Колос времени

— Фрейлейн Мартина!

Она сделала вид, что не слышит.

У выхода с галереи девушка столкнулась с Жульеном де Мерикуром.

— Любезная сестрица Мартина... — Отступив на полшага, француз схватил ее за локоть и попытался отвесить поклон. Язык у него заплетался: — Куда вы... так спешите? Неуловимая сестрица... Я ищу вас с самого утра. Нам есть, о чем побеседовать...

— Вы опять выпили лишнего, любезный брат, — с тягостным чувством произнесла Мартина.

— Вы говорите точь-в-точь как Элиза... Вы так на нее похожи, что, право же, не грех и перепутать! — Жульен громко причмокнул и подмигнул ей, вероятно, посчитав это удачной шуткой. Потом его взгляд упал на Хорфа. — Что... что здесь происходит?

— Ничего. Господин Хорф всего лишь преподал мне урок латыни, — с вызовом ответила девушка.

— В галерее?

— Да, место выбрано неудачно.

— И учитель тоже, — ревниво буркнул Жульен.

Высвободив руку, Мартина слегка поклонилась.

— Ваша правда, братец. А теперь, с вашего позволения, я хотела бы удалиться.

— А я хочу, чтобы вы запомнили, фрейлейн, — в спину ей произнес раздосадованный рыцарь. — Aut viam inveniam, aut faciam

* * *

.

Мартина вспыхнула и, опустив голову, бросилась вниз по лестнице.

— Что это значит, шевалье? — неприятным голосом осведомился Жульен.

Не удостоив его ответом, Хорф прошел мимо.

— Стой! — Разъяренный француз попытался поймать край его плаща, но сам едва не упал. — Как ты смеешь поворачиваться спиной ко мне... ливонский медведь! Стоять... я приказываю! Я — хозяин этого замка...

Хорф без гнева, с презрительным любопытством вгляделся в молодого француза. Элиза Унгерн подарила мужу новую яркую одежду, золотые кольца, цепочки, украшенные янтарем, кинжал в инкрустированных ножнах. Но нарядный колет француза уже был потрепан и заляпан жиром, а нижняя рубашка не отличалась свежестью. Некогда гладкое лицо Жульена одрябло и расплылось, на щеках появились красные прожилки, глаза слезились. Мысль о том, что этот слизняк, взявшийся неведомо откуда, осмеливается ему приказывать, показалась Хорфу нелепой донельзя. Кто он такой, этот французишка? Муж баронской дочки — еще не барон. Но он этого не понимает, глупая кукла, картонный дворянчик, он напускает на себя важность, командует, браниться, сквернословит — и со смерти барона Клауса успел опротиветь в замке всем, даже собственной жене.

Под тяжелым взглядом рыцаря Жульен попытался собрать остатки достоинства, но, внезапно ослабев, прислонился к стене. Лицо его, только что пылавшее румянцем, побелело, над губой выступил пот. Жульен провел ладонью по лбу и обнаружил, что его рука дрожит.

Альберт Хорф сделал знак, и двое слуг наперегонки бросились в галерею. Рыцарь мотнул головой:

— Господин де Мерикур устал. Отведите его в покои, пусть проспится.

Жульен поглядел на него с ненавистью.

— Как ты смеешь приказывать моим людям в моем замке? Я не потерплю такого оскорбления! Ты еще узнаешь, что такое честь Бре де Мерикуров! Вы все будете мне кланяться... Я выведу вас на чистую воду...

— Уведите его отсюда! — раздраженно велел Хорф слугам. Отбросив державшие его руки, француз толкнул рыцаря ватной грудью:

— Я отправил послания в Мариенбург и Дерпт! — брызгая слюной, отчаянно выкрикнул он. — Я знаю, что ты велел не делать этого, чертов ливонский боров, потому что хочешь прибрать себе наследство Зегельса. Да, да, я знаю про твои дела! И епископ узнает обо всем, что здесь твориться!

Багровый от гнева рыцарь шагнул на Жульена, сжимая кулаки, но вдруг остановился. По его плотно сжатым губам скользнула злорадная ухмылка:

— Советую вам, мессир де Мерикур, известить также Рижский магистрат и верховный капитул Ордена. Не забудьте отписать великому магистру, пусть развлечется историей глупого рогоносца, который через полгода после свадьбы уже не в силах совладать со своею женой.

