Когда полковник вернулся на кухню, Алена уже щебетала с кем-то по телефону.
— Жалко... Вчера очень весело было... Спасибо... Да, скажу... Ну давай, буду ждать... Пока... И я тебя тоже целую.
Дочь положила трубку. Полковник покосился на дочь и нарочито небрежно спросил
— С кем это ты, с утра пораньше?
— Да я Макса набрала, — указала дочь на конверт с номером. — Еще бы чуть-чуть и не застала бы, у него уже автобус к общежитию подъехал, он погрузился, но кое-что забыл, пришлось вернуться. Сказал, что куда-то очень далеко их повезут, может быть даже на вертолете, так что машина ему пока не нужна. Под козырьком техпаспорт и доверенность, на тебя и на Ольгу. Только я не поняла, зачем ей, у нее же и прав нет.
Полковник взял трубку и набрал десятизначный номер с конверта. Недоступен. Четырнадцать дней. Ничего не изменилось. Не хочет Максим с ним разговаривать. Обиделся, значит.
Полковник положил трубку. Тут же раздался звонок.
Звонили из управления.
— Ну, товарищ полковник, еле дозвонились, с половины девятого звоним, все занято и занято. Когда "жигуленка" вашего племянника доставить? Наше дежурство закончилось, Кирюхе в вашу сторону, спрашивает, может заодно "шестерку" подогнать? Наверное, пешком идти не хочет.
— Да пусть машина пока постоит до понедельника.
— Ну смотрите, на улице теплынь, а Кирюха говорит, что у Вас в багажнике сумка с пивом. Прокиснет ведь, пиво холодильник любит.
— Слушай, а там, на щите, ключ от криминалистов висит? В смысле от их лаборатории?
— Висит. Они теперь каждый день его сдают, после Вашего разноса.
— Ладно, пусть Кирюха подъезжает. Только пусть тогда и сумку ко мне поднимет. Вы там не расслабляйтесь, я скоро подъеду, мне чуток поработать надо будет.
— Нам то что, наше дежурство закончилось, а сменщикам я передам, пусть они боятся.
Пока полковник разговаривал по телефону, Алена обнаружила лежавшие под конвертом фотографии и уже рассматривала их.
— Ой, бабушка! А с кем это она и где? Ленин вроде наш, а вокзал не наш.
— Не знаю где. Это мне Максим оставил, в качестве загадки.
— Вроде как найди десять отличий?
— Ну да, вроде. Вот ломаю голову, как он из старой черно-белой фотографии цветную сделал.
— Ну, папа, это даже мне понятно. Снимали на цветную пленку, с нее сделали черно-белые фотографии, не было под рукой цветной фотобумаги. Фотография несколько лет на солнце в рамке повисела, вот и выцвела. Вторая в альбоме лежала, вот и свеженькой осталась. А потом нашли цветную фотобумагу и сделали с пленки цветную фотографию. Это же так просто!
— Да, действительно. Черно-белые фотографии с цветной пленки можно делать, только процесс чуток не то чтобы другой, просто дополнительно немножко пошаманить надо. А я тут голову ломаю. Теперь узнать бы еще, в каком городе стоит Ленин, такой же как у нас.
— Так смотри, часть названия станции есть, "ШЕВКА — В"
— Я думал, это часть какого-то лозунга. Типа "Решения партии — в жизнь!", но что-то другое.
— А где же тогда название станции? На всех станциях название должно быть.
— Может в кадр не вошло, на снимке ведь крыши совсем не видно.
Алена пожевала губами.
— Может и лозунг, только хорошего слова, заканчивающегося на "шевка" я подобрать так быстро не могу. На ум приходят только скошевка и дешевка, но эти слова на лозунг явно не годятся. А если станция, то море вариантов, например, Камышевка, Грушевка, Малышевка. А это "В "— тоже вариантов много и "Вторая" и "Вольная" и много еще чего. Надо у железнодорожников справочник взять, в нем у них все станции есть. Полчаса-час посидеть, пальцем поводить и все ясно станет.
— Ладно, умница. Теперь третья загадка. Посмотри вот здесь на год. Семьдесят пятый. А в каком бабушка умерла?
Алена присмотрелась.
