несчастная шина не выдержала?

Значит, в борьбе с Сусликовой ошейники нам не помогут. Печально. С другой стороны, для каждого правила должно существовать исключение — и маг, против которого ошейники окажутся бесполезны, просто обязан был появиться, рано или поздно. Так что... можно сказать, это было ожидаемо.

Жаль только, что маг этот появился не на нашей стороне.

Но, с другой стороны, иначе всё оказалось бы слишком, неправдоподобно легко.

— Эта девушка... — проговорил Эсфориэль, — и такая утонченная натура, как Фрайн...

Он осёкся, явно не желая подвергать сомнению вкус брата — но я понимала, что его собственное чувство эстетизма при знакомстве с Сусликовой пережило суровое испытание.

— Не огорчайся, дядя, — весело заметил Фаник. — В конце концов, дядя Фрайн никогда раньше не влюблялся, и он такой неопытный... в свои триста четырнадцать. А я давно подозревал, что девушкам из другого мира вместе с магией перепадает какое-то удивительное свойство очаровывать первого встречного эльфа королевской крови. — Принц лукаво покосился на брата. — Вирт* Миркрихэйр, может, на досуге проведёте с Кристой ещё парочку исследований? А то вот уже второй член моей семьи оказывается жертвой этого любопытного явления.

(*прим.: уважительное обращение к мужчине, распространённое среди эльфов и людей (ридж.)

— Нет уж, — отрезал Дэнимон, явно не оценив юмора, — с Кристы хватит каких-либо исследований.

Спасибо, принц Фаник.

Вы помогли мне окончательно утвердиться в догадке, что бывшая сокамерница несколько преувеличивала ваши чувства к её скромной персоне.

— Единовременная магия очарования, которая работает лишь на того, в ком они сами заинтересовались... это объяснило бы многое, — Лод кивнул на удивление серьёзно. — Или, быть может, это действует, лишь если вы встретились непосредственно после её прибытия из другого мира. — Он помолчал, явно размышляя о чём-то — а я искренне понадеялась, что размышления не касаются того, что он и меня подозревает в подобном привороте. — Впрочем, сейчас нам явно стоит думать не об этом, а о том, что тэлья Фрайндин невиновен.

— Значит, теперь нужно наведаться в Мирстоф, — констатировал Алья.

— И побеседовать с тем, кто руководил наёмниками. Думаю, займёмся этим завтра. Мне нужно немного времени, чтобы восстановиться.

— Про сегодня никто и не говорит. День-другой вполне терпит, даже в нашем случае. — Повелитель дроу смотрел на своего придворного колдуна с состраданием. — Сильно эта девка тебя потрепала?

— Не слишком. Но куда сильнее, чем это сделал бы другой маг на её месте.

— Принесёт она ещё нам неприятностей, — Алья покачал головой. — И почему все эти силы не достались нашей девочке?

— У меня нет никаких знаний о прорехе, которые позволили бы строить правдоподобные догадки. Может, другая попала в прореху на крохотную долю секунды раньше. В конце концов, их ведь даже выкинуло в разных местах. А, может, в прорехе выделились силы на двоих, но она устроена так, что дать эти силы могли только одной. И в итоге их вместил... м... тот сосуд, который был более пустым. Природа не любит пустоты, а если наша девочка и без магии прекрасно может обойтись...

— Да, страшно подумать, что бы стало без магии со второй. При подобной-то пустоте сосуда.

Они не смотрели на меня, а я даже не знала, от кого страннее мне было слышать это 'наша девочка' — от Повелителя дроу или от Лода.

Впрочем, из уст обоих оно звучало так... мило. И покровительственно. И ни капельки не скабрезно.

Ничего общего с пошлым 'моя девочка', которое так любят вкладывать в уста своих брутальных героев авторы сопливых романов.

— Значит, Мирстоф. Завтра, — подытожил Алья, поднимаясь на ноги. — И вне зависимости от того, примкнёт ли к нам тэлья Фрайндин или нет, благодарю за вылазку. Всех вас.

Я склонила голову. Не дожидаясь, пока все разойдутся, направилась к лестнице в наши с Лодом покои.

Да, вылазка вышла полезной. В любом случае. Хотя и жаль немного, что мы не смогли добиться чего-то большего. С другой стороны, мы заронили зерно сомнений... в ум Фрайна так точно. А там, быть может, он и Сусликову переубедит. В конце концов, она ведь не росла в знании, что тёмные — зло: это милое убеждение ей привили за то недолгое время, которые мы обе провели в Риджии. И то, что привили совсем недавно, легко выкорчевать, пока оно не пустило корни.

А теперь, пожалуй, мне тоже требовалось немного отдохнуть.

Лод поднялся в лабораторию, когда я уже более-менее привела себя в порядок и устроилась в кресле, забравшись в него с ногами, ведя с Бульдогом немую дуэль. Пёс сидел внизу, гипнотизируя меня умильным взглядом, заставляя бороться с желанием почесать его за ушком.

Надолго колдун не задержался. Отдал Акке распоряжения об обеде, переоделся, по-быстрому поел вместе со мной — и вновь убежал куда-то. Видимо, строить планы насчёт завтра.

А, может, к Морти, которая наверняка успела соскучиться по своему хальдсу.

Мысль кольнула сердце мерзкой тоненькой иголочкой непонятного, но определённо гадкого чувства, так что я поспешила о ней забыть. И просто сидела, обняв руками колени, думая о том, как скоротать время до возвращения Лода.

Прохладная тишина давила на уши, насмехаясь над моим одиночеством.

Обычно мне некогда было об этом задумываться, но всё-таки я скучала по дому. И сейчас, в эту минуту — нет, не по Сашке: по тем вещам, которые там были неотъемлемой частью моего быта. Играм, музыке, родному ноуту, любимой игровой мышке, Дэвиду, моему детищу и моей гордости...

Мне сильно не хватало всего этого. Особенно в такие часы молчаливого досуга, когда успели поднадоесть и скаук, и шахматы, и магические трактаты, от которых мне всё равно не было никакого толку. И почему прореха не открывала проход в какой-нибудь мир высоких технологий? Вроде тех, что описывали в научной фантастике... Там было бы всё, что я люблю, и куда больше возможностей для того, чтобы применить мои способности. Даже без всяких преобразований по пути.

Но в который раз придётся работать с тем, что есть.

Может, существует какой-то способ отбить у Сусликовой хотя бы ту часть её сил, которая предназначалась мне? Сколько проблем разом решилось бы. И опробовать на практике те заклятия, которые я изучила в теории, отчаянно хотелось: ведь это должно быть фантастическим чувством, творить магию...

Нет, нечего предаваться глупым мечтаниям. Если б это было возможно, Лод бы уже попытался этого добиться. А они с Альей правы: я прекрасно могу обойтись без этого. И посвящать свой досуг унынию, рефлексии и ностальгии уж точно нерационально.

Когда Бульдог, так и не дождавшись от меня какой-либо реакции, разочарованно побрёл к двери в библиотеку, которую Лод неосмотрительно оставил открытой — я посмотрела на стол. Задержалась взглядом на стопке чистых пергаментов, на моей шариковой ручке, лежавшей рядом.

Потянулась за ними.

Безделье, как и скука — удел дураков. А мне всегда будет, чем заняться. Даже здесь. Даже если я никогда не вернусь домой.

И сейчас, пожалуй, самое время сделать то, о чём я давно уже думала.

Я сидела, покусывая кончик ручки, безжалостно исчеркав уже половину пергамента, когда какое-то движение в дальнем конце комнаты привлекло моё внимание.

Зрелище принца Фаника, застывшего в лестничном проёме, застало меня врасплох.

— Здравствуй, — негромко произнёс он. — Смотрю, я помешал?

Ошейник с него сняли ещё утром, заменив таким же кольцом, какое украшало мой палец. И сделали это не только для переговоров с Фрайндином: просто Лод не без оснований рассудил, что даже без ошейника Фаник вряд ли будет творить глупости... в отличие от остальных светлых, в здравомыслии которых колдун пока сомневался.

— Нет, — взяв себя в руки, я поднялась на ноги. — Приветствую, принц. Если вы к Лодбергу, то он отошёл.

Глядя на меня, Фаник хмыкнул:

— В вашем мире женщины встают при появлении мужчин? В нашем дела обстоят ровно наоборот.

— Думаю, даже в вашем мире простолюдины не продолжают преспокойно сидеть при появлении коронованных особ.

— А ты считаешь себя простолюдинкой?

— Уж точно не коронованной особой.

— Что ж, тоже справедливо. — Принц подошёл к столу, преспокойно опустился на табурет напротив меня и улыбнулся. — Но теперь стоять у тебя точно нет причин.

Я снова села, гадая, что ему здесь понадобилось.

— Если вы решили подождать Лода...

— Я не к нему пришёл, — и Фаник безмятежно закинул ногу на ногу. — А к тебе.

Вот тут я и оторопела.

— Ко мне?

— Считай это научным интересом. Мне он свойственен. — Он подпёр голову рукой. — Хотел поболтать со слабой девочкой без капли магии, которая обвела вокруг пальца всех моих друзей. Лучшего ученика Форсивской школы, самую сильную колдунью Риджии... до недавнего времени, по крайней мере... моего брата и Кристу. Впечатляющий список достижений, должен сказать, — коричные глаза блеснули насмешкой. — Даже не знаю, что страшнее: лапы наёмников — или твои девичьи ручки.

— Поверьте, не второе, — мягко сказала я, всматриваясь в его лицо. — Но хорошо, что вам не с чем сравнивать.

Нет, всё-таки он очень похож на Сашку. Я и о его брате думала то же, но Фаник похож на него не только внешне.

Даже интересно, почему тогда он не вызывает во мне и тени того специфического волнения, которое меня заставлял чувствовать лучший и единственный друг.

Хотя... то волнение даже сравнить нельзя было с тем, что я ощутила, встретив Лода. И было ли оно тогда чем-то большим, чем детским, поверхностным, едва ли серьёзным чувством? Первым невинным увлечением, взросшим на нашей дружбе, которое при других обстоятельствах прошло бы через месяц-другой? Но я, осознав его разумом, отнеслась к нему так не по-детски серьёзно... и тем самым сама же заставила себя на нём зациклиться. На шесть долгих лет. И только сейчас, когда у меня есть, с чем сравнивать...

Неужели у меня наконец хватило смелости признать, что всё это время я страдала из-за фальшивки, которую сама себе придумала?

Воспоминания о Сашке ниточкой потянули за собой воспоминания о жизни до Риджии. Не о бытовых мелочах: о событиях, о людях, об утраченной семье. Сейчас всё это казалось лишь сном, существованием в анабиозе, бледным подобием настоящей жизни...

И тут мне стало грустно.

Нет, неправильно так думать. Неправильно. Мой дом там, не здесь. И настоящая жизнь, та, которая мне предназначена — там, не здесь. А это лишь безумное путешествие в Зазеркалье, которому суждено когда-нибудь закончиться.

Пусть даже сейчас мне кажется, что в действительности я начала жить, лишь очнувшись у чёрного пруда.

— И что же в моей скромной персоне вызвало ваш научный интерес? — вынырнув из омута невесёлых дум, спросила я.

— Слышал о тебе слишком противоречивые мнения. И захотел составить собственное. Особенно после всего, что услышал сегодня из твоих уст. — Фаник слегка пожал плечами. — Криста говорит, что ты бездушная и бессердечная интриганка. Восхт — что тебе просто не оставили выбора, и у тёмных ты такой же вынужденный гость, как и мы. Но я вижу, что ты выбрала свою сторону, и это не сторона света... и мне интересно, почему. Ведь здесь, насколько я знаю, тебе оказали не самый радушный приём.

Даже сейчас в его тоне сквозили обычные смешливые нотки, и невозможно было сказать, шутит он или говорит всерьёз.

— Я умею абстрагироваться от личного отношения. И взглянуть на вещи трезво. — Я в свою очередь пожала плечами. — А Криста... о вас она говорила, что вы мягкотелый мальчик, влюблённый в неё без памяти. Как думаете, её суждениям можно доверять?

Фаник засмеялся; а я попыталась понять, повинно ли его сходство с Сашкой в том, что в присутствии младшего эльфийского принца я чувствую себя спокойно и свободно.

Куда спокойнее и свободнее, чем обычно чувствую себя при посторонних.

— Кристе свойственно выдавать желаемое за действительное, — сказал эльф. — Она далеко не так умна, как думает Дэн... но и не так глупа, как думаешь ты. Истина часто бывает где-то посередине.

— А вы знаете, что я о ней думаю?

Перемывать Кристе косточки я не собиралась. Это занятие всегда казалось мне мелочным и недостойным.

С другой стороны, смысла выражения 'не суди и не судим будешь' я никогда не понимала: людям не свойственно задумываться о том, судит ли других объект их злобных сплетен.

— Это, знаешь ли, угадать нетрудно. Думаю, твоё мнение о ней не сильно отличается от того, что сперва сложилось у меня.

— Тогда, должно быть, вы очень хорошо его маскировали, раз она сочла, что вы в неё влюблены.

— Обычная учтивость к избраннице брата... для меня. Но, насколько я понял, мужчины в вашем мире крайне редко ведут себя учтиво, и женщины, не привыкшие к невинным обыденным комплиментам, принимают подобные слова за знаки особого внимания.

— И насколько же ваши комплименты Кристе были невинными и обыденными?

— Нечто в духе 'я безмерно счастлив за брата, пусть мне и немного грустно, что красоте столь прекрасной девы, подобной несравненной прелести восходящего солнца, суждено ослепить не меня' — на мой взгляд, вполне невинно.

Я не удержалась от улыбки:

— При вашем дворе всегда так изъясняются?

— На официальных приёмах, по крайней мере. И это ещё далеко не самые изысканные слова. Я среди эльфов не считаюсь красноречивым.

— Действительно, чего ещё ожидать от эльфов. — Я вздохнула. — Знаете, в сравнении с этим... наши мужчины даже с возлюбленными чаще всего ведут себя так, будто только вчера плясали в шкурах вокруг костра.

Фаник снова засмеялся, тихо и коротко.

— Чего ещё ожидать от эльфов, — повторил он со странной печалью. — Людям почему-то свойственно думать, что мы — прекрасные, возвышенные, неземные создания. А на самом деле... те же люди, лишь немного другие. И я не понимаю, почему некоторые из нас считают себя лучше людей. Только потому, что богами нам даны многие качества, которыми люди похвастаться не могут? Но ведь это не наша заслуга. И пусть мы живём дольше, мы живём так же, как люди, и чувствуем всё то же, что люди. — Он задумчиво смял в пальцах манжет своей рубашки. — Вот дядя Фрайн... мне всегда казалось, что он тот самый эльф, о которых люди складывают свои легенды. Истинное Дитя Солнца, смеющееся и лучезарное. Сколько его помню, он всегда всем улыбался. — Принц тоже улыбнулся, пусть и невесело. — Однажды, когда я был ещё маленьким, я спросил его, почему он всегда улыбается. Спросил, неужели ему никогда не бывает грустно? А он ответил, что бывает, ещё как, а его улыбка — это маска... но улыбка растворяет боль, и если носить эту маску на лице, как броню, то со временем она прирастает к коже, и тогда ты действительно начинаешь смотреть на всё с улыбкой. Даже на самые плохие вещи. — Фаник помолчал. — Я запомнил этот ответ на всю жизнь. И... мне это помогло, как и ему.

Я не сразу нашлась, что сказать. И лишь села поудобнее, поджав ноги под себя.

Странно, но он говорил со мной так, будто мы знаем друг друга уже давно. С той степенью доверия, которой не бывает между незнакомцами. А самое странное, что это не казалось мне неестественным, и то опасливое напряжение, всегда стеной выраставшее между мной и большинством людей, даже теми, с которыми я была знакома не первый год — отсутствовало.

Впрочем, Фаник никак не относился к 'большинству людей'.

Хотя бы потому, что не был человеком.

— В вашем мире такие трогательные семьи, — вырвалось у меня. — Эсфориэль и Фрайндин, вы с Дэнимоном... вы все так любите друг друга. Для вас 'семья' — это не просто слово.

— Не для всех из нас, как ты могла убедиться. Хотя дяди всегда были мне ближе отца. — Фаник вдруг поморщился, точно от боли. — А я ведь действительно думал, что дядя Фрайн мог нанять тех людей. Несмотря на то, что за всю жизнь он ни разу не дал мне повода в нём усомниться.

— Иногда это очень трудно: доверять даже тем, кого любишь, — сказала я, вспомнив Лода.

— Но, как выяснилось, мы с Дэном были правы, когда не верили, что дядя Эсфор хотел свергнуть отца с престола, — принц качнул головой. — Дэн считает, что знакомство с тёмными плохо на нас влияет. Он до сих пор не может простить себе, что убил одного из тех, кто держал меня в плену.

Поверить не могу.

— Порой ваш брат меня поражает, честно скажу. Тот наёмник в полной мере заслужил свою смерть, причём долгую и мучительную, а не просто...

— Дэн не считает, что он не заслужил смерть. Хотя никогда раньше не убивал, только... обезвреживал. Дэн считает, что не пристало без суда убивать безоружного и беззащитного пленника, который даже не может сопротивляться.

Рыцарский кодекс? Ха.

Никогда не любила легенды о рыцарях.

— Убийство есть убийство. Всегда и везде. И нет никакой разницы, как ты убил кого-то... в бою по каким-то 'правилам' или ножом в спину, — мой ответ прозвучал чуть резче, чем мне хотелось. — Кто-то оправдывает кровь на своих руках 'честным поединком' и высокомерно осуждает тех, кто убивает тайно, в ночи — но это гнусное лицемерие, ведь между ними нет никакой разницы. Оба — убийцы. Просто один принял это и не гнушается пользоваться наиболее эффективными методами, а другой прячется от неприглядной правды за своими 'правилами'. — Я откинулась на спинку кресла. — Можно жалеть о том, что ты убил невинного. Можно жалеть о том, что ты вообще убил кого-то. Но жалеть о том, как именно ты его убил, глупо и смешно.

Фаник не ответил. Просто смотрел на меня: молча, пристально, будто оценивающе.

И это вызвало у меня усмешку.

— Теперь, думаю, вы понимаете, почему я выбрала сторону тёмных.

Принц ответил не сразу. Сначала вскинул глаза, поглядев вверх в такой глубокой задумчивости, словно вычислял что-то.

— Интересная ты личность, Белая Ведьма, — отстранённо заметил он потом. — Да, среди светлых с такими взглядами тебе пришлось бы... нелегко. Хотя я склонен с тобой согласиться.

— Вы? — я не удержалась.

— Не удивляйся. Меня тоже трудно назвать типичным светлым. Наверное, потому что мной преимущественно занимался дядя Эсфориэль, а он не питал к тёмным той же ненависти, что все вокруг меня... и я с детства часами просиживал в библиотеке, изучая книги о дроу.

А младший эльфийский принц, оказывается, полон сюрпризов.

— Зачем?

— Пытался лучше узнать своего врага. Возможно, это была одна из причин того, что отец меня невзлюбил. — Фаник провёл пальцем по столу, словно выводя начало какого-то узора. — По-моему, вконец он разочаровался во мне, когда я спросил, нельзя ли поговорить с тёмными и выяснить, что у них на уме и чего они хотят. Маленький был, наивный...

— Вы... правда этого хотели?

— Восхт же говорил тебе о своих сомнениях? В том, что именно случилось восемнадцать лет назад? — он поднял глаза, снова встретив мой взгляд. — Мы с ним сомневались вместе.

Как любопытно.

Впрочем, Фаник явно достаточно умён, чтобы тоже поверить — дроу не пошли бы на подобное безумство.

— Не с подачи тэльи Эсфориэля, случайно?

— Да, в некоторых его фразах сквозили сомнения на этот счёт. Наверное, я это чувствовал. Но вообще он избегал говорить с нами на эту тему. Отец, как ты понимаешь, не слишком одобрительно относился к подобным разговорам. — Фаник рассеянно запустил пальцы в волосы. — Отец... он не всегда был таким, как сейчас. Говорят, до той резни он умел улыбаться. Искренне, по крайней мере. Мне жаль, что я не знал его таким. И в день резни нас с Дэном лишили не только матери, но и отца... настоящего. — Губы принца досадливо дрогнули. — Когда это случилось, Дэну было пять, мне едва исполнился год. И иногда я отчаянно завидую, что брат помнит мамино лицо и голос, а у меня не осталось о ней никаких воспоминаний.

— Может, оно и к лучшему, — пробормотала я. — С воспоминаниями... гораздо больнее.

Фаник устремил на меня долгий взгляд из-под длинных ресниц. Заставив ругнуться про себя. Какого чёрта я откровенничаю с тем, кого едва знаю, если всегда закрывалась от всех? Начала с Лодом, продолжила с Фаником, а следующим кто будет? Пойду изливать душу Навинии?

Нет, вся эта история и все новые знакомства явно не пошли мне на пользу. Как и странные отношения с Лодом. Всё это заставляло меня почти поверить в бескорыстную доброту, благородство, преданность, любовь и прочую ерунду — и становиться... мягче. Доверчивее. Более открытой.

А будучи мягкой, доверчивой, открытой, да к тому же верящей в подобные глупости — ты не проживёшь долго ни в одном из миров.

— Так ты тоже потеряла семью, — молвил принц.

— Потеряла, — коротко подтвердила я. — А что это за прекрасная Льомдэлль, о которой Дэнимон упомянул на совете?

Я знала, что избрала довольно топорный способ перевести тему, но ответ на заданный вопрос и правда меня живо интересовал.

— Льомдэлль из рода Эльскиар. Эльфийка, первая возлюбленная отца. — Фаник явно понял, что я не желаю откровенничать, и не стал удивляться резкой смене предмета обсуждения. — Она погибла в войне с Тэйрантом. Не желала отсиживаться в безопасной столице, отправилась ухаживать за ранеными в человеческий городок... а в итоге он оказался на линии фронта, и тёмные магией сожгли его дотла. Вместе со всеми жителями. Льомдэлль тогда было всего двадцать два.

Я даже не смогла ничего сказать.

Да, я выбрала свою сторону, но напоминания о том, что когда-то творила эта сторона, меня не радовали.

— Забавно, — задумчиво проговорил Фаник, который, кажется, не ждал моего ответа, — отец два раза не смог спасти тех, кого любит. Как и дядя Эсфор. А ведь они оба так и не совершили эйтлих.

Незнакомое слово заставило меня насторожиться.

— Эйтлих?

— Тебе не рассказывали? Это эльфийский ритуал.

— Что-то вроде блойв брайевур? — я вспомнила обряд, которым когда-то Эсфориэль связал себя с Тэйрантом.

— Да, но эйтлих сильнее. Пожалуй, это самая сильная наша магия. Так-то мы не можем похвастаться особыми способностями творить чудеса, — иронично заметил Фаник. — Эйтлих... как бы объяснить... каждый эльфийский мужчина один раз в жизни может провести ритуал, который навеки свяжет его с любимой женщиной, и этим обрядом он отдаст ей половину своей жизни. Да, его может совершить только мужчина, и только с женщиной, которую он любит всем сердцем — и не как сестру, дочь, мать или друга. При этом женщина может быть как эльфийкой, так и человеком... или вовсе дроу.

Интересно, однако. Эльфы ведь бессмертны. И сколько будет половина от бесконечности?

— Значит, этим ритуалом пользуются, чтобы продлить жизнь своим возлюбленным, если они смертные? — предположила я.

— О, нет. К сожалению, эйтлих не замедляет старение. Так что... если его и проводят со смертными, то те предпочитают покончить с собой, прожив немногим дольше других людей.

Да, думаю, никому не хочется коротать вечность развалиной, гниющей заживо.

— И в чём тогда смысл?

— В том, что этот ритуал может вытащить женщину почти с того света. Как только ты совершаешь его, она... будто рождается заново. Эйтлих исцеляет любое проклятие и излечивает любую рану, и он позволяет тебе вернуть возлюбленную к жизни, когда все остальные средства бессильны... но только в том случае, если ты действительно её любишь и если её сердце ещё бьётся.

— То есть эйтлих совершают, если женщине грозит преждевременная гибель?

— Именно.

Всё интереснее и интереснее. Ну да, Эсфор в Хьярте нашёл свою принцессу уже мёртвой, потому и не мог спасти её; а Хьовфин, видимо, вообще был в другом месте, когда его прекрасная Льомдэлль обратилась пеплом.

Странно только, что Повелитель эльфов не спас жену восемнадцать лет назад, когда она умирала от яда...

И тут внезапное воспоминание заставило меня вскинуть голову:

— А вашу мать, — я постаралась произнести как можно деликатнее, — случайно отравили не лёмуном?

— Лёмуном, — в кивке Фаника не было ни печали, ни удивления. — И потому отец не смог ничего сделать.

Понятно. Тот самый яд, который упоминала Морти, мгновенно останавливающий сердце. И этим выбором отравитель Повелительницы отрезал жертве все шансы выжить, даже чудом. А после такого ненависть Хьовфина к тёмным вполне объяснима: если кто-то дважды лишил тебя любимой...

Однако наш таинственный интриган предусмотрел всё. Такое, пожалуй, заслуживает капельку уважения.

— И сложный ритуал?

— Отнюдь. Не нужно ни рун, ни заклятий, ни крови, одни лишь слова... хотя, наверное, эти слова и можно считать заклятием. — Фаник прикрыл глаза, прежде чем начать цитировать наизусть. — 'Клянусь хранить жизнь твою, душу и сердце, пока не испущу последний вздох. Отдаю тебе моё сердце, мою душу и мою жизнь. Прими мой дар, прими меня, как я принимаю тебя. Мы едины, отныне и навсегда'.

— И всё?

— И поцелуй, конечно, — лукаво закончил принц.

Поцелуй истинной любви. Естественно. Куда же без него.

Выходит, когда я говорила Восхту, что только в книжке героя может оживить волшебная сила любви — я малость погорячилась.

— Значит, ваша мать была похожа на первую возлюбленную Хьовфина? — помолчав, спросила я.

— Похожа. Даже внешне, если не считать цвета волос и глаз. И по характеру тоже. По крайней мере, так говорил дядя Эсфор: что отец при первой же встрече с мамой словно вновь обрёл свою потерянную Дэлль... и его совершенно не смутило, что мама была смертной. Уже месяц спустя он взял её в жёны.

— Судя по всему, эльфы были не слишком этому рады.

— Не слишком. Особенно дом Эльскиар. Отец ведь на тот момент был помолвлен с одной из их рода.

— Да? — я навострила уши. — И с кем же?

— А... леттэ Авэндилль. Но они обручились, когда ей было всего одиннадцать, и разорвали помолвку два года спустя. Отец изначально пошёл на неё от безысходности. Устал выслушивать от подданных намёки на то, что королевству нужен наследник. А маленькая Авэндилль, по всеобщему признанию, росла очень похожей на свою тётю.

— Ту самую Льомдэлль?

— Да. Потому все и надеялись, что она сможет излечить разбитое сердце Повелителя, — сарказм в голосе Фаника был почти неуловим. — А потом в его жизни появилась мама, и отец, недолго думая, расторг брачный договор. Зато маленькую Авэндилль сделали маминой фрейлиной.

В моих мыслях вовсю трезвонил маленький, но очень тревожный колокольчик. Отчётливо вызывая в памяти мои же собственные слова.

...возможно, какая-нибудь эльфийка мечтала убрать её с дороги и занять её место...

— Принц, — осторожно проговорила я, — а вы никогда не думали, что это Эльскиары?..

Я не решилась завершить фразу, но Фаник понял меня и так.

— Убили маму? Да, думал, — спокойно откликнулся он. — Но, если поразмыслить, это ничего бы им не дало. К тому же и дядя Эсфор, и дядя Фрайн говорили, что на том пиру никто из Эльскиаров к маме даже не приближался.

— И её фрейлина?

— Она не в счёт. Авэндилль тогда было девятнадцать. Моя ровесница. Твоя ровесница. Просто ребёнок.

— Девятнадцать — уже не ребёнок. А даже дети бывают очень жестокими.

Фаник долго смотрел на меня; казалось, я могла видеть сомнение, всплеснувшееся на дне его зрачков.

— Но она так... мила. И у мамы была любимицей. Все говорили, что Авэндилль видела в Повелительнице вторую мать, — произнёс он потом. Медленно, будто взвешивая каждое слово. — Пойти на такое чудовищное преступление... зачем?

— А как же жажда короны?

— Их помолвку расторгли. У отца уже были наследники. У него не оставалось ни единой причины снова жениться, да к тому же на ней.

— Вот именно. У него были наследники, — повторила я. — А теперь, когда их нет?

— У отца остался брат.

— Да, но брат — это крайний случай. Правители всегда стараются оставить на престоле сына. Ведь Хьовфин когда-то решился на брак по расчёту... именно потому, что королевству был нужен наследник. И тогда наличие братьев его не остановило.

Принц промолчал.

— К тому же мне видятся в этом не столько соображения чистой выгоды, сколько эмоции. Вы правы, то убийство — чудовищное преступление, и тот, кто его совершил, здорово рисковал, причём не только своей жизнью. За убийством явно стояла скорее страсть, чем холодный расчёт. А девятнадцатилетняя девочка, которая сходит с ума от ревности, как раз могла пойти на такой безумный шаг.

— Когда отец разорвал помолвку, Авэндилль было всего тринадцать. Они с отцом толком не общались, виделись лишь на официальных приёмах. Да и после... она ничем не проявляла, что испытывает к нему какие-то особенные чувства. Не может быть, чтобы она любила его.

— Я могла бы рассказать вам историю о девочке, которая в тринадцать лет влюбилась в своего лучшего друга. И потом годами заставляла себя верить, что продолжает его любить, хотя на самом деле это было совсем не так, — отстранённо заметила я. — Девочки порой бывают... странными. А влюбиться в того, кого совсем не знаешь, ещё проще. Особенно если это прекрасный эльфийский король.

— И та девочка готова была убить ради своего друга? Соперницу? Его любимую женщину, мать его детей?

— Эта девочка — нет. Но когда мы не поделили предмет страсти с избранницей вашего дяди, она столкнула меня в реку с большой высоты, хотя я не умела плавать. А ведь я не назвала бы её плохим человеком. Однако бывают плохие люди... и плохие эльфы, думаю, тоже.

— Даже если на одну безумную секунду предположить, что это правда, Авэндилль достаточно было подождать какую-то сотню лет, и соперница устранилась бы сама собой.

— Если ей двигала страсть, она не могла ждать. Когда ты не прожил ещё и двадцати, сотня — это несколько жизней.

Эльф молчал. Долго молчал.

Потом поднялся на ноги, выпрямившись легко, словно травинка, которую перестал гнуть ветер.

— Я подумаю над твоими доводами. — Он отвернулся. Направился было к выходу, но на полпути оглянулся через плечо, посмотрев на меня с задорным прищуром. — Ты веришь в любовь с первого взгляда, Белая Ведьма?

Святые ёжики. Только не говорите, что он в меня влюбился. Всё равно никогда не поверю. Даже если обычно попаданок наделяют способностью к привороту, меня явно обделили всем, что уготовили остальным.

И нет, я не верю в любовь с первого взгляда. Только со второй шахматной партии.

Но этого я ему, конечно, не скажу.

— А к чему вопрос? — уклончиво уточнила я.

— Просто мысль интересная появилась, — его лукавой улыбкой, наверное, можно было бы растопить ледник. — Если бывает любовь с первого взгляда, то почему не быть дружбе с первого взгляда?

Вот как. Предположим, это уже больше похоже на правду.

И, пожалуй, даже взаимную — пусть мне и самой это кажется безумием.

Но этого я ему, конечно, тоже не скажу.

— Не путайте дружбу и симпатию. Дружба... истинность дружбы... её можно узнать только со временем.

— Но любовь и симпатию тоже легко спутать. И истинность любви тоже можно узнать только со временем.

Интересно, как в одном взгляде одновременно может быть столько смеха и столько серьёзности?

— Мы вообще часто называем любовью что-то другое. Можно быть прекрасными супругами и плохими любовниками. Можно быть прекрасными любовниками и плохими друзьями. А любовь должна включать в себя хотя бы два компонента, и без дружбы, без единения умов и душ, она — фальшивка, не более.

— Тем не менее мы называем это любовью: то, что можно почувствовать с первого взгляда. Тогда почему внезапную симпатию, не связанную с влечением тела, не называть дружбой?

Какое-то время мы смотрели друг на друга, и я подумала, что его глаза не цвета корицы, а цвета... чая. Чёрного, тёплого, терпкого. С чем-нибудь вкусным и ароматным, вроде шоколада — и, наверное, с той самой корицей, которая придаёт перчинку.

Всё, как я люблю.

— Знаете, я ведь помогала Лоду составить план вашего спасения. Как вызволить вас из лап наёмников. И тогда мне не было до вас никакого дела, — неожиданно выговорила я. — Вы для меня были... просто ещё одной фигуркой на доске, вот и всё. Важной фигуркой. Не более. — Я сняла очки и, глядя в сторону, задумчиво протёрла стёкла полами рубашки. — И когда мы вытащили вас из того подвала... мне было, в общем-то, всё равно, выживете вы или нет.

— Твоя честность просто восхитительна, — даже без очков, боковым зрением я увидела, как Фаник насмешливо поклонился. — Но почему-то мне кажется, что за этим должна последовать фраза, начинающаяся со слов 'а теперь'.

— Да. А теперь...

Я медитативно водила батистовой тканью по прямоугольным кусочкам прозрачного пластика. Потом проверила линзы на свет. Убедившись, что вижу на них лишь царапины, немногочисленные и хорошо знакомые, вернула очки на нос.

Всё-таки посмотрела Фанику в глаза.

— Я действительно очень рада, что смогла вас спасти.

Он не ответил. Просто улыбнулся — и, наконец отвернувшись, легко и неслышно сбежал вниз по лестнице, оставив меня смотреть ему вслед.

С внезапной усмешкой.

Эх, Фаник, Фаник... наверное, если б моя история была классической сказочкой про попаданку, именно ты бы и стал моим прекрасным эльфийским принцем. Ведь если б я никогда не встречала Лода, я бы обязательно в тебя влюбилась. Ведь если б прореха дала мне положенные чит-коды, ты бы наверняка мог влюбиться в меня.

И в кои-то веки в моей жизни всё было бы так чудесно, так просто: без мучительных сомнений, без биполярных отношений, без посягательства на чужих возлюбленных...

Однако всё сложилось так, как сложилось. Так, что нам суждено дружить. Пусть даже с первого взгляда.

И, как бы глупо это ни было — я не могу сказать, что мне жаль.

Спустя пару часов я сидела в кресле и наблюдала, как Лод, устроившись на том же самом табурете, делает новый ошейник. Взамен того, что раскололся на Машке.

Рассказывая ему о том, что узнала от эльфийского принца.

— Ты ведь это и имел в виду? — вкратце изложив историю Авэндилль, подытожила я. — Когда спрашивал, что я думаю про убийство Повелительницы? Говорил, что когда-нибудь расскажешь мне про ситуацию при эльфийском дворе... и тогда я пойму, за что ты сказал мне 'спасибо'.

Лод ответил не сразу. Он неторопливо вёл кончиками пальцев по металлическому кольцу, и под его ладонью на серебре проступала насечка тонкой рунной вязи; губы колдуна не двигались, однако я знала, что про себя он проговаривает магическую формулу.

Мне не хотелось его отвлекать, но он сам сказал, что мой рассказ его нисколько не отвлечёт.

— Да. Это я и имел в виду, — произнёс Лод, когда рунная цепочка замкнулась, обвив весь ошейник по кругу, словно уроборос. — Теперь ты понимаешь, насколько близкой к истине была твоя слепая догадка.

— Но почему светлые не додумались до того же, что я угадала вслепую?

— Они и не пытались думать. Никто, кроме Эсфориэля... и его юных воспитанников. Но даже они не заподозрили Авэндилль, и вообще предпочитали держать свои мысли при себе. — Лод повертел ошейник в руках. — Для всех Повелительницу отравили тёмные. Это же очевидно. В отличие от мысли, что убийца — маленькая девочка из знатнейшего дома, невинное светлое создание, присягавшее ей на верность.

— Не такая уж и маленькая.

— По эльфийским меркам в девятнадцать ты — ребёнок, едва покинувший колыбель. А по законам любого народа убить Повелителя или его супругу значит навлечь вечное проклятие богов и на себя, и на весь свой род. Даже у людей немногие решались на такое... а у эльфов я, пожалуй, не припомню ни единого случая.

— То есть никому просто в голову не могло прийти, что эта Авэндилль решит проблему с соперницей таким способом?

— Никому в голову не могло прийти даже то, что Авэндилль вообще считает её соперницей. Ты ведь слышала, что говорил Фаник. Если эта девочка действительно ненавидела его мать и любила его отца, то крайне искусно это скрывала. И продолжает скрывать до сих пор. — Лод удовлетворённо отложил серебряное кольцо на столешницу. — Впрочем, может, она и ни при чём. Кто знает. В любом случае... сейчас нам проще найти того, кто заказал наёмникам убийство принца, а не расследовать преступление восемнадцатилетней давности.

— Брось. Ты наверняка тоже думаешь, что это сделал один и тот же человек. Или эльф. — Я азартно подалась вперёд. — Авэндилль избавилась от Повелительницы, потом, дождавшись удобного случая, от её сыновей — и вот Хьовфин снова бездетный вдовец, а королевство снова нуждается в наследнике. Здравствуй, повод снова заключить брак по расчёту. А кто у нас самая подходящая партия? По-моему, всё сходится.

— Это лишь теория. Нам же стоит опираться на факты. А факты у нас появятся завтра, когда 'старшак' поведает всё, что знает о заказчике. И там уже будем думать. — Колдун посмотрел на меня. — А вы с Фаником неплохо ладите.

Он сказал это без одобрения, без осуждения, без насмешки. Без эмоций. В своём обычном констатирующем стиле.

Будь на его месте кто угодно другой, я могла бы подумать, что он ревнует.

А, может, подыграть? И посмотреть на его реакцию? Попробовать пробить на эмоции... ведь сколько раз я слышала, что ревность — прекрасный катализатор отношений.

Но даже если не брать в расчёт, что я не имею на это никакого права, и его мне не обмануть — это будет одной из тех истинно бабских манипуляций, которые я всегда терпеть не могла.

— Да. Неплохо, — просто сказала я. Посмеялась, тихо и коротко. — Я даже думала сегодня, насколько всем было бы легче, если б я влюбилась в него, а не в тебя. Всем... включая меня.

Он ничем не показал, что не ожидал моих слов. И смеяться вместе со мной не стал. Просто продолжал смотреть, внимательно и мягко.

Потом перевёл взгляд на ошейник, так и лежавший на столе.

— Да. Пожалуй, — не глядя на меня, он коснулся серебра кончиком указательного пальца. — Я тоже иногда думаю, насколько было бы легче, если б я отступился от Морти. Не всем, но многим. Включая меня. — Его палец скользнул по гладкой металлической кромке, медленно и плавно, точно стирая невидимую пыль. — Но в этом мире есть очень немного вещей, после которых я возненавижу сам себя. И предать её — одна из них.

Это была откровенность за откровенность.

И я тоже ничем не показала, что не ожидала её.

Нет, тебе нечего стыдиться, Лод. Ты верен ей и верен себе. И ирония в том, что если бы ты предал свою принцессу, то тебя возненавидел бы не только ты сам. Потому что у меня с детства слишком болезненное отношение к мужчинам, которые предают своих женщин.

Это определённо было смешно — но если б он оставил Морти ради меня, то ничего не приобрёл бы в моих глазах. Только потерял.

Почему я настолько ненормальная?

Я следила за его пальцем, неторопливо обводившим край ошейника, вычерчивая идеальный круг; и смутная догадка, зародившаяся вчера, перешла в уверенность.

— Знаешь, а ты ведь не следуешь своим же советам, — вполголоса произнесла я. — Ты говорил мне 'давай выход боли'... однако сам даже не думаешь давать выход своей.

Он не поднял взгляд. И не вздрогнул.

Но рука его замерла.

— Мы с тобой похожи. Чем мне было больнее, тем меньше я всегда старалась это показывать. И ты... тебе ведь очень больно. Из-за Морти. Из-за того, что она не может быть только твоей.

— Я никогда и мысли не допускал, что она может быть только моей. — Лод так и не посмотрел на меня, и голос его остался бесстрастным... и лишь рука вдруг бессильно упала на стол. Резким, отчаянным жестом. — Но да, мне больно.

Я всматривалась в его лицо, в светлые глаза, устремлённые вдаль. Он казался таким же спокойным, как обычно, но я уже знала его — так же, как он знал меня, — и могла различить ту усталость и ту печаль, которые он прятал за своей спокойной маской. Сердце снова заныло, уязвлённое гадкой иглой мысленного шепотка 'он страдает не из-за тебя, он никогда не будет так страдать из-за тебя'...

Заставив сжать кулаки: с отвращением.

Ревность — одна из самых мерзких и низких вещей, какие только бывают на свете. Ужасное и мелочное порождение собственничества, толкающее на страшные слова и страшные поступки. И она никак не может стать катализатором для любви — потому что в любви не должно быть ничего мерзкого.

Ему больно, и мне плевать на причины. Ему больно, а я люблю его, и я не хочу, чтобы ему было больно. Но я никогда не умела утешать, не умела находить добрые и ласковые слова, не умела угадывать, что человеку нужно сейчас услышать.

А всё, что я могу...

Даже когда я встала с кресла, Лод так и не повернул головы. Может, подумал, что мне не понравился его ответ. Может, решил, что я ухожу.

Наверное, поэтому он едва заметно вздрогнул, когда я, прижавшись сзади к его спине, обвила его шею руками.

Я обняла его молча. Просто обняла, уткнувшись носом в его волосы, цвета мокрого песка, легко и горько пахшие полынью. Застыла так — не поглаживая, не напрашиваясь на ответную ласку, ничего не говоря. Просто потому, что сейчас это был единственный способ, которым я могла дать ему хоть капельку тепла; и я знала, что он не поймёт это превратно.

Он никак не реагировал. Да я и не ждала реакции.

Наверное, поэтому настала моя очередь вздрогнуть — когда он, перехватив мою ладонь своей, порывисто прижал её к губам.

Они коснулись моего запястья, с внутренней стороны, там, где бьётся пульс. Не торопясь отпускать. Он не сказал ни слова, но в этом жесте я отчётливо расслышала... даже не 'спасибо', а — 'ты удивительная'. Непроизнесённое, невысказанное, абсолютно ясное. И под кожей вновь растеклась жаркая, предательская слабость, и время, как и мир, стыло в оцепенении секунду, другую, третью — или прошло уже десять, или это одна длится столько, что кажется мне вечностью...

...и в тот миг, когда я поняла, что происходит — Лод резко разжал пальцы, а я рывком отстранилась. Одновременно, синхронно.

Как и многое из того, что мы делали.

Те несколько мгновений, в течение которых я возвращала сбившемуся дыханию привычный ритм, он просто сидел. Спиной ко мне. Не шевелясь.

А потом, повернувшись, заглянул в моё лицо — без тени смущения, без тени неудобства. Так, словно ничего не случилось.

— Знаешь, я часто вспоминаю те истории, которые ты рассказывала Кристе, — произнёс Лод. Обычным дружеским тоном, явно решив сменить тему. — Когда вы с ней учили риджийский.

Момент незаконной, неправильной нежности миновал. И сейчас, глядя в спокойное лицо Лода — мне вдруг трудно стало поверить, что он вообще был.

И с чего меня так пронял обычный поцелуй руки? Нафантазировала себе невесть что. Не мог же Лод действительно никак не отреагировать на то, что я сделала. Это был просто жест благодарности. Вполне целомудренный.

Вот и всё.

Но мне стоило некоторого труда отмахнуться от шепотка, вновь зазвучавшего в моей голове. О том, что колдун не мог не знать, как этот поцелуй подействует на меня — как и трогательное 'наша девочка', — и что это прекрасный способ поддерживать мою милую иллюзию, что меня не просто используют.

Нет, уж лучше и правда думать, что ничего не случилось.

— Истории... а, книги, которые я ей пересказывала? — взяв себя в руки, я села обратно в кресло. Очень постаравшись, чтобы мой голос тоже звучал не дружелюбнее обычного. — Так ты нас подслушивал?

Он усмехнулся:

— Ты говоришь так, будто для тебя это неожиданность.

И правда. Что это я.

— Слушать их... было так странно, — Лод качнул головой. — Твои предшественники говорили, что в вашем мире придумывают такие истории. Не научные труды, не летописи реальных событий, а просто истории. Людей, которые никогда не жили, и их приключений. И это записывают... печатают... в книгах, чтобы другие тоже могли это читать.

Колдун говорил об этом так, словно обычный человек, вдруг столкнувшийся с магией.

Забавно... для меня этот мир — сказка, о которой я читала в книжках, но для него таковым был наш.

— Да. Именно так, — я кивнула. — Неужели у вас нет тех, что сочинял бы... легенды, сказки?

— Легенды — да. Но они либо повествуют о богах и сотворении нашего мира, либо основаны на том, что точно было когда-то. И сказки есть, только они короткие. Либо страшные, либо поучительные. Совсем не такие... масштабные, как те истории, о которых говорила ты. Их не видят смысла записывать, только облекают в песни... у вас же есть песни?

— Конечно. И стихи.

— Стихи?

— Ты не знаешь? Это... как если из песни убрать музыку. Оставить только слова.

— Но песни ведь не звучат без музыки. Не производят впечатления. Если не умеешь петь, проще просто пересказать ту историю, о которой они сложены. Своими словами.

— О, стихи производят впечатление. Ещё как. И с ними не работает 'просто рассказать'. Там зачастую... нет истории, нет чёткого сюжета. Чистые эмоции. И пересказывать, о чём они, напрасная трата времени. В таком-то виде они уж точно не произведут никакого впечатления.

— Нет истории?

В кои-то веки я видела, как глаза Лода ширятся в изумлении.

Я растерянно пощёлкала пальцами, едва ли не впервые в жизни жалея, что я не гуманитарий. Они-то наверняка сумели бы облечь объяснение в красивые слова — и рассказать о поэзии с таким же воодушевлением и восхищением, с каким я готова вещать про формулы.

Однако какой открывается простор для деятельности, если мы переживём эту передрягу и благополучно добьёмся мира. Учитывая, что я хотя бы приблизительно представляю, что такое печатный станок, и то количество литературы, которое хранится в моей голове... да и мои научные познания наверняка позволят привнести в Риджийский быт много полезных вещей. Нет, к сожалению, я вряд ли сравнюсь с некоторыми попаданками из книжек, которые невесть откуда знали всё на свете — от швейных премудростей до устройства двигателя внутреннего сгорания — и затевали техническую революцию, разом двигая средневековое королевство лет на шестьсот вперёд; но я действительно знала многое.

Однако всё это, конечно, только в том случае, если я вдруг не вернусь домой.

Вдруг.

— Проще показать на примере, — сдалась я. — Хочешь послушать мои любимые?

Лод кивнул, и я прокашлялась, стараясь не чувствовать себя на уроке литературы — потому что всегда смущалась и терялась, становясь объектом всеобщего внимания, а посему читала стихи абсолютно отвратительно. Хоть и получала свои пятёрки. Но общество Лода не заставляло меня ни смущаться, ни теряться, и ему я могла читать не то, что требовалось по школьной программе, а то, что мне действительно хотелось прочесть.

То, что мне действительно близко.

— Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух. Да, таким я и буду с тобой, — начала я: негромко, без намёка на театральный пафос, почти так же, как говорила, — не для ласковых слов я выковывал дух, не для дружб я боролся с судьбой...

Мне всегда нравился Блок. А этот стих — особенно. Отчасти из-за строк про открытую и детскую душу, которой суждено было сгореть.

И когда я закончила, Лод ещё долго сидел, молча глядя куда-то поверх моего плеча.

— Да. Теперь я понимаю, — произнёс колдун потом, тихо и непривычно мягко. — А ещё?

Надо же. Кто бы мог подумать, что наш мастер шахмат окажется ценителем поэзии.

Впрочем, про меня тоже вряд ли можно было такое подумать.

И я, улыбнувшись, читала ещё. Про мертвеца, которому нелегко притворяться живым и страстным среди людей, про второе крещение, что обратило моё сердце в лёд, про ребёнка, плачущего о том, что никто не придёт назад. И пусть Лод не знал многого из того, о чём я говорила, но ничего не спрашивал, и я знала, что он всё понимает и так: интуицией, сердцем, душой — ведь стихи совсем не обязательно осознавать разумом. А когда я закончила с Блоком, Акке принёс нам чай, и мы согрели ладони жаром глиняных кружек, сидя в бархатной полутьме. А Лод слушал, как я рассказываю про пятерых коней, которых подарил мне мой друг Люцифер, и про лукавого дракона, что учит меня смиренью, и про то, как тяжко жить, когда разум сносит глупости хулу, и про то, что жизнь лишь бездна зла — и в глазах колдуна, отливавших завороженной зеленью, сияли отблески свечей.

И я подумала, что мне совершенно плевать и на мои глупые сомнения, и на то, что читать стихи положено мужчинам, и на то, что у нас с Лодом не было и не будет нормальной романтики. Ведь нашу романтику — редкую, странную, неправильную романтику — я не променяла бы ни на каких принцев с серенадами под луной.

Потому что я сама ненормальная.

А потому нормальная — она же до чертиков банальная — мне была попросту не нужна.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. КОРОЛЬ, КОЛДУН, ПРИНЦЕССА, СОВЕТНИК

Наверное, если бы любого обитателя Мирстофа спросили, о чём ему напоминает королевский дворец, тот, не задумываясь, назвал какое-нибудь произведение кондитерского искусства. Особенно сейчас, когда солнечные лучи раннего утра обливали светлый замок абрикосовой глазурью. Тонкие башенки высились над столицей людей кристаллами из белого льда, но сказочное впечатление диссонансом тревожили траурные чёрные флаги на шпилях, печально скользившие по ветру.

И, конечно, никто из обитателей Мирстофа не различил бы с земли человека в белом, застывшего у окна одной из башен, задумчиво наблюдая за городом, который отдали в его власть.

Тихо было в Мирстофе, несмотря на ясный погожий день — один из последних подарков уходящего лета. Торговцы не зазывали покупателей в лавки звонкими криками, не шумела пёстрая толпа на брусчатых улицах; немногочисленный народ шёл по своим делам молча, с какой-то злой целеустремлённостью. Зато без устали звенели молоты в кузнях, а на площади перед дворцом маршировали солдаты, отбивая тяжёлыми сапогами ритм надвигающихся сражений.

Мирстоф скорбел по своей любимой принцессе. Вместе со всем королевством.

И вместе с ним же готовился к войне.

Вздохнув, Первый Советник Повелительницы Навинии — бывший и нынешний — потёр пальцами ноющие виски. Тоскливо подумал о пузырьке 'Ночного покоя', лежавшем в ящике стола за его спиной. Проклятая старость, трижды проклятая бессонница... и ведь дозу снотворного не увеличишь. Сейчас ему, как никогда, нужен трезвый ум; а 'Ночной покой', при всех его достоинствах, при большей концентрации усыпляет разум не только до пробуждения, но и после.

С раздумий о сне Советник перескочил на другие. Когда цепочка ассоциаций привела его к мысли, показавшейся ему весьма забавной, усмехнулся.

Насколько всё же двойственны иные вещи в подлунном мире. Взять тот же 'Ночной покой': безобидное снотворное, целительное лекарство, и оно же — при других обстоятельствах, в союзе с вином, в другое время тоже вполне безобидным — смертельный яд...

— Вы звали меня, вирт Форредар?

Когда его окликнули, Советник отвернулся от окна. Окинул взглядом молодого человека в чёрных одеждах, простых и незатейливых — застывшего перед письменным столом, ожидая ответа.

— Да. Звал. — Старик, вздохнув, двумя пальцами погладил свою бороду. Седая, густая и пышная, она доставала ему до средних пуговиц камзола, украшенного скромной золотой вышивкой. — Стайл, я слышал, ты собрался командовать авангардом.

— Если мне уготовано судьбой стать Повелителем, я должен быть достоин трона. И возглавить свой народ в этот тяжёлый час. Делом, а не номинально. — В карих радужках юноши рассыпались зелёные крапинки, будто кто-то растёр сухой лист крапивы. — Тёмные лишили нас принцессы, а меня — чудесной девушки, которую прочили мне в жёны. Думаете, после этого я смогу просто отсиживаться позади всех, в безопасности?

Он был смуглый, темноволосый. Смотрел на Советника серьёзно, и вместе с тем — открыто, дерзко, упрямо.

Так похоже на Навинию...

Вирт Форредар, тяжело вздохнув, подошёл к новоиспечённому наследнику престола. Положил морщинистую руку ему на плечо.

— Стайл, ты последний из рода Сигюр. — Глаза старика, тёмные и ясные, смотрели на юношу с болью. — Мы не можем позволить королевству потерять ещё и тебя.

— Вы не можете точно знать, что Навиния мертва. — Стайл резко вскинул голову. — И я до сих пор не могу понять, почему вы так спокойно отнеслись к тому, что Хьовфин решил судьбу нашей принцессы за нас.

— Повелитель эльфов принял мудрое решение, мальчик мой. Мудрое и тяжёлое. Переговоры, о которых говорили тёмные — такая же ловушка, как восемнадцать лет назад. Дроу использовали наших венценосных детей, как приманку... но итог был бы один. И если б мы пошли на поводу у тёмных, королевство осталось бы беззащитным. — Советник прикрыл глаза. — Я уже говорил тебе, как люблю эту девочку. Несмотря на то, как она обошлась со мной... молодость и горячность всему виной, молодость и горячность. А я позволял ей слишком многое, и это было моей ошибкой. И теперь... — отняв руку от плеча юноши, он порывисто отвернулся, — в её гибели есть и моя вина.

Стайл смотрел, как он стоит, сгорбившись, в один миг потеряв горделивую аристократическую выправку. Просто старый, бесконечно уставший человек.

И лицо юноши, молодое и жёсткое, вдруг смягчилось.

— В этом виновны тёмные, вирт Форредар, — произнёс Стайл потом. — И они одни.

— Мне осталось не так много лет, мальчик мой. И в эти годы... я не хочу увидеть, как погибает последний Сигюр. Я хочу увидеть, как ты занимаешь престол, как женишься и восстанавливаешь династию, как правишь страной, в которой наконец-то воцарился мир, а порождения зла больше не тревожат наш покой. — Советник, взяв себя в руки, медленно выпрямился. — Я прошу тебя... достаточно того, что ты отправляешься вместе с армией. Воины поймут тебя. Все поймут тебя.

— Вы не доверяете моему владению мечом, вирт Форредар? Или нашим магам? Я уверен, что мастерам Форсивской школы под силу разобраться с ловушками тёмных и прикрыть меня от любой опасности.

— Риск в любом случае велик. Риск, на который ты не имеешь права. — Когда Советник вновь повернулся к юноше, его глаза подозрительно блестели, а на правой щеке виднелся влажный след, терявшийся в пушистых усах. — Ты останешься в тылу, вместе с Хьовфином, и будешь командовать нашим народом. Так ты принесёшь своему королевству куда больше пользы, чем ему принесла бы твоя героическая гибель. Поверь.

Некоторое время Стайл смотрел на него.

Потом кивнул — с тяжёлым, очень тяжёлым вздохом — и развернулся на каблуках.

— Покоряюсь вашей мудрости, вирт Форредар. Хоть мне это и не по душе.

Советник задумчиво следил, как он покидает комнату. Потом отвёл взгляд на витражное окно в стрельчатой арке стены: солнце стучалось в него, дразнясь цветными лучами, расплывавшимися по каминной полке и креслам, отделанным белым бархатом.

— Хорошо, что хоть ты умеешь идти наперекор своим желаниям, мальчик мой, — пробормотал старик. — Значит, я не ошибся. Значит, боги всё же присматривают за нами. И воистину... ничего не делают просто так. — Губы старого Советника исказил призрак горькой, бесконечно горькой усмешки. — Вот уже дважды.

* * *

Морти вошла, когда я сидела на постели и читала.

Но когда я подняла голову, выражение её лица заставило вежливое приветствие застыть на моих губах.

— И кем ты себя возомнила? — холодно осведомилась принцесса дроу, застыв на пороге лаборатории.

О, нет. О, нет, нет, нет! Неужели она узнала... но это ведь были просто стихи! Просто поцелуй руки, просто...

Просто утешение её хальдса — потому что она никогда не будет принадлежать ему.

— Принцесса, я...

Движение её руки было почти неуловимым. Таким же, как блеск стали, который едва успел зафиксировать взгляд.

А потом лезвие метательного ножа вошло мне в грудь.

Опустив глаза, я смотрела на чёрную рукоятку кинжала, вокруг которой по белой рубашке расплывалось багряное пятно крови. Моей крови. Забавно — кровь есть, а боли нет. Шок? Должно быть, шок. И не только болевой.

Это определённо слишком безумно, чтобы быть правдой.

— Я долго позволяла Лоду держать тебя при себе. Влюблёнными девчонками легко манипулировать, а ты действительно была ему довольно полезна, — голос принцессы слышался приглушённо, точно в плохой записи. — Но ты перешла все границы.

Я медленно подняла взгляд. На её лицо, которое ненависть и презрение исказили до неузнаваемости.

До неузнаваемости...

Да. Потому что это было не её лицо. Я вообще не могла различить её лица — отчётливо, по крайней мере, — как не могла различить детали обстановки, которая меня окружала. Просто знала, что это лаборатория Лода... и что передо мной Морти.

А последнее, что я помнила — как, пожелав колдуну хороших снов, ложилась спать.

И тогда я велела себе открыть глаза.

— Тише, тише, — когда я, проснувшись, села в постели, Лод успокаивающе вскинул ладони. Будто ждал, пока я проснусь, стоя рядом на коленях. — Я как раз хотел тебя будить. Опять кошмар?

Я кивнула.

— Тогда помни, что это был просто кошмар, — улыбнулся колдун. — Нам пора выдвигаться в Мирстоф.

— Уже? — я торопливо откинула одеяло. — Хорошо, я соберусь быстро.

— Не сомневаюсь, — Лод склонил голову. — Но сперва я хотел попросить тебя кое о чём.

Я посмотрела на него — и, как это у нас часто бывало, угадала его мысли без слов.

— Ещё силы? Так и не восстановился после вчерашнего?

— Увы, — колдун развёл руками. — Если ты не захочешь, я пойму. Но тогда придётся повременить с вылазкой на пару дней.

Я помолчала, колеблясь.

Призрак вчерашних сомнений, подкреплённый недавним сном, нашептал на ухо ответ, который я вряд ли выдала бы в другой ситуации.

— Знаешь... мне кажется, я сама ещё толком не восстановилась. Поэтому лучше повременить. В конце концов, Алья ведь сказал, что день-другой терпит.

Это ведь так просто: быть ласковым с послушной куклой. А если она взбунтуется?

Кто я для тебя, Лод?..

Мгновение колдун просто смотрел на меня. Потом сжал мои ладони в своих.

На сей раз — без капли ласки.

— Ну и ладно. В конце концов, твоё разрешение мне ни к чему.

Когда руки Лода просветило знакомое золотое сияние, я дёрнулась, но серебряное кольцо на шее сжалось, лишая способности сопротивляться.

Нет, нет! Неужели все мои опасения...

— Я не хотел доводить до этого, — равнодушно произнёс колдун. — Извини.

А я сидела, застыв, повинуясь ошейнику, не в силах даже отвести взгляд...

...и тут вспомнила, что ошейник сняли с меня давным-давно.

Давление на шею вдруг исчезло. Вместе с Лодом, который просто растворился в воздухе.

Позволив увидеть, что в том самом кресле, где перед сном я читала колдуну стихи, сидит Акке.

— Занятные кошмары, — бесстрастно заметил иллюранди.

Я вскинула руки к шее. Поняв, что на ней нет серебряного кольца, поднялась на ноги.

— Я ведь все ещё сплю, верно?

— Да.

Могла и не спрашивать. Странные, приглушённые ощущения говорили сами за себя — как и окружающая обстановка. Казалось, меня каким-то образом занесло в картину, на которой пытались изобразить лабораторию колдуна, только вот художник допустил многочисленные неточности: стол идеально чистый, кресло немного не такое, стены чуть темнее...

И отсутствующий Бульдог не пачкал слюнями мою подушку.

— Если кошмары твоих рук дело... я, конечно, не собираюсь и не могу ничего с тобой сделать, но просто знай, что я очень зла.

— Моих? — Акке тонко улыбнулся, не сводя с меня взгляда, в котором синева мешалась с серебром. — О, нет. Это всё исключительно игры твоего разума, Сноуи. Я вмешался только сейчас, когда всё зашло слишком далеко, — тонкие пальцы иллюранди царапнули подлокотник кресла ногтями, короткими и аккуратными, точно их сделали из матового стекла. — И, знаешь ли, это никуда не годится.

— Что именно?

— Твоя подозрительность. Ты слишком много думаешь. Слишком много сомневаешься. Слишком многого боишься.

— И какое тебе до этого дело? — я подошла к креслу, глядя на пепельное лицо Акке сверху вниз. — Зачем ты это делаешь? Зачем следишь за мной, зачем тогда показал мне сцены из прошлого? Зачем сейчас со мной говоришь? Только не говори, что по доброте душевной.

Наверное, это сон придавал мне смелости. Освобождал от робости, правил приличия, мыслей о том, что нужно знать своё место. И сейчас я просто спрашивала всё, что хотела спросить.

А, может, я просто и сама устала бояться.

Ведь я хотела услышать от него ответы не только на то, что спросила вслух.

— По доброте. Да только не к тебе. — Акке вдруг рассмеялся: тихо, с какими-то шелестящими нотками. — Ты думаешь, тебе одной сейчас нужна поддержка и опора?

Вопрос меня удивил.

— Ты...

— Проблема в том, что ты нужна Лоду не меньше, чем он нужен тебе. И нужен ему в первую очередь вовсе не твои силы и даже не твой ум. Сейчас ему тяжелее, чем когда-либо... а я, видишь ли, очень к нему привязан.

— Почему? Ты ведь просто его слуга.

Сейчас ответ на этот вопрос почему-то интересовал меня больше, чем то, что иллюранди сказал до этого.

Наверное, потому что думать, что я и правда нужна Лоду — не по практическим соображениям, — казалось мне смешным.

— К твоему сведению, между слугой и господином зачастую устанавливается очень крепкая связь. Если господин достоин того, чтобы его любили. А Лод для меня... — демон рассеянно повёл рукой. — Ты ведь не знаешь, как рождаются иллюранди?

— Откуда?

