Балтийский фактор

На линкоре выбирали якоря и раскочегаривали котлы. Но это дело не быстрое. Четвёртый снаряд пробил палубу в промежутке между труб, опрокинув одну из них набок. Вся средняя часть корабля окуталась паром. Потом было ещё одно накрытие — столб воды взлетел к верхушкам мачт в непосредственной близости от правого борта.

Следующий выстрел оказался наиболее результативным: снаряд пробил палубу и разорвался в шестом водонепроницаемом отсеке. Взрыв снёс переборки между тремя главными машинными отделениями, перебив там всё вдребезги и пополам, что привело к выходу из строя всех трёх паровых машин.

Теперь, потеряв способность двигаться, грозный линкор превратился в медленно дрейфующую мишень. Спустя несколько минут мишень стала неподвижной — корабль вынесло на более мелкое место, и он, набрав к этому времени несколько тысяч тонн воды, плотно сел днищем на грунт.

Всё это время орудия "Вестфалена" вели стрельбу. Сначала по сопке, за которой пряталась батарея, потом по городу. Несколько тяжёлых снарядов просвистело у меня над головой и разорвалось где-то в отдалении.

Вообще ситуация была предельно сюрреалистичной: одна снятая с вооружения одиннадцатидюймовая мортира вела бой против линкора, на вооружении которого имелось двенадцать морских орудий такого же калибра и столько же казематных пушек калибром в сто пятьдесят миллиметров. И мы его били, а он ничего не мог с нами поделать.

Эсминцы не стреляли. Их экипажи сбежали на берег сразу после первых попаданий шестидюймовых снарядов, даже не пытаясь развести пары и сняться с якоря. Это их не спасло, разумеется. На берегу немцев встречали меткие выстрелы красногвардейцев Эйно Рахьи.

Приведя эсминцы в абсолютно непотребное состояние, гаубицы переключились на линкор. Фатальных повреждений они ему нанести были не способны, но с дезорганизацией тушения пожаров и сеянием паники справились весьма успешно. Да и сами кое-что запалили.

Через некоторое время линкор горел уже весь, его орудия больше не стреляли, почти все шлюпки и катера оказались побитыми осколками, несколько уцелевших были спущены на воду и уже отчалили, сидя в воде по самый планширь, а проклятый корабль никак не хотел ни взрываться, ни тонуть.

Немцы строили очень прочные дредноуты. "Вестфален" начал крениться набок только после одиннадцатого попадания. Сначала медленно, потом всё быстрее и быстрее, пока не опрокинулся, явив миру своё необъятное брюхо и три огромных пятиметровых винта. В это брюхо мы всадили два последних остававшихся у нас снаряда. Линкор получил дифферент в корму и немного погрузился. Добивали его шестидюймовками, выкатив их для стрельбы прямой наводкой на грузовой причал в Валко.

Я сидел на причальном кнехте, смотрел, как тонет линкор, слушал радостные крики артиллеристов и размышлял. Это второй мой линкор за неделю. Весь российский флот пока не утопил ни одного немецкого дредноута. Английский, кстати, тоже ни одного. Их вообще пока ещё не топили. А я сразу двух уделал. И совершенно не представляю, что теперь будет. Явятся мстить все шестнадцать немецких дредноутов, которые пока ещё в строю? Или наоборот, вообще забудут сюда дорогу? В принципе, вероятность этих двух противоположных исходов примерно одинакова. Но в любом случае нельзя афишировать моего участия в этом деле. Да, я присутствовал, разумеется, но только в качестве наблюдателя. А заслуги разгрома интервентов принадлежат исключительно финской Красной гвардии. Именно так это должно быть подано в газетах и правительственных сообщениях. Вообще без указания наших с Борисом фамилий. Россия тут совершенно не при чём. Финны всё сделали сами. Вот, кстати, бежит один из главных героев Финляндской социалистической народной республики.

— Поздравляю, товарищ Свечников, вы это сделали! — восторженно прокричал Эйно. — Вы разбили немцев и утопили их линкор!