Сдавленно вскрикнув, Жульен схватился за кинжал, но слуги-латгалы уже стащили его с лестницы и поволокли через двор к паласу. Как он ни вырывался, его завели в комнату и уложили на кровать. Здесь силы окончательно оставили Жульена, и он заплакал, размазывая слезы вышитым беретом.

Дверь тихонько скрипнула.

— Прочь! Я не желаю никого видеть! — крикнул француз, яростно отбросив берет в сторону. Вкрадчивый голос заставил его поднять голову.

— Жульен, что случилось?

Француз порывисто сел, с надеждой глядя на бледного, как призрак, человека в орденском плаще с красной эмблемой и плотной повязке, закрывающей половину лица.

— Зауге, друг мой! Мне нужна твоя помощь...

* Любить и разумными быть едва ли могут сами боги

** Кто пострадал, тот помнит

* * *

Или найду дорогу, или проложу ее сам

Порциус Гиммель неслышно отворил дверь в трапезную и осторожно заглянул внутрь. В круглой нише у высокого стрельчатого окна за ткацким станком покойной баронессы сидела Элиза. Унизанные перстнями пальцы медленно перебирали частые зубцы гребней. Было не понятно, замечает ли она что-либо вокруг себя или целиком ушла в собственные мысли. Время от времени молодая женщина доставала из стоящей перед ней коробки кусочки марципана и съедала их с горестными вздохами.

Порциус Гиммель тихо отступил назад, неплотно прикрыв дубовую створку.

— Марципан из Ревеля... Средство от febris erotica*, так говорят. В последние дни она только его и ест. Любопытно... — Доктор подергал короткую бороду и прислушался.

Дверь в противоположном конце зала распахнулась, пропуская растрепанную и запыхавшуюся Мартину. Не замечая сидящей в нише сестры, девушка пробежала несколько шагов, налетела на пустую жаровню и, вскрикнув, схватилась за ушибленную ногу.

— Тине, что с тобой? Ты ушиблась? Тебе больно? — Очнувшись от раздумий, Элиза бросилась к сестре.

— Нет, все уже прошло, я просто не ожидала... Надо велеть, чтобы эти жаровни убрали, они только мешают. — Мартина быстро провела рукавом по глазам и улыбнулась через силу. — Не пугайся так, мне совсем не больно.

Вздохнув, Элиза мягко взяла ее за руки, усадила за стол, а сама встала рядом. Она поцеловала ладони сестры и крепко прижала их к своим щекам.

— Боже, Тинхен, я так хотела поговорить с тобой, а теперь не знаю, с чего начать.

Мартина не убрала руки, но сквозь щель Порциус Гиммель заметил, что ее плечи как будто одеревенели.

— После смерти отца мы с тобой остались совсем одни, — произнесла Элиза, баюкая сестринскую руку. Мартина чуть заметно улыбнулась:

— Ты забыла тетушку Теклу.

— А разве от нее есть толк? — раздраженно бросила молодая женщина.

— О чем ты, Лизхен? — удивилась ее сестра.

— О наших делах. О том, что теперь принадлежит нам — о замке, о поместье... Мы не может всем этим управлять, нас ведь этому не учили. Что ты или я знаем о хозяйстве, о налогах, оброках, торговле и службе?

— Так вот что тебя тревожит...

— Да, я много об этом думала в последнее время. Все говорят, что у нас богатое поместье, самое богатое в Латгалии. Отец хорошо управлял им, но мы... Сможем ли мы сберечь то, что нам досталось?

— На то есть кастелян, господин Вегнер, — помолчав, заметила Мартина. — Он человек знающий, толковый. Отец бывал им доволен...

— Кастелян! — Элиза презрительно сморщилась. — Кастелян, который не может ничего толком объяснить. Я пыталась его расспросить, но он только таращил глаза и твердил, что нам не о чем беспокоиться. По-моему, он глуп как пробка!

— Но все же знает свое дело.

— Тине, этого мало! Вегнер делает лишь то, за что ему платят. Он не будет стоять за наши интересы, если не увидит в этом выгоды!