— Я появился на свет таким, каким ты видишь меня сейчас. Как и все из моего народа. Мы не взрослеем и не стареем, и своих детей мы творим, отдавая часть себя, своей души... и вкладывая эту часть в чужую тень. Тень кого-то из плоти и крови. Человека, дроу или эльфа — неважно, но только с его согласия.

А ведь раньше я не задумывалась о том, что ни разу не видела женщину-иллюранди. И только теперь понимала, что не могла их увидеть.

Никогда бы не подумала, что гуманоидные существа могут размножаться вегетативно.

— То есть... вы оживляете чужую тень?

— Можно и так сказать.

— И что, после того, как вы забираете тень, человек перестаёт её отбрасывать?

— О, нет, конечно. Она восстанавливается. Все существа из плоти и крови обладают тенью, ведь таков порядок вещей. Но мы забираем какую-то часть его, его сил, его души... навсегда. И эта часть накладывает на нас свой отпечаток, как на внешность, так и на характер. Незначительный, но всё же. Например, мы всегда очень привязаны к тому, кто поспособствовал нашему появлению на свет.

— Но ты не можешь быть тенью Лода. Ты ведь существовал уже во времена войны с Тэйрантом.

— Тенью Лода — нет, — Акке мягко улыбнулся. — А чьей могу?

Мгновение я смотрела на него. Внимательно, стараясь не упустить ни одной детали... и его лицо — с впалыми щеками, узкими губами, тонким носом — вдруг действительно показалось мне неправильным отражением кого-то другого. Кого-то, кого я уже видела.

Самовнушение? Или...

Кусочки мозаики встали на свои места в одно мгновение.

И заставили меня отступить на шаг.

— Ты... тень Ильхта?

— В точку.

Ха. Я бы даже сказала, ха-ха-ха.

Всё это время мне прислуживала тень Ильхта Злобного.

Какая ирония.

— Теперь ты понимаешь? — спросил Акке. — Поэтому я служу Миркрихэйрам. Поэтому привязан к Лоду, как к родному, и это не просто слова. На моих глазах выросла и его бабушка, и его отец, и они тоже вызывали у меня чувства более чем тёплые... но среди всех Миркрихэйров Лод всё же стоит особняком. Наверное, потому что он первый потомок Ильхта, которым тот был бы действительно горд.

Интересно, сколько в Акке от Ильхта? Какие черты характеры передались его тени? Унаследовала ли она какие-то воспоминания своего изначального владельца?

И то, что иллюранди показывал мне в прошлый раз — не была ли хотя бы часть этого его собственной памятью?..

— Хорошо. Положим, я поняла, почему ты беспокоишься за Лода. Но я-то тут при чём?

— Потому что ты ему дорога. Очень дорога. И своими сомнениями терзаешь не только себя, но и его: можешь даже не надеяться, что он их не чувствует. А уж опасения касательно Морти... не знаю, кем надо быть, чтобы ждать подвоха от этого безгрешного создания. Откровенно говоря, порой эта безгрешность даже раздражает. — Иллюранди иронично качнул головой. — Учитывая, что от неё-то вся их беда.

— Какая беда?

На первой части его высказывания я снова решила не фиксироваться.

Как бы забавно это ни казалось, но поверить в безгрешность Морти мне было куда проще, чем в мою великую ценность для Лода.

— Та, из-за которой ему нужна ты. А не она.

В следующий миг я поняла, что кресло опустело, зато театральный скрип двери за спиной заставил обернуться.

— Тебе туда, — проговорил Акке.

Он стоял рядом с открывшимся проходом в библиотеку, указывая на тёмный проём приглашающим жестом.

— И зачем?

— Потому что там найдёшь ответы, которые помогут тебе перестать сомневаться.

Исчез, оставив меня наедине с созданным им сном — и, пожав плечами, я двинулась вперёд. Скорее потому, что ничего другого мне особо не оставалось, чем по другим причинам.

Библиотека изменилась. Не до неузнаваемости, конечно, но всё же. Исчез стол с волшебными цветами, а комната вытянулась тёмным коридором, длинными и широким. Книжные полки убегали вдаль, насколько хватало взгляда, порой образовывая арки, в которых прятались полукруглые двери. Те были приоткрыты — все, и из-под них пробивались отблески тёплого сияния, служившего единственным источником света.

Поколебавшись, я подошла к первой же двери слева. Заглянула внутрь.

Там скрывалась до боли знакомая гостиная с круглым столом. До этого в коридоре было тихо, но теперь я отчётливо слышала переливы струн...

И голос, высокий и чистый, звеневший в чарующей песне.

Они сидели вокруг стола, и четверо умещались в трёх креслах. Лоду вряд ли было больше пятнадцати: светлые волосы едва прикрывают уши, лицо гладкое, юное, совсем другое — но уже такое серьёзное. А вот серая мантия колдуна осталась неизменной, как и движения пальцев, перебиравших струны лютни с той же уверенной мягкостью, с которой чертили руны. Или это мандолина? Да, у лютни вроде гриф искривлённый, а у этой штуки прямой, как у гитары...

Лод играл негромко, словно осторожно — а Алья пел, устроившись напротив. Мальчишка-подросток без королевского венца, без вечной язвительной улыбки на губах и холодности в янтарном взгляде, сейчас казавшемся таким тёплым и ярким. Темноволосая девочка-дроу лет шести, устроившаяся на его коленях, слушала принца с большими завороженными глазами. Третье кресло занимала маленькая Морти, в платье синего шёлка: она сидела, обняв руками колени — уже не девочка, ещё не девушка, но и тогда не менее прекрасная, чем в настоящем.

Алья пел, конечно же, на риджийском. Может, виновно было отсутствие у меня музыкального слуха, решительное и абсолютное, но мне казалось, что пел он так же чудесно, как Лод играл. На риджийском слова звучали красиво, однако я не могла перевести их на русский стихами; в переводе юный Повелитель дроу пел что-то вроде 'но когда оба они уходили с небосвода, непроглядный мрак ночи пугал их любимых детей; и поняли тогда солнечный бог и богиня луны, что придётся им расстаться навеки — и с тех пор Солир освещает мир днём, пока спит Тунгх, а Тунгх ночью, пока отдыхает её возлюбленный супруг'...

А потом он замолчал, и Лод отнял руку от струн. Тогда Морти, улыбнувшись, зааплодировала, а маленькая принцесса Литиллия смешно шмыгнула носом:

— Поэтому эльфы спят ночью, а мы днём?

— Эльфы больше любят отца, который создал их, и вместе с ним трудятся днём и отдыхают ночью, — кивнул Алья, покачивая сестрёнку на коленях. — А дроу, почитающие свою мать Тунгх, пробуждаются с уходом Солира и засыпают с его возвращением.

— Это очень грустная песня, — заявила маленькая принцесса. — Мы вот живём под горами, и нам хватает колдовского света, и мы могли бы давать богам отдохнуть!

— Но эльфы-то не живут под горами. Как и люди. И лепреконы, — заметила Морти. — И их гораздо больше, чем нас, и они живут по всей Риджии. Так что им не хватит колдунов, чтобы всё осветить.

В её высказывании не было ни капли зависти или злобы. Одна лишь доброжелательность да, быть может, лёгкая грусть.

Видимо, ей уже тогда не хватало нимба над головой.

— Тогда почему в Риджии нет какого-нибудь третьего бога, который светил бы всем, пока Солир и Тунгх отдыхают? Неужели они так никогда и не смогут быть вместе?

— Они бывают вместе, Лита. Изредка, но бывают, — возразил Лод, опуская мандолину на колени. — Иногда на небосводе не видно ни солнца, ни луны, и это значит, что сейчас за краем земляного диска Солир и Тунгх отдыхают в объятиях друг друга. А иногда так сильна становится их тоска, что они встречаются прямо на глазах у своих детей.

Земляной диск... мда, Риджии явно не хватает научных открытий. Хотя наверняка кто-то из попаданцев потом просветил Лода о том, что планетам свойственно быть круглыми.

Впрочем, после всего, что я здесь повидала, и вспоминая некоторую нашу фантастику — даже интересно, не может ли этот мир действительно быть диском.

— Поэтому каждый ребёнок, рождённый в час солнечного или лунного затмения, отмечен особым благословением богов. Как Лод, например, — лукаво добавила Морти. — Он родился в ночь, когда солнце закрыло луну.

— Это поэтому он знает всё на свете?

В ответ на вопрос Литы старшие одновременно хихикнули. И смотреть на эту троицу, такую маленькую, такую дружную, такую непохожую на себя теперешних, было... грустно.

А ведь здесь они уже пережили смерть родителей. Но это не заставило их ожесточиться. Вернее, не это.

И не сейчас.

— Нет, Лита, я точно знаю не всё, — весело заметил Лод. — Пока нет, во всяком случае.

Маленькая принцесса не ответила: смотрела на старшего брата, и лицо её вдруг сделалось очень серьёзным.

— Братик, а когда я вырасту, ты разрешишь мне выйти замуж за Лода?

Вопрос заставил Морти прыснуть в ладошку, Лода — поперхнуться воздухом, а Алью — заливисто расхохотаться.

— Почему ты смеёшься? — обиженно проговорила Лита. — Я не шучу.

— Что это я, верно. — Принц дроу, осекшись, всем своим видом выразил глубокое сомнение. — Ну, если он соизволит взять в жёны непослушную девчонку, которая постоянно отказывается доедать свой обед...

— Мясо я всегда ем! А остальное просто не хочу!

— А мнение Лода вначале спросить не пробовала? — с улыбкой поинтересовалась Морти.

— Я и так знаю, что он согласен! Он меня любит, он сам говорил! — маленькая принцесса, проворно спрыгнув на пол, подбежала к юному колдуну. — Ты же согласен, Лод?

Она заглянула ему в глаза с такой искренней, такой умильной надеждой, что тот, не задумываясь, кивнул с шутливой торжественностью.

— Разве могу я, скромный придворный колдун, в здравом уме отказываться от подобной чести? Если не передумаешь, когда вырастешь — я ваш, прекрасная принцесса.

Лита просияла.

В этот миг я догадалась перевести взгляд на Морти. И прежде, чем комнату затопила непроглядная чёрная мгла, поглотив и все звуки, и гостиную, и сидевших в ней — успела заметить ту пристальную, совсем не детскую задумчивость, с которой старшая принцесса дроу смотрела на лицо Лода.

Не требовалось подсказок или пояснений, чтобы понять: здесь мне больше делать нечего. Тогда, отстранившись от двери, тут же закрывшейся, я пошла вперёд, пока не достигла следующей арки, зовущей меня узкой полосой света.

За этой дверью тоже была гостиная колдуна, только теперь я смотрела на неё с другой стороны. Словно стояла на последней ступеньке лестницы, ведущей в башню. И за столом, спиной к лестнице, в гордом одиночестве сидела за шахматной доской я сама.

Какое-то время я недоумённо смотрела на свою встрёпанную тёмную макушку. Собственно, кроме длинных волос да белой рубашки, отсюда больше было ничего не разглядеть, остальное скрывала спинка кресла. Другая-я сидела тихо и задумчиво, поставив локти на стол — видимо, подпирала подбородок ладонями, — явно напряжённо думая о чём-то.

И зачем Акке показывает мне...

Потом я вдруг поняла, что мои волосы никогда не были такими блестящими и ухоженными, а клетчатая доска, покоившаяся на круглом столе — не шахматы, а скаук.

— С чем мучаешься на этот раз?

Казалось, Морти вышла из стены рядом со мной. Задав вопрос, она подошла к креслу, и девочка, сидевшая в нём, наконец обернулась.

Девочка, которая была вовсе не мной.

— Лод сказал решить эту задачку за десять ходов, — хмуро заметила Лита. Ей было уже лет двенадцать — маленькая темноволосая копия сестры. — Никак не получается.

— Ну и оставь её тогда.

— Не могу! Я хочу его победить. Честно. Когда он не поддаётся.

— Душа моя, даже Алья уже смирился, что в скауке Лода не одолеть, — засмеялась Морти. Она тоже повзрослела, и платье сменили привычные мне бриджи. — Зачем тебе это?

Младшая принцесса упрямо сжала губы.

— Просто, — сказала она потом. — Хочу... быть с ним на равных. Чтобы он воспринимал меня всерьёз.

Морти помолчала; я не видела её лица, но мне очень хотелось посмотреть, что отражается на нём сейчас. Потом погладила сестру по волосам — и я отступила от двери одновременно с тем, как комната утонула в черноте, намекая, что представление окончено.

И, направляясь к следующей арке, я начала смутно подозревать, что Акке хотел сказать всем этим.

Следующей снова была гостиная. Лита сидела в кресле, глядя в раскрытую книгу, лежавшую на столешнице, внимательно слушая объяснения Лода. Тот, устроившись рядом, что-то тихо говорил ей, ведя пальцем по строчкам; колдуну, видимо, было уже около двадцати, но с гладко выбритыми щеками он всё ещё выглядел мальчишкой.

— Всё равно не понимаю, зачем это ей, — заметила Морти.

Они с Альей стояли поодаль, по очереди метая ножи в мишень на стене. Мимо десятки периодически промахивались оба — пока ещё, да и нож приходилось выдёргивать: когда я наблюдала аналогичную сцену в реальности, оружие само возвращалось Морти в ладонь.

— Хочется ребёнку, — Алья пожал плечами, и от нежности в его голосе у меня ком встал в горле.

— Неужели ей своего образования недостаточно?

— Между прочим, я всё слышу, — сказала Лита.

— Даже не сомневалась, — хмыкнула старшая принцесса. — Ну и зачем тебе учить магию, если ты не маг?

— Просто хочу знать.

'Просто хочу знать'...

Я вспомнила день, когда Морти задала мне тот же вопрос, получив тот же ответ — и рывком отстранилась от двери.

Дальше я шла, заглядывая в каждую комнату лишь мимоходом. В том, чтобы задерживаться, уже не было нужды. И видела, как Лита раздражённо стучит кулачком по столу, в очередной раз проиграв Лоду; как возится с Бульдогом, совсем ещё щенком, умильно подставляющим пузо под её ладонь; как стоит, потупив глаза — пока Алья, держа сестру за плечи, яростно отчитывает её за вылазку из-под гор.

— ...так ещё и кольцо снимаешь!

— А иначе ты вернёшь меня обратно под горы, как только тебе померещится опасность, я же знаю! И опасность тебе в каждой тени мерещится.

— Неужели ты не понимаешь, что с тобой сделают светлые, если поймают? Дождёшься, что я велю Лоду ошейник на тебя надеть!

— Но я же осторож...

— Никаких 'осторожно'! Никогда больше так не делай. Никогда. Ради меня. Слышишь?

— Ладно, ладно, братик. Не буду.

— Обещай. Пообещай мне.

— Обещаю.

Отзвуки диалога летели мне в спину, пока я удалялась от двери.

Я уже знала, что Лита не сдержала обещания. И в очередной комнате вдруг не увидела её — увидела только Алью, который сидел в знакомом чёрном кабинете. Сидел над какими-то бумагами, но смотрел не на них, а в стену.

И по его взгляду я сразу поняла, что больше Литу не увижу.

У этой двери я задержалась. Не зная, почему, почти против воли, и глаза принца — тусклые, застывшие, абсолютно мёртвые — вызвали у меня почти физическую боль. В лице дроу уже не было ни тепла, ни улыбки, ни веселья, ни мальчишества.

Ни капли прежнего его.

Потом из тени за его спиной вышел иллюранди. Не Акке, другой, незнакомый. И обратился не ко мне, а к Алье:

— Повелитель, разведчики вернулись. У них пленник.

Тот не шелохнулся и не обернулся. Даже взгляда не перевёл. Просто уточнил:

— Шпион?

Повелитель дроу не плакал, не кричал, и лицо его не кривила мучительная гримаса — нет, он казался совершенно бесстрастным. Неестественно бесстрастным.

Это бесстрастие пронимало такой жутью, какой не проняла бы ни одна истерика.

— Нет, просто девушка. Полукровка, травница. Прикажете Лоду заняться ей, как обычно?

Алья долго молчал. И взгляд его почти не изменился.

Почти.

— Нет, Йон. Скажи, что сначала я сам на неё взгляну.

И когда я увидела в его глазах отблеск той звериной жестокости, с которой познакомилась, только прибыв в Риджию — я, отпрянув от двери, заторопилась дальше. В следующую комнату заглянула с опаской, но там был только Лод, который сидел за круглым столом с незнакомой светловолосой девушкой. Человеком.

В ошейнике.

— Я не знаю, почему ты не можешь вернуться в свой мир. Не знаю, почему прореха не принимает тебя. Но если у нас не получилось на третий раз, вряд ли четвёртый что-то даст, — устало говорил колдун. Здесь он уже щеголял лёгкой небритостью, куда больше походя на нынешнего себя. — Я и так продержал тебя здесь слишком долго в погоне за несбыточным. Думаю, лучше всего вернуться к тому варианту, что я предлагал с самого начала. Стереть тебе память и оставить в каком-нибудь городе светлых, и тебя примут за...

— Нет, — отрезала девушка тоненьким голоском. — Я не хочу.

— Поверь, так будет лучше. Для тебя самой. Здесь ты рабыня, и каждый дроу имеет право сделать с тобой всё, что угодно, а там...

— Я не хочу забывать тебя.

Лод, осекшись, посмотрел на неё недоумённо и пристально. Как и я.

Идеальное кукольное личико, зеленоватая серость глаз, упрямых и отчаянных... так вот какая ты была, Лена, попаданка номер два. И впрямь до смешного похожа на Кристу. Такое ощущение, что прореха, перекраивая вас по своему разумению, дала вам многое, но при этом лишила какой-то... индивидуальности. Неповторимой и важной части вас.

Может, и хорошо, что я не подверглась её 'обработке'.

Продолжение этой сцены я тоже смотреть не стала. И без того знала, что будет дальше, а наблюдать отповедь Лода мне не слишком хотелось. Поэтому я просто перешла к следующей комнате.

Где колдун, застыв перед столом в чёрном кабинете, тихо просил принца:

— ...она просто глупая импульсивная девочка. Не делай этого, Алья. Прошу.

— Ты предлагал ей уйти от нас по-хорошему. Так, чтобы не подставлять дроу под удар. Наилучшим образом и для неё, и для нас. Но она решила уйти сама, по-плохому, и в её безмозглой головке было столько информации о нас, что светлым вышел бы чудесный подарок, — голос Повелителя дроу был непреклонным и ледяным. — Нет, спасибо. Если уж она так хочет послужить подарком кому-то, я предпочту подарить её своей гвардии.

— Дай мне сделать это сейчас. Стереть ей память и...

— Поздно. Я долго проявлял милосердие, хотя ничем не был ей обязан. Как и ты. Я даже думал, что в конце концов сниму с неё ошейник, если уж она тебе так приглянулась: тебе ведь нужна пара, не то маги под горами совсем переведутся. И чем она отплатила нам за это? А раз она и тебе не нравится, я её забираю. Для общего блага. И даже не проси меня сжалиться. — Алья, сидя за столом, холодно усмехнулся. — В следующий раз присматривай за своими зверушками получше... и думай, что им говоришь. Я бы на твоём месте воспользовался тем, что она так щедро предлагала тебе себя. В итоге все были бы довольны.

— Я...

— И чего ты от всех нос воротишь? На тебя половина фрейлин Морти заглядывается, а ты ходишь неприступной скалой. В твои-то годы. Я думал, дело в расовых предпочтениях, но тебе и человечка не приглянулась. Только не говори, что тебе вообще девушки не по нраву: я переживу, конечно, но...

— Просто мне давно приглянулась другая. Та, которой всё равно никогда не быть моей, — Лод выплюнул это с такой горечью, с таким отчаянием, что стало ясно: он носил это в себе очень давно. — И ты первый мне скажешь, чтобы я не смел даже смотреть на неё.

Алья вскинул бровь. Как ни странно, незамедлительно задал правильный вопрос:

— Что, неужели Морти?..

Лод промолчал. И Повелитель дроу отреагировал довольно неожиданно.

Расхохотался. Громко, заливисто, торжествующе.

Эхом того искреннего смеха, каким он смеялся в детстве.

— Так это действительно Морти! — он вскочил на ноги. — Друг мой, ты совсем с ума сошёл... и не потому, что выбрал её, а потому, что выдумал моё неодобрение.

Лод вскинул голову.

— Я думал, ты...

— Шутишь? Это лучшее, что я услышал за последний год! Хоть какая-то радость в жизни. — Алья порывисто шагнул к нему. — Да, ты прав. Её помолвку не разорвать, и ты знаешь причины не хуже меня... но я не желал бы своей сестре лучшего хальдса. И я подозреваю, что раз Морти до сих пор не выбрала никого на эту роль, то она положила глаз на кого-то, кто притворяется неприступной скалой. — Дроу сердечно хлопнул колдуна по плечу. — Мне с ней поговорить? Или предпочтёшь сделать это сам?

На лице Лода я различила недоверие, облегчение и другие чувства, самые разные, трудно определимые.

Тихо отступив от двери, снова пошла вперёд.

Нет, Лу. Ты был неправ. Сердце у Лода есть — просто ты, наверное, не видел тех моментов, когда он снимает свою безупречную маску и даёт этому сердцу волю. Я и то почти не видела.

До этого момента.

У каждого своя броня, которой он защищается от жестокого мира. У Фрайна и Фаника — улыбка, искренняя и светлая, а у Лода... бессердечная. Ведь чувства — слабость, и, обнажая их, ты всегда подставляешь себя под удар. Показываешь свою уязвимость. И можно ли тогда винить того, кто прячет эту уязвимость от окружающих?

Куда хуже приходится тому, кто прячет её от самого себя.

В очередной комнате, незнакомой мне — должно быть, она располагалась в башне Повелителя, где я пока не бывала, — Лод стоял на одном колене, как присягающий рыцарь, и, как рыцарь, прижимал ладонь Морти к своим губам. Взгляд, которым он смотрел на принцессу снизу вверх, сиял таким чистым, незамутнённым счастьем, которое я видела в глазах колдуна только раз.

В день, когда мы впервые сыграли в шахматы.

Этот взгляд тоже вызвал у меня почти физическую боль, только совершенно иного рода. За которую я себя почти ненавидела.

— Но я никогда не буду твоей женой, — кажется, Морти дрожала: бледная, растерянная, такая, какой я ни разу не видела её наяву. — Никогда не рожу тебе детей. Ты действительно...

— Мне нет дела до всего этого.

— Но когда я стану женой Лу...

— Я никогда тебя не оставлю. Я всегда буду любить тебя, и тебя одну. Клянусь.

Он говорил это так горячо, так твёрдо, так искренне, что я, сглотнув, отвернулась. И, стоя во тьме между книжными полками, пыталась понять, зачем иллюранди показал мне это.

Вернее, нет. Я понимала. Только принять это было нелегко.

Оставалось всего две двери, справа и слева, и ещё одна, в конце коридора: теперь я наконец видела этот конец. Должно быть, там я проснусь...

Ну да, пора бы.

Я медленно побрела к той арке, что звала с правой стены.

Наверное, Лоду действительно есть до меня дело. Но если он видит во мне тень маленькой девочки, которая так наивно, так по-детски была в него влюблена... мне никогда не тягаться с Морти, в которой он видит совсем другое.

В эту дверь, предпоследнюю, я заглянула уже как-то вяло. Без надежды на что-либо. И комната оказалась той же самой, что в предыдущем видении: тёмно-фиолетовые тона, изящная мебель с гнутыми ножками, широкая кровать с бархатным балдахином. Должно быть, спальня принцесса.

Морти сидела на постели, спиной ко мне. Лод вошёл спустя пару мгновений — совсем такой, каким его привыкла видеть я. Должно быть, это экскурс в событие, которое произошло незадолго до того, как я пришла в Риджию... а, может, и после.

Колдун аккуратно прикрыл за собой дверь, но на щелчок замка принцесса не обернулась. Никак не отреагировала. А Лод зачем-то застыл на пару мгновений, прежде чем приблизиться; лицо его было спокойным, однако в поведении сквозила странная неуверенность.

Морти не обернулась, даже когда колдун присел на край кровати за её спиной.

— Прости, — мягко произнёс Лод, касаясь её плеча кончиками пальцев. — Прости меня. Я...

Принцесса наконец ожила. Сделав то, чего я никак не ожидала.

Отпрянув от его руки, словно от раскалённого железа.

— Не трогай меня, — тихо, через силу выдавила она, прежде чем наконец повернуть голову.

Её лицо — с мокрыми щеками и красной паутинкой в заплаканных глазах — оказалось для меня ещё одной неожиданностью.

Лод ничего не ответил. И ладонь его так и застыла в воздухе, словно готовясь вычертить руну.

Но по тому, насколько закрытым сделался его взгляд, я поняла: только что ему сделали очень, очень больно.

— Морти...

— Как ты мог? — голос принцессы был негромким, чуточку сиплым. Видимо, плакала она долго. — Я просила тебя. Я умоляла тебя. А ты предпочёл моей просьбе свою жажду крови. Снова.

— Артэйз не только нарушил закон, но и перешёл все мыслимые грани. Ты считаешь, я мог поступить иначе? — вопрос Лода прозвучал вежливым уточнением. — Я в своё время пощадил Сумэйла. Одни боги знают, что мне хотелось с ним сделать, однако я пощадил его. Вняв твоей просьбе.

— Сделать с ним то, что ты сделал — это ты называешь пощадой?!

— Да. По моему мнению, Мэй заслужил как минимум испытать на своей шкуре всё, что проделал с той девочкой. Но Артэйза я должен был наказать, и наказать жестоко, чтобы больше никто не осмелился повторить то, что сделал он. И если б я пошёл у тебя на поводу, это послужило бы другим знаком, что они всегда смогут уйти безнаказанными. Ведь Первый Советник тает, если его хорошенько попросит его любимая принцесса, а принцесса такая добрая, такая...

— Ты убил брата моего будущего мужа. Мальчишку, который рос на наших глазах, на твоих глазах! На его душе не было столько грехов, чтобы... он не заслужил смерть!

Казнь. Казнь Артэйза. Вот, что я вижу — то, что было после неё. То, что делал Лод, когда оставил меня в башне и пошёл к Морти.

Сказав мне 'она поймёт'.

— И кто будет следующим, Лод? Скажи мне. Скажи! Если я вдруг обижу твою живую куклу, меня ты тоже 'накажешь'?

Колдун вздрогнул так, точно принцесса его ударила. И, кажется, Морти поняла, что перегнула палку: замолчала и замерла, тяжело дыша.

Но было поздно.

— Значит, ты можешь допустить мысль об этом? Спустя все эти годы?

Странно, но в его голосе вдруг зазвучала горькая, бесконечно горькая ирония. Словно в глубине души он презрительно хохотал — над собой. А принцесса молчала, явно не находя ответа.

Впрочем, она уже ответила.

Ещё до того, как колдун задал вопрос.

— Ты права. Конечно, я должен был простить Артэйза. В конце концов, он же... как ты там сказала... мальчишка. Несмышленый и глупенький. Всего-то двадцать годков отроду. В таком возрасте никто не ведает, что творит. Ещё и брат твоего прекрасного Лу. И как я посмел его не пощадить? Он ведь хотел убить всего-навсего... как ты выразилась... ах, да, мою живую куклу. Не меня же, не кого-то из дроу. Действительно. Мелочь, да и только. — Лод говорил медленно, задумчиво, с издевательской рассудительностью. — А, может, в этом всё и дело? В Сноуи? Может, после всего, что она говорила в бреду, ты была бы рада, если б она всё же умерла? А тут такой чудесный...

— Нет, — выдохнула Морти, резко повернувшись к нему. — Боги, нет! Ты знаешь, что мне нравится эта девочка, ты знаешь, кого она мне напоминает!

— Но она — не Лита. И не слишком-то на неё похожа, откровенно говоря. Цвет волос и пара привычек не в счёт. Так с чего тебе питать к ней добрые чувства? Особенно сейчас?

— Для вас с Альей, может, и не похожа. А я имею право на свои милые иллюзии.

Наверное, с минуту они просто смотрели друг на друга. Молча, глаза в глаза. И ни один не решался ничего говорить.

Видимо, боясь породить лишнюю трещину в том, чему они и так нанесли основательный удар — всем, что сказали и сделали до того.

Первой не выдержала принцесса, обняв колдуна. Крепко, прильнув всем телом.

— Мои просьбы... я делала это не ради себя, Лод. И не ради Лу. Я делала это ради тебя. И я думала, ты поймёшь. — Она говорила глухо и тихо, почти ему на ухо, но я почему-то отчётливо слышала каждое слово. Видимо, ещё одна условность сна. — Просто... я боюсь за тебя. Боюсь, во что ты можешь превратиться, если продолжишь идти по той же дороге.

Лод ответил не сразу. И обнял в ответ тоже не сразу.

Но всё-таки обнял — и ответил.

— Я понимаю. Можешь не беспокоиться, — когда он заговорил, в голос его вернулась прежняя мягкость. — Я никогда не стану таким, как Ильхт.

— Я должна больше верить тебе. — Морти опустила голову, уткнувшись лицом ему в шею, словно желая спрятаться от собственного стыда. — Скажи... это очень странно, что я так и не могу до конца сделать это — поверить? И боюсь тебя, хотя ты всегда был так добр ко мне? Ко всем, кто тебе дорог?

— Наверное, на твоём месте я бы сам себя боялся, — в словах Лода сквозила печаль. — Но я скорее умру, чем причиню тебе вред.

— Знаю. Знаю. Прости.

Дальше они просто сидели, обнявшись. Пока я пыталась осмыслить всё, что услышала.

Они молчали так долго, что я уже отступила от двери, когда Морти вдруг вскинула голову.

— И что ты собираешься делать с ней дальше? — она смотрела в пустоту за спиной колдуна. — Теперь, когда знаешь, что она чувствует?

Мне не требовалось слышать имя, чтобы понять, о ком речь.

И я замерла, где стояла.

— Ей некуда идти. У неё нет никого, кроме меня. А её боль в любой момент может поглотить её с головой. — Лод говорил без нежности, без намёка на особенные чувства. Просто излагая положение вещей. — Отдалять её от себя — всё равно, что убить её.

— Это верно, — Морти задумчиво кивнула. — И никто из нас не хочет повторения прошлой истории.

Я ждала, что он скажет 'да'. Подтвердит, что подыгрывает мне из жалости. Так же, как когда-то подыгрывал маленькой девочке, которая была ему небезразлична.

Но он ничего не сказал.

И его молчание само по себе сказало о многом.

Принцесса сощурила глаза. Лицо её вдруг сделалось непроницаемым.

— Ты ведь привязался к ней. Куда больше, чем к предыдущей. — Из голоса дроу тоже исчезли намёки на любые чувства. — Твоя любимая кукла, так похожая на тебя самого... и вот уж кто ни капельки тебя не боится.

А Лод всё молчал.

И я уже вновь хотела уходить, когда он всё-таки разомкнул губы.

— Насчёт неё тоже можешь не беспокоиться, — произнёс колдун. Негромко и очень, очень ровно. — Я клялся, что ты всегда будешь моей единственной.

Морти не откликнулась. Лишь прикрыла глаза со странной обречённостью, и губы её судорожно дрогнули.

Но когда Лод, отстранившись, заглянул ей в лицо, встретила его взгляд спокойно.

— Ты ведь веришь мне? Хотя бы в этом?

Морти, слегка улыбнувшись, взяла его лицо в свои ладони.

— Мой милый, верный, честный Лод, — и едва заметно качнула головой. — Я знаю, что ты никогда не унижался и никогда не унизишься до того, чтобы мне лгать.

Потом оба растворились во тьме. Оставив меня в ней же. Наедине с моими мыслями, в которых, откровенно говоря, царил полный бардак.

Я даже не пыталась в них разобраться. Не сейчас, по крайней мере.

Поэтому просто подошла к последней двери.

И вернулась туда же, откуда пришла.

В лаборатории было неожиданно темно: горела лишь одна свеча, на столе, за которым сидел Лод, тихо царапая что-то пером на пергаменте. А я каким-то образом отчётливо различала всё, что тонуло в тенях и сонном мраке вокруг колдуна. Наверное, снова уступка сна.

Так что прекрасно видела себя, свернувшуюся калачиком на постели у давно потухшего камина. И на сей раз это точно была я.

Я спала в одежде. Уже давно. В бриджах и рубашке, по крайней мере: снимала только чулки. И, как и ожидалось, предосторожность не была напрасной — другая-я лежала без одеяла. Оно неведомым образом безнадёжно сползло с меня, собравшись огромным комом ближе к полуголым ногам, которые моя копия поджала под себя. Видимо, замёрзла.

Впрочем, когда ком подозрительно вздрогнул, точно под ним кто-то ворочался, я догадалась о причинах, почему одеяло от меня убежало.

Так, значит, Бульдог не целую ночь коротает на моей подушке...

Как раз в этот момент Лод, отложив перо, откинулся на спинку кресла. Лениво потянулся, вскинув руки вверх. Оглянулся.

И, нахмурившись, встал, чтобы подойти ко мне.

Опустившись на колени рядом с постелью, колдун осторожно, но без особых церемоний вытряхнул из одеяла Бульдога. Укрыл меня — я даже не заворочалась, не то что не проснулась: всегда спала крепко.

Потом посмотрел на пса, обиженно сидевшего у меня в ногах.

— Нет, приятель, так дело не пойдёт, — сурово прошептал Лод, погрозив Бульдогу пальцем. — Завтра же отправляешься, откуда пришёл. Тем более паппей уже давно не проблема.

Тот пренебрежительно фыркнул и лёг, где сидел, демонстративно повернувшись к колдуну хвостом — но Лод уже смотрел на меня. Долгим взглядом, который трудно было понять.

Потом, склонившись ближе, Лод протянул руку к моему лицу. Убрал ото рта длинную тёмную прядь, которую я закусила во сне. На секунду задержал пальцы у щеки, словно желая коснуться.

И, не коснувшись, отвёл ладонь.

Простые, ничего не значащие движения... так почему в них столько напряжения? Откуда это ощущение, что каждое — через себя?

— Сноуи, Сноуи...

Колдун качнул головой; слова он выдохнул так тихо, что их можно было принять за шёпот ветра. Или голос листьев — не сухих, шуршащих громко и беспардонно, а живых, рождающих деликатный шёлковый шелест.

И улыбнулся.

С той же горькой иронией, в которой так хорошо читалось его презрение к себе.

Мрак поглотил его в тот миг, когда он поднялся с колен. Я осталась одна перед выходом в настоящее, гостеприимно приоткрывшим дверь мне навстречу.

Долго стояла на месте, не решаясь шагнуть туда. Даже думать ни о чём не решаясь.

— Как я могу знать, что всё это правда? — спросила я потом, обращаясь к черноте вокруг. — А если ты показал мне то, что я хотела бы увидеть? Просто потому, что Лод тебя попросил?

В ответ чернота рассмеялась — голосом Акке.

— Ты неисправима, — иллюранди не показался, но голос его зазвучал так близко, будто он стоял рядом. Наверняка всё это время незримо шёл за мной по пятам. — Но даже если б я делал это, потому что он попросил... хотя ты, будем честны, решаешься на бунт только во снах... разве это уже не значит, что ему не всё равно, что ты о нём думаешь?

Я помолчала.

Затем, взявшись за край двери, приоткрыла её шире. Даже не глядя, что за ней, скользнула внутрь; в следующий миг уже смотрела в потолок лаборатории. Лёжа.

Наконец-то наяву.

Я села в постели с отчётливым чувством дежавю. Посмотрела на Лода, который устроился за столом, будто перекочевав туда из последнего видения.

Моё пробуждение от него не укрылось.

— Привет, — колдун оглянулся на меня, рассеянно и приветливо. В одной руке перо с чернильным кончиком, другая придерживает лист пергамента. — Ты как раз вовремя. В вашем языке есть другие слова, которые означали бы 'блаженство'?

Я смотрела на колдуна, в кои-то веки чувствуя, что плохо соображаю. Голова шла кругом, и виной тому явно было не только недавнее пробуждение.

— Привет, — я отвечала скорее машинально. — Синонимы 'блаженства'... счастье, эйфория, наслаждение... нирвана, может быть...

— Нирвана? — Лод, прикусив кончик пера, кивнул. — Спасибо.

Не сказав больше ни слова, принялся черкать что-то на пергаменте. А я не стала спрашивать, к чему вопрос. Откровенно говоря, он даже странным мне не показался: было просто не до того. Мысли медленно, но верно успокаивались, словно речная муть, оседающая на дно... и я всё отчётливее понимала, что хочу сделать.

Хотя, пожалуй, я не просто хотела: я должна была это сделать.

— Смотрю, ты занят, — проговорила я. — Не против, если я позавтракаю одна? Не хочу тебе мешать.

— Ты не помешаешь, — выведя на пергаменте последнюю вдохновенную закорючку, Лод отложил перо. — Я как раз закончил.

Заставив меня отчаянно вцепиться пальцами в одеяло.

Не могу я сейчас завтракать. Не могу. Я должна найти ответы на те вопросы, что жгли сознание большими калёными буквами. Найти подтверждение тому, что это было реально — то, что я видела. Как можно скорее.

И без его помощи. Для верности.

— Лод, мне... мне надо побыть наедине с собой.

Он посмотрел на меня. Резко посерьёзнел.

— Что случилось?

— Плохие сны, — я поколебалась — и, внимательно глядя на него, всё же соврала, — мне снился дом.

— О. — Лод помолчал. — Понятно.

Во взгляде колдуна, кроме внезапной печали, я различила лишь что-то, очень похожее на сочувствие.

Нет, либо он действительно не знает, что на самом деле снилось мне этой ночью, либо изумительно прикидывается.

— Я просто немножко посижу одна. Внизу. А потом вернусь. Ты не против?

— Ты вполне можешь использовать спальню.

— Нет. Мне там неуютно. Я уже привыкла к гостиной. Может, в шахматы поиграю, чтобы отвлечься. Можно?

— Тебе не нужно спрашивать у меня разрешения на такое.

Я, благодарно кивнув, встала. Натянула чулки и туфли, быстро прошла в ванную. Наспех умывшись, выскочила обратно. Неловко улыбнувшись в ответ на его пытливый взгляд, спустилась в гостиную.

На моё счастье, никого из светлых там не было, так что я, не теряя времени, просто стянула с пальца кольцо, сунув его в карман бриджей.

И негромко позвала:

— Акке.

Иллюранди вынырнул из тени так быстро, словно только этого и ждал.

— Да?

За его обычным вежливым поклоном чудилась насмешка, но мне было всё равно.

— Я должна поговорить с принцессой. Наедине. Я могу это сделать?

Кажется, иллюранди удивился. Во всяком случае, посмотрел на меня долгим, даже несколько любопытным взглядом.

— Сейчас узнаем, — сказал он потом.

И снова исчез.

От нервозности я прикусила костяшку большого пальца. Потом, передумав, переключилась на кончик ногтя — и застыла, косясь то на лестницу, то на дверь.

Что я делаю? В кои-то веки действую, почти не думая. Ужасно. Подумаешь, сняла кольцо: если Лод захочет проверить, как я там, и ничего не увидит, это наверняка заставит его спуститься в гостиную. И, если у меня всё получится — своими глазами убедиться, что там никого нет.

Но я и правда устала бояться. Сомневаться. И постоянно думать, пожалуй, тоже.

Как всё-таки хорошо, должно быть, живётся наивным доверчивым дурочкам...

— Принцесса у себя. Одна, — доложил Акке, вернувшись. — Думаю, я могу проводить тебя к ней. Предупредить о визите?

— Нет. Не надо, — я решительно опустила руку. — Просто веди меня.

До башни Повелителя добрались быстро. Дорогой встретили троих гвардейцев Альи, но те, завидев меня, отвели глаза и молча прошли мимо. Даже не знаю, что заставило их это сделать: то, что передо мной шёл, словно скользя над полом, слуга Лода — или память об участи Артэйза.

Перед дверью в башню, которую Акке услужливо распахнул, охраны не было. Как и ожидалось. Поэтому я просто шагнула на первую ступеньку лестницы, отделанной чёрным мрамором, отражавшим сияние свечей — и, сжав кулаки, поднялась наверх. Когда ступеньки закончились, с опаской заглянула в открывшуюся арку, но в круглой комнате никого не было. Стены и потолок покрывала серебряная роспись по сливовому шёлку, в тон обивке кресел, расставленных вокруг пустого овального стола. Кроме этого в покоях был лишь камин да две двери, к одной из которых меня и подвёл Акке.

— Она здесь, — произнёс иллюранди, прежде чем отступить в тень. — Когда захочешь вернуться, позови.

— Ты и так узнаешь, когда я захочу вернуться. В жизни не поверю, что ты не будешь следить за нашим разговором.

Он только усмехнулся, тая во мраке.

А я, коротко выдохнув, постучалась — приличия ради — и, не дожидаясь ответа, толкнула дверь от себя.

Это была не та комната, в которой Морти говорила с Лодом. В более светлых тонах, с книжным шкафом у одной стены и большим очагом у другой. Напротив очага приткнулся небольшой стол; за ним и сидела принцесса, встретившая меня донельзя удивлённым взглядом.

— Сноуи? — она поднялась на ноги. — Что ты здесь делаешь?

В комнате было тепло, почти жарко: в очаге трещал огонь, и на нём грелся небольшой котелок. На столе серебрились маленькие весы коромыслом, подле них — ножик с костяной рукояткой, а рядом расположились прозрачные сосуды с порошками и жидкостями и кучки трав, сухих и свежих. Видимо, Морти готовила очередное зелье.

— Что? — мягко повторила принцесса. — Скажи, не бойся.

Она была в одних штанах и рубашке. Волосы не собраны в высокий хвост, как обычно, а просто прихвачены сзади лентой, босые ноги утопают в пушистой светлой шкуре, которую бросили под стол — поверх огромного шерстяного ковра, серого, как кожа дроу, с вышитыми по нему королевскими белыми розами.

Даже сейчас — такая домашняя, такая простая, такая уютная — Морти была несравненно прекраснее меня.

Разве может кто-то выбирать между нами? В мою пользу?

— Я...

Глупость всей этой затеи заставляла слова застревать в горле, не доходя до губ.

Что я ей скажу? Как заговорю о том, о чём хочу? Как посмею...

Но поворачивать назад поздно. А потому — говори, Белоснежка. Что хочешь и как хочешь.

И смелость тоже бери, где хочешь.

— Я... простите за беспокойство, — пересохшие губы заставили облизнуться. — Хотела поговорить.

Не оборачиваясь, спиной прикрыла дверь, отрезая себе путь назад.

И, кажется, на этом моменте Морти сама всё поняла.

— А, — тихо откликнулась она. — Кажется, я знаю, о ком.

О ком.

Значит, действительно поняла. Наверное, даже в глубине души осознавала, что когда-нибудь этот разговор обязательно случится.

— Да, — я сглотнула. — Думаю, знаете.

Принцесса, чуть сощурившись, склонила голову набок. Отвернувшись, снова села за стол.

Как ни в чём не бывало взяла пару веточек травы, похожей на розмарин.

— Мы с Лодом знали друг друга с детства. Естественно. Его отец был придворным колдуном нашего отца, и Лоду предстояло унаследовать этот титул. Правда, наши отцы были далеко не так близки, как мы, — она заговорила спокойно, дружелюбно, неторопливо, словно о чём-то совершенно постороннем. — До смерти родителей мы не общались тесно, лишь видели друг друга изредка, и мне было... довольно одиноко. Алья тогда меня ненавидел. Он хотел и привык быть первым, но я — девчонка, младшая — владела мечом лучше него. И дар, который, как он считал, должен был достаться ему, достался мне. Это страшно его унижало... зато в Лите он с рождения души не чаял. А я ревновала к ней. И родителей, и его, потому что на самом деле отчаянно хотела, чтобы он меня любил. — Принцесса положила траву на весы, уравновесив её крохотными гирьками. — После похорон матери Лод подошёл к Алье выразить соболезнования. И быстро сблизился с ним. Алья увидел в нём того, кого ему тогда так не хватало, старшего брата, который чем-то может заменить отца. А ведь у них разница — всего год, и Лоду тогда было всего десять, но он тогда уже оказался так мудр, так умён... — сняв веточку с серебряной чаши, Морти оборвала с неё несколько узких сухих лепестков. — Все дома и все советники тогда из кожи вон лезли. Суетились, соревновались за влияние на маленького осиротевшего принца. Но Алья чувствовал, что их интересует вовсе не его благополучие, а возможность править из-за спинки трона... и в то же время понимал, что без их советов ему не обойтись. А тут вдруг — Лод. Такой же, как он. Не взрослый, а равный. И никакой личной заинтересованности, одно лишь желание помочь... по крайней мере, так мы тогда думали. Позднее поняли, конечно, что личная заинтересованность была, но желания помочь это не отменяет. Никто из нас ни разу не пожалел о нашей дружбе. И это Лод в конце концов примирил всех нас, сделал одной семьёй. Убедил Алью, что мой талант не унижает его, а возвышает, ведь у него, будущего Повелителя, такого потрясающего, и сестра должна быть под стать. Чтобы все могли завидовать, а он, Повелитель — гордиться. А мне напомнил, что теперь мы с Альей должны быть Лите вместо матери и отца... и что ревновать больше некого. Так мы и подружились. Все.

Дроу снова вернула траву на весы. Удовлетворившись результатом, отложила её в сторону, взялась за другую, свежую, напоминавшую мяту.

А я просто стояла, прислонившись к двери.

И слушала.

— Я была так благодарна Лоду. За всё, что он для нас делал. И он казался мне таким... интересным, таким не похожим на всех... как и моей сестре, наверное, — Морти отрывала от стебля зелёные листки, один за другим. — Ты знаешь, что Лита была в него влюблена? Так смешно, по-детски... и для нас, конечно, это было шуткой. Но иногда, годы спустя, я думала: если бы она выросла, а чувство осталось... она-то была свободна. В отличие от меня. А в итоге место рядом с Лодом заняла я, и в той ситуации, в какой мы оказались... наверное, мы с ним обречены были влюбиться, — её тонкие пальцы задумчиво и отстранённо клали листья на весы. — Мы были заперты в нашем маленьком мирке. Мы подставляли друг другу плечо, мы помогали друг другу подняться, мы вместе справлялись с тем, что на нас обрушилось. Мы были лучшими друзьями, боевыми товарищами, братом и сестрой. А в какой-то момент разглядели друг в друге большее. И захотели большего. — Она помолчала. — Но потом мы повзрослели... и в наш маленький мирок ворвались другие.

Когда она взялась за рукоять ножа, я невольно вспомнила свой сон.

Впрочем, в реальности принцесса всего лишь отрезала тонким лезвием половину какого-то толстого корешка.

— Помнишь шрам, который был у Артэйза? На глазу? Это я ему оставила. Ему было двенадцать, и Лу попросил меня сразиться с ним. Потренировать. А я... перестаралась. Я тогда так испугалась — а вот Артэйз ни капельки. Шутил, что прекрасная принцесса оставила ему знак отличия. Он был таким милым мальчиком, Артэйз... но иногда милые мальчики вырастают в мужчин, которые способны на страшные вещи. — Она разрезала корешок ещё на две части. — Я была так глупа, когда позволила Лоду подписаться на всё это. Мы оба были. Тогда нам обоим казалось, что до моего замужества так далеко, и многие были в нашей ситуации, и, право, для настоящей любви это не помеха... и оба не понимали, на что мы идём на самом деле. Что Лод никогда не сможет с кем-то меня делить. Так же, как я его. И в какой-то момент я поняла: если я выйду замуж за Лу — а я не могу не выйти замуж за Лу — то в один прекрасный день Лод убьёт либо его, либо себя.

Я молчала. Знала, что нашему разговору лучше оставаться монологом. И мои ответы были совершенно ни к чему.

Но в данном случае моё молчание было ещё и знаком согласия.

— Алья не видел и не видит никаких препятствий. К тому, чтобы я стала женой Лу, исполнила свой долг, родила дому Рауфгата наследников, а потом продолжила коротать ночи с тем, кого действительно люблю. Только я не желаю Лоду такой участи. Не хочу, чтобы он сходил с ума от ревности. И... я понимаю, что должна сделать, но то ли слишком люблю его, чтобы отпустить, то ли недостаточно люблю. Поэтому просто позволяла всему идти своим чередом. Так эгоистично, так малодушно. — Взвесив очередной ингредиент, она отложила нож. Сложила ладони на столе перед собой, сцепив их в замок. — И тут появилась ты.

Мне пришлось сдержаться, чтобы весь воздух из лёгких не вышел разом. Ноги слегка подкашивались, сердце норовило отбить чечётку; наверное, так нормальные люди чувствуют себя во время экзамена.

Хорошо, что хоть подобная ерунда никогда не заставляла меня волноваться.

— Знаешь, мы ведь не видели её тела. Литы. Светлые, наверное, сбросили его в какую-нибудь общую яму, вместе с ворами, разбойниками и прочим сбродом. Нам даже нечего было похоронить. Мы точно знали, что она мертва, но она просто... исчезла для нас, и всё. И каждый справлялся со своей болью по-своему, — Морти не поворачивалась в мою сторону: видимо, ей не больше меня сейчас хотелось встречаться взглядами. — Алья... ты знаешь, что он делал. Лод просто принял это. Не сразу, но принял. А я... — она вдруг рассмеялась, тихо и неловко. — Иногда я думала... может, на самом деле всего этого не было? Плена и пыток? А по дороге в Тьядри она попала в одну из тех прорех между мирами, через которые приходите такие, как ты. Только теперь не ваши люди пришли к нам, а Лита провалилась туда. И поэтому она не возвращается домой, но на самом деле с ней всё хорошо, и где-то там, далеко, она живёт и, наверное, счастлива... Понимала, что это ерунда. Сказка. Просто мне так было легче. И однажды я вхожу в башню Лода, а там, на том месте, где я так часто видела её, сидишь ты. Спиной ко мне. — Переплетённые пальцы дроу медленно разомкнулись. — И на один момент, пока я тебя не окликнула, мне пришла в голову безумная мысль... что я была права. И Лита всё это время странствовала в чужом мире. А теперь вернулась.

Потом она взяла все травы, которые так тщательно и аккуратно отмерила, невзирая на разговор, совсем к тому не располагавший. Встав из-за стола, подошла к очагу. Опустившись на корточки рядом, принялась забрасывать части будущего зелья в котелок, вздымавший над водой спиральки пара.

Я следила, как принцесса помешивает будущее целебное варево деревянной ложкой на длинном черенке — и снова чувствовала, как её слова резонансом откликаются во мне.

Да. Я когда-то тоже пыталась думать, что мама уехала. Просто уехала, так далеко, что мы больше никогда не встретимся. Но она не исчезла, не канула в небытие, не растворилась в изначальном ничто — и где-то продолжает смеяться, хмуриться, смотреть свои любимые сериалы и пить капучино по утрам. И, наверное, скучать по мне.

Только я видела, что от неё осталось. Тем мартовским утром, промозглым до мертвенного холода, которое до сих пор казалось мне страшным сном. Пусть даже, целуя на прощание её ледяной лоб, я твердила отчаянной мантрой, возводя в степень все числа подряд: это — не мама, эта восковая кукла с застывшим лицом и зашитыми губами, которую сейчас отправят под землю, на корм червям, ни капельки на неё не похожа.

И для того, чтобы верить в сказочки про 'где-то далеко', я была слишком реалистом.

— Конечно, на самом деле ты не так уж на неё и похожа. Ни Лод, ни Алья не видят особого сходства. Но мне иногда кажется, что ты — та, какой она хотела бы быть. И в этом-то, видимо, всё и дело. — Морти, сложив руки на коленях, смотрела на поверхность воды, где исчезали жемчужные ниточки пузырьков, поднимавшиеся со дна. — Если б на твоём месте была любая из моих фрейлин, наверное, я бы попыталась тебя уничтожить. Ужасно эгоистично с моей стороны. Но, думаю, я пошла бы на это. А Лод бы возненавидел меня, и я сама возненавидела себя, и всё стало бы ещё хуже, чем сейчас. Только вот то, что это именно ты: та, кто...

Её голос, впервые за весь разговор, дал осечку. Произнести это вслух — кто я для Лода — она всё-таки не смогла.

Впрочем, мне и самой было бы слишком страшно слышать это сказанным вслух.

— И когда появилась ты, я подумала, что вот он, выход. Если Лод оступится, если сделает то, что я не смогу простить, если предаст меня... наша связь разорвётся сама собой, и я не буду об этом жалеть. И решила... подтолкнуть события в нужном направлении. Однако Лод унаследовал от своего прадеда не только то, что порой меня пугает, но и безукоризненную верность. — Она повернула голову в мою сторону, но взгляда не подняла. Тихий огонь отражался в её глазах всполохами, и казалось, что радужки принцессы горят золотым пламенем. — А потом я поняла... он не уйдёт, даже если я прямо скажу ему 'уходи'. Он клялся, что не оставит меня, и я знаю, что для него значит его клятва. Для него самого — в первую очередь. И не только не захочет, но и не сможет уйти. Его привязывает ко мне слишком многое. Не только чувства, которые есть, несмотря ни на что... и чувства не только ко мне.

Я не сразу поняла, о чём она.

Но всё-таки поняла.

Ну конечно. Лод ведь не простой вольный человек, который может делать всё, что захочет. Он — придворный колдун и Первый Советник Повелителя. И если он порвёт с принцессой, любимицей всего народа, ради человеческой девчонки, пришелицы без роду и племени, то для дроу станет объектом насмешек и презрения. Со стороны некоторых, возможно, даже ненависти.

А в первую очередь это ударит по их отношениям с Альей. Потому что Повелитель дроу, несмотря на то, что я успела проникнуться к нему уважением, в гневе бывает весьма далёк от рассудительности — а он не простит того, кто разбил сердце его любимой сестры. Вопрос, как он поступит с тем, кто это сделал... но в том, что дружбе с Лодом придёт конец, сомневаться не приходилось. А рвать эту дружбу сейчас, в то время, когда мы все должны действовать заодно — самое неразумное, что можно сделать.

И просить принцессу притвориться, что всё в порядке, мы не имеем никакого права. Ни Лод, ни я. Да она и не сможет притворяться: только не она, только не перед братом. Удивительно, что тот до сих пор не понял, что происходит... хотя с Навинией и надвигающейся войной Алье просто не до того, чтобы лезть сестре глубоко в душу. А пока всё остаётся так, как прежде, пусть даже номинально — Морти держит маску.

Но с ножом в сердце принцесса уже не сможет улыбаться.

— Скажу только одно. Если настанет день, когда он попросит меня отпустить его, я отпущу. Если настанет день, когда он захочет освободиться от клятвы, я освобожу. И если вся эта история закончится благополучно, если мы предотвратим войну, если ему будет, куда идти... вам обоим... я думаю, однажды этот день настанет. И тогда я пожелаю вам счастья. Наверное. Надеюсь. — Морти наконец посмотрела на меня. — Ты услышала всё, что хотела?

Перестав кусать губы, я наконец разомкнула их. Для первого ответа в этом разговоре, который вышел таким странным.

И хорошо: не факт, что я сумела бы подобрать нужные слова и задать правильные вопросы.

— Даже больше.

Думала, получится ответить спокойно, но ответилось хрипло. Будто с надломом.

Ещё одно доказательство, что этому разговору стоило остаться монологом.

— Тогда иди. Пожалуйста.

Под взглядом принцессы, исполненным покоя и достоинства, таким выдержанным — я невольно склонила голову.

— Спасибо.

Сказать это вообще вышло только шёпотом, но мне было уже всё равно; отвернувшись, я легонько дёрнула дверную ручку, чтобы выскользнуть в образовавшуюся щель. Закрыв её за собой, рванула к лестнице.

Остановилась я только перед дверью, ведущей прочь из башни. Прислонясь плечом к чёрному мрамору, отдышалась.

Что ж, я получила своё подтверждение. И не одно. Если только Акке и Морти не сговорились с Лодом, чтобы...

Нет, Белоснежка. Это уже не только паранойя, но и мания величия: не такая ты важная персона, чтобы ради тебя устраивать настолько масштабное представление. Откровенно говоря, после пленения Дэнимона от тебя вообще было мало толку.

Так что — да, ты получила свои подтверждения. Осталось понять, что с ними делать.

Я рассеянно поправила очки, успевшие съехать почти на кончик носа. Подумала.

И ещё подумала.

Что делать? А ничего. Сказано же: если мы предотвратим войну. И не раньше. Значит, приводим мысли в порядок, отбрасываем сантименты, раздрай и сопли... и занимаемся тем, чем должно.

А пока оставляем всё, как есть, и не пытаемся понять, чего же в сердце больше — радости или боли. Потому что все мои безумные мечты всё-таки могут сбыться, но только за чужой счёт.

За счёт самой прекрасной, самой благородной девушки, которую я когда-либо встречала.

— Акке!

— Наконец-то. — Иллюранди с готовностью материализовался рядом со мной. — А то Лод уже просил тебя разыскать и сопроводить обратно, где бы ты ни была. Ты ведь догадывалась, что твоя вылазка не останется незамеченной?

Как и я думала.

— Догадывалась. Полагаю, правду ты ему не сказал?

— Правильно полагаешь.

— В таком случае я была в библиотеке. И буду очень благодарна тебе, если сейчас ты принесёшь мне оттуда книжку про... нет. Пожалуй, даже пару книжек.

Когда я вернулась в башню колдуна, Лод сидел за столом, мрачно постукивая пальцем по дереву.

— И где ты была? — бесстрастно осведомился он.

Мама ни разу в жизни не отчитывала меня за то, что я поздно вернулась домой. Да и бабушка тоже. В этом просто не возникало необходимости: вечера я предпочитала коротать у компа — либо непосредственно дома, либо у Сашки, с последующей ночёвкой.

Но теперь, кажется, начинала понимать, на что были бы похожи подобные разговоры.

— Просто... побродила немного. Хотелось развеяться, — я невинно пожала плечами, прижимая к груди книжки. — А потом зашла в библиотеку.

— Без кольца?

— Да. Без. Я же сказала, что хочу побыть наедине с собой. А 'наедине' значит, что за тобой никто не подглядывает. — Бережно опустив старинные талмуды на крышку стола, я с готовностью продемонстрировала кольцо, извлечённое из кармана. — Не волнуйся, мне не больше твоего хочется повторения ситуации с Артэйзом. Если что, кольцо всегда при мне.

Лод смотрел на меня. Молчаливым, тяжёлым взглядом.

Потом вздохнул, и в этом вздохе мне померещилось бесконечное терпение.

— Что ж, хорошо хоть прогулка и правда тебе помогла, — сказал он. — Вижу, тоска отпустила?

Я кивнула. И на этот раз не соврала.

Как бы это ни было отвратительно, но в конечном счёте настроение и правда поднялось. Хотя бы потому, что теперь я могла больше не сомневаться в окружающих — и у меня появилась простая, конкретная и вполне понятная цель.

Совпадавшая с общей целью, позволяя не отвлекаться на всякую ерунду вроде выяснения отношений.

— Я рад, — Лод перевёл взгляд на иллюранди, так и маячившего за моей спиной. — Акке, а теперь подай нашей потеряшке завтрак. Быстро, — и снова посмотрел на меня. — Через час отправляемся в Мирстоф.

На сей раз отряд состоял из меня, Лода, Навинии и Дэнимона. Фаник, кажется, был не слишком рад тому, что его не берут, но внял доводам Лода: мол, и самочувствие принца ещё не предполагает активных вылазок, и никакой необходимости в этом нет. Так что, пожелав нам удачи, младший принц удалился обратно в покои светлых — унося на плече паппея, за которым Навиния на время своего отсутствия велела принцу присматривать, по дороге о чём-то оживлённо шушукаясь с Восхтом и Кристой, тоскливо оглядывавшейся на жениха.

С Навинии тоже сняли ошейник. Как мне объяснил Лод, Алья велел, ибо предыдущие действия принцессы доказывали, что она на нашей стороне. Как мне показалось, колдун от этого остался не в восторге — однако Вини не только не стала бунтовать, но даже любезно предложила помочь перенести Дэна в Мирстоф. Лод отказался, правда: ему проще было вначале телепортироваться в нужное место самому, а потом с помощью колец призвать нас к себе. Уже проверенный способ.

Но за предложение любезно поблагодарил.

Долгих прогулок не потребовалось, ибо мы прибыли на крышу дома, находившегося прямо напротив жилища 'старшака'. На наше счастье, пресловутую крышу построили довольно интересным образом: в виде буквы М, с двумя коньками, вершившими четыре пологих ската, причем каждый из них вытянулся параллельно улице. Между ними мы и приземлились, надёжно укрывшись от глаз случайных прохожих.

— А вот теперь, принцесса, я бы попросил вас о помощи, — сказал Лод. — Если вам не трудно, укройте нас чарами невидимости.

— Зачем? — поинтересовался Дэнимон, прислонившись плечом к трубе дымохода. — Какой у нас вообще план?

— Ждать, пока тот, кто нам нужен, изволит покинуть дом удовольствия, расположенный неподалёку отсюда, и решит вернуться в родные стены, — любезно откликнулся колдун. — К счастью, наш друг не слишком беспокоится за свою шкуру. Видимо, считает, что обезопасил себя, уничтожив вторую табличку... не зная, что я успел найти его до этого момента. На доме слишком сильная защита, мне её не пробить, но иллюранди шпионят за его хозяином со вчерашнего дня, так что я в курсе всех его передвижений.

— А, — глаза принца загорелись, — и когда он будет здесь...

— Тут-то мы его и достанем, да. А пока, дабы не привлечь ничьего внимания, подождём под чарами невидимости. Не думаю, что это займёт много времени. Принцесса?

Навиния, кивнув, без лишних слов вскинула руки.

Пару секунд я наблюдала, как мои спутники выцветают, сливаясь с окружавшим нас сумраком. Потом подползла по плоскому черепичному скату к коньку, чтобы без опаски оценить обстановку.

Народу на широких улицах, мощёных серым камнем, ярко освещённых коваными фонарями, было на удивление немного. Периодически грохотали колёсами чёрные конные экипажи, походившие на кэбы времён Шерлока Холмса. Да и помимо кэбов... если архитектура Тьядри и Солэна наводила мысли о деревушках из книг сказок, то Мирстоф больше напоминал старинные английские города: узкие дома, жмущиеся друг к другу, много дымоходов и красного кирпича.

Дом 'старшака' представлял собой самое обычное трёхэтажное здание, ничем не отличающееся от соседей, довольно скромное. Правда, располагался он в непосредственной близости к королевскому дворцу. Огромный замок отсюда отделяло вряд ли больше пяти-шести улиц — и даже сейчас, среди ночи, он выделялся во тьме своей белизной. Днём, должно быть, зрелище фантастическое.