— О чём вы, Эйно Абрамович? Немцев разбили вы с товарищем Тайми, а линкор — это целиком и полностью ваша заслуга. Это ведь вы командовали полком и батареей. А я просто при этом присутствовал. Вот посмотрите: ваши бойцы стреляют, а я сижу тут на причальной тумбе и смотрю на это, ни во что не вмешиваясь.

— Но как же так? Мы действовали в точном соответствии с вашими указаниями, линкор вы лично долбили своей мортирой, а мои артиллеристы его только добили.

— Дорогой мой товарищ Эйно, запомните, пожалуйста, и всем говорите, что я вам давал не указания, а советы. А мортира? Не было тут никакой мортиры! Вы всё сделали сами. Это моя официальная позиция.

— Не хотите вмешивать Россию? — сообразил Эйно.

— Именно так. У нас с немцами мирный договор. Мы с ними больше не воюем. Все наши войска уже выведены. Флот тоже уходит из Гельсингфорса. А я тут присутствую как частное лицо. Мне ведь никто не может запретить давать вам советы. Это понятно?

— Понятно, Михаил Степанович. Так и будем действовать. Официально. А неофициально — огромное вам спасибо за ваши советы и действия, которых официально не было. Кстати, что вы сейчас мне посоветуете?

— Дать людям отдохнуть и дождаться Али-Бабу, я полагаю, что его дивизия уже на подходе. За это время нужно собрать трофейное оружие и амуницию, погрузить всё на пароходы и похоронить погибших. Потом, когда со всем этим закончите, пусть Али-Баба берёт с собой пленных и возвращается в Гельсингфорс морем, а вы поезжайте в Таммерфорс на поезде.

— Это понятно, а вы чем займётесь?

— А я уеду на бронепоезде прямо сегодня. И мортиру заберу. Которой тут не было. Мне нужно срочно попасть в Гельсингфорс.

В Лахти мы застали Тайми, который уже отправил один из своих эшелонов обратно в Выборг и как раз собирался выехать в Гельсингфорс на втором, почти полностью загруженном пленными немцами, а также раненными и погибшими красногвардейцами. Их тела следовало передать родственникам.

Мы коротко переговорили. Я рассказал Адольфу Петровичу о полном успехе операции и согласовал с ним официальную версию, которую утром изложил Эйно. Потом спросил:

— Какие у вас планы в отношении пленных?

— Собственно, никаких. А что, есть конкретные предложения?

— Есть, — я выдержал небольшую паузу, после чего посвятил его в свою задумку.

— Сумасшедший план, — заявил Тайми, выслушав мои соображения.

— Достаточно сумасшедший, чтобы сработать?

— Даже с перебором. Насколько я знаю, никто так ещё не делал.

— Мне тоже о подобном слышать не приходилось.

— Ты сейчас куда?

— Отгоню платформу и бронепоезд в Таммерфорс, раздам указания и потом на самолёте прилечу в Гельсингфорс. Организуете мне посадочную площадку на Сенатской площади?

— Сделаем. Пора бы уже аэропорт построить.

— Этим тоже должен я заниматься?

— Нет, — усмехнулся Тайми. — Я сам отдам соответствующие распоряжения. Но это не быстро делается. А приехав, я сразу обсужу твое предложение с Маннером. Заодно и насчёт Хаапалайнена решим. Прилетишь — сразу подходи. Нужно будет обсудить все тонкости и нюансы, составить текст телеграммы.

— Договорились. Я ещё в дороге это дело обмозгую.

До Рихимяки мы ехали вместе. Потом я свернул на северо-запад, а эшелон Тайми ушёл на юг к Гельсингфорсу.

Добравшись до Таммерфорса, мы поставили бронепоезд в депо, а платформу с мортирой в специально закреплённую за ней тупиковую выгородку, где хранился запас снарядов и пороховых картузов. Я дал задание артиллеристам: почистить и обслужить мортиру, а также договориться с железнодорожниками, чтобы они обслужили платформу. В ближайшее время она нам, скорее всего, не понадобится, но за будущее я сейчас не мог поручиться. Там может произойти всё, что угодно. Так что секретный козырь на запасном пути нам может в дальнейшем ещё не раз понадобиться.

