10 июля 1776.
МОРСКОЕ ТЕЧЕНИЕ ПОВЕРНУЛО НА ПРИЛИВ около пяти часов утра. Уже полностью рассвело, и прозрачно-бледное небо было безоблачным. По ту сторону набережной простиралось илистое дно, серое и блестящее, гладкость его поверхности то тут, то там нарушалась водорослями и морской травой, упрямо прораставшей кочками в илистой грязи. С наступлением рассвета на пристани собралось уже много людей, желающих поглазеть на небольшую процессию, бредущую за пределами набережной. С непокрытыми головами по зловонной грязи двигались два офицера из Уилмингтонского Комитета Безопасности, представитель Торговой Ассоциации, священник с Библией в руках и высокий широкоплечий арестант. Позади всех плелся раб, держа веревку.
— Я не хочу смотреть на это, — шепотом сказала Брианна. Она была очень бледна и скрестила руки на животе, словно у нее болел желудок.
— Тогда, давай, уйдем, — Роджер взял ее за руку, но она отстранилась.
— Нет. Я должна.
Опустив руки, она выпрямилась и стала смотреть. Люди вокруг них толкались, чтобы занять места получше, глумясь и свистя так громко, что разобрать, о чем говорят на месте казни, было невозможно. Это не заняло много времени. Раб, крупный мужчина, схватился за причальный столб и покачал его, проверяя на устойчивость. Затем отошел в сторону, в то время как офицеры подвели Стивена Боннета к столбу и обмотали его веревкой от груди до колен. Ублюдок теперь никуда не денется.
Роджер подумал, что должен снискать в душе сострадание и помолиться об этом человеке. Но не мог. Попробовал просить прощения, но не мог и этого. Что-то, похожее на клубок червей, ворочалось у него в животе. Ему казалось, будто это он сам привязан к столбу, в ожидании, что вот-вот утонет.
Священник в черной сутане, волосы которого трепал утренний бриз, склонился близко к Боннету, шевеля губами.
Роджеру показалось, что тот не ответил, но не мог сказать наверняка. Некоторое время спустя, мужчины сняли шляпы, пока священник молился, затем снова надели их и направились обратно к набережной, хлюпая сапогами, утопавшими по щиколотку в жидкой грязи.
Когда официальная процессия скрылась, вереница людей высыпала на мокрый ил: зеваки, прыгающие дети и человек с блокнотом и карандашом в руках, в котором Роджер узнал Амоса Краппа, нынешнего владельца "Уилмингтонского Вестника".
— Что ж, несомненно, это будет сенсация, — пробормотал Роджер. Независимо от того, сказал что-нибудь Боннет, или нет, наверняка завтра на улицах будет продаваться свежий выпуск газеты, в котором поместят либо трагическое признание, либо слащавое сообщение о раскаянии, а возможно, и то, и другое.
— Ладно, я действительно не могу на это смотреть, — Брианна внезапно обернулась, и схватила Роджера за руку. Они уже прошли мимо складов, когда она круто развернулась к нему и, уткнувшись лицом ему в грудь, зарыдала.
— Ч-ш-ш... Все хорошо, все будет хорошо, — он погладил ее, пытаясь вселить в слова уверенность, но у него самого в горле застрял ком, размером с лимон. Наконец, он взял ее за плечи и отстранил от себя, чтобы видеть ее глаза.
— Ты не обязана делать этого, — сказал он.
Она перестала плакать и, шмыгнув носом, вытерла его рукавом, совсем как Джемми, но избегала встретиться с ним взглядом.
— Это... Я в порядке, это даже не из-за него. Это просто... просто из-за всего... Из-за М-Мэнди и, — ее голос дрогнул, — встречи с моим братом. — О, Роджер, если я не скажу ему, он никогда не узнает, и я никогда больше не увижу ни его, ни лорда Джона снова. И маму... — новые слезы переполнили ее, наворачиваясь на глаза, но она сдержалась и, сглотнув, не дала им пролиться. — Это не из-за него, — сказала она замученным, сдавленным голосом.