Конечно, я не знала, что дворец принадлежит королевской семье, но пояснений не требовалось.

Насмотревшись вдоволь, я съехала по мшистой черепице обратно, понимая, почему Лод перед вылазкой попросил меня сменить одежду. Страшно подумать, что после такого стало бы с моим белым нарядом. Впрочем, эти бриджи — из чёрного бархата, к которым прилагалась курточка из той же ткани — жаль было не меньше. Нет, я никогда не придавала вещам особого значения, но эти вещи... мало того, что портить такую красоту казалось кощунством, однако они к тому же были не совсем мои.

Я села, свернувшись калачиком. Подышав на озябшие пальцы, спрятала ладони между коленей. Зря решила в этот раз не надевать плащ, решила, куртки хватит...

И вздрогнула, когда почувствовала, как на мои плечи ложится что-то, очень напоминающее тяжёлую шерстяную ткань.

— Замёрзла? — послышался голос Лода, участливый и негромкий.

— Как ты?..

— Я вижу тебя на Изнанке. Невидимость этому не мешает.

— А, точно... спасибо.

Нащупав края плаща, я закуталась в него, словно в плед. Ощутила, как колдун садится рядом, касаясь моего плеча своим.

— Я понимаю... — заговорил он вдруг, — быть запертой под землёй, в одной башне... для того, кто привык каждый день видеть небо, это наверняка невыносимо.

Я моргнула, не сразу поняв, с чего Лод поднял этот вопрос.

Ах, да. Я же говорила, что скучаю по дому. И пусть я действительно по нему скучала, но ирония заключалась в том, что мне — как матёрому интроверту, привыкшему коротать свободное время в четырёх стенах — было в принципе всё равно, есть надо мной небо или нет. Я и правда немного устала от вечной темноты, однако это не доставляло мне особого дискомфорта.

Но сегодня я уходила прогуляться, чтобы развеять тоску по родине. И эту легенду надо поддерживать.

— Да нет, я в порядке. Честно, — сказала я. — Минутная слабость.

— Риджия — большая страна. Прекрасная страна. Ты ведь уже видела не один город светлых. А если у нас всё получится... когда воцарится мир, ты сможешь жить там, где сама захочешь.

Он говорил так, будто то, что я останусь здесь — вопрос решённый. И какая-то часть меня покорно ему поддакнула, но другая — видимо, тосковавшая по Сашке и Дэвиду — яростно воспротивилась.

Забавно. Я не особо торопилась домой, я даже не знала, хочу ли я туда; но признать, что ты действительно никогда не вернёшься назад, что этот путь отрезан...

Было слишком страшно.

— Если у нас всё получится, я надеюсь, что мы всё-таки попробуем вернуть меня на родину, — напомнила я. Пожалуй, немного резковато. — Разве не таков был уговор?

Лод помолчал.

— Конечно, — согласился он потом. Спокойно, без лишних слов. — Попробуем.

И даже не попытался возразить. Удержать. А ведь подразумевается, что я ему дорога... и с тем, кто тебе дорог, обычно не хочется расставаться, тем более навсегда. Разве нет? Хотя если он думает, что я тоскую по дому, что буду несчастна, оставшись здесь...

А буду ли?

И буду ли счастлива, вернувшись туда, откуда пришла?

Я вдруг представила, как мой первоначальный план увенчивается успехом. Ярко, во всех подробностях. Вот я возвращаюсь в Москву: к своей законной, привычной жизни, где я буду на своём месте, где всем моим способностям и умениям найдётся применение. К благам цивилизации, налаженному быту и мечтам о человекоподобном искусственном интеллекте. К Сашке, который теперь совершенно не нужен мне в той роли, куда я примеряла его изначально, но останется моим хорошим другом. Снова примемся играть в игрушки и пить чай, и периодически он будет жаловаться мне на капризы своей блондинистой пассии, а я — сочувственно вздыхать и давать ему мудрые советы. Сама, наверное, со временем найду себе парня, похожего на Лода: раз уж, как выяснилось, в меня можно влюбиться. Такого же, конечно, не встречу... но хотя бы того, кто не откажется играть со мной в стратегии.

Часть меня определённо испытывала от этих мыслей удовольствие. Та часть, которая не сжималась от тоски — потому что к старой жизни, знакомой и уютной, как разношенные домашние тапочки, прилагалось то, что самого Лода я никогда, никогда, никогда больше не увижу. И невыносимая скука: ведь после того, что я делала здесь, возвращаться к обычной жизни будет так... странно.

Но кого я обманываю? Для Лода я на вторых ролях после Морти. Она сказала, что отпустит своего хальдса, если тот попросит... а попросит ли он? Если нет, я останусь совершенно одна: наше странное подобие дружбы с Фаником — ерунда, ничего не стоит. Минутная слабость принца, окружённого врагами. А больше я никому не нужна. И что я буду делать в чужом мире, когда отпадёт даже та ничтожно малая надобность во мне, которая есть сейчас?

Ведь если мы покончим с этой затянувшейся войной — мирная жизнь здесь будет в разы скучнее, чем дома.

Предположим, что призрачный шанс, что Лод выберет меня, воплотится в жизнь. Но будем ли мы счастливы, отправившись в вечное изгнание? Ведь мы станем персонами нон грата для тёмных, но и светлые всегда будут косо смотреть на наследника Ильхта. Я не строила иллюзий: мир миром, однако предубеждение и страх простого народа в любом случае исчезнут не скоро. И все технические новшества, которые я могу привнести... подозреваю, что простые люди отнесутся к ним ничуть не лучше, чем в своё время относились к подобным вещам в нашем мире. Мол, всё 'от лукавого', дьявольские фокусы. Ах, да, в дьявола здесь не верят — значит, демонские. И если тот, кто творит эти фокусы, имеет какое-то положение, уважение, власть — ещё куда ни шло; но когда это исходит от таких, как мы...

Я смотрела на скат крыши напротив себя, машинально считая черепицы, пока невесёлые мысли кирпичиками складывались в смутное подобие решения. Вернее, не решения, ведь на самом деле мне отчаянно этого не хотелось — понимания. Того, что, по уму, нужно сделать.

Потому что, учитывая все обстоятельства...

Акке возник из темноты так внезапно, что я подскочила.

— Он скоро будет здесь, — коротко сказал иллюранди, глядя прямо на то место, где сидел невидимый Лод.

— Отлично. — Я почувствовала, как колдун поднялся на ноги. — Спускаемся.

И, безошибочно перехватив мою руку, потянул за собой к коньку крыши, откуда мы спланировали вниз. Мне оставалось лишь догадываться, что Дэнимон и Навиния прыгнули следом; а Лод тем временем подвёл меня к крыльцу, где мы застыли, прислонясь к стене дома.

Спустя пару минут очередной экипаж не проехал мимо, а затормозил прямо напротив нас. Оттуда вышел молодой, элегантно одетый мужчина с тёмной бородкой клинышком, живо напоминавшей о пиратах. Направился к двери, подле которой дежурили мы.

И спустя миг после того, как 'кэб' тронулся, на шее 'старшака' — едва приблизившегося к крыльцу, не успевшего ничего понять — защёлкнулось серебряное кольцо.

— Открой дверь и впусти нас в дом, — услышала я тихий приказ Лода. — Немедленно.

На секунду застыв послушной куклой, мужчина покорно прошёл к крыльцу.

Случайные прохожие не могли видеть его лицо, вытянутое несказанным удивлением. Поэтому для них он просто широко раскрыл входную дверь и, задумавшись о чём-то, недолго постоял на пороге, сжимая в пальцах круглую медную ручку.

А потом всё-таки вошёл в дом, закрывшись изнутри, как и положено.

И того, как он застывает в холле оловянным солдатиком, а с нас спадают чары невидимости — прохожие тоже видеть не могли.

— Милый дом, — одобрил Лод, оглядев просторную комнату, завешанную картинами и обставленную безвкусной золочёной мебелью. В доме царила странная, какая-то неестественная тишина: видимо, магическая защита не пропускала звуки с улицы. — Принцесса, вы видели этого человека раньше?

Навиния качнула головой.

— Ни разу в жизни.

— Да, вряд ли такие люди крутятся в тех же кругах, что и вы... хотя не сомневаюсь, что связи у него есть во всех кругах, — колдун мрачно кивнул. — Я так понял, защита не выпускает звуки так же успешно, как не впускает? Тогда, пожалуй, поговорим прямо здесь.

Легонько шевельнул пальцем, и старшак наконец смог разлепить губы.

— Вы кто такие? — страха, к его чести, в голосе мужчины не было. — Что вам нужно, тёмные вас побери?!

— Уже, — весело ответил Лод. — Лодберг из рода Миркрихэйр. Сказал бы, что к твоим услугам — да, боюсь, солгу.

— Миркрихэйр? — главарь наёмников уставился на него во все глаза. — Наследник...

— Ильхта, да, его самого. А это, — колдун небрежно кивнул в сторону эльфа, сверлившего мужчину мрачным взглядом, — принц Дэнимон из рода Бьортреас. Которому очень хочется узнать, кто заказал похищение и убийство его любимого младшего брата.

— А, вот оно что, — как ни странно, старшак даже не особо удивился. Наверное, в глубине души всё-таки ожидал подобного исхода. — Так это вы прикончили Весельчака и его друзей? Даже не знаю, жалеть или радоваться... с одной стороны, ценные ребята были, на всё готовые — подобных не так-то легко найти, с другой... сам порой понять не мог, как их земля носит. — Мужчина обвёл нас взглядом: бесстрашным, даже немного насмешливым. — Ребята, вы ведь сами всё понимаете, правда? Дело есть дело. Ничего личного. Мне дают задание и деньги. Мои люди находят исполнителей, я говорю им, что делать. Вот и всё. Мои руки абсолютно чисты. Я ни разу в жизни даже мелкой монетки не украл, не говоря уж о том, чтобы кого-то убить.

— Зато чужими руками пролил столько крови, что её не отмыть даже вместе с кожей, — Дэнимон сжал тонкими пальцами рукоять меча. — Говори, кто это был.

— К сожалению, не могу. Даже если бы знал его имя. Даже если бы хотел. — Мужчина хладнокровно улыбнулся. — Я позволяю клиентам хранить свою личность в тайне. Неразглашение всего, что могло бы навести на их след, входит в условия каждого договора... и подкрепляется клятвой Эйф с моей стороны. Я умру в тот момент, когда попытаюсь рассказать вам хоть что-нибудь о заказчике. Личность, внешность, манеры, что угодно. Можете угрожать, пытать, отдавать приказы с помощью вашей игрушки, но вы не узнаете ничего.

А вот это уже не очень хорошо. Мы-то рассчитывали после допроса утащить его под горы — живым, чтобы впоследствии он мог повторить своё признание Хьовфину, — но при таком раскладе...

— Ты можешь связаться с клиентом и договориться о встрече? — спросил Лод.

— Нет. Я уже извинился за провал задания. Не был уверен, что принца успели убить, к тому же Весельчак не довёл дело до конца. Клиент велел оставить тело на главной площади Тьядри и... впрочем, не суть. Я предложил вернуть деньги, но меня поблагодарили за услуги и отказались. На этом мы расстались, довольные друг другом, и клиент уничтожил табличку, которую я дал ему для связи. Это тоже входит в условия договора. Теперь я не найду его при всём желании. — Старшак говорил так мирно, будто общался со старыми друзьями. — Всё, что вы можете со мной сделать, так это убить в отместку за мальчишку, но, право... вы ведь уже отомстили. К чему напрасное кровопролитие? Если вас это утешит, могу выдать любую сумму на ваше усмотрение. Золотом или драгоценными камнями, как пожелаете. А потом предлагаю разойтись — у вас и без меня, как я слышал, много проблем.

Он говорил так небрежно, так уверенно. Как человек, который привык, что деньгами можно уладить любую проблему.

Возможно, в его случае так оно и было. В конце концов, он лично помогал окружающим улаживать многие проблемы, которые самим окружающим вполне могли казаться неразрешимыми. А он — разрешал, держа ручки в чистоте, брезгливо морщась от осознания, с каким отребьем ради бизнеса приходится иметь дело. И, быть может, у него даже совесть когда-то была... которую он давным-давно продал за приличную сумму.

— Да. Много. Именно поэтому, к сожалению, мы никак не можем разойтись. — Лод вздохнул. — Придётся лезть в твою память.

С лица старшака наконец исчезла улыбка. Навиния отступила к стене — с такой брезгливостью на лице, будто сейчас должно было произойти что-то очень неприятное.

Что-то, что могло её запачкать.

— Если ты не понял, наследник Ильхта, — произнёс пленник высокомерно, — я маг.

— А я, как ты уже понял, наследник Ильхта. И тоже маг. И, поверь, я очень хорош в своём деле. — Под взглядом Лода главарь наёмников сполз по стеночке, перейдя в сидячее положение. — Однако я постараюсь оставить тебя в живых. Очень постараюсь. В конце концов, это в моих интересах.

Мускулы на щеках старшака дрогнули, будто он хотел что-то сказать; но, видимо, его снова лишили дара речи.

Я смотрела, как колдун опускается на колени. Кладёт ладони на виски пленника, в тёмном взгляде которого вдруг проглянуло отчаяние.

И, пытаясь понять причины этого отчаяния, одно за другим вызывала в памяти воспоминания.

Когда я только прибыла в Риджию, Лод говорил, что просмотрел мою память... и что это можно сделать с людьми без магического дара. А вот память Кристы, у которой дар был, он трогать не стал — и Фрайндину сказал, что проникать в его воспоминания будет неприятно. Для Фрайндина.

Всё это наводило на мысли, что телепатия является далеко не таким простым и безобидным занятие, как об этом любили писать в наших книжках.

— Сноуи, я бы на твоём месте отвернулся, — Лод мельком посмотрел на меня. — Это будет неприглядное зрелище.

— Но...

— Видишь ли, только разум обычного человека не защищен от проникновения извне. С эльфами и дроу уже дело обстоит далеко не так просто, а в разум мага и вовсе заглянуть почти невозможно. И относительно безболезненно проникнуть туда можно лишь при условии, что маг тебе доверяет. В противном случае подсознательно включаются защитные механизмы, и разум приходится взламывать. Сделать это не каждому под силу, но в случае успеха... владелец разума редко переживает этот процесс, — Лод снова перевёл взгляд на пленника, который смотрел на колдуна уже с ужасом. — Что ж, главное — добраться до нужных воспоминаний, пока сознание не угасло. Даже при худшем раскладе. Надеюсь, мне это удастся.

Лод закрыл глаза. Главарь наёмников, спустя миг — тоже, только вот на его щеках к тому же вздулись желваки. Потом дёрнулся: судорожно, жутко, с искажённой мукой лицом.

Я понимала, что лишь магия — ни то ошейника, ни то иная — не позволяет ему биться в конвульсиях и кричать во весь голос. И стояла, завороженная ужасом, когда чьи-то руки взяли меня за плечи и заставили отвернуться.

— Не смотри, — печально проговорил Дэн, прежде чем разжать пальцы. — Не надо.

Сзади послышался стон, сдавленный и страшный. Я сжала кулаки и кивнула. Посмотрела на Навинию, которая так и стояла, прислонившись к стенке, прикрыв глаза — неподвижная, словно статуя.

Когда стон перешёл в крик, прорвавшийся даже сквозь чары, я тоже зажмурилась.

Когда крик перешёл в вопль, прижала ладони к ушам.

А когда вопль оборвался — далеко не сразу решилась обернуться.

Старшак лежал на полу. Лицом вниз, так, что мне были видны лишь взлохмаченные чёрные волосы на его макушке.

Но то, как Лод тихо и задумчиво спрятал во внутренний карман куртки ненужный больше ошейник, ясно дало понять: дело завершилось худшим раскладом.

— Сказал бы, что мне жаль, — заметил колдун, поднимаясь с колен, — но, боюсь, и тут всё же солгу.

— Что вы увидели? — нетерпеливо спросил Дэнимон; эльф, наблюдавший за экзекуцией до конца, казался ещё бледнее обычного.

— Встреч было две. Одна — сам заказ, другая — когда нашему покойному другу передали браслет для Фаника. В обоих случаях клиент прятал лицо под маской, одет был в чёрную мантию с капюшоном, ничего не говорил, лишь писал записки. В итоге трудно даже сказать, женщина это или мужчина... однако одно заказчик спрятать всё же не смог. В какой-то момент неаккуратно взмахнул рукой, и открылся зелёный шёлковый рукав. А ещё браслет, эмалевый, тоже зелёный. С золотыми лилиями. Таинственный незнакомец быстро поправил всё так, чтобы снова это скрыть, но наш покойный друг успел заметить детали. — Лод посмотрел на принца, пристально и цепко. — И вы знаете, какому эльфийскому дому принадлежат эти цвета и этот герб.

— Золото, зелень и лилии... — Дэнимон обречённо кивнул. — Дом Эльскиаров.

Я не стала говорить 'я же говорила'; но удовлетворение, которое я испытала, услышав слова принца, было мало с чем сравнимо.

— Значит, пришло время наведаться к прекрасной леттэ Авэндилль, — подытожила я, избегая смотреть на тело старшака.

Вдруг заметила, как напряжённо Лод глядит в ту сторону, где стояла принцесса. Оглянулась: Навиния так и не открыла глаз. Даже позы не поменяла.

И смутная догадка заставила шагнуть вперёд, протянуть ладонь, коснуться её плеча... чтобы пальцы, не ощутив ровным счётом ничего, прошли сквозь это плечо, точно девушка была привидением.

Чёрт, чёрт, чёрт! Вот же зараза! Воспользовалась тем, что Лод отвлёкся, что все отвлеклись, и сбежала — а я, дура, не догадалась, не усмотрела...

— Иллюзия, — констатировал колдун. Он уже стоял рядом со мной. — И кольцо с пальца сняла. Ну конечно.

Взмахнул рукой, заставив обманку исчезнуть. Вместе со мной уставился на мелкие буквы, до этого момента скрытые за мороком, светившиеся золотом на стене, складывая простую короткую надпись.

'Я скоро вернусь'.

— Несносная девчонка! — в сердцах воскликнул Дэнимон. — Что она удумала на этот раз? Куда её понесло?

— Сейчас узнаем. Утром, снимая кольцо, я прикрепил к ней заклинание-маячок.

Колдун зажмурился. Застыл на мгновение.

И, взметнув ресницы вверх, резюмировал:

— Она у себя во дворце.

Куда нам, хвала защитным чарам светлых, доступа нет. Замечательно.

— И что будем делать? — мрачно осведомилась я.

— Подождём, — Лод пожал плечами. — А что нам ещё остаётся?

Как ни в чём не бывало прошёл в соседнюю комнату, гостиную, обставленную так же богато и безвкусно, как холл. Мы с принцем, переглянувшись, последовали за ним: коротать время рядом с трупом было определённо не лучшей идеей.

А я отчётливо поняла одну простую вещь — и, когда Лод уселся в кресло, присела рядом, на подлокотник, глядя ему в глаза.

— Ты ведь подозревал, что она может это выкинуть, так?

В ответ он улыбнулся.

С одобрением.

— Ну да. Потому и прицепил маячок... а иначе нашёл бы причину, чтобы не снимать с неё ошейник. — Я непонимающе мотнула головой. — Но зачем? Чего ты от неё хочешь?

— Видишь ли, если она убежала, чтобы сделать то, о чём я думаю... это к лучшему.

— И о чём же ты думаешь?

— Если я прав, вскоре узнаем. Если не прав — тоже. Но это не причинит нам вреда, — и колдун подпёр голову рукой. — Зато может сыграть нам на руку.

* * *

Кабинет Первого Советника ярко озаряли настенные лампадки: белый колдовской огонь в медных оправах, пляшущий отражением в оконных стёклах. В их свете и сидел вирт Форредар, разбираясь в бумагах, которыми был завален весь стол.

В какой-то момент старик, устав, откинулся на спинку кресла. Потёр пальцами переносицу. Поднял голову, наконец оторвав взгляд от поверхности стола.

И остолбенел.

— Здравствуйте, вирт Форредар, — тихо проговорила Навиния.

Она стояла посреди комнаты, держась ровно и прямо — и, увидев её, Советник явно на время потерял дар речи.

— Вини? — после паузы слабо произнёс он. — Это... это действительно ты?

— Да. Это я. Вы рады? — принцесса неторопливо приблизилась к столу. — Вы правда не желали моего возвращения, вирт Форредар? Как и все мои советники? Предпочли отдать свою Повелительницу тёмным, обречь её на смерть, потому что живой я вас не устраивала?

Старый советник смотрел на неё, не моргая.

Потом спросил:

— Какую фразу я всегда писал в записке, которую прикладывал к твоим подаркам на день рождения?

Взгляд Навинии окрасило удивление, миг спустя сменившееся пониманием.

— 'Ты стала ещё на год ближе к тому, чтобы понять: я желаю тебе добра', — помолчав, ответила она.

Советник выдохнул. Рывком поднявшись с кресла, быстро обогнул стол.

И, обняв девушку, прижал её к себе.

— Так это и правда ты, — его морщинистая ладонь, дрожа, нежно погладила её по волосам. — Вини... я не знаю, как остальные, но я не пытался спасти тебя лишь по одной причине: потому что решил, что ты уже мертва. Или всё равно что мертва... старый дурак! Отчаялся так рано. Прости меня, прости, если сможешь. — Он отстранился, заглянув ей в лицо глазами, полными слёз. — Ты цела? Как ты сбежала?

Навиния сглотнула, тяжело и шумно. Перехватив руку старика, сжала её в своей.

— Я поняла, вирт Форредар. Наконец поняла. Что вы правда желали мне добра, — мягко произнесла она. — Я обещаю, что буду той, кем вы хотели бы меня видеть. Буду править... мудро, буду прислушиваться к вашим советам. Вы были так добры ко мне, а я... была просто маленькой и глупой эгоисткой, которая совершенно этого не ценила.

— Ушам своим не верю, — Советник слабо усмехнулся. — Неужели тёмные тебя всё-таки подменили?

— Наверное, в каком-то смысле так и есть.

— От одной мысли, что ты была у них в плену, меня бросает в дрожь.

— Я в порядке. Правда. Вы же видите. И этот плен пошёл мне на пользу.

— Я... рад, если это так. И рад, что это испытание помогло тебе повзрослеть, — вирт Форредар ласково сжал пальцами её плечо. — Сейчас твой народ нуждается в тебе, как никогда. Эта война...

— Ужасная ошибка, вирт Форредар. И её нужно остановить.

Навиния сказала это спокойно и твёрдо; и Советник уставился на неё так, словно принцесса только что сообщила ему, что небо на самом деле зелёное.

— Вини, что...

— Я не сбежала. Меня отпустили. И всё, что мы думали о тёмных, ложь. — Девушка смотрела ему прямо в глаза. Без страха, без смущения. — Вы же видите, я жива и здорова, с Дэнимон с Фаником — тоже. Тёмные не желают нам зла. Давно уже не желают.

— Вини... подумай, что ты говоришь, — голос старика сбился почти на шёпот. — Ты и правда...

— Я знаю, что говорю.

— Они запудрили тебе мозги, девочка моя, — в словах Советника звучал суеверный ужас. — Не знаю, как, но...

— Да не могли они запудрить мне мозги! Вы же знаете, как я сильна, они бы никогда не проникли в моё сознание! И они спасли Фаника. У меня на глазах. А его похитили и пытали люди, наш народ, вирт Форредар, наш народ! — Навиния отчаянно тряхнула головой. — Мы должны остановить это безумие. Заключить мир, наконец объединить наши народы, довершить то, что хотели сделать мои родители... и вывести на чистую воду настоящих злодеев.

Советник растерянно опустил руки:

— Что ты имеешь в виду?

— Это не дроу убили жену Хьовфина. Тогда, восемнадцать лет назад. Это сделал кто-то другой, но в его преступлении обвинили тёмных, и сейчас тот же самый трюк пытались проделать с Фаником! Кто-то из светлых заказал его убийство, но хотел обставить всё так, что виноваты дроу.

— Жену Фина убили не дроу? — медленно повторил старик. — А кто же?

— Мы подозреваем эльфов. Дом Эльскиар. Сейчас мои дру... кое-кто допрашивает человека, который поможет узнать это точно.

Вирт Форредар долго смотрел на неё. Просто молча смотрел.

Затем отступил на шаг. Ступая медленно и тяжело, вернулся за стол.

— Слишком много новостей для одного вечера, — пробормотал он дорогой. — И для одного старого человека. Слишком много. — Советник опустился на прежнее место так, словно ноги не держали его. — Мне тяжело принять то, что ты говоришь, но... нет, сначала я должен выпить, — глубоко, прерывисто вздохнув, он кивнул на кресло по другую сторону стола. — Садись.

Навиния послушалась. Мельком улыбнулась, пока старик возился с одним из ящиков под тяжёлой дубовой крышкой; в улыбке этой сквозило торжество.

— Будешь? — Советник приподнял над столешницей прозрачную бутыль ауменье, наполовину початую. Так, чтобы принцесса тоже могла её увидеть. — Розовое, твоё любимое.

— Не откажусь.

Он, кивнув, поставил бутыль на стол. Залез в другой ящик, какое-то время возился уже с ним. Выставив на стол два серебряных кубка, один рядом с другим, аккуратно наполнил оба до краёв.

— Бери любой, — устало произнёс он.

Навиния взяла один — первый попавшийся, ведь оба были от неё абсолютно на одинаковом расстоянии. Поднесла к губам вместе с Советником, который взял другой.

Слегка отсалютовав друг другу, они вместе сделали по большому глотку.

— Кто бы мог подумать... боги воистину любят играть с нами злые шутки, — старик задумчиво отставил кубок на столешницу. — Вот уж не ожидал, что всё так повернётся.

— Я и сама не ожидала, — Навиния развела руками. — Однако это правда. Всё, что я сказала.

— Я говорю не о тёмных. — Советник посмотрел на неё с неожиданной печалью. — Ты сказала 'довершить то, что хотели сделать мои родители'... но ты ведь не знаешь, зачем твоему отцу нужен был мир с дроу.

Принцесса недоумённо вскинула бровь.

— Разве мир нужен с какой-то целью?

— Да. Твой отец хотел во что бы то ни стало уладить проблемы внутри Риджии, чтобы наконец-то переключиться на внешнюю политику. Чтобы развязать войну с нашими соседями. С Керфи. И ради этого он готов был заключить союз с дроу — надеялся объединиться с ними, с их превосходными воинами... чтобы они помогли ему начать новую войну. Завоевать другое королевство.

Советник говорил абсолютно спокойно. Немного грустно. Как о чём-то давно минувшем, давно отболевшем.

Заставив принцессу в свою очередь отставить кубок — дрогнувшей рукой.

— Но... это же... я не знала. — Навиния растерянно облизнула губы. — Неужели это...

— Нет, не знала. И никто не знал. Потому что он говорил это мне одному. И только я один, я и боги... могли его остановить. — Старик прикрыл глаза. — И остановили.

Навиния смотрела, как из-под его закрытого века катится слеза, сбегая по щеке к губам.

Когда она встала, в пальцах её вспыхнула золотая рапира — одновременно с тем, как в глазах загорелся очень нехороший огонь.

— Когда я шла сюда, то готова была убить вас, если придётся. Когда я шла сюда, то была готова ко всему. Мне казалось так. Но это... — она выбросила руку вперёд, устремив кончик пламенеющего лезвия Советнику в лицо. — Вы убили его? Моего отца?

— Это... нельзя назвать убийством. Он готов был объединиться с силами зла, чтобы ввергнуть страну в новую войну, а я понимал, что не могу остановить его. Нарушить клятву, которую ему дал, поднять руку на своего Повелителя... и тут эта эльфийская девочка. Такая отчаянная, так одержимая своей страстью, так поглощённая своей ненавистью. И я решил бросить жребий, дать ей мысль, идею... и положиться на волю богов. Решил, если такова будет их воля — произойдёт то, о чём я думаю. Тогда не будет ни союза с тёмными, ни войны с Керфи... и когда так и случилось, я понял, что был прав. Боги, как и я, не одобряли планов твоего отца. И твоих тоже. — Советник открыл глаза. Он плакал, но лицо и голос его были спокойными, лишь бесконечно уставшими. — Ведь я добавил яд только в один кубок. И ты выбрала именно его.

— Не пытайтесь меня запугать, — губы принцессы презрительно дрогнули. — Я проверила ауменье, прежде чем пить. Корила себя за это, но проверила. На всякий случай. И там не было ничего опасного.

— На тот момент — не было. Зато было десять капель 'Ночного покоя'.

Ненависть в глазах Навинии сменилась удивлением.

За миг до того, как она рухнула — на спину, недоумённо глядя в потолок, жадно хватая ртом воздух.

— Что ты заставила меня сделать, Вини? — старик почти шептал. — Я так любил тебя, как и твоего отца когда-то... а ты снова вынудила меня выбирать между личным и важным, и я не мог, ни имел права выбрать первое. Ведь если ты обличишь Эльскиаров, наш народ поверит тебе, и пойдёт за тобой, и ты приведёшь его к гибели, потому что не понимаешь... тёмные используют тебя, как хотели использовать твоего отца. Как использовали бедного Эсфориэля. Знают, что в открытой борьбе им не победить, и в их интересах переждать удар, затаиться, пока они не окрепнут. А потом, когда мы поверим им, снова нанести удар. В спину. Но ты не умеешь смотреть в будущее, никогда не умела... и лучшее, что ты сейчас можешь сделать для своей страны — умереть.

— Ты, — хрипло, едва слышно выдохнула принцесса, — ты, ублю...

Советник смотрел, как Навиния слабо приподнимает руку: каждое движение её было медленным, словно у мухи, залипшей в смоле. Смотрел, как лезвие рапиры окутывает золотое пламя. Смотрел обречённо, без всякого страха.

И не выразил ни удовлетворения, ни облегчения, когда огненная волна, так и не сорвавшись с кончика клинка, погасла, а ладонь принцессы бессильно упала на ковёр.

— Я сразу решил, что выпью из другого кубка, — просто сказал он. — Что бы ты ни выбрала. Ведь... если правда на моей стороне, то бояться нечего, а если нет — я лучше умру, чем буду наблюдать, как ты довершаешь то, что я когда-то предотвратил. Но теперь... когда твоё тело найдут перед дворцом, это придаст людям сил для победы над тёмными. Ненависть всегда даёт много сил.

Он снова поднялся из-за стола. Подошёл к одному из магических светильников, повернул его наискось — и часть стены рядом, до того никак не выделявшаяся, отъехала в сторону.

— Знаешь, поначалу я так огорчался, что ты не станешь той королевой, какую я хотел бы оставить после себя... что не желаешь учиться тому, чему я так хотел тебя научить, что унаследовала своеволие отца — и не унаследовала его хитрости, ума, стремления познать всего, что необходимо правителю... но я думал, что сумею вырастить тебя великой Повелительницей. Лучше, чем это сделал бы он. — Советник смотрел в чёрный провал тайного хода, на тёмную лестницу, уводившую куда-то вниз. Не оглядываясь на девушку, задыхавшуюся за его спиной. — А потом понял, что это к лучшему. Что ты будешь счастливее, если бремя власти не ляжет на твои плечи. Если ты сможешь просто заниматься тем, что тебе по нраву — а политику, интриги, всю эту грязь оставишь будущему мужу. И правил за тебя так, как мог, и позволял тебе слишком много, чувствуя свою вину, и понимал, что заслуживаю твою неприязнь и твоё недоверие... и поэтому же в своё время принял отставку, как должное. Пусть мне и невыносимо больно было видеть, как ты моментально рушишь то, чего я добивался годами. Но в итоге боги расставили всё по местам.

Он стоял неподвижно, не оборачиваясь. Видимо, не хотел смотреть на предсмертную агонию принцессы.

Поэтому он не видел, как та, дыша тяжело и хрипло, всё же смогла запустить ладонь в скрытый кармашек на юбке: чтобы достать оттуда кольцо.

— Прости меня, — произнёс Советник. Еле слышно, так и не решившись обернуться. — Ты была мне... не как дочь — ты была мне дочерью. Но между личным и важным правитель всегда выберет второе.

А Навиния отчаянно пыталась надеть кольцо одной рукой. Держа серебряный ободок кончиками пальцев — большого и среднего, немилосердно дрожащих — кое-как приблизила его к указательному, украшение скользнуло на ноготь...

Замерло, так и не продвинувшись дальше.

Принцесса вдохнула. Глубоко, жадно, судорожно.

И выдоха не последовало.

ГЛАВА ПЯТАЯ. ИЗБРАННИКИ ОБМАНА

Леттэ Авэндилль из дома Эльскиар поднималась в свои дворцовые покои, когда столкнулась на лестнице с тэльей Фрайндином.

Брат Повелителя эльфов спускался вниз, ей навстречу: задумчивый, отрешённый, печальный. Но, завидев Авэндилль, всё же улыбнулся в ответ на её церемонный поклон.

Прежде чем остановиться.

— Лучезарная леттэ, ваш взор сияет столь же ярко, сколь всегда сиял на моей долгой памяти, — проговорил Фрайндин. — Так радостно видеть кого-то, кто в эти тяжёлые дни не позволяет себе погрузиться в пучины отчаяния.

— Зато ваш взор, пресветлый тэлья, затеняет грусть. И это заставляет ваш народ скорбеть вдвойне. — Авэндилль грациозно вскинула голову. — Я уже пыталась выразить вам своё сочувствие и свою скорбь из-за наших возлюбленных принцев, но тогда у меня не хватило слов. Не хватит и теперь. Скажу лишь, что они были столь же дороги моему сердцу, сколь их прекрасная мать, и гибель их печалит меня в той же мере. — Она мягко коснулась ладони Фрайндина кончиками пальцев. — Однако вам не стоит заживо погребать себя в бездне тоски. Сейчас вы должны быть поддержкой вашему венценосному брату, нашему благородному Повелителю... ведь ему тяжелее, чем всем нам.

— Их гибель не подтверждена, — помедлив, откликнулся эльф. — И надежда, что они вернутся домой, ещё есть.

Он смотрел собеседнице в глаза, и с губ его вдруг ушла улыбка, а взгляд потерял всю отрешённость. Сделался живым, внимательным, пристальным.

Под этим взглядом Авэндилль опустила руку. Степенным, выдержанным жестом.

— Конечно, есть, — она не опустила глаз, встретив внезапное внимание Фрайндина без всякого смущения. — Все Дети Солнца уповают лишь на это. Однако, зная жестокость тёмных... шансы так невелики, и я, как и многие из нашего народа, готовлю своё сердце к худшему исходу. Тем отраднее будет потом признать, что мы ошиблись.

— Я понимаю, — Фрайндин снова улыбнулся. — Благодарю за слова поддержки.

Но взгляд его остался прежним. Цепким, даже немного колючим.

Зимним.

— Это самое ничтожное из того, что я могу дать вам, и, увы, это всё, что я могу. — Авэндилль снова склонила голову, изящно, словно в танце. — Не смею далее занимать ваше время, пресветлый тэлья. Я и без того довольно задержала вас на пути, куда бы он ни вёл... да озарит Солир вашу нелёгкую дорогу.

— Как и вашу, лучезарная лэтте.

Выпрямившись, Авэндилль продолжила своё шествие по ступенькам. Не оглядываясь на брата Повелителя эльфов, который пару секунд ещё смотрел ей в спину — прежде чем, отвернувшись, тоже продолжить путь. Если лицо Фрайндина сделалось ещё более задумчивым, чем до этой встречи, то Авэндилль казалась абсолютно невозмутимой... по крайней мере, пока не закрылась в своих покоях.

Оказавшись внутри, эльфийка прислонилась спиной к двери. Прикрыла глаза. Выдохнула так долго и прерывисто, будто всё это время шла, затаив дыхание.

Рывком отстранившись от светлого дерева, направилась к туалетному столику.

Нужно быть осторожнее, подумала она. Игра ещё не окончена. Расслабляться рано. И следует по-прежнему контролировать каждое слово, каждый жест... каждый взгляд.

Треклятые принцы. В следующий раз лучше промолчать вовсе. Немая скорбь, лишающая дара речи — это представление уже сработало в прошлом.

Авэндилль вновь открыла шкатулку с украшениями. Взяла в пальцы небольшой, с палец, белый кристалл: ценная штучка, изготовленная магами. При активации оглушает и слепит всех вокруг, кроме тех, кто успел вовремя закрыть глаза. Вторая безделушка, которую Авэндилль в своё время приобрела тайком... но эту — как замену охране. Всего-навсего. Ведь в некоторые свои путешествия взять охрану Авэндилль никак не могла, а между тем путешествия эти были довольно опасными. Потому и купила кристалл — ещё восемнадцать лет назад.

Перед той самой вылазкой к человеческому ювелиру.

Эльфийка достала малахитовый перстень со смертоносным секретом. Повертела в руках, надеясь, что Фрайндин не начал ничего подозревать. Ведь если начнёт, то может вспомнить ту встречу в саду... нет, не ту, с которой всё началось, ибо там его не было — но другую, уже с его участием.

Бедный, бедный Фрайндин. Если б он только знал, что невольно поспособствовал смерти невестки...

Авэндилль мельком улыбнулась. Потом — резко перестала.

Потому что память в который раз за эти годы вернула её к началу истории.

То был вечер наречения младшего принца. Мальчишке тогда исполнился год, и по эльфийской традиции настало время дать ему имя. Церемония была торжественной, как и положено; прибыли делегации и от людей, и от лепреконов — не Повелители, но весьма почётные представители своих рас... однако праздник омрачало то, что неделю назад появился посланец тёмных. Иллюранди. Эльфийский дворец был слишком хорошо защищён от проникновения извне, поэтому демон заявился к людям — нашёл лазейку в охранных чарах. Трое светлых Повелителей, посоветовавшись, рискнули назначить тёмным встречу в человеческом замке Матхниз, что на Долгом озере — но никто не знал, чего ждать от этой встречи. На словах дроу желали положить конец трёхсотлетней вражде, а на самом деле?..

По этой причине в воздухе даже сейчас, в день, должный быть радостным для всех Детей Солнца, витало напряжение. Повелитель, впрочем, всё равно казался счастливым. Торжественно назвал сына Фаникэйлом и воссел на троне, рядышком с золочёной колыбелью, в которой мирно лежал новонаречённый принц. Его брат ёрзал на сидении рядом, ревниво косясь на колыбель: словно мелочь, пускавшую в ней пузыри, мог кто-то украсть.

Дэнимону было всего пять, но сходство со смертной мамочкой уже бросалось в глаза. Его повадки оскорбляли Авэндилль не меньше, чем отвратительный тёмный окрас. Не может спокойно усидеть даже на время церемонии подношения даров! Ни выдержки, ни достоинства, которое должно быть присуще наследнику эльфийского престола.

Паршивая человеческая кровь, видно, давала о себе знать.

Авэндилль, как и другие фрейлины, ждала у подножия трона на случай, если Повелительнице что-то от них понадобится. Следила за бесконечными поздравителями, склонявшимися перед Хьовфином, расточавшими похвальбы и комплименты его супруге, улыбавшимися его старшему сыну, а после оставлявшими подле колыбели драгоценные подношения.

И за маской радостного умиления любимая фрейлина Повелительницы скрывала ту ненависть, что жгла её сердце даже сильнее обычного.

Она росла, слушая песни о своей тёте. Песни столь же красивые, сколь и печальные. О том, как Хьовфин любил свою Льомдэлль, о её отважном и добром сердце, которое в итоге привело её к гибели. И с детства Авэндилль твердили, что она — новое воплощение той удивительной девушки, и мать, расчёсывая ей волосы по вечерам, тихо и ласково пророчила Дилль то место, которое должна была занять Дэлль. Пророчила ей корону и любовь Повелителя.

Авэндилль точно помнила, как впервые увидела его на каком-то приёме. Ей было одиннадцать, и тогда её впервые вывели в свет, и от одного взгляда на Повелителя у неё перехватило дыхание — ведь он был так невыразимо прекрасен. Ему представили Дилль, и он улыбнулся ей, но в иссиня-фиалковых глазах его стыла печаль; и тогда она подумала, что отдаст всё, чтобы эта печаль оставила его. Она сделает его счастливым, она сможет сделать его счастливым! Она родит ему детей, храброго принца и нежную принцессу, и они вырастут похожими на отца, достойными наследниками рода Бьортреас — и такими же прекрасными, а она будет любить своего Повелителя, как никто и никогда, сильнее даже, чем сама Льомдэлль...

И тогда лёд, который сковал его сердце ещё после старой войны, растает.

Потом родители сказали, что заключили брачный договор. Пусть по сути ничего не изменилось, пусть Дилль по-прежнему видела своего Фина только на официальных приёмах, но сердце её пело. Несколько лет — таких долгих, но всё же — и её мечта сбудется. И годы шли, и заветный день потихоньку приближался, и в народе уже начали складывать песни: трогательные легенды о том, как Повелитель спустя почти три века вновь обрёл свою потерянную любовь, как боги милостиво вернули ему ту несравненную деву, что он когда-то потерял...

А потом появилась она. Та, кто отобрала у Дилль всё: и любовь, и мечту, и песни, и корону. И в песнях, которые складывали про Авэндилль, теперь звучало другое имя, а ей самой досталась участь тени у подножия трона. Которая может только смотреть на место, что изначально предназначалось ей — снизу вверх.

Это она должна сидеть там. Она должна принимать поздравления и благодарности за то, что подарила Детям Солнца ещё одного маленького принца. Она должна быть той, кому улыбается Повелитель — так тепло, так нежно... она, она! И кто занял её место? Человеческая девка!

Даже не магичка, обычная, самая обычная человеческая девка!

Она не помнила, как выдержала эту пытку до конца. Но выдержала. Уже который раз. Она с детства умела безукоризненно держать лицо — и никогда, никогда и никому не показывала, как глубоко её оскорбляло и унижало всё это. Даже семье. Ни разу за шесть лет, с тех её тринадцати, когда Повелитель разорвал помолвку. Для всех вокруг Дилль была всего-навсего ребёнком, не особо заинтересованным в этом браке по расчёту, чистым, невинным ребёнком, не таившим зла ни на кого. И поэтому все эти годы Дилль изображала великую любовь к той, кого бы с превеликим удовольствием уничтожила. Не давая повода для насмешек, не позволяя возникнуть и тени подозрения, что дочь Эльскиаров действительно любила своего венценосного жениха.

А теперь дико, невыносимо — и так беспомощно ревнует его.

Когда официальная часть подошла к концу, Повелительница милостиво позволила фрейлинам заняться тем, что им по нраву. И Авэндилль, откланявшись и ей, и Хьовфину, и Фрайндину с Эсфориэлем, которые первыми поздравили брата, удалилась в сад, уже укрытый тёмными крылами осеннего вечера; и там, вдали от гомона, шума и смеха, присела на камень — в тиши тенистых аллей и увядших цветов. Думая о том, что она ничего не имеет против людей, и тем больше её ужасали деяния тёмных... но они должны знать своё место. Ни одна человечка не пара Повелителю Детей Солнца! Человечка не сможет разделить с ним бессмертие, она умрёт, не пройдёт и сотни лет, и снова оставит его в одиночестве, в тоске и горечи утраты. Разве это справедливо? Разве Хьовфин, её Хьовфин заслужил такое?

Лучше бы этой девки не было. Лучше бы она умерла сейчас, пока любовь не пустила корни в его сердце слишком глубоко...

— Я сочувствую вам.

Услышав это, Авэндилль даже испугалась. От неожиданности. Вскинула голову, увидев человека в белом: пожилого, с сединой в вороных волосах, с внимательными глазами цвета тёмного дуба.

Первый Советник Повелителя людей.

— Вы отлично держитесь, должен сказать. Я восхищён вашей выдержкой. Никто и не догадывается, что за груз на самом деле тяжелит ваше сердце. Все эти годы, кто бы мог подумать... — он смотрел на неё так ласково, как никогда не смотрел даже её собственный отец. — Вы прекрасны, леттэ Эльскиар. Не ваша вина, что сердцу не прикажешь. Отвергнув вас, Хьовфин потерял чудесную супругу. Не печальтесь... вы ещё найдёте того, кто примет вашу любовь, как драгоценность, которой она является.

Много позже она понимала, что старый хитрец просто бросил камушек наугад. Чтобы посмотреть, вода перед ним — или прочное стекло, разойдутся круги — или нет. Знал о той щекотливой ситуации, в которую она угодила, сделал предположение о том, что она могла чувствовать — и решил проверить, верно ли оно. Ведь она успешно обманывала всех, абсолютно всех, и точно знала, что ничем не могла себя выдать.

Но тогда ей было всего девятнадцать, и она была всего-навсего девчонкой, так уставшей постоянно лгать, и этими словами он застал её врасплох. На что и рассчитывал, конечно.

Авэндилль растерялась.

И вместо того, чтобы сказать 'я не понимаю, о чём вы' — промолчала.

— Я понимаю, почему вы скрываете свои чувства. Но я не имею никакого отношения к вашему двору, и передо мной скрываться нет смысла, — когда Советник присел на камень рядом с ней, его тихий голос был исполнен грусти и сострадания. — Вы сильны, однако даже сильные порой нуждаются в минутах слабости.

И она, не выдержав, закрыла лицо ладонями, чтобы он не увидел её слёз. Ведь в глубине души она так ждала, так хотела этого: чтобы кто-то понял её, понял тот спутанный клубок страстей, которым обратилось её сердце.

Понял и пожалел.

— Мне не нужен никто, кроме него, — лихорадочно прошептала Дилль тогда. — А он должен был стать моим, но не будет, никогда не будет, и всё из-за какой-то... какой-то...

— Человеческий век недолог. В отличие от эльфийского, — заметил мужчина. — Каких-то пятьдесят-шестьдесят лет, и Хьовфин снова будет свободен.

— Шестьдесят, — эхом повторила Дилль.

Безнадёжно опустила руки.

Шестьдесят лет, в отчаянии подумалось ей. Она страдает всего шесть, но уже кажется, что вечность. И предстоит выдержать ещё десять раз по столько же... а что потом? После смерти Льомдэлль Фин почти три века не смотрел на женщин. Нет, смотрел — очень редко, и некоторые даже грели его постель; но Дилль не нужна участь лекарства от одиночества, развлечения на пару месяцев. Нет, Повелитель нужен ей целиком, полностью. На законных основаниях.

Навеки.

Советник молчал, однако Дилль кожей ощущала его пристальный взгляд.

— Знали бы вы, как меня тревожат грядущие переговоры с тёмными, — внезапно произнёс мужчина. — Я хочу, так хочу верить, что дроу хотят мира... но не могу. Не верю, что они забыли о прошлом.

Смена темы заставила Дилль снова посмотреть на собеседника, пытаясь понять, отчего он вдруг без всякого перехода заговорил об этом.

— Им нельзя доверять, — продолжил Советник. — Даже если эта встреча пройдёт благополучно, она — лишь маскировка, ловушка. Выигрыш времени до того момента, пока тёмные не готовы будут снова нанести удар. И тогда они довершат то, что не довершил Тэйрант.

Его слова откликнулись в сердце Дилль ноющей болью. Её коробило от одной мысли, что Дети Солнца заключат мир с дроу: мясниками, когда-то залившими Риджию кровью, теми, кем её с детства пугали страшные сказки, теми, из-за кого погибло столько светлых, должных ещё жить и жить, и из её семьи — тоже...

— Так думаете не вы один, — помедлив, осторожно заметила она.

— Я знаю многих людей, которые разделяют мой взгляд на вещи. И Детей Солнца тоже. В глубине души все готовы к некоей подлости, изощрённому коварству дроу... чего ещё ждать от тех, чьё любимое оружие — яд? — Советник поднялся на ноги неторопливо, но легко. — Боюсь, на этих переговорах может произойти всё, что угодно. Дроу способны нанести удар в любой момент. Выбрать в жертвы любого из нас. Даже одного из наших дорогих Повелителей... или супругу кого-то из них.

Авэндилль уставилась на него во все глаза, не смея поверить, что действительно услышала в его интонации намёк — скорее даже намёк на намёк, — но мужчина лишь улыбнулся. Просто, совершенно невозмутимо.

— Впрочем, я надеюсь, что это лишь пустые опасения. — Советник галантно поклонился. — Да хранит вас Солир, леттэ Эльскиар. Желаю, чтобы ваша печаль оставила вас.

И ушёл. А Дилль осталась в темноте, размышляя над идеей, которую расслышала в его словах. Безумной, преступной, неправильной...

Способной послужить выходом — и наконец разрубить клубок страстей, что мучил её все эти годы.

Вскоре она вернулась во дворец, и до конца торжества вновь улыбалась, смеялась, говорила учтивые слова. Всё, как обычно — внешне. Да только в её душе, в её уме, в её сердце всё изменилось. И той ночью она не спала ни минутки: всю ночь металась по своим покоям, думала — и в ужасе отметала свои мысли, а потом думала снова — и колебания были невыносимыми, лихорадящими, раздирающими на части...

Когда следующим утром Повелительница с тревогой спрашивала, отчего её любимица так бледна, Дилль честно отвечала, что не спала этой ночью. И даже не солгала, добавив, что её мучают дурные предчувствия из-за грядущих переговоров. Её погладили по волосам и успокоили, что всё будет хорошо, а потом отпустили отдохнуть. И Авэндилль провела ещё пару часов наедине со своими демонами, после чего отправилась на обычную утреннюю прогулку по дворцовому саду.

К тому моменту она уже почти приняла мысль, что может сделать это. То, в чём обвинят дроу. Действительно: когда недоверием и тревогой пропитан сам воздух в эльфийском дворце, когда все Дети Солнца напряжены, точно струны хёрпы*... достаточно одного неосторожного прикосновения, резкого движения, и эти струны лопнут. Дроу уничтожат на месте, и никто не будет разбираться, кто в действительности виновен, что жена Хьовфина вдруг упала бездыханной. А она должна умереть мгновенно, чтобы Повелитель не смог совершить эйтлих.

(*прим.: риджийкий аналог лютни)

Да, если она умрёт сейчас, Повелитель наверняка сможет оправиться от утраты. Конечно, придётся ждать ещё годы, чтобы подтолкнуть Хьовфина возобновить старую помолвку — и Дилль подождёт. Не шестьдесят лет, гораздо меньше, но подождёт.

И в итоге всё обернётся к лучшему.

Советник прав. Когда-нибудь тёмные обязательно захотят довершить дело Тэйранта Кровавого. Мысли о примирении с ними — ужасная ошибка: их вообще следовало уничтожить ещё после той войны, раз и навсегда. Сделать то, что сами дроу собирались сделать со светлыми. Заставить расплатиться за все злодеяния, что они совершили, за все жизни, что они забрали. Не дать им обмануть всех мнимым миролюбием — благое дело. И теперь, вышагивая по садовым дорожкам, оставляя в первом снегу, выпавшем ночью, едва заметные следы, Авэндилль думала только об одном: как сделать это. Отравить незаметно, но чтобы всем было очевидно: это совершили тёмные.

Отравленное оружие, отравленное оружие...

А потом, в какой-то момент пути по извилистым тропинкам, она услышала песню.

Голос Фрайндина Дилль узнала сразу. Во время своих прогулок она не раз слышала его: младший брат Повелителя любил уходить в сад и петь, сливая свой голос с птичьими трелями — но этим утром, возвещавшим о близости зимы, его песня звучала кристально и одиноко, далеко разносясь в воздухе, напоенном холодной тишиной.

— ...и колечко сестра протянула сестре, и сказала принцесса младая: 'В этот день не отринь мой подарок тебе, о сестрица моя дорогая!'...

Песня была смутно знакомой. Спустя пару куплетов Авэндилль вспомнила, что слышала её раньше, когда-то давно: кажется, в исполнении того же Фрайна. Услышала и забыла.

Только вот теперь слова, вплетённые в музыку, заставили её ускорить шаг.

Жадно вслушиваясь в каждое.

— ...нежный палец её уколола игла, яд разлился под кожею мигом, и сестра, умирая, сестру прокляла, да не слышал никто её крика. И смеялась принцесса, довольна собой, золотою качая главою: 'Твой колдун, твой герой ныне будет со мной — не соперничать мёртвой с живою!'...

Когда Авэндилль наконец увидела Фрайна, сидевшего на своём любимом месте — гранитном камне, поросшем мхом под раскидистым кустом жасмина, — тот уже допевал последние строки, успокаивая пальцами растревоженные струны хёрпы. Чистая снежная белизна, окружавшая брата Повелителя эльфов, гармонировала с его зимней красой, и в который раз за эти годы Авэндилль подумала, что Фрайндин прекрасен — но всё же не прекраснее царственного брата.

Он заметил эльфийку, лишь смолкнув.

— Приветствую, маленькая леттэ, — проговорил Фрайндин тогда. С улыбкой, неизменно светлой и приветливой. — Прогуливаетесь, как обычно?

— Пресветлый тэлья... благодарю, ваш восхитительный голос в который раз скрасил моё одиночество, — кажется, тогда Авэндилль отвесила традиционный поклон чересчур нетерпеливо. — Не изволите ли поведать, что за дивную песню вы сейчас пели?

— О, её сочинили люди. Облекли в песню реальную историю... как бы мне ни хотелось иного, — взгляд эльфа сделался печальным. — Когда-то двум сёстрам, дочерям королевского рода, приглянулся один молодой маг. Но он отдал своё сердце старшей, и тогда младшая отравила сестру.

— Подарила ей кольцо, в котором скрывалась игла с ядом, если я правильно расслышала.

— Да. Правильно. К моему великому сожалению, — Фрайндин вскинул голову, глядя на голые ветви золотого древа: они протянулись высоко над ним рамой разбитого витража. — Наверное, я никогда не пойму, как люди могут убивать друг друга из-за подобных мелочных... как можно поступать так? Уничтожать тех, кто доверяет тебе, кто любит тебя — из-за того, кто всё равно никогда не будет счастлив с тобой?

Авэндилль и сейчас помнила серое небо, отражавшееся в его глазах, обесцвечивая их, раскрашивая белёсым льдом. В голосе эльфа слышалась такая искренняя, неподдельная боль, точно он говорил о ком-то из тех, кого знал лично.

Впрочем, вполне возможно, что он и правда лично знал тех принцесс.

И, вспоминая об этом, Авэндилль усмехнулась.

Милый, добрый, наивный Фрайндин... всегда принимал всё близко к сердцу, всегда отдавался всему с горячностью своего вечно юного сердца. Всегда казался слишком хорошим для этой грешной земли.

Какая ирония, что именно он в итоге подсказал Дилль способ, как убить жену его брата.

В библиотеке она узнала название нужного яда. Под покровом ночи незаметно улизнуть из дворца в человеческие кварталы Солэна стоило небольшого труда, но лишь небольшого. В первую свою вылазку Дилль только заглянула в лавочку мага — за кристаллами, и к швее — за мантией колдуньи. А вот во вторую, уже не беспокоясь ни за свою безопасность, ни за раскрытие инкогнито, отправилась в злачные места.

Она понимала, что не может просто прийти к первому попавшемуся ювелиру и попросить изготовить колечко с секретом. Далеко не каждый ювелир пойдёт на такое... да и яд достать было не так просто. Однако в грязных людских тавернах, пряча лицо в тени глубокого капюшона, намеренно понижая голос до хриплого шёпота, Дилль осторожно выведала, кто может помочь ей. Не за один вечер, но выведала.

И к тому моменту, когда она отправилась в свите Повелительницы на переговоры с тёмными, палец Дилль украшал заветный перстенёк.

Её уговаривали остаться в Солэне, в безопасности. Не родители, Повелительница. Дилль настояла, что не покинет свою обожаемую госпожу в этот смутный час. Пришлось даже расплакаться, чтобы ей уступили — покойная жена Фина всегда была сентиментальна, и чужие слёзы трогали её. В итоге Дилль всё-таки оказалась в замке Матхниз, где впервые увидела дроу. Живых, настоящих: с волосами цвета звёзд, с глазами цвета янтарной луны, с кожей цвета сумерек...

Истинные тёмные, дети ночи и богини Тунгх.

Они улыбались, и эти улыбки завораживали и пугали. Особенно улыбка их Повелителя, наследника Тэйранта — от которого ни на шаг не отходил его придворный колдун, наследник Ильхта. И когда эта парочка представилась, среди светлых пронёсся настороженный ропот.

Это окончательно убедило Дилль в правильности её решения.

Поцарапать Повелительнице руку, когда та вместе с Дилль отлучилась в уборную, труда не составило. Внутреннюю сторону ладони — оставив длинный, не слишком глубокий, но заметный порез. Потом пришлось, быстро повернув камень обратно, долго извиняться за гнусного ювелира, который сделал слишком острыми 'лапки', держащие малахит... но Повелительница, как и ожидалось, не придала царапине никакого значения. Промокнула платком и забыла.

Лёмун — весьма любопытная штука. Попадая в рану, не заставляет её ни излишне кровоточить, ни болеть; и лишь к моменту смерти по коже вокруг расползаются неприятные, неестественные синие прожилки. И когда Хьовфин в отчаянии пытался вернуть к жизни внезапно умершую супругу — конечно же, он их заметил.

Авэндилль не видела бойни. Она собиралась под каким-нибудь предлогом ускользнуть из зала ближе к моменту, когда яд должен был подействовать, однако боги определённо ей благоволили: вскоре после того, как они вернулись на пир, Повелительница сама предложила Авэндилль отправиться в покои, уготовленные для сна. Мол, у неё слишком усталый вид.

Что Дилль и сделала.

О случившемся дальше она только слышала. От тех, кто выжил. Вроде бы, когда светлые набросились на дроу, те попытались прорваться к выходу из зала, но противников, одержимых желание отомстить за вероломство, было слишком много — а возможность удрать с помощью магии тёмным отрезали защитные чары древнего замка. И тогда наследник Ильхта прибегнул к наследию своего предка: проклятию Дойданс, о котором пели в легендах — волне смертоносного сизого тумана, способной разом оборвать сотни жизней. Почти все светлые, находившиеся в зале, погибли в тот же миг, и правители людей оказались среди них... но придворный колдун Хьовфина тоже ни на шаг не отходил от своего Повелителя. Он прикрыл владыку от опасности, поставив барьер, защитивший от проклятия и Фина, и его братьев — и это стоило ему жизни: слишком мощной магии пришлось противостоять, слишком много энергии он отдал волшебному щиту. Его жена погибла чуть позже, когда дроу, расчистив себе путь, всё же выбрались из зала — в окружение пяти сотен светлых воинов, праздновавших заключение мира в шатрах вокруг замка. Потратила все силы, чтобы сломить защитные барьеры тёмных колдунов; умерла, но сломила, позволив светлым покончить с дроу.

Конечно, Дилль было жаль всех, кто погиб там. Да, эти жертвы были необходимы, чтобы не позволить дроу осуществить свой коварный план... но ей было жаль их, и тех двоих магов тоже. С другой стороны, они просто исполнили свой долг, исполнили до конца — как и полагается придворным колдунам Повелителя. Наверное, поэтому и Фин, и его братья, и его сыновья с детства так привечали их сына, этого неуклюжего мальчишку Восхта. В благодарность.

Впрочем, с возрастом он и правда проявил себя неплохим колдуном.

Людям не повезло. Защитники их владык тоже пытались спасти тех, кому клялись в вечной верности, но оказались не так сильны. И позже Дилль понимала: если Советник и правда умышленно подарил ей идею про счастливое избавление от соперницы... сама Дилль рассчитывала, что её Повелитель уцелеет стараниями магов и гвардейцев — а вот старый интриган наверняка надеялся, что человеческий правитель не переживёт эту передрягу.

Качнув головой, эльфийка вернулась мыслями в настоящее. Вновь спрятала малахитовый перстень под другие драгоценности. Закрыла шкатулку с негромким щелчком.

Фин такой добрый. Даже не убил Фрайна за то, что тот недосмотрел за принцами. Слишком любит своего маленького братика? Или не слишком сильно был привязан к сыновьям?

Что ж, пусть не всё идёт, как задумано, но боги определённо ей подыгрывают.

И, прежде чем отправиться исполнять обыденные ежевечерние ритуалы, Авэндилль подумала, что в долгом достижении цели, в этой многолетней игре определённо есть своя прелесть.

Во всяком случае, по окончании игры её жизнь определённо станет намного скучнее.

* * *

Возвращения принцессы ждали молча. Дэнимон — нетерпеливо меряя шагами комнату, Лод — рассеянно прикрыв глаза, точно в полудрёме, я — так и сидя на мягкой ручке кресла по соседству с колдуном.

Когда тот резко поднялся на ноги, я подскочила.

— Алья, — имя Повелителя Лод почти выплюнул. — Алья!

Короткая пауза: в которую колдун смотрел в пространство, а мы с принцем, замершим на месте — на него.

— Призывай всех нас, — Лод бесцеремонно вздёрнул меня за плечи, чтобы привлечь к себе. — Быстро!

По его тону я поняла всё. Ещё прежде, чем нас увлекло завихрившееся пространство.

С принцессой случилось нечто очень нехорошее, и это нечто, как ни странно, не вписывалось в планы колдуна.

Я едва ощутила под ногами твёрдый пол, а Лод уже рывком отстранился, кинувшись куда-то вперёд. Лишь спустя пару мгновений, уняв головокружение, я осознала: нас перенесли в башню Повелителю, в проходную лиловую комнату с овальным столом.

Потом я осознала, что Алья с Лодом стоят на коленях, склонившись над принцессой — неподвижной, хрипло дышащей, лежащей на полу, безжизненно свесив голову набок. Белая пена вокруг её губ определённо была плохим признаком.

Отравили?! Но как? Кто?..

— Морти! — закричал Повелитель дроу, и крик этот был страшен. — Морти, сюда!

Принцесса дроу выглянула из своей спальни почти моментально. За пару секунд оценила обстановку, нырнула обратно — и выскочила к нам, сжимая в руках чёрный ларец.

— Что с ней? — вскрикнул Дэнимон.

— Яд, — коротко ответил Лод. Он уже вёл над телом девушки расправленной ладонью, сканируя её знакомым серебристым сиянием. — Морти, это 'Ночной покой'. Смешали с ауменье.

Щёлкнув пальцами, колдун поставил на пол рядом с собой глубокую серебряную миску. Вычертил в воздухе несколько рун, и в миске вместо пустоты всплеснулась отвратительная жидкая субстанция — розовая, с разноцветными кусками полупереваренной пищи.

Хвала магической медицине. Никакой рвоты, никаких промываний желудка. Зачем, если можно просто напрямую вытащить оттуда всю гадость?

— Морти, зелье.

Дроу, сидевшая рядом, протянула колдуну уже приготовленную непрозрачную склянку:

— Сначала эту, в кровь. Целиком, не слишком быстро.