— А ты видишь, что тут пятерка красного цвета, а остальные буквы и цифры черные? На черно-белых фотках все черным получилось, ты, наверное, их и рассматривал. Я так думаю, что кто-то пошутил, взял лист бумаги, нарисовал пятерку и заклеил настоящую цифру. Помнишь, как у нас кто-то афишу кинофильма точно так же испортил, другую букву сверху наклеил? Всю неделю так афиша и провисела, все смеются, а в кинотеатре никто так и не чухнулся.
— Ну, может быть, может быть.
Многое непонятное после слов дочери прояснилось, осталось про город узнать да как Максим рядом с бабушкой оказался. Самого бы спросить, так не отвечает мне. Стоп. Аленке ответил, а мне не отвечает. Как он по звонку то определил, кто именно звонит? Или Максим с Аленкой договорились — полковник подозрительно посмотрел на дочь, — и меня вместе разыгрывают, или... А как они могли договориться? Он что, заранее знал, что я его выгоню? Или за мной наблюдают? Полковник посмотрел в окно, подумал, откуда может вестись наблюдение. Да из любого окна, с любого чердака, была бы хорошая оптика, занавесок на кухне нет, все разглядеть можно.
— Вот что, Алена, шла бы ты оделась. Тебе уже 16, нечего трусиками светить. Ладно я, но перед Максимом ты что, тоже собиралась в таком виде болтаться?
Дочка недовольно фыркнула и ушла. Нет, наружка — это уже паранойя. Как там Максим сказал? "Ошибаемся, принимая желаемое за действительное". Тут наверняка что-то другое.
Полковник потянулся к пачке сигарет, но она оказалась пустой. Пришлось вставать, идти в коридор, брать новую пачку в тумбочке. Во входную дверь позвонили. Звонящим оказался старлей Кирюха с ключами от "шестерки" и сумкой с чешским пивом.
— Слушай, Кирюха, ты как про пиво в багажнике узнал то? Ты же в дежурке был, когда детишек по домам развозили.
— Ну так это... когда машину к управлению пригнали, взял ключи и пошел посмотреть, не оставили ли чего в салоне. А то шпана увидит, что пачка сигарет на сидении лежит, разобьют стекло, а оно не знаю даже сколько и стоит, отвечай потом. Ну и в багажник попутно заглянул, закрыт ли.
— И в сумку тоже заглянул, закрыта ли там молния?
— Не, я на ощупь определил — заулыбался Кирюха.
— Удивляюсь я тебе, Кирюха. И как только ты спиртное и сквозь стекло чуешь, и через железо. Ладно, возьмешь бутылочку пива? Чешское, вчера в "Башнях" оторвал десяток.
— Виктор Александрович, ну Вы же знаете, что я совсем не пью. А Вы меня все время совращаете. Мне хоть чешское, хоть немецкое — без разницы.
— А жене возьмешь?
— Жене? — задумался Кирюха. — Чешское? Чешское возьму.
— На, держи.
— Газетку дайте, завернуть, а то соседи увидят, засмеют.
— Кстати, ты в салоне машины все хорошо посмотрел?
— Все, конечно. Я ее в гараж загнал, там светло. Отличная машина, тоже такую хочу, только очередь нескоро подойдет, да и денег пока не скопили. Двигатель вообще неслышно работает, наверное, специалист какой-нибудь регулировал. Ни капельки масла под капотом, с конвейера грязнее сходят.
— И что-нибудь в салоне было? Ты там под козырьком смотрел?
— Все осмотрел, не сомневайтесь. Вообще ничего. Пепельница — муха не сидела, зажигалкой никто никогда не пользовался, бардачок пустой, даже в магнитоле кассеты нет. Только сзади на полу две бумажки от конфет, но это, наверное, детишки насорили. Я убрал. И в багажнике все чисто, запаска новехонькая и кроме вашей сумки с пивом вообще ничего не было, ни канистры с бензином, ни даже тряпки. Чистюля Ваш племянник, дай Бог так каждому.
— Ну ладно, беги домой. Жена, наверное, соскучилась.
— Так газетку то дадите?
Полковник дал старлею позавчерашнюю "Правду" и вернулся на кухню. Вспомнил, что так и не выпил кофе, пришлось снова зажигать газ под остывшим уже чайником.
