Самый длинный век. Там, за поворотом

Корабельные корпуса столь большого формата они, правда, ни разу не повторяли, но разноманерных посудин построили немало — скажем, понтоны, из которых связан паром, курсирующий через большую реку у Противной Воды — их работа. Вот и сейчас изучают следующий заказ в натуре, отмечая оплошности, повторять которые не собираются. Они допустят новые. Точно знаю. Потому что ещё ни разу ничего безупречного из их мастерской не вышло.

Сейчас мне нравится, что ребята обступили со всех сторон недовольного гостя и насели на него, добиваясь чёткой формулировки требований... ну... я кивнул... что заказ принимается к исполнению. Потом Косоглазый пришлёт писаря, чтобы всё зафиксировал на пергаменте — начинаем мы потихоньку готовить и бюрократов, потому что всего упомнить невозможно, а упускать из виду ничего не хочется. Вот, хоть режьте меня, а государству без канцелярии не прожить.

Мышка махнула рукой из-под навеса. Того самого, увешанного под потолок вениками — летнего места обитания моего семейства. Она у нас сообразительная, уже похлопотала об угощении.

— Так что же творится у праттов? — спрашиваю я с места в карьер.

— Военный вождь