Я тихо отступила назад, прислонившись спиной к стене, не решаясь ничего спрашивать. Просто смотрела на Лода, который, сжав склянку в одной руке, пальцами другой плёл рунные цепочки. Алья неотрывно вглядывался в лицо умирающей принцессы — сидя ровно и прямо, в позе самурая, сложив руки на коленях; лицо кажется бесстрастным, зато пальцы, сжатые в кулаки до бледных костяшек, выдают боль. Дэнимон стоял у Лода за спиной, кусая губы, и по его лицу я видела — его мучают те же вопросы, что и меня.

Но, как и я, сейчас он не решался ничего говорить.

В какой-то момент судорожные, страшные хрипы — они были единственным, что нарушало наше молчание — сделались тише.

А к тому моменту, когда Лод отставил в сторону опустевшую склянку, сменились глубоким, чистым дыханием.

— Теперь эту, — Морти с готовностью передала колдуну другой пузырёк. — Половину, в желудок.

Проделав необходимые манипуляции, которые на сей раз заняли куда меньше времени, Лод вернул лекарство дроу.

— Всё, — сказал он. Выдернув из воздуха платок, бережно обтёр им губы Навинии. — Теперь только ждать.

— Она будет жить? — глухо спросил Алья.

— Должна. Мы вовремя ввели противоядие, — Лод задумчиво смотрел на человеческую принцессу: сейчас она и правда казалась мирно спящей. — Ладно, теперь отнесём её в мою башню и...

— Нет, — тон Альи не подразумевал возражений. — Она останется здесь. Под моим присмотром.

Подхватив бесчувственную девушку на руки, вместе с ней поднялся на ноги. Неся Навинию без малейших усилий, проследовал к одной из дверей, открыв ту лёгким пинком, взбежал по ступенькам винтовой лестницы — и скрылся из виду.

Пожалуй, в этот миг моё желание, чтобы принцесса выжила, стало ещё сильнее.

Просто мне не хотелось видеть, что останется от Альи, если ещё один важный для него человек погибнет, потому что он дал ему слишком много воли.

— 'Ночной покой', — решившись подать голос, тихо проговорил Дэнимон, — это ведь настойка на корне дрэймура?

— Да, — Лод наконец встал с колен.

— Но это просто снотворное. Безобидное. Как Вини могли отравить им?

Морти оглянулась на него даже с жалостью.

— Милый принц, я рада, что вы не знаете об иных возможностях применения этого... безобидного снотворного. — Приняв руку Лода, она встала рядом со своим хальдсом. — Две капли 'Ночного покоя' на стакан воды — будешь крепко спать всю ночь. Десять капель — никогда не проснёшься. А в сочетании со спиртным эти же десять капель превращаются в смертельный, быстро действующий яд.

— Реакция занимает пару минут, настойка сладкая, вкус в розовом ауменье незаметен... поэтому принцесса не могла почуять подвох, даже если проверила бокал, прежде чем пить. — Лод качнул головой. — Жаль. Этого я не предусмотрел.

— Того, что её захотят убить в собственном дворце? Её же подданные? Да, пожалуй, такое сложно предусмотреть, — горестно заметил Дэнимон.

— Нет. Я не предусмотрел, что её захотят убить именно так. Яд вообще приходил мне в голову в последнюю очередь. Не думал, что он окажется у Советника под рукой, отравители при дворе людей давно не водятся. Скорее полагал, что её попробуют заколоть, или ранят себя, а потом вызовут стражу и поведают байку, как Навиния покушалась на бедного старика, потому что тёмные подчинили её своей воле... — колдун устало почесал подбородок. — Как жаль, что Советник никому не рассказывал о своих проблемах со сном.

На этом месте взгляд Морти, обращённый на него, сделался растерянным; Дэнимон же и вовсе изумлённо приоткрыл рот.

— Вы хотите сказать, что её отравил Советник? — вымолвил принц потом.

— Ты хочешь сказать, что сознательно подверг её опасности?

Последний вопрос принадлежал Алье. Тот успел вернуться, и теперь стоял на последней ступеньке лестницы.

Глядя на своего придворного колдуна взглядом, не сулившим ничего хорошего.

— Я не думал, что это подвергнет её опасности. Алья, она не беззащитная девочка, она боевой маг, — Лод перевёл взгляд на Дэнимона. — Да, я полагаю, что Навиния отправилась в замок, чтобы повидаться со своим старым Советником. Проверить то, что она услышала от Повелителя эльфов... и ещё кое-что.

— И ты подумал: либо Советник опровергнет утверждение Фина и примет её с распростёртыми объятиями, и тогда наша жизнь станет куда проще, потому что принцесса будет убеждать светлых в нашей невиновности... либо подтвердит, и это послужит для Навинии ещё одним поводом симпатизировать нам. И есть ещё причина, верно?

Это вырвалось у меня само собой. Просто потому, что в один миг план Лода стал мне ясен, а я не удержала внутри мысли, очень желавшие быть высказанными вслух.

И по улыбке колдуна я поняла, что в очередной раз оказалась права.

— Ты втайне подозревал, что Советник может быть причастен ко всей этой истории, — продолжила я, утвердившись в своей догадке. — Захотел устроить ему такую же ловушку, какую мы подготовили Фрайну. Посмотреть, как он отреагирует на неожиданное воскрешение мёртвой принцессы... особенно если эта принцесса проболтается, что мы расследуем похищение Фаника и убийство Повелительницы.

— Не то чтобы я его подозревал. Он никогда не давал ни единой причины для подозрений, и власть для него — не желанный трофей, а долг. Я просто... предполагал крошечную вероятность этого, — уточнил Лод. — Этот старик тот ещё ненавистник тёмных.

— Но во дворец людей чужакам проникнуть далеко не так просто, как в домик Фрайна. И тогда ты решил позволить Навинии прогуляться домой в одиночку. Зная, что она в любом случае вернётся к нам, зная, что она расскажет обо всём, что увидит и услышит. Думал, она достаточно сильна, чтобы обойтись без нашей поддержки на этой прогулке... к тому же кольцо всё равно оставалось при ней.

— Она была готова к тому, какой приём ей могут уготовить, если Советнику действительно неугодно её возвращение на престол.

— И тебе в голову не могло прийти, что простой старый человек... или даже стража, которую он вызовет... представит для принцессы хоть сколько-нибудь серьёзную опасность.

— Именно.

Наконец позволив себе глубокий вдох, я удовлетворённо кивнула. Потом вспомнила о том, что мы в комнате не одни: кажется, одновременно с Лодом, который оглянулся на Алью мгновением раньше.

Повелитель дроу всё ещё стоял у лестницы. Даже позы не изменил.

Изменился лишь его взгляд — холодивший кровь.

— Так ты использовал её в качестве живца. — Мягко, почти шёпотом уточнил Повелитель дроу. — И ни слова не сказал мне.

— Ты сам попросил снять с неё ошейник, — напомнил Лод. — Я просто не стал тебе перечить.

— Но ты знал, что она сбежит. Туда, где никто из нас не сможет её защитить.

Колдун вскинул бровь:

— Неужели ты всерьёз рассчитывал, что она не воспользуется такой возможностью?

— Я думал, этот плен уже научил её, что разбираться с врагами в одиночку — не лучшая идея.

— Врагами? — Лод грустно улыбнулся. — Алья, это для нас люди — враги. А Навиния... мы действуем заодно, но это ещё не делает её одной из нас. Не заставляет чувствовать себя здесь своей, — он перевёл взгляд на Дэнимона. — Как и её друзей.

На этом месте эльфийский принц почему-то опустил глаза.

— Иногда было бы не лишним вспоминать, что я всё-таки твой Повелитель, — Алья предпочёл не комментировать последнее высказывание. — И это твоя обязанность — посвящать меня в твои гениальные планы. Обязанность моего подданного и слуги.

— А что бы ты делал, если б я рассказал тебе о её намерениях? Продолжал бы держать её в ошейнике, как рабыню?

Дроу промолчал.

— Алья, ничего страшного не случилось. Она выкарабкается. И, судя по тому, в каком состоянии она вернулась, расскажет нам что-то интересное. В конечном счёте мы все выиграем, то или иное... то, что потеряли бы, оставь ты её безвольной марионеткой.

— Знаешь, — произнёс Алья, — будь на моём месте кто-то другой, за подобное самоуправство ты был бы наказан. И сурово.

— Как за многие вещи, которые я делал. Знаю, — просто ответил Лод. — Поэтому я никогда не желал и никогда не пожелаю служить никому другому.

Дроу никак не прокомментировал это. Просто отвернулся и направился туда, откуда пришёл.

— Я... пойду посмотрю, как там принцесса, — неуверенно проговорила Морти, высвобождая ладонь из пальцев Лода. — Подождёшь меня здесь? Не думаю, что сейчас тебе стоит идти со мной.

— Конечно. — Колдун повернулся ко мне. — Помнишь путь от башни Повелителя до моей башни?

Я кивнула: не вдаваясь в скользкие подробности, что за сегодня проделаю этот путь уже во второй раз.

— Тогда надеюсь, что вы с Дэнимоном доберётесь благополучно, — Лод слегка поклонился. — Отдыхайте. Эльскиары подождут до завтра.

Шли молча, бок о бок. Я не вырывалась вперёд, предпочитая бросать короткие указания, куда поворачивать на сей раз.

И поэтому, скашивая глаза, прекрасно видела лицо Дэнимона — за которым явно скрывались глубокие раздумья.

— Скажи, — тихо бросил принц, когда мы уже поднимались в башню колдуна, — тебя ведь совсем не смущает, что для Лодберга все мы... просто фигурки на доске?

Я лишь плечами пожала, не сбиваясь с шага.

— Это не так.

— Да ну? Положа руку на сердце, ты можешь сказать, что он не рискнёт любым из нас? Не пожертвует мной или тобой, если цель будет того стоить?

— Скажу.

И была уверена в своём ответе. Потому что знала: даже если на одной чаше весов будет стоять выживание целого народа, а на другой — жизнь того, кто ему дорог, Лод не станет выбирать. Он просто обернёт ситуацию так, чтобы выбирать не пришлось.

Другой вопрос, что светлые определённо были ему не так уж дороги. И если любым из нас он не рискнёт, то некоторыми — вполне.

В башне меня встретил радостный Бульдог, Акке, услужливо спросивший, не желаю ли я отобедать — и книги, которые он утром не менее услужливо доставил мне из библиотеки. За которые я и уселась, отобедав; и, узнавая некоторые интересные подробности про драконьи жемчужины и способности дроу, отвлекалась от невесёлых мыслей, поселившихся где-то на грани сознания. Нывших там тоненьким, противным, каким-то комариным голоском.

О том, что Лод в очередной подтвердил: ему не нужна помощь, чтобы родить — и воплотить в жизнь — очередной хитроумный план. Ему необходимы пешки, но не боевые товарищи. И, чтобы предотвратить эту войну...

Он вполне может обойтись без меня.

Я тихо перевернула очередную страницу, скользя глазами по рунным строчкам.

Всё же я была права. Когда говорила Акке, что моя роль в этом действе уже сыграна. Ведь всё, что я могу делать теперь — ходить за Лодом хвостиком. Беспомощным зрителем. Обузой. Если бы он обратился ко мне за советом, я бы помогла; но они не нужны ему, эти советы. А нужна... поддержка? Тёплые объятия, доброе слово, восхищение в моих глазах, когда я разгадываю его планы раньше остальных?

То же, что на моём месте делала бы любая влюблённая девушка. Трогательно — до тошноты.

И это так... унижало.

Наверное, любая была бы этому рада. Отсиживаться за спиной у мужчины, восторгаясь его умом и могуществом. Никакого риска, никаких действий. Сплошная романтика.

Как жаль, что я неправильная до отчаяния.

И в тот момент, когда я поймала себя на мысли, что скучаю по дням, полным острого упоительного азарта — дням, когда мы с Лодом играли друг против друга — я заставила себя сосредоточиться на риджийских рунах.

Потому что эта мысль определённо не могла привести ни к чему хорошему.

Меня прервали, когда я читала про иллюзии дроу. С удивлением узнав, что Дети Луны, наделённые этим даром, могут создавать не только свои копии, но и копии других. Правда, куда с большим трудом: создатель обязан непрерывно держать за руки того, чьи иллюзии он создаёт, в то время как управлять иллюзиями должен как раз второй, и если собственные иллюзии можно было творить, не отвлекаясь от боевых действий, то создание чужих фактически делало беспомощными вас обоих.

Но информация определённо была интересной.

Увлёкшись, я даже дёрнулась, когда в покоившейся вокруг тишине прозвучал негромкое:

— Приветствую, Белая Ведьма.

Догадаться, кто нарушил моё уединение, было нетрудно.

— Приветствую, принц, — сказала я. Ещё прежде, чем подняла голову. — Чему обязана высокой чести видеть вас снова?

— Не думаю, что при данных обстоятельствах эта честь столь уж высока. — Глаза Фаника сузил лукавый прищур. — А знаешь, ты бы неплохо смотрелась при дворе. Эльфы сочли бы тебя вполне учтивой... для человека. Во всяком случае, твоя манера общения выгодно отличается и от речей Кристы, и от избранницы моего дяди.

— Благодарю за комплименты, коих я не сказать чтобы заслуживаю, — с подчёркнутой чопорностью откликнулась я.

На самом деле я ловила себя на мысли, что мне нравится быть куртуазной. Иногда я смутно подозревала, что очень давно под жестокими реалиями окружающего мира во мне умер рыцарь: возможно, поэтому я так не любила легенды о том, чем хотела бы быть, но уже никогда не буду. Если так, то теперь скелет этого рыцаря ворочался в своей могиле.

И нет — если во мне и умер кто-то куртуазный, это определённо был рыцарь, а не прекрасная дама.

— Форма твоего высказывания противоречит содержанию, — Фаник, усмехнувшись, погладил паппея, мирно сидевшего у него на плече. — Ладно, к делу. Я пришёл попросить тебя об услуге.

— Услуге?

— Криста научила меня этой вашей игре, похожей на скаук. Мне она показалась весьма любопытной, но никто из моих товарищей не может составить мне в ней достойную компанию, — развёл руками принц. — Быть может, ты согласишься скрасить мне ближайший час своим обществом? А то ждать пробуждения Вини... немного нервно. Хочется чем-то отвлечься.

Я задумчиво закрыла книгу, предварительно позаимствовав со стола первый попавшийся пергамент в качестве закладки. Признаться, я не особо нервничала — просто потому, что верила в целительское искусство Лода и Морти, — но сыграть с Фаником мне было бы любопытно.

К тому же...

— Соглашусь, — легко ответила я. — Но попрошу об ответной услуге.

Принц ничего не сказал. Просто взглянул выжидающе.

Покопавшись в пергаментах на столе, я нашла тот, с которым коротала свой досуг вчера.

— Видите ли, в чём дело... я тут на досуге набросала парочку магических формул. И как раз искала способ проверить, верны ли они.

Прежде, чем показывать Лоду, добавила я в уме. Понимала, что всему виной гордыня; но почему-то хотела, чтобы, когда я продемонстрировала моему отражению из зазеркалья заклинания собственного изобретения — они работали безупречно.

Ну ладно, почти собственного изобретения.

— Вот я и подумала, — продолжила я, — не можете ли вы попросить Восхта проконсультировать меня по этому поводу?

Брови Фаника медленно поползли вверх.

— Ты сочинила магические формулы?

— И очень надеюсь, что они работают.

— Не будучи магом, пробыв в Риджии пару недель — ты сочинила магические формулы?

— Довольно простенькие, к сожалению, — признала я. — Но надо же с чего-то начинать.

Фаник нахмурился. Не сказав ни слова, поманил меня пальцем — и, развернувшись, побежал вниз по лестнице.

— Видимо, это был положительный ответ, — заключила я, скатывая пергамент в трубочку. Посмотрела на Бульдога, дежурившего под креслом. — Тоже пойдёшь? Должно быть весело.

Пёс завилял хвостом, тоже демонстрируя немое 'да', так что в гостиную я спускалась под аккомпанемент его когтей, звонко цокающих по камню.

Там меня уже ждали.

— Приветствую, — кивнул Восхт. — Ты и правда придумала заклинание?

Он стоял подле одного из кресел, с любопытством глядя на меня. Рядом с Фаником, от нетерпения постукивавшим по полу мыском мягкой туфли, и, к моему удивлению — Дэнимоном, сидевшим за столом с хмурым видом.

— Да. И не одно, — коротко поклонившись старшему эльфийскому принцу, я протянула светлому колдуну пергаментный свиток. — Тут заклятия и рунные формулы. Всё, что нужно.

Пока Восхт, щурясь, вчитывался в мой мелкий корявый почерк, а Бульдог с интересом обнюхивал его ногу, я краем глаза заметила, что дверь в комнату пленных приоткрыта. Готова поручиться, что оттуда за нами подглядывает Криста. Интересно, ей оставили ошейник? На колдуне-то его уже не было...

— Эти чары... должны заставить живой объект взлететь в воздух и повиснуть вниз головой? — с удивлением резюмировал Восхт. — И висеть, пока не произнесут заклинание отмены?

— Именно. У вас ещё не изобретали такого?

— Нет... что ж, любопытно, — пробормотал тот. — А с чего подобное вдруг пришло тебе в голову?

— Долгая история.

История и впрямь была долгой. Не пересказывать же светлым сагу об одном рано осиротевшем очкарике, в своё время набившую мне оскомину тем, что её рекламировали на каждом углу.

Но, что ни говори, теперь у меня появился ещё один повод не жалеть, что эта сага хранилась на ментальной полочке в моём сознании.

— Ну и как вам? — осведомилась я. — Что скажете?

— Выглядит вполне правдоподобно, — признал колдун. — Но нужно проверить на практике. Иные ошибки можно выявить только так.

— А что бывает, если попытаться сотворить неправильно составленное заклинание?

— Чаще — ничего. Оно просто не срабатывает. Всё равно что человеку без Дара пробовать произнести рабочее заклятие. Но иногда неправильное заклинание всё же действует... только не так, как ожидалось.

— И последствия, я полагаю, могут быть самыми разными, включая катастрофические.

— Верно полагаешь, — Восхт задумчиво пожевал губу. — И на ком будем испытывать?

Кажется, на Бульдога взгляд мы опустили одновременно. Все четверо.

И мне понадобилось всего мгновение, чтобы прогнать такую уместную, такую логичную мысль.

— Не на нём, — твёрдо произнесла я.

Пёс как раз чихнул, поднял взгляд, посмотрев на меня трогательными серыми глазами — и я утвердилась в ощущении, что использовать его в качестве подопытного кролика будет подлостью с моей стороны. Всё равно что ребёнка под удар подставлять.

Ха. Даже интересно, волновало бы меня подобное пару недель назад.

— Есть ещё паппей, — несколько разочарованно предложил Восхт, покосившись на зверька, так и сидевшего на плече у Фаника: кажется, в колдуне проснулся естествоиспытательский интерес.

Как известно, наиболее опасные опыты проводятся на наименее ценных членах экипажа. И это логично. Но поступать нелогично... в какой-то мере даже весело.

А обижать маленьких и беззащитных мне претило.

— Нет. Моё заклинание, мне и отвечать, если что, — отважилась я, отступая на шаг. — Используем в качестве объекта меня. Колдуй.

— Не колдуй, — отрезал Фаник, решительно ссаживая паппея на столешницу. — Клемент, сиди тут.

Тот послушно замер, обнюхивая стол. Клемент, значит? А что, звучное имя — уж получше Бульдога...

И я поняла, зачем Фаник делает это, ещё раньше, чем эльф бросил:

— Испытаем на мне.

Ну конечно. Прекрасный принц спешит на помощь.

Как банально.

— Принц, — досадливо заметила я, — это благородный жест, но не стоит.

— Негоже нежной деве рисковать собой, когда двое мужчин сидят без дела.

Протестовать против 'нежной девы' я не стала. Просто прекрасно расслышала ироничные нотки, с которыми Фаник это выговорил.

— Я не рискую собой. Уж в чём я никогда не сомневалась, так это в своём уме. А, значит, я всё написала правильно.

— Но если ты не сомневаешься, что всё написала правильно, тогда почему препятствуешь мне?

— Потому что...

— Восхт, колдуй уже. На кого сочтёшь нужным, — устало бросил Дэнимон, и тон его высказывания чем-то напомнил мне обычные интонации Альи. — А то они сейчас ещё подерутся, кому из них жертвовать собой.

Колдун, усмехнувшись, размял пальцы. Повернулся к Фанику, вскинул руку, выводя в воздухе хорошо знакомые руны: так быстро, что я не могла отличить одну от другой, лишь знала, какие именно знаки он чертит.

'Тьма', 'воздух', 'жизнь', 'существо', 'полёт'...

— Стигох вендэ свэова тильс ях сэйннаго танна! — чётко вымолвил колдун.

Забыв о своём недовольстве, я замерла на вдохе.

Когда Фаник взмыл вверх тормашками, точно его подцепили за лодыжки невидимой верёвкой, и повис в метре над полом — я, не сдержавшись, восторженно взвизгнула, выпустив затаившееся дыхание.

Работает, работает!

— Работает!

Младший эльфийский принц воскликнул это с такой радостью, будто не моё заклятие тестировали, а его. Кажется, Фаника ничуть не смущало, что он висит, беспомощно болтая руками, со смешно задранной рубашкой, почти упавшей ему на лицо. Бульдог обеспокоенно забегал вокруг, для острастки пару раз гавкнув: явно не понимая, что происходит, но просто на всякий случай.

— И правда, — изумился Дэнимон.

— И правда, — эхом откликнулся Восхт. Щурясь, вгляделся в пергамент, который держал одной рукой, и вывел руны контрзаклинания, — нэр тильбака тилль йоуден!

Пару мгновений спустя Фаник рухнул на ковёр, заставив меня обеспокоенно кинуться вперёд — но вскочил ещё прежде, чем я успела к нему подбежать.

— Ещё одно подтверждение, что ты был прав, Восхт, — заключил эльф, отряхнув ладони друг о дружку. — Когда назвал её Белой Ведьмой.

— Да уж, да уж, — колдун взглянул на меня, и от уважительного блеска его глаз мой нос самопроизвольно чуть задрался к потолку. — Не маг, да ещё и иномирец, написал рабочие формулы...

В моей жизни было немного моментов, когда я хотела прыгать от радости, как маленькая девочка, получившая давно желанную игрушку. Наверное, последним был день, в который я завершила Дэвида — когда он, поприветствовав меня, впервые зажёг по моему приказу лампу над кроватью.

Но теперь мне хотелось именно этого.

Я колдунья. Колдунья-теоретик, но всё же. И сама создаю заклинания, о которых когда-то лишь читала: в книжках, казавшихся несбыточными сказочками.

Чёрт возьми, как же круто.

— И какие ещё заклятия она придумала? — спросил Дэнимон.

В его голосе скользнула заинтересованность, которой я не слышала до того.

— Тут ещё три. Кажется, — Восхт сосредоточенно вглядывался в пергамент, — следующее должно заставить оружие противника вылететь у него из рук.

Я подтвердила его слова лаконичным кивком.

— Дэн, я позаимствую твой меч, — безапелляционно изрёк Фаник, прежде чем направиться к покоям пленных.

— Мой меч? — кажется, наследник эльфийского престола остался не в восторге от этой идеи. — Но...

— Ты же не против, правда? — безмятежно бросил через плечо его любимый младший брат. — Вот и чудно.

Дэнимон, безнадёжно махнув рукой, замолчал.

А некоторое время спустя мы сидели за круглым столом. Все вместе, вчетвером.

И пока я объясняла Фанику, как играть шахматный дебют, Дэн и Восхт наблюдали за доской, устроившись рядом с ним.

— ...как говорил один великий шахматист в нашем мире, 'если даже одна фигура стоит плохо, то вся партия стоит плохо'*, — вещала я, подбадриваемая внимательным взглядом Фаника. — Желательно, чтобы по окончании дебюта все фигуры были готовы к бою. Не стоит ходить одной и той же фигурой, пока остальные бездействуют, не стоит тратить время на сомнительные завоевания вроде крайних пешек: в итоге рискуете подарить сопернику перевес в развитии, о чём потом сильно пожалеете. Нужно развивать все фигуры... и вначале лучше выводить коней и слонов, а потом уже ферзя и ладью.

(*прим.: слова Зигберта Тарраша, одного из крупнейших шахматистов и теоретиков шахмат в истории)

— Почему? — спросил эльф, который вторым же ходом вывел своего белого ферзя на h5. — Королева ведь... прости, Криста называла её так, да и мне удобнее... самая сильная фигура. А в скауке сильные фигуры обычно сразу бросают в бой.

— Скаук и шахматы всё-таки сильно различаются, принц, — мягко произнесла я. — В шахматах нет башен, за которые противнику ход воспрещён, да и фигуры не возвращаются к вам... нет, возвращаются иногда, но для этого придётся приложить массу усилий.

— Дойти пешкой до последнего ряда вражеских клеток? — решительно усадив Клемента, норовившего влезть на доску, себе на плечо, Фаник уверенно шагнул своим слоном на с4.

Я ещё после его хода ферзём предположила, что он, сам того не зная, попытается поставить мне детский мат*. Теперь окончательно утвердилась в этой мысли.

(*прим.: мат за четыре хода, который довольно часто встречается среди новичков)

Он правда думает, что я могу на такое попасться? Какая прелесть.

— Именно. Как вы понимаете, сделать это не слишком-то легко. — Я рассеянно коснулась кончиком указательного пальца своей пешки d7, чувствуя кожей холодный камень фигурки. — Ферзя, выведенного в начале игры, очень просто атаковать. Притом что в одиночку он ничего сделать не сможет, только вынужден будет отступать под ударами лёгких фигур. Например...

Я взяла ту же пешку — естественно, ибо правило 'тронул — ходи' успело стать для меня привычкой — и, шагнув ей на d5, жестом предложила Фанику оценить последствия.

Как хорошо, что первым его ходом было не популярное e2-e4, а e2-e3. Иначе не удалось бы осуществить самую эффективную и изящную защиту от детского мата: не только отразив угрозу, но и развив фигуры с темпом*.

(*прим.: в шахматах — ритм игры, развитие событий; в более узком значении — ход)

— Понятно, — изучив доску, констатировал принц. — Теперь моему слону придётся отойти назад, иначе ты захватишь его.

— И не только слону, — когда Фаник отступил, я двинула вперёд ещё одну пешку, на этот раз g7-g6. — А теперь, как я и говорила, я атакую вашего... вашу королеву.

— И мне приходится отступать и ей тоже... причём только сюда, потому что эти клетки защищают твои пешки, эти — твоя королева, а эти — твои слоны. — Эльф, усмехнувшись, отвёл ферзя на f3. — Хитро.

— В итоге я развиваю своего второго коня и завоёвываю центр, а ваша атака захлебнулась. Это вы ещё разглядели все мои ловушки и сумели вывести ферзя из-под удара. А ведь могли и потерять.

— Да, ловушки ты расставила прекрасно, — Фаник задумчиво обозрел поле битвы. — Вот что бывает, если королева неосмотрительно кидается в одиночку во вражеский стан.

— Прямо как в жизни, — хмуро заметил Восхт.

А я решила пока не вдаваться в частности агрессивной тактики, где быстрый вывод ферзя в дебюте был весьма уместен. Той тактики, с помощью которой я когда-то победила Лода.

В конце концов, моему юному падавану и так есть над чем подумать.

Дэнимон зевнул. Кажется, он остался несколько разочарован тем, что его брату не удалось обставить заносчивую иномирную девчонку — и я подозревала, что горделивый наследник эльфийского престола никогда не забудет мне вероломного пленения его венценосной особы.

— Фаник, — молвил принц, любовно протирая лезвие меча куском замши, — думается мне, на обучение этой игре тебе придётся потратить столько же времени, сколько ты учился скауку. Ты действительно этого хочешь?

Забавно. Испытанию моими заклятиями подверглись и его оружие, и его брат — но о состоянии первого принц почему-то пёкся куда больше.

С другой стороны, меч, в отличие от Фаника, не мог настолько красноречиво заявить о том, что чувствует себя прекрасно.

— Для хорошего игрока в скаук научиться шахматам будет не так уж и трудно, — возразила я, выдергивая ногу из-под морды Бульдога, решившего на ней поспать.

— И, как ты и сказала, надо же с чего-то начинать, — Фаник вздохнул с притворной горестностью. — Меня утешает лишь то, что ты тоже не сразу написала свои заклинания.

— Для начала целых две недели постигала то, чему меня в школе учили пять лет, — иронично поддакнул Восхт.

— Неделю. Первые дни, как вы понимаете, мне было немного не до того. Но считайте, что я в родном мире получила... фору, — я мельком улыбнулась. — В конце концов, я же не кинулась сходу сочинять заклятие, которое взломает защиту сокровищницы лепреконов.

В ответ светлый колдун поперхнулся воздухом, Фаник поднял заинтересованный взгляд, а Дэнимон вопросил с тенью какого-то суеверного ужаса:

— Неужели ты и об этом думала?

— И ещё буду думать, — безмятежно откликнулась я. — Люблю интересные задачки, а эта задачка представляется мне весьма интересной.

— Думаю, Ильхт когда-то говорил Тэйранту нечто похожее, — послышался за моей спиной негромкий голос Лода. — Прежде, чем отправился к лепреконам... в надежде сделать то же, чего хочешь ты.

Как же он любит появляться незамеченным.

Впрочем, для серого кардинала — незаменимое качество.

Когда я обернулась, колдун уже подошёл к столу. На доску он посмотрел будто без интереса, и лицо его, как обычно, выражало одну лишь непроницаемую приветливость.

Значит, на том моменте, когда я говорила про защиту сокровищницы лепреконов, он уже был рядом. И про то, что я сочинила заклятия, наверняка догадался...

— Ильхт Миркрихэйр пытался украсть что-то у лепреконов? — переспросил Восхт.

— Да. Медный кубок с гербом их Повелителя. Просто в качестве доказательства, что он сумел что-то оттуда вынести. — Лод улыбнулся изумлению в глазах светлых. — Как вы понимаете, об этой истории предпочитали не распространяться, но мне рассказывали.

— Кубок? — Дэнимон недоумённо повёл рукой, в которой так и сжимал кусок замши. — И зачем ему это понадобилось?

— Потому что ему было восемнадцать лет. Потому что он был молод, горделив и невероятно умён. И он хотел быть тем, кто сломает нерушимую защиту лепреконов. — Лод пожал плечами. — Он даже поспорил с Тэйрантом, что сделает это. На один золотой.

Я вспомнила тех мальчиков, что когда-то видела во сне. Юного Ильхта с тёплой усмешкой на губах, юного Тэйранта, улыбчивого и серьёзного. И картинка, как они заключают шутливое пари — в том самом саду Хьярты, где Тэйрант тренировал маленького Эсфора, — всплыла в воображении сама собой.

Я увидела, как они азартно жмут друг другу руки. Товарищи, озорные мальчишки... которым несколько лет спустя суждено залить Риджию кровью.

И подумала, что Морти была стократ права: когда говорила про милых мальчиков, вырастающих в мужчин, способных на страшные вещи.

— Видимо, эта попытка не увенчалась успехом, — предположил Фаник.

— Да. Проникнуть в сокровищницу труда не составило, а вот выйти оттуда с кубком... даже Ильхту это оказалось не под силу, — Лод почесал подбородок указательным пальцем. — У меня даже сохранилось заклятие, с помощью которого он пробовал нейтрализовать чары, наложенные на сокровищницу. Великолепная формула. Невероятно жаль, что нерабочая.

— И, конечно, ты пытался её усовершенствовать, — предположила я.

— Пытался. Но мне даже не требовалось проверять её, чтобы понимать — я не сделал её правильной, — Лод печально улыбнулся. — Если даже Ильхт не смог...

— Может, он был и могущественнее тебя, — запротестовала я, — но ты умнее.

— В том, что касается магии, ему не было равных. Как теории, так и практики.

— Но ты усовершенствовал его ошейник!

— Просто потому, что он не успел сделать того же. Я никогда не вывел бы подобную формулу с нуля.

— Думай, что хочешь, только меня не переубедишь, — безапелляционно высказалась я. — Однако должен быть какой-то способ обойти эту защиту.

— Чары завязаны на жизни двадцати лепреконов, обитающих во дворце, — рассеянно проговорил Восхт. По лицу светлого колдуна я видела, что его тоже заинтересовала задачка. — Если ориентироваться на основные магические принципы... чары падут, если убить их всех.

— Только вот каждый из двадцати знает не больше, чем трёх других, — Дэнимон вновь провёл замшей по стали, и без того сверкающей. — Даже если захватишь одного, он не поможет тебе вызнать имена остальных. Для верности придётся вырезать всех обитателей дворца.

Я сняла очки, которые успели заляпаться, и протёрла стёкла рукавом рубашки. В мыслях уже щёлкал один вариант за другим: потому что, как ни крути, меня не оставляла тщеславная надежда стать риджийским Данцигом*.

(*прим.: Джордж Данциг, американский математик. Однажды, будучи аспирантом университета, он опоздал на урок и принял написанные на доске уравнения за домашнее задание. Задание показалось ему сложнее обычного, но через несколько дней он смог его выполнить; после оказалось, что он решил две 'нерешаемые' проблемы в статистике, с которыми маститые учёные не могли справиться в течение многих лет)

— Если чары не сломать, то наверняка их можно обмануть.

— Надеть на лепрекона ошейник и заставить вынести предмет из сокровищницы? — Фаник покачал головой, и я хмыкнула — ибо принц озвучил вариант, который и мне когда-то пришёл в голову первым. — Не выйдет. Если лепрекон будет понимать, что вытаскивает предмет незаконно...

— ...защита сокровищницы не выпустит его. Да, уже наслышана, — я придирчиво просмотрела стёкла на свет. — А как насчёт захватить лепрекона в плен и изменить ему память так, чтобы он думал, что имеет полное право выносить предмет?

— Уже пробовали, — отозвался Лод. — Чары, как ты могла понять, всегда считывают сознание того, кто пытается выйти из сокровищницы. Изменение памяти оставляет слишком серьёзные следы, и объект с подобными следами вызывает у чар подозрение. В итоге они не выпускают этого подозрительного лепрекона наружу, причём вне зависимости от того, есть у него в руках предмет или нет. И, насколько я знаю, даже в этих случаях лепреконы не ослабляли защиту, дабы позволить своему товарищу выйти, так что... конец был печален.

А эти лепреконы весёлые ребята, однако.

— Хм, — я в задумчивости прикусила дужку очков. — Раз всё завязано на сознании, то превращение в лепрекона тоже ничего не даст.

— Нет. И обмануть чары пытались многие, да только не вышло ни у кого.

Я вернула очки на нос. Попыталась ухватить идею, мелькнувшую где-то на краю сознания, идею, которая — я чувствовала — была напрямую связана с решением, скользнувшую смутной тенью...

— Впрочем, не буду дальше вам мешать, — Лод отступил на шаг, и удивление сбило меня с нужной мысли.

— И даже не останетесь понаблюдать за игрой? — осведомился Фаник, озвучив и мой вопрос: со странной насмешкой в голосе. — Вы же, если не ошибаюсь, любите это дело, да и мастер в нём.

— С удовольствием составил бы вам компанию, но, боюсь, меня ждут дела. — Колдун поклонился. — Приятного времяпрепровождения.

Мы молча проследили, как он уходит.

— Похоже, коротать время в нашем обществе не доставляет ему особого удовольствия, — бесстрастно заметил Дэн потом.

— Думаю, причина вовсе не в пренебрежении, — откликнулся Фаник.

— А в чём ещё, по-твоему, она может быть?

— Я могу глубочайшим образом заблуждаться, но что-то подсказывает мне, — в коричных глазах принца плеснулась хитреца, — ему просто не слишком нравится наблюдать, как Сноуи играет с кем-то ещё.

Я в ответ фыркнула, скрывая смущение.

Лод и ревность? Нет, это понятия несовместные.

Хотя бы потому, что он имеет не больше прав ревновать меня, чем я — его.

— Может, ему и правда претит проводить с нами больше времени, чем того требует необходимость, — сказал Восхт с сомнением. — Мы ведь совсем недавно были его врагами.

— Если Лод сказал, что у него дела — значит, у него дела. И только, — твёрдо произнесла я. — Мы пытаемся предотвратить войну, как-никак.

— Война, враги... — когда Фаник взялся за одну из своих пешек, в голосе его послышалась горечь. — Мы все искалечены этой проклятой войной. Последнее сражение было триста лет назад, но она идёт до сих пор, а мы все — её жертвы. И пока мы не заключим мир, она будет порождать новые.

Во взгляде Дэнимона, обращённом на брата, мне почудилось сострадание.

— Ты всегда принимал это слишком близко к сердцу, — сказал старший принц. — Я до сих пор не понимаю, что при таком отношении тянуло тебя читать все эти летописи.

— Это просто... всегда ужасало и завораживало меня чем-то, — Фаник посмотрел на фигурку, которую всё ещё сжимал в пальцах. — Я книжное дитя, воспитанное вдали от боли, крови и ужаса, но...

— Но тебе почему-то отчаянно хотелось понять, что чувствуют те, кто познал это.

— Я всегда стремился получить представление обо всех сторонах жизни. О тех, которых лишён, тоже. И когда я читал, я понимал только одно: воюют владыки, а страдают невинные. Они подставляют свой народ под удар, но им всё равно. Если владыка оступается, бьют не по нему, ведь его чаще всего не достать. Бьют по уязвимому, по беззащитному. По его подданным... или его близким, — эльфийский принц стиснул в кулаке белую пешку. — Почему я должен был умирать? Почему должна была умереть маленькая принцесса дроу, почему должны были умирать все, кто умерли? Почему? Зачем вообще воевать? Почему нельзя жить мирно?

— Детские вопросы, — Дэнимон покачал головой. — Некоторые вещи в этом мире существовали и будут существовать всегда, и война — одна из них.

— Но в чём причина?

— Жажда власти. Жажда завоеваний. Жажда превосходства. Тебе ли не знать.

— Эта жажда утоляется слишком дорогой ценой. Потому что в конечном счёте проигрывают обе стороны.

— Тем, кто затевает войны, нет дела до цены. Фаник, такова природа живущих, смирись с этим.

— Только зверей можно оправдывать их природой. Разве не для этого боги дали нам разум — чтобы мы могли подняться над своими инстинктами? Чтобы мы могли созидать, но удерживались от разрушений?

Дэнимон не ответил. Наверное, у него просто не было ответа: как и у меня. Потому что, хоть я не верила в то, что разум нам дали свыше — я безусловно верила в то, что разум обязан торжествовать над всем остальным.

Над жаждой чего-либо — тоже.

— Так и слышу интонации тэльи Эсфориэля, — Восхт едва заметно улыбнулся. — Или тэльи Фрайндина.

— Мне повезло с родственниками... впрочем, мы отвлеклись. Прошу прощения, Сноуи. — Эльф наконец вернул пешку на доску. — Твой ход.

Грустная задумчивость над его словами не оставляла меня, даже когда я уже поднималась в лабораторию в компании Бульдога: доиграв партию, я откланялась, хотя Фаник явно не отказался бы от продолжения.

Впрочем, неожиданности в виде чужого пения удалось вывести меня из задумчивости довольно быстро.

Пение доносилось из-за двери в библиотеку, едва слышными отзвуками. Заинтригованная, я бросила на стол пергамент с моими заклятиями; тихонько приоткрыла дверь, не пуская внутрь Бульдога, норовившего просочиться следом. Приблизилась к запертой спальне колдуна — и отзвуки обратились певучими словами, щемящей мелодией и приятным, чистым мужским голосом.

А ещё дополнились переборами лютни.

— ...и я не ведал верности выше той единственной, что есть у меня, — пел Лод, и на риджийском это звучало как 'ех месси́ экки мэ́йри триггх о́ реннтэ э́йнс', — и скользил, словно по крышам...

Вдруг замолчал. Я отступила на шаг, испугавшись невесть чего, подумав, что он каким-то образом ощутил моё присутствие — но потом услышала, как он мурлычет последний обрывок того же мотива, только без слов. А потом ещё раз, с почти неуловимыми изменениями... не в голосе, в гармониях лютни.

Лод не пел песню. Он её сочинял. И я вдруг почувствовала себя так, словно подглядела за чем-то интимным: не менее интимным, чем то, что когда-то происходило в этой же спальне между Лодом и Морти.

Поэтому развернулась и вышла. Пусть даже голос обездвиживал, маня оставаться на месте. Нет, в нём не было тех волшебных звенящих нот, что я слышала у Альи — магии, видимо, свойственной песням светлых и тёмных эльфов. Но в нём была глубина, страсть и печаль, и лёгкая хрипотца, завораживавшая меня не хуже эльфийских песен... и, несмотря на это, я тщательно прикрыла дверь.

Чтобы сесть за стол, заваленный пергаментами, и вернуться к книге, отложенной с приходом Фаника.

Я не буду подслушивать. Если когда-нибудь он захочет мне спеть, сам — вот тогда я наслажусь его песней. Открыто, не таясь. А если нет...

Что ж, не я была той, кому он должен петь.

Старинный талмуд раскрылся на странице, заложенной пергаментом. Я машинально посмотрела на импровизированную закладку: только сейчас осознав, что использовала в качестве оной какую-то из бумаг Лода. Увидела — к своему огромному удивлению — русские буквы, выведенные его крупным почерком. Слова и строчки, множество раз перечёркнутые, прежде чем их наконец записали начисто.

И замерла, когда поняла, во что именно они складываются.

Я избранник обмана

И света в ночи

Не прочнее, чем пламя

Вчерашней свечи

И не ведая верности выше

Одной,

Я скользил, как по крышам,

Ведомый судьбой

Не ведая верности выше одной...

Я вспомнила его песню. Затем — блеск, который окрасил глаза Лода зачарованной зеленью, когда я читала ему стихи.

Потом странный вопрос, обращённый ко мне, когда я проснулась.

Что было первым в том, что он сотворил ночью? Песня или стих, слова или мелодия, риджийский или русский? Впрочем, перестановка мест слагаемых не меняет итога...

Я перевернула пергамент другой стороной. Ощущая незавершённость того, что прочла, чувствуя, что это не конец.

И, естественно, не ошиблась.

Но надежда, так нежно

Мечтами маня,

Не подарит нирваны

Лишь память огня

И в тумане мерцания

Призрачных звёзд

Обещания ранят,

Что это всерьёз...*

(*прим.: стихи Марка Шейдона)

Я повторила последние строчки. Даже не шёпотом, одними губами. Отложила пергамент, который — я знала — навсегда останется в моей памяти.

Глядя на жёлтые страницы книги с риджийскими рунами, ещё раз прочитала то, что увидела: про себя. Попыталась убедить себя в том, что это может быть не тем, о чём я думаю.

Не получилось.

И просто сидела, считая степени восьмёрки, пытаясь как-то справиться со странным, фантастически тёплым чувством, захлестнувшим меня с головой.

Значит, мы оба припасли друг для друга сюрпризы. В письменном виде. И, похоже, оба не любим раскрывать карты до того момента, пока не будем уверены в результате. Впрочем... мог Лод в таком случае оставить этот пергамент там, где я способна его найти?

Хотя нет. Мог.

Точно так же, как я смогла — без всякого умысла — оставить свои заклятия на его столе.

Когда я осознала, что для Лода мои экзерсисы в магии наверняка не станут неожиданностью, я осознала и то, что в лаборатории царит тишина; а миг спустя дверь в библиотеку распахнулась.

— Ты здесь? — спросил колдун с лёгким удивлением. — Уже закончили?

— Сыграли одну партию, — я понадеялась, что мой голос звучит достаточно непринуждённо. — Теперь пусть усваивает информацию.

Лод только кивнул:

— Значит, ты не против перекуса?

— Нет. Только... — помедлив, я всё же потянулась за тем пергаментом, который уже демонстрировала Восхту, — я хотела кое-что тебе показать.

Передав Лоду заклятия собственного сочинения, опустила глаза в ожидании вердикта.

Даже интересно, как же он...

— А, так ты всё-таки решилась осчастливить меня своими творениями, — иронично заметил колдун. — Для этого совсем необязательно было обращаться к Восхту, знаешь ли.

Ну да. Как и ожидалось.

— Мне... просто хотелось, чтобы они работали, когда я покажу их тебе, — я вскинула голову. — Либо хорошо, либо никак. Я привыкла подходить ко всему с таким принципом.

Он вздохнул, мягко и легко, словно шелест солнечного осеннего ветра.

— Тебе нет нужды пытаться меня удивить. Пытаться всегда показывать всё, на что ты способна, пытаться быть лучшей. Я и без того уверен в этом. — Взгляд Лода рассеянно скользил по моим формулам. — Чудесные заклинания. Очень забавные. Я представлял, как они действуют, но когда увидел, как Восхт их испытывает...

— Так ты видел?

— Как будто ты способна забыть — я всегда могу увидеть, что ты делаешь. — Он поднял ладонь, и управляющее кольцо блеснуло на его пальце золотисто-серебряным бликом. — Конечно, я видел не всё. Но достаточно.

Я растерянно смотрела на него. Не зная, что сказать, потому что всё это загоняло меня в тупик: и его песня, и его слова, и те эмоции, которыми они откликались во мне.

Сказочные, нереальные вещи.

— Ты ведь не сама придумала эти заклинания, верно? — спросил он, опустив пергамент. — Вывела их на основе чего-то, что читала в своём мире, каких-то сказок. В вашем мире, насколько я знаю, любят фантазировать о магии.

— С чего ты взял?

— Действие заклятий. Не думаю, что тебе бы самой пришло в голову вывести формулы, которые действуют именно так. Не твой стиль.

— Проницателен, как всегда, — буркнула я.

— И что же это были за сказки?

Пару мгновений я сомневалась.

Потом хмыкнула — почему бы и нет? — и сказала:

— Сначала попроси Акке принести еду. Это долгая история.

К тому времени, как я завершила свой рассказ, мы выпили уже по две чашки чая, закусывая хрустящим ореховым печеньем. Лод слушал преимущественно молча, даже не кивая. Лишь смотрел с интересом, подперев голову рукой.

— Этот тёмный волшебник действовал абсолютно неправильно, — вынес вердикт колдун. — Пытаться противостоять пророчествам таким прямолинейным способом — гиблое дело, уже доказано.

— Но он ведь должен был как-то же бороться с врагом, — справедливо заметила я. — Ты бы тоже не стал смиренно ждать исполнения пророчества, которое предвещает твою гибель.

— Он в итоге лишь сам закалил меч, которому суждено было его убить. Дал врагу силу и повод для мести. Я бы на его месте взял этого Избранного и вырастил, как собственного сына... или хотя бы своим преданным сторонником в преданной мне семье. Приблизил бы его к себе, заставил обожать меня и поклоняться мне. Тогда у мальчишки отпали бы все причины меня убивать.

— О, с этим волшебником такое никак не сработало бы. Ты уже мог понять.

— Тогда я хотя бы не стал настраивать своих сторонников против себя необоснованной жестокостью и карами за малейшую провинность. И упираться в непременном желании убить врага самостоятельно, сразившись с ним один на один.

— Думаю, ты удивишься, но в наших книжках это в некотором роде традиции. Там многие могущественные тёмные волшебники... или просто злодеи — поступают так.

— Так глупо?

— Если б они были так же умны, как ты, их бы никогда и никто не победил. А добро должно побеждать, — я помолчала, прежде чем добавить, — по крайней мере, в книжках.

Лод только усмехнулся понимающе, прежде чем опустить руку и почесать за ухом Бульдога, посапывающего у ножки табурета.

— Какой у нас план? — спросила я. — Ждём пробуждения Навинии?

— До утра. Потом идём к Фрайндину... вне зависимости от того, проснётся она или нет.

— Чтобы он помог нам проникнуть в эльфийский дворец, и мы могли побеседовать с леттэ Авэндилль?

— Да.

Я кивнула. Сама думала о том же.

Но, конечно же, он и здесь прекрасно обошёлся без моих советов.

— Традиции, говоришь? — рассеянно повторил Лод. — Значит, у вас есть ещё книжки наподобие этой?

Забавно. Кому-то не хватило одной сказки на ночь; а ведь завтра нам предстоит дело, которое решит всё.

С другой стороны, отдохнуть перед этим делом действительно не помешает. И, как я уже могла убедиться — никакие отвлекающие обстоятельства не помешают Лоду и составить, и блестяще осуществить очередной план.

А, значит, мы имеем право на ещё один вечер неправильной романтики.

— Да. Есть, — и устроилась в кресле поудобнее. — Но в таком случае нам понадобится ещё печенье и чай... нет, пожалуй, ещё много печенья и чая.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. КАПКАН

(*прим.: капкан — шахматная ловушка, приводящая 'попавшуюся' сторону к неизбежной потере фигуры)

В спальне Повелителя дроу царила полутьма, и насыщенные фиолетовые тона, в которых оформили комнату, делали её ещё темнее. Алья сидел в кресле, рядом с кроватью, где под полупрозрачным балдахином спала принцесса людей. На коленях дроу лежала книга, поверх неё — лист пергамента, который Алья перемещал с одной страницы на другую: в зависимости от того, какую сейчас читал.

Он скользил глазами по строкам, неторопливо и цепко. Время от времени тянулся к стальному перу, лежавшему на прикроватной тумбочке, рядом с чернильницей — чтобы сделать пометки в своём пергаменте. Отрывистые записи, зарисовки каких-то схем.

Но когда Навиния едва слышно что-то пробормотала, мигом бросил перо и, подавшись вперёд, отдёрнул занавесь невесомой ткани, отливающей фиалками.

Девушка лежала, открыв глаза, растерянно оглядываясь вокруг. Явно не совсем понимая, где она и как тут очутилась.

Но, увидев Алью — сощурилась.

— Что вы здесь делаете?

Она едва шевелила губами, и голос её звучал чуть громче шёпота... и, несмотря на это, даже в таком состоянии в её словах прозвучало презрение.

— Вас отравили, мы вытащили вас под горы и излечили. Теперь я за вами присматриваю, — Алья отвечал принцессе терпеливо и ласково, словно ребёнку. — Как вы...

— Вы? Присматриваете? — она издала хриплый издевательский смешок. — Должно быть, вы и тут не замедлили воспользоваться моей беспомощностью.

— А вам, должно быть, этого бы хотелось, — не преминул заметить дроу.

— Всё, чего мне бы хотелось, так это никогда более в жизни вас не видеть.

— Отчего же?

— Ещё спрашиваете? — с губ Навинии сорвался свистящий выдох. — Вы унизили меня. Растоптали мои чувства. Плюнули мне в душу.

Алья качнул головой. В этом его движении, как и в едва заметной улыбке, сквозила лёгкая ирония.

— Ах, принцесса, — произнёс Повелитель дроу. — И почему мне кажется, что вы молите меня сделать это ещё раз?

Навиния промолчала. Потому что это была всего лишь игра, правила которой они оба хорошо знали. И принимали.

Потому что без боя она не сдастся, но после боя — почему бы и нет?

— Я никогда больше не причиню вам боль. Ни вам, ни другим... таким же, как вы, — сказал Алья вдруг, глядя на изголовье кровати. Тихо, задумчиво, бесстрастно. — Я почти поплатился за то, что делал. И расплата моя была бы страшной.

Вот тут в зелени глаз Навинии плеснулось изумление; однако Повелителю дроу не было до этого никакого дела. Он исповедовался не столько ей, сколько себе.

— Я никогда не понимал, что мои гвардейцы... для них я — не просто правитель, не просто тот, кого они должны защищать. Их оторвали от дома слишком рано, и я должен был заменить им отца и братьев. Так бывало с гвардией Повелителя обычно. — Дроу прикрыл глаза. — Для этих мальчиков я был старшим, объектом восхищения, примером для подражания. А я так долго не мог этого понять, потому что сам был мальчишкой... и подал им пример, который оказался ужасен. И мало того, что потерял себя — чуть не потерял одного из тех, ради кого сам отдал бы жизнь.

Когда он вновь посмотрел на принцессу, его взгляд уже утратил странную, непривычную, какую-то растерянную мягкость.

— Я предпочёл бы заполучить вас в честном поединке. Раз и навсегда. Чтобы вы могли верить мне. А теперь... между нами пропасть, и до любви нам обоим ещё тысяча шагов, и первые из них явно вышли не самыми удачными, — он сидел, наклонившись к Навинии, взирая на неё спокойно и устало. — Но мне жаль, что всё получилось так. Пусть даже в нашей ситуации всё не могло сложиться иначе.

Навиния не стала возражать. Она вообще не стала отвечать: снова.

И невозможно было понять, согласна она с его словами или нет, а если согласна — с чем именно.

— Теперь, быть может, расскажете, что за опасность подстерегла вас во дворце? — помолчав, спросил Алья.

Глаза принцессы вдруг потускнели. Ресницы её опустились, бледные губы дрогнули.

— Вирт Форредар. Мой... мой Первый Советник, — шёпот Навинии был сухим и безжизненным, словно шелест мраморной крошки, сыплющейся тонкой струйкой. — Я пришла поговорить с ним, а он... он...

— Отравил вас?

Навиния лежала неподвижно и молча, и это заставило Алью измениться в лице.

— Что? — жёстко спросил Повелитель дроу. — Что он сделал?

Какое-то время в комнате царила тишина. Абсолютная, давящая на уши тонким противным звоном.

Хриплый голос принцессы прозвучал в ней почти громогласно.

— Он убил моих родителей. — Смуглые пальцы Навинии судорожно стиснули мягкую ткань пухового одеяла. — А я убила его.

* * *

В другой комнате другой башни тоже царила полутьма. Хотя, пожалуй, больше, чем полу: мрак рассеивало сияние одной-единственной свечи, горевшей на столе. Её пляшущие отблески играли тенями на лице Лода — который сидел, соединив пальцы обеих рук в каком-то молитвенном жесте.

Он смотрел туда, где спала Снежка, привычно свернувшаяся калачиком под одеялом. Задумчиво, пристально, неотрывно.

— Ты не можешь вечно избегать Морти.

Негромкий, чуть выше шёпота голос Акке раздался ещё прежде, чем иллюранди соткался из теней за спинкой кресла колдуна; и Лод, оглянувшись на него, в ответ лишь изогнул бровь.

— Девочка спит, — Акке правильно истолковал его молчание. — Я почувствую, если она проснётся. Ты же знаешь.

— Вот как, — колдун вновь отвернул голову. Его слова тоже были лишь немногим громче выдоха. — Пусть ей приснится что-то хорошее.

— Не уходи от ответа. Когда ты в последний раз исполнял прямые обязанности хальдса?

— Кто знает.

— Я знаю. Когда Сноуи решила под покровом ночи прогуляться в твою библиотеку.

— А потом мы похитили Дэнимона, и когда ты пытаешься предотвратить войну, все мысли немного о другом. Тут не до постели, знаешь ли.

— Оставь свои вечные уловки. Это ты можешь рассказывать принцессе, но не мне. — Акке без улыбки смотрел на русую макушку колдуна. — Я понимаю, ты считаешь это неправильным: удовлетворять свой голод с одной, когда никак не можешь выкинуть из головы другую. Но так не может продолжаться всегда.

— Ты мне это говоришь? — Лод разомкнул пальцы резким, исполненным горечи жестом. — Наверное, надо перестать её мучить. Солгать, что не люблю, и отослать подальше от себя. Заставить возненавидеть меня. Освободить.

— И это её уничтожит.

— Да. Если я сделаю окончательный выбор, и выбор этот будет не в её пользу — это её уничтожит. Потому что за то недолгое время, что она прожила, люди и без того слишком часто выбирали не её.

— И поэтому ты никогда этого не сделаешь.

Вместо ответа колдун рассеянно переложил с места на места какие-то бумаги, лежавшие на столе.

— Так забавно вспоминать, что прячется под её ледяной коркой. Представлять, о каких желаниях она пока не задумывалась, — уголок губ Акке изогнулся в намёке на усмешку. — А она ведь такая прилежная ученица, так жадно тянется ко всему новому, так хочет открывать для себя ещё и ещё...

— Акке.

— И как многому ты мог бы её научить...

— Акке.

Иллюранди смолк, но призрак усмешки так и не покинул его лица.

— Жаль, что мы не выбираем, кого любить, — произнёс Лод какое-то время спустя, мягко и отстранённо. — Чужой возлюбленный. Тень за чьим-то троном. Тот, кто без раздумий лжёт, убивает и причиняет боль. И за что ей всё это? Разве она не заслужила прекрасного светлого принца, который бы сам добивался её любви?

— Она — и светлый принц? — Акке сощурил глаза, едва заметно светившиеся во мраке. — Ты действительно хотел бы ей повторения своей истории?

— Она лучше меня. И она не наследник Ильхта, а Фаник — не Морти. Он бы понял. Наверное.

Акке не выразил своё сомнение ничем, кроме вежливого молчания.

— Ты говоришь 'моя история', — проговорил Лод, — но я счастливец. Трудно будет найти мужчину, который не мечтал бы оказаться на моём месте.

— Твоя верность делает тебе честь, но я-то вижу, что ты устал. Терзаться ревностью, мучиться, что не соответствуешь её ожиданиям. И поэтому... признайся наконец самому себе, — опершись на спинку кресла, Акке подался вперёд: склонившись над колдуном, который смотрел прямо перед собой. — Да, когда-то ты любил Морти. Всем сердцем. Но сейчас... если б ты действительно любил её, как раньше, ты бы никогда не посмотрел на другую.

Лод не отрывал светлого взгляда от пламени, сияющего на фитиле светлячком.

— Набраться смелости и признать, что я не сдержал и не могу сдержать свою клятву... что не могу отвечать за свои слова, что был глупцом, когда думал — мне под силу выдержать то, на что я себя обрёк. А потом свернуть с пути, который когда-то так опрометчиво выбрал и который с самого начала не мог никуда привести, — в том, как колдун склонил голову, читалась обречённость. — Да, я думал об этом. Не раз думал.

— Только что вы будете делать дальше? Даже если Морти не возненавидит вас обоих, это сделает Алья. И тогда в мишень обратишься не только ты, но и девочка.

— Не знаю. Может, боги позволят нам разрешить всю эту историю благополучно. Воцарится мир, и я подам в отставку. Поселимся в каком-нибудь человеческом городке. Будем просто жить.

— И ты сможешь 'просто жить'? Не смеши меня. Вы для этого не созданы: ни ты, ни она. Для вас обоих любовь, простое человеческое счастье — приятное дополнение, но никак не главное. Вы созданы для чего-то большего, вы оба. А даже если светлые позволят вам просто жить, они никогда не допустят вас к тому, к чему вы стремитесь.

Вместе с выдохом у Лода вырвался смешок:

— Что за ситуация.

— Я даже не знаю, есть ли из неё хоть один безболезненный выход.

— Любой выход будет болезненным, — колдун протянул руку к свече, будто хотел коснуться пламени пальцами. — Есть один, конечно, и вероятность подобного исхода... — он осёкся. — Но это было бы низостью с моей стороны, рассчитывать на него.

Он провёл расправленной ладонью над каплей огненного золота, у фитиля отливающей прозрачной синевой. Потом сжал пальцы в кулак, согнув их по очереди: быстрым, изящным, выверенным движением музыканта.

— А самое печальное, — произнёс Лод потом, и отражённый огонь плясал искрами на дне его зрачков, — я понимаю, что где-то в глубине души... всё-таки рассчитываю.

Акке улыбнулся.

— Знаешь, если бы не твоё искреннее стремление быть хорошим человеком — ты бы утопил Риджию в крови куда успешнее, чем твой прадед. Но куда там... если тебе даже то, о чём ты думаешь, кажется нечестной игрой.

— А ты знаешь, о чём я думаю?

— Естественно, знаю. Я знаю тебя с того момента, как ты издал первый крик, так что немудрено, — справедливо заметил иллюранди. — И знаю ещё одно: с этой девочкой ты можешь быть счастлив. По-настоящему счастлив. И сделать счастливой её. С принцессой — нет. В вашей любви с самого начала было слишком много 'но'.

— А ты так радеешь о моём счастье, что, видимо, пытаешься подтолкнуть события в нужном направлении.

— В меру моих скромных сил.

Колдун посмотрел на спящую девушку. В который раз вернулся в то утро у чёрного пруда, что разделило всё на 'до' и 'после'. Вспомнил, как вытаскивал её из воды, пока мантия тянула ко дну — он кинулся в пруд, в кои-то веки не успев подумать даже о том, чтобы раздеться — как сосредоточенно, в размеренном ритме давил ей на грудную клетку, как вдыхал в её губы воздух, твердя про себя 'живи, дыши, ну же'...

А потом она открыла глаза: широко расставленные, от изумления расширившиеся на поллица. Глубокая, насыщенная вечерняя синева — под тёмной чёлкой, липнущей ко лбу — и тоненькая, почти чёрная кромка по краям радужки. Две сапфировые звезды, тонущие во мраке зимнего неба.

Забавно. Когда-то он думал, что, кроме этих глаз, в ней нет ничего особо привлекательного. Даже её лицо: большеротое, с пухлыми щёчками и широким носом, плоским, смешно похожим на кнопку... он никогда не считал его некрасивым, но поначалу оно казалось странным, неправильным. Особенно в сравнении с ликами дроу, которые он привык видеть.

Кто бы мог подумать, что всё так сильно изменится. Что простой интерес уступит место этому чувству, щемящему и бесконечно нежному: будто высоко в горах ты вдруг видишь цветок, пробившийся к солнцу среди льда и снега — маленькое, одинокое, беззащитное чудо. Этому... и пламени, всё чаще бежавшему по венам, лишавшему мысли ясности.

Которому он не мог, не имел ни малейшего права поддаваться.

Быть хальдсом принцессы — столь же великая честь, сколь и повинность. Он знал об этом, и считал это незаслуженным счастьем: отдать ей своё сердце без права забрать обратно. Одна лишь радость — и никаких сожалений, никогда и ни о чём.

Никогда. До недавних пор.

Хорошо устроился, приятель, подумал он с иронией, хмелем горчившей душу. Две девушки, такие разные, такие непохожие; но обе — любящие, и обе — при тебе. А при желании ты мог бы перейти черту с одной, не отказываясь от другой. С твоим-то талантом к манипуляциям это не стоило бы большого труда. Многие не стали бы думать дважды, прежде чем выбрать этот вариант.

Если б только у тебя не вызывала отвращение одна мысль об этом.

Что ж, играй роль, наследник рода Миркрихэйр. Ты придумал себе новую маску — так носи её с блеском, с честью, с удовольствием. Ведь ты в этом мастер: придворный колдун, великий лицедей, владыка масок, игр и кукол. Прячься под маской, пока не закончится война... а дальше — надейся, что твой друг тоже поймёт это. Что мы не выбираем, кого любить.