Ладно. Со звонками будем пока считать, что случайность. Поднял Максим трубку, чтобы куда-то позвонить и как раз в этот момент позвонила Алена. У самого так пару раз бывало. Вот сейчас, например, тоже нечто подобное. Кирюха позвонил, а я уже перед дверью стою. Зато кое-что другое выяснилось. Ну и племяш. Обманул как ребенка. Мадера и водка в Благовещенске куплена, и в багажнике в тряпочку завернута. А Ваня, значит, тряпочку развернул, бутылки забрал, а тряпочку в мусорник отнес, чтобы она своим видом чистоту багажника не нарушала. А заодно пепельницу от моего окурка до блеска вычистил и попутно заменил зажигалку, от которой я прикуривал, на новенькую. Просто голова кругом идет, одни загадки. Да, разворошил я осиное гнездо. А все из-за этого дурацкого негласного правила, которое еще в школе милиции запомнил — в первую очередь проверять сообщившего о преступлении. Доносчику первый кнут — фраза, дошедшая до нас из глубины веков и не потерявшая актуальности.
На кухню зашла супруга, неодобрительно посмотрела на пепельницу, полную окурков, взяла стакан и начала набирать воду из-под крана.
— Пиво есть. Чешское. Лучшее в мире лекарство от сушняка, после шампанского, конечно.
— Пива не хочу. Ты бы мне еще спирта предложил.
— Спирта нет. Извини.
— А Максима ты куда дел? Небось опять Шерлока Холмса из себя разыгрывал? "Все взаимосвязано, мой пьяный друг Ватсон, сначала появляешься ты, и тут же у нас из квартиры пропадают три телевизора и три портсигара отечественных, сознавайся, куда труп убиенного тобой дворника спрятал?" Больше не буду тебе детективы из библиотеки приносить. Обидел, наверное, мальчика, а он мне очень понравился. Такой умный и смирный, даже не скажешь, что всего 22 года. А ты...
— А что я? Им на стройку технику привезли, вот и закончилось его ничегонеделанье. Ничего, снег выпадет, морозы ударят, земля промерзнет, стройка закончится и вернется твой Максим. А я сейчас кофе допью и на работу съезжу на часик.
— Витя, ну ведь последнее воскресенье лета. Мог бы и дома посидеть.
— Я быстро.
— Знаю я твое быстро. Давай поспорим, что через час не вернешься.
— Через полтора.
— Хорошо, через полтора. Кто бы сомневался, сначала час, потом полтора. Так вот, если не вернешься через полтора часа, то примеришь кое-что. И без возражений, будешь послушным мальчиком, примеришь и всё.
— Ладно. Ну а что я хочу, ты и так знаешь. Иди, Алла, пока полежи еще, готовить тебе сегодня не надо, еды в холодильнике полно. Я быстро, уйду максимум на полтора часа. Так что засекай время и готовься.
Полковник допил кофе, помыл кружку. Из тумбочки в коридоре достал папку в кожаном переплете, подаренную сослуживцами на сорокалетие, положил в нее фотографии. Взгляд упал на сумку с пивом. Полковник улыбнулся, вернулся на кухню, взял ножницы и аккуратно отрезал у старой фотографии левый край, полоску шириной в сантиметр. Немного подумав, отхватил правый край, потом верх. Фотография уменьшилась, но на ней осталось и четверо людей, и Ленин, и чужой вокзал, и плакат с 75-м годом, не было лишь названия станции. Фотографии и обрезки были разложены по конвертам и сложены в папку. В коридоре полковник вытащил из сумки пять бутылок пива, оставив четыре, засунул в сумку папку, посмотрел на часы. Семь минут из полутора часов уже прошло.
— Ничего, поеду на "шестерке", наверстаю, да и делов то там всего четверть часа плюс бутылка пива — подумал он и вышел из квартиры, заперев за собой дверь.
В машине полковник первым делом заглянул за козырек. Техпаспорт и доверенности присутствовали. Низкое утреннее солнце светило Кирюхе в глаза, значит козырек он опускал, обнаружил бы. Максим, значит, все-таки где-то неподалеку трется, вторым комплектом ключей открыл дверь и положил документы за козырек. Или это проделали его друзья-приятели. Или нашего Кирюху втянули. Полковник закурил, завел двигатель и отъехал от дома, поглядывая в зеркала, не двинется кто-нибудь следом.
