— Ну так пошли. Хочу на свежий воздух. И чтобы небо над головой. И птички.
И Стёпка, глядя на рванувшего вперёд Ваньку, подумал, что ему тоже надоели нависающие над головой каменные своды и тоже очень хочется увидеть над собой небо. И услышать, как поют птицы. А ещё лучше — оседлать Дрэгу и взмыть в небесную синеву, под самые облака или даже выше. Чтобы самому — как птица, мчаться на крыльях, с ветром в лицо, с солнцем в глаза, с восторгом в душе.
* * *
Когда тяжёлая и грубая, тщательно замаскированная (а точнее — заколдованная) под часть скалы дверь бесшумно встала на место, выяснилось, что Смакла — ну, не то чтобы соврал, — правильнее сказать, был кем-то введён в заблуждение. Тайный подземный ход вывел мальчишек не за Лишаиху, а перед ней. Пробравшись сквозь густые заросли можжевельника, они обнаружили, что до берега им ещё идти и идти. Едва заметная, давно не хоженая тропинка спускалась к реке по дну неглубокой каменистой расщелины. За спиной вздымалась крутая, покрытая мхом скала, на ней, высоко и далеко, возносились в небо зубчатые стены замка. Там едва слышно пели трубы или горны, приветствуя, возможно, как раз пресветлого князя Всеяра.
Позади остался затхлый сумрак мрачных подземелий, унылые призраки, скучные гробницы, полуистлевшие скелеты, набитая золотом сокровищница и не знающие жалости враги. Здесь, на свежем воздухе, в тёплых лучах солнца все эти подземные передряги казались не сказать чтобы кошмарным, но и не слишком увлекательным сном, вспоминать который приятно, но повторения не хочется. Тем более что заработанные в результате этих передряг ушибы, синяки и ссадины всё ещё довольно ощутимо болели.
— Ура! — вполголоса воскликнул Ванька. — Да здравствует свобода! И главное — никаких белых обезьян!
— Ты лучше отряхнись, — посоветовал ему Стёпка, убирая с лица налипшую паутину. — И можешь уже не шептать. Тут, кроме нас, никого...
Договорить он не успел. Ловкая фигура в чёрном выскочила из-за огромного замшелого камня прямо перед опешившими мальчишками. Выскочила и застыла, пригнувшись и растопырясь в напряжённой позе посреди тропы. Странно и чужеродно смотрелась она на фоне покрытых разноцветными лишайниками трав и беззаботной хвойной зелени. Словно кто-то недобрый посадил забавы ради чёрную кляксу на яркий летний пейзаж, и эта клякса вдруг ожила, обретя человеческие очертания.
— Я фигею! — не удержался Ванька. — Вместо белой обезьяны почему-то появилась чёрная мартышка.
— О-остэ зиер дас! — прошипел незнакомец, без промедления выдёргивая меч из ножен. — Ирес цэ-еста отта!
Он был очень молод, почти юн, этот непонятно откуда взявшийся оркимаг в угольно-чёрном костюме с серебряными застёжками. (Это из-за нас они в такое переоделись, вспомнил Стёпка слова Ниглока, а ведь даже спасибо не скажут). У него было бледное, слегка вытянутое лицо с пронзительными тёмными глазами, собранные в хвостик длинные, чуть ли не девичьи волосы и узкая талия, перехваченная широким поясом. Меч в напряжённо отставленной в сторону руке отливал льдистой сталью... (А вот это недоработка — чёрный меч смотрелся бы здесь намного симпатичнее). Мальчишка. Подросток. Моложе даже Ц'Венты. Этакий юный паж. Оркипаж. Стоит, преграждая дорогу. Думает, наверное, что он здесь самый сильный и крутой. Что он может справиться с двумя могучими демонами. Или что эти демоны так его испугаются, что сразу поднимут ручки и потопают в оркимажий плен. Ага, щас.
— Стёпыч, ты был прав насчёт оркимагов, — сказал Ванька. — Давай я его... шарахну, а? Я смогу, ты же знаешь. На него заряда как раз хватит.
— Ты кто, мальчик в чёрном? — спросил Стёпка. Не хотелось ему начинать сразу с драки. Может быть, получится договориться.
