Наследие ч. 2 Имеющий глаза да увидит (фрагмент)

Клео вспомнил время перед публичным следствием.

— Они боятся нарушения этого порядка, как я боялся... правды.

— Верно, — кивнул господин Бенджамин, приобняв омегу. — Это является одной из ключевых точек опоры высшего света, и учение Саккарема поддерживает в них идею своей избранности, от которой иногда приходится отступать. А поскольку люди утратили прежнее понимание законов смешения крови, надо было как-то оправдывать все те нежелательные последствия, что начали возникать, и Заветы снова переписывались, дополнялись трактатами служителей Церкви, которые находили новые толкования. Октус не задумался вовремя о том, к чему и когда может привести его решение отступить от Триединства во имя выживания, потом его убили собственные солдаты, и его начинание продолжили с ещё более разрушительными последствиями. — Господин Бенджамин взглянул на опечаленного ученика. — Похоже на правду?

— Похоже, — убито кивнул Клео. — И всё же поверить в то, что можно так...

— Возможно всё. Одним из столпов прежнего учения была фраза: "Ничто не истина, всё позволено, но всё оставляет свой след." Смысл этих слов куда глубже, чем можно подумать, и смысл обучения, в том числе и по прежним Заветам, заключался в том, чтобы человек думал и понимал, что, ради чего и как он должен делать. Саккарем и его последователи предали забвению заключительную часть, прежнее учение стали считать разрушительным, а новый канон устанавливал ограничения, которые со временем превратились в нерушимые. Их нарушение стало считаться грехом, чем бы это нарушение не пытались объяснять. Даже если это было необходимо. Необходимость поддерживать рождаемость для работы и войны перестроило и понимание некоторых явлений, которые стали считаться порождением дьявольских сил.

— Например... Двуликие.

— Да. От них и обычных омег рождались только омеги, а особенно высоко ценились солдаты — за таких детей даже награждали земельными наделами — и беты. Из-за этого некоторые отцы убивали своих детей-омег, и их приходилось отбирать и распределять, чтобы сами омеги не поумирали.

— Ведь без них некому будет рожать детей.

— Верно. К тому же Двуликие всё больше казались сородичам гораздо предпочтительнее, и под это дело Церковь объявила их злом. И не только их, но это отдельный разговор.

Клео вздохнул.

— Как же всё сложно!

— Оно и не может быть просто. Учение Саккарема упростило, что смогло, люди привыкли, и им нелегко перестраиваться на новое мышление. Но у тебя получается, — похвалил Клео господин Бенджамин.

— Но как тогда понять, что есть что, если есть столько всего разного? Ведь можно запросто ошибиться!

— Ошибиться можно и тогда, когда знаешь. Всё зависит от того, что именно считать ошибкой. — Клео удивлённо взглянул на хозяина. — Да, именно так. Давай, дочитывай, и мы, наконец, всё обсудим.

Клео вот-вот перейдёт на новую ступень, понял Бенджамин. И скоро можно будет рассказать про Рональда. Узнать, что сам Клео думает о катамитах. О Двуликих он, кажется, стал думать хорошо — Витас всегда отзывался о своём наставнике с особенным теплом. Но Двуликие — это не катамиты. Они могут как рожать детей сами так и зачинать их сородичам, и это вполне соотносится с основным законом Флоренса о размножении. А как обосновать существование катамитов так, чтобы Клео понял правильно? Да, можно подробнее разобрать легенду из первоначальных Заветов, но без понимания общих законов равновесия... Сможет ли Клео? Он, конечно, умница, однако...