Когда цветёт багульник

— Люба, это, правда?— обнял он её так, что лицо жены утонуло в цветах.

— Много обещающее начало,— схитрила она, но, пожалев, его улыбнулась.— Я беременна.

— Рожать будешь дома, врача привезу сюда. Я так хочу. Это же великое счастье слышать первый крик малыша в этих стенах и чтоб дети радовались прибавлению в семье Терёхиных. Новая жизнь пусть освятит этот дом. Всё пропустил в своей жизни и вдруг такой подарок... Любаша, я твой должник до гроба.

Любины щёки пылали багульником. Она тулилась к груди мужа и шептала:

— Я желание загадала, помнишь, там, в Сибири. Вот сбывается.

Он тоже перешёл на шёпот, сейчас он ему казался волшебной речью.

— Кого ты хочешь?

Люба сбросила с рук резиновые перчатки и со своей тайной потянулась к его шеи.

— Девочку, а то у тебя двое, а я одна. Думаю, ты мне сделал именно такой подарок?

Чувства переполняли его. Он, приподняв жену, покружил.

— Любаша, дорогая...

Люба лукаво улыбнулась.

— Извини, с тобой не посоветовалась. Может, ты был против этого ребёнка, молчишь и молчишь,— опустила она глаза, спрятав смешинку под опущенными веками.

— Любашенька, я столб дубовый, прости, солнышко.— Шептал он ей на ушко, неся в дом.— Спасибо, детка. Увижу, какая ты будешь кругленькая и смешная. Артёма-то пропустил...

— Неуклюжая, как утка,— чмокнула она его в нос. — Колобуля.

— Безумно красиво. А Колобуля-это жена Колобка. Легендарная личность,— ликовал он,— сто раз спасибо, голуба моя, за такую радость.

Она, купаясь в нежности льющейся из его глаз, губ рекой, промурлыкала:

— Слава, как догадался, про белые тюльпаны?

Словно напоровшись на стену, он встал. "Чёрт, попался!" Но решил за счёт вранья очков себе не добавлять.

— Не буду врать, разведка подсказала. Завтра перешлют багульник. Сегодня заказал.

Провожая их глазами, Сергеевич поёжился, а Ваня счастливо улыбался: "Такое чувство встречается редко. У большинства любовь куда-то испаряется с годами, а может быть её просто не стараются беречь или не было никогда. Ухватились за иллюзию, а она растаяла. Люди живут под одной крышей, покупают вещи, куда-то ходят, растят детей, но ничего абсолютно не чувствуют, просто привыкают или считают так надо. Наверное, такая жизнь страшна и скучна. А эти, как молодожёны. Глаза горят яркими фонариками, руки и губы всё время ищут и находят друг друга. А найдя, сплетаясь в нетерпеливом поцелуе губы скучают друг без друга. И мать его "мёртвого" любила. Сколько я видел у знакомых, разбежавшиеся в поисках лучшей половинки родители, по несколько раз пытались создать семью и просто романы заводили или сожителей искали, а она нет. Ведь не знала, что отец жив, а всё равно верна ему была. Вот, наверное, Танюшка такая будет. Была же она около меня в трудные времена, не стесняясь моей нищеты, и отдалась запросто, не жалея и не прося ни о чём. Рискуя собой спасать меня полезла..."— Он поймал себя на том, что впервые задумался об этом. Парень не заметил, как вместо Таньки, шалавы, чумы... с губ стали слетать Таня, Танечка, Танюшка, всё так изменилось...

— О чём мечтаешь, не иначе, как о такой же любви?— опустил его на землю Сергеевич,— а ну — ка пошли, поговорим.

Ваня пытался улизнуть из цепких рук полковника.

— Мне побриться надо, помыться...

Но полковник подтолкнул его к дому.

— Вот и хорошо. Вперёд. Ты скоблись, а я послушаю тебя. Ты что против такого гостя, как я?

— А, если порежусь, болтая?— пошутил недовольный Иван.

— Не треплись. Сам видишь, всё серьёзней не бывает, поэтому давай, не торопясь и по— порядку.

— Ладно, пошли. Всё рассказывать, с садика?

— Не ухмыляйся, а начинай,— рявкнул полковник.— Я должен знать всё, чтоб помочь.

