Белые Врата

— Я понял, — вздыхает Артем, с грустью глядя на только что налитую чашку горячего кофе. — Объясни хоть, где этот их офис находится.

______________

Сначала он подумал, что все-таки ошибся адресом, или неправильно понял Алькины объяснения. Перед искомым домом толпа народу. Народу преимущественно журналистского, в толпе фото— и видео камеры, почти все с микрофонами.

Куда он попал? Лезет в карман за телефоном, чтобы перезвонить Дидье. И слышит голос Бартоли, но не из телефона, а откуда-то со стороны.

— А вот и он!

Он натурально попал! Толпа журналистов, как по команде, поворачивается к нему. На него нацеливаются камеры, кто-то что спрашивает. В этот же момент за руку хватают, он оборачивается со стойким намерением дать в табло — а это один из вчерашних ребят, имя не помнит.

— Пошли, пошли!

Его тащат через толпу, он понимает, что ни хрена не понимает. И наконец-то, он оказывается на крыльце, чуть выше толпы, рядом с Дидье Бартоли и еще каким-то столь же сурового вида мужиком. Бартоли пытается улыбаться, хотя совершенно очевидно, что его лицо для этого плохо предназначено. А вот в глазах — отчетливое желание придушить Литвинского собственными руками. Да что он натворил? С момента последней встречи со старшим спасателей он ничего не мог сделать, ибо спал как младенец, даже снов не видел.

— Молчи и кивай! — шипит ему Бартоли, обнимая Артема за плечи. — Вякнешь что-нибудь — придушу.

Литвинского посещает очень своевременная мысль — а может, он спит? И у него бред? Пневмония, например, началась из-за переохлаждения? Потому что вокруг происходит что-то совсем уж не реальное: он стоит в обнимку с одним из альпийских спасателей, вокруг все что-то говорят, причем быстро и все разом. Видимо, это импровизированная пресс-конференция. Судя по всему, речь идет о вчерашних событиях, о засыпанных машинах, детали от Артема ускользают, но смутные подозрения закрадываются. Слишком часто повторяются слово "русский" и его фамилия, до безобразия исковерканная, но узнаваемая.

Наконец, пресс-конференция заканчивается. К ним поднимаются еще ребята, те, кто спасал его вчера, и с кем он сам потом откапывал машины. Групповое фото, как мило!! Кто ему объяснит, что происходит?!

Бартоли по-прежнему крепко держит его за плечи, Артем уверен, что причина такой "нежности" одна — опасение, что Литвинский сбежит, если его не держать. Это обоснованное опасение, удерживает Артема отнюдь не крепкое "объятье" Дидье, а элементарное желание понять — какого хрена?! Ну и чувство вины перед спасателями тоже не дает вести себя совсем уж откровенно по-хамски.

Он щурится от фотовспышек, с трудом подавляя желание прикрыть рукой глаза. Все? Наконец-то! Крепко ухватив под локоть, Бартоли уводит его внутрь помещения. Может, хоть теперь ему объяснят, что за херь происходит?!

Зайдя в кабинет, Дидье раздраженным жестом скидывает куртку, расстегивает пару верхних пуговиц на рубашке.

— Какого черта ты ей сказал, что ты русский?!

Ей?! Кому это — ей?! Вместо того, чтобы проясняться, ситуация становится еще более запутанной. Или он резко, напрочь перестал понимать французский совсем? Обводит взглядом кабинет спасателя. Сразу выцепляет пузатый силуэт за стеклянными дверцами шкафа, стоящего рядом со столом.

— Я не буду ничего говорить, пока мне не нальют коньяка!

Бартоли удивленно поворачивает к нему, потом усмехается.

— А что... это правильный подход!

Коньяк они пьют из пластиковых стаканчиков, поэтому не чокаясь, а лишь отсалютовав друг другу.

— Ну что, мой героический русский шерпа, наворотил ты дел... — подперев рукой голову, Бартоли изучающее разглядывает своего собеседника.

— Что я еще натворил? — вздыхает Артем. А хороший коньяк у спасателей!

— Зачем ты сказал этой старой грымзе, что ты русский спасатель?!

— Я не... — тут он вспоминает, что действительно что-то такое говорил той тетке в огромной шубе, когда вытаскивал ее из машины. — Она спросила, не араб ли я? — пытается он оправдаться. — И вообще, какого черта я должен скрывать, что я русский?!

— А какого черта я теперь должен объяснять, откуда у меня в группе взялся русский спасатель?! — рявкает Бартоли.

— А зачем... эээ... это кому-то объяснять? Я ж не претендую... Я ей просто зубы заговаривал, чтоб она не мешала себя вытаскивать

— Думать надо было, кого вытаскиваешь!

— А кого? — что-то не нравится ему направление, которое принимает разговор...

Бартоли плотоядно усмехается.

— Ты теперь чуть ли не национальный герой...

Вот тут Литвинскому поплохело окончательно. Спасатель великодушно налил им еще по полстаканчика, свой Артем выпил залпом, едва различив вкус.

— Баронесса Луиза Мадлена Монморанси-Лаваль, известная благотворительница голубых кровей.

Неосознанно, с хрустом сжимает в руке пустой стаканчик, но вообразить весь масштаб постигнувшего его "счастья" не может. А Бартоли его методично добивает:

— Теща министра юстиции.

— Блядь!

— Это ты так радуешься?

— А девочка? — вдруг спохватывается Литвин, терзаемый нехорошим предчувствием.

— Какая девочка?

— Там, в машине, девочка была... Сильви! — вспоминает Артем. — Она называла эту... бабушкой...

Бартоли ехидно усмехается.

— А это младшая дочка министра.

Артем хватается за голову. Это какая-то нелепость! За ЧТО ему все это?!

— Да не бойся, — голос спасателя тоже не так уже и весел. — Орден Почетного Легиона и памятник в полный рост тебе не светит. Но эта баронесса...

— Графиня Вишенка, — стонет себе в ладони Литвинский. Бартоли понимает, что никакой смысловой нагрузки эта фраза не несет и мрачно продолжает:

— Баронесса Монморанси-Лаваль уже дала пару-тройку интервью, в которых сообщила, что ее избавил от смерти русский герой-спасатель. С меня потребовали предъявить публике героя. Я предъявил.

— Низкий вам поклон! — Литвинский прижимает руку к сердцу. — Я могу быть свободен на правах героя?

— Сидеть! — Бартоли наливает ему еще коньяку в новый стаканчик взамен смятого. — Мы вляпались вдвоем, так что никуда не пойдешь, пока не придумаем тебе легенду.

— Легенду?

— Повторяю для идиотов! Легенду о том, откуда у меня в группе русский спасатель-герой! Значит, так. Выбор у тебя очень простой. Либо ты подтверждаешь легенду о том, что ты русский спасатель-стажер, приехал к нам на стажировку перед поступлением в Академию.

— Какую еще Академию?!

— Академию горных спасателей, — невозмутимо отвечает Бартоли. — Неужели тебе это неинтересно? Мы тебе напишем рекомендацию, возьмут без лишних разговоров. Твоя подружка-баронесса, — тут Артем так вздрогнул и осуждающе посмотрел на Дидье, что тот едва не расчувствовался. Но передумал и безжалостно продолжил: — Так вот, твоя подружка-баронесса уже выразила согласие оплатить твое обучение на профессионального спасателя.

— А мое мнение никого не интересует?! — может быть, он все-таки бредит? Лежит себе с температурой под сорок в шале и потихоньку бредит?

— Слушай, парень! Мне Арлетт рассказала о том, как ты ее в буран с того света вытащил, считай. Да и сам я видел, как ты вчера с нами работал. Тебе прямая дорога в спасатели!

— Не очень-то я рвусь... — растерянно отвечает Артем.

— Выбирай. Или ты делаешь, как я сказал. Или я оформляю на тебя протокол за незаконный "офф-пист" и сдаю в полицию, — Дидье откинулся на стуле, сложил руки на груди и выжидательно уставился на Артема. — Выбор за тобой.

Ему даже право выбора предоставили, охренеть, какое великодушие! Пытается рассуждать разумно, здраво. Ни хрена не получается! И поэтому он принимает первое пришедшее в голову, импульсивное решение.

— Давайте вашу рекомендацию!

Бартоли улыбается. Это совершенно искренняя улыбка, скупая, но от души. Выдвигает ящик стола, достает лист бумаги какого-то совершенно страшного бюрократического вида, с эмблемами, гербами и печатями.

— А у меня все готово. Я в тебе ни секунды не сомневался. Ты только проверь, правильно ли я фамилию написал.

_________________

— Что сказал Дидье?

— Как тебе сказать... — Артем стягивает с плеч куртку.

— Про баронессу Монморанси я уже в курсе!

Ну да, он же теперь звезда эфира, все уже в курсе.

— Ну, тогда вот... — протягивает ей бумагу, полученную от Бартоли, сам проходит к дивану и без сил падает на него. Ему настоятельно необходимо, чтобы в его жизни хоть какое-то время ничего не случалось! Чтобы он мог спокойно осмыслить все то, что происходит, а то он не успевает, не успевает, не успевает!

Арлетт быстро пробегает глазами документ, цокает языком, охает, качает головой. Подходит, садится рядом.

— Это же...

— Что?

— Это золотая рекомендация, Арти. С таким письмом тебя, безусловно, возьмут в Академию. А это... это самое престижное заведение в этой сфере. Я знаю, мой отец там преподавал какое-то время.

— Я крайне польщен.

Она смотрит на него — изучающее и недоверчиво.

— Ты не хочешь?

— Я не знаю! Я не знаю, хочу или не хочу! Все происходит слишком быстро! Мне надо подумать. Хотя... я же уже согласился...

— Ты можешь не пользоваться этой рекомендацией.

— Не могу. Я уже обещал Бартоли.

— Дидье очень хороший человек. И один из лучших альпийских спасателей. Если он тебе советует...

"Вряд ли это можно назвать советом" — думает про себя Артем. Ему сделали предложение, от которого невозможно было отказаться.

А с другой-то стороны... Что он ломается, как девица, в самом деле? Эти ребята во главе с Дидье спасли ему жизнь. Уже дважды спасатели забирали его от самого порога Белых Врат. Свои родные МЧС-ники тогда, с Фака. Теперь вот альпийские спасатели. В каком-то смысле его жизнь теперь принадлежит им. И если уж Бартоли, такой экстра-мега-профи, считает, что ему надо идти в спасатели... Зачем-то же он остался в живых...

— Знаешь, — голос Арлетт прерывает его размышления, — такие рекомендации даются очень редко, насколько я знаю. Это шанс, но... Решать тебе, и только тебе, чтобы ты там не обещал Дидье. И если ты не хочешь...

— Я все решил. Я хочу.

— Значит, остаешься здесь, во Франции? — в ее голосе впервые за весь день чувствуются хоть какие-то эмоции, волнение.

— Ну, мне все равно надо уехать обратно, в Россию. Это ж надолго, — кивает на лист бумаги в руках у Арлетт. — Вещи надо собрать основательно, дела уладить, родителей предупредить по-человечески. Визу, — спохватывается он, — визу надо переоформить! А, еще же свадьба! — хватается за голову. — Черт, я совсем забыл про свадьбу!

— Какая свадьба? — как-то очень тихо и после паузы спрашивает она.

— А я тебе разве не говорил про свадьбу? — он рассеян, куча мыслей в голове. Когда случается много и сразу — он не очень любит такой ход развития событий.

— Нет.

— У меня через неделю свадьба. Надо быть обязательно, я обещал.

Он сидит, прикидывая, что ему надо сделать в самом ближайшем будущем. Какой-то совершенно монстроидальный план действий.

И лишь спустя минут пять соображает, что Арлетт куда-то ушла. А еще спустя пару минут до него доходит. Да не может быть, что она подумала, что...

Арлетт сидит на самом краешке кровати, сжавшись, обняв себя руками, так, будто ей очень-очень холодно.

Он останавливается в дверях

— Ален, слушай, я, наверное, неправильно выразился...

Молчит.

— Это не моя свадьба. Друг мой женится, Виталий Ковалев. Ну, помнишь, спасатель, который нас встретил тогда первым. Шумный такой, горластый, орал громко. Помнишь?

— Помню, — смотрит куда-то в сторону.

— Ну вот! Он женится, это его свадьба. Я просто обещал ему быть обязательно.

— Это не важно, Арти.

— Не важно? Ну ладно. Просто мне показалось...

— Уезжай! — она наконец-то поднимает на него глаза. Темная зелень под слоем льда. — Уезжай! И не возвращайся! Никогда.

— Подожди, я не понимаю...

— Я устала, Тима... Устала ждать, когда ты уйдешь — сегодня, завтра, через неделю?! Я устала от того, что ты играешь со смертью, не понимая, что...

— Аль, погоди...

— Я устала любить тебя безо всякой надежды на взаимность! Устала любить и бояться, что завтра тебя не увижу!

— Ален, да послушай же меня!

— Не буду я тебя слушать! Убирайся к черту! Исчезни из моей жизни! Не хочу тебя больше видеть, понимаешь?!

Арлетт отворачивается. Он получает сомнительное удовольствие полюбоваться на идеальный профиль на фоне светлой стены. Понимает ли он? Понимает. "Убирайся" — это слово он понимает с первого раза.

Глава 24. Домашняя.

— Ну, мы тебя убедили?

— Убедили, убедили... — Артем трет шею, привалившись к косяку. Виталий собирается на работу, а они с Таней его провожают. Вчера они до полночи сидели в кафе своей компанией гидов-собутыльников. Это было спонтанно организованное Виталиком "прощание с Литвинским. Доступ к телу только в состоянии алкогольного опьянения".

— Помнишь, что Паша сказал?

— Помню, — усмехается Литвин. — Что Паша готов душу продать за такую рекомендацию. А поскольку бессмертие Пашиной души, в существовании которой я, каюсь, иногда сомневался, мне дорого, придется ехать учиться.

— То-то же! — хлопает друга по плечу Ковалев. — Учись, студент. Во французской сторонееее... — затягивает он.

— На чужой планетееее, — подхватывает Артем.

— А ну тихо, оба! — шикает на них Таня. — Лизка еще спит, а вам обоим медведь на ухо наступил!

На момент прощального поцелуя супругов Артем деликатно отвернулся. Хлопнула дверь.

— Пойдем, Артемка, я тебя завтраком накормлю.

Ковалев не дал ему ни малейшей попытки притулить голову где-то в другом месте. На слова Литвина о том, что у Виталика теперь, дескать, семья, и он будет там им мешать, Ковалев ответил, что он может себя чувствовать спокойно, только если бедоносец-Литвин у него под присмотром. И поэтому — марш на диван и не выступай! Пришлось смириться, тем более, что приехал Артем ненадолго. Да и храпящий Ковалев спал теперь в другой комнате.

— Тем, я хочу с тобой кое о чем поговорить, — тон у Татьяны слегка нерешительный.

— Тань, если ты о том, что я думаю по поводу вас с Виталием, то...

— Литвин, ты слишком много о себе воображаешь, — фыркает Таня, ставит перед ним тарелку с овсянкой. — Твое благословение мне не требуется! Я сама как-нибудь разберусь со всей жизнью.

— Прекрасно, — невозмутимо отвечает Артем, принимаясь за еду. — Я на самом деле очень рад за вас с Виталькой.

— Я знаю.

— Какая ты мудрая женщина! И где были мои глаза раньше?

— Вот именно — где? — Татьяна садится напротив него с чашкой какао в руках. — Скажи мне, где твои глаза?

Артем свободной рукой прикрывает глаза.

— Да вроде бы на месте.

— Тем, скажи мне — ты собираешься к ней вернуться?

Литвин молчит. А потом:

— Вкусная каша получилась, спасибо.

— Артем!

— Ну, правда, вкусная.

— Ответь мне!

Вздыхает.

— Ты упрямая.

— Отвечай.

— Нет. Не собираюсь.

— Почему?