— Может быть и так, — сказал он тихо. — Но ты все равно не обязана делать это, — его живот все еще крутило, и руки дрожали, но он был полон решимости.
— Я должна была убить его еще на Окракоке, — сказала она, закрывая глаза и откидывая назад растрепавшиеся пряди волос. Солнце, поднявшись уже довольно высоко, светило ярко. — Я струсила. Я д-думала, что будет легче разрешить... закону сделать это, — она открыла свои покрасневшие, но уже прояснившиеся глаза, и встретилась с ним взглядом. — Я не могу позволить, чтобы это случилось таким образом, даже если бы не дала слово.
Роджер понимал это: он ощущал, как ужас от надвигающейся, неумолимо наползающей воды, нарастал в его костях. Пройдет, по крайней мере, девять часов, прежде чем волна достигнет подбородка Боннета — он был высоким человеком.
— Это сделаю я, — сказал он решительно.
Она сделала слабую попытку улыбнуться, но не смогла.
— Нет, — сказала она. — Не ты.
Она выглядела абсолютно опустошенной — никто из них практически не спал прошлой ночью. Но, в тоне ее голоса, измождённом и, в тоже время, непреклонном, он узнал упрямую кровь Джеймса Фрейзера.
Но, какого черта! В нем также текла частица этой крови.
— Я рассказывал тебе, — сказал Роджер, — о том, как твой отец произнес однажды: "Я тот, кто убивает вместо нее". И если это необходимо сделать, — а он вынужден был согласиться с ней, потому что тоже не мог вынести этого, — тогда это сделаю я.
Взяв себя в руки, Брианна вытерла лицо подолом юбки и глубоко вздохнула, прежде чем снова посмотреть на него своими бездонными, ярко-синими глазами, которые были намного темнее, чем небо.
— Ты рассказывал мне. И ты объяснил, почему он так сказал, ну, те свои слова, Арчи Багу: "Она дала клятву. Она — врач и не убивает людей".
"Черта с два, она не убивает..." — подумал Роджер, но посчитал, что не стоит произносить это вслух. Прежде, чем он смог придумать что-то более тактичное, она продолжила, положив ладони ему на грудь.
— Ты, тоже дал клятву, — сказала она, мигом растопив его сдержанность.
— Нет, я не давал!
— О, да, ты поклялся, — настаивала она спокойно. — Возможно, она еще неофициальная, но это и не важно. Может, эта клятва даже не выражена в словах, но ты дал ее, я знаю.
Он не мог этого отрицать, и был тронут тем, что она понимала его.
— Да, хорошо... — он положил свои руки поверх ее ладоней, сжав длинные, сильные пальцы. — Но я также поклялся и тебе, когда сказал, что никогда не поставлю Бога выше моей... моей любви к тебе.
Любовь. Он не мог поверить, что обсуждает все, что происходит сейчас, через призму любви. И все же, у него было странное чувство, что именно так она это и воспринимает.
— А я не давала такой клятвы, — сказала она твердо и выдернула свои руки из его ладоней. — Но я пообещала.
Накануне ночью, после наступления темноты, она пошла с Джейми туда, где содержали пирата. Роджер понятия не имел, с помощью подкупа или же силы своего характера, но они добились свидания с ним. Очень поздно Джейми привел ее обратно, к ним в комнату, бледную, но с кипой бумаг, которые она отдала отцу. Она сказала, что это были показания Стивена Боннета под присягой о его деловых связях с различными торговцами по всему побережью.
Роджер бросил на Джейми убийственный взгляд и получил в ответ такой же, с процентами. "Это — война, — сказали прищуренные глаза Фрейзера. — И я буду использовать любое оружие, какое возможно". Но вслух сказал лишь: "Спокойной ночи, nighean", — и нежно коснулся ее волос, прежде чем уйти.
Брианна села и начала кормить Мэнди грудью, закрыв глаза и отказываясь говорить. Спустя какое-то время, ее бледное напряженное лицо расслабилось. Она дала ребенку срыгнуть и положила спать в корзинку. Затем, легла в постель и молча занялась с ним любовью с таким неистовством, что удивила его. Но не так сильно, как сейчас.