Потому что твоя принцесса отличается от многих, носивших королевский венец до неё. И если ты захочешь уйти, она отпустит тебя.

Весь вопрос в том, сможет ли твой Повелитель простить, что ты причинил ей боль. А если простит, то когда. Кому, как не тебе, знать, что чувства с трудом поддаются доводам разума — а Алье всегда нелегко давалось понимать и прощать, и гнев порой заводит его слишком далеко. Даже на твоей памяти любящие братья брошенных девушек затевали поединки на смерть, бросая обидчикам сестёр вызов по любому, самому пустячному поводу; а если этот брат — Повелитель... повода обвинить тебя в злоупотреблении твоим положением, чтобы воздать справедливую кару, долго искать не потребуется.

И всего один вариант, который позволит не отказываться ни от дружбы, ни от положения. Потому что простого желания Морти освободить тебя — недостаточно: Алье не составит труда сопоставить факты, и всё выйдет только хуже. А ты не смеешь просить её сделать то, о чём думаешь сам.

Но если и она это поймёт...

Лод презрительно одёрнул рукава рубашки.

Да, иногда он презирал свою расчётливость. То, что разум просчитывает варианты даже тогда, когда сердце — на части, что оценивает выгоды даже в том, от чего душа — в осколки.

Однако остался бы у тёмных хоть один шанс, если б он не был таким?..

— Господин Лодберг.

Колдун и его слуга обернулись вместе.

На другого иллюранди, шагнувшего к ним из тёмного угла.

— Да, Йон? — спросил Лод, не повышая голоса.

— Повелитель зовёт вас, — тихо произнёс слуга Альи. — Срочно.

Лод вскинул голову, словно гончая, вдруг почуявшая дичь.

— Навиния очнулась.

Он не спрашивал — утверждал; и Йон кивнул, подтвердив то, что колдун понял и сам.

— Да, принцесса очнулась, — молвил иллюранди. — И у неё есть, что вам рассказать.

* * *

Мы играли, устроившись на привычных местах. Я сидела с ноутбуком на кресле, Сашка — за столом, оккупировав мой стационарник. Когда он приходил ко мне, я всегда уступала ему комп: Сашка в этом плане капризный. Если я чувствовала себя за ноутом вполне комфортно, то он наотрез отказывался иметь с ним дело.

— Наверху у ребят проблемы, — заметил Сашка, когда на другом конце карты враги окружили наших товарищей по команде. — Может, прилететь к ним?

— Расслабься, — равнодушно откликнулась я. — Ты — керри*, твоя задача — фармить*. Пускай сами разбираются.

— Их сейчас убьют.

— Ничего, реснутся*. Ты пока слишком тонкий, всё равно ничего не сделаешь, только умрёшь вместе с ними. А если будешь лезть в драки и отдаваться, мы проиграем. Сам знаешь — лучше отдать врагам пару схваток в начале, зато вытащить игру в конце.

(*прим.: игровые термины. "Керри" от англ. carry — нести, тащить: герои, которые 'принесут' команде победу, но их потенциал зависит от предметов, купленных в процессе игры. "Фармить" от англ. farm — фермерство: в данном случае — многократное нападение на тех или иных существ с целью собрать определенное количество ресурсов. "Реснутся" от англ. resurrect — воскрешение)

Сашка неодобрительно вздохнул, но промолчал. Вечно порывается всем помочь, сердобольный мой...

Нет, в следующий раз за керри буду играть я. Их положение обязывает быть эгоистичными — а уж это у меня неплохо получается.

— Снежик, идите кушать, — крикнула мама из-за закрытой двери.

— Чуть-чуть позже! — крикнула я в ответ, сосредоточенно кликая мышкой. — Не клади нам пока!

— Опять играетесь?

— Да!

— Ладно, приходите, как закончите, — смиренно согласились в коридоре.

Всё-таки чудо у меня, а не мама. Не думаю, что многие родители...

Ощущение неправильности происходящего пришло внезапно.

Я же должна быть совсем в другом месте. Совсем с другими людьми. Должна быть частью чего-то важного, чего-то большего...

— Напоминание, — провозгласил из колонок Дэвид. — Время принимать...

— Напомнить через полчаса, — рассеянно велела я.

— Напоминание отложено, — после секундной паузы отрапортовало моё верное детище.

И тут я сообразила, с чем связано это странное ощущение неправильности.

— Риджия...

— Что? — переспросил Сашка, не отрывая взгляд от монитора.

Точно. Я же должна быть не здесь. В другом мире — таком чужом, таком недружелюбном. И Дэвид должен остаться где-то далеко, и Сашка должен меня забыть, и мама должна быть мертва. А, значит, я снова сплю... или нет? Может, Риджия и была сном, безумным сном — всего-навсего? И то, что случилось до неё, и смерть мамы тоже... ведь то, что я вижу сейчас, куда более реально. Привычно.

Похоже на то, во что хочется верить.

Да. Наверное, я просто перечитала паршивых книжек про попаданок. Вот и пригрезились дроу, эльфы, светлые, тёмные и прочая ерунда...

И Лод.

Когда я с ужасом осознала, что, если всё остальное было сном, то и он тоже — я открыла глаза. Затрудняясь сказать, что заставило меня это сделать: знакомый голос, произнесший моё имя, или тот самый ужас.

Заставивший всех моих дорогих призраков кануть обратно в небытие.

— Прости, что разбудил, — сказал колдун, склонившийся надо мной. — Но Навиния очнулась, и я подумал, что тебе лучше услышать наш разговор.

Я моргнула. Протёрла глаза костяшками указательных пальцев.

Утвердилась в мысли, что это — реальность: это, а не то, что я видела минуту назад.

— Да... хорошо, спасибо.

Сев в постели, я надела очки. Ногам было непривычно тепло, точно кто-то положил под одеяло грелку. Правда, миг спустя 'грелка' шевельнулась; мигом сообразив, кто играет её роль, я рывком вскочила.

— Всё ещё боишься Бульдога? — улыбнулся Лод.

Его лицо пряталось в тенях, танцующих вокруг единственной в комнате свечи.

— Немного...

Но думала совершенно о другом.

Какая ирония. Я, не задумываясь, готова отказаться от всего хорошего, что у меня было в жизни, ради мужчины, который даже не принадлежит мне. И, скорее всего, никогда не будет принадлежать.

Для всех лучше, если не будет.

— Ладно, сейчас вернусь, — невесёлые мысли неохотно отступили перед осознанием того, что нам вновь предстоят великие дела. — Я быстро.

Ушла в ванную, наспех провела все необходимые ритуалы — и, вернувшись, последовала за Лодом прочь из лаборатории.

Знакомый путь до башни Повелителя проделали быстро. В этот раз мы миновали проходную лиловую комнату, чтобы по узкой винтовой лесенке подняться выше: туда, куда Алья на моих глазах унёс Навинию. Оказались в другой круглой комнате, расходившейся тремя дверями.

В одну из них и вошёл Лод — без стука.

В покоях Альи было почти темно, так что Навинию я заметила не сразу. Принцесса полулежала на огромной кровати, укрывшись за балдахином: полупрозрачный покров цвета сирени, будто из шифона.

— Здравствуй, Лод, — произнёс Алья. Повелитель дроу стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел на спящий Мирстоф, но при нашем появлении обернулся. — У принцессы есть для нас любопытные известия.

По его лицу невозможно было прочесть ничего. Ни единой подсказки о том, что нам предстояло услышать.

А вот когда Лод движением руки заставил балдахин взмыть наверх, перехватившись тяжёлыми бархатными кистями — угрюмое лицо Навинии сказало мне куда больше.

— Принцесса, — мягко сказал Лод, присаживаясь в кресло рядом с кроватью. — Вы были во дворце, я знаю. Что там произошло?

— Мой Первый Советник. Вирт Форредар. Я хотела побеседовать с ним по душам, — процедила девушка сквозь зубы. Наверное, непосредственно после пробуждения у неё было несколько другое настроение, но сейчас она явно была злой. — А он...

Рассказ принцессы я слушала молча. И про два кубка на выбор, и про 'Ночной покой', и про войну с соседним королевством, и — с особым вниманием — про некую отчаянную эльфийскую девочку, которой подкинули некую идею.

И думала, что на Земле я тоже сталкивалась с фанатиками — не сама, конечно, только в новостных колонках — но каждый раз мне трудно было поверить, что человек разумный может вести себя так.

Импульсивная девушка, послужившая марионеткой в чужих руках, и кукловод, умело ею манипулировавший. Мелкие детали большой истории... о годах ненависти и реках крови, пролившихся из-за чьей-то нетерпимости и чьих-то предубеждений. Из-за одного мужчины, одержимого своим долгом, и одной девчонки, одержимой своей страстью.

От осознания несправедливости и — главное — отчаянной глупости всего этого хотелось кричать.

— ...а потом я достала кольцо и... — принцесса запнулась.

— Из последних сил надели его? — нетерпеливо предположила я. — А потом потеряли сознание?

— Если бы, — наконец подал голос Алья.

Голос, мрачный донельзя.

И по этому высказыванию я поняла, что в действительности произошло дальше.

— Уж извините, — Навиния вздёрнула носик в жесте, исполненном бесконечного сарказма. — Я узнала, что этот человек помог умереть моим родителям! При этом умудрился сохранить ручки чистыми, подлый высокомерный ублюдок! А потом восемнадцать лет пудрил мозги и мне, и всем светлым, вынуждая нас и дальше убивать дроу и умирать самим, и в смерти вашей сестры он виновен не меньше Хьовфина! Знаете, мне как-то не верится, что вы бы на моём месте...

— Вы убили его, — невыразительно констатировал Лод.

Молчание принцессы явно было той паузой, которая служит человеку спасением, если ему трудно выговорить 'да'.

— Как вы умудрились? — непроизвольно вырвалось у меня.

Девушка опустила глаза:

— Ну...

...Навиния вдохнула. Глубоко, жадно, судорожно.

И выдоха не последовало.

Услышав тишину, Советник отвернулся от тайного хода. Посмотрел на неподвижное тело, на бледное лицо с закрытыми глазами, на пальцы, из которых исчез огненный клинок. Шумно выпустил воздух сквозь приоткрытые губы.

Быстро приблизившись, нагнулся, чтобы подхватить девушку на руки — точно спящего ребёнка в постель отнести...

Всё произошло почти моментально.

Сначала Навиния открыла глаза. Потом выдохнула, перестав удерживать дыхание.

Следом — резким жестом, отчаянным усилием — вскинула руку, почти достав ею до груди Советника.

А затем вновь призвала в эту руку рапиру.

Да, оружие возникло всего на пару мгновений. Да, сразу после этого оно исчезло, а Навиния, вконец обессилев, уронила ладонь обратно на пол. Но когда в твоей груди на пару мгновений материализуется тонкая струя огня — пронзающая сердце, прочная, как сталь...

Чтобы ты умер, вполне достаточно и этого.

Советник, покачнувшись, завалился набок и упал. Рядом с Навинией, которая наконец заставила серебряный ободок, застывший на кончике её указательного пальца, скользнуть на нижнюю фалангу: за миг до того, как глаза девушки закатились, а дыхание сбилось — уже неподдельно, и белая пена выступила изо рта.

Только вот спустя считанные секунды в кабинете остался один лишь старик, белый камзол которого чернило аккуратное горелое пятно.

— Абсолютно безумный план, — резюмировала я. Со смесью укоризны и невольного восхищения. — Хоть бы кольцо сначала надели! Вы ведь не могли знать, хватит ли вам сил сделать это потом.

— Чтобы вы сразу выдернули меня оттуда? — Навиния презрительно повела плечом. — Мне было не так важно, выберусь ли я оттуда. Важно было достать эту тварь.

— Ваша жизнь не принадлежит вам одной, а я не давал вам позволения умирать, — холодно уточнил Алья. — Не говоря уж о том, что вам хватило сил и сообразительности, чтобы устроить Советнику ловушку, но не чтобы подумать, насколько ценного свидетеля мы теряем.

И это говорит Алья. Которого от убийства наследника эльфийского престола в своё время удержала лишь клятва Лода.

Ха.

— И в чём его ценность? — уточнила принцесса. — Если то, что он сказал, правда — он лишь обмолвился с этой девчонкой Эльскиар парой слов, не более. Само по себе это ничего не доказывает, нам необходимо признание от самой убийцы.

— Тут я с вами соглашусь, — спокойно произнёс Лод: в унисон с моими мыслями. — Но риск и правда был слишком велик. Если бы что-то пошло не так, мы бы не только потеряли вас — мы бы никогда не узнали того, что узнали вы.

— Но не пошло же, — с убийственной справедливостью возразила Навиния. — Я привыкла доверять себе и своей интуиции.

Алья молчал. И я подозревала, что за гневом он скрывает нечто совсем другое.

В конце концов, люди часто проявляют свою любовь довольно своеобразными способами. Так почему дроу должны действовать иначе?

— Никогда не любил безумцев. Особенно тех, что не вконец обезумели, — Лод поморщился. — Неудобные противники... почти невозможно просчитать.

— Но теперь он вне игры, — удовлетворённо сказала я.

— Что, откровенно говоря, меня радует.

— Осталась только Авэндилль. Теперь мы точно знаем, что это она.

— Да. Нужно лишь добиться признания.

— А ведь придётся обойтись без помощи ошейника, иначе никто нам не поверит.

— Думаю, обойдёмся. — Колдун улыбнулся. — Особенно если тэлья Фрайндин нам поможет.

Второй раз проникнуть в убежище младшего брата Повелителя эльфов оказалось ещё легче, чем в первый.

Выдвинулись почти сразу после пробуждения светлых: после того, как поведали им всё, что узнали от Навинии. И почти тем же составом, что в предыдущий раз — двое принцев, Эсфориэль, я и Лод. Только вместо принцессы, ещё слишком слабой, на сей раз с нами отправился Восхт.

Прогулка по вечернему Солэну под прикрытием сумрачной пыли не заняла много времени.

— Фрайндин дома, — едва слышно сообщил Лод, когда мы застыли перед защитным контуром, окружавшим древесное жилище. — Охранные чары не восстановили. Видимо, он ожидает нашего визита.

— А Машка? — шёпотом поинтересовалась я.

— Никого, кроме него.

— Тогда, думаю, медлить не стоит.

Перешагнув через низенькую калитку, мы гуськом прошли по узкой садовой дорожке к двери. Я не слышала невесомых шагов трёх эльфов, лишь лёгкий шорох, с каким касались каменных плит сапоги Восхта — но знала, что они следуют за мной. Подождали, пока Лод, проникнув внутрь прямо сквозь дерево, не отопрёт замок. Поочерёдно прошли в дом, просачиваясь в узкую щель между косяком и приоткрытой дверью: раскрывать настежь не решились, дабы не привлечь внимания прохожих, которых неприятно удивила бы подобная активность невидимок.

И затворили её как раз вовремя, чтобы встретить Фрайндина, неторопливо спускавшегося по лестнице сверху.

— Здравствуйте, незваные гости, — проговорил он в пустоту; узоры на его сапфирных одеждах блеснули серебряными искрами. — Выходите из теней. Вам нет нужды скрываться.

Золотым снопом рассыпалась пыльца проявления — и Лод, материализовавшись из пустоты, учтиво поклонился хозяину дома.

— Тэлья Фрайндин.

— Наследник Ильхта, — без улыбки откликнулся тот. — Брат... и ты, Восхт, и вы, мальчики... — эльф шагнул вниз с последней ступеньки. — Вы пришли за моим ответом?

— Мы пришли за твоей помощью, Фрайн, — произнёс Эсфориэль. — Мы нашли того, кто стоял за наёмниками. Мы знаем, кто виновен в покушении на Фаника. Мы знаем, кто в ответе за то, что Фин стал вдовцом.

Сам Фаник стоял рядом с ним, как и Дэнимон. Оба — без улыбки, поразительно похожие. Только вот если Фаник принял все новости без удивления, без гнева, с какой-то рассудочной обречённостью — как и его дядя, — то Дэн час назад от избытка чувств схватил меч, чтобы изничтожить ни в чём не повинный стул.

Сдерживать его никто не стал. Лучше уж стул, чем что-нибудь другое.

Или кто-нибудь другой.

— Это Дилль? — неожиданно тихо произнёс Фрайндин. — Авэндилль Эльскиар? Она... отравительница?

Это и правда было неожиданно.

— Дядя, — проговорил Дэнимон ошеломлённо, — откуда...

— Я много думал над вашими словами, и... вспомнил один разговор, ничего не значивший, эпизод обыденной жизни, не имевший никакого значения... до этого момента, — эльф безнадёжно отвернул голову, глядя в тёмное окно. — Каков глупец! Если бы я только подумал об этом раньше, если бы не верил слепо в злобу тёмных, то всё это... ужасное, кровавое, бессмысленное, всё это... можно было бы предотвратить.

— О чём ты?

Фрайндин не ответил. Он смотрел в ночь, и зимняя синева его глаз сейчас казалась ещё темнее; но мне не так и важен был его ответ.

Значит, зёрна сомнений, которые мы посеяли в прошлый наш визит, всё-таки проросли. Значит, мы помогли ему в свою очередь сопоставить факты — наконец... ведь на самом деле это было совсем не сложно. Требовалось только разбить кривое стекло, через которое ты привык смотреть на вещи.

Потому что редкие преступники не совершают ошибок. И я не верила, что девятнадцатилетняя девчонка, потерявшая голову от любви и ненависти, не допустила ни одной.

— Скажите мне только одно, — не глядя на нас, выговорил эльф. — Она задумала всё это сама? Отравить свою госпожу, подставив тёмных? Убить её ребёнка, свалив вину на них же?

— Нет, — Лод ответил спокойно, точно ожидал вопроса. — По крайней мере, идею об убийстве Повелительницы ей подкинул другой человек.

— Советник Форредар? — Фрайндин медленно повернулся в сторону колдуна. — Поэтому вы убили его?

Это меня не удивило. Я ожидала, что тело Советника быстро обнаружат — и догадывалась, что вычислить убийцу окажется не сложно.

Как и тех, кто за нею стоял.

— О, так это уже известно, — Лод невозмутимо кивнул. — Да. Поэтому.

— Говорят, что его сердце пронзили огненным клинком. Очень похожим на оружие Навинии. Люди шепчутся, что Повелительница жива, но тёмные обратили её в послушную марионетку и используют в своих целях. Однако теперь я понимаю... если принцесса услышала правду из его уст... — Фрайндин зажмурился. — Что вы узнали? И как?

Короткий рассказ Лода он выслушал, так и не открывая глаз. Не перебивая, не отвечая, не реагируя.

И даже когда колдун закончил, какое-то время ещё молчал.

А потом подался вперёд, к двери:

— Идёмте.

— Куда? — не сдержал удивления Восхт.

— К Дилль. Время позднее, она должна быть у себя, а если ещё не у себя, мы дождёмся её прихода. Я помогу вам проникнуть во дворец — защитные чары не впустят никого из вас, Фин отдал магам приказ... без меня путь туда вам заказан, — эльф резко обернулся, и во взгляде его был какой-то лихорадочный блеск. — Идёмте! Я должен посмотреть ей в глаза, когда она увидит вас. Должен задать ей вопросы, которые давно следовало задать. Должен увидеть, что она будет делать, когда вы поведаете ей всё это.

— Так ты веришь нам? — выдохнул Фаник.

— Поверю всей душой, если увижу то, что ожидаю увидеть. И тогда попрошу Фина проникнуть в её сознание. Вас он не послушает, конечно же... меня — да. Пусть наши маги просмотрят её воспоминания. Боль терпима, а большого вреда ей это не принесёт. И если они обнаружат там то, о чём я думаю... — Фрайн порывисто ухватил Эсфориэля за запястье: точно мальчишка, в нетерпении тянущий старшего брата на прогулку. — Идёмте! Я больше не смогу вынести ни дня, ни минуты! Если это правда, если всё это правда... — эльф опустил голову. — Что же мы наделали.

Перехватив быстрый взгляд Лода, я поняла, что мы вновь думаем об одном и том же.

Да, пока всё складывается даже слишком хорошо. Ведь Фрайндин сам, по доброй воле, предложил воплотить в жизнь наш собственный план.

— Мы не можем исправить ужасов прошлого, однако в наших силах предотвратить ужасы будущего. — Эсфор положил руку брату на плечо. Улыбнулся, но улыбка эта была печальной. — Веди нас, Фрайн. Да помогут нам боги.

Лод, поколебавшись, кивнул. Я возвела тройку в восьмую степень, утихомиривая вдруг заколотившееся сердце.

Даже если это ловушка, с кольцами нас никому не поймать. Мы не ожидали, что всё может свершиться так быстро... но это и без того затянулось на восемнадцать лет.

Ладно. Сейчас так сейчас.

В конце концов, точку в этой истории и правда стоит поставить как можно скорее.

Пожалуй, никогда я ещё не ступала по брусчатке, которой эльфы мостили улицы своей столицы, с таким волнением. Близившаяся ночь уже заставила Детей Солнца укрыться в домах, но Восхт, конечно же, всё равно укрыл нас чарами невидимости. В темноте древесный дворец, по которому разноцветными искрами рассыпались сотни витражных окон, впечатлял ещё больше; у ажурных ворот снова дежурили двое стражников — и, завидев Фрайна, поспешили согнуться в низком поклоне.

— Пресветлый тэлья, — они распахнули ворота настежь: каждый по створке, открывавшейся наружу, в сторону дворцовой площади. — С возвращением.

— Благодарю, — Фрайндин, кивнув, двинулся вперёд. За шаг до того, как ступить в сад, застыл, повернувшись к одному из стражей. — Всё ли спокойно? Ничего подозрительного не замечали?

— Нет, пресветлый тэлья. Можете не беспокоиться, мы смотрим в оба, ведь времена нынче...

Фрайн стоял так, что закрыть створки делалось невозможным, ровно посреди прохода — но ворота были настолько широки, что позволяли спокойно прошествовать между братом Повелителя эльфов и стражниками. И я подалась вперёд ещё прежде, чем почувствовала, как Лод увлекает меня за собой.

Мы уже были в саду, а Фрайн всё поддерживал со стражами учтивую беседу.

— Крайне любопытная защита, — когда мы отошли подальше, ухо обжёг шёпот Лода. — Посторонним не преодолеть ограду. Ворота — единственное слабое место, но и они не пропустят незнакомцев. Однако на время, пока через защитный контур проходит тот, кому дозволено свободно входить во дворец, контур нейтрализуется. И пока Фрайн стоит на пороге...

...он служит аналогом изолятора, который не даёт электрической цепи снова замкнуться. Ясно.

Я смотрела, как брат Повелителя эльфов прощается с бедолагами, только что впустившими в свой дворец шестерых тёмных — и надеялась, что впоследствии Хьовфин им это простит.

Мы и без того оставили за собой порядочный след из трупов.

Стражников у дверей миновали тем же образом, и я во второй раз очутилась внутри золотого древа. Только теперь, миновав пару пустынных залов, пройдя мимо искусных гобеленов, на которых выткали сцены эльфийских празднеств, мы последовали за Фрайном наверх: по лестнице, образованной всё теми же древесными лозами, обрамлённой перилами, которые украшала филигрань тонких закрученных ветвей.

Фрайндин поднимался не слишком быстро, легко и непреклонно. Путь нам озаряли серебряные светильники на перилах и на стенах, колдовское пламя в которых горело ярко, но не слепило. Периодически мы встречали других обитателей дворца; благо, ступеньки были достаточно широки, чтобы мы могли беспрепятственно разминуться — даже если бы эльфы не отступали в сторону, почтительно кланяясь брату Повелителя. Я подозревала, что чары невидимости каким-то образом скрывали ещё и звук наших шагов, ведь вряд ли эльфы, которые вроде бы славились тонким слухом, могли их не расслышать... и точно не оставили бы без внимания незримых гостей.

Лестница вилась и вилась наверх, перемежаясь круглыми площадками, уходившими вглубь дворца широкими коридорами. Несколько раз мы переходили по мосткам от одной площадки до другой, тогда я старалась не смотреть вниз: лестницу создали по принципу гигантского колодца, и, если опустить взгляд, тебе открывался вид на всё, что ты оставил позади. С каждой минутой идти было тяжелее — я уже не столько держалась за руку Лода, сколько висла на ней, но просить Фрайндина сбавить темп было опасно и подозрительно. Так что я просто глотала ртом воздух, пытаясь нормализовать дыхание, и заставляла себя переставлять ноги, машинально считая ступеньки.

На пятьсот тридцать второй мы поднялись на очередную площадку — и я поняла, что лестничный колодец смыкается куполом чуть выше наших голов.

Дальше подниматься было некуда.

Фрайндин повёл нас прямо, плавным изгибом светлого арочного коридора, мимо редких дверей — невысоких, полукруглых, из дерева гладкого, словно шёлк. У одной из них в итоге мы и остановились.

— Никаких ошейников. Думаю, вы сами понимаете причину, — тихо произнёс Фрайндин, прежде чем протянуть ладонь к ручке, тоже выточенной из дерева. — Если ошейник окажется на ней, если он делает что-то с сознанием пленников... после никто из светлых не поверит тому, что увидит в этом сознании.

— Мы понимаем, — откликнулся невидимый Лод. — Надеюсь только, что она не выкинет никакой глупости.

— Нет. Даже если поймёт, что её загнали в угол, с собой она не покончит, и на чужой меч не кинется. Я думал, что знаю её, но если всё правда... выходит, что она умна, хитра и изворотлива, любит себя, и самоубийственные поступки ей не свойственны. А угрозы для нас она не представляет ни малейшей.

— Согласен.

Больше слов не было. Эльф просто толкнул дверь от себя. Без стука.

Позволив мне увидеть ту, из-за кого погибли сотни и могли погибнуть тысячи.

Она сидела у окна, расчёсывая локоны, струившиеся по её плечам нитями солнечной пряжи. В простом зелёном платье — и золотом, в тон её волос, на этом платье выткали гербовые лилии. Когда дверь отворилась, эльфийка обернулась, и лазурь её глаз словно стала ярче от удивления.

— Тэлья Фрайндин? — леттэ Авэндилль из рода Эльскиар торопливо отложила гребень на туалетный столик. Встав с кресла, присела в реверансе, но не опустила настороженного взгляда. — Чем я обязана тому, что вы почтили меня своим визитом в столь поздний час?

Она и сейчас казалась не старше девятнадцати. Ей должно быть уже тридцать семь, а выглядит девочкой, такой милой, такой невинной...

Ядовитые цветы часто выглядят безобидными в своей хрупкой красоте.

Фрайндин, не ответив, прошествовал на середину небольшой, скромно обставленной полукруглой комнаты.

— Закройте дверь, — бросил он, пока мы с Лодом проходили внутрь следом за ним.

— Закрыть? — эльфийка растерянно выпрямилась. — Хорошо, но...

— Я обращался не к вам.

Лод отпустил мою руку.

Дверь затворилась, заставив хозяйку комнаты вздрогнуть. В следующий миг я увидела Дэна, Фаника и Эсфориэля — прямо перед собой, рядом с Фрайном, — и растерянность в глазах Авэндилль сменилась паникой.

Попалась.

Конечно, она знала, зачем они пришли. Когда твоя совесть нечиста, ты ждёшь этого, постоянно ждёшь. И когда видишь мстительных призраков — сразу понимаешь, что им от тебя нужно.

— Принц... Фаникэйл? Принц Дэнимон? Тэлья... — взгляд её в страхе перебегал с одного эльфа на другого, — что... откуда...

— Леттэ Эльскиар, — мрачно проговорил Дэнимон. — Похоже, вы не рады нас видеть.

— Я... нет, что вы, — она судорожно облизнула дрогнувшие губы, — я очень... но это совершенно неожиданно, ведь вы...

— Мы всё знаем, Дилль, — Эсфор даже сейчас говорил без злости. — О том, что случилось на тех переговорах. О том, что ты сделала с Фаником.

Шестнадцать тысяч триста восемьдесят четыре, шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать шесть... почему так дрожат руки, почему никак не выровняется дыхание? Почему я никак не могу поверить, что здесь и сейчас всё наконец закончится?

Что может случиться, что может пойти не так? Стража? Чары? Снова Машка?..

— Вирт Форредар перед смертью рассказал нам всё, — вкрадчиво прошелестел Фаник, и я оценила, как тонко он исказил реальное положение вещей. — О вашей с ним милой беседе.

— Я не понимаю, о чём вы, — эльфийка попятилась, и на чистом бледном лбу её выступила испарина. — Какие переговоры? Что я...

Я даже не сразу поверила своим ушам, когда расслышала пение.

Только потом поняв, что оно принадлежит Фрайндину.

— И колечко сестра протянула сестре, и сказала принцесса младая, — едва слышно мурлыкал брат Повелителя эльфов, — в этот день не отринь мой подарок тебе, о сестрица моя дорогая... — он порывисто шагнул вперёд. — В день переговоров, Дилль, твою руку украшал чудесный перстенёк. Зелень камня к зелени твоего платья. Я помню, как в тот страшный день твоя госпожа хвалила и его, и твой наряд. Она так любила тебя... ты ведь тогда задумала это, Дилль — отравить свою Повелительницу? Услышав мою песню, решила, что боги подают тебе знак? Сделать колечко с отравленной иглой, оставить царапину на руке, уйти до того, как яд подействует, зная, что все ожидают подлости от дроу... как это просто.

— Нет, нет, — голос эльфийка прозвучал даже жалобно, — нет, как вы можете думать такое! Я... я...

Колечко. Игла. Песня.

На убийство, спровоцировавшее резню и восемнадцать лет ненависти, её толкнула песня. Песня Фрайна, милого невинного Фрайна.

Интересно, насколько ненормально то, что от горечи мне хочется хохотать.

— Тот перстень до сих пор у тебя, правда, Дилль? Я видел его на твоей руке. Ещё не раз после того дня.

Я понимала, что Фрайндин блефует. Он не мог помнить, как выглядит очередное украшение очередной фрейлины. А если бы помнил, просто взял шкатулку, которая стояла на столе, явно предназначенную для драгоценностей, и перевернул её вверх дном. Для начала.

Но, судя по тому, с каким ужасом эльфийка прижала ладонь ко рту, блеф удался.

Лишь идиоты и маньяки хранят доказательства своих преступлений. Я не знала точно, к какой категории отнести Авэндилль Эльскиар, но то, что она определённо относилась к какой-то из них — а, возможно, к обеим сразу — играло нам на руку.

На шее Фаника, стоявшего спиной ко мне, вдруг вспыхнул странный светящийся символ. Будто татуировка фосфором, отдалённо напоминающая паука. И, судя по тому, с какой синхронностью эльфийские принцы схватились за шеи, с Дэнимоном произошло то же самое — просто его метку скрывали длинные кудри.

— Маячки, — в ужасе пробормотал Восхт. — Повелитель знает, где вы, знает, что вы во дворце!

— Значит, скоро он будет здесь, — высказался Лод: он стоял у двери рядом со мной. — Думаю, со стражей.

Двести шестьдесят восемь миллионов четыреста тридцать пять тысяч четыреста пятьдесят шесть... спокойно, спокойно, ничего непоправимого не случилось. Если Хьовфин будет катастрофически не рад видеть сыновей, которых он успел похоронить, и опального брата — нас просто призовут обратно под горы, только и всего. А Фрайндин, думаю, вполне сможет довести дело до конца в одиночку: мы с самого начала знали, что убеждать Фина придётся именно ему.

Младший брат Повелителя эльфов как раз протянул руку Авэндилль. Ладонью кверху, в требовательном жесте.

— Отдай нам перстень, и я буду лично просить брата помиловать тебя.

Мудро. Добыть вещественное доказательство до прихода Хьовфина — и это однозначно добавит убедительности нашим словам. А самостоятельно перебирать все кольца, которых у эльфийки наверняка десятки, выискивая то самое... на подобное у нас времени явно не оставалось.

Эльфийка медлила, но в воздухе серебряным блеском молнии сверкнула сталь.

— Делай, что говорят. Быстро. — Дэнимон обнажил свой меч, и кончик лезвия был направлен перепуганной эльфийке в лицо. — Никогда не думал, что придётся угрожать женщине. Впрочем, не так важно, как выглядит порождение зла, суть у всех одна.

— Принц...

— Не волнуйтесь, я её не убью, — Дэнимон не оглянулся на Лода; в голосе эльфа прорезались какие-то лихорадочные, фанатичные нотки, остро напомнившие мне Алью в начале нашего знакомства. — Но если не отдаст кольцо прямо сейчас, пожалеет. — Он сделал пару шагов, оказавшись рядом с Фрайном, прямо перед загнанной преступницей. — Кольцо!

— Отдай его, Дилль. Или его отыщем мы, но это не облегчит твою участь, — Эсфориэль говорил куда мягче, но то была обманчивая мягкость шёлка, под которым прятался острый клинок. — Если тебе нечего скрывать, это никак не навредит тебе, верно?

Она медленно отняла руку ото рта. Тяжело дыша, опустила её, отерев ладони о юбку.

Затем, не говоря ни слова, повернулась к туалетному столику. Потянула пальцы к костяной шкатулке, подле которой положила гребень. Шкатулка была небольшой, в неё не спрятался бы кинжал, и даже дротик — едва ли... но краем глаза я заметила, как Лод, не поднимая руки, выплел пальцами рунную паутинку.

А ещё — как у его локтя на миг обозначился прозрачный контур воздушного щита.

— Что бы ни случилось, — сказал он, невзначай прислонившись спиной к двери, — всем оставаться там, где вы стоите.

Эльфийка замерла, только и успев, что откинуть крышку.

Ясно. Колдун наверняка укрыл нас защитным барьером, и какой бы козырь ни оказался у убийцы в рукаве — на нас он не подействует.

— Быстрее, — Дэнимон нетерпеливо подался вперёд, так, что от эльфийки его отделяла только длина клинка, почти упиравшегося Авэндилль в ухо. Видно было, как преломляется воздух там, где сталь пересекла границу магического щита — барьер не пропускал ничего снаружи, но не изнутри.

— Принц, отойдите назад.

Это был почти приказ, и за твёрдостью в голосе Лода я прочитала тревогу.

Послышалось звяканье, тихое и глухое, точно кто-то мял в ладони горсть гальки: эльфийка перебирала свои украшения. Потом принялась выкладывать их на стол, одно за другим. Кольца, ожерелья, браслеты, почти все — в золотисто-зелёных тонах.

Горло от волнения сжалось так, что трудно было дышать.

Шестьдесят восемь миллиардов семьсот девятнадцать миллионов...

— Отойдите, — повторил колдун, сощуренными глазами следя за тем, как Авэндилль ищет что-то, — и опустите меч. В этом нет нужды.

— Нет, я...

Эльфийка в очередной раз вынула пальцы из шкатулки.

Сжимая в них маленький белый кристалл, похожий на кварц.

А потом мир обратился чистой белизной — и на меня навалилась беззвучная чернота.

Я ослепла, оглохла, потерялась в тёмной тишине. Потом врезалась спиной во что-то. Упала? Ударилась об пол? Нет, это стена, я просто отпрянула к ней, а пол — вот он, под ногами, а, протянув руку, нащупаешь мантию Лода...

Я всё там же, всё в той же комнате, всё в том же дворце. И всего лишь подпала под действие магического аналога светошумовой гранаты.

Вспомнив напутствия Лода, я замерла. Отчаянно моргая, считая мгновения в тишине, нервно ожидая, пока пройдёт действие заклинания.

Слух вернулся первым.

— ...спокойно, оставайтесь на местах! — крик колдуна с трудом пробивался сквозь мутную пелену: казалось, из моих ушей медленно вынимают вату. — Я запечатал комнату и закрыл нас барьером, она не сможет ни убежать, ни причинить нам вреда! Заклятие безвредное, скоро всё восстановится, но проходит даже через...

— Все целы? Мне казалось, я ранил кого-то! — в словах Дэнимона сквозила лёгкая паника. — Когда меня ослепило, я отшатнулся и взмахнул мечом, и я почувствовал...

В темноте проявились очертания предметов. Потом начало светлеть — постепенно, сначала оборачивая мир в густую серость, затем разрисовывая его выцветшими было красками.

Я не сразу поняла, почему в наступившей вдруг тишине — уже не колдовской — Лод рванул вперёд.

Но когда разглядела, что скрывала темнота — забыла вдохнуть.

Она лежала там же, у окна. Светлые волосы пропитываются краснотой, голова повёрнута под каким-то странным углом, рот беспомощно открыт, стеклянные глаза смотрят прямо перед собой. Под шеей, по которой с левой стороны до кадыка алой ленточкой протянулась глубокая рана, растеклась тягучая вишнёвая лужа.

А Дэнимон стоял чуть поодаль, оцепенев. Так и сжимая в опущенной ладони меч.

С кончика которого на дерево размеренно капала кровь.

Лод рухнул на колени, накрыл ладонью разрезанное горло эльфийки, пачкая мантию и пальцы тошнотворным багрянцем, колдовским сиянием пытаясь исправить, исцелить, заставить снова дышать — бесполезно. Я понимала это так же хорошо, как должно быть, понимал он; но из всех, кто был в комнате, никто ещё не мог признать и принять того, что случилось.

Включая меня.

Барьер не в силах был помешать острой стали мазнуть эльфийку по горлу. Она хотела сбежать, но вместо этого напоролась на меч. И умерла — вместе со всеми надеждами.

Потому что теперь, даже если мы найдём перстень — мы ничего, ничего, ничего не докажем.

Неужели всё? Из-за случайности, из-за ерунды, так просто, так глупо, так...

Рядом со мной громыхнуло, и дверь ударилась о стену так, что почти слетела с петель. Сначала в комнату ворвались семеро стражей, проскочив мимо меня, вжавшейся в стену; за ними прошествовал Хьовфин, сопровождаемый шелестом серебряных одежд. Замер, глядя на открывшуюся его взору картину.

На своего наследника, который был у тёмных — и теперь стоял над мёртвой светлой, сжимая в руках окровавленный клинок. Рядом с дядей-изменником.

Без ошейника.

Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять, какие выводы сделает Хьовфин.

— Так ты тоже избрал сторону тьмы, — губы Повелителя побелели от гнева, голос звенел потрясением и яростью; сузившиеся глаза перевели взгляд с одного сына на другого. — Вы оба!

— Отец, — Дэн сбился на почти шёпот, — послушай...

— У меня больше нет сыновей. Стража!

А вот это уже не просто плохо — хуже некуда.

Я бочком скользнула по стене, прильнув к платяному шкафу, молясь, чтобы меня не заметили. Что делать, что делать, что...

— Фин, нет! — Фрайн отчаянно вырвался вперёд, встав прямо перед братом, раскинув руки: точно хотел разом заслонить всех присутствующих. — Мы...

— С тобой я позже разберусь. Вырубить его!

Взмах руки одного из стражников, человека, начертавшего рунную вязь — и Фрайндин, закатив глаза, рухнул на пол.

— Убить их! — Хьовфин сорвался на хриплый крик. — Убить их всех!

— Фин...

Одинокий голос Эсфориэля заглушил звон клинков. Дэнимон принял удар одного стражника на свой меч, Восхт посохом заслонил Фаника от другого, отражённое заклятие третьего пёстрыми искрами осыпалось с барьера Лода. Остальные светлые медлили, и надежда сверкнула во мраке робкой искрой.

Они не рвутся убивать своих принцев. Не все. Может, если обезвредить немногочисленные горячие головы, если всё-таки поговорить с Фином, если заставить его нас услышать...

Рыжиной полыхнула в дверном проёме знакомая кудрявая грива — и искру затопило волной болотной безнадёги.

— Фрайн! — завопила Машка, с порога призывая огненный клинок. — Фрайн, что с тобой?!

Судорожно завертела головой, пытаясь понять, что происходит — и увидела меня.

Ну почему, почему ты всегда появляешься так не вовремя...

— Ты, снова ты!!! — завизжала Сусликова. — Что вы сделали с моим Фрайном, сволочи?!

— Алья! — тоскливо выкрикнул Лод.

Прежде, чем Машка понеслась вперёд, колдовской вихрь подхватил меня, унося прочь из золотого дворца. Закружив голову, завертев до тошноты, швырнул на сливовый ковёр.

Я приподнялась на локте — сил встать не осталось. Посмотрела на Алью и Морти, восседавших за овальным столом в башне Повелителя, с управляющими кольцами на пальцах: глаза второй были растерянными, первого — пустыми. Обвела взглядом Лода, выпачканного в крови, и Эсфориэля, молча опустившего руки. Фаника, кубарем прокатившегося к камину, Восхта, так и сжимавшего в дрожащих руках водяной посох, и Дэна — рухнувшего на пол неподалёку от меня, рядом с клинком, который наконец-то выпустил из пальцев.

И в сознании, едва ли не впервые в жизни опустевшем, находила только одно слово: глупо.

А потом — ещё три.

Вот и всё.

Фаник, закашлявшись, перевернулся на спину. Кое-как сел, прислонившись к стене.

— Ладно. Это было не слишком хорошо. — Младший эльфийский принц выдавил из себя кривую улыбку. — А запасной план у нас есть?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. НОЧЬ СВЕТА

Когда Морти тихо вошла в лабораторию своего хальдса, тот сидел за столом, увлечённо записывая что-то. В одиночестве. Металлический конец пера скользил по пергаменту, деревянный — выписывал в воздухе кружева, подчиняясь перепачканным чернилами пальцам; бледное лицо колдуна было спокойным, взгляд — сосредоточенным. Рядом стояла остывшая кружка с чаем, спящий Бульдог сопел под креслом.

Ничего необычного.

И только синие круги под глазами выдавали, что Первый Советник Повелителя дроу не спит четвёртый день.

Обняв Лода со спины, принцесса прильнула щекой к его щеке.

— Тебе надо отвлечься, — шепнула она. — Отдохнуть.

— Морти, завтра к нашим горам двинется семидесятитысячная армия, — Лод ожесточённо перечеркнул очередную строчку: как много раз до того. — И я очень не хочу воплощать в жизнь план, который заготовил на случай вторжения.

— Я знаю. Но в таком состоянии ты не можешь мыслить трезво. Ещё немного, и ты не сможешь мыслить вовсе. Отвлекись, и решение найдётся.

— Я не могу.

— Ты должен, — Морти накрыла ладонью его ладонь, останавливая перо. — Лод, иди спать.

— Сразу, как решу эту задачку, — он мягко, но непреклонно высвободил руку из её пальцев. — Как там Навиния?

— Я... сегодня ещё её не навещала.

— Тогда навести.

Он продолжил писать — и в тишине, нарушаемой лишь шорохом, с которым строки ложились на пергамент, Морти опустила глаза. Не говоря ни слова, отстранилась.

Прошла обратно к лестнице: медленно, точно ожидая, что её сейчас окликнут.

Не окликнули.

Покинув обитель колдуна, принцесса не повернула по направлению к башне Повелителя, а приблизилась к высокому окну; мысли её явно были где-то далеко. Облокотилась на мраморный подоконник, посмотрела в прозрачное стекло — одно из сотни, оплетённых изящным цветочным узором кованого оконного переплёта.

Внизу, в дворцовом саду, у чёрного пруда сидели трое. Белизна их одежд выделялась в вечном мраке, гармонировала со светящимися лепестками роз.

Взгляд на этих троих — а, может, лишь на одного из них — заставил взгляд Морти стать ещё тоскливее.

— Принцесса?

Услышав оклик, она вздрогнула и отстранилась от окна.

— Тэлья Эсфориэль, — принцесса степенно кивнула брату Повелителя эльфов.

Тот, помедлив, подошёл к ней:

— Я понимаю, отчего вы так печальны, но не нужно отчаиваться.

— Я не отчаиваюсь. Нет вестей о вашем брате?

— Нет. Во дворец иллюранди проникнуть не могут, за пределами дворца его ни разу не видели. Однако слухов о его участии в убийстве Авэндилль тоже не слышно. Видимо, Фин решил не разглашать этого. — Эсфориэль помолчал. — Что ж, вселяет надежду на благополучный исход.

— Благополучный исход?..

— Я буду рад, если Фрайна убедят, что мы лгали. Что лишь хотели переманить его на свою сторону. После всего, что случилось — если он будет упорствовать, настаивать на нашей правоте... — эльф резко отвернул голову, — нет, не хочу думать об этом. Надеюсь, Фин простит его. Он знает, что Фрайн всегда был наивен и верил тем, кого любит.

— Неужели нет никакой надежды, что Хьовфин прислушается к его словам? Светлые маги ведь могут проверить его память, найти там подтверждение...

— И что это докажет? Всё, что есть в памяти Фрайна — невинный эпизод, Авэндилль, которая слушает его песню. И наши слова. А светлые привыкли к тому, что эти слова всегда ложны.

Проследив за его взглядом, Морти снова посмотрела в окно.

— Как можно быть таким? — проговорила она отстранённо, наблюдая за белыми фигурками внизу. — Готовым без раздумий убить своего брата, своих детей?

— Для него это было бы спасением заплутавших, — Эсфориэль прикрыл глаза. — Он... явно не соображал ясно в тот момент. То, что он увидел, затмило ему разум. Хотя, откровенно говоря, я опасаюсь за его разум уже восемнадцать лет.

— И всё равно его любите.

— Да. Люблю, — эльф взглянул на неё мягко, с какой-то странной, едва заметной, щемящей улыбкой. — Принцесса, война страшна не тем, что убивает живых. Война страшна тем, что убивает их души. Делит мир на чёрное и белое, своих и чужих, врагов и друзей. Всё переворачивает, рушит все барьеры, снимает все запреты. И убивать... это перестаёт быть преступлением. Обращается в необходимость, привычку. И те, кто уходит на войну, либо не возвращаются вовсе, либо возвращаются не собой. — Он больше не улыбался. — Ты начинаешь считать воистину ужасным только одно: смерть. Если вы берёте пленного и не убиваете его, вы думаете, что оказали ему милость. А избиения, пытки, жестокость — всё это становится нормальным. Вот что страшнее всего. — Глаза его потускнели, взгляд, устремлённый на лицо Морти, застыл. — Тебя делают просто крохотной частью чего-то огромного, беспощадного, жуткого. Ты исполняешь приказы, идёшь вперёд, прокладываешь свой кровавый путь — не думая, не сомневаясь. И враги становятся всего лишь... цифрами. Единицами. Бесконечным списком тех, кого надо вычеркнуть, чтобы этот кошмар наконец закончился... но однажды ты сбиваешься со счёта. Перестаёшь чувствовать радость, тепло, любовь, зато в полной мере ощущаешь ненависть, ярость, жажду крови. Желание отомстить за всех, кто уже погиб на твоих глазах. А когда война заканчивается, ты ещё долго не можешь улыбаться, и чувствовать всё то, что умел чувствовать раньше — тоже. И тебя преследует только одно: осознание, что их больше нет. Тех, кого ты когда-то знал. Того, что ты когда-то знал. И мысль... а почему тогда всё ещё есть я?..

Какое-то время смотрел в одну точку. Потом, заметив завороженный ужас собеседницы — моргнул, и в сиреневые глаза вернулась осмысленность, вновь окрасив их живым блеском.

— Потом это возвращается. Радость жизни. Понимание счастья. Способность любить, — закончил он. — Но не скоро.

— И ваш брат так и не научился этому заново? — тихо спросила Морти; взор её смягчило понимание. — Жить и любить?

— Нет. Научился. Да только восемнадцать лет назад его заставили снова об этом забыть. Пусть не было открытого столкновения армий, но для него война началась уже тогда. И я не знаю, сможет ли он оправиться второй раз.

Вгляделся в лицо девушки, омрачённое задумчивой грустью. Взял её опустившиеся ладони в свои: естественным, ободряющим, отеческим жестом.

— Не печальтесь, принцесса. Мы найдём выход.

— Если придётся, я буду сражаться. Бок о бок с братом. До последней капли крови, — Морти, не отнимая рук, смотрела ему в глаза, прямо и открыто. — И буду убивать.

— Нет, — слово вырвалось порывисто, будто само собой. — Я делал всё возможное, чтоб Дэн и Фаник никогда не видели и не делали того, что видел и делал я — и сделаю невозможное, чтобы это миновало вас. — Он крепче сжал ладони принцессы: тонкими пальцами, будто выточенными из матового молочного стекла. — Ничто в этом мире не стоит вашей души.

Морти в изумлении встретила его взгляд, странным образом сделавшийся ярче, будто вокруг чёрных лун зрачков полыхнуло фиолетовое пламя. Встретила расширенными глазами, и губы её, приоткрывшись, растерянно глотнули воздух.

В тот же миг Эсфориэль, отпустив её руки, сделал шаг назад.

— Прошу прощения... должно быть, мой пыл напугал вас, — в голосе его не осталось и намёка на страстность. — Я лишь отчаянно не желаю, чтобы невинные проходили через подобное. Ни вы, ни мои племянники.

— Да, — после секундной заминки ответила Морти. — Конечно.

Эльф склонил голову, прощаясь:

— Звёздной ночи, принцесса.

Морти смотрела ему вслед, пока он не вышел из зала. Отчего-то прижала ладони к щекам. Зажмурилась.

Постояв так недолго, открыла глаза — теперь спокойные — и решительно направилась в сторону, противоположную той, куда двинулся Эсфориэль.

А в лаборатории Лод яростно отбросил перо. Рванув пергамент пополам, швырнул обрывки на стол. Уронил голову на руки, сжал пальцами виски.

Рывком поднявшись с кресла, глядя в пространство мутным взглядом, покрутил на пальце управляющее кольцо.

И, взметнув полами мантии, решившись на что-то — почти бегом направился к выходу.

* * *

— Я ни в коем случае не пытаюсь поставить под сомнение твой выдающийся ум, Белая Ведьма, но... ты правда надеешься, что доработаешь сложнейшую формулу, с которой не могут справиться те, кто изучал магию всю жизнь?

Скептический вопрос Восхта не заставил меня поднять взгляд.

— Всё лучше, чем сидеть и бесцельно страдать, — я сосредоточенно грызла кончик ручки, всматриваясь в синие рунные строчки, нацарапанные на листе пергамента.

Мы сидели в саду, на чёрном мраморном бортике пруда. Фаник, я и Восхт. Те три дня, что минули с нашего провала, мы предпочитали коротать либо здесь, либо в гостиной, за шахматной доской. Дэнимон явно нуждался в том, чтобы сокрушаться о своей никчёмности в одиночестве, и терпел только общество Кристы; в случившемся его никто не корил, но принц и без того явно подумывал о харакири. Лод ходил мрачнее тучи, кажется, вовсе перестал и есть, и спать, зато безвылазно корпел над рунными формулами.

Когда я спросила, что нам делать теперь, колдун лишь ответил коротко 'у меня есть план'. Я догадывалась, что этот план обязан быть — Лод не мог поставить всё на Дилль и её показания, он должен был думать о том, что делать, если у нас ничего не выйдет. Да только, судя по тому, как отчаянно колдун пытался доработать какое-то заклинание, этот план его не слишком устраивал.

Так что теперь он, видимо, разрабатывал запасной план к запасному плану.

Я заглядывала в пергамент, над которым Лод просиживал всё время, что не пропадал вне своей башни, ведя подготовку к вторжению. Разобравшись в рунных цепочках, поняла, что там записаны два заклятия: одно — некие защитные чары, другое — способ их нейтрализовать. Над вторым-то и работал колдун, и я подумала о дворце эльфов, о дворце людей, даже о сокровищнице лепреконов и драгоценных жемчужинах, спрятанных в ней — жемчужинах, о которых Лод уже говорил с послом маленького народца... но как это могло помочь нам сейчас? Разве что, преодолев защиту во дворцах, просто вырезать всех высокопоставленных эльфов и людей. Или надеть на них ошейники. Оставить армию без командования, а народы без правителей.

Да только думать о том, что это наш единственный шанс предотвратить грядущую резню, не хотелось. Это было бы временной мерой, способствующей лишь новой вспышке ненависти, но никак не заключению долгожданного мира раз и навсегда.

На предложения помочь Лод сухо отвечал, что моя помощь не требуется. Замечания, что ему не помешал бы отдых, и вовсе оставлял без внимания. Общение сводил к минимуму. Я не обижалась, но острое осознание собственной бесполезности вгоняло в тоску — и, когда колдун в очередной раз отлучился, просто взяла ручку и переписала заклинания на другой пергамент.

Когда я показала их Восхту, тот сказал только одно: это точно не защита эльфийского дворца. Попытался помочь мне, но сутки спустя признал, что с заклятиями такого уровня никогда не сталкивался и нейтрализовать их не сможет.

И, пытаясь самостоятельно довести чары до ума, я поняла всю трудность задачки, которую зачем-то хотел решить Лод.

— Сегодня светлые празднуют Солирдаг и весело пляшут вокруг костров, а завтра отправятся истреблять целый народ. С благословением нашего бога, умилостивив его напоследок. — Фаник мрачно смотрел на свои босые ноги, которые он свесил в воду. — Как это... мило.

— Надо сказать спасибо, что до праздника они никуда выступать не собирались, — буркнул Восхт. Он наконец расстался со своей мантией, так что сидел в одних штанах и рубашке. — Иначе сейчас, быть может, мы бы уже воевали.

'Ключ', 'стена', 'разрушение', 'тишина'... нет, после руны 'ключ' нужно ещё одно 'разрушение', иначе не заработает. Но тогда опять придётся переписывать всю предыдущую часть...

А, чёрт!

Я зло ткнула ручкой в пергамент, оставив в нём дыру. Нейтрализующая формула упорно отказывалась выстраиваться: раз за разом я видела, как хотя бы один элемент защиты в итоге остаётся активным, а когда пыталась нейтрализовать и его, стройная последовательность рун рушилась, заставляя начинать всё заново.

Таинственные защитные чары были восхитительны. Эти формулы — элегантные, изящные, головокружительно сложные в своей лаконичности...

Наверное, в сравнении с тем, чем я сейчас занималась — хакнуть Пентагон показалось бы ерундой.

— Ты будешь сражаться? — Восхт покосился на принца. — Когда они придут сюда?

— Придётся.

— Против своих?

— Для них я больше не свой. — Фаник бесстрастно созерцал пепельные листья кувшинок, покачивавшихся на тёмной воде, слабо мерцавших во мраке. — Если они захотят меня убить, я буду защищаться. И защищать невинных.

И всё же... как так? Как могло всё рухнуть из-за глупой случайности? Какая-то часть меня упорно отказывалась признавать, что наше расследование, весь этот долгий путь мог закончиться так бездарно. И она же искала какой-то подвох, пыталась углядеть чей-то злой умысел... но я знала, что только в книжках ничего не бывает просто так. Только в детективах вроде бы случайная смерть обязательно окажется неслучайной — а в реальности люди умирают от того, что с крыши им на голову падает сосулька. Сама собой.

Дэну абсолютно незачем было убивать Авэндилль. Эльфийка не походила на того, кто собрался покончить с собой. Принц взмахнул мечом случайно, вслепую, а она оказалась не в том месте и не в то время. Вот и всё. В жизни это случается... а ещё в этом определённо была какая-то ирония. То, что эльфийка сама выкинула фокус, который поспособствовал её гибели — от рук сына женщины, которую она убила.

Это походило на злую шутку судьбы. Шутку на тему справедливого возмездия.

И, если подумать, многие злодеи кончали именно так.

— Сноуи...

На оклик Лода мы обернулись втроём.

Он смотрел на меня. Растрёпанный, уставший, осунувшийся: только сейчас, в призрачном сиянии светящихся роз, я увидела это чудовищно ясно.

Спазм болью сжал сердце, заставив пергамент дрогнуть в ладони.

— Я искал тебя, — Лод протянул мне руку. — Пойдём.

Я встала — с его помощью, без слов, без возражений. Кивнув Восхту и Фанику на прощание, последовала за ним во дворец. Меня ожидаемо повели в башню колдуна, и на столе в кабинете, где я обитала, нас встретили две дымящиеся кружки и серебряное блюдце с печеньем.

— Мне нравились наши чаепития, — Лод любезно отодвинул кресло, предлагая мне сесть. — Захотелось устроить ещё одно.

Пока не поздно, читалось невысказанное продолжение последней фразы.

Я опустилась на сидение. Сжала чашку в ладонях, косясь на колдуна, но он просто улыбнулся — и, взяв вторую, слегка отсалютовал ею мне. Тогда я потянулась за печеньем; с хрустом раскусив одно, принялась привычно просчитывать варианты.

Зачем он позвал меня? Наконец признал, что не справится с формулой один? Попросит у меня помощи?

Или...

Прежде, чем Лод наконец заговорил, прошло немало времени.

— Не буду посвящать тебя в тонкости моих расчётов, — без всякого вступления произнёс он, точно продолжая разговор, который мы уже вели. — Скажу только, что я научился анализировать возмущения в изнанке мира. И понял, что появление прорех между мирами всегда сопровождают... определённые явления. Если обращаешь на них внимание, если хочешь найти место, где прореха откроется в следующий раз, и время, когда она откроется, то это вполне осуществимо. Так что следующая прореха возникнет в Хьярте, через пять дней. — Поверхность его чая шла едва заметными волнами, колебавшимися между глиняными стенками. — Если ты хочешь вернуться в свой мир, тебе стоит быть там.

Да. Я была права: потому что этот вариант тоже пришёл мне в голову.

И, несмотря на то, что он был более чем логичным — мне стало обидно.

— Предлагаешь мне сбежать, как крыса с тонущего корабля?

— Крыса? — колдун посмотрел на меня непонимающе. — А они убегают? Куда?

Ну да. Он ведь никогда не имел дела с кораблями, и вряд ли в книгах дроу можно было прочитать о том, как ведут себя тамошние крысы.

Вернее, паппеи.

— Неважно. Я не собираюсь бросать вас в таком положении. Не после всего, через что мы прошли.

— Я не знаю, когда прореха откроется в следующий раз. И тогда может быть уже поздно, — его взгляд был цепким, несмотря на усталость. — Когда светлые вторгнутся под горы... я не знаю, что случится с тобой. Со всеми нами. Но даже если они решат поторопиться, их армия достигнет гор не раньше, чем через неделю. Ты успеешь уйти, и в своём мире будешь в безопасности.

Я помолчала. Глотнула напиток, горчивший терпкими нотками лаванды.

Я и сама думала о том, что мне лучше уйти. Ещё на той крыше в Мирстофе. Потому что какая-то часть меня без устали шептала, что моё теперешнее положение невыносимо унизительно — положение бесполезного балласта в войне, которую собираются завершить без меня, третьей лишней в любовном треугольнике, который почти невозможно разорвать. Ведь Лод говорил, что никогда не желал и никогда не пожелает служить никому, кроме Альи; и заставлять его отказываться от всего — от положения, от власти, от дружбы, от клятвы, от верности, от своего народа — ради неказистой девчонки из другого мира... какое право я имею на это?

Но от осознания того, что он даст мне уйти, снова стало больно.

А думать о том, что он, возможно, хочет моего ухода — отчаянно не хотелось.

— И ты думаешь, у меня это получится? — спросила я равнодушно. — Вернуться?

— Ты ведь скучаешь по дому. Ты сама говорила о твоём возвращении на родину. Значит, ты хочешь туда. — Он неотрывно смотрел на меня. Говорил спокойно, ровно, рассудительно, словно о какой-то абстрактной задаче. — Поскольку всё зависит исключительно от твоего желания... наверное, получится.

И что я должна сказать? Правду? Что не представляю, как смогу навсегда его оставить? Что мне плевать на опасность, что, если понадобится, я умру ради него или рядом с ним?

Да. Может, всё это мне и надо было сказать. Только вот та же часть меня, что уже шептала слова сомнений, напомнила: он никогда и ничего мне не обещал. Он говорил, что не сможет быть для меня всем, чем я хочу, и я не знаю, готов ли он действительно когда-нибудь разорвать отношения с Морти. Не знаю наверняка даже того, любит ли он меня — так же, как я люблю его.

Напомнила, что, быть может, я собираюсь отдать всё тому, кто не оценит моей жертвы. Тому, кто никогда не отдаст того же ради меня.

А раз так...

— Да. Пожалуй, — считая степени семёрки, я потянулась за следующим печеньем, радуясь, что ни в пальцах, ни в голосе нет предательской дрожи. — Ладно, попробуем. Попытка не пытка, в конце концов.

Он смотрел, как я ем. Долгим, пронизывающим, немигающим взглядом, от которого мне стало не по себе.

Ожидал другого ответа? Прости, если разочаровала. Но я знаю себе цену, и быть твоей комнатной собачкой до конца жизни — не хочу.

Я заглушила тоненький голос сердца, призывавший меня прямо сейчас проглотить грёбаное печенье и спросить всё, что мне хотелось спросить. Просто открыть рот и задать вопросы.

Поставить себя в ещё более унизительное положение, чем сейчас: анекдотичную позицию любовницы, с надеждой вопрошающей, когда же её кавалер разорвёт отношения с законной супругой...

Нет уж.

— Хорошо. На том и договорились. — Лод стремительно поднялся на ноги, и лицо его вдруг озарила широкая улыбка. — А теперь мы идём праздновать Солирдаг.

Неожиданность этого заявления чуть не заставила меня поперхнуться.

— Так дроу... кха... тоже его отмечают? — с трудом сглотнув, поинтересовалась я.

— Нет. Поэтому мы отправимся в Айвентирри. Это городок в окрестностях Солэна, небольшой и изумительно красивый, — бесцеремонно отобрав у меня кружку, колдун отставил её на стол. — Тебе понравится.

Я моргнула.

И ещё раз моргнула.

— Ты... собираешься пойти на праздник... в город светлых? — то ли из-за печенья, то ли ещё из-за чего, но голос мой вышел хриплым. — Сейчас?

Лод весело кивнул.

Нет, он точно с ума сошёл. Напряжение последних дней явно не пошло ему на пользу.

Собственно, эту мысль я и не замедлила высказать.

— Ничуть. Просто с детства мечтал побывать на этом празднике, а другой возможности может не представиться, — ответил колдун с убийственным здравомыслием. — Мы с Альей, Морти и Литой часто думали об этом... изменить им внешность при помощи чар и отправиться туда вчетвером. В Айвентирри. Это город людей и полукровок, туда на праздник всегда съезжается много народа. Но проблема в том, что любой маг разглядит под иллюзией ореол силы дроу, а это, как ты понимаешь, ничем хорошим не закончилось бы. Вот и получалось, что без опаски пойти туда мог только я, а в одиночку на празднике не повеселишься.

— 'Повеселишься'? Ты это серьёзно? У нас тут как бы война!