Пока шли к Ивану в комнату, перекидывались, отбиваясь от атак друг друга фразами. А как за спиной захлопнулась дверь, шутки в сторону и разговор пошёл иной.

Ваня рассказал всё, умолчав только, о двух жарких ночках проведённых на высокой деревенской постели. Выслушав парня, полковник, лупанув себя по колену, воскликнул:

— Везучие вы Терёхины мужики на стоящих баб! Отец отхватил себе сокровище и ты кралечку не хуже.

— Дядя Лёня, ты, правда, так считаешь?

Полковник удивился, но ответил не сразу. Подумалось о своём. Парень ждал и он сказал:

— Чего бы мне брехать и завидовать тебе.

— Значит, я не ошибся, и она будет такая же, как мама. Надо позвонить ей, узнать, как она там...

Сергеевич обнял за наливающиеся силой плечи парня.

— Вань, не лезь пока. Пусть пройдут похороны. Там точно не до тебя. Тем более, если она догадывается, как ты говоришь, о причинах смерти своего родителя. Повремени с визитами парень.

"Вот дела!" Он так и сделал, как велел Сергеевич. Но разговора и позже не получилось. Ваня пробовал звонить, она отключалась. Выловил в институте, отделалась от него сказками про занятость. Пришёл домой, не вышла, сославшись на головную боль. Пришлось распивать чаи с матушкой и идти не солоно хлебавши. Жизнь сделала крутой поворот, теперь он караулил её, прося милости, за ради Христа, на встречи. Для Вани это было не простое время. Отказ выбивал парня из колеи. Первое чувство, так ярко и неожиданно вспыхнув, согрев его своим теплом, вдруг без какой-то на то причины упёрлось в глухую без начала и конца стену. "Разожгла и спряталась,— вздыхал несчастный парень.— Наваждение какое-то, а не жизнь". Молчун от рождения и по натуре, он страдал один, не в силах поделиться ещё с кем-то случившейся с ним глупостью. Засыпая, Ваня ощущал на себе пахнущие калиной девичьи губы. "Бог мой, как было сладко и хорошо!" Она нашла баночку джема в деревенском буфете и, попробовав его пахла калиной. "Вот обезьянка,— ругался он тогда, ещё не ведая того, что последует дальше,— везде надо нос свой сунуть". А утром пахнущие калиной губы, как безумные ласкали его, и он дурел от их сладковато горьковатого вкуса. Как бы ему хотелось повторить тот миг. Почувствовать ещё раз, как её маленькая ручка с шустрыми пальчиками нырнёт к нему в джинсы. Всё спросонья пропустил. Как жаль, что нельзя застопорить время, разве что создать иллюзию этого... Его и сейчас обдало жаром от одних воспоминаний, а что уж говорить о том времени, он точно бродил в тумане, причём горячем. Просто обалдел, не зная, как себя вести и что делать. Чуть не сбежал по дикости. Танюшка молодец, вцепилась мёртвой хваткой. Всё получилось, зашибись. Исчез страх и испарилась сама собой неуверенность. Не круто, конечно, откуда крутизне взяться-то, оба первый раз нырнули в тот омут, опыта нет, но не беда, опыт дело наживное. Набрал кассет, посмотрел и порядок, если б дураку раньше пришло на ум такое... Но ничего он ещё блеснёт перед ней. Всё впереди у них. "Злючка,— гладил он подушку,— весна, солнышко, а я замерзаю без твоей любви. За что так меня мучаешь, детка. Ты ж всегда знала, что я голова с ушами и с глазами, не складная и косолапая. Прощала же раньше, не обижаясь, за что же сейчас так терзаешь?"— вопрошал он подушку, воображая её Танюхой. Как всё усложнилось. Уж очень тяжёлое похмелье последовало после тех пьяных ночей... Явно не по его плечам и их молодой неопытной любви.

— Что с тобой?— не раз спрашивала Люба, ероша его волосы.

— А что?

— Мне, кажется, у тебя нет настроения?

— Враки, у меня чумовое настроение,— скрипел он зубами, выдавливая из себя что-то подобие улыбки и отмалчиваясь дальше. Говорить ни с кем не хотелось, даже с Любой.

"А вдруг любовь в ней прошла. Проще не бывает, я разочаровал её своей неопытностью".— Страдал в неведении Ваня, придумывая каждый раз что-то новое. "Без паники! Ведь я у неё самой-то первый и она не в курсе, как это вообще бывает,— облегчённо вздыхал он через минуту.— И потом я был почти близок к истине, решая проблему таким образом, что "оргазм со мной она должна испытать ещё до секса" хотя до всего этого додумался ни я, а, подсказала опять же сама Танюха. Вот почему она читала обо всём этом, а мне было лень нос сунуть.— Упрекнул он себя. Находя сам же себе правильные ответы, Ваня не успокаивался, а мучился дальше,— Что она со своего первого раза может знать о сексе? Мало или почти ничего. Что тогда, что? Почему она так отдалилась. Это же катастрофа, не меньше. Я теряю её, всё дальше и дальше уходят от меня те ночки и она с каждым днём удаляется тоже становясь недосягаема. Да, причесала она меня нечего сказать, только пока непонятно за что?"

Люба, видя мучения парня, пыталась его разговорить, но безуспешно. Молчун с рождения, он не изменил себе и сейчас. Улыбался, моргая обиженными глазами, и молчал. Не понимая причины такого упорства и не видя, откуда у всего этого растут ноги, Люба беспокоилась. Впервые, она не находила подхода к сыну, отсюда и нервничала, не зная, как ему помочь. Славу тревожить не хотела, слышала и так, что на фирме какие-то неприятности, какого-то его друга подорвали, а что делать самой, со взрослым парнем не знала.

Получив после очерёдного захода к Тане закрытую перед носом дверь. Всегда спокойный и рассудительный Ваня взбесился. Обойдя дом, он присмотрел дерево, упирающееся в балкон. Вскарабкавшись на ствол, под ругань и показавшийся ему маленьким сверху кулак охранника, он пробрался по веткам на балкон. На его счастье выбивать стёкла не довелось, дверь была открыта. Ввалившись с грохотом в её комнату и заперев от гнавшегося за ним охранника дверь, оторопел. Танька, уткнувшись в подушку, безутешно ревела. Обернувшись на шум, она, всхлипывая опоздала с маскировкой, хоть и старалась тянуть в улыбке вздрагивающие губы, а не смогла скрыть от парня свой слезопад.

— Уйди, я болею,— икала она, захлёбываясь слезами и растирая по щекам солёные потоки.

— Я вижу уже твою болезнь. Сопли называется. В чём дело, что не так?— подсел он к ней на кровать.— И угомони охрану, а то придётся драться.

Намёк на драку возымели действия. Она знала — этот упрямец будет биться.

— Он мой гость,— остановила она выламывающего дверь охранника.

Иван, получив перевес в желаниях, вдохновился:

— Вот и славно поговорим?!— обернулся он от двери, где стоял в боевой стойке, приготовившийся встречать охрану, к ней.

Но желанного разговора не получилось. На шею ему она не прыгнула, ноги на его туловище не закинула.

— Уходи никакого разговора не будет, я тебя видеть не хочу,— накинулась она на него с кулаками, зажмуривая до рези свои глаза.

— Вот это номер?— опешил Ваня, сжимая объятия.

Не сдержавшись, он ткнулся своим горячим ртом ей в губы.

— Ненавижу -у,— взвилась девушка, пытаясь вырваться из его рук.

Ваня подхватив её на руки отнёс на растерзанную кровать и, бросив на подушки, упал рядом сам.

— Да, что ты говоришь, когда успела только бедная,— усмехнулся он, приходя в себя. Руки сами решив что им делать, вжали девушку в подушки.

— Уйди,— жалобно попросила она.

Иван закрутил головой.

— Вот ещё, здесь не хуже постель, чем в том домишке...

Татьяна взвизгнула:

— Не смей...

Парень оправдываясь и прося простонал:

— Танюха, я не могу без тебя.— Не дав девчонке опомниться, и крепко держа её тонкие ручонки, ожёг он жадным поцелуем солёные от слёз, дрожащие губы. Парень ласкал и тянул поцелуй до тех пор, пока сопротивление не пало. Только тогда, высвободив свои руки, сдерживающие её агрессию, он прибегнул к их помощи в убедительных ласках. Стараясь воплотить сейчас тут с ней всё то, чему учился с кассет. Танюшкины затуманенные любовью глаза удивлённо прояснились, а брови полезли вверх:

— Ванька, ты что, проституток нанимал,— обиженно проныла она, пытаясь высвободиться из-под него.

Разнеженный от ласк и всего последующего за этим Ванька с пылу жару не сразу понял о чём это она бормочет.

— Дурёха, ты сама-то поняла, что сказала?— удивился он такой её реакции.— Я фигею от тебя. Думал, оценишь. Для тебя, между прочим, старался.

Она погладила дрожащими пальчиками его покрывшиеся румянцем щёки.

— Не понятно... Тебя точно трудно понять.

Уткнувшись носом ей в плечо, он принялся объясняться за свой сюрприз:

— Решил, что не понравился тебе, ну, как мужчина. Вот ты и прячешься от меня.

Татьяна спрятала улыбку.

— Ну, ты и тормоз...,— потёрлась она о его плечо.— Откуда тебе опыту набраться, если не от продажных жриц любви?

Теперь прятки Ивана перенеслись к её шейке, он сопя уткнулся в неё.

— Интернет, записи,— засмеялся он,— тебе, что не понравилось, а я так хотел блеснуть.

Таня притянула его сомневающееся, несчастное лицо к себе и утопила его в поцелуях.

— Глупый, мне нравилось и тогда. Слаще не надо. Но мы не будем вместе и это последнее, что ты поимел.

Только что счастливый парень свалился в ледяную прорубь.

— Ништяк. С чего бы такой напряг?— не поверил он, нежась в её пальчиках.— Скажи, что ты шутишь, Злючка?

Татьяна попыталась сделаться серьёзной и неприступной. Натянув маску суровости на лицо, ледяным голосом заявила:

— Я серьёзно. Ты сейчас встанешь и уйдёшь навсегда.

— И не подумаю,— отмахнулся Иван.

— Ваня, так надо.

— Кому?

— Мне.

Иван повернулся к ней боком и поглаживая по вздрагивающему телу потребовал:

— Объяснись?

— Позову охрану...,— дрожащим голосом предупредила она.

На лице Ивана это вызвало только улыбку.

— Ох, напугала. Значит, будем биться.

— Ваня я серьёзно,— простонала она.

— Я тоже не шучу. Если суждено умереть, то на твоей постели.— Поджал он губы.— Давай, устраивай пикантную ситуацию, я не подумаю одеться.

— Господи, что же мне с тобой делать?

— Иди сюда,— притянул он её к себе.— Мы будем жить долго и счастливо и умрём в один день...

— Ну, не можем мы с тобой быть вместе. Мы должны расстаться,— взмолилась она.

Иван сел и выхватил её к себе на колени.

— Да почему же?

Она отвернулась и поджала губы.

— Нет.

Упрямству Ивану не занимать, и он с удвоенным темпераментом принялся её допытывать.

— Почему?

— Потому что...

— Ну?

— На мне грех...

— Чего на тебе?

— Грех.

Иван хмыкнул и сжал кольцо объятий.

— Я тебя умоляю. Тем грехом мы последние из наших сверстников занялись. Поскольку нам годков-то помнишь чай...

— Ты не понимаешь...

— Уговорила, чтоб прикрыть его и этот глупый разговор, я беру тебя в жёны. По годам для серьёзного шага рановато конечно, но раз тебя это так напрягает я согласен жениться, родители думаю поймут меня.

Таня, зажав ему ладошкой рот, взмолилась:

— Ваня ты не даёшь мне сказать, я не об этом... Всё хуже...

— Да-а! Ты что, убила кого-нибудь?— посмеивался он, лаская девчонку.

— Ещё хуже, я предала своего отца.

"О! Этого только не хватало!"

— Не ерунди,— сделался тут же серьёзным парень, поняв, наконец, куда она клонит.

Она, отводя потухший взгляд, всхлипнула.

— Ради своей любви к тебе. Надо платить за это.

Иван саданул кулачищем подушку. Она зажмурилась. Удар был такой силы, что ей показалось, будто перья в ней закудахтали курицей.

— Бред,— гаркнул он.