— Есть еще кое-что, — рассудительно и немного печально сказала она. — Я — единственный человек в мире, для кого это не будет считаться убийством.
С этими словами она повернулась и быстро зашагала прочь, в сторону постоялого двора, где ее ждала голодная Мэнди. Со стороны отмели он все еще слышал возбужденные голоса, резкие, как крики чаек.
* * *
В ДВА ЧАСА ПОПОЛУДНИ РОДЖЕР помог своей жене ступить в небольшую шлюпку, привязанную к причалу возле складов. Прилив продолжался весь день, вода уже была более пяти футов глубиной. Посреди блестящей серости выделялось скопление причальных столбов и маленькая темная голова пирата.
Брианна была холодна, как языческая статуя, ее лицо ничего не выражало. Она приподняла юбки, чтобы войти в лодку, и села. При этом что-то тяжелое в ее кармане глухо стукнуло о деревянную скамью.
Роджер взял весла и погреб, направляясь к столбу. Они с Брианной не вызывали особого интереса, так как лодки начали появляться уже с полудня, перевозя на борту любопытных, желающих взглянуть на лицо приговоренного, посмеяться, или срезать прядь его волос на память.
Роджер не видел, куда гребет, и Брианна направляла его влево или вправо легким кивком головы. Она сидела, прямая и высокая, пряча свою правую руку в складках юбки.
Внезапно она подняла левую руку, и Роджер налег на весла, разворачивая маленькое судно.
Губы Боннета потрескались, лицо иссохло, покрывшись соляной коркой, веки отекли так, что он едва мог открыть глаза. Но когда они приблизились, голова его поднялась, и Роджер увидел не насильника, а беспомощного человека, который боялся грядущих объятий столь сильно, что отчасти приветствовал соблазнительные прикосновения холодных пальцев, готовый уступить им свою плоть, и тот губительный поцелуй, который лишит его дыхания.
— Ты слишком припозднилась, дорогуша, — сказал он Брианне и улыбнулся пересохшими губами, которые тут же треснули и оставили кровь на зубах. — Но все же я знал, что ты придешь.
Роджер греб одним веслом, подводя лодку все ближе и ближе. Оглянувшись через плечо, он мог видеть, как Брианна достала из кармана пистолет с золоченой рукояткой и приставила ствол к уху Стивена Боннета.
— Иди с Богом, Стивен, — четко произнесла она по-гэльски и нажала на курок.
Потом бросила оружие в воду и, повернувшись к мужу, сказала:
— Едем домой.
ГЛАВА 118. СОЖАЛЕНИЕ.
ЛОРД ДЖОН ВОШЕЛ В СВОЮ КОМНАТУ в гостинице и был удивлен — можно сказать, даже изумлен, — обнаружив внутри посетителя.
— Джон, — Джейми Фрейзер повернулся от окна и слегка ему улыбнулся.
— Джейми, — Грей улыбнулся в ответ, пытаясь контролировать внезапное чувство восторга, которое он ощутил. За последние двадцать пять лет он называл Джейми Фрейзера просто по имени, вероятно, не более трех раз. Эта интимность была опьяняющей, головокружительной, но он не должен был этого показывать. — Приказать подать нам чего-нибудь освежающего? — спросил он вежливо. Оставаясь на прежнем месте, Джейми выглянул в окно, затем обернулся на Джона и покачал головой, все еще слабо улыбаясь.
— Спасибо, нет. Мы ведь враги, не так ли?
— Мы находимся, к сожалению, на противоположных сторонах того, что, я полагаю, будет непродолжительным конфликтом, — поправил лорд Джон.
Фрейзер посмотрел на него странным, полным печального сожаления, взглядом.
— Конфликт не будет коротким, — сказал он. — Но прискорбным — да.
— В самом деле, — лорд Джон прочистил горло и подошел к окну, осторожно, чтобы не задеть своего посетителя. Он выглянул в окно и увидел то, зачем, вероятнее всего, Фрейзер и пришел.
— А, — сказал он, увидев внизу, на деревянном тротуаре, Брианну Фрейзер МакКензи. — Ох! — сказал он уже другим тоном. Потому что Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, девятый граф Элсмир, вышел в этот момент из гостиницы и поклонился ей. — Господи Иисусе, — сказал он, и от беспокойства кожа на его голове начала покалывать. — Она ему скажет?
Не отрывая глаз от молодой пары внизу, Фрейзер покачал головой.
— Она не скажет, — сказал он тихо. — Она дала мне слово.
Облегчение, как вода, пронеслось по его венам.
— Спасибо, — сказал он. Фрейзер слегка пожал плечами, отклоняя благодарность. В конце концов, он сам хотел того же, во всяком случае, лорд Джон так понял.
Те двое разговаривали: Уильям что-то сказал, и Брианна рассмеялась, отбрасывая назад волосы. Джейми смотрел и удивлялся. Господь Всемогущий, как же они похожи! Мельчайшие характерные выражения лица, осанка, жесты... Это должно быть очевидным для любого стороннего наблюдателя. И в самом деле, он видел, как мимо проходила пара, и женщина заулыбалась, глядя на этих двоих, прекрасно подходящих друг другу молодых людей.
— Она не скажет ему, — повторил лорд Джон, немного встревожившись от того, что он видел. — Но она показала себя ему. Он же может... хотя, нет, я думаю, он не заметит.
— Надеюсь, нет, — сказал Джейми, все еще неотрывно глядя на них. — Но, если он и заметит, все-таки, он не будет знать наверняка. А она настаивала на том, что должна его увидеть еще один раз — это было ценой ее молчания.
Джон молча кивнул. В это время к Брианне подошел ее муж, держа за руку их маленького сына, чьи волосы были такими же яркими под сверкающим летним солнцем, как и волосы его матери. На сгибе руки он держал малышку. Брианна взяла ее и, открыв одеяльце, показала ребенка Уильяму, который рассматривал его со всей положенной вежливостью.
Внезапно Грей осознал, что всем своим существом Фрейзер был сосредоточен на сцене снаружи. Конечно, он не видел Вилли с тех пор, как мальчику было двенадцать. А уж увидеть их двоих вместе: свою дочь и сына, с которым он никогда не сможет заговорить, не говоря о том, чтобы признать его. Он бы прикоснулся к Фрейзеру, положил бы руку ему на плечо, выражая сочувствие, но, зная возможный эффект от такого прикосновения, воздержался.
— Я пришел, — вдруг сказал Фрейзер, — чтобы попросить об одолжении.
— К вашим услугам, сэр, — сказал лорд Джон, прибегая к формальности, чтобы скрыть, что жутко доволен.
— Не для себя, — сказал Фрейзер, взглянув на него. — Для Брианны.
— С еще большим удовольствием, — уверил его Джон. — Я чрезвычайно ценю вашу дочь, даже несмотря на ее темпераментное сходство с отцом.
Фрейзер улыбнулся уголком рта и вернулся взглядом к сцене внизу.
— В самом деле, — сказал он. — Что ж, тогда... Я не могу тебе сказать, зачем прошу, но мне нужен драгоценный камень.
— Драгоценный камень? — голос лорда Джона звучал озадаченно, даже для его собственных ушей. — Какая именно драгоценность тебе нужна?
— Любая, — Фрейзер нетерпеливо пожал плечами. — Не имеет значения, главное, чтобы это просто был драгоценный камень. Когда-то, я дал тебе такой камень... — его губы дрогнули: он тогда был узником Короны и отдал камень, сапфир, по принуждению. — Хотя, я не думаю, что ты все еще хранишь его при себе.
Если говорить по правде, он хранил. Именно тот самый сапфир путешествовал с ним последние двадцать пять лет, и в настоящий момент находился в кармане его жилета.
Он глянул на свою левую руку, на которой красовался широкий золотой перстень с блестящим граненым сапфиром. Кольцо Гектора. Подаренное ему в шестнадцать лет первым возлюбленным. Гектор погиб в битве при Каллодене — на следующий день после того, как в темноте шотландского горного перевала Джон повстречал Джеймса Фрейзера.