— А я знаю, кто он, — ухмыльнулся Ванька. — Это киндер-сюрприз. Подарочек нам из Оркланда.
— В гробу я видел такие подарки, — не поддержал шутливый тон Стёпка. Не нравился ему этот шустрый оркипаж. Стопудово он здесь не один такой.
— Дэймон йест? — оркимажик повёл мечом, словно выбирая, кого первым ударить. Трудно было поверить, что столь юный подросток, всерьёз владеет мечным боем. У него и мышц-то на руках нет, и сам настолько тоненький, что кажется, толкни не слишком сильно — тут же в поясе переломится.
— Йест-йест, — подтвердил Ванька. И тут же пояснил хмыкнувшему Степану: — А чё, понятный язык. Йест — почти йес... Да демоны мы, демоны. Тебе что, жить надоело, малявка? Чё выпрыгнул, как чёрненький чумазенький чертёнок? Сидел бы себе на дереве, шишки грыз... Ты смотри, если мы щас рассердимся, тебя потом твоя рогатая оркимама не узнает.
Мальчишка зло и почти по-собачьи вздёрнул верхнюю губу. То ли не понравилось, что его малявкой назвали, то ли, не понимая по-весски, просто расслышал в Ванькиных словах явное оскорбление. Ну и ладно, сколько угодно можешь скалиться, нам ты всё равно не помеха...
— Гетта, вой-гелах! — не оглядываясь, вдруг звонко крикнул мальчишка. — Анно цуг деймон хизр!
— Шур-бур-шур-цур! — неразборчиво крикнули в ответ сразу несколько голосов откуда-то из-за скалы. Так и есть — пацан здесь не один, вот почему он такой смелый. Этот юный оркимажик, видимо, просто вперёд вырвался, вроде как передовой дозор, юный следопыт. А теперь зовёт своих, сюда, мол, вот они — демоны, я их нашёл.
Плохо дело. И главное, не понять, сколько их там — один, два или сразу десяток?
Явно назревало ещё одно сражение. Мало было братьев Сквирятичей, мало вампиров с призраками — нате, получите, ещё и оркимаги нарисовались. А склодомас у Ванеса, между прочим, едва-едва зарядился. Если навалятся на нас всей толпой (а сколько их там?) — наверняка не выстоим. Ванька ещё не допетрил, думает, что он тут самый сильный, недавние победы голову ему кружат... Степан с некоторым удивлением осознал вдруг себя вполне взрослым, и на друга глядел несколько свысока, как бывалый ветеран смотрит на рвущегося в схватку новобранца. Нет, тут надо иначе действовать.
— Ванес, ты вот что... Беги! — Стёпка выдвинул эклитану, при виде которой оркимажик вновь оскалился и слегка сдал назад. — Их тут целая банда. Они нас подстеречь хотели, только мы раньше успели выйти.
— Куда беги? Как беги?
— А вот так вот прямо через лес и беги.
— А ты?
— А я их задержу.
— Ты что?! — возмутился Ванька. — Я тебя не брошу! Я не трус!
— Беги, тебе говорят! Беги, пока не поздно! Нужно, чтобы хоть один из нас до князя добрался. Ты же сам знаешь, почему. Найдёшь Могуту и всё ему расскажешь про... про Форт-Нокс. Понял?
Ванька, наставив на оркимага склодомас, набычился:
— Я не уйду. Беги лучше ты. А я их задержу.
— Я задержу. А если они меня схватят... Ну не убьют же. Скажешь Серафиану или отцу-заклинателю. Пусть выручают. Беги давай!
Голоса звучали всё ближе, оркимажик довольно щурился: сейчас ответите и за малявку и за оркимаму...
— Да почему я? — Ванька рвался в бой, не желая прослыть трусом и предателем. — Почему не ты?
— Потому что у тебя жезл, вот почему! Нельзя, чтобы он им в руки попал. Беги, дурак, пока не поздно!
— Сам дурак! — вскипел Ванька. — Герой, блин, героический... Не могу я, понял! Не хочу!
— Ванес, не тупи, они уже близко. Пожалеем ведь потом. Беги, спасай жезл!
Ванька скрипнул зубами.
— Ладно, уговорил, — сдался он. — И ты это... держись тут, Стёпыч. Я быстро. Я найду тебя!
Оркимажик дёрнулся было преградить дорогу убегающему демону, но Стёпка шагнул в ту же сторону, и юному следопыту пришлось смириться с уменьшением демонского поголовья. Проводив ловко вскарабкавшегося на скалу Ваньку злым взглядом, он вновь уставился на Степана, выставив перед собой меч и всем своим видом показывая, что уж второму-то демону он сбежать не позволит. Впрочем, нападать он тоже не торопился. Своих поджидал. А те уже и в самом деле были близко. Уже обошли скалу и поднимались по тропе — вот-вот покажутся.
— Ну что, малявка, съел? — спросил Стёпка, глядя мальчишке прямо в глаза. — Хочешь сразиться?
— Тарви их ге-ест, — невнятно буркнул оркимажик. От тоже в свою очередь не отводил взгляда от Стёпкиного лица. — Ооста цай-то.
— Оста-оста, — передразнил его Стёпка. — Язык учить надо было, чучело. А то припёрся тут в чужую страну... гостем незваным. Сразиться, говорю, не желаешь?
И шагнул вперёд с занесённой для удара эклитаной.
Мальчишка отпрыгнул, словно его невидимое поле оттолкнуло. И не сумел скрыть испуганную гримасу.
Да он боится меня, догадался Стёпка. Ну точно, боится. И понятно, почему. Видел, наверное, мой поединок с вампиром. А если не видел, то слышал. Не мог не слышать. Вот и прыгает теперь, опасается, что я его на бутерброды нашинкую.
Стёпка, желая убедиться в правильности своей догадки, резко качнулся вперёд, сделав вид, что бросается в атаку.
И вновь оркимажик отпрянул, споткнувшись о выступающий корень. Стёпка ехидно улыбнулся, заставив противника сердито прищуриться и закусить губу. Так-то, парень, будешь знать, на кого рыпаться. А то размахался тут своим мечом... Но я дурак, какой же я дурак! Вот зачем, скажите на милость, я Ваньку одного отправил? Вполне могли бы и вдвоём дёрнуть. Дали бы этому юному кренделю по его пустой оркимажьей башке и чесанули бы на пару вдоль берега. И фиг бы его взрослые дружки нас догнали. А тут и бежать-то всего ничего. До Предмостья дотянуть, а там эти гады уже поостерегутся в открытую на демонов нападать. Потому что там тролли с вурдалаками таким вот наглым да ухоженным и по рогам настучать могут... Чёрт! Почему хорошие мысли всё время приходят так поздно? Само же ведь как-то выкрикнулось, что, мол, беги, Ванька, я задержу. В кино так обычно главные герои поступают, а я-то не герой и подвиги совершать вовсе не рвусь. Что мне эти подвиги, за них медали не дают, да и медали мне тоже ни к чему. Нам не награды нужны, нам дело сделать надо, а не крутость свою показывать. Э-э-х! На автомате сглупил, крутым демоном себя решил показать, заигрался, дурак, наваляют мне сейчас, ох, наваляют. Голоса всё ближе, сколько их там, на слух так целая толпа.
Всё, поздняк метаться. Гузгай, к бою! Будем как-то исправлять собственные ошибки...
Прислушался Стёпка — и никто не отозвался, совсем никто. В захолодевшей груди стучало только сердце, испуганно и одиноко. Непривычно тяжёлая эклитана тянула руку к земле. Витой эфес неприятно давил на запястье. Шершавая рукоять так и норовила выскользнуть из разом вспотевшей ладони.
— "Гузгай, ты где?"
Нет ответа.
— "Гузга-ай?.."
Глава девятнадцатая,
в которой демона испытывают на прочность
Конечно, если рассуждать спокойно и обстоятельно, ничего нового не произошло. Случалось уже, что своенравный гузгай отзывался не сразу, капризничал или просто играл на хозяйских нервах из какой-то своей непонятной вредности. Да только вот какая беда — рассуждать спокойно сейчас у Степана не получалось. И обстановка была не та, и компания подобралась не совсем подходящая. Ну — и ко всему прочему — до тошноты отчётливо ощущалось, что гузгай исчез. Верный и привычный спаситель и хранитель не отзывался, как говорится, от слова совсем. И не ощущался никак абсолютно. Хоть в голос кричи, хоть в грудь стучи. Словно его там внутри никогда и не было. "Гузга-ай, ты где?" И ничего. Ни малейшего отклика. Как будто вдруг ослеп или оглох. Или, что точнее, внезапно обессилел. Естественно, Стёпка запаниковал. Естественно, о самом плохом подумал. Потому что сразу вспомнил слова гадского Ниглока. "Нет у вас ни суперсилы, ни могущества, всё это вы себе придумали." Не начало ли уже сбываться мрачное пророчество?
А юный оркимаг Стёпкино смятение угадал. То ли по глазам, то ли по выражению лица, то ли с помощью своей оркимагии. Истинную причину смятения демонской души он понять не мог, но растерянность и неуверенность уловил чётко и, кажется, решил для себя, что демон его просто напросто испугался. Потому что оркимагов боятся вообще все. Довольно улыбнувшись, он попрочнее утвердился на тропе, встал, расставив ноги, и меч теперь держал двумя руками прямо перед собой. И даже свой страх, кажется, сумел одолеть. Бледное лицо без малейшего следа загара так и сочилось радостью. Попался демон. Никуда теперь не денется.
Тем временем подоспели и прочие нежелательные для Степана личности, те самые, с которыми оркимажик так радостно перекликался. Они поднимались по тропе, со стороны реки. И оказалось их не так уж и много — не десяток, к счастью, а всего четыре человека. Впрочем, человек среди них был всего один, поскольку остальных трёх называть человеками совершенно не хотелось.
Впереди, настороженно поглядывая по сторонам, шустро косолапили два приземистых кривоногих орфинга, удивительно гармонично вписывающихся в окружающий пейзаж. Особенно тем, что похожи они были на этаких киношных индейцев: сплошь кожаной одеждой, кожаной же мокасиноподобной обувью и выбритыми почти наголо татуированными головами. Лишь сзади у обоих болтались жиденькие косички с ремешками и бусинами. Морды у них были, конечно, совсем не индейские. Страшноватые, что и говорить, морды. Угрюмые, злобные, с низкими лбами, крутыми надбровными дугами и внушительными выступающими челюстями. Когда один из них оскалился, увидев демона, Стёпка невольно содрогнулся. Зубки у орфинга были пострашнее акульих. Так и представлялось, как они с хрустом дробят кости попавшего в плен врага. Стёпкину руку такие зубы перекусили бы шутя. А то и ногу. Сразу захотелось бежать без оглядки вслед за Ванькой. "Мама дорогая! Вот так я сглупил, ничему меня все мои геройские приключения не научили. Как был дураком, так и остался."
Следом за зубастой парочкой шагал вполне обычный и, к счастью, не слишком ужасный на вид оркимаг, ожидаемо весь в чёрно-серебряном. Был он довольно стар и абсолютно сед. Высокий, широкоплечий, но при этом кажущийся сутулым, худой, словно вешалка, с острым носом и запавшими выцветшими глазами на бледном лице. И всем своим недобрым обликом он напоминал старого потрёпанного жизнью стервятника, особенно морщинистой шеей, торчащей из широкого ворота камзола.
На Степана он смотрел так, как обычно не слишком добрые учителя смотрят на попавшегося с поличным школьного хулигана: мол, добегался, дружок, допрыгался. Сейчас узнаешь почём фунт лиха. За всё заплатишь, пороть тебя не перепороть... Впрочем, про порку это совсем другая история... хочется верить.
Последним показался огромный орфинг предельно жуткого облика. Уж на что его сородичи не отличались красотой и благообразностью — этот смотрелся истинным чудовищем. Мощный, почти квадратный, с пугающе длинными, словно бы свитыми из одних жил ручищами и с такой зверской мордой, что при взгляде на неё хотелось поскорее отвернуться. И что удивительно — его звероподобная физиономия была Степану точно знакома. На что угодно он готов был поспорить, что видел уже это исчадие оркландских мрачных недр. Причём, видел чуть ли не в упор, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки. Вспомнить бы только где... Впрочем, сейчас это неважно. Знакомый ли, незнакомый — ничего хорошего от этого неандертальского питекантропа ждать всё равно не приходится. От всей их развесёлой кампании ничего ждать не приходится. Ничего, кроме очень крупных неприятностей.