— Хорошо, если хочешь, есть еще наши кузены Тизенгаузены. Уж они-то не откажут нам в помощи.

— Ну как можно быть такой наивной! Им нет до нас дела!

Мартина коротко вздохнула.

— Пусть так... Но ведь есть еще твой муж.

Казалось, с губ Элизы вот-вот сорвутся слова, о которых она потом будет жалеть. Глаза ее засверкали, а побелевшие пальцы стиснули край корсажа с такой силой, что жесткие планки под ними затрещали.

Стоящий за дверью человек растянул губы в беззвучной усмешке и едва заметно дернул рукой, будто стряхивая с нее воду.

— Лизель? — Мартина нерешительно тронула сестру за рукав.

— Не будем говорить о моем муже, — резко ответила Элиза.

— Но я...

— Тине, пожалуйста, не надо о нем теперь! — Голос Элизы сорвался на крик, и она со всхлипами спрятала лицо в ладонях.

На миг Мартина окаменела. В гулкой тишине трапезной всякий звук тянул за собой печальное эхо, а рыдания горше и отчаянней отдавались от холодных стен. Очень нежно Мартина обняла вздрагивающие плечи сестры и прижала ее голову к своей груди.

— Пожалуйста, дорогая, не плачь. У меня сердце разрывается, когда я вижу тебя такой... Не нужно плакать. У нас все будет хорошо, клянусь тебе, мы справимся. Нам помогут... Господь и дева Мария не оставят нас своей милостью...

Она поцеловала молодую женщину и поправила ей волосы, выбившиеся из-под жесткого треугольного чепца.

— Тине... — Элиза горько вздохнула, поднимая заплаканные глаза. — Я так несчастна...

— Отчего же, Лизель?

— Тебе этого не понять. Но поверь, дорогая, я так несчастна, что не могу описать словами. Я измучилась, в последнее время я вовсе не сплю. Я пытаюсь понять, в чем моя вина, но не могу, не могу! Ах, матерь Божья! Я больше не в силах этого терпеть! Мне хочется умереть, покончить с собой!

— Бог с тобой, что ты говоришь!

— Я так ошиблась! То, что я принимала за любовь, оказалось обманом, наваждением... Боже, какая это мука! Понять вдруг, что человек, которому ты была счастлива целовать ноги — ничтожество, полное ничтожество! Несносный, жалкий глупец! Мерзкий, неблагодарный, бесчувственный! Я все ему отдала, я готова была пойти за ним на край света, а он? Чем он мне отплатил? Он унижает меня, пренебрегает мной в моем же доме! В доме, где я сделала его хозяином!

Элиза застонала, стиснув руками голову.

— Успокойся, прошу тебя, успокойся, — Мартина попыталась лаской разжать ее сведенные пальцы. — Ты не в себе, у тебя лихорадка. Тебе надо отдохнуть. Давай я помогу тебе дойти до комнаты нашей матушки — там тихо, и никто тебя не потревожит. Ты поспишь, а утром сама увидишь, что нет причины для слез. Вы поссорились, так бывает...

— Нет, нет, нет! — Элиза сердито оттолкнула ее. — Я не хочу спать. Я хочу, чтобы Жульен де Мерикур исчез! Исчез из моей жизни! Навсегда!

— Лизель, моя славная, моя хорошая Лизель... — Едва справившись со слезами, Мартина сглотнула и убежденно произнесла: — Нельзя так говорить. Я знаю, у моей Лизель самое доброе сердце в мире. Сейчас ей плохо, но только потому, что она устала... Она отдохнет, и все будет хорошо...

Подчинившись увещеваниям сестры, Элиза немного успокоилась и позволила усадить себя в кресло и вытереть платком заплаканное лицо.

— Спасибо, Тине, — наконец прошептала она. — Мне уже гораздо лучше. Ты права, я и вправду устала... Но сперва мне надо еще сказать... Тине, ради нас обеих сделай то, что я прошу.

— Что, Лизель?

— Стань женой Альберта Хорфа!

Мартина вздрогнула и отстранилась.

— Что? — переспросила она, не веря своим ушам.

Элиза крепко сжала ее руки.

