— Гнездо нечистое, обитель разврату! От Наэ все ихнее золото! Они тут все давно уж души-то продали!
— Точно! Сестру мою обрюхатил. Это он, я точно знаю! Я ее спрашиваю: кто! А она говорит: он!
— Кто он?
— Да щенок хозяйский!
— Истинно вам говорю: это сам Нечестивец во плоти!
— Не допустим, чтобы нечисть среди людей шастала!
— Несите бревно, ща мы их на таран!
Хари озверелые, ничего людского, сами, аки демоны... Господи, неужто это — всё? Неужто вот он весь и есть — Путь мой?
— Наддай, братушки, уже трещат!
— Да кости мои трещат, мать вашу!
— Подсоби, я наверх взлезу и студова, изнутря открою!
— Взлезь, взлезь! — орут мастеровые. — Ужо встренем!
— Не суйся один, дурак! Ну как Сокрушитель на тя зыркнеть и — ага!
— Ай, портки порвали!
— Ничё! В ихней вражьей домине этого добра навалом!
— Бесовское ж добро, э?
— Да вон священник нам его и очистит. А на копья он еще нужен...
А наши мужики с ними еще и свинячатся:
— Ага, вона оно, дело ваше святое! Один грабеж на уме! А ну как стражу кликнем?
Тут священник вперед выходит. Молодой, статный.
— Не сметь! — рявкает, — Скверна на доме сем! Не ради грабежа вы здесь, но для благого дела! Не могите нечистых вещей касатися! Ищите обращенного Нечистым! Ищите подменыша!
Меня, сталбыть. Хоть и сам святой отец-настоятель сказал, что нет, мол. Да им-то все равно.
Сдамся. Авось, хоть дом не тронут...
— Огня! Огня!
— Всё, что ль, палить станем?
— Зажарим их, кровопивцев!
— Ищите обращенного! — священник опять. — Его нужно предать очистительному огню!
— Вон он, гад! Зырит!
Стою перед ними, как чурбан. И удрать нельзя, и вперед нельзя — ЭТО вылезет.
— Уходите! — кричу. — Уходите, пожалуйста! Будет худо... Не надо этого!
Не слышат.
Господи, нет!
Нет, Боже милостивый...
Ворота...
Падают. Медленно-медленно...
И бурлит уж внутри... Как тогда... только хуже...
Активация
Ой, как много людишек! А сколько шума! Факелы. Оружие. Злоба. Красота!
Станцуем?
Зачем пришли, людишки? Палками помахать? Корпус в сторону. Опять в сторону. Брось-ка, палка тебе не поможет.
Раз, скользящий в висок.
Два, в горло. Что хрипишь? Я только наметил.
Три, между глаз. Медленно думаешь.
Почему функционирует только одна рука? Потеряна подвижность. Ничего. Этим хватит и трех конечностей.
Делаю оборот вокруг себя, подсекая тех, кто попадает в зону досягаемости.
Забавные людишки. Зачем же вы пришли, раз не хотите драться? Не хотите умирать? Так защищайтесь!
И раз, и два, и три! Полета-аем.
Куда же вы? Мы только начали. Я вас пока и не убиваю. Ну?
А тут у нас кто с длинной палкой? Потанцуем?
Удар.
Повреждена голова.
Дезактивация.
Раомо Имм-Ар
Увы, все оказалось не так просто. Я потратил не меньше Такта на проверку того, как искомый признак проявляется в нескольких поколениях, и остался недоволен. В итоге пришлось нарушить негласный закон, согласно которому основная доля мутационной изменчивости должна приходиться на мужские особи. Неполноценной усеченной хромосомой я обозначил как раз женский пол.
Конечно, платой за это будет более высокая смертность, плюс наследственные болезни, которыми будут болеть только женщины. Невежде Наэро я объяснял это на примере таких заболеваний, как дальтонизм и гемофилия, существующих в мире, созданном, кстати, одним из наших, Прогрессоров. (Наэро почему-то в восторге от этого его раннего и не слишком удачного творения.) Братец очень смеялся, говоря, что если одна из наших рас пойдет по пути научного прогресса, ученые будущего себе голову сломают. Как это: у всех видов на планете обычный принцип кодирования пола, а у древесной собаки и у людей — все наоборот! Начнут выдумывать про потомков инопланетных цивилизаций и прочую чушь.