Потом я отправился в штаб к Муханову. Мы вместе пообедали. Из тарелок, горячей пищей, сидя за столом. Отвык я за последнее время от нормальных человеческих условий. За обедом я рассказал ему обо всех своих приключениях, выслушал доклад о проблемах и затруднениях. Часть вопросов решил самостоятельно, по остальным пообещал походатайствовать в Гельсингфорсе. Потом попросил найти Кроуна — пора было вылетать, чтобы успеть приземлиться засветло.

Долетели за два часа. На площади меня ждали. Я попросил откатить самолёт в ангар и приставить к нему охрану. Роман отпросился у меня до утра, чтобы повидать своих товарищей. Сказал, что там и переночует. Я разрешил, разумеется. Флот перебирается в Кронштадт. Когда они теперь ещё увидятся?

А сам направился к Маннеру. И застал там полный аншлаг — все стулья в его кабинете были заняты. Принесли ещё один для меня, подвинулись, усадили. И попросили ещё раз, уже от первого лица рассказать всем присутствующим о своём предложении, суть которого уже доложил Тайми.

— Хорошо, — согласился я. — Но тогда начну с политической обстановки, а потом уже перейду к конкретике. Устраивает?

— Конечно, устраивает, — ответил Куллерово Ахиллес. — Мы вас внимательно слушаем, Михаил Степанович.

— Обстановка в общих чертах сейчас такова. Германия, Австро-Венгрия, Османская империя и Болгария воюет с Францией и Англией. После того, как Россия вышла из войны, к двум оставшимся странам Антанты примкнули США. Основные боевые действия на суше идут во Франции, где немцы давят французов и американцев. На море, наоборот, Англия теснит немцев. Первое время США в войне практически не участвовали, но сейчас начали проявлять активность, и немцам приходится туго. Подозреваю, что, в конце концов, немцы и австрийцы эту войну проиграют. Турок и болгар можно вообще не учитывать, без немцев они серьёзной опасности не представляют. Но пока силы там примерно равные. В этих условиях Германия сумела выделить экспедиционный корпус для завоевания Финляндии. Мы его разбили и лишили Германию двух дредноутов.

— Трёх, — поправил меня Маннер. — "Рейнланд" утонул, не дойдя до Ревеля. Об этом уже написали в газетах.

— Хорошо, пусть трёх. И кайзер этим страшно недоволен. Что бы я сделал на его месте? Снимать войска с фронта — чревато. На это он вряд ли пойдёт. А вот прислать сюда все остальные дредноуты, их у него на плаву осталось пятнадцать, и стереть с лица земли Гельсингфорс — он может. Мы дали ему мощную пощёчину, и чтобы сохранить лицо, он должен ответить. Мы должны упредить это его действие и дать немцам возможность обойтись без сатисфакции.

— Принести извинения? — спросил Куусинен.

— Не совсем, Отто Вильгельмович, но, по сути, вы правы. В качестве жеста доброй воли мы готовы простить ему вероломное нападение, предложить мир и дать отступные.

— Деньги?

— Нет, у вас столько нет, а те, которые имеются, нужны будут самим. Но у вас есть больше двух тысяч пленных, с которыми вы не знаете, что делать. Расстрелять? Не по-человечески, мы же с вами не варвары. Кормить и охранять? Больше двух тысяч человек? Вам это надо? Давайте вернём их кайзеру. Вместе с четырьмя большими пароходами, на которых в Ловису приплыл отряд Бранденштейна. Ледокол себе оставим, а пароходы вернём. Загрузив их пленными. Он их отправит на фронт, разумеется. Против Антанты. И пусть отправляет. После разгрома немцев англичане придут сюда. Значит, для нас с вами даже выгодно их немного ослабить. Как вам это предложение?

Выговорившись, я устало откинулся на спинку стула.

— Заслуживает внимания, — первым отреагировал Маннер. — Сама по себе идея чрезвычайно хороша, но только теоретически, потому что нет у нас никаких выходов на Вильгельма Второго. Как мы ему это предложение передадим и откуда о его решении узнаем?

Примерно такой реакции я от него ожидал. И был готов к ней.