— Ты думаешь, я могу об этом забыть? Не могу. В том-то и проблема. — Улыбка исчезла с его лица. — Я не могу думать ни о чём, кроме этого. Не могу заснуть, даже когда пытаюсь. Кусок не лезет в горло. Принимать зелья или спиртное не хочу. Но если так пойдёт и дальше, то к тому моменту, когда войска противника подойдут к горам, я буду ни на что не годен. — Колдун взял меня на плечи, и взгляд его был серьёзным. — Помоги мне. Пожалуйста.

Мои губы невольно дрогнули.

Развеяться напоследок... не могу сказать, что это такая уж плохая идея. Безумная, но не плохая. Сбросить напряжение, выйти из стрессового состояния... а то Лод уже явно не в себе.

В конце концов, что здесь такого? Несколько лишних часов ничего не решат. Мы будем просто ещё одной парочкой, приехавшей на праздник, так что ничем не рискуем. Не говоря уж о том, что мне действительно захотелось оказаться там: под лунным небом, среди света и праздничных костров.

Но...

— Ну же, пойдём. Ненадолго, — негромко добавил Лод, когда моё молчание затянулось. — Если ты покинешь Риджию, я хочу, чтобы в твоих воспоминаниях о ней осталось что-то светлое.

— Ну, — тихо откликнулась я, — в них останешься ты.

Горькая усмешка в ответ:

— Что-что, а меня вряд ли можно назвать светлым.

Я не стала спорить.

— А что скажет Морти?

— Она сама говорила, что мне надо отвлечься, — колдун безмятежно пожал плечами. — Мне не обязательно спрашивать её разрешения, чтобы отлучиться на пару часов.

Слабо верится. Что-то подсказывало мне, что принцесса не слишком одобрит подобную отлучку своего хальдса в подобной компании, и Лод не мог этого не понимать... хотя, может, и не понимал. На подобное предложение его могло толкнуть лишь отчаянное желание забыться, мысль, порождённая сумеречным состоянием сознания. Трое суток без сна — и ты почти что пьяный; возможно, даже хуже. Становишься не в силах сдерживать свои эмоции, свои порывы постоянным контролем разума, как делаешь обычно.

И когда к этому прибавилось моё решение уйти...

С другой стороны, мы же не собираемся заниматься ничем предосудительным. Это ведь не свидание.

Наверное.

Нет, конечно, порядочно было бы сказать 'нет'. Вот Морти на моём месте наверняка сказала бы 'нет'. Да и для Лода, думаю, полезнее было бы просто отоспаться.

Но предательская мыслишка, что другой возможности нам и правда не представится...

— Хорошо, — всё-таки стыдливо произнесла я.

Безмолвно протянув руку в сторону, Лод всучил мне какую-то синюю тряпку.

— Переоденься, — велел он. — Женщины наверху одеваются иначе, и штаны на девушке светлые не оценят.

Я недоумённо развернула то, что мне дали.

И с ужасом спросила:

— Это что... платье?!

— А что, не похоже?

Его сшили из чего-то вроде органзы, и слои невесомой ткани шелестели тончайшим, слегка поблескивающим льдом. Пояс, рукава и низ юбки оторочили белым кружевом — и юбка была короткой. Нет, не совсем короткой, но явно не ниже колена.

В последний раз я примеряла платье перед тем, как отправиться в Гостиный двор, на бал медалистов. В преддверии этого знаменательного события мама потащила меня по магазинам; и в примерочных, глядя на своё отражение в отвратительном белом свете тамошних ламп, безжалостно подчёркивающих все недостатки — при виде плоской сутулой фигуры и кривеньких ног-спичек, поганивших собой любой наряд, мне захотелось расплакаться.

В итоге проблему решили чёрные брюки и симпатичная рубашка из матового синего атласа, но с тех пор на платья мне даже смотреть было противно.

— Нет, — я решительно протянула одеяние колдуну. — Это не для такого чучела, как я.

Щелчок по носу не был болезненным, но заставил меня ойкнуть.

— Ты чего? — изумлённо выдохнула я, когда Лод опустил руку.

— Буду делать это всякий раз, как скажешь подобное, — мрачно ответил он.

— Что? Что я чучело? Ой!

— Именно, — подтвердил Лод, отвесив мне ещё один щелчок. — Ты просто сама не понимаешь, какая ты милая.

Потирая кончик носа, я медленно повторила:

— Милая?

— Да. И смешная иногда. И это делает тебя ещё милее.

На этом месте я осознала, что его словам удалось почти невозможное: ввести меня в ступор.

Если бы я когда-нибудь вздумала представить, что кто-то, кроме мамы, в здравом уме назовёт меня 'милой' — моё воображение скончалось бы в конвульсиях от гомерического смеха.

— Иди, — Лод бесцеремонно развернул меня в сторону библиотеки, для надёжности подтолкнув в спину. — Ты пережила плен, ошейник, Артэйза, отравление и все наши вылазки на территорию светлых. Думаю, пару часов в платье тоже как-нибудь переживёшь.

Так и не оправившись от изумления, я безвольной сомнамбулой побрела в заданном направлении.

В спальне меня встретил Бульдог, радостно попытавшийся привстать на задние лапы и царапнуть мои колени. Кое-как увернувшись, я опасливо погладила пса по голове. Запершись в ванной, облачилась в синий кошмар — который, к сожалению, пришёлся мне впору, как и остальные вещи Литы. Нет, само платье было красивым, а кружевная отделка замечательно гармонировала с высокими сливочными чулками; но я подозревала, что на мне наряд мигом утратил всю свою привлекательность, и на миг снова пожалела о тех временах, когда мы с Лодом играли друг против друга. Ведь тогда мне было совершенно плевать, что на мне надето, как я выгляжу — и что колдун думает обо всём этом.

Хотя юбка, которую я носила тогда, была всё-таки подлиннее.

А, какая разница... если Лод меня и любит, то явно не за сногсшибательную внешность. Значит, вряд ли плачевное зрелище меня в платье что-то поменяет.

Позаимствовав гребень колдуна, я провела им по волосам. Не глядя в зеркало, дабы не огорчаться. И к тому времени, когда вернулась в лабораторию, Лод тоже успел переоблачиться: снял мантию, накинув прямо поверх рубашки жемчужно-серый плащ. Второй плащ — синий, явно предназначенный для меня — был наброшен на спинку кресла.

— Я сказал Алье, что мне нужен отдых. Чтобы никто не искал, — колдун посмотрел на меня, и в прищуре его глаз вспыхнули странные искорки. — Так-то лучше. Только одна маленькая проблема...

— Очки? — нервно спросила я. — Как я понимаю, в Риджии такого не носят.

Не сказать, чтобы одобрение, которым меня наградил его тягучий взгляд, успокаивало. Скорее заставляло лихорадочно искать подвох: не могло же ему действительно понравиться то, что он увидел.

Не могло же?..

— Да. — Лод подошёл ближе. Дотронувшись до одной из пластиковых дужек, пальцами другой руки вычертил руны. — Это поможет.

Я не поняла, что он сделал. Для меня ничего не изменилось. И лишь сняв очки, увидела, что шоколадная оправа обратилась стеклом; даже не стеклом — сгущённым воздухом, переливающимся хамелеоном.

— Чары временные, — добавил колдун. — Потом они вернут свой цвет.

— Но их всё равно будет видно, — возразила я, вернув очки на нос.

— Под этим — нет.

Сначала я подумала, что Лод достал из пустоты полупрозрачный шёлковый шарф, лёгкий, как аквамариновый туман. Но когда его набросили на мою макушку, так, чтобы закрыть лицо, поняла — вуаль. Ткань скользнула по коже мягко, словно лепесток, и мир окутала синеватая дымка.

Следом мне на голову, бережно обняв лоб, надёжно прижав вуаль к волосам, лёг серебряный венец.

— Знать в Солирдаг часто скрывает лица. Это не вызовет подозрений.

Лод поправил вуаль, спустившуюся до губ, и кончики его пальцев скользнули по подбородку — но трудно было понять, погладили или задели случайно. Укрыл мои плечи синим бархатом плаща, спустившимся до пят. Защёлкнув серебряную пряжку, выправил волосы, попавшие под тяжёлую ткань.

А я просто стояла. Молча, неподвижно. Не зная, что делать, чувствуя себя куклой, которую любовно наряжают в новое платье.

Странное ощущение. Но не сказать, чтобы неприятное.

Скорее волнующее.

— Всё. Идём.

— Сейчас, только сапоги...

— Никаких сапог. Оставайся в туфлях. Нечего вечно прятать то, что прятать не стоит, — он взглянул на меня сурово. — Да, и ещё одно. Давай сюда кольцо.

На миг мне захотелось побежать обратно и всё-таки заглянуть в зеркало. Чтобы понять, действительно ли всё не так плохо — или Лод просто окончательно сошёл с ума.

Но вместо этого я лишь стянула серебряный ободок с пальца и протянула колдуну, чтобы тот подвесил его на кожаный шнурок.

— Без кольца, конечно, никуда, но иногда действительно хочется побыть наедине с собой. Или с кем-то ещё, — связав концы шнурка узлом, он набросил его мне на шею. — Заправь под платье.

Я снова подчинилась. Только сейчас заметив, что на руке Лода тоже нет кольца.

Значит, мы и правда будем одни...

А потом нас укрыло прозрачное марево чар невидимости.

— Только не говори, что это будет тайный побег, — почти простонала я.

— Боюсь, именно он. Не все отнесутся к моей отлучке с пониманием, — невидимые пальцы сжали мою ладонь. — Но разве так не веселее?

Когда меня потянули к лестнице, я в который уже раз подумала, что это всё-таки форменное безумие.

Да только с тем, что весёлое, поспорить не могла.

Фаник и Восхт так и сидели в саду, на прежнем месте. Когда мы проходили неподалёку, принц обернулся — видимо, услышав наши шаги: Лод не счёл нужным тратить силы на то, чтобы скрывать и их. Никого не увидев, нахмурился.

Нет, чары невидимости определённо пришлись кстати. Представляю, как бы вытянулись лица этих двоих, если б сейчас они увидели нас.

Проскользнув за дворцовые ворота, Лод обнял меня, и голову вскружила привычная карусель телепорта. Я даже не успела отойти от перемещения, понять, что произошло, а колдун — видимый, как и я — уже тянул меня из тёмного проулка между домами.

На людную, широкую, ярко освещённую улицу Айвентирри.

Я видела уютный Тьядри, волшебный Солэн, завораживавший Мьёркт. Но Айвентирри... белые дома, словно присыпанные сахарной пудрой, черепичные крыши, укравшие цвет у безмятежного летнего неба. Зелёные лозы, оплетающие стены и кованые перила балкончиков, раскрашенные тёплой охрой наступающей осени. Море цветов, яркими звёздами сиявших на балконах, на витражных уличных фонарях, на деревьях — пробившихся сквозь светлую брусчатку, трепетавших листвой под тёплым дыханием ветра. Гирлянды шёлковых флажков, сплетавшиеся над головами пёстрой сетью.

Город-сказка. Очаровывавший, касавшийся тебя тонкими руками-улицами, манивший, завлекавший. И мы поддавались ему: шли, слившись с толпой в шелках и дешёвых тканях, в масках и с открытыми лицами, в плащах и вуалях. Многие зачем-то несли в руках игрушечных птиц — маленьких, из бумаги, соломы или ткани. Должно быть, часть праздничного ритуала.

Я встречала взгляды, исполненные веселья, и взгляды, в которых сквозила печаль — ведь все знали, что завтра начнётся война, и многие мужчины уйдут, чтобы не вернуться. Но у них тоже была эта ночь, ночь улыбок и смеха, света и сладости: последняя ночь, когда нечего было бояться.

Никому не хотелось её терять.

Мы неторопливо шли мимо вывесок, таверн и винных погребов. Притормозили напротив прилавка с едой — и отправились дальше, закусывая круглыми булочками на палочке, медовыми и нежными. В другом месте обзавелись бутылью терпкого напитка со вкусом и ароматом розы; я не знала, откуда Лод взял деньги светлых, да и не хотела знать. Слушали игру музыкантов, вплетавших в шум разговоров и смеха изысканные голоса флейт, и любовались грациозными па танцоров. Смотрели на жонглёров, перебрасывавших друг другу горящие факелы, и циркачей, плясавших на канатах, которые висели в воздухе. Поднимали взгляд, чтобы увидеть фейерверки, распускавшие в бездне тёмного неба огненные астры, и воздух веял дымом, духами и цветочным мёдом.

Потом достигли площади, озарённой светом костров, вздымавших золотые лепестки сполохов к бледной луне. Здесь тоже играли музыканты — и, окружённые широким кругом зрителей, танцевали те, кто хотел танцевать.

— Пойдём, — Лод потянул меня за пределы круга.

Очарование ночи мигом исчезло. В душу, согретую теплом эйфории, словно плеснули холодной водой.

Я никогда не танцевала. Никогда в жизни. К тому же балу медалистов пробовала учиться, вместе с Сашкой — но, в первый же вечер оттоптав ему все ноги, чуть не сгорев со стыда, поняла: больше позориться не хочу.

— Нет, — я застыла, где стояла, впервые за вечер не поддаваясь.

Лод шагнул обратно. Встал вплотную ко мне, почти обнимая.

— Не бойся, — шепнули мне на ухо. — Это не приём во дворце, здесь знание церемониальных танцев не нужно.

— Я... плохо танцую. Вообще не умею танцевать, — мой ответный шёпот был почти яростным. — Не надо, Лод!

— Если девушка плохо танцует в паре, виноват мужчина, — он обезоруживающе улыбнулся. — Доверься мне. Не понравится, уйдём. Хорошо?

И всё-таки вытащил из круга. Привлёк к себе: одна рука сжимает мои пальцы, другая обвивает талию.

— Свободную руку за спину. Вот так, — Лод прислушался к переливам флейтам, звеневшим в медленном ритме. — А теперь... иди за мной.

Первые шаги я пыталась делать сама. Угадать направление, в котором меня поведут. И, конечно, тут же ощутила под мягкой подошвой туфли чужую ногу.

Чёрт! Сейчас светлые ещё заподозрят что-то — одета, как знатная девушка, а танцевать...

— Не думай о том, что делаешь. Просто иди за мной.

— Лод, может, всё-таки...

— Просто. Иди. За мной.

Его взгляд плавил мой страх тёплой улыбкой, растворял его без следа... и тут я наконец поняла, что от меня требуется.

И, закрыв глаза, отпустила контроль.

Расслабиться. Не сковывать тело. Не думать о ногах, о шагах, о том, что творится вокруг, о светлых, тёмных и войне: ни о чём. Просто чувствовать свою ладонь в его ладони, став единым с музыкой, светом и воздухом. Просто следовать за ним — так же, как следовала уже много раз. Просто позволить ему вести, просто снова ощутить себя его куклой, пока всё в этом мире исчезает бесследно.

Мы скользили в тихих размеренных кружевах танца за миг до гибели, за шаг до расставания, на краю пропасти... но мы с самого начала танцевали на краю. Сперва танго, танец соперников, сейчас — вальс, танец силы и покорности.

А завтра настанет время для другого танца. Танца друзей, танца равных. Потому что, хочет он того или нет — я помогу ему свести партию со светлыми к ничьей.

Даже если потом уйду.

Но завтра, всё это будет завтра... а сейчас я просто шла за тем, кого люблю; и когда последние ноты певучей баллады растаяли в искрах костров, уступив место задору барабанов и колокольчиков, сама не заметила, как Лод увлёк меня в общий хоровод.

А потом, хохоча вместе с ним, подхватив его под руку, кружилась стремительно до опьянения, вконец теряясь в этой пленительной, самозабвенной и солнечной ночи.

* * *

— Потрясающе! Тебе удалась проекция! — обескураженный Кроук смотрел, как рыжеволосый женский силуэт растворяется в воздухе. — Обычно этому учатся годами!

— Ещё б не удалась, — Машка пренебрежительно фыркнула. — А покажешь мне то проклятие, ну, которое никак не вылечить?

— Завтра, — Кроук решительно захлопнул книгу заклинаний. — На сегодня с тебя хватит.

— Лады.

Она зевнула. Да, хорош грызть гранит науки, а то правда устала: днём-то ещё на празднике отжигала... тьфу, опять этот самец похотливый пожирает взглядом её грудь? Что за платье ни надень, так сразу все домогаться начинают, как проститутку какую! Подумаешь, без корсета и с обнажёнными плечами. И со шнуровкой спереди. И с низким декольте. И с вырезами до бедра на юбке. Не кольчужные ж стринги и бронелифчик, в конце концов!

— Хорош пялиться! — Машка воинственно сузила глаза. — Вали отсюда, извращенец!

— Я... — Кроук растерянно посмотрел на неё, — что?

— А то! Не для тебя моя ягодка росла! — она горделиво подбоченилась. — Я тебе сто раз говорила, мы друзья, и точка!

— Мэрис, я...

— Топай уже!

Тяжело вздохнув, Кроук поднялся из-за стола. Пробормотал что-то про неимоверный потенциал и настолько же дурной характер — и, стукнув дверью, покинул дом Фрайндина.

Машка негодующе смотрела ему вслед. Дурной характер?! Вот гад! Хотя ладно, она уже привыкла: если парням с порога не даёшь, так сразу в стервы записывают. Пусть обзывается, если хочет. Ей до лампочки.

Ну да, выглядит Кроук офигенски, ничего не скажешь. Жгучий брюнет, глазища чёрные, фэйс и тело — Аполлон Бельведерский. Красавчик, короче. Ещё и маг клёвый. Понятно, почему принцесса с ним спала. Наверное, привык, что девушки сами штабелями складываются... только в неё, Машку, втюрился сразу, как увидел. Стопудово. А с чего б ещё ему так настойчиво предлагать ей занятия магией? Магией, щаааас прям! Знает она, чем он там в самом деле хочет заниматься! Вот и приходится всё время носом тыкать, чтоб знал своё место и действительно заклинашки показывал. А не то б она мявкнуть не успела, как её бы на этот самый стол завалили.

Хотя, если б не Фрайн, она бы, может, даже не против была...

Она вспомнила о Фрайне — и, гневно выпрямив палец, прицельным плевком огня испепелила соломенную птичку, лежавшую на подоконнике. Опомнившись, тут же затушила пригоршней воды, которую призвала из кувшина.

Фрайн, Фрайн... это ж надо быть таким безмозглым! Тёмные чуть его вокруг пальца не обвели. Тёмные! Она вот сразу догадалась, зачем они тогда к нему домой припёрлись! А Фрайн ещё выклянчил тогда обещание никому не рассказывать: говорил, брательник-король убьёт, если узнает, заподозрит в сговоре с дроу... как детсадовец, блин.

Ладно, в итоге Фрайн таки понял, что тёмные его просто использовали. Или сделал вид, что понял... а, один фиг. Главное, из темницы выпустили и допрашивать не стали. Он как проснулся, сам сразу понёс весь этот бред: мол, это не тёмные эльфийскую королеву траванули, а сами эльфы, и тёмные тут ни причём, и вообще они белые, пушистые и войны не хотят! Как подменили. Естественно, его никто и слушать не стал. Машка боялась, что его казнить или пытать прикажут, но нет, не приказали — король эльфийский ему просто популярно объяснил, что к чему. Слишком ценил последнего оставшегося родственничка. Фрайн говорил, что он и других своих родственничков любит, да только те ему выбора не оставили...

Конечно, тёмным хотелось Фрайна захапать, в свои шпионы подрядить! Странно, как он сам этого не понимал. А в итоге Машка чуть его не потеряла. И всё из-за кого?

Когда ж эта чушка очкастая уже окочурится...

Машка недовольно постучала по столешнице блестящим ноготком. В который раз за эти дни достала мелок и зеркало, лежавшие в ящике стола — и принялась расчерчивать на светлом дереве рунную гексаграмму. Почти ни на что не надеясь, но вдруг? Должны же эти сволочи выбираться из-под гор хоть иногда.

Она привыкла получать всё самое лучшее. С детства. Предки потакали любым её капризам, мчались исполнять любое желание. День рождения в Диснейленде? Не вопрос. Новый смартфон, ультрабук, планшет? Хоть два. Мерс-кабриолет? Пожалуйста. Девчонки с первого класса выбрали её в негласные лидеры, крутые парни позволяли вертеть собой, как угодно. И, ясен пень, она заслуживала того, чтобы самый клёвый мальчик на курсе достался ей! Потому и выбрала Сашку. Ведь это было ужасно несправедливо: что его отхватила себе какая-то тощая стерва.

Машка не особо хотела поступать на ВМК, но это было одной из немногих вещей, на которых родичи категорически настаивали. Ладно уж, так и быть — за всё, что они ей хорошего сделали... зато потом батя пристроит в свою фирму, и о работе можно будет не париться. А игрушки и компы ей всегда нравились, да и ковыряться в коде...

Расчертив три пересекающихся треугольника, она раскрыла книгу заклинаний. Сверяясь с тамошней инструкцией, принялась заполнять гексаграмму рунными цепочками.

Ещё одна причина, по которой её так бесила Белоснежка — высокомерие. Нашёлся гений, всеобщая любимица! Унылый ботаник, наглая выскочка. Думает, раз на бюджет прошла первым номером, так платница-Машка сразу дура набитая. А ей тупо влом было напрягаться: зачем тратить жизнь на зубрёжку, если папане оплатить учёбу раз плюнуть? Родичи вообще думали её в Англию послать, но потом решили при себе оставить. И она лучше с девчонками лишний раз потусит, чем будет вдалбливать в башку всякую скучную фигню. У неё-то, в отличие от Белоснежки, есть много интересных занятий.

Но у Машки всегда получалось то, что ей действительно нравилось. Вот магию, например, ей учить нравилось. Не всё, конечно, только боевые заклятия — нафига ей остальное нужно? Зато она выучила уже достаточно, чтобы помочь светлым в бою, когда завтра они отправятся воевать.

А ведь эта гадина ещё на Светку наговаривала! Да никогда б Светка не позарилась на Машкиного парня. Они ж подружки до гроба. И даже после.

Закончив с рунами, она положила зеркало в центр гексаграммы. Вытащила из того же ящика ритуальный кинжал.

Предков жалко, конечно. Наверняка ревут и думают, что доча утонула. Ладно, может, когда они разберутся с тёмными, Машка попробует открыть портал и их навестить: наверняка с её силами это плюнуть и растереть... но вообще она не особо скучала по дому. К туалету типа сортир и допотопным умывальникам быстро привыкаешь, зато здесь было весело.

Совсем как в её любимых книжках.

Она всегда завидовала тамошним героиням, у которых ни кожи, ни рожи, а в другом мире по пачке принцев отсыпалось. Казалось бы, с чего им такое счастье? Ну ладно, с чувством юмора порядок: над их шуточками Машка всегда ухахатывалась. И мужиками зачётно вертели — правильно, так с ними и надо. Но это ж нечестно, когда в своём мире ты страшная тётка за тридцать, а там тебе нахаляву отваливают тело юной красотки! Машка вот и без всякой магии была хоть куда. Хорошо, в реале всё не так, и принцы достаются только тем, кто действительно этого заслуживает. А то если б Белоснежку тоже забросило к светлым, изменили ей внешность, дали магию... да она ж и так без вазелина везде пролезет! Опять отобрала бы у Машки и парня, и всё остальное. Они из-за Белоснежки как-то даже со Светкой поругались: та сказала, мол, нехорошо на чужих молодых людей рот разевать. А ещё заявила, что она Белоснежке просто завидует. Она, Машка. Вот этому невзрачному нечту. Было б, чему завидовать! Её просто дико раздражала несправедливость всего этого. И того, что такому чучелу достался такой красавчик, и того, что этим чучелом восхищались, несмотря на всю мерзотность его характера.

Но теперь они обе наконец заняли свои законные места, и Белоснежку ждёт смерть, а Машку — счастливый конец и свадьба с Фрайном. И, наверное, как дату назначат, так Машка его в свою спальню наконец и пустит... уже достаточно ломалась и мариновала его ожиданием. Он, конечно, пока в эту спальню не особо и рвался — даже несмотря на все её провокации соблазнительными нарядами — но, в конце концов, за триста лет научишься держать себя в руках. Это только в женских романах трёхсотлетние эльфы зачастую ведут себя, как истеричные подростки со спермотоксикозом; что Машку, кстати, раздражало, несмотря на любовь к жанру. Вот её остроухий женишок — настоящий, всамделишный эльфийский принц. Аристократ, гордый и возвышенный. Птица высокого полёта.

М, Фрааайн... какой же он всё-таки сееекси. А сколькому можно за триста лет научиться...

От предвкушения она даже облизнулась. Мечтательно улыбнувшись, уколола палец, поморщившись, прижала его к зеркалу. Ещё раз сверившись с книжкой, прочитала заклинание.

Уставилась на своё отражение, вызывая в памяти ненавистное очкастое лицо.

Говорили, это заклятие помогает увидеть тех, кого любишь. Но Машка рассудила, что любовь и ненависть — просто разные фантики одной и той же конфетки. И если ты страстно желаешь найти кого-то, то какая зеркалу разница, зачем?

Она пыталась выследить Белоснежку уже раз двадцать. Пока не получалось, правда — Кроук сказал, что горы дроу защищают от подобного... но Машка пробовала снова и снова, надеясь поймать момент, когда заклятая соперница всё-таки покажет нос на поверхность.

И теперь, когда зеркало заволоклось перламутровой дымкой, явив взгляду яркую картинку — даже не сразу осознала: наконец получилось.

Улицу Айвентирри Машка узнала сразу. Заезжала туда, когда они с Кроуком мотались убивать василисков в болотах. Ничё городок, красивый, и от Солэна всего-то час езды: земной час, не местный. Машка даже не поленилась сделать крюк на обратном пути, чтобы там заночевать.

А вот Белоснежку узнать удалось не сразу. Сначала Машка разглядела знакомого светловолосого мужика-колдуна, потом — долго вглядывалась в девчонку, цеплявшуюся за его руку, вышагивающую рядом с ним. В отпадном платье и моднявом плащике, прятавшую лицо за какой-то голубой хренью вроде фаты.

И, оценив рост гнома, доскообразную фигуру и длинные тёмные волосёшки, поняла — таки Белоснежка.

Вот эта разнаряженная фифа. В Айвентирри, на празднике светлых.

За ручку с милым блондином.

Ах ты шлюшка мелкая! Сначала зацапала парня, который обязан был принадлежать Машке, а теперь... теперь...

Она вскочила, как ошпаренная. Сорвавшись с места, в чём была, выскочила из дома.

Чтоб она сдохла, если в этой сказке злая тёмная Белоснежка будет жить долго и счастливо. Не должна. Не заслужила. Не будет.

Не будет, не будет, не будет!..

А вскоре та, которую в этом мире называли Мэрис, уже пришпоривала свою верную Лапочку — и во весь опор мчалась по широкой дороге, светлой ленточкой вившейся среди тёмных полей.

* * *

Ночь оставила позади не один час, когда Лод привёл меня на пристань.

Айвентирри строили на реке, и сейчас она медленно несла свои воды во тьму. Ветер принёс облака, походившие на кружевную вуаль: в ажурные просветы выглядывал месяц, и его серебристые блики рыбками скользили по речной зяби.

Мы прошли по пирсу, вдоль которого покачивались лодки. Велев мне подождать в сторонке, Лод подошёл к сторожу, в одиночку распивавшему что-то из объёмной бутыли; обменялся с ним парой слов, вручил пару монет и повёл меня к одной из лодок.

Судёнышко было простым, небольшим, безо всяких изысков. Светлое дерево, пара вёсел, посредине — одна узкая доска-сидение. Ещё два сидения, уже шире, у кормы и на носу. Лод шагнул в лодку первым, потом снял меня с пирса и бережно поставил рядом с собой.

Я ожидала, что, отвязав швартовы, он сядет на вёсла — но Лод прошёл мимо. Опустился прямо на дно лодки, вытянув ноги, прислонившись спиной к сидению на корме, устроившись полулёжа.

— Садись.

Осторожно, приноравливаясь к покачиванию, я приблизилась к нему. Стоило мне расположиться рядом, бок о бок с колдуном, как тот лениво шевельнул кистью — и ведомая магией лодка, плавно развернувшись, двинулась к середине реки, рассекая лунную рябь. Замерла там, легла носом по течению, и Лод, опустив ладонь, позволил нам лечь в свободный дрейф.

Интересно, как колдун ей управляет? Ведь даже нет паруса, чтобы направить ветер... но да, логично было предположить, что грести Лод не будет.

Даже удивительно, как бойко он разобрался со швартовами для человека, никогда не имевшего дела с лодками.

— Всё-таки шум и толпа утомляют, — заложив руки за голову, Лод откинул русую макушку на сидение: так, чтобы смотреть в небо.

Сняв поднадоевший шёлковый покров вместе с серебряным обручем, я последовала его примеру. Слушала плеск воды, тихо лижущей борта лодки, и далёкие отзвуки праздника, приглушённые речной гладью. Смотрела, как движутся облака — сейчас они казались льдинами, растрескавшимися по весне, плывущими по чёрному океану, в котором мерцают отражённые звёзды.

Никогда не любила смотреть на звёзды. В какой-то момент обязательно вспоминала, что вижу раскалённые газовые шары, бесконечно долго умирающие в вакууме, посреди бескрайней пустоты космоса, мёртвой и ледяной. А следом думала, что в сравнении с ними я — меньше, чем мотылёк, чем муха-однодневка. Бактерия. Ничто. И что все мои проблемы, все мои печали, вся моя жизнь — для вселенной? Она даже не заметит, что меня уже нет, и звёзды всё так же будут светить тем, кто останется на этой земле после меня.

Они будут светить даже тогда, когда на этой земле не останется ничего.

Да, созерцание звёзд, это чудесное романтичное занятие, для меня было сродни вглядыванию в бездну по Ницше. И обычно заставляло моё настроение падать куда-то до отметки 'безысходность'... но сейчас я видела одно лишь небо, расцвеченное облаками и сияющей пылью. Прекрасное высокое небо. И ничего более.

Неужели просто оттого, что мои пальцы касаются его пальцев?

— А зачем нужны птицы? — спросила я, спасаясь от смущающих мыслей. — Я видела, многие несли игрушечных птиц...

— А, чуть не забыл. — Лод стремительно сел, и лодка плавно качнулась на воде. — Сейчас.

Поднял расправленную ладонь, и на ней появилась птица. Не больше мизинца: словно ожившая хрустальная фигурка, сотканная из нитей пастельно-синего света. Похожая на крохотного ястреба.

Любопытно клонившая набок маленькую головку.

Она живая?..

— Это твоя, — Лод улыбнулся, и я поняла, что мой восторг проявился на лице. — Подставляй руку.

Я вывернула ладонь, внутренней стороной кверху — и, взмахнув крыльями, птичка перепорхнула на неё. Прикосновение миниатюрных лапок к коже даже не чувствовалось, светящееся чудо было не тяжелее пушинки.

— Птицы — посланники Солира, — под взглядом Лода в его руке материализовалась вторая пичужка, точная копия моей, лишь чуточку крупнее. — В Солирдаг важно обзавестись игрушечной птицей. Особенно если сделаешь её своими руками. Весь праздник ты носишь её с собой — неважно, на виду или спрятанной... а ночью, когда праздник подходит к концу, загадываешь своё самое заветное желание и сжигаешь. Можно бросить в праздничный костёр, можно и просто дома. Тогда она вознесётся к Солиру, чтобы рассказать о твоём желании ему.

— Вот как...

Любопытный обряд. И красивый, ничего не скажешь.

Не удержавшись, я погладила птицу по спинку. Осторожно, одним пальцем... но он просто прошёл сквозь сияющие крылья, не ощутив ничего.

— Это лишь воздух, не более, — Лод тихо засмеялся. — Загадывай желание.

Сожаление кольнуло душу, когда я осознала, что ночь подходит к концу. Наша ночь. Сладкий мираж, эфемерный обман, хрупкая иллюзия.

Как и эта птица.

Я задумчиво созерцала окрылённый свет, мирно ждавший на моей ладони.

Что ж... пусть всё будет хорошо. И только. Всё равно я не верю в богов.

Но если моё желание действительно кто-то услышит — думаю, его не истолкуют неправильно.

— Загадала.

В тот же миг синий свет обратился золотым, колдовские нити полыхнули огненными сполохами — а ястребы, вдруг обернувшись фениксами, расправили крылья, чтобы взмыть вверх. Мы с Лодом провожали их взглядами: две мерцающие медовые искры, кружившие по спирали, медленно тонущие во мраке, погружаясь в небесную высь навстречу звёздам и луне.

Даже потеряв их из виду, всё ещё смотрели туда, куда они улетели.

Призрачные, недолговечные создания волшебства и нашей мечты...

— Прости, — произнёс колдун потом. — Я держал тебя в неведении всё это время. А ведь ты наверняка безумно хочешь узнать, что мы собираемся делать дальше.

Ну да. В конце концов, необязательно возвращаться под горы, чтобы снова поговорить о делах. Сомневаюсь, что под днищем лодки притаились шпионы светлых; к тому же Лод наверняка позаботился о том, чтобы нас не услышали чужие уши.

А я была не прочь побыть здесь немножко дольше. Как, видимо, и он.

— Да. Хочу, — я посмотрела на колдуна. — У тебя ведь был план на случай вторжения. Не мог не быть.

— Был. И есть. — Лод так и сидел, запрокинув голову на сидение, глядя в небо. — Раз уж светлые ставят вопрос таким образом, что либо мы, либо они — я выбираю нас. Об открытом столкновении не может быть и речи: у них семьдесят тысяч бойцов, у дроу едва наберётся семь. А когда против вас маги, узкие проходы вам не помогут. Так что... для начала дроу придётся покинуть Мьёркт.

Сдать столицу врагу? Без боя?

Ладно, положим, это не ново — но зачем?

— Видишь ли, все туннели снаружи приводят туда, — конечно, колдун расслышал мой немой вопрос. — Мы оставим Мьёркт. Уйдём в другой город дроу, если ты помнишь, их всего три. Дождёмся, пока светлые проникнут под горы. Многие погибнут в наших ловушках, но они это сделают — и займут опустевший город. Чтобы двинуться дальше, они обязаны пройти через него, так что... в какой-то момент вся их армия окажется там.

Он замолчал.

Какое-то время мы просто сидели рядом, в нашем маленьком мирке над тёмной водой.

— И что случится тогда? — всё-таки тихо спросила я.

Лод не шелохнулся. Всё ещё смотрел вслед улетевшим птицам; и я вдруг поняла, что боюсь тех слов, которые он сейчас произнесёт.

А потом ответил, прямо и просто:

— И тогда я обрушу на них гору, под которой стоит город. И уничтожу их. Все семьдесят тысяч.

Да. Этого ответа я и боялась. Ведь это правда было страшно: столь же страшно, сколь логично.

Я не нашлась, что сказать.

— Конечно, это будет чудовищно сложно. Один я ни за что не справлюсь, это бы даже Навиния не смогла. Даже Ильхт. Прервать читку заклятия и восстановить силы невозможно, и у меня не хватит кристаллов, чтобы запасти необходимое количество энергии впрок... но несколько дроу великодушно решили пожертвовать собой, дабы помочь мне довести это нелёгкое дело до конца. Эмер Айкатт, отец Лу и покойного Артэйза, один из них. — Лод равнодушно пощипывал двумя пальцами щетинистый подбородок. — Они будут рядом, когда я примусь творить заклинание, и отдадут мне свою энергию. Поскольку в тот момент мне будет немного не до того, чтобы разбираться, сколько энергии и откуда я беру — я просто выпью до дна всех, кто окажется поблизости. Весь их ореол силы. Они умрут, но я сотворю заклятие, и Мьёркт будет погребён вместе со всей армией светлых. — Эмоций в голосе колдуна было не больше, чем в плеске воды под нами. — Начнётся землетрясение, с соседних гор сойдут лавины, какие-то туннели наверняка обрушатся, но два других города дроу не должны пострадать. Я наложу защиту, чтобы никому не навредило то, что посыплется с потолка пещер... только, как ты понимаешь, о мире со светлыми после этого можно будет забыть.

— Да, — я сжала в пальцах шуршащую ткань юбки. — Понимаю.

И достаточно хорошо знала Лода, чтобы понимать, что прячется за этой безэмоциональной маской.

— Проще будет пойти до конца, — продолжил он. — Выйти из-под гор. В конце концов, большинство боеспособных светлых погибнет под горой, а дроу превосходные воины... если привлечь ещё и иллюранди, думаю, мы сумеем захватить Риджию. По крайней мере, королевства людей и эльфов. Если скажем лепреконам, что ничего против них не имеем — не думаю, что они будут нам препятствовать. Правда, наши светлые принцы и принцессы вряд ли отнесутся ко всему этому с пониманием, так что придётся либо снова надеть на них ошейники, либо убить. Последнее, пожалуй, будет милосерднее первого. Но Дети Луны наконец вернутся под небо, из-под которого их когда-то изгнали.

Он сидел рядом со мной. Смотрел на звёзды рассеянным взглядом. Наследник Ильхта, правая рука наследника Тэйранта... и я понимала: если ему не оставят выбора — он сделаетто, о чём говорит. Окунётся в кровь с головой. Поможет Алье довершить дело их прадедов. Спасёт свой народ, возвеличит его — и уничтожит всех, кто встанет у него на пути, и светлые сами обрекут себя на гибель, собственной рукой подписав свой смертный приговор.

И тогда одним хорошим человеком в этом мире станет меньше.

Как и многими хорошими дроу.

— Но это ведь не единственный план, — сглотнув, смочив пересохшее горло, проговорила я. — Я видела, ты работаешь над какой-то формулой...

— Это не план на случай вторжения. Это план, как его предотвратить.

— Ещё лучше, — я коснулась его руки. — Расскажи мне.

Лод прикрыл глаза. Заговорил.

Чем дальше он говорил, тем больше ширились мои глаза.

Нет, оно звучало здорово, но трудно было поверить, что такое возможно. Не когда противников — семьдесят тысяч.

С другой стороны — иных вариантов нам всё равно не оставили.

— Неужели это осуществимо? — недоверчиво спросила я, когда Лод замолчал.

— Вполне, если задействовать иллюранди и женщин. Я знаю, как обойти караул светлых. При правильной организации никто ничего не заметит, — колдун наконец скосил глаза на меня. — Думаю, теперь ты поняла, над какой формулой я работаю.

— Сокровищница лепреконов! — выпалила я. Это и правда стало для меня очевидным. — Нам нужны драконьи жемчужины, чёрные, а они там...

— Я пытался доработать формулу Ильхта, я пытался написать собственную, но не могу. Не могу, и всё. — Лод сжал кулаки. — Мы предлагали лепреконам за жемчужины любые деньги, но они отказывались торговаться. Для них риск слишком велик, ты уже слышала их доводы на совете. Раскрывать им наши планы, естественно, не выход, так что остаётся кража. Да только я не могу сделать так, чтобы эта кража нам удалась, а...

Но я уже вытаскивала с ментальных полочек своего сознания всё, что мне рассказывали о жемчужинах и лепреконах — и страницы книг, которые в своё время мне услужливо предоставил Акке.

Итак. Дано: снять защиту сокровищницы нельзя. Пускай это входит в условия задачи. Если оно не вышло ни у Ильхта, ни у Лода... нет, если придётся, я попытаюсь, но для начала попробуем обойтись без этого.

Теперь следующие условия.

Из сокровищницы нельзя вынести ни один предмет, если ты не лепрекон. Если лепрекон будет понимать, что выносит предмет из сокровищницы незаконно — его тоже не выпустит. Ни изменение памяти, ни какие-либо манипуляции с сознанием лепрекона не помогут...

Ага.

Щёлк.

Первый кусочек паззла лёг на своё место; но это было опасно, слишком опасно — и мысль двинулась дальше.

В книгах, рассказывавших о свойствах жемчужин, я вычитала, что их можно ненадолго трансформировать без всякого для них вреда. Правда, они излучают особую ойру. Следовательно, любой маг, перейдя на зрение Изнанки, сразу поймёт, что он видит на самом деле.

Щёлк.

Второй.

И мысль уже не бежала, летела — прочь из мрачных лабиринтов, цепляясь за ариаднову нить решения.

Но в другой книге я прочла, что лепреконы ощущают ойру 'на ощупь'. Если возьмут предмет в руки и сосредоточатся. Потому что зрением Изнанки они не обладают.

А это значит...

...щёлк.

Паззл сложился.

И заставил меня торжествующе расхохотаться.

— Я знаю, я знаю!

Лод, осёкшись, посмотрел на меня удивлённо, и я осознала: он ещё не успел завершить ту фразу, которую я слышала от него последней.

Неужели всё так просто?..

— Ты мыслил слишком масштабно. Зациклился на том, чтобы сломать защиту. И вы, колдуны, привыкли решать проблемы с помощью магии, — у меня даже пальцы задрожали — от восторженного предвкушения, которое испытываешь, прежде чем развязать ленточку на долгожданном подарке. — А вся штука в том, что магия здесь ни при чём. Ну ладно, при чём, но не так уж сильно.

— Что...

— Я знаю, как нам достать жемчужины!

Он мигом смолк. Уставился на меня.

А я, вдохнув, словно меня ждал прыжок в глубокую воду, плескавшуюся за бортом нашей лодки — на одном дыхании выдала свой план.

Когда я, выпалив последнее слово, наконец отдышалась, Лод всё ещё смотрел на меня. Просто смотрел.

Под его немигающим, долгим, абсолютно непроницаемым взглядом я ощутила, как моя радость цепенеет под ледяной коркой неуверенности.

— Думаешь, не сработает? — я нервно поправила очки. — Но я вроде бы учла...

Жёсткие, властные пальцы скользнули по моего затылку, зарылись мне в волосы, заставили податься вперёд, замолчать — и я ещё успела осознать, что наши лица вдруг оказались недозволительно близко.

Прежде, чем губы клеймом обжёг поцелуй.

Он был почти яростным и удивительно нежным, неторопливым и страстным, глубоким и неотступным: чувства не порывистого мальчика, но мужчины, точно знающего, чего хочет. Он ошеломил, подчинил, не оставил в сознании ни единой мысли, заставив просто раскрыть губы и отвечать — неумело, робко, жадно; закрыв глаза, забываясь, тая и пьянея под ладонью, скользившей по спине, дразнившей сквозь тонкое платье медленной лаской...

И в тот миг, когда откуда-то выплыла короткая мысль 'Морти', губы вновь обожгло. Только теперь — холодом ночного воздуха.

Лод отстранился как раз вовремя, чтобы волна алого пламени расплескалась по куполу магического щита.

Догадаться, кого я увижу на берегу, когда поверну голову, труда не составило.

Течением лодку снесло довольно близко к берегу, и в ярком свете кровавых сполохов, полыхавших на лезвии огненного меча, я без труда разглядела перекошенное лицо Сусликовой. Рядом скалил острые белые клыки парнокопытный страх: огромный конь, чёрный, как чёрт, с жуткими глазищами, светившимися во мраке трупной желтизной.

Та самая Лапочка? Да, скакун определённо стоит хозяйки.

А здесь-то вы откуда взялись?!

Я могла припомнить не так много случаев, когда меня захлёстывало лютое бешенство, но этот момент определённо был одним из них.

— Так у тебя теперь новый хахаль, я посмотрю! — ехидно пропела Машка, опустив меч. — Что, одного мало? Или с глаз долой, из сердца вон?

— Чего ты ко мне привязалась, убогая? — не выдержав, выкрикнула я. — Тебе в праздник заняться больше нечем, кроме как меня по всей Риджии выискивать?!

— Для тебя время всегда найдётся! — рыжая чума воздела руку к небесам. — Первый раз не утопила, теперь наверстаю!

В тот момент, когда я подумала, что лодка и правда делает нас довольно уязвимыми, она уже выкрикивала заклинание. И я только потянулась за шнурком с кольцом, когда прямо за бортом поднялось нечто.

Водяной столб, пузырящийся и текучий. С длинными руками-щупальцами и безликой головой. Странная прозрачная кукла в два человеческих роста, без глаз, рта и носа, слепленная из речной толщи.

Водный элементаль?!

Эта зараза уже и такое умеет?..

Щупальца рванули к бортам, толкнули — и, успев ладонью прижать очки к лицу, напоследок тоскливо подумав о дежавю, я полетела в воду.

Тёмная гладь реки сомкнулась над головой, принимая в свои удушающие холодные объятия. Тяжёлый плащ, мигом намокнув, потянул ко дну. Я в панике взмахнула одной рукой, пытаясь всплыть, ожидая прикосновения щупальца, которое обовьёт ногу и потащит в глубину — но вместо этого обвили талию.

Звенящее давление на уши и тело исчезло, и миг спустя я упала на что-то твёрдое. Осознав, что уже не под водой, жадно вдохнула. Открыла глаза: Лод перенёс нас на горный утёс, где мы когда-то обсуждали мой побег. Ещё когда я носила ошейник.

А, может, он был просто очень похож на тот.

Незамедлительно отпустив меня, колдун сел. В одежде, липнущей к телу, с опущенными руками. Пряди мокрых волос скрывали его лицо.

Он молчал — и под тяжестью этого молчания на меня вдруг навалилось осознание, что произошло минуту назад.

Заставив ощутить себя последней сволочью.

Этот поцелуй, мой первый поцелуй — украден. Украден у другой. И несколько часов счастья — тоже.

И, если быть честной, холодный душ от Машки пришёлся как нельзя кстати.

Я приподнялась, дрожа в лёгком ознобе, опираясь на локоть, утопавший в траве.

— Лод...

— Прости, — глухо сказал он. Не поднимая головы, не глядя на меня. — Я поступил низко. Поступил, как подлец.

Все слова, которые я могла бы сказать, так и не сказались.

Падать было больно. Очень больно. Падать с неба, тёплого и солнечного, с заоблачных высот — на землю, веявшую ледяным дыханием зимы. Туда, где мы не были и не будем вместе.

Туда, где наша близость — запрет.

— Ты не должна винить себя. Это моя вина, моя целиком и полностью. Сорвался, поддался безрассудности, сделал то, на что не имел ни малейшего права. Я и на прогулку эту не имел права... не когда я принадлежу другой, — Лод стремительно поднялся на ноги. — Больше я себе подобного не позволю. Можешь не волноваться.

Голос его был холоднее воды, холоднее горного ветра; я понимала, что холод этот направлен не на меня, что сейчас он презирает себя, и никого больше — но предпочла бы снова умирать от яда, чем ощущать то, что ощутила сейчас.

У всего есть цена, Белоснежка. А ты понимала, на что идёшь, когда соглашалась сбежать с ним. Неэтично, некрасиво, незаконно.

Ты получила то, чего в глубине души так давно хотела. Возможность на время занять чужое место.

Пришла пора платить.

Я молча приняла протянутую мне ладонь. Встала. Позволила снова себя обнять: не так, как обычно, и тем более не так, как в той злополучной лодке — едва-едва касаясь, точно я была стеклянной.

И, стоило нам переместиться под горы, приземлившись в лаборатории, почти вырвалась из его рук.

Дальше всё помнилось урывками. Вот я в ванной, с ненавистью срываю мокрое платье. Потом уже сижу в своей постели у камина, переодетая в сухое, закутавшись в одеяло с головой. В какой-то момент поняла, что рядом дрыхнет Бульдог, положив ушастую морду на мои колени... но это не вызывало в душе, медленно выгоравшей после падения, абсолютно никаких чувств.

Хотя, пожалуй, это было кстати — ощущать рядом что-то живое и тёплое.

Немного спасало от мертвенного холода, пожиравшего меня изнутри.

...но надежда, так нежно мечтами маня, не подарит нирваны — лишь память огня...

Потом ко мне подошёл Лод. Я не замечала и не знала, где он был до того.

— Спасибо за план, — ровно произнёс колдун. — Мы пойдём к лепреконам завтра. Ты со мной?

— Нет, — я так и не посмотрела на него. — Нет, я... пожалуй, в этот раз останусь тут. Думаю, вы и без меня справитесь.

Не знаю, ответил ли он что-нибудь. Может, и ответил. Но следующее, что я помнила — себя, сидящую в одиночестве и темноте, которую рассеивало только пламя в камине. Умирающее, как эта ночь, как всё то безумие, что она принесла.

Это не должно повториться. Этому надо положить конец.

И я уже знала, как.

А потом я просто сидела, глядя в огонь, чувствуя под пальцами бархатистую шёрстку Бульдога. Безнадёжно считая степени тройки, сбиваясь на миллиардах и начиная заново.

Да только ничто, ничто, ничто не помогало высохнуть моим слезам.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. В ПОЛШАГЕ СТОЯ ОТ ЛЮБВИ

(*прим.: цитата из песни Канцлера Ги)

Мортиара из рода Бллойвуг сидела с книгой за столом своего рабочего кабинета. В очаге над золотыми углями нежился котелок с прозрачным зельем цвета сиреневой луны, за узорчатым окном давно уже проснулась столица дроу.

Пальцы принцессы размеренно листали одну страницу за другой.

Замерли, когда в комнату без стука вошёл Лод.

Он аккуратно, тихо прикрыл за собой дверь. Явно успел поспать: ясный взгляд утратил измождённость, нездоровые тени под глазами почти исчезли. Помедлив, подошёл к столу.

— Морти...

Она повернула голову и посмотрела на колдуна, заставив его замереть.

Посмотрела красными, сухими глазами того, кто очень долго плакал.

— Так больше не может продолжаться, Лод.

Её голос тоже был сух, и колдун, не ответив, молча смотрел на неё. В лице его не проявилось ни стыда, ни вызова, ни растерянности — но по нему было видно: он прекрасно понял, о чём идёт речь.

— Я думала, что выдержу. Что смогу дождаться, когда воцарится мир, и тогда... но я не могу. Всё это заставляет меня чувствовать то, чего я никогда не хотела чувствовать, за что начинаю ненавидеть себя. И я измучилась носить маску, измучилась делать вид, что ничего не изменилось, а скоро это станет заметно всем, и Алье — тоже. — Слова её были негромкими, и усталость раскрашивала их осенними, умирающими нотками. — Я приму твою горькую правду. Я поговорю с ним. Объясню ему, что это и моё желание, что по-другому нельзя. Ты его друг, он поймёт, не может не понять, — она взяла Лода за руку, и в этом жесте читалась мольба. — Я знаю, почему ты не говоришь со мной об этом, я знаю, что Алья не главная причина, но... освободись. Не мучай больше себя и меня. Легче станет всем.

Он не стал ни спрашивать, ни отпираться, ни возражать. Просто опустился на колени подле её кресла; не отнимая руки, накрыл её ладонь, лежащую поверх его пальцев, своей.

Они оба прекрасно знали, что этот разговор когда-нибудь состоится. И оба были слишком близки, чтобы подбираться к нему окольными путями, пытаясь смягчить удар.

— Ты хочешь сказать, что не будешь мучиться, если я уйду? — мягко спросил Лод, пытаясь поймать взгляд её опущенных глаз. — Не лги. Я слишком хорошо тебя знаю.

Долгое молчание нарушало лишь тихое потрескивание углей да едва слышный звук, с каким лопались пузырьки на сиреневой ряби.

— Зря я допустила всё это, — едва слышно прошептала Морти. — Должна была с самого начала понять... может, для кого-то это в порядке вещей: муж, с которым лишь делишь ложе, любовник, которому отдаёшь сердце. Но для меня — нет, — она посмотрела на колдуна, и в этом взгляде наконец прорезалось то, что она чувствовала. — Я много думала, Лод. Ночью, вчера, все эти дни. И наконец поняла, чего хочу. А хочу я исполнить наказ моей матери. Быть верной женой того, кому предназначили мою руку, делать то, что должно. И больше не заставлять никого страдать.

Печаль обесцветила его радужки, когда он разглядел в её глазах хлёсткую боль.

— Я часто думал, почему ты принимаешь игру с лентами... хотела наказать себя? За то, что не можешь быть той, кем ты хочешь быть, за то, что не можешь разделить чувства того, кто так любит тебя? — он погладил тыльную сторону её ладони. Одним пальцем, коротким и нежным движением. — Тебе нет в этом нужды. Ни наказывать себя, ни винить — ни в чём. Ты прекрасная, ты удивительная, ты...

— О, Миркрихэйры! Вам стоило бы взять себе девизом 'верны до последнего'. — Губы принцессы изогнула горькая усмешка. — Я всё время пытаюсь остановить тебя, Лод. Уберечь от падения.

— И я благодарен тебе. Мне это нужно.

— Нет, не говори мне то, что я хочу услышать. Не будь... тем, кто любит меня. А я знаю, что ты всё ещё меня любишь. — Она неотрывно смотрела на переплетение их рук. — Ты сам оберегаешь себя. Куда успешнее, чем я. А я вижу в тебе тень того, кого давно уже нет... но ты — не он. И если я не могу убедить себя в этом, все эти годы спустя, то я... не та. И ты это знаешь.

Лод не ответил. Просто вглядывался в её лицо, так внимательно, словно искал в нём что-то, чего никак не мог найти.

Пока Морти осторожно и бережно высвобождала свои пальцы из его ладоней.

— Я люблю тебя. Я желаю тебя. Как и ты — меня. Но в душе, наверное, я давно уже поняла... мне нужен не ты. А тебе нужна не я. — Сидя ровно и прямо, она сложила руки на коленях, в простом кресле держась принцессой на троне. — Ты ведь тоже это понимаешь. Думаю, на самом деле ты понял это лучше и раньше меня.

— Ты делаешь это ради меня, — тихо проговорил он, — но не хочешь этого. Не хочешь, чтобы я уходил.

На сей раз промолчала она.

И тогда Лод, прикрыв глаза, на пару мгновений придержав ресницы книзу, неторопливо поднялся на ноги.

— Прости меня, если сможешь. Я никогда не хотел делать тебе больно, — его ладонь сдержанно коснулась её волос. — Но сейчас не время тревожить Алью подобными разговорами, а твою печаль легко списать на тяжёлое положение нашего народа. Я не оставлю тебя, пока ты не будешь к тому готова.

— Лод...

— Я отправляюсь к лепреконам. У нас есть план, как достать жемчужины. И эту беседу лучше закончить, — голос его остался мягким, но в интонации скользнула непреклонность. — Пожелай мне удачи.

Не дождавшись в ответ ни слова, склонил голову в поклоне. Без упрёка, без улыбки. Развернувшись, вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Морти уронила голову на руки. Слёз уже не осталось, поэтому она просто сидела, закрыв лицо ладонями, и лишь плечи её порой судорожно вздрагивали... пока в дверь не постучали.

Морти замерла, не отвечая — но постучали снова. С отзвуком неуверенности.

Затем дверь всё же приоткрылась.

— А, так ты здесь, — увидев принцессу, Лу проскользнул внутрь. — Я искал тебя, Алья говорил... — вглядевшись в её глаза, дроу осёкся. — Что случилось? На тебе лица нет!

— Ты же знаешь, что происходит, — прошелестела Морти. — Война...

— Нет, здесь кроется нечто иное. — Лу стремительно приблизился к ней. Коснулся её плеча: голос был требовательным, но жест — исполненным бережного трепета. — Кто посмел обидеть тебя?

Она просто смотрела на него. Тусклыми глазами, утратившими янтарный блеск.

— Моя принцесса, — порывисто опустившись на колени, дроу сжал её руку в своей; потом пылко приник губами к ладони невесты, — одно слово, и тот, кто причинил тебе боль, не переживёт этой ночи.

У неё вырвался тихий, совершенно безысходный смешок. И только.

— Скажи мне, — его поцелуи пересчитывали хрупкие косточки на её пальцах, слова звенели настойчивостью. — Если есть хоть что-то, что я могу для тебя сделать, просто скажи!

Она взирала на мужчину, чей взгляд жёг её обожанием и страстью. Занимавшего то же место, что и другой — совсем недавно, так же преклонившего колени, так же державшего её руку...

Бесконечно, безнадёжно, невыносимо непохожего на него.

В глазах принцессы снова полыхнули живые отблески, а по лицу скользнула тень. Решительная.

Отчаянная.

— Да, — молвила Мортиара из рода Бллойвуг, негромко и обречённо. — Есть кое-что.

* * *

Захлопнув счётную книгу, казначей Повелителя лепреконов устало потёр переносицу. Потянулся. Поднявшись с кресла, снял со спинки камзол, который сбросил на время работы; надев его поверх рубашки, застегнувшись на все пуговицы, проследовал к выходу из своего кабинета.

И, ещё не выйдя за дверь, ощутил на шее нечто чужеродное — одновременно с тем, как просторную дворцовую комнату огласил тихий щелчок.

— Иди в сокровищницу, — негромко велела окружающая пустота, вдруг вздумавшая обзавестись приятным мужским голосом.

Казначей попытался удивлённо приоткрыть рот, но неведомая сила удержала его губы сомкнутыми. Она же заставила его руку провернуть дверную ручку, а ноги — покорно зашагать в указанном направлении.

За высокими окнами дворцового коридора засыпал Ювелл. Столица королевства лепреконов утопала в зелени предгорных лесов, домишки с черепичными крышами, которые людям показались бы игрушечными, сияли россыпью золотых огней. Свет уличных фонарей, чьи пёстрые стекла напоминали о леденцах, отражались в блестящей брусчатке. Королевский дворец возвышался на холме над всей этой красотой, и в нём тоже преобладали золотисто-зелёные тона: что во внешней отделке, где жёлтая яшма соседствовала с малахитом, что во внутренней, где по изумрудным панелям на стенах вились янтарём узоры затейливой росписи.

Как назло, на коротком пути в сокровищницу не встретилось ни одной живой души. Казначей всегда засиживался допоздна, когда все другие лепреконы давно уже расходились по своим покоям. Он шёл, чувствуя себя шарнирной куклой, слушая грузные шаги за спиной, явно принадлежавшие людям.

И, сопоставляя эти шаги с ошейником, заставляющим повиноваться, приходил лишь к одному выводу.

Если бы казначей мог, он покачал бы головой: дивясь дерзкому безумству тёмных, которое всё равно не могло никуда привести. Понятно, что они загнаны в тупик, и от отчаяния чего только не сделаешь — но на что им сдались эти треклятые жемчужины, в конце концов?

В отличие от коридоров, которые делали с высокими потолками, двустворчатые двери в сокровищницу были ниже человеческого роста. Казначей подметил это с какой-то мелочной мстительностью: что незваным гостям, в отличие от него, наверняка пришлось согнуться, чтобы пройти внутрь. Огромный зал, вымощенный белым камнем, при их появлении озарили магические светильники, золотыми каплями вспыхнувшие под потолком. К стенам жались стеллажи, хранившие многочисленные шкатулки и ларцы, а зал был весь заставлен сундуками; лепреконы любили блеск золота, но аккуратность и порядок всё же любили больше — так что никак не могли позволить монетам и драгоценностям просто валяться неопрятными кучами.

Сокровищницу даже не запирали на ключ. В ключе не было нужды.

— Неплохо, — одобрил один из тёмных, наконец проявившись из воздуха рядом с казначеем. Молодой мужчина в серой мантии колдуна, с узлом длинных русых волос. — Но для столь легендарного места... если честно, ожидал большего.

— Зато сила чар вполне оправдывает ожидания, — пробормотал другой, полноватый и темноволосый. Судя по мантии, тоже колдун.

В этой части дворца, строившейся лепреконами для лепреконов, не рассчитанной на рослых гостей, люди смотрелись... странно. Чужеродно. Рядом с мебелью и сундуками, которые разом стали выглядеть миниатюрными — они казались взрослыми, заглянувшими в кукольный домик.

Пусть даже куклы были в рост человеческих детей.

— Ничего, справимся.

Русый аккуратно прикрыл двери в сокровищницу. Обратил взгляд на казначея.

— Ты ведь знаешь, за чем мы пришли, — сказал он.

— Догадываюсь. И ничего у вас не выйдет, — злорадно откликнулся лепрекон, даже не сразу сообразив, что к нему вернулся дар речи. — Ошейники вам не помогут. Ни ошейники, ни магия.

— Посмотрим, — колдун небрежно махнул рукой. — Отдавай нам жемчужины.

Серебряная полоска на шее сделалась горячее. Подчиняясь движениям невидимых нитей магии, протянувшихся от ошейника к его ногам, казначей покорно пошёл мимо сундуков: к одному из стеллажей, где покоились шесть одинаковых ларцов чёрного дерева. Один за другим снял их с полки, чтобы передать русому вору — в маленьких руках лепрекона шкатулки выглядели ящиками.

Колдун открывал крышки, удостоверяясь, что внутри действительно жемчужины, и отдавал ларцы товарищу, громоздя один на другой.

— Золотые, белые, розовые, зелёные, чёрные, серые, — подвёл итог русый, когда в пальцах у него оказалась последняя шкатулка. Остальные пять уже перекочевали к его подельнику, который придерживал верхний ларчик подбородком, чтобы получившаяся пирамида не обвалилась. — Все на месте... вот теперь и проверим, помогут нам ошейники или нет.

И вернул ларец с серыми жемчужинами в руки казначея.

— Отнеси это в коридор.

Пока лепрекон, подчиняясь приказу, переставлял ноги по направлению к двери, он отчаянно напоминал себе, что не имеет никакого права выносить королевскую собственность в угоду дерзким ворам. Помнил, что защита сработает и без этого, но решил помочь магии по мере своих скромных сил.

Он подступил к порогу, где паркет коридора стыковался с белым камнем, которым отделали пол сокровищницы. Толкнул одну из дверей, попытался выйти — но порог ожидаемо вспыхнул золотой полосой, и нога, обутая в щегольскую лакированную туфлю с вострым носом, уткнулась в невидимую преграду.

Какое-то время казначей бодал лбом защитный барьер, раз за разом отлетая на шаг назад, куда его отбрасывал сгущённый воздух: тоскливо гадая, когда же тёмным надоест над ним измываться.

— Похоже, и правда не выйдет, — наконец вздохнул русый.

— А я что говорил? — буркнул его подельник.

— Но попробовать-то стоило. Ладно, иди сюда.

Последнее уже было обращено к казначею. Тот подчинился, с ненавистью сверля взглядом собственные ноги, вновь предавшие его.

— Присядь, отдохни.

Отобрав у лепрекона ларец, русый добавил его к пирамиде в руках подельника. Осев на пол, казначей беспомощно смотрел, как русый подходит к дверям в сокровищницу; вновь заперев их — чтобы скрыться от глаз случайных свидетелей, если бы таковые вдруг объявились, — поднимает руки к потолку.

И, вычерчивая кончиками пальцев рунную вязь, повисавшую в воздухе кружевами тёмного дыма — размыкает губы, сплетая паутину заклятия.

Казначей не знал, что это за заклятие. Но оно заставило светильники дрогнуть и почти померкнуть, воздух — стать холоднее, а пыль на крышках сундуков — подняться под порывами ветра, невесть откуда взявшегося в запертой комнате. Казалось, сам пол вот-вот задрожит. Мурашки бежали по коже лепрекона, когда он понимал, какой мощи чары, творимые в нескольких шагах от него — а голос тёмного колдуна становился всё громче, и дыхание казначея уже обращалось облачками пара, и на крышках сундуков змеился иней, сверкали, рождаясь, льдистые кристаллы...