Д4
— Ну, давай, Витя, выкладывай, что стряслось. А то топчешься, как школьник на первом свидании. Еще бы про погоду спросил, хороша ли.
— Николай Константинович, нужна ваша помощь. У Вас громадный опыт, помогите, пожалуйста, определить примерный возраст фотографии. Если точнее, интересует меня, сколько лет назад сделан отпечаток — два, пять, семь, десять, пятнадцать. Я с тех пор, как ушел от Вас, практически все позабыл, столько лет ведь прошло. Ну а из ваших хороших учеников сейчас никого нет на месте, Усольцев в отпуске, Хряпков тоже. Да и вряд ли они потянут. Мне нужно устное заключение, причем совершенно неофициальное.
— Без мощной лаборатории? Ну, батенька, Вы и даете. Никакая фототехническая экспертиза это не установит. Ни в Белогорске, ни в Благовещенске. Может, только в Москве или Ленинграде, и то, если эксперт опытный и настойчивый попадется. И знаешь, Витя, сколько времени это займет? Месяца два, не меньше. Что за фотобумага, какой марки и даже где сделана — пожалуйста, это довольно быстро, но тебя ведь интересуют вопросы окислительной деструкции макромолекул целлюлозы. Ну и фотографический слой тоже исследовать придется. Правильно ли проявлялось, достаточно ли промывалось, качественно ли фиксировалось, как хранилось, в общем предстоит широкий спектр химических анализов по выявлению остатков реактивов и последующих загрязнений, и только после этого можно будет браться за фотохимические процессы. А где находилась твоя фотография, как на нее ультрафиолет падал — вам ведь наверняка неизвестно? За стеклом хранилась или без стекла? В стопке или в фотоальбоме? В сухом помещении или наоборот, в сыром? И не валялась ли фотография за эти годы где-нибудь на улице, недельку-другую? Ничего же этого вы явно не знаете. И ты хочешь, чтобы я за полчаса дал тебе заключение, пусть даже устное, пусть даже неофициальное?
— Ну Николай Константинович, ну пожалуйста — заскулил полковник, изображая стоящую на задних лапках собачонку, трясущую вверх-вниз передними лапками. — А я Вам пару бутылок пива поставлю, чешского.
Нет, Витенька, — хитро прищурился эксперт, — как ты не скули, сколько хвостом не виляй, я даже разговаривать дальше не буду. Меньше чем за четыре. И еще одно категорическое условие — выпьешь ты их вместе со мной.
— Ну так я побежал за пивом?
— Давай, только быстро, одна нога здесь — другая в Чехословакии.
Полковник повернулся, сделал шаг к двери, развернулся, открыл молнию на сумке и показал содержимое.
— Ровно четыре.
— Эх, продешевил я. Надо было четыре с половиной просить. Ладно, давай свою фотографию, посмотрю, подумаю, как тебе поделикатнее от ворот поворот дать.
Полковник вытащил из сумки папку, достал из нее конверт, вынул из него левый обрезок фотографии.
— Да, Витенька, вижу, что тут наверняка что-то очень личное. Ты даже мне не доверяешь. Ладно. не буду спрашивать, что там на основной части изображено, но задачу ты мне усложнил изрядно. Остальные три края мне бы очень пригодились.
Полковник вздохнул и достал из конверта верхний и правый край фотографии.
— Нижний, значится, который с ножками, ни коим образом не дашь? Жмот ты, Витенька. Ладно, пока обойдусь и этим, главное, что четыре угла есть. Пойдем к столу, глаза уже не те, без серьезной оптики никак.
Николай Константинович минут пять крутил обрезки в руках, двигал их по столу, измерял толщину микрометром, рассматривал их в старенький, но вполне приличный микроскоп. Наконец он закрыл глаза, откинулся на спинку стула и сидел так, не двигаясь, еще минут десять. Полковник сидел молча, прекрасно зная, что если Константинович сидит вот так, с закрытыми глазами, то какие-то зацепки он уже нашел и мешать ему не стоит.