— У меня есть выход на кайзера, — заявил я, подняв глаза на председателя Совета Уполномоченных. — Прямой выход.

— Поясните, пожалуйста, — Маннер был не просто удивлён, тут скорее подошло бы русское выражение "ошарашен".

— Дело в том, что один из наших пленных — Ганс фон Чиршки и Бегендорф — пару лет назад был флигель-адъютантом Вильгельма Второго.

— Который из них? — переспросил Тайми.

— Это один и тот же человек. У этих аристократов всё не как у людей. У нас двойные фамилии пишут, через дефис, а у них каждый фон — это владелец какого-либо поместья. Семья Ганса владеет и Чиршки, и Бегендорфом.

— Допустим, что у бывшего флигель адъютанта есть каналы выхода на кайзера, — вступил в дискуссию Куусинен. — Но озаботится ли Вильгельм Второй его сообщением?

— Ещё как озаботится, — моей уверенностью можно было забивать гвозди. — Его дядя, Генрих фон Чиршки и Бегендорфа, был у Вильгельма Второго министром иностранных дел и ближайшим сподвижником. Поэтому Кайзер обязательно прислушается к голосу его племянника.

— Это меняет дело, — согласился Маннер. — Давайте сформулируем наши предложения таким образом, чтобы их можно было передать по телеграфу.

— Лучше, наверное, по радиотелеграфу, — внёс я небольшое уточнение. — У вас нет прямой телеграфной связи с Германией, а передавать текст через третьи страны — мягко говоря, нежелательно.

С моим уточнением согласились и перешли к обсуждению текста. Спустя полчаса я понял, что при таком количестве участников совещания процесс может затянуться очень надолго. И внёс ещё одно предложение:

— Давайте сейчас обойдёмся без оттачивания формулировок. Набросаем вчерне основные принципы. А потом мы с Юрием Карловичем, — я переглянулся с Сиролой, — всё это причешем и доведём до кондиции. Нам ведь всё равно надо сначала дождаться возвращения дивизии Аалтонена, чтобы узнать точное количество пленных и составить их списки.

— Правильно, — подтвердил Сирола. Так и сделаем. Давайте заканчивать с этим и будем переходить к другим вопросам.

Большая часть остальных вопросов меня не касалась, но я внимательно слушал, чтобы иметь общее представление о сложившейся ситуации.

На этом заседании Ээро Хаапалайнена освободили от обязанностей уполномоченного по военным делам, оставив ему внутренние дела. Новым уполномоченным по военным делам стал Адольф Петрович Тайми, ранее исполнявший обязанности заместителя Ээро.

Потом перешли к обсуждению продовольственных вопросов. Население Финляндской социалистической рабочей республики составляло около трёх миллионов человек. Зерна, выращиваемого на её территории, хватало примерно на половину этого населения. Недостающую часть раньше завозили из России. Но сейчас ей самой его не хватало. Немцы оккупировали Украину, Западно-Сибирская добровольческая армия отрезала от страны Сибирь, а на оставшейся территории уже вовсю трудились продотряды, изымающие излишки зерна у сельского населения. С другой стороны, Финляндская республика не испытывала дефицита в мясе и рыбе, в промышленных количествах производила масло и сыры.

Можно было бы организовать бартер, меняя это всё на зерно, причём не только в России, но даже в соседней Швеции. Если бы мясо и рыба не являлись скоропортящимися продуктами. Вот если бы их можно было консервировать...

Тут я попросил слова и заявил, что не вижу с этим каких-либо проблем. В Петрограде, насколько я знал, имелось несколько консервных фабрик, которые сейчас не работали. Если вывезти хотя бы пару из них в Финляндскую республику и организовать производство тушёнки, в том числе и для армии, то её можно будет очень выгодно менять на зерно. Разумеется, это дело не пары недель, но уже к середине лета производство вполне реально запустить на полную катушку. А пока имеет смысл организовать обмен на зерно бумаги и полотна собственного производства. А ещё можно предложить для обмена паровозы. Сейчас их производство остановлено, но война заканчивается, и в самое ближайшее время часть рабочих можно будет вернуть на заводы и фабрики.