Что ж, пусть. Иного решения я все равно не видел. Мне непременно требовалось, чтобы искомый признак проявлялся только у женских особей. Не признак — Дар. Я назову его Даром Богини, моей Эниа...
Я выждал двадцать смен поколений. Все правильно. Рецессивный ген чувствительности к тонким энергиям передается по мужской линии, но проявляется почти исключительно у девочек.
И снова тесты, новые программы обучения.
Наэро самозабвенно штамповал разумных амфибий, и я почти забыл о нем, пока однажды на полигон не явилась существо, очень похожее на моих атиу. Оно было, может, чуть массивнее сложением, с более выраженным изгибом позвоночника и более сильным оволосением, но в целом...
— Раушка, слышь, у меня беда, — сказало существо голосом моего братца. — Они почти все стерильные.
— Кто стерильный, Наэро?
— Люди, кто же еще? Две трети женщин рождается с каким-то дефектом, у них эти все органы недоразвитые. В общем, черт те что.
Я был обескуражен.
— Какие люди, Наэро? Ты же занимался морскими расами.
— Ну вот, я в Форме человека, — он поскреб когтями волосяной покров на груди. — Это мужик. А вот тетька. — (Форма претерпела не столь уж значительную метаморфозу.) — Я их параллельно начал делать. Они славные, только там битый ген попался.
— Зачем ты всегда так торопишься? — упрекнул его я. — Неужели нельзя было просчитать все поаккуратнее?
— Ну, знаешь ли! — Наэро показал зубы с отчетливо выступающими клыками хищника. — Я тебя на эту планетку для того и звал, чтобы ты мне с расчетами помог. А ты меня конкретно послал и заперся со своими полу-богиньками.
— Я же сказал: доведу проект до ума, все тебе посчитаю. А раз ты в математическом моделировании не силен, то, уж извини, не стоит и браться. Я так понимаю, ты упустил системную ошибку в генокоде?
Тут Наэро захохотал так, что его Форма сменилась на привычного гротескного ящера:
— Ага, как же! Это ТВОЯ ошибка, вообще-то.
— Моя?
— Ну да. Это твои были расчеты
— Я тебе ничего не давал.
— Ну... — тут он замялся. — Я взял твои расчеты под полу-богов. А что оставалось?
— Расчеты... для атиу? — я ничего не мог понять. — Как они к тебе попали?
— Я думал, это просто один из альтернативных вариантов...
— Есть только один вариант, он же правильный и окончательный. Вон он, на полигоне. Я все миллион раз пересчитывал и апробировал, прежде чем его получил. Но ЭТО — не он.
Наэро покусал один из своих хвостов, поерзал и, наконец, сознался:
— Ну, там были черновики, я один и свистнул.
— Ты взял выброшенный мною черновик? — возопил я в ужасе. — Но это был просто рабочий расчет, очередное пилотажное исследование... Мало ли, что там могло быть!
— Ну, а чего тогда раскидывал неправильные варианты? — окрысился братец.
— Я виноват, что ты украл черновик с ошибкой?
— Да, ты, — и сам же засмеялся этой нелепице. — Я тебе доверял. Ты же мой старший брат и ты бог. Бог не ошибается.
— Бог не ошибается при Творении, — сказал я, понимая, впрочем, что никакие нравоучения братца не исправят. — Для этого сперва и проводится апробация, тесты. А ты создал вопиющий прецедент божественной небрежности.
— Да ладно, — Наэро махнул лапой, — у них уже начала оформляться легенда о том, что на них наслали кару за какие-то там проступки.
— Легенда — хорошее прикрытие, но... Ты говоришь, две трети рождается с тотальным бесплодием? Сколько их там? О, меньше ста тысяч... — прикинув в уме, я констатировал неутешительное. — Твои люди вымрут через Полтакта. Сожалею.
— Нельзя им вымирать, — серьезно сказал Наэро. — Люди должны остаться. Они получились точняк такие, как должны быть на этой планете, я чувствую! Они так и были задуманы.
— Мне очень жаль, но я специально просчитывал атиу отдельно, чтобы это были разные биологические виды. Нельзя, чтобы они смешивались с людьми, это приведет к ослабеванию признаков, которые я в них заложил.
Брат вперил в меня круглые янтарные окуляры и повторил с нажимом:
— Они должны остаться. Это было в идее планеты, еще задолго до нас. И твои ангелочки, и люди. Плевать, что один вид, они все равно разные. А своих ты можешь изолировать — и никакого скрещивания.
— Но они нежизнеспособны! — не сдавался я. — Это серьезный сбой. Нужно срочно вычищать всю расу или делать новую.
— Вот! Правильно! — обрадовался Наэро. — Поэтому дай мне чистовой вариант. Я по нему сделаю другую ветку.
— Но можно и из этой сделать выборку...
— Во! Отлично! Сделай. А мне дай ту матрицу, которая без тараканов. Есть, понимаешь ли, одна задумка: эти-то все черномазые получились, а хочется же разнообразия. Так я сделаю белую...
— Наэро, я не дам тебе матрицу атиу. Это отдельный проект.
— Раушка, ты мне друг или жлобяра подлая? — Наэро любовно посмотрел на полигон, где мои подопытные тренировали навыки письма. — Ну, выкинь эти магические способности, сделай, чтоб покрупнее были. Чтобы визуально отличались. И все. А тех, может, и правда — почистишь? Я уж основную работу всю сделал. Они знаешь, какие умные? Уже созвездия называют. Цивилизация. Поможешь, а?
тетушка Анно
— Ена, на фиг ты его-то по башке оглоблей треснул?
— Ты че, не видел, балда? Он как очумелый крутился, людей расшвыривал. В раж вошел. Он и нас бы всех порубал.
— А может, его и в правду эта... обратили?
— Ты че? Сказал же отец-настоятель, что нет...
— Да он, поди, Мститель, как эти тирийцы чокнутые.
— Темнота! Это боевое бешенство. Говорю же: озверел он, как в бою. Они не соображают ничего, и своих порешат, коли подвернутся...
Я сказала:
— Ну-ка отойди от него, дрянь такая! Прибил мальчика! Господи! Какое еще бешенство? Причем тут Мстящие? Что болтаешь-то?
Лаатря сказал:
— Тетя Анно, парень и впрямь не соображал, на кого прет. Ты сама видала, того он...
Я рассердилась:
— Сам хоть глупости не повторяй. Никакой он не бешеный. И не слуга Разрушителев. Вот вода святая. Вот я рисую у него на груди святой знак. Горит он? Нету ничего. Оставьте мальчика в покое.
— Тетя Анно...
— Всю голову разбили, ироды! Что вы стоите, как бараны? Несите в дом. Где Тень? Лаатря, рану-то прижми, вон как кровит у тя! Ох, горюшко! Да кабы не Йареле, нас бы тут спалили всех, вместе с домом! Совсем люди ума решились...
— Ну да, конечно! Не может простой человек с такой силой...
— Да помолчи уже!
Мелют не весть чего. Мстящие — никакие не сумасшедшие. Это обряд. Дозволение женщине на гнев и на месть за погибших родных...
А те все бубнили:
— Да боевое бешенство это, точно!
— Эка!
— Ну! Мой дед говорил, после него знаешь, какой стояк? У-у!
— Ниче, мы им тоже крутенько задали.
А, чтоб вас!
Свиньи выбрались из незапертой свинарни и безобразничали в саду. Приструнить их было некому. Работники гонялись за ними, но близко подступиться не решались.
— Лови, лови ее, курву!
— Ай, бодается!
Я сказала:
— Шут с ними, после загоним.
Хозяева в отлучке. Работники суетятся без толку. Служанки все попрятались, помощи не дождешься. А девчонки хозяйские переполоху только рады, выскочили, принялись за свиньями носиться. Господи...
Ёттаре еще вылезла, дурища. Хохочет:
— Забегали, мрази рыжие? Хоть бы вы все тут друг дружку сожрали, твари бешеные!
— Ох, уйди ты от греха...
Побежала я в дом. Туды-сюды. Не знаешь, за что вперед хвататься. И самого, как на грех, все нет. Работников-то не сильно зашибли, только Лаатрю маленько. Зато Йареле — что твое полотно белый. Чуть жив. Что ж ты, милый, на себя все тумаки-то притягиваешь?..
А тут и Эруле прибежала. Они с хозяйкой молодой в дальнем конце сада гуляли (ох, и слава Богу!). Хозяйка, конечно, в крик. Эруле ее сразу и увела, уложила, служанку приставила. Потом воротилась, сказала мне:
— Тетушка, иди в дом. Я разберусь тут.
— Спасибо, милая.
Всех я куда-нито распихала, ушла я к себе в каморку, заперла засов да так и повалилася.
Господи, Владетель хором небесных! Смилуйся над рабою недостойной! По что караешь, Всемилостивец? По что рвешь сердце материнское? Уж как хотелось мне повидать моего сынка, моего Гъёллере! Уж я-то гадала, куда он делся! Чаяла у него для Йареле поруки испросить...
А он — вона как. Сам пришел. Лицом-то гневен, страшен. Праведный ли то гнев, Пресветлый? Что кричал он в глаза мне, родный мой сын? Кричал, что проклята я. Что дом наш проклят. Что верховодит в нем Нечистый. Велел, чтобы мальчика невинного убили, чтоб все пожгли...
Оборвалося что-то внутре. Замстило очи крыло черное. Черным-черно. Свет не прольется. То ли слыхала я? Может, бесы нашептали мне в уши? Может, ветер насвистал? И не Гъёлле мой велел тем лиходеям, чтоб громили все, чтоб сожгли дом наш? Зачем же позволяешь Ты это тому, кто слово Твое лишь нести должен? Зачем допускаешь его до греха?
Тяжкий камень лег на сердце. Не снести мне той ноши. Не уразуметь промысла Твоего.
Тау Бесогон
Домой я, по понятным причинам, не слишком торопился. Поплескался, пошлялся по пристани, послушал, как завывает на Рыночной площади чокнутый монах. Оказывается вот-вот настанет конец света, ибо явился Искуситель под личиною человечьей и скоро нам всем хана. Короче, как обычно. Вещун, однако ж, собрал вокруг себя изрядное количество каких-то потрепанных оборванцев. Толпа гомонила, волновалась и явно жаждала действий. Сейчас пойдут чего-нибудь громить...
Рыночную пришлось обойти кругом (с основательным заходом в кабак). Я уныло тащился домой и думал: вот приду, а там уже человека от Ваарунов прислали. Скандал неизбежен. А если и не прислали, все едино батя возьмется мне мозги полоскать...
Но дома было все куда интереснее. Если б мы жили на границе, я бы сказал: война началась.
Ворот не было. Их снесло напрочь: одну створку протащило почти до парадного крыльца, вторая болталась на честном слове. Весь палисадник перед домом перепахало так, будто здесь пронеслось все Наэво воинство, сперва туда, потом обратно. Отчетливо выделялись трехпалые свинячьи следы на клумбах. Тут же валялось несколько булыжников, палок и здоровенная дубина, вероятно переломившаяся (!) в руках у своего обладателя. У фонтана бегала бурая свинья и яростно трепала чей-то сапог.
Тут за спиной у меня возникла Кошка (она, оказывается, все время так и следовала за мной).
— Кхадас, — рыкнула Кошка и бросилась куда-то в кусты.
— Полный кхадас, — согласился я.
Я шел по руинам к флигелю и не мог отделаться от мысли, что сейчас узрю изувеченные трупы.
Трупов не было. На кухне вполне живые рабочие держали Лаатрю, нашего мастерового, который охал от боли и крыл всех по матушке. Лекарка Тень штопала лаатрин бок и тоже ругалась. Я спросил, что случилось. Меня послали.
В зале сидели, насупившись, батя, дядя Киту и наш управляющий, точно три истукана. Поодаль торчал четвертый — моя сестрица. Тетка Анно плакала и утиралась передником. В людской тоже кто-то причитал. Сестриц, вероятно, разогнали по комнатам. Но они никуда не ушли, торчали тут же, на галерейке, и перешептывались. Ух ты, Господи...