Колдун сомкнул ладони в финальном, завершающем аккорде.

Лёд исчез, как ни бывало. Воздух потеплел. Светильники мигнули, восстанавливая своё ровное сияние.

В руках русого, так и стоявшего в шаге от дверей, оказалась одна из шкатулок с жемчужинами.

Когда колдун двинулся вперёд, казначей затаил дыхание. Сердце лепрекона колотилось лихорадочно, недоверчиво, когда он понимал, что это невозможно — но, похоже, этот тёмный мог, мог сотворить сейчас то, что поможет ему...

Русый занёс ногу над порогом.

И отлетел назад.

А казначей с облегчением понял: нет, не поможет.

Русый, донельзя удивлённый, шагнул вперёд снова. И снова. И снова.

Пока его раз за разом отбрасывало прочь от дверей, в лице его оставалось всё меньше удивления — зато прибавлялось злости.

— Нет! — он в ярости швырнул шкатулку на крышку ближайшего сундука.

— Неужели не получилось? — уныло вопросил его подельник.

Он так и прижимал подбородком верхний ларец в пирамиде, высившейся у него в руках.

— Оно должно было сработать, не могло не сработать! — колдун в бешенстве воздел руки к потолку. — Мёркер, йорт о луфф...

Казначей злорадно, но уже без особого интереса наблюдал, как русый предпринимает вторую попытку сломить защиту сокровищницы. Потом, с ещё большим злорадством — как колдун, дочитав заклятие до конца, снова бьётся лбом о невидимую стену.

— Хватит, — в конце концов проворчал его подельник. — Ничего у нас не выйдет. Мы облажались, признай уже.

Русый, тяжело дыша, застыл перед порогом.

Отставив шкатулку на тот же сундук — уже спокойнее — повернулся к казначею.

— Да, — колдун криво улыбнулся: в густую щетину, покрывавшую его щёки. — Вы умеете хранить то, что принадлежит вам, маленький народец. — И сплюнул на пол. — Ладно. Подавитесь этими жемчужинами. Обойдёмся без них.

Казначей ещё успел улыбнуться, прежде чем русый махнул рукой, сверкнувшей рунной насечкой серебряного кольца. И, падая в бессознательную тьму, куда его отправил треклятый колдун, лепрекон чувствовал лишь одно — глубочайшее удовлетворение.

Впрочем, нет. Было и ещё одно. Гордость.

За то, что их маленький народец в который раз оказался на высоте, обставив и превзойдя этих несносных громил.

Стоило лепрекону раскинуть руки по белому полу, похрапывая в блаженстве безмятежного сна, как с лица Лода мигом сползла злобная гримаса.

— По-моему, с эффектами ты всё-таки переборщил, — поморщился Восхт, когда наследник Ильхта стал забирать шкатулки у него из рук. — Лёд был определённо лишним.

— Зато ты недобрал, — Лод усмехнулся, но усмешка эта была весёлой. — Актёр из тебя отвратительный, если честно.

— Не всем же быть великими лицедеями, как некоторые.

Лод оставил замечание без комментариев: его мысли явно были уже о другом. Составив все шкатулки на пол, опустился на колени подле одной из них. Откинув крышку, прищурил глаза — словно любуясь чёрным сиянием, красившим матовую поверхность крупных, в пол-ладони, жемчужин.

В ларце их было около дюжины.

— Что ж, — Лод взял одну из них, идеально круглую, безупречно красивую, — пора приступать.

Когда они с Восхтом одновременно потянулись за чем-то, припрятанным во внутренних карманах мантий — губы наследника Ильхта Миркрихэйра, навестившего эту самую сокровищницу триста лет назад, снова тронула усмешка.

Только теперь в этой усмешке отчётливо читалось предвкушение.

* * *

Когда казначей очнулся, в сокровищнице было прохладно, темно и тихо. Впрочем, стоило пошевелиться, как светильники вновь вспыхнули, ударив по глазам золотой яркостью, заставив сощуриться...

И, в один миг вспомнив, что предшествовало этому пробуждению — лихорадочно подскочить, оглядываясь.

Тёмные исчезли. Ошейник тоже. А вот шкатулки, за которыми они приходили, остались: пять стояли на полу, шестая — на сундуке, куда её положил русый.

Казначей поочерёдно открыл крышку каждой. Пересчитав жемчужины и удостоверившись, что все на месте, выдохнул. На всякий случай взял по паре драгоценностей из каждого ларца — жемчужины едва помещались в его руку — и поочерёдно сжал в пальцах, считывая ойру.

Ойры жемчужин разных цветов не отличались друг от друга. Нет, маги наверняка увидели бы отличие, однако лепреконы лишь чувствовали, что в их руках исключительной силы артефакты, чья ойра характерным образом 'звучала' под пальцами. Раз за разом казначей получал подтверждение того, что из ларца он достал именно жемчужину — без примесей каких-либо подозрительных чар; и, развеяв все свои сомнения, в конце концов захлопнул ларцы.

Взяв один, понёс на место.

Нет, конечно, его отключка ничего не решала. Кража тёмным не удалась, он видел это только что, своими глазами... но проверить было не лишним.

Вернув все шкатулки на полку, казначей любовно погладил одну по крышке. Весело насвистывая, оправил одежду.

Вдруг замер.

Да, это о жемчужинах тёмные то и дело заикались на переговорах... но что, если в самом деле колдуны приходили не за ними? Если это был обманный манёвр, спектакль, который устроили специально для казначея? А в действительности...

Схватив одну жемчужину, лепрекон рванул к выходу так быстро, как позволяли его маленькие ноги. Отлетев от невидимой стены, благонадёжно преградившей выход, с облегчением отёр пот со лба.

Нет. Они не притворялись — чары остались целыми и невредимыми. За чем бы ни приходили воры, вынести это они не могли.

Вернув жемчужину в ларец, казначей подумал ещё об одной вещи. Подозрительно вывернул карманы, но в них было пусто; ощупал свои бока, ноги, зад. Даже башмаки на всякий случай снял.

Ничего не обнаружив, нервно рассмеялся.

Что на него нашло? Он же не идиот. Как и тёмные. Припрятать драгоценность в одежду казначея, рассчитывая, что он вынесет её, сам того не зная, и таким образом обманет чары... это было бы попросту глупым. Да, некоторые уникумы, посягавшие на золото лепреконов, уже пытались такое провернуть — но не так сложно заметить, что в твоём кармане есть нечто, чего там быть не должно. Особенно если это жемчужина размером с твой кулак.

Одна из тех жемчужин, что лежат сейчас на своих местах, в целости и сохранности. Все до единой.

Нет, всё очевидно. Воры приходили за жемчужинами. Попытались осуществить кражу с помощью ошейника — не вышло. Попытались сломать защиту, но и это им не удалось. А, значит, они остались с носом. И истерика русого была совершенно искренней.

То-то Его Величество посмеётся, когда услышит об этом инциденте...

Обувшись, казначей презрительно фыркнул и направился к выходу.

Всё же тёмные идиоты. Отчаянные, горделивые идиоты. Возомнили о себе слишком много, подумали, что справятся с чарами, которые никто и никогда не мог ни сломать, ни обмануть, ха! Хотя дроу стоит пожалеть — ведь то, что собираются с ними сделать эльфы и люди...

Казначей толкнул тяжёлую дверь. Переступил порог: преспокойно, как и ожидалось.

Вдруг снова ощутив на шее чужеродную холодность серебра, несказанно изумился.

— Долго же ты там возился, — широко улыбнулся русый, тут же материализовавшийся из пустоты. — А Сноуи таки умница.

— И правда Белая Ведьма, — уважительно произнёс его подельник.

Под взглядами тёмных, повинуясь ошейнику, казначей беспомощно привалился спиной к стене. Не понимая, зачем оба ещё здесь, зачем ждали его, зачем...

А затем русый вскинул руку. Чтобы, повинуясь этому движению, с камзола казначея отлетели все пуговицы — и миг спустя горсткой сложились в ладонь колдуна.

Большие, тяжёлые пуговицы из чистого золота.

— Если тебе нужны настоящие пуговицы, они в одном из сундуков, — любезно проговорил русый, ссыпая блестящие кругляшки в бархатный мешочек. — Пятый ряд от двери, третий справа.

Казначей оторопело смотрел на колдуна.

Видимо, было в его взгляде нечто такое, что заставило тёмного сжалиться.

— Да жемчужины это, жемчужины, — услужливо пояснил русый. — Мы их преобразовали, прилепили к твоему камзолу и прикрыли маскировочными чарами. Поскольку при трансформации можно менять размер объекта в меньшую сторону, но не в большую, масса остаётся прежней, и желательно сохранять приблизительную форму... пуговицы подходили прекрасно.

— Но я проверил жемчужины! — слова с трудом продрались сквозь горло лепрекона, сжатое судорогой ужаса. — Я проверил! Они были на месте!

— Да. Поэтому я предлагаю считать это не кражей, а равноценным обменом, — русый насмешливо склонил голову. — Нам нужны были чёрные жемчужины... но взамен мы принесли другие. Если заглянешь в шкатулку с чёрными пару часов спустя, найдёшь там золотые, розовые и белые. Их у дроу, к счастью, осталось в избытке. Сотворить простенькую иллюзию, придав им вид чёрных, труда не составило. Прикрыть чарами, маскирующими следы наших чар, чтобы ты не распознал обмана — тоже.

Даже когда колдун, спрятав мешочек в складки мантии, махнул рукой, заставив ошейник разомкнуться, казначей не нашёл в себе сил кричать. Лишь молча смотрел, как русый, призвав серебряное кольцо с шеи лепрекона себе в руку, подхватывает подельника под локоток.

Казалось, за прошедшую минуту лепрекон постарел лет на двадцать.

— Надеюсь, ты правильно распорядишься информацией, что я тебе предоставил. А то, боюсь, у тебя могут возникнуть... небольшие проблемы, — русый слегка поклонился. — Счастливо. Алья?..

И оба исчезли, будто и не было их. Оставив казначея смотреть на место, где они только что стояли.

Шаркая по полу, как старик, лепрекон побрёл к выходу из дворца. Думая о том, что, пожалуй, насчёт этого инцидента Его Величеству всё же лучше остаться в блаженном неведении... по крайней мере, пока казначей не окажется достаточно далеко от Ювелла.

А своим отдалением от Ювелла казначей собирался заняться сразу же, как придёт домой и соберёт вещи.

* * *

Перебросив из руки в руку жемчужину, отливавшую в тон чёрному мрамору на полу — Алья расхохотался, как мальчишка.

— Сколько радости, — колко заметила Навиния, возлежавшая на кровати.

— И что, всё действительно вышло так просто? — Повелитель дроу проигнорировал её слова.

Лод кивнул.

— Не сказал бы, что совсем уж просто, — Восхт бережно укладывал жемчужины в новый ларец, очень похожий на тот, в котором их хранили лепреконы. — Я вот свою роль отыграл не особо... но спектакль и без того получился знатный.

Навиния усмехнулась, поглаживая Клемента, комочком свернувшегося у неё на груди: Фаник принёс ей паппея пару дней назад. Принцесса выглядела уже почти здоровой, но всё равно предпочитала отлёживаться в спальне у Альи.

Не забывая, впрочем, презрительно и непокорно фыркать, когда Повелитель дроу приказывал ей то же.

— Я так и не поняла, как жемчужины помогут нам ликвидировать семидесятитысячную армию, — капризно заметила принцесса.

— Скоро поймёте. Вернее, узнаете, — сжав жемчужину в ладони, Алья повернулся к своему придворному колдуну. Широко улыбнулся. — Пойдём. Уверен, Морти тоже не терпится услышать эту историю.

Лод, невыразительно кивнув, направился к двери следом за дроу.

Когда тот постучался в покои сестры, располагавшиеся по соседству — вместе с ним долго стоял, вслушиваясь в тишину за дверью.

— Всё ещё не у себя? — не дождавшись ответа, Алья заглянул в комнату. Убедившись, что та пуста, нахмурился. — Странно... она и так всю ночь с этим зельем провозилась.

— Так ты не видел её? — медленно спросил Лод. — С тех пор, как мы отправились в Ювелл?

— Нет, — на лицо Повелителя легла тень: которая, впрочем, тут же рассеялась. — Должно быть, за новое варево взялась, чтобы руки и мысли занять. Труженица... пойдём.

А вот с лица Лода тень уходить не спешила. И чем ниже они спускались по витой лестнице, тем более напряжённым казался колдун.

Они подошли к рабочему кабинету принцессы, но стук Альи вновь остался без ответа. Тогда Лод прикрыл глаза; увидел перед внутренним взором что-то, что успокоило его, и лицо колдуна немного разгладилось.

Зато дроу, прежде чем толкнуть дверь, вновь нахмурился.

— Морти? — не увидев принцессу за столом, он ступил внутрь. — Неужели и здесь...

Повернул голову — и застыл, где стоял.

Они лежали прямо на полу, на пушистой светлой шкуре, которую из-под стола оттащили к камину. Двое, явно едва успевшие разомкнуть переплетение тесных объятий. Посреди наспех скинутой одежды.

Если Лу успел прикрыть наготу, то Морти — нет.

— Братик, — досадливо молвила принцесса, потянувшись за рубашкой, — тебе никогда не говорили, что без приглашения входить нехорошо?

Алья, так и сжимая жемчужину в кулаке, оторопело смотрел, как сестра набрасывает тонкую ткань на голое тело. Перевёл взгляд на Лу: тот вскочил, чтобы поклониться — и, прижимая штаны к причинному месту, смотрел исподлобья, со странной смесью достоинства и смущения...

Но не на Повелителя, а на Лода, застывшего в дверях.

Колдун смотрел на принцессу, медленно поднимавшуюся с пола, и лицо его не выражало ровным счётом ничего.

— Как всё это не вовремя, — Морти вздохнула. — Я хотела придержать известие, пока светлые не... явно не тот момент, когда надо тебя расстраивать, отвлекать подобной ерундой... что ж, как вышло, так вышло. — Застёгивая одну пуговицу за другой, она шагнула вперёд: глядя только на колдуна. — Прости, Лод. Я давно это поняла, давно собиралась сказать тебе. Но ты сам должен понимать, почему я молчала.

— Молчала о чём?

Вопрос задал Алья. Лод так и не произнёс ни слова.

Ледяной тон Повелителя дроу не предвещал ничего хорошего, однако Морти он явно не испугал.

— Что эти отношения... наши отношения... пора заканчивать. — Она оправила полы рубашки, спустившиеся до середины бедра; дрожь в её пальцах была почти незаметной. Вновь подняла глаза на Лода. — Это были чудесные годы. Годы нашей первой, детской любви. И я благодарна тебе за них, очень благодарна... только мы давно уже повзрослели. И в какой-то момент любовь ушла. Пусть я и не сразу это поняла.

Тот продолжал молчать. Тогда, пройдя мимо брата, Морти взяла колдуна за руки — мягким, извиняющимся жестом.

— Прости. Я не хотела причинять тебе боль. Но... я выросла и наконец разглядела, как чудесен тот, кто станет моим мужем. Я полюбила его, и счастлива, что полюбила. Не каждому выпадает подобное счастье, выйти замуж за того, кто тебе действительно мил. Не нуждаться в хальдсе. — Она улыбнулась робко, почти заискивающе. — Ты ведь сможешь разделить мою радость, Лод? Не будучи больше моим хальдсом, останешься моим другом? Будешь рядом со мной, как был всегда?

Никто бы не разглядел отчаяния в её глазах.

Никто, кроме того, в чьи глаза она смотрела.

Лод так ничего и не ответил. Лишь, склонив голову, прижался губами к её лбу: долгим, очень долгим поцелуем. Нежным.

Прощальным.

А потом она разжала пальцы, его ладони выскользнули из её ладоней — и, отвернувшись, Лод ушёл, не оглядываясь.

Оставляя позади троих дроу, провожавших взглядами его спину.

— Смотрю, вы достали жемчужины, — наконец повернувшись к брату, Морти улыбнулась. — Даже не сомневалась.

Алья тоже повернулся к ней. С холодным прищуром, с расширенными ноздрями, с губами, сжавшимися в нитку.

Дыша тяжело и яростно.

— Что? — принцесса повела плечами, и в жесте этом прорвалась злость. — Я хотела, чтобы этот разговор прошёл не так. И не сейчас. Но ты сам привёл его сюда.

Алья наконец смог чуть разжать пальцы: до сего момента сжимавшие жемчужину так, что, казалось, та вот-вот рассыплется в пыль.

Криво улыбнулся.

— А я ведь даже не имею права в чём-то тебя винить. — Повелитель дроу помолчал. — Что ж... рад за тебя, сестрёнка. И за тебя, Лу, — его взгляд обжёг холодом того, кто так и стоял, прикрывая бёдра красным бархатом. Наследник рода Рауфгата явно не хотел ронять своё достоинство стыдливым натягиванием штанов при посторонних. — Будем считать, что ты это заслужил.

Развернулся — и тоже ушёл. Хлопнув дверью так, что та едва не слетела с петель.

Морти смотрела вслед брату всё время, пока Лу за её спиной наконец приводил себя в пристойный вид. Не двинулась даже тогда, когда дроу коснулся её плеча.

— Это ведь неправда. То, о чём ты говорила. Ты не чувствуешь этого... на самом деле.

Он был полностью одетый, застёгнутый на все пуговицы. Почти спокойный.

Почти сумевший скрыть надежду в голосе.

Но Морти промолчала — и, когда Лу заговорил вновь, надежды в его словах уже не было.

— Ты ведь знала, что это случится. Что они придут сюда. Что застанут нас здесь. Потому и не заперла дверь. Верно?

Морти вновь промолчала.

— Если это был лишь спектакль для Лода... тебе не требовалось действительно... быть со мной. — Боль ему тоже почти удалось скрыть. — Могла просто сказать мне, что нужно сделать. Сказать честно. Для тебя я сыграл бы любую роль.

— Но я не лгала тебе. Не в этом. Мне было хорошо, я была счастлива... ненадолго, — слова принцессы едва можно было расслышать. — Ты помог мне забыться.

Он шагнул вперёд, встав перед ней.

— Значит, так всё и будет? Когда ты станешь моей женой? — он не касался её, не пытался поймать неподвижный взгляд, устремлённый прямо перед собой: просто изучал её лицо, мучительно и пытливо. — Недолгое счастье, недолгое забытье — всё, что я смогу тебе дать?

— Нет, — её губы почти не шевелились. — Ещё дружбу. Поддержку. И замечательного отца для наших детей.

— Но не то, чего ты действительно хочешь. Чего я хочу для тебя.

Она наконец подняла взгляд.

— Я очень постараюсь разделить твою любовь. Правда, — шёпот её был сухим, как и глаза. — Прости. И прости, что использовала тебя.

Лу повесил голову.

Когда он удалился — тихо, безмолвно, бережно прикрыв за собой дверь, — Морти какое-то время ещё оставалась на месте. Затем, двинувшись к столу, достала из ящика ключ: сдержанными, скупыми движениями.

Пройдя к выходу, провернула медный стержень в замке, наконец запирая комнату изнутри. Прислонилась спиной к двери.

На этом месте вся её выдержка кончилась.

Прижав ладони ко рту, кусая пальцы, глуша всхлипы, она сползла на пол; рыдая глухо и страшно, чувствуя, как за спиной осыпаются пеплом мосты, которые она сожгла собственной рукой. Сама. По доброй воле.

И отчаянно хотела — но не могла ненавидеть за это кого-то, кроме себя самой.

* * *

— Почему я тебе помогаю, понятия не имею, — пробурчала Криста, под моим чутким руководством расчерчивая на столешницу гексаграмму.

— Ты же у нас на стороне ангелов, в отличие от меня, — иронично откликнулась я, поглядывая в книгу, лежавшую на столе между нами. — Тебе положено быть доброй и понимающей. И уметь прощать.

Ирония всегда помогала мне прятаться от того, что я действительно чувствую. В данный момент она отделяла меня от пустоты, а пустота — от того, о чём я предпочла бы забыть.

А лучше никогда не знать.

— Неужели всё ещё по дому скучаешь? — выводя мелком руны, Криста покосилась на меня. — Что ты там забыла-то?

— Я же говорила. У меня там остался...

— Принц? Да брось, — бывшая сокамерница фыркнула. — Так за дурочку меня и держишь?

— Не понимаю, о чём ты.

— Да ладно тебе. Сейчас-то зачем скрывать, что ты в Лода влюбилась? Или ты реально думаешь, что это незаметно?

Пустота помогла мне почти не ощутить эмоций при этих словах.

Почти.

Он ушёл часа два назад. Ещё до того, как я проснулась. Вернее, встала — этой ночью я так и не спала.

Он отправился к лепреконам вместе с Восхтом, чтобы воплотить в жизнь мой план. Простой, как таблица умножения, план, который должен помочь дроу поставить точку в этой истории. Откровенно говоря, я удивлялась, что Лод не додумался до него сам... но, с другой стороны, понимала причины, по которым не додумался.

Как бы там ни было, по моим расчётам вскоре он должен вернуться.

А до его возвращения я должна сделать то, о чём думала всё время, пока лежала без сна.

— Не отвлекайся, — равнодушно бросила я, взрезая себе большой палец. — Клади руку сверху моей и читай заклинание.

Мы с Кристой сидели в гостиной. За тем самым столом. Я уволокла всё необходимое для ритуала из лаборатории Лода; даже не притронувшись к завтраку, попросила Кристу помочь сразу, как встала — но она лишь сейчас соизволила согласиться. Не без участия Фаника, с очаровательной улыбкой поведавшего ей что-то об истинном свете, прощении и прочей ерунде.

Это сработало лучше моих напоминаний, что мы давно уже играем на одной стороне.

Я не знала, получится ли у бывшей сокамерницы провести ритуал, но очень надеялась. Конечно, Лод помог бы мне с этим без проблем, да и Восхт, думаю, тоже — однако я должна кое-что проверить. До того, как оба они вновь окажутся под горами.

От этого зависело, смогу ли я действовать так, как хочу.

Криста, вздохнув, послушно накрыла мои пальцы своими. Уставившись в книгу, стала читать. В первый раз я даже не потрудилась сосредоточиться: знала, что всё равно бесполезно, а концентрации свойственно теряться. И лишь после третьей попытки, когда Криста наконец смогла прочесть заклятие без запинки...

Вот тогда я достала нужные воспоминания с ментальной полочки.

Первый класс. Смешной взъерошенный мальчишка угрюмо смотрит, как я, насмешливо фыркая, снисходительно правлю ошибки в его тетради по русскому.

Пятый класс. Лето. Мы несёмся по дороге мимо нашего загородного дома на велике. Сашка рулит, а я цепляюсь за его плечи, подскакивая на жёстком плетении металлического багажника.

Седьмой. Я отвёрткой кручу винт, закрепляя видеокарту на её законном месте в новом Сашкином компе — мы вдвоём собираем его с нуля, — а он матерится, пытаясь распутать провода, невесть каким образом успевшие завязаться узлом.

Девятый. Сашкино лицо выбелено светом монитора. Он зачитывает переписку с очередной воздыхательницей — по ролям, оглашая её реплики тоненьким, жеманным, почти девчачьим голоском. И я начинаю кашлять, когда от хохота чай попадает не в то горло.

Выпускной. Мы вышагиваем по Гостиному двору, перекрикивая музыку и галдёж подвыпивших медалистов, увлечённо обсуждая, можно ли действительно сделать варп-двигатель Алькубьерре*. Сталкиваясь с очередной девицей в вечернем платье, прерываем разговор на короткое дружное 'извиняюсь' — чтобы немедленно продолжить.

(*прим.: мексиканский физик-теоретик. Более всего известен тем, что разработал математическую модель, которая позволяет путешествовать быстрее света, не нарушая физического принципа Эйнштейна)

Первый курс. Весна. Я стою на кладбище, слушая о преимуществах очередного участка, на котором можно похоронить маму. Отстранённо соглашаюсь, что здесь, под этой сосной, и правда красиво и сухо — даже сейчас, когда всё тонет в талом снегу; что рядом дорожка и другие высокие сосны, которые не будут спиливать, и здесь мама... нет, не мама, то пустое и чужое, что от неё осталось — не будет лежать, зажатое другими могилами со всех сторон.

Я почти не чувствую, как Сашка обнимает меня за плечи, но его присутствие заставляет чувствовать себя хоть немножко живой.

...да. В нашей дружбе было много хорошего. Того, что не перечеркнёт его выбор. Того, что он никак не должен перечёркивать.

Потому что друзья не перестают быть друзьями из-за такой ерунды.

Глядя в зеркало, я слушала, как Криста в четвёртый раз выговаривает слова заклятия — ровно, уверенно, уже без ошибок, — и Сашкино лицо виделось почти отчётливо, почти близко, почти наяву...

Зеркало заволок знакомый бледный перламутр.

Когда он расступился, я почти улыбнулась.

Сашка ехал в метро. Один. Прислонившись к дверям вагона, невзирая на предупреждение, огрызок которого укоризненно белел на стекле полустёртыми буквами. Уткнувшись в планшет, рассеянно поправил светлое оголовье беспроводных наушников, чудесно контрастировавшее с его тёмной шевелюрой.

— Так он всё-таки работает, — недоверчиво протянула Криста. — Ритуал.

Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой: на того, кто всё ещё связывал меня с миром, который я покинула.

Ощутила странную смесь грусти и удовлетворения, когда поняла — мне абсолютно неинтересно, почему он едет один.

— А он красивый, — задумчиво признала Криста какое-то время спустя. — И правда на принца похож.

— Да, — я медленно отняла палец от стекла, заставив картинку исчезнуть. — Правда. — Сбросив руку Кристы, откинулась на спинку кресла. — Спасибо за помощь. Можешь идти.

Сокамерница встала: в движениях её сквозила странная неуверенность. Шагнула к двери в покои светлых, но тут же обернулась.

— Так я... получается... действительно не хотела увидеть родителей?

— Может, и хотела, — я пожала плечами. — Только не так сильно.

— А ты, значит... сильно?

— По-моему, зеркало ответило лучше меня.

Качнув головой, Криста всё же отвернулась. Ушла, наконец оставив меня одну — и я, забравшись в кресло с ногами, подвинула к себе ту же книгу, что помогла мне увидеть Сашку.

Добавив в мой план последний недостающий штришок.

Конечно, для полного эффекта лучше было провести ритуал с Лодом. Однако я не могла знать, что зеркало не останется пустым — после всего, что произошло... зато теперь, если колдуну не хватит одних моих слов, можно будет повторить. Как доказательство.

Если, конечно, Акке вдруг за нами не шпионил, в чём я сильно сомневалась.

Впрочем, пока мне в первую очередь требовались декорации, убедительно показывающие, чем я занималась в отсутствие колдуна. Декорации, среди которых Лод должен застать меня, когда вернётся. Поэтому, поджав ноги под себя, перевязав раненый палец заблаговременно приготовленным шёлковым лоскутом, я устремила взгляд в книгу.

И стала ждать.

Ждать пришлось на удивление долго. Время, на которое я рассчитывала, давно миновало, а Лода всё не было — что заставляло меня листать страницы с некоторой нервозностью. Нет, ничего страшного случиться не могло, лепреконы им с Восхтом не противники, к тому же у Восхта кольцо... но доводы разума не помогали унять волнение.

Шаги на лестнице послышались тогда, когда я уже грызла губы: мигом напомнив о том, зачем я сижу здесь. Выдохнув, я принялась считать степени девятки, чувствуя, как выравниваются удары сердца, вдруг сбившегося на почти чечёточный ритм.

Когда Лод вошёл в гостиную, я была спокойна.

Зато он, к моему удивлению — нет.

— Привет, — сказала я. Подняв голову, но не поднявшись с кресла. — Как всё прошло?

Он остановился. Поглядел на меня долгим, странным, сумрачным взглядом: словно не знал, что делать, что говорить, как себя вести. После вчерашнего — немудрено... я и сама этого не знала.

Вернее, не знала бы, если б решила оставить всё, как есть.

Лод перевёл взгляд на гексаграмму на столе — похоже, только сейчас её заметил, — и переносицу его прочертила хмурая морщинка.

— Всё в порядке. Жемчужины у нас. — Он всё же подошёл ближе. — Ты проводила ритуал?

— Значит, план сработал, — я кивнула. — Хорошо.

Откровенно говоря, новость меня даже не обрадовала. Может, потому что я не сомневалась в успехе. Или потому, что все мысли были о другом.

О степенях девятки, уже переваливших в сотни миллиардов, помогавших мне удерживать бесстрастие на лице.

— Ты проводила ритуал? — повторил Лод.

— Да. Проводила, — я устало захлопнула книгу. — И... нам надо поговорить.

Лод смотрел на меня. Выжидающе. А я гнала трусливые мысли о том, что ничего у меня не выйдет, что мне никогда не обмануть своё отражение из зазеркалья, что я не могу...

Нет, Белоснежка. Ты обязана это сделать. Потому что так будет правильно.

Ты и так слишком долго гналась за несбыточным: занимая чужое место, мучая себя и других.

— Давай лучше не здесь, — я кинула быстрый взгляд на дверь в покои светлых. — Я бы предпочла это озвучить... в приватной обстановке.

— Неужели оно настолько страшно?

Что ж, как хочет.

Мне же лучше.

— Просто тебе будет не слишком приятно это слышать. И я хотела бы тебе солгать, наверное... да только всё равно не получится. А точки над 'и' лучше расставлять сразу. — Я сцепила руки в замок, отчаянным усилием воли заставляя себя не опускать глаза. — Вчера... это был чудесный день. Вернее, чудесная ночь. И спасибо тебе за неё. Но то, что произошло потом... это помогло мне понять одну вещь. — Я вздохнула. — То, что на самом деле я хочу совсем не этого.

Лод разомкнул губы. Сомкнул, так ничего и не сказав. Его мучительный, недоверчивый прищур вызвал во мне отчаянное желание замолчать, повернуть назад, перестать говорить то, что...

Но я знала, что не имею на это права.

И поэтому продолжила.

— Что поделаешь... надеюсь, когда-нибудь я перестану наступать на одни и те же грабли, — наконец позволив себе отвести взгляд, я уставилась на собственные переплетённые пальцы. — Когда я попала в Риджию, я поняла, что путала любовь с дружбой. А вчера поняла, что путала с ней восхищение... и выплески аманта, чего уж там скрывать. Но теперь я наконец разобралась в себе. В том, что чувствую. В том, чего хочу на самом деле. Задумывалась об этом давно, но поняла вчера. — И снова подняла взгляд. — Я хочу домой.

На этом месте он улыбнулся.

— Хватит, Сноуи, — голос его был усталым. — Это ведь игра, я знаю. И знаю, почему ты говоришь это, но...

— Игра? — я поднялась на ноги: позволив прозвучать в голосе отзвуку той пустоты, что холодела во мне. — Нет, Лод. В этом мне тебя не обыграть. Я никогда не притворялась перед тобой, ты же знаешь. Всё равно ведь бесполезно.

Я знала — не было ничего, что могло бы опровергнуть мои слова. Всё моё поведение, все мои поступки после возвращения из Айвентирри не противоречили тому, что я говорила. А многие из тех, что было до, подтверждали.

— Ну же. — Я шагнула вперёд, подступив к колдуну вплотную. Глядя на него прямо, спокойно. — Посмотри мне в глаза и скажи, что я лгу.

Он посмотрел. Уже без улыбки. Пока я стояла, не отводя взгляд, периодически заставляя себя моргать, по третьему кругу высчитывая степени девятки.

Глаза — зеркало души? Ха. Глаза — белые шарики с цветными кружками посередине. В них самих нет никаких эмоций, эмоции проявляются в том, что их окружает. Веки, брови, морщины в уголках. Можно делать выводы по сужению или расширению зрачков, но лишь в некоторых случаях, и это явно не он.

А я не позволю ничему другому выдать мою игру.

Я должна отыграть эту роль безупречно. Я должна отыграть её так, чтобы поверил Лод: который знает меня лучше, чем я сама. Потому что больше не собиралась вставать между ним — и той, что действительно достойна владеть им.

Безраздельно.

— Там мой дом. Там мой друг. Всё, что я любила, всё, к чему я привыкла. Понимаешь? — когда молчание затянулось, я скрестила руки на груди. Всё ещё не опуская взгляд. — Я сделала для этого мира, что могла. Но там... там мне будет лучше. И там я нужна больше, чем здесь.

— А если ты нужна здесь? Если нужна мне?

Тихий, мягкий вопрос сбил и дыхание, и счёт. Я знала, что он будет задан, но всё равно сбилась.

Вновь перемножая девять на девять, глубоко вздохнула — заставляя себя снова дышать, унимая лихорадочное сердцебиение.

В конце концов, перед теми словами, что я собиралась сказать, этот вздох был вполне уместен.

— Спасибо, что дал мне поверить в себя. Спасибо за всё, через что мы вместе прошли. Что помог поверить — я достойна любви. Теперь я найду свой путь. Не упаду в пустоту и не потеряюсь. — Я наконец отвела глаза. Знала, что теперь это сделать можно — и нужно. — Да, я... у меня было... чувство к тебе. И есть. Но это чувство не перевесит остального. Не настолько сильно, чтобы я выбрала тебя. Особенно после того, как в силу некоторых обстоятельств перегорело почти вконец. И я ни в чём тебя не виню, но факт остаётся фактом. — Я помолчала. — Прости.

Какое-то время мы просто стояли в шаге друг от друга. Не двигаясь, не пересекаясь взглядами, ничего не говоря.

А потом Лод рассмеялся.

Это был даже не смех — хохот. Громкий, раскатистый, с горькими, какими-то слегка сумасшедшими нотками; заставивший меня недоумённо посмотреть на колдуна.

И на миг растеряться.

Только на миг.

— Не вижу ничего смешного, — сказала я холодно. На сей раз — искренне.

Он хохотал, запрокинув голову, однако после моих слов смех резко оборвался.

— Зато я — очень даже. — Лод вновь посмотрел на меня: голос его был странно весел. — Молодец, наследник рода Миркрихэйр. Доигрался. И заслужил.

Что он несёт?

— О чём...

— Значит, прореха. — Он отступил на шаг. — Так это твой выбор? То, чего ты хочешь?

Он улыбался, и улыбка эта была почти безумной.

Странная реакция. Не такой я ждала. Не такой.

С другой стороны, странно судить, как ведут себя люди в подобных ситуациях, до того ни разу в них не бывав. А Лод уже не раз обманывал мои ожидания.

— Да, — мои пальцы, которыми я всё ещё сжимала предплечья, не дрожали. — Этого.

Он отступил ещё на шаг.

— Что ж, как пожелаешь, — слова сопроводил ироничный поклон. — Снезжана.

Круто повернулся — и, взметнув полами мантии, стремительно удалился. Туда, откуда недавно пришёл, ясно дав понять, что мой спектакль удался. А я направилась к лестнице наверх.

И пустота внутри поглотила удовлетворение, горечь и даже простое желание заплакать.

Вот и всё.

В оставшиеся до появления прорехи дни у меня было много времени, чтобы понять: в существовании без сердца, выжженном пустотой, определённо есть свои преимущества.

Башню и свою постель у камина я не покинула. А потому мы виделись с Лодом каждый день — ровно на то время, что необходимо для приветствия и вежливых вопросов, как обстоят дела у каждого из нас. И выслушивания неизменных ответов, что всё в полном порядке, а план по предотвращению войны благополучно воплощается в действие.

Через пару дней от дежурных улыбок — и его, и моей — начало немного тошнить.

Конечно, вместе мы больше не ели. И сказок друг другу не рассказывали. Мы вообще почти не разговаривали, если уж на то пошло. И он убегал по делам — в конце концов, в эти дни у него действительно было много дел, — а я медитировала на разноцветные отблески, игравшие на горлышках больших медных горшков, сменивших реторты на его столе. Писала новые заклятия, потихоньку усложняя формулы. Играла в шахматы с Фаником. Читала книги заклинаний, наблюдала за вознёй Бульдога.

Наверное, я бы радовалась, что боль так и не вернулась... если б могла чувствовать хоть что-то.

Хорошо хоть светлые после похищения жемчужин заметно приободрились. Их общество немного скрашивало мне обратный отсчёт. Так что канун того дня, когда нам с Лодом предстояло снова отправиться в Хьярту, я встречала с ними.

И, подкрепляя практикой очередную порцию изложенной Фанику шахматной теории, на сей раз о минусах и преимуществах закрытой игры — рассеянно наблюдала за остальными, сидевшими за круглым столом вместе с нами.

— Как ты можешь это читать? — возмутилась Криста, глядя на Восхта. Колдун светлых листал толстый том, позаимствованный из библиотеки Лода. — Ты же вроде не ободряешь тёмную магию!

Облизнув палец, Восхт аккуратно перевернул очередную страницу 'Заклятий на крови':

— Мои взгляды в связи с последними событиями несколько изменились.

— Только не говори, что окончательно в тёмные решил податься, — хмуро заметил Дэнимон.

Эльфийский принц все эти дни был неизменно хмур. Пусть похищение жемчужин смогло поправить прискорбную ситуацию, возникшую после смерти Авэндилль, но гордый наследник эльфийского престола явно не склонен был так просто прощать собственные промахи.

Не говоря уж о том, что с момента побега Кристы произошло слишком много всего, чтобы сейчас его душевное состояние могло быть безмятежным.

— Я просто понял, что бежать от тьмы глупо. Лучше заглянуть в неё, познать её... и не падать в неё, но взять лучшее, что она может тебе дать. — Восхт слегка пожал плечами. — Врага надо знать в лицо, однако мы никогда не познаем того, чего боимся и что слепо себе запрещаем. А чтобы перестать бояться, для начала нужно это принять.

— Не говоря уже о том, что, если у нас всё получится, само понятие 'тёмные' исчезнет, — заметил Фаник, забрав ладьёй моего слона. — Дэн, это глупо: всё ещё разделять их и нас. После всего, что мы видели и узнали. После всего, что случилось.

Дэнимон промолчал. Лишь проследил за моей рукой, двигающей чёрного ферзя.

А я, делая ход, покосилась на Кристу.

— Можешь уже спросить, — устало заметила я.

Сокамерница изумлённо вскинула идеальные брови:

— Что?

— Можешь уже спросить то, что хочешь спросить. — Я скучающе подперла подбородок рукой. — Мы третий день тут собираемся, и ты третий день собираешься задать мне какой-то вопрос, который в последний момент так и не решаешься озвучить.

В тишине, вдруг воцарившейся вокруг, девушка отвела глаза. Наблюдать за её нерешительным смущением было почти весело.

Особенно учитывая, что я и так прекрасно знала, о чём будет её вопрос.

— Я... просто хотела уточнить, — не глядя на меня, наконец пробормотала Криста. — Ты что, правда... решила уйти?

Ну да, как я и думала. Представление для Лода не обошлось без других зрителей.

И все эти зрители — к моему огромному удивлению — ждали моего ответа как будто даже напряжённо.

— Да. Правда. — Я перевела взгляд на Фаника. — Вам подсказать, принц?

Тот, качнув головой, потянулся к белому коню.

Всё-таки попался в мою ловушку. Жаль.

— Но... неужели ты действительно готова оставить Риджию? Всё это? — проговорила Криста, так и не поворачиваясь ко мне. — Навсегда?

Жалоба в её голосе меня тоже удивила.

— Только не говори, что тебе будет меня не хватать, — колко заметила я, забирая коня, которого Фаник так неосторожно подставил. — Всё равно не поверю.

— Просто ты не сможешь нормально жить дальше, когда вернёшься, — буркнула девушка. — Не после всего, что тут увидела. Да ты там свихнёшься! От всей этой рутины и серых будней, от...

— Сомневаюсь. В отличие от некоторых, мне есть, чем заняться в любом из миров, — дождавшись следующего ответа Фаника, я разочарованно забрала его ферзя. — В крайнем случае... вдруг когда-нибудь я наткнусь на ещё одну прореху. Кто знает.

— Но это же почти без шансов! Ты ведь понимаешь! А даже если так, ты говорила, что время в наших мирах идёт по-разному! К тому времени, как ты вернёшься, в Риджии пройдут годы, может, века, и мы...

— А, боишься, что когда я вернусь, ты будешь уже дряхлой старухой, и тогда даже моя сомнительная краса затмит твою?

Напоминать Кристе, что вообще-то это в нашем мире время идёт быстрее, я не стала. Перепутала, бывает. Сути дела это всё равно не меняет.

Как и того, чего я добиваюсь всем этим.

— Нет, с тобой совершенно невозможно разговаривать! — Криста раздражённо сцепила ладони в замок. — Вот хочешь по-хорошему, а в ответ...

— Это ты назвала меня ведьмой, не я. И, к слову, была совершенно права. — Я сделала последний ход. — Шах и мат, принц.

Фаник отреагировал на проигрыш довольно странно: никак. Даже не посмотрел на доску, когда я двинула свою ладью в финальном броске. Вместо этого он изучал моё лицо из-под задумчивого прищура тёмных ресниц.

Внезапно поднялся на ноги.

— Не удостоишь ли меня недолгой прогулкой, Белая Ведьма?

И правда внезапно.

— С чего вдруг такая честь, принц? — подозрительно уточнила я.

— Просто хочу ещё разок посидеть с тобой у дворцового пруда. Напоследок. — Фаник протянул мне руку. — Мы вместе коротали там минувшие невесёлые дни, но теперь, когда у нас появилась надежда... пусть последняя прогулка загладит печальные воспоминания о предыдущих.

Я сильно сомневалась, что всё обстоит так, как он говорит. И была почти уверена: у пруда я удостоюсь душещипательной проповеди, целью которой будет убедить меня, насколько фатально моё заблуждение касательно возвращения домой.

Но руку всё-таки приняла. А почему нет?

Тем более что доля истины в его словах определённо была.

Дорогой мы разбирали его ошибки в последней партии и обсуждали, как следовало их избежать. Впрочем, Фаник отвечал рассеянно, явно думая о другом. Встречные дроу удостаивали нас приветливыми кивками, на которые мы не забывали отвечать.

Лишь сейчас, покинув башню впервые после возвращения из Айвентирри, я поняла, что успела соскучиться по прогулкам.

— Ладно, принц, — сказала я, когда мы наконец сели на чёрный мраморный бортик: я — поджав ноги под себя, Фаник — опустив их в воду. — Будьте великодушны и скажите наконец, зачем вы действительно вытащили меня сюда.

Он не стал отпираться. Лишь помолчал, глядя на светящиеся кувшинки.

Потом, скользнув взглядом по своим сброшенным туфлям, повернулся ко мне.

— Ты действительно так хочешь сбежать от него, что готова уйти даже в другой мир?

Я не удивилась, что он знает. Это было ожидаемо. И уже хотела ответить, что это не его дело, или что я не понимаю, о чём речь... но, глядя в его глаза — цвета чая с корицей — вдруг поняла, как сильно я устала.

Устала быть с пустотой один на один.

Помедлив, я скрутила с пальца кольцо. Сунула его в карман. Огляделась: вдруг где-то во тьме притаился Акке? С другой стороны, все эти дни я видела его, лишь когда мне приносили еду. Иллюранди не говорил со мной, не являлся во снах... и никак не комментировал ситуацию. То ли не знал о ней, в чём я сильно сомневалась, то ли не считал нужным.

У тёмных сейчас слишком много дел, чтобы Акке возился ещё и со мной. Разговаривал или шпионил, неважно. Думаю, по той же причине после возвращения из Айвентирри я не видела ни Морти, ни Алью; лишь Эсфориэль ненадолго заглядывал каждый день, рассказать светлым, как идут дела... хотя, быть может, на самом деле Повелитель дроу и его сестра узнали обо всём, что произошло в Айвентирри, и теперь не желали моего общества. Я не исключала и такой возможности.

Учитывая, что даже благодарность за помощь с жемчужинами мне передали через Лода.

— Дело даже не в том, чего я хочу. Дело в том, чтобы он поверил в то, что я этого хочу, — наконец ответила я. На всякий случай тихим, шелестящим шёпотом: зная, что острый эльфийский слух различит мои слова. — Я не думаю, что у меня получится уйти. Я не могу бросить всех вас. Все эти дни пытаюсь себя убедить, что мне нет до вас дела... но, думаю, Риджия меня не отпустит.

— Однако ты видела своего друга, — Фаник тоже понизил голос. — Что, если ты всё же сумеешь пройти сквозь прореху?

Я пожала плечами.

Этот вариант я тоже предусматривала.

— Тогда всем будет ещё лучше.

— Кому 'всем'? — уточнил принц. — Лоду — точно нет.

— Ему-то в первую очередь. Он любит свою принцессу. Они должны быть вместе. И будут, и я не собираюсь больше им мешать.

— Если б это действительно было так, он бы на тебя даже не посмотрел.

Я покачала головой.

Я тоже искала себе подобные оправдания. Так трусливо, так низко. Но факты оставались фактами — и говорили сами за себя.

— Я понимаю, что тобой движет, — заговорил Фаник, когда молчание затянулось. Он больше не шептал. — Однако для этого вовсе не обязательно идти к прорехе. Если всё пройдёт благополучно... а я искренне надеюсь, что всё пройдёт благополучно... ты можешь уйти с нами. Со мной, Восхтом, дядей Эсфором. Будешь жить в Солэне, вдали от него.

— Рядом с невестой тэльи Фрайндина? — я усмехнулась. — При её-то действительно пламенной любви ко мне?

— Зато если она всё же спалит дворец дотла, будет прекрасный повод выслать её с глаз долой. И спасти дядю Фрайна от самой ужасной ошибки за всю его трёхвековую жизнь.

Я тихо рассмеялась.

— Не знаю. Наверное, если с прорехой ничего не получится, я так и сделаю. Но... — я смотрела на рябь, кругами ползущую по чёрной воде, — проблема в том, что какая-то часть меня и правда хочет домой.

Я не лгала. Это и в самом деле было так. Часть меня всё ещё пребывала в восторге от того, что творится вокруг: от игр, полных риска, где на кону — судьбы государств, твоя жизнь, жизни других... только вот другая часть давно уже поняла, что это не игра. Та часть, которая устала видеть смерти, кровь, пытки и чужую боль.

А что-то мне подсказывало, что при текущем уровне развития этого мира, да с учётом запущенности дел с внешней политикой — война светлых и тёмных будет не последней бедой Риджии, которую придётся предотвращать.

Да, часть меня хотела вернуться. Хотела прожить тихую, мирную, обычную жизнь. Ту, где войну — или то, что ей предшествует — я вновь буду видеть лишь на экране компа и телевизора.

Малодушное желание? Да. Пожалуй.

Я никогда не отрицала, что рыцарь во мне умер с концами.

— Этот мир... тут было здорово. То, что я здесь пережила, было страшно, но я ни о чём жалею. Только я... наигралась. — Я устало прикрыла глаза. — Я родилась там, я должна была прожить свою жизнь там. И если я смогу уйти, значит, так тому и быть.

— Мне казалось, ты не веришь в богов. Откуда же эта покорность предначертанию?

Насмешка в голосе Фаника была едва уловима, но я всё же её уловила.

— Просто я никогда не умела понимать себя, — не открывая глаз, сказала я. — А прореха — прекрасная возможность дать третьей стороне бесстрастно рассудить, чего я действительно хочу.

Это тоже было малодушно. И я это понимала.

Но если когда-то я была уверена, что прекрасно умею анализировать свои мысли и чувства — сейчас я знала, что ни черта этого не умею.

— Я не уверена, во что я верю, — зачем-то добавила я. — Если боги и есть, я никогда их не пойму. Но в то, что человек может провалиться в другой мир, я тоже когда-то не верила. И в магию. И в эльфов. И в благородство... и то, что я на него способна. — Наконец открыв глаза, я уставилась на белые лепестки, мерцающие в чёрной ряби отражённым светом. — Зачем-то нас привели сюда, верно? Меня, Кристу, Машку... тогда, когда наше вмешательство было необходимо. Случайность? Или за этим миром кто-то присматривает? Или у него есть собственная воля, и он пытается защитить себя от новой катастрофы... потому и призывает попаданцев, как помощь извне. А если своя воля есть у Риджии, то почему бы ей не быть у других... хотя ладно, это действительно может быть простой случайностью. И дело даже не в этом. — Рассеянно поправив очки, я сложила руки на коленях, сплетя пальцы в замок. — Я была уверена: раз нет никаких доказательств существования загробного мира, значит, он не существует. Но есть много вещей, которые человеку пока постигнуть не суждено. И если существует этот мир, о котором наши ничего не знают, откуда никто ещё не возвращался... почему бы не существовать тому, куда мы уходим после смерти?

Фаник молчал.

Долго молчал.

А потом вдруг произнёс:

— Жаль.

Неожиданная реплика заставила меня повернуть голову, недоумённо взглянув на него.

Фаник понял мой вопрос без слов.

— Мне правда жаль, что я не влюбился в самую невероятную девушку из всех, что я встречал, — молвил эльфийский принц. — Тогда сейчас я имел бы полное право никуда её не отпустить.

Слова, полные искреннего сожаления, на мгновение заставили меня расширить глаза.

После — негромко, коротко рассмеяться.

— Как трогательно, — сказала я потом. — Вероятно, не зря Криста сватала мне вас. Я-то считала это верхом глупости, свойственной ей.

— Весьма великодушно с её стороны, — губы Фаника тронула усмешка. — Я этого недостоин.

— Скромность, принц — ещё одно ваше достоинство. — Я улыбнулась. — Но, если это вас утешит, мне тоже жаль.

— Что я в тебя не влюбился?

— Что я не влюбилась в вас. Вернее, что я влюбилась не в вас, — и вздохнула. — Тогда всё было бы намного проще.

Невероятно, как просто было говорить с ним о таких вещах. Так же просто, как обо всём остальном. А кто бы мне месяц назад сказал, что такой разговор между юношей и девушкой вообще возможен, особенно если в роли девушки выступаю я — я бы, наверное, только фыркнула снисходительно.

Впрочем, события последнего месяца уже научили меня, что ничего возможного действительно не бывает.

Фаник задумчиво склонил голову.

— У тебя нет на примете причины, по которой нам было бы очень выгодно прямо сегодня пожениться по расчёту? — серьёзно вопросил он. — Служителя Солэна здесь вряд ли отыщешь, но служитель Тунгх тоже сойдёт. Без всяких пышных церемоний, простой обмен клятвами... однако вряд ли эти церемонии тебе нужны. И пусть некоторые рвут на себе волосы в запоздалой досаде, что такая замечательная жена досталась мне.

Лукавство в его прищуре тоже была едва уловимо. Но я уловила и его.

Это заставило меня уже не смеяться, а хохотать: чтобы парой мгновений спустя Фаник присоединился ко мне.

— Вы эльфийский принц, — кое-как выдавила я, когда мы смолкли. — А я человечка из другого мира без роду без племени.

— Я опальный младший принц, — весело заметил Фаник. — А Альянэл вообще дроу. Однако хотел бы я посмотреть на того безумца, который попробует помешать Вини выйти за него замуж.

— Да, я бы тоже не отказалась. Только, боюсь, задачку с нашим браком не решить даже мне. — Склонив голову, я постаралась убрать смешинки из голоса. — Ваше предложение — высочайшая честь, принц... но я считаю, вы заслужили того, чтобы ваши дети родились в союзе по любви.

— Человечка без роду без племени отвергает руку прекрасного эльфийского принца?

— Боюсь, что так.

— Куда катится мир.

Огорчение в голосе Фаника можно было даже счесть искренним, если б не тщетно подавляемая улыбка, подрагивавшая в углах губ.

— Хотя, если отставить шутки, — помолчал, добавил он, — из нас и правда могла бы выйти хорошая пара.

— Думаю, да, — легко согласилась я. — У нас замечательное взаимопонимание.

— И со временем мы полюбили бы друг друга. Построили отношения на дружбе и уважении. Я знаю много пар, которые вырастили на этом любовь, и их чувства были крепче и нежнее, чем те, что могут вырасти из страсти.

Я кивнула. На миг почти увидев это будущее: наши беседы, прогулки и шахматные партии, в одной из которых, быть может, Фанику однажды даже удастся победить...

Будущее, которого никогда не будет и не могло быть.

— Да, — после паузы сказал принц. — Всё же жаль, что сердце не поддаётся доводам разума.

— Жаль. С другой стороны, если б мы влюблялись во всех, с кем можно просто дружить — каким скучным и приторным был бы мир.

— Тоже верно. — Глаза Фаника сделались серьёзными. — Можешь дать мне одно обещание, Белая Ведьма?

— Какое?

— Когда приготовишься сделать шаг, вспомни, что здесь найти другую прореху можно будет в любое время. А там — уже никогда.

В этих его словах тоже был резон. Я сама думала об этом... только вот рвать с тем, с чем хочется порвать, лучше сразу. Пока не успел пустить корни: помимо ростков, и так уже успевших привязать тебя к слишком многим вещам.

Но этого я ему говорить не стала.

— Хорошо. Вспомню.

На сей раз его улыбка тоже была серьёзной. И какое-то время мы ещё сидели, разговаривая о пустяках и не только; а когда вернулись в башню и разошлись по своим покоям, отзвуки моего обещания ещё звучали в ушах.

Я подошла к медным горшкам на столе. Заглянув в один, уже наполнившийся почти до краёв, аккуратно зачерпнула горсть сверкающей пыли. Позволила ей ссыпаться обратно меж моими пальцами.

Отряхнув руки, отвернулась от стола — и нос к носу столкнулась с Лодом.

— Добрый вечер, — спокойно сказал колдун.

— Добрый, — я мгновенно взяла себя в руки. — Всё в порядке?

— Всё по плану. Как обычно, — Лод чуть склонил голову. — Завтра отправляемся в Хьярту довольно рано, так что времени на долгие прощания не будет.

Он произнёс это так же обыденно, как всё до этого.

— Ничего страшного, — равнодушно откликнулась я. — Мне... передай Алье, Морти и тэлье Эсфориэлю любые тёплые слова на твой выбор. Думаю, не ошибёшься.

— А лично попрощаться не хочешь?

— Нет. Не хочу.

Он кивнул: как будто даже удовлетворённо.

— Как скажешь.

И, обойдя меня, направился к двери в спальню.

Я подошла к окну. Какое-то время смотрела на дроу, выполнявших какие-то военные маневры на площади перед дворцом. Потом села в кресло, где меня уже ждал мой ужин.

Чувствуя, что мне всё-таки стало немножко больно — от того, с каким спокойствием Лод говорил о моём уходе.

Посчитала степени двойки, пока боль снова не утонула в пустоте; и, взяв вилку, приступила к последней своей трапезе в Риджии.

Да, Фаник. Я исполню своё обещание.

Только вот сомневаюсь, что это хоть как-то повлияет на моё решение.

Спала крепко и без снов. К своему удивлению. Я-то думала, что перед таким знаменательным событием глаз сомкнуть не смогу, но нет. Возможно, дело было в том, что свой уход я осознавала исключительно умом — ведь когда, проснувшись, я оглядела лабораторию и подумала, что сегодня вижу её, возможно, в последний раз...

Я поняла, что совершенно в это не верю.

Лод застал меня сидящей над тарелкой с нетронутым завтраком.

— Нет аппетита?

— Нет. К тому же не хочу рисковать. Кто знает, какие у перемещения... побочные эффекты, — подняв глаза на колдуна, я без особого удивления заметила у него в руках мои джинсы и футболку. — Пора?

Он кивнул.

Отобрав у него одежду, я удалилась в спальню, чтобы переодеться. Аккуратно складывая одежду Литы, снова думала о том, что будет, если всё получится. Придётся убедительно симулировать амнезию с того момента, как я упала в реку... Ни с квартирой, ни с Дэвидом случиться ничего не могло: если учесть разницу в беге времени, с момента моего исчезновения в нашем мире едва ли прошло полгода, а смерть при пропаже в подобных обстоятельствах устанавливают как раз через шесть месяцев. Добавим время на беготню по инстанциям и суд, который должен признать меня погибшей... наверняка пока моё имущество всё ещё остаётся моим.

Ещё один довод в пользу того, что если возвращаться, то сейчас.

Итак, проблем с жильём не возникнет. Надеюсь только, прореха выкинет меня в Россию, а не на другой континент; хотя, судя по предыдущим попаданцам, по каким-то причинам чаще всего по ту сторону оказывается именно Россия. О том, что я сразу окажусь в Москве, мечтать не приходится, конечно, но...

Я уже думала, что по ту сторону прорехи может оказаться глухой лес. Или ещё одна река. Или горная вершина. Но Лод упоминал, что, когда он прочитает заклинание, та сторона станет видна. Значит, неприятные сюрпризы исключены, а в неблагоприятную обстановку я, конечно, не полезу — так что придётся ждать следующей прорехи.

Я до сих пор не могла сказать, чего эта мысль вызывает во мне больше: досады или облегчения.

И это уже начинало немного злить.

Поскольку кроссовки безнадёжно расклеились сразу по прибытии в Риджию, на ногах пришлось оставить туфли. Впрочем, они вполне могли сойти за современные, так что это не являлось проблемой. Положив стопку с одеждой Литы на кровать, я оглядела комнату. Выйдя в библиотеку, скользнула ладонью по корешкам магических трактатов, с которыми так часто коротала досуг. Посмотрела на светящиеся цветы, грустно мерцавшие в полумраке.

Последний раз. Может случиться так, что ты видишь всё это в последний раз, Белоснежка. Смотри. Запоминай.

Если думать об этом я могла спокойно, то прочувствовать — никак.

Я вернулась в лабораторию. Стянув кольцо с пальца, положила на стол. Посмотрела на свою сумку, лежавшую рядом; для достоверности легенды её придётся оставить тут, вместе со всем содержимым. Под взглядом Лода, ждавшего поодаль, присела на корточки перед постелью.

Коротко потрепала за ухом Бульдога, лениво приоткрывшего глаза.

Рывком поднявшись, повернулась к колдуну:

— Идём.

И первой направилась к лестнице, ведущей вниз.

— Если хочешь попрощаться со светлыми, — произнёс Лод, когда мы спустились в пустую гостиную, — я...

— Нет, — отрезала я, прямиком устремляясь к следующей лестнице. — Не хочу.

К чёрту прощания и проводы. Если у меня ничего не получится, они просто ни к чему. А если получится — они всё равно не помогут умерить грядущую тоску.

Да, я буду скучать по тем, с кем сейчас не желала прощаться. Не только по Фанику: по Восхту, по Дэну, даже по овечке-Кристе.

Но это тоже не могло повлиять на моё решение. И поэтому я просто продолжила идти.

За всю дорогу до ворот дворца Лод так и не произнёс ни слова, хоть и шёл рядом. Его полная отстранённость от происходящего уже начинала удивлять. Неужели настолько заела гордость? Или пришёл к мысли, что невелика потеря? Или угадал, что я лгала, и знает, что в таком случае прореха меня не отпустит — а раз так, то и бороться смысла нет? Ведь это было бы весьма... разумным решением. Какое и следовало от него ожидать.

Однако в этом случае его может ждать небольшой сюрприз.

На сей раз обнимать меня Лод не стал: просто взял за руку. Даже не за пальцы — за запястье. Это я уже подметила без обиды, без боли, просто констатируя факт. И отпустил он меня сразу, как мы перенеслись на один из зелёных островков Хьярты.

Ночь была тихой, ясной, звёздной. Серебристый свет листвы деревьев ньотт бликами мерцал в чёрных водах озера, очерчивал во тьме мраморные развалины столицы дроу, погребённые под плющом.

— Придётся немного подождать, — сказал Лод, прислонившись спиной к белому стволу ближайшего дерева.

— Ага.

Я присела чуть поодаль, прямо на траву: земля оказалась холодной, трава — влажной, но мне было всё равно. Обняв колени руками, зябшими в осенней прохладе, покосилась на колдуна.

Почему ты бездействуешь, Лод?..

Впрочем, неважно. Уже нет.

Тем более что долгого времени на размышления мне не оставили.

Вначале я увидела, как воздух неподалёку треснул. В самом прямом смысле: по хрустальному сумраку пролегли узкие извилистые полосы прозрачного марева, искривляющего пространство — словно по стеклу ударили молотком. Потом расширились, сливаясь в единый неровный овал, дрожащий сантиметрах в десяти над травой, в человеческий рост высотой. Лод оказался подле него ещё раньше, чем я вскочила, и под кончиками пальцев колдуна в воздухе засияла бледным сапфиром рунная вязь.

Неуверенно приблизившись, делая шаги в такт неровному ритму колотящегося сердца, я смотрела на зелёные обломки колонн, видневшиеся по ту сторону прорехи; а синие линии рунных цепочек загорались и таяли, впитываясь в воздух, сплетаясь в нечто большее...

В следующий миг прозрачность прорехи обернулась голубым сиянием. Не ярким, но после мягкого полумрака Хьярты всё равно слепившим, заставив ненадолго прикрыть глаза рукой.

А когда я отняла ладонь от лица — увидела уже совсем другие колонны.

В другом мире тоже была ночь. В этой ночи заснеженный город по ту сторону сиял неоном, от которого я успела отвыкнуть. Невский проспект вдали я узнала сразу: по стеклянному глобусу, венчавшему питерский Дом Книги... и тут же сообразила, что ребристые серо-бежевые колонны, которые я вижу прямо перед собой — колоннада Казанского собора. Похоже, прореха выводила к его парадному северному входу.

Питер. Прекрасно — была там не раз. Проще всё вышло бы лишь с Москвой. И место, и время чрезвычайно удачные, свидетелей моего появления из ниоткуда не будет. Значит, по прибытии бегу на Невский и слёзно умоляю редких прохожих одолжить телефон на один звонок; после того, как один из них сдаётся, набираю номер отца; сообщаю ему, что блудная дочь вернулась из небытия; когда он отказывается верить своим ушам, повторяю то же самое, только более убедительно. Затем коротаю несколько часов на вокзале или в ближайшем маке — и жду, пока за мной приедут, чтобы с почестями сопроводить домой. Может, даже удастся выпросить у кого-нибудь рублей сто, чтобы не голодать до отцовского приезда. Учитывая, как я одета, хотя на улице зима — версия о побеге от злобного психопата, державшего меня в плену, которая наверняка возникнет у окружающих, будет выглядеть весьма правдоподобно... только вот я, конечно, благополучно 'забуду' всё, что происходило со мной после купания в Москве-реке и до моего появления у колонн Казанского. Посттравматический синдром, обычная вещь.

Я смотрела на пустующую площадь с оградами, лавочками и кустами сирени, выбеленными снегом. Мир по ту сторону был застывшим, неподвижным, словно картинка на экране монитора. Я вспомнила слова Лода о забавном парадоксе, в связи с которым в нашем мире прореха работает куда меньше, чем здесь, хотя время там идёт быстрее — и поняла, что вижу всё сквозь многократное замедление. Неудивительно, что на той стороне никто не замечает прорех: если весь процесс появления, который я наблюдала только что, там укладывается в пару секунд, да ещё без колдовского сияния, явно вызванным заклятием Лода...

Я вгляделась в машины, остановившиеся на дороге, в яркую подсветку домов, в далёких прохожих в пуховиках, замерших, будто не в силах сделать следующий шаг. С изумлением ощутила, как ностальгически щемит в груди. Остро осознала: ещё чуть-чуть — и я смогу вернуться к прежней жизни. К Сашке, Дэвиду, инету, компу, кино, игрушкам. К бежевому замку МГУ, витражам в метро и улочкам родной столицы. К созданию искусственного интеллекта. К отцу, которого простила даже мама — и, пожалуй, теперь смогла бы простить и я...

Только теперь, после всего, что я пережила в Риджии, одиночество пустой квартиры больше не будет так меня пугать.

А следом я осознала, что и правда смогу это сделать. Этот шаг.

Потому что я действительно скучала по дому.

— Проход открыт. Дело за тобой, — Лод протянул мне руку. — Спасибо за всё, Снезжана.

Пора прощаться.

Рукопожатие вышло коротким и сухим.

— И тебе, — я облизнула пересохшие губы. — Надеюсь, у вас всё получится.

— Надеюсь, — глаза колдуна оставались бесстрастными. — Иди. Времени мало.

Почти выдернув ладонь, отошёл в сторону, выжидающе скрестив руки на груди, спокойно сложив пальцы на предплечье; и, отвернувшись от него, я ступила вперёд. К самой границе цветного марева, притормозив в шаге от прорехи.

Всего шаг...

...одно обещание, Белая Ведьма...

Я вспомнила слова Фаника. Честно вспомнила.

Наконец поняла — всем сердцем, всей душой — что, если сделаю этот шаг, то навсегда оставлю всё это. Обращу просто ещё одним сном. Книги заклинаний, колдовские цветы, волшебные города. Эльфов, дроу, магию. Всех, кого здесь повстречала, и того, кто ждёт за моей спиной — тоже.

Но если не сделаю, искать другую прореху необходимости не возникнет. Потому что, отложив возвращение на потом, я попрощаюсь с ним. По многим причинам.

Включая ту, что таких благоприятных обстоятельств, как сейчас, у меня больше не будет.

Я смотрела на неоновые огни по ту сторону, почти чувствуя, как их отблески играют на моём лице. Пауза между двумя ударами сердца, отсчитывавшими секунды, тянулась бесконечно.

Давай, Белоснежка. Ты ничего не теряешь. Если ты не готова оставить всё это, твой шаг закончится не у колонны Казанского, а на этой же зелёной травке этого же островка. Только и всего.

Я сжала кулаки.

Я напрягла мышцы, готовясь оторвать ногу от земли.

И не смогла.

Навсегда...

...давай. Давай! Ну же, тряпка! Собираешься всю свою недолгую жизнь коротать в мирке, полном распрей, грязи и крови, вдали от цивилизации и всех её благ? Выберешь мужчину, которому ты не нужна, компашку нелюдей, которые прекрасно обойдутся без тебя, и какую-то псину? Выберешь чудеса, на которые сможешь любоваться только со стороны, и магию, которой у тебя всё равно нет? Выберешь мифическую роль серого кардинала, на которую так мало шансов, полную риска, политики и неоднозначных решений — вместо гарантии тихой и сытой жизни в работе с твоими любимыми прогами, цифрами, кодом и железом?

Давай...

Мгновения растягивались в бесконечность. Ногти до боли вонзались в кожу.

...давай...

Я смотрела на дверь в зимний Питер, ждавший меня. На дверь домой.

Потом всё же оторвала ногу от бархатной зелени густой травы.

Всего один шаг. Всего один шанс. Всего один выбор.

Всего один.

Всего...

...ДАВАЙ.

Я зажмурилась.

И, отшатнувшись от прорехи, рухнула на траву. Упав на колени, зажав рот рукой — в судорожной попытке не рассмеяться.

Прикусила костяшку указательного пальца, считая степени девятки — в судорожной попытке не зарыдать.

За свою слабость. За плевок на свою гордость. За то, что в последний миг порушила всю игру, которую так тщательно выстраивала. За то, что даже не попыталась вернуться к тому, к чему хотела вернуться; за то, что не смогла отказаться от всего, к чему так быстро, так бессмысленно привязалась.

Когда я открыла глаза, прореха уже исчезла. Оставив мне любоваться мраморными развалинами трёхсотлетней давности.

И отчаяние, заставившее вновь зажмуриться.

Прощай, дом, милый дом. Прощай, Сашка. Прощай, Дэвид.

Прости, что твоя мама оказалась слабовольной, сентиментальной, безнадёжной кретинкой...

Но истерика, готовая прорваться слезами или хохотом, растворилась в удивлении: в тот момент, когда тёплые руки заставили меня уткнуться носом в чужое плечо, пахнущее снегом, книгами и полынью.

— Прости, — шёпот Лода согрел кожу на виске. — Прости, что заставил тебя пройти через это.

Он обнимал меня, опустившись на колени рядом со мной — и я моргнула, пытаясь понять, что происходит.

Заставил? Пройти? О чём он?

Зачем?

— Идём, Сноуи. — Подхватив меня на руки, Лод встал. — Пора домой.

Я не сопротивлялась. И ничего не сказала. Лишь обвила его шею руками, держась крепче.

Мне было ясно только одно: судя по лёгкой дрожи, которую я ощущала в его пальцах, моя потеря всё же не была бы для него невелика. А остальное вскоре выяснится. Либо расскажет он, либо догадаюсь я.

Как всегда.

По возвращении мы долго молча лежали в его постели. Просто лежали рядом, обнявшись. Я ничего не спрашивала, он ничего не объяснял; но пока он, касаясь губами моей макушки, легко и нежно перебирал мои волосы, ко мне потихоньку, понемножку возвращалось душевное равновесие. Даже мысли, что мы не имеем права на эти объятия, не могли его поколебать.

Не после всего, что я пережила у прорехи — и в предшествующие этому дни.

— И всё-таки, — проговорила я, ощутив, что наконец успокоилась. — Когда всё закончится, придётся как-то решать... вопрос с Морти. Может, Навиния и не против тройственных союзов, но я отношусь немножко к другому типу.

— Уже, — тихо откликнулся Лод.

— Что 'уже'?

— Вопрос уже решён. Она разорвала отношения со мной. Устроила спектакль для Альи, объявив, что разлюбила меня и любит Лу.

Приподнявшись на локте, я уставилась в его лицо.

Он это серьёзно?..

— А тебя не удивило, что за все эти дни она ни разу не заглянула в мою башню? — угадав вопрос, добавил Лод.

— Я думала... думала, она не хочет видеть меня.

— Это ещё одна причина, но не первая.

Информация разом расставила всё по местам. Ходить в башню к своему хальдсу после того, как ты объявила о разрыве отношений с ним — лишнее. Смотреть на ту, что послужила причиной этого разрыва — мучение.

Морти, Морти... прекрасная, восхитительная, самоотверженная Морти.

Я не достойна того, чтобы занимать твоё место. Не достойна.

— А Алья почему не приходил?

— Просто было не до того. У него в эти дни слишком мало свободного времени, чтобы делить его между Навинией и чем-то ещё.

Справедливо. Повелитель дроу, конечно, относится ко мне тепло — но не настолько, чтобы прыгать вокруг. Особенно при наличии семидесятитысячной вражеской армии, подступающей к горам, и капризной возлюбленной.

Я снова попыталась осмыслить то, что услышала.

Вернее, поверить в то, что осмыслила.

— Морти разорвала... сама?

— Она взяла на себя смелость сделать это самой, и я бесконечно благодарен ей за это. Не вини себя. — Конечно, он снова угадал мои мысли. — Если б этот шаг не сделала она, после заключения мира его бы сделал я. Она это прекрасно понимала, так что просто ускорила неизбежное. Не могу сказать, что она выбрала для этого удачное время, но, учитывая все обстоятельства — я был бы последним... нехорошим человеком, если б поставил это ей в упрёк.

Ну да. Я и сама понимала, что сейчас явно не самая подходящая ситуация для выяснения отношений и распутывания любовных треугольников. Что не помешало мне тоже попытаться разрубить этот гордиев узел поскорее.

Только вот...

— Но... почему ты... не сказал мне?

Лод не ответил. Лишь смотрел на меня прямо в глаза: без смущения, без заискивания.

— Почему ты не пытался меня удержать? Почему не сделал ничего? Почему... это ведь ты сказал Акке не вмешиваться, да? — воспоминания о последних днях, которые я коротала в тумане пустоты, всплывали всё отчётливее, окрашиваясь новыми интересными подробностями. — И Морти с Альей наверняка не сказал, что я хочу уйти?

Конечно. Одно дело — передать свою благодарность через кого-то, если знаешь, что всегда успеешь ещё раз передать её лично. Другое — даже не попрощаться. А учитывая, как Акке пёкся о том, чтобы я доверяла Лоду...

Я сообразила бы это, если б все мои мысли не были о том, чтобы держать маску. И о том, что мне в принципе плевать, как ко мне относится вся эта 'компашка нелюдей'.

А если Морти уже сделала свой выбор, она не могла не отреагировать на мой уход, сводивший её жертву на нет.

— Я дал тебе возможность решить, чего ты действительно хочешь.

Когда колдун наконец ответил, в голосе его скользнула печаль.

А вот в моём, когда я задала следующий вопрос — возмущение.

— И при этом не облегчил мне выбор известием, что ты свободен? Знаешь, это жестоко.

— Это честно. — Лод по-прежнему не отводил взгляд. — Ты юная неопытная девочка. Ты знаешь меня меньше месяца. В такой ситуации говорить что-то о твоей вечной любви трудно, а обмануться, приняв за любовь нечто иное, легко. И безрассудно отречься от всего ради этого обмана — тоже. Я не хотел для тебя такой судьбы. — Он говорил спокойно, чуть устало; в глазах стыла тёмная серость. — Любовь — прекрасная вещь, но далеко не всегда и не для всех — главная. Она может умерить боль потери всего остального в жизни, но не возместить эту потерю. И ты захотела домой, а я решил... не подогревать твоё увлечение мной. Чтобы ты могла взглянуть на вещи и взвесить всё достаточно трезво. Чтобы не я служил решающим фактором. Потому что это слишком серьёзное решение, чтобы принимать его, руководствуясь одной лишь страстью.

— То есть ты допустил мысль, что мои слова... что это правда?

— Разве хотя бы часть их не была правдой?

Я сжала губы, не найдя, что ответить.

Как я была глупа, если думала, что сумею его обыграть. И ещё глупее, если думала, что он не угадает моих сомнений и тоски по дому.

Он угадал их — и их правдивость — ещё раньше меня самой.

— А насчёт другой части узнаем со временем, — добавил Лод.

Не выдержав, я легонько, раздражённо ткнула его пальцем в предплечье, и колдун поморщился.

Моё чёртово отражение из зазеркалья, не боящееся взглянуть в лицо жестокой истине. Или хотя бы предположить, что это может быть истиной. Ничего, когда-нибудь я напомню ему об этом... и безжалостно посмеюсь.

Лет эдак через пятнадцать нашей счастливой совместной жизни.

— Ты знаешь, что крупно рисковал?

Он пожал плечами:

— Я редко играю по-другому.

Фраза, наверное, могла бы меня задеть, но в этот миг я вспомнила кое-что. Его слова, прозвучавшие только что — и слова, прозвучавшие несколько раньше.

Сопоставление этих слов заставило меня сощуриться.

...обещания ранят, что это всерьёз...

— Моей вечной любви... а твоей? Ты позволил мне сомневаться и выбирать, ты подыграл мне... но ты-то свой выбор давно уже сделал. И Морти сделала. — Я пристально всматривалась в его глаза. — Что бы ты делал, если б я действительно ушла? Если бы сделала шаг и исчезла в прорехе?

Молчание, предшествовавшее его ответу, было долгим.

— Смирился бы с тем, что значил для тебя так мало, что не имел никакого права удерживать тебя здесь. Что я этого заслужил. И что там тебе будет лучше. — Когда Лод наконец заговорил, голос его был так же тих, как и до того. — Я сделал всё... и был уверен в тебе достаточно, чтобы знать: какое бы решение ты ни приняла, для тебя оно будет верным.

Я снова не нашлась, что ответить. Лишь вспомнила, как спокойно он отступил в сторону, скрестив руки на груди, освобождая мне путь к прорехе... а ещё — как минуту назад поморщился от моего тычка. Так, словно не сдержал боль.

Хотя тычок этот явно не был такой силы, чтобы причинить боль, которую Лод не смог бы сдержать.

Бесцеремонно ухватив его за рукав рубашки, я задрала его вверх. Лод не пытался меня остановить. Наверное, знал, что всё равно не выйдет.

Поэтому я беспрепятственно воззрилась на четыре свежих синяка, выступивших на его бледной коже там, где колдун впивался пальцами в собственное предплечье.

Пока я, стоя в паре шагов от него, принимала решение, которое могло навсегда нас разлучить — право на которое он сам же мне подарил.

— Значит, свобода выбора? — наконец отпустив его рубашку, я отстранилась, кусая губы. — И честная игра?

— Она самая. — Лод опустил задранный рукав на место. — Я не Ильхт и не Тэйрант, чтобы не давать выбора тем, кого люблю. И решать, что для них будет лучше.

— Правда?

— Во всяком случае, не когда ставки настолько высоки. Ты не тот человек, который уходит лишь затем, чтобы его удержали. Для тебя свобода выбора значит действительно много.

Я понимала, что он прав. Может, кого-то брутальные книжные красавчики, которые в ответ на все попытки уйти безапелляционно возражали 'не пущу', а то и вовсе с рычанием заваливали героиню в кровать, заставляли млеть — но у меня вызывали исключительно раздражение. Когда с твоими желаниями никто не намерен считаться, это эгоизм и собственничество, и ничего более. А ещё взрослой девочке действительно пора уметь разбираться в себе без подсказок со стороны: как от прорех, так и от кого-то почеловечнее. Не говоря уже о том, что при других обстоятельствах я бы действительно не задумалась всерьёз о возвращении домой... сейчас.

Чтобы начать жалеть — потом.

И всё равно я злилась. Потому что была всего в одном шаге от того, чтобы больше никогда его не увидеть. Чтобы оставить тепло его рук, глаз и улыбки за точкой невозврата, так и не узнав всего, что знаю теперь. Чтобы так и не понять, как сильно он меня любит.

Злилась на себя — но наорать самым нелогичным образом хотелось на него.

Какой же ты дурак, Лод. Правая рука Повелителя дроу, великий наследник рода Миркрихэйр, гениальный дурак, великодушный идиот...

— Знаешь, — досадливо сказала я, желая хоть как-то выплеснуть эмоции; от злости даже угрызения совести отступили на второй план, — наверное, другая девушка на моём месте врезала бы тебе как следует.

Он улыбнулся. Коротко, едва заметно. Впервые за весь день.

Впервые за все последние дни — тепло.

— Другая не была бы на твоём месте.

И, несмотря на то, что мне правда очень хотелось его стукнуть, я сделала совсем другое.

На этот раз я сама потянулась к его губам. И наш третий поцелуй был далёк от совершенства: если он целовался восхитительно — на мой неискушённый взгляд уж точно, — то я по неопытности своей — ужасно. Но, надеюсь, сотню поцелуев спустя эта разница сгладится.

В конце концов, мне достался чудесный учитель. Во всех смыслах.

А уж в своей способности хорошо учиться я была уверена целиком и полностью.

Чуть позже я спустилась в гостиную. В компании Бульдога, радостно цокавшего следом. Обнаружив внизу компанию светлых в почти полном составе: Фаник пытался играть в шахматы с Восхтом, Криста пробовала робко напоминать правила, в которых и сама путалась, а Дэн снисходительно следил за их потугами.

Однако когда я как ни в чём ни бывало прошла к круглому столу, все повернулись ко мне. Разом, как один.

— Претендую на следующую партию, — просто сказала я, присаживаясь в одно из кресел. — И нет, это не скаук и не шашки. Здесь через другие фигуры перепрыгивает только конь, но никак не слон.

Бульдог, устроившись у ножки кресла, блаженно положил морду на мою туфлю. Восхт усмехнулся, Дэнимон лишь хмыкнул как-то странно; и если причина широкой улыбки Фаника была мне ясна, то вот Кристы — не совсем.

Хотя, если подумать, я в первый же день нашего знакомства поставила ей диагноз. Опознав болезнь, которую довольно трудно вылечить: ведь 'добрая девочка' — это очень серьёзно.

И пусть я, как бы мне ни хотелось этого не признавать, явно подцепила эту заразу — я искренне надеялась, что переболею ею лишь в лёгкой форме.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. МАНЕВР РЕТИ

(*прим.: маневр Рети — маневр короля из знаменитого шахматного этюда, названный в честь чехословацкого гроссмейстера Рихарда Рети, позволяющий свести вроде бы гарантированный проигрыш к ничьей)

Даже когда все уже разошлись по палаткам, укрываясь от ливня — Стайл стоял у входа в свой шатёр, в шаге от тяжёлых капель, барабанивших по вытоптанной траве. Просто не мог отвести взгляда от массива гор, черневшего на горизонте над полотняными крышами: темнее даже непроглядной дождливой черноты.

И не мог не думать о том, что через несколько дней закончится война, начавшаяся задолго до его рождения.

Поверить в это было почти невозможно.

— Не спится, принц?

Даже голос тэльи Фрайндина не заставил Стайла обернуться.

— Я не принц.

Встав рядом, брат Повелителя эльфов пожал плечами:

— Однако скоро станете королём.

Дождь зарядил с самого утра. Накануне на небе не было ни облачка, но за ночь его затянули тучи; и если эльфийским воинам вязкая глина размокших дорог идти не особо мешала, то людям — ещё как. В итоге сегодняшний переход вышел короче, чем планировалось.

Но до цели всё равно остался всего один.

Уже через день передовые отряды отправятся под горы. Расчищать путь через туннели дроу — ценой своих жизней. Его, Стайла, будущие подданные. А он будет просто сидеть тут, сзади, и отдавать приказы.

Как последний трус.

Нет, не годится он в Повелители. Он воин, не правитель. Не по душе ему отсиживаться за чьей-то спиной, пока другие умирают за него...

Именно поэтому он всегда восхищался принцессой Навинией: которой это тоже было не по душе.

— Идите спать, принц, — устало заметил Фрайндин. — Ваши маги знают своё дело, защитный контур на месте. Да и наши часовые не пропустят врага, если тот вздумает появиться.

Стайл смотрел на спящий лагерь армии светлых: ту малую его часть, что открывалась ему. На штандарты и знамёна, под ливнем обвисшие мокрыми тряпками. В ночи все они казались траурными, живо заставив Стайла вспомнить похороны старого Советника — его погребли как раз накануне дня, когда светлые выступили на войну. Безжизненное тело вирта Форредара всплыло перед глазами так ясно, будто он видел его вчера.

Его... и обугленную дыру на белой мантии.

Принцесса сделала это, твердили все вокруг. Тёмные подчинили её своей воле. А дети Повелителя Хьовфина переметнулись на сторону дроу — следом за своим дядей-изменником — и убили невинную фрейлину; нет, они убили фрейлину и пару гвардейцев Повелителя, нет, они убили двадцать гвардейцев Повелителя и чуть не сожгли дворец, они хотели убить самого Повелителя...

Стайл с негодованием отвергал все эти слухи. Кто бы их ни распускал. Эльфийских принцев он видел лишь однажды и мельком, но на исчадий зла они никак не походили; наоборот, показались ему чересчур изнеженными. Хотя... младший был тихим и молчаливым парнем, но явно себе на уме. А вот старший, бывший жених принцессы, трусливо сбежавший из-под венца...

Впрочем, непосредственное общение с эльфийскими владыками во время похода заставило Стайла — к печали своей — поверить: невинная фрейлина всё же погибла. Вначале о случившемся ему крайне эмоционально поведала леттэ Мэрисуэль, избранница тэльи Фрайндина; Стайл откланялся, не выдержав в её обществе и пяти минут, и не был уверен, что её рассказу можно доверять... однако потом его подтвердил и сам Фрайндин — неохотно, с плохо скрываемой горечью, и Хьовфин — сухо, без намёка на переживания. И даже если принцев одурманили и одурачили, факт оставался фактом.

Эльфы говорили, что сделают всё, чтобы освободить сыновей Повелителя при штурме тёмных городов. Но разве те доживут до штурма? Вряд ли движение армии светлых осталось для дроу незамеченным. Тёмные наверняка поприветствуют захватчиков изувеченным трупом кого-то из заложников ещё подле входа в туннели — в качестве предупреждения, что случится с остальными, если светлые пойдут дальше.

Только вот если бы это действительно могло кого-то остановить.

Это Стайлу тоже было не по нраву. Хотя он понимал, что Хьовфин, покойный вирт Форредар и все другие советники правы: когда дело заходит так далеко, для Повелителя все привязанности, симпатии и родственные связи обязаны отступать на второй план.

И это снова напоминало о том, что Стайл не годился в Повелители.

— Вы действительно верите в это, тэлья Фрайндин? — негромко спросил Стайл. — В то, что дети вашего брата встали на сторону тьмы... как и принцесса?

Эльф долго не отвечал. Пряди его волос, выбивавшиеся из-под глубокого капюшона, казалось, слегка светились в дождливой темноте.

— Пришлось поверить. — Фрайндин отвернулся. — Спите, пока есть возможность. Скоро всем нам будет не до сна.

Стайл проследил, как брат Повелителя эльфов неслышно растворяется в пелене чёрного дождя: по направлению к своему шатру, что поставили рядом. Щурясь, вновь вгляделся в темноту, как будто мог увидеть там зорких эльфийских часовых, высматривающих лазутчиков.

Потом, тяжело вздохнув, всё же вернулся в свой шатёр. Задул единственную свечу, горевшую там, не раздеваясь, лёг в постель. Какое-то время слушал внезапную тишину, показавшуюся неестественной.

И, сообразив, что это просто закончился дождь, всё же уснул.

* * *

Когда Лод вошёл в спальню, я валялась на кровати, листая очередной магический трактат. Бульдог ворочался в ногах, умудрившись собрать одеяло в один большой ком; время от времени я воровато стягивала очередную печенюшку с серебряного блюдца, лежавшего на подушке, услужливо предоставленного Акке.

Конечно, крошки в постели — это нехорошо, но...

— Пора, — коротко бросил колдун.

Без лишних слов захлопнув книгу, я вскочила. Достала из шкафа сапоги и плащ. Переодеваться не было нужды — я ждала уже почти готовой.

Ждала часа, когда настанет пора выдвигаться туда, где ждали остальные.

Основные силы дроу двинулись навстречу вражеской армии давно: по одному из подземных туннелей, выходивших на поверхность тайными ходами уже на территории светлых, далеко от гор. Шли налегке, не отяжелив себя латами, но вооружившись.

Даже если б вдруг что-то пошло не так — чтобы покончить со светлыми, латы не требовались.

Иллюранди с ними не было. Во всяком случае, всех. Поскольку они могли перемещаться мгновенно, то отправились лишь те немногие, что разведывали путь. Другие — помимо тех, что шпионили за светлыми — пока остались под горами... как и мы с Лодом. И Восхт с Навинией, и Дэн с Кристой, и Фаник с Эсфориэлем. А вот Алья и Морти лично повели свой народ на долгожданную встречу со светлыми собратьями.

Впрочем, Лоду было чем заняться, пока дроу продвигались к месту свидания с эльфами и людьми.

Ливень нам нужен был даже не по одной причине. Во-первых, замедлить движение вражеской армии днём, заставив остановиться там, где нам нужно. Во-вторых — заставить её быстрее укрыться в палатках ночью: чем меньше светлых останется на открытом пространстве, тем проще будет осуществить план. А потому под утро Лод предпринял кратковременную вылазку на поверхность, чтобы нагнать на путь светлых дождевых туч. Как я поняла, истратив на это немалую часть своего сидиса... однако, учитывая, что у нас оставались Навиния, Криста и Восхт, свеженькие и отдохнувшие — недостатка в колдунах у нас не было.

И, видимо, сейчас иллюранди наконец принесли колдуну долгожданную весточку о том, что светлые окончательно устроились на ночлег.

Пока я застегивала серебряную пряжку, руки у меня слегка подрагивали. От внимания Лода это, конечно, не укрылось.

— Волнуешься?

— Немного.

Он молча обнял меня. Прижался губами к моему виску, нежно и успокаивающе.

Как ни странно, мне действительно стало спокойнее.

— Всё будет хорошо, — отстранившись, Лод коротко поцеловал меня — уже в губы. Кивнул в сторону двери. — Идём.

Прошёл к выходу в библиотеку, предоставив мне следовать за ним, как обычно; а внизу, в гостиной, нас уже ждали.

— А, — изрёк Фаник, жизнерадостный, как всегда. — Вот и Белая Ведьма.

— Приветствую. Всех. — Слегка склонив голову, я обвела взглядом из-под очков трёх эльфов, колдуна, принцессу и невесту принца. 'Наши светлые' в полном составе. — Что ж, все в сборе. Не будем терять времени?

Вместо ответа Эсфориэль первым двинулся к лестнице, выводящей из башни.

На сей раз перемещающую гексаграмму на площади перед дворцом чертила Навиния.

— Добавьте координаты, — сказал она, повернувшись к Лоду, когда зеленоватые рунные линии осели на тёмный камень.

Лод молча воздел руку, начертил в воздухе парочку символов — это не были цифры, — и гексаграмма наконец засияла во тьме призывным изумрудным светом.

— Готовы? — спросил колдун.

Кто-то сказал 'да', кто-то кивнул. Все семь людей и нелюдей, собиравшихся отправиться к дроу, кругом выстроившихся у светящейся границы.

— Вперёд.

Шаг к центру гексаграммы мы сделали одновременно.

И когда бешеная круговерть окружающего пространства наконец успокоилась — даже несмотря на то, что я ожидала увиденного, оно всё равно меня удивило.

Нас переместило под своды огромной пещеры, слабо освещённой свечными фонариками. Они стояли у ног дроу, ждавших вокруг: сотен Детей Луны, серокожих мужчин и женщин с золотыми глазами, с клинками, покоившимися в ножнах — у девушек тоже. Я не могла видеть картины целиком, но армия дроу явно заполонила собой всю пещеру. И, скорее всего, некоторым отрядам пришлось остаться в туннеле, приводившим в неё... а ведь это далеко не вся армия тёмных. Дроу должны были выбраться наверх и зайти с разных сторон, и сейчас все наверняка уже заняли позиции, ожидая сигнала в других пещерах, у других выходов из туннеля.

Что же тогда такое семьдесят тысяч?

— Явились, — кивнул Алья. — Значит, можно начинать.

Повелитель ждал нас рядом с Морти и своими гвардейцами. Сумэйл, встретившись со мной взглядом, отвёл глаза, но больше никого из знакомых я не заметила. И Лу, и его отцу поручили возглавить другие отряды, которые займутся другими частями лагеря светлых — так что сейчас, должно быть, они ждали приказа выступать рядом со своими воинами.

На всякий случай я держалась от Лода в шаге, не меньше. Даже не пытаясь посмотреть на Морти: боясь того, что могу увидеть. Пусть мы трое и выяснили отношения, но я прекрасно понимала, как больно сейчас принцессе, и афишировать нашу близость с Лодом не собиралась.

Особенно перед Альей, у которого это наверняка вызовет... вопросы.

— Да, — согласился Лод. — Пора.

— Йон!

Слуга Повелителя, откликнувшись на зов господина, вынырнул из темноты.

— Как там дела? — спросил Алья.

— Как раз сменили караул, — почтительно ответствовал иллюранди.

— Тогда приступайте.

Йон, безмолвно поклонившись, снова исчез; а я, чувствуя подступление лёгкого мандража, принялась возводить в степень семёрку.

Мы правда начинаем...

— Мой черёд, — сказал Лод, прежде чем отвернуться. — Ждите моего сигнала. Сноуи, ты со мной.

Призвав на ладонь язычок волшебного пламени, направился к чёрному провалу туннеля, зиявшего впереди, выводившего на поверхность — и я поспешила следом.

— Здесь нет ловушек? — спросила я, когда мы ступили в каменный коридор: широкий, с высоким потолком, с грубыми, но добротными стенами, уходящий вверх под углом градусов в пятнадцать. Совсем не такой, как тот, по которому когда-то выбирались мы с Кристой, — там и вдвоём было тесновато, здесь легко могли бы пройти семеро в ряд.

— Здесь — уже нет. Остались в туннелях позади... и в соседних выходах, — откликнулся Лод. Его шаги звенели под каменными сводами гулким эхом, сливаясь с моими. — Этот односторонний, так что надобность в ловушках отпадает.

— Ясно. А соседние, значит, служат ещё и входами, и поэтому...

— Да. Но ловушки настроены так, что поражают только светлых, ни один дроу не может от них пострадать. И нейтрализовать их довольно легко. По крайней мере, для того, кто их сотворил.

— Значит, проблем с возвращением не возникнет.

— Никаких.

Я кивнула. Не удержавшись, взяла Лода за руку — для успокоения — и почувствовала, как он ободряюще сжал мои пальцы.

До самого выхода мы молчали. Впрочем, идти пришлось недолго. Меня немного удивило, когда мы замерли перед каменной стеной, вроде бы являвшей собой вполне благонадёжный тупик; однако Лод коснулся её ладонью, молвил пару слов на рандхейвском — и стена, бесследно исчезнув, наконец позволила услышать шелест ливня и увидеть непроглядную дождливую ночь.

— Стой здесь, — накинув капюшон, Лод выпустил мою руку и шагнул вперёд. Выйдя из-под каменных сводов, протянул пальцы к чёрному небу.

Заклятие сплелось во мраке певучими словами и сияющей рунной филигранью. Закончив, Лод какое-то время просто стоял, опустив голову: пока ливень стремительно обращался мелкой моросью. Когда небо вконец перестало плакать, скинул капюшон и махнул мне рукой.

Я послушно вышла к нему.

Впереди расстилалась тёмная равнина. Огни лагеря светлых мерцали на прояснившемся горизонте — от нас их отделяло совсем немного. Оглянувшись, я увидела крутой склон высокого холма, поросшего густой травой, в ночи казавшейся бесцветной. Просто склон: без намёка на какой-либо тайный ход.

Неудивительно, что светлые отыскивали туннели дроу с таким трудом...

— Акке, — позвал Лод, и иллюранди мигом появился подле нас. — Скажи Алье, что можно выходить.

Дождавшись, пока слуга исчезнет, достал из-под плаща небольшой бархатный мешочек.

Я смотрела, как колдун ссыпает в ладонь щедрую горсть сияющей пыли.

Время переходить Рубикон...

— Готова?

Как говорится, aleaiacta est*. И будем надеяться, что нам выпадет не менее удачный жребий, чем выбросил на маленькой речушке будущий великий диктатор.

(*прим.: 'жребий брошен' (лат.), фраза, которую, как считается, произнёс Юлий Цезарь при переходе через Рубикон)

Кивнув, я шагнула ближе к Лоду.

А потом мерцающие пылинки взметнулись вверх звёздным дождём.

* * *

Стайл проснулся от того, что кто-то бесцеремонно потряс его за плечо.

— Вставай.

Стайл даже не знал, чему удивиться больше: тому, что голос был женским, тому, что он бросил слово так, будто отдавал ему приказ, или тому, что голос этот даже спросонья показался ему знакомым. Но когда, повернувшись, он увидел над собой смуглое зеленоглазое лицо, неуловимо напоминавшее его собственное — все предыдущие причины удивиться отступили.

Потому что он прекрасно узнал ту, что нависла над его постелью.

— Принцесса?!

— Повелительница, мальчик. — Навиния, щурясь, оглядела его с головы до ног; её явно ничуть не смущало, что 'мальчик' старше неё. — Это тобой, стало быть, хотели заменить меня? — и фыркнула. — Что ж, ты ещё не самый плохой вариант. Я ожидала худшего.

— Как...

— Иди, — жестом, не терпящим возражений, Навиния махнула рукой в сторону выхода из шатра. — Все остальные уже должны быть в сборе.

Снаружи послышались крики; ничего не понимая, Стайл вскочил. Смутно подозревая, что он ещё спит — слишком уж невероятным казалось происходящее, — почти выбежал наружу.

И обомлел.

В предрассветном сумраке, кутавшем большой круг свободного пространства перед его шатром, он различил своих генералов, командующих и советников. Не всех — человек шесть, тех, чьи палатки располагались рядом. Жавшихся друг к другу, словно перепуганные дети; кто-то кутался в одеяло прямо поверх исподнего, кто-то истошно вопил, призывая на помощь гвардию и воинов. Пять эльфов, приближённых Хьовфина, застыли поодаль, явно пытаясь поверить своим глазам.

А со всех сторон их обступили дроу.

Около двадцати кольцом стояли вокруг, держа ладони на рукоятях клинков. Они были в доспехах — как ни странно, только они: другие Дети Луны, ждавшие в проходах меж палаток, насколько хватало взгляда, были облачены в шелка и бархат... но они тоже были вооружены, хоть мечи их покоились в ножнах, и глаза их горели во мраке жёлтыми звёздами.

Сотнями жёлтых звёзд.

Их окружила целая армия. Незаметно.

Как?..

— К оружию! — надрывался командир копейщиков. — К бою, трусы, мерзавцы...

Но даже Стайл сразу понял: никто не откликнется на его зов. Если не откликнулись до сих пор — уже нет. Ведь крик командира был единственным, что разбивало окутывавшую лагерь мёртвую тишину.

И Стайл понимал, что когда дроу всё же обнажат клинки — он увидит кровь, заливающую ядовитую сталь.

Эльфийские владыки тоже были тут. Хьовфин и Фрайндин стояли в круге гвардейцев-дроу, рядом со своими советниками; если во взгляде Фрайндина сквозило удивлённое недоверие, то в глазах Хьовфина стыл лёд трёхвековой ненависти. Оба смотрели в центр круга, туда, где стоял дроу, чьё чело венчал серебряный венец короля.

Которого преимущественно окружали совсем не дроу.

— А, вот и вирт Мирстайл, — русоволосый мужчина в серой мантии колдуна, стоявший по правую руку тёмного владыки, насмешливо поклонился. В воздухе над его головой вспыхнул язычок белого пламени, разгоняя сумрак. — Все на месте.

Стайл присмотрелся к троим эльфам, молчавшим подле венценосного дроу. Оглянулся на Навинию, стоявшую у входа в шатёр.

Ни на ком из них — ни на принцессе, ни на эльфийских принцах — не было ошейников.

Всё-таки правда...

Стайл рванул было обратно к шатру, за мечом, намереваясь дорого продать свою жизнь тёмным ублюдкам, но не сумел даже двинуться с места. Ноги словно приросли к земле, тело сковало невидимыми путами.

— Я тебя никуда не отпускала, — укоризненно заметила Навиния, опуская ладонь.

— Довольно, — процедил Хьовфин. Он не пытался бежать: владыка эльфов явно умел проигрывать достойно. — Вы вырезали всех моих воинов во сне, как скот, а для нас устраиваете эффектное представление с этой пародией на политес? Не хватило простой резни, вознамерились потешить свой народ нашими мольбами о пощаде? Что ж, доставайте свои мечи, но имейте хоть каплю чести и избавьте нас перед казнью от вашей ложной любезности.

За спиной русоволосого колдуна тихо кашлянула девчонка-подросток в белых одеждах, со странным приспособлением на носу: словно соединили два увеличительных стекла в тёмных оправах. У Стайла возникло неприятное ощущение, что кашлем она пыталась замаскировать смех.

— Вырезали? — король-дроу вскинул бровь; он был совсем молод, немногим старше Стайла. — О, нет, Повелитель. Ваши воины не откликаются на зов вовсе не потому, что мертвы. Новая резня в наши планы не входила.

Хьовфин рассмеялся, высоко и холодно.

— И кого ты пытаешься обмануть, Альянэл из рода Бллойвуг, наследник Тэйранта Кровавого? Я не знаю, как вам удалось обойти нашу защиту и наших дозорных, не знаю, почему не вижу крови на ваших одеждах, но...

— Я никого не пытаюсь обмануть. Как не пытался мой отец. Но вам вот уже триста лет проще думать, что мы способны на один лишь обман. В отличие от вас, чистых и непогрешимых. — Венценосный дроу устало махнул рукой. — Лод, Восхт, покажите им.

Русоволосый колдун покорно воздел ладони к небу. Вместе с другим колдуном, державшимся чуть поодаль. Подчиняясь этому жесту, шатры и палатки вокруг вдруг взмыли в воздух, вырывая из земли колья и растяжки: ближайшие тридцать по меньшей мере.

И когда шатры открыли то, что скрывалось внутри, а сумрак рассеяло сияние непотушенных свечей — Стайл уставился на это с недоверием.

Они лежали неподвижно. Почти. Юноши и мужчины, люди и эльфы, одетые и нет. Кто-то — в постелях, кто-то — упав на землю. Чуть поодаль рыжели кудри избранницы тэльи Фрайндина, уронившей голову на стол. Кое-кто из людей был не один; на краешке сознания у Стайла некстати мелькнула возмущённая мысль, что он ведь предупреждал — никаких потаскух в его войске, особенно в резерве, которым он сам командует, особенно в почти священном походе...

— Не может быть, — ошеломлённо вымолвил Фрайндин. — Невозможно!

...но крови не было. Ни капли.

Потому что...

— Они что, спят? Просто спят?

Стайл даже не сразу осознал, что последние два вопроса сорвались с его губ.

— Здоровым крепким сном. Ещё ближайшие часа два. Все семьдесят тысяч. — Отведя взгляд от светлых воинов, мирно похрапывавших и ворочавшихся, Повелитель дроу улыбнулся. Едва заметной, тонкой, изысканной в своей издевке улыбкой. — Все, кроме вас.

И, встретившись взглядом с внимательными, почти пронзительными глазами девчонки в белом — Стайл понял, что ничего, совершенно ничего не понимает.

* * *

Все сработали точно, как часы.

К назначенному сроку — когда светлым осталось до гор два дневных перехода — и сумрачной, и сонной пыли у нас было в избытке. Жемчужины работали быстро, а иллюранди без устали опустошали полные горшки, чтобы они могли наполниться заново. В итоге на свидание со светлыми каждый дроу нёс при себе по два мешочка: в одном — пыльца волшебных маков, в другом — лилий.

И, прежде чем выйти из туннелей — каждый из Детей Луны осыпал себя последней.

Светлые полагались на свои защитные контуры и на зорких эльфийских часовых. Что ж, справедливо: они ведь не знали ни о близости наших туннелей, ни о сумрачной пыли, ни о том, что последней у нас хватит на целую армию. Маленькую, конечно, но армию. С женщинами и иллюранди вышло чуть больше десяти тысяч, следовательно, на каждого приходилось где-то по семь светлых.

Для того, что мы собирались сделать — задача вполне посильная.

Даже с пылью оставались некоторые сложности. Да, пыль делала тебя невидимым и позволяла незаметно миновать контур, однако она не скрывала всего. Не делала нематериальным и неслышным. Дроу шли почти бесшумно, но зоркие эльфийские часовые могли что-то заметить: например, как мокрая трава всё же приминается под ногами Детей Луны...

Если бы часовых не вырубили иллюранди.

Их обезвредили незаметно, всех одновременно. Устроив спящих эльфов в таких позах, чтобы никто не усомнился — они просто присели, дабы не нести бдительную службу на ногах. Или прислонились к стволу дерева. Тех, кто должен был проверять посты, тоже усыпили и уволокли в темноту. Всё произошло слишком быстро, чтобы вышестоящие лица успели заметить их отсутствие и встревожиться.

Поэтому никто не заметил, как армия дроу окружила лагерь.

Конечно, координировать действия целых отрядов невидимок было не слишком просто, однако тонкий слух дроу — ловивший не только тихие приказы, но и шаги тех, кто шёл рядом с тобой, и шелест их одежд — помогал Детям Луны оставаться организованным строем. К тому же ещё до успешного похищения жемчужин Алья отдал приказ муштровать всех, кому предстояло отправиться на дело, и сам принимал в муштре непосредственное участие, разыгрывая это рискованное предприятие в миниатюре... с завязанными глазами.

Как, собственно, и все остальные.

Когда все отряды заняли свои позиции — с помощью иллюранди, мгновенно перемещавшихся от Альи к другим командирам, позволявших синхронизировать любое действие, Повелитель дроу отдал приказ начинать.

Тут-то и началось веселье.

Они засыпали один за другим. Те, кто спал под открытым небом, и те, кто укрылся в палатках и шатрах. Воины и оруженосцы, возницы и скотники, конюхи и мальчишки-пажи на побегушках. Простолюдины и знать, слуги и господа, эльфы и люди, маги и нет: перед дроу и иллюранди, невидимками подкрадывавшимися из теней, все были равны. Наш отряд занимался резервом, но я знала, что по всему лагерю сейчас происходит то же.

Меня вёл за руку Лод. Я ведь не могла похвастаться ни сверхъестественной остротой слуха, как эльфы или дроу, ни зрением Изнанки, как Криста и Навиния. И мы с ним сохранили свою сонную пыль до шатров самых крупных рыб. Иллюранди дали нам исчерпывающее представление не только о расположении всех частей вражеского войска, но и том, где именно остановились главнокомандующие: у светлых были чары, позволявшие защититься от демонов-сноходцев, однако чары эти не предназначались для походных условий. В подобных условиях накладывать их не было ни времени, ни возможности.

Поэтому я точно знала, кого увижу в одном из шатров, к которому мы направились. И, несмотря на то, что на мою помощь изначально не рассчитывали — Лод разрешил мне взять на себя как минимум одного.

Вернее, одну.

Сначала разобрались с остальными шестью. Все были людьми: эльфов, с их-то реакцией, мы предоставили иллюранди и дроу. Кто-то настороженно оглядывался, когда мы проскальзывали внутрь, тревожа шёлковые двери шатра, один и вовсе вскочил в изумлении... но все падали, как подкошенные, когда невидимый Лод кидал им в лицо горсть сияющей пыли. Кто-то уже спал, и мы просто укрепили их сон. Кто-то, когда мы вошли, спал не один — несколько в другом смысле этого слова. Лоду хватило одной порции, чтобы усыпить и его, и девицу, с которой тот развлекался.

Затем настал мой черёд.

Машке выделили целый шатёр. Одной. Ещё когда иллюранди докладывали об этом, я немного удивилась, что она не спит вместе с Фрайном — особенно учитывая, что у эльфов не было пунктиков по поводу девичьей невинности; с другой стороны, это лишь облегчало задачу. Так что, когда я тихо вошла в её временное обиталище, Машка сидела за столом. С книгой, одной рукой сосредоточенно вычерчивая в воздухе руны, явно изучая новое заклятие.

Трудолюбивая ты наша...

Я просто подошла сзади и, остановившись за спинкой её стула, зажала ей нос рукой. Она успела встрепенуться, вяло дёрнуться — и рухнула лицом в книгу. Страницы смягчили удар, не то бы ещё нос разбила.

Глядя на бывшую однокурсницу, безмятежно спящую, я удовлетворённо отряхнула руки.

Ничего, моя рыжая головная боль. Скоро всё закончится. Надеюсь, твой жених сможет убедить тебя, что ты заблуждалась насчёт тёмных: похоже, его-то ты послушаешь... как, собственно, и эльфы. Ведь на этом и строился весь наш план.

Правда, для начала нам придётся заново убедить в этом Фрайндина. А, главное — его брата.

Но, думаю, тех фактов, с которыми мы их сейчас столкнём, хватит для убедительной аргументации.

— Идём.

Услышав голос Лода, я вышла наружу, в медленно светлевшую ночь. Позволив колдуну взять меня за руку, вместе с ним направилась к обусловленной точке сбора, отделённой от нас тремя-четырьмя шатрами. Пронаблюдала, как колдун творит чары, ограничивающие слышимость на той небольшой площади, где стояли шёлковые пристанища немногих эльфов и людей, что мы оставили бодрствовать.

Всё-таки Машке крупно повезло, что в Риджии я подхватила вирус доброты. Иначе многократные попытки моего убийства не сошли бы ей с рук. Впрочем, и так не сойдут; но я постараюсь отплатить максимально... мягко.

В конце концов, грех обижаться на убогих.

Действия сумрачной пыли хватило ровно до того момента, когда вынырнувший подле нас Акке тихо доложил, что всё кончено. Прекрасно: у каждого в запасе была вторая порция, но хорошо, что она не понадобилась. На то, чтобы плодить ещё и пыльцу проявления, жемчужин не хватило бы — а когда мы постучимся к тем немногим светлым, что оставили бодрствовать, нашей армии желательно уже выйти из сумрака. Для полноты картины.

Потом к месту грядущих переговоров со светлыми начали тихо стекаться остальные. Когда все оказались в сборе — Алья и его гвардейцы, Морти, все светлые-союзники, дроу из нашего отряда и ещё двух ближайших, пока державшиеся немного поодаль — можно было начинать следующий этап.

Приглашать высокопоставленных светлых к беседе.

Мне выпал визит к Фрайндину. Я смело вошла в шатёр: зная, что Акке уже ждёт меня там, пока скрываясь в тенях. Брат Повелителя эльфов не спал — и на шёлковый шелест, сопроводивший моё вторжение, отреагировал мгновенно.

— Что такое? — рывком привстав, Фрайндин нахмурился. — Что случилось? В такой час...

А потом запнулся.

Меня узнали.

— Тэлья Фрайндин, — вежливо произнесла я, чуть склонив голову. — Рада новой встрече.

Секунду эльф просто сидел на постели. Спустя другую уже оказался подле меня — но бледная рука, протянувшаяся, чтобы схватить меня, была остановлена другой рукой: между мной и Фрайндином, мягко улыбнувшись, встал иллюранди.

В дальнейшую беседу я вдаваться не стала. Всё, что от меня требовалось, я уже сделала. И когда Фрайндин отскочил назад, метнувшись туда, где оставил свой меч, я просто выбежала из шатра; а когда брат Повелителя эльфов выскочил следом за мной — безоружный, ведь Акке не стоило труда унести его клинок, предварив таким образом мой визит, — крик, которым он намеревался поднять тревогу, явно застрял у него в горле.

Как мы и рассчитывали.

Гвардейцы Альи оцепили периметр между шатрами Повелителя эльфов, его брата и того, кто возглавлял людей. Их советники к тому времени тоже были здесь: наполовину выманенные, наполовину загнанные. Дроу уже подступили к месту переговоров вплотную, живыми стенами заполонив все проходы, способствуя мыслям о том, что сопротивление не особо поможет — даже если бы светлым оставили оружие.

Впрочем, кто-то всё равно начал орать.

Запоздало призывая на помощь ту самую армию, которая сейчас мирно спала вокруг.

Хьовфин появился на месте действия буквально миг спустя. Замер, отойдя от входа в свой шатёр лишь на пару шагов. Обвёл взглядом своих сыновей, своего брата-изменника и тех, кто их окружал.

— Тэлья Фрайндин, — учтиво молвил Лод, стоя по правую руку от Альи. — Повелитель...

— Нам неловко нарушать ваш покой в столь поздний час, — проговорила Морти, певуче и церемонно, держась слева от брата, бок о бок с ним. — Однако причины у нас более чем весомые.

Сам Алья молчал. Пока.

К тому моменту, когда из шатра, стены которого отливали золотом даже в сумраке, стремглав вылетел растрёпанный темноволосый парень — я уже заняла своё место за спиной у Лода.

— А, вот и вирт Мирстайл, — поклонившись временному владыке людей, Лод зажёг над головой волшебное пламя. Освещения месту действия явно не хватало. — Все на месте.

Я сочувственно проследила, как парень ошалело озирается, прежде чем тщетно дёрнуться по направлению к своему шатру. Магические путы Навинии держали крепко.

А родственник принцессы и правда чем-то похож на неё. Даром что 'очень дальний', как говорил Хьовфин. Надеюсь, этот Мирстайл не вздумает потом предъявлять на принцессу никакие права... в связи с их несостоявшейся помолвкой.

Иначе они с Альей вряд ли поладят.

— Довольно, — выплюнул Хьовфин. — Вы вырезали всех моих воинов во сне, как скот, а для нас устраиваете эффектное представление с этой пародией на политес? Не хватило простой резни, вознамерились потешить свой народ нашими мольбами о пощаде? Что ж, доставайте свои мечи, но имейте хоть каплю чести и избавьте нас перед казнью от вашей ложной любезности.

Я на миг представила себе, как изменится лицо Повелителя эльфов, когда он поймёт, что произошло на самом деле — и кашлянула, чтобы не хихикнуть.

Пусть даже это было совершенно неуместно, но на миг мне действительно стало смешно.

— Вырезали? — уточнил Алья, наконец лично вступив в диалог. — О, нет, Повелитель. Ваши воины не откликаются на зов вовсе не потому, что мертвы. Новая резня в наши планы не входила.

Ответный смех Хьовфина был холодным.

— И кого ты пытаешься обмануть, Альянэл из рода Бллойвуг, наследник Тэйранта Кровавого? — спросил Повелитель эльфов. — Я не знаю, как вам удалось обойти нашу защиту и наших дозорных, не знаю, почему не вижу крови на ваших одеждах, но...

— Я никого не пытаюсь обмануть, — сказал Алья. — Как не пытался мой отец. Но вам вот уже триста лет проще думать, что мы способны на один лишь обман. В отличие от вас, чистых и непогрешимых.

Наши колдуны среагировали на его знак почти мгновенно.

Пока шатры и палатки отрывались над землёй, я следила за лицом Хьовфина. Очень внимательно.

Поэтому всё-таки заметила, как по непроницаемому лицу эльфа скользнула тень изумления.

А вот Фрайндин оказался менее сдержанным.

— Не может быть, — выдохнул брат Повелителя эльфов. — Невозможно!

— Они что, спят? — ошеломлённо осведомился владыка людей, вглядываясь в беспробудно спящее воинство. — Просто спят?

В голосе парня явно слышалось, что он не слишком-то доверяет собственным глазам. Как и здравости своего рассудка.

Пожалуй, я могла его понять.

— Здоровым крепким сном, — подтвердил Алья. — Ещё ближайшие часа два. Все семьдесят тысяч. Все, кроме вас.

Я обвела взглядом всех, собравшихся в круге. Мирстайла, совершенно растерявшегося. Хьовфина, созерцавшего свою поверженную, но не пострадавшую армию. Фрайндина, который только и мог, что моргать. Их советников, замерших подобием каменных истуканчиков.

Все они молчали.

И это молчание подтверждало: мы на правильном пути.

— Что за игру вы ведёте? — наконец вымолвил Хьовфин. — Зачем?

В голосе эльфа тоже наконец проявились эмоции, и я не могла понять, чего больше — недоверия или мучительного вопроса.

— Нет никакой игры. Как вы до сих пор не поймёте? — Алья шагнул вперёд. — Вы безоружны и беззащитны. Мы могли бы сейчас надеть на вас ошейники. На всех вас. Или... как вы там сказали... 'вырезать, как скот'. Ведь мечи при нас, и два часа — более чем достаточно, чтобы убить всех. — Повелитель дроу держал ладонь на рукояти меча. Он не стал брать с собой твёфалдур, ограничился простым клинком, который можно демонстративно держать в ножнах. — Достаточно одного моего слова, и вы умрёте. И вы, и всё ваше войско. И Риджия будет нашей, потому что у тех, кто останется, не хватит сил, чтобы защититься. Тем более сейчас... когда у нас есть возможность незаметно подкрасться целой армией.

Замер. Посмотрел на Хьовфина так, будто впервые увидел.

И повторил:

— Одного моего слова...

Фаник, державшийся подле меня, настороженно вскинул голову.

Я не видела лица Альи — он стоял спиной ко мне — но прекрасно слышала его голос. То, как он произнёс последние слова: задумчиво, точно пробуя их звучание на вкус.

Вдруг поняла, к какой тонкой грани я собственной рукой помогла его подтолкнуть.

Отплатить за трёхсотлетнее унижение. За свою семью. За убитого отца, за мать, сгоревшую от горя, за сестру, запытанную в темницах светлых. За всех умерших детей, за всех женщин, отправившихся следом за ними, и за их мужей, погибших от эльфийских клинков. За всех, кто умер, потому что эльфы и люди не желали выслушивать просьбы о мире.

Ведь тот, кто повинен в этом, сейчас стоял перед нами. Тот — и те.

Я сжала кулаки. Оглянулась на дроу, безмолвно ждавших вокруг: мужчин и женщин, среброволосых, золотоглазых и прекрасных. Детей Луны, не живших под луной триста лет... по вине тех, кто сейчас спал вокруг.

Так заманчиво.

Если сейчас Алья прикажет своим подданным убить светлых, пойдут ли они на это? Хотят ли они этого сейчас — отомстить за века, проведённые под землёй, за три столетия без неба и звёзд? Наверняка хотят. Если не все, то очень, очень многие. Большая часть гвардейцев, бесстрастно наблюдавших за происходящим — точно: я уже имела возможность в этом убедиться.

Я беспомощно сглотнула.

Если он прикажет...

...а потом Алья оглянулся. Назад. На Морти, которая ждала его следующих слов, и Лода, спокойно стоявшего передо мной.

Затем — налево. Перехватив удивлённый взгляд Навинии, не понимавшей, почему он медлит.

И когда Повелитель дроу вновь повернулся к тому, кто убил его семью, я уже знала...

...нет. Не прикажет. Ведь стоят ли любимые мертвецы, которых уже не вернуть — того, чтобы ради них жертвовать любимыми живыми?

Или любовью этих живых?..

— Но мы не хотим войны, — наконец ровно проговорил Алья, — мы хотим мира. Мы хотели его давно... и восемнадцать лет назад — тоже. — Его руки опустились. — Всё, что говорил вам ваш брат, всё, что говорили ему мы, правда. Вашу жену убили не тёмные, а светлые. Один умелый манипулятор среди людей. Одна девочка среди эльфов, жаждавшая занять её место. Девочка, которая оказалась достаточно умна... и достаточно ненавидела нас, чтобы выбрать идеальное место и время своего преступления. Она же потом наняла людей, похитивших вашего младшего сына. Чтобы лишить вас наследников — и ещё на шаг приблизить её к короне, о которой она грезила с детства. Короне вашей жены.

— Фин, смерть Дилль была глупой случайностью. Попроси любого из наших магов просмотреть мою память, — тихо проговорил Эсфориэль. — Мою, Дэна, Фаника. Мы пойдём на это, мы вытерпим боль. И они сами всё увидят.

— Отец, пойми наконец! — Дэнимон тоже шагнул вперёд. — Мы в полной их власти! Мы с Фаником, и ты, и все... они хозяева положения, не мы! И как они этим воспользовались? Как пользуются сейчас? — наследник эльфийского престола встал бок о бок с владыкой дроу. — Скажи, какие ещё могут быть основания, чтобы не верить им?

— Ответь, отец, — негромко изрёк Фаник. — Озвучь хитрый план, частью которого это может быть. Всё это.

Повелитель эльфов не ответил. Лишь переводил взгляд с сыновей на брата и обратно.

Я видела, как в сторонке тихо шепчутся эльфы и люди — читая на иных лицах тоскливое сомнение, которого я так ждала.

Ну же...

— Знаете, Повелитель, — так и не дождавшись ответа, молвил Алья, — вы ведь убили не только моего отца, но и мою сестру. Ей было всего четырнадцать. — Повелитель дроу чуть склонил голову набок. — И вы даже представить не можете, сколько я мечтал о том, чтобы мои подданные проделали с вашим сыном всё то же, что на ваших глазах делали с ней.

К недоверию на лице Хьовфина примешалось что-то ещё. Некое странное... понимание.

Затем на лицо эльфийского владыки легла тень: к моему удивлению.

Он помнил девочку, которую пытали на его глазах. Помнил до сих пор. И воспоминания об этом явно не вызывали у него никакой радости.

— Но я прощаю вас. Я понимаю, во что вас превратили. Я сам превращался в то же... и теперь прошу вас простить меня. — Алья коротко выдохнул. — За все эти триста лет. За то, что делал мой предок, за то, что делали мои подданные по моим приказам... за то, что делал я.

Я не сразу поняла, зачем он обнажил меч. И блеск стали, сверкнувшей белыми бликами, несколько расходился с его последними словами, заставив всех присутствующих застыть в напряжённой тишине.

А потом я ощутила, как мои губы невольно размыкаются от удивления: потому что зрелище Альи, который, швырнув меч к ногам Повелителю эльфов, преклонил колено перед своим врагом — оказалось для меня чем-то на грани фантастики.

Пусть даже — в отличие от эльфийского принца, в своё время сделавшего то же — владыка дроу опустился лишь на одно.

— Я понимаю, что прощения не добиться в один момент. Что одного лишь 'простите' ничтожно мало. Что раны не заживут просто так, что шрамы сотрутся лишь через десятки лет... но в наших силах сделать так, чтобы наши народы и наши дети жили в мире, где больше не льётся кровь, — Алья не согнул спины и не опустил головы. Даже коленопреклонённый, он оставался королём. — И я прошу... нет, я умоляю: давайте наконец оставим это в прошлом. Вы и я. Навсегда.

Я услышала странный шелест, точно шум прибоя, невесть откуда возникшего за моей спиной. Обернувшись, увидела, как один за другим опускаются на колени дроу — следом за своим Повелителем. Посмотрела на Лода и Морти, сделавших то же рядом со мной.

Подумала. Всего миг.

И аккуратно опустилась наземь, пачкая белые бриджи о мокрую траву.

Мне не за что было просить прощения. Я не была подданной Альи, и когда-то мне об этом даже говорили. Но это было до того, как я выбрала свой путь: стать частью мира, где каждый служил королю, тому или иному.

И я своего короля и свою сторону выбрала уже давно.

Хьовфин смотрел на всё это молча. Долго. С тем же недоверием.

Наконец опустил глаза, пристальным взглядом изучая меч Альи, слабо поблескивающий на земле у его ног.

— Ты ведь понимаешь, что я могу сейчас взять этот клинок и снести тебе голову. — Когда Повелитель эльфов заговорил, он почти шептал. — Прежде, чем меня успеют остановить.

Алья не отвёл взгляда, когда Хьовфин посмотрел ему прямо в глаза. Сверху вниз, пронзительно и остро.

С той же нехорошей задумчивостью, что звучала в голосе дроу немногим ранее.

Да. У Альи были те, кто держит его здесь: были и есть. Ради кого он никогда не переступит грань, из-за которой возврата уже не будет. Грань, которую когда-то переступил его предок, грань, которую почти переступил Хьовфин. И у обоих Повелителей, смотревших сейчас друг на друга, были причины зайти за неё.

Триста лет потерь и боли, крови и ненависти. У одного — за плечами, у другого — в памяти, рассказами и летописными строками. А месть — такая заманчивая, такая влекущая, так близко: возможность утолить свою жажду, возможность потоптаться на могиле того, кто разорвал твою душу в клочья, или того, кто к этому причастен. И смеяться над мыслью 'простить', и думать: месть есть деяние, попытка сделать что-то, чтобы мир стал более справедливым, выбор сильных, а прощение — недеяние, смирение и пассивность, выбор слабых...

Но сколько мудрецов уже рассуждали на эту тему. Сколько раз приходили к тому, что месть, оплаченная кровью — порочный круг, выхода из которого нет.

Нет — пока кто-то не найдёт в себе достаточно сил не для мести, а для прощения.

Повелитель эльфов вдруг рассмеялся. Снова.

Только теперь в его смехе не было холода — одна лишь горечь.

— Солир пресветлый... неужели это правда? — его голос всё-таки сорвался, и не на шёпот — на хрип. — Я действительно был так слеп? Мог быть таким?

Хьовфин посмотрел на брата. Не на того, который стоял среди светлых за его спиной, а того, который ждал среди тёмных. Не на Фрайндина, на Эсфора.

От того, что я увидела в этом взгляде — колючая лапа тревоги, сжимавшая моё сердце всё это время, чуть разжалась.

Получилось. У нас получилось, чёрт возьми!

Получилось...

— Дурак, ослеплённый собственным гневом. Слепой и глухой... гордившийся тем, что может переступать через свои чувства во благо своего народа. — Сине-сиреневые глаза Хьовфина казались почти чёрными, но из точёных черт ушёл тот холод, что леденил их обычно. — Дэн, Фаник, Эсфор, брат мой...

Осёкся, не договорив. Впрочем, те, к кому он обращался, и так поняли, что он хотел сказать.

Эльфы не улыбнулись. Хотя Дэн пытался: я это видела. Пытался, но не смог.

Эльфы ничего не сказали, однако взгляды их сказали всё, что нужно. Что они тоже прощают всё, что требовалось простить.

И, вновь обратив взгляд на Алью, Хьовфин мягко, очень мягко — с интонацией, которой я никак не ожидала от него — произнёс:

— Я прощаю тебя, Альянэл из рода Бллойвуг. Как ты простил меня. Мир тебе... тебе и твоему народу.

...получилось?..

Повелитель светлых протянул руку владыке тёмных.

Нехорошее предчувствие родилось у меня в момент, когда их пальцы соприкоснулись.

Не поднимаясь с колен, я следила, как Хьовфин помогает Алье встать. Пытаясь убедить себя, что это бред: всё позади, и нельзя постоянно подозревать худшее. Но нечто внутри меня — наверное, та часть, которая привыкла не верить никому и ничему — беспокоилось и шептало, что всё не может быть так просто, что будет ещё...

...что оно обязательно случится — что-то плохое, что-то...

...поэтому, когда голова Хьовфина резко повернулась — с мгновенным, противным, пугающим хрустом — я не почувствовала ничего.

Наверное, именно поэтому.

Мгновение, которое владыка эльфов падал наземь, длилось вечность. Следующее, которое я завороженно вглядывалась в его мёртвое лицо, в глаза, даже не успевшие расшириться в удивлении, в беспомощно приоткрытые губы — ещё одну.

Увидела его убийцу, бившегося в магических путах позади тела, под взглядом Восхта, воздевшего руки к тёмному небу: с ужасом смотревшего на того, кто свернул шею его Повелителю, кого колдун остановил всего миг спустя.

Один миг опоздания, решившего так много.

И я не сразу поверила в то, что увидела.

Конец ознакомительного фрагмента. Полную версию книги можно приобрести по ссылкам в аннотации.