— Поверь мне, так будет лучше для всех! Только рыцарь Хорф сможет защитит нас, сохранит для нас замок! Он сильный, он справится со всеми...

— Ты не знаешь, что говоришь! — отрезала Мартина.

— Я знаю! Если он будет твоим мужем, ему придется стать на нашу сторону!

— Против кого?

— Против всех! Тине, разве ты не видишь, что все только и мечтают отобрать у нас Зегельс? Архиепископ, Орден, наши соседи... Они только и ждут, как бы накинуться на нас и разорвать на куски! Ни ты, ни я не нужны им, мы только помеха. Нас упрячут в монастырь или вовсе отравят, чтобы самим разделить наше наследство!

— Если так случится, не рыцарь Хорф станет нашим спасением, — упрямо отозвалась Мартина.

— А кто еще? С той минуты, как отца опустили в могилу, я жду, что замок заполонят братья-ливонцы в белых плащах с черными крестами. И в том, что этого не случилось по сию пору, заслуга только рыцаря Хорфа!

Мартина качнула головой.

— Это твои мысли. Ты не можешь знать наверняка.

— Пусть так... — Элиза вздохнула. — Я каждый день молю Господа и его Пречистую Матерь о том, чтобы мои страхи были напрасны. Но и ты должна помочь мне... помочь нам обеим...

— Нет!

— Прошу тебя!

— Нет, Лизель, не проси. Я не выйду за Альберта Хорфа. Никогда!

С этими словами Мартина выбежала из трапезной, оставив сестру растерянно глядеть ей в след.

* Любовная лихорадка

Дубовая створка чуть не задела почтенного доктора по лицу, и он едва успел отшатнуться. Тонкий девичий силуэт скрылся в темноте лестнице, ведущей к хозяйским покоям. Сквозняк взметнул полы докторский мантии, унося следом нежный аромат лимонника.

— Девицы разучились нынче ходить шагом, — пробормотал Порциус Гиммель. — Они либо скользят подобно тени, либо несутся сломя голову.

Потирая ушибленное плечо, доктор направился в "библиотеку", а оттуда в сопровождении слуги прошествовал на женскую половину.

У дверей Мартины он остановился и прислушался. Потом, шепотом отдав распоряжение слуге, негромко постучал и вошел.

Младшая дочь барона лежала на кровати, спрятав лицо в складках льняного покрывала, сидящая рядом Кристина гладила ее по плечу.

— Да что с вами такое, барышня? Что это на вас нашло? Утром такая спокойная были...

Толкнув служанку, Мартина села.

— Оставь меня. Я и сейчас спокойна, неужели не видно?

— Да что тут видеть, когда вы вот так лежите лицом вниз, — проворчала Кристина, с тревогой всматриваясь в лицо госпожи. — А влетели, будто за вами вилкацис гонится! Теперь-то вижу, что не плачете. Ну, так лучше... Гляньте, их ученая милость к нам пожаловала!

Порциус Гиммель шагнул вперед, учтиво склонившись перед девушкой.

Дочь барона вяло кивнула в ответ.

— Я позволил себе явиться к вам, фрейлейн, — произнес доктор, — в надежде развеять вашу грусть. Сейчас, на лестнице мне показалось, что вы чем-то расстроены. Теперь я вижу, что не ошибся.

— Да, да... — рассеянно отозвалась Мартина.

Порциус Гиммель подал знак, и слуга, покряхтывая, выставил посередине комнаты часы в резном деревянном футляре. Четыре витые бронзовые колонны полутора локтей в высоту поддерживали треугольную крышку, украшенную бордюром из гвоздиков с фигурными шляпками. Узкие створки блестели яркими красками цветов и виноградных лоз, а над циферблатом два длиннорогих быка бодали цветущий куст. Вместо глаз доктор вставил им кусочки черного агата. Массивная подставка в виде снопа колосьев опиралась на основание в виде звериных лап, покрытых то ли чешуей, то ли грубой шерстью.

Часы звонко тикали, фигурные стрелки незаметно отсчитывали ход времени.

Кристина восторженно ахнула и тут же подалась ближе — рассмотреть узоры, потыкать пальцем в быков, ковырнуть бронзовые шляпки.

Дочь барона через силу выдавила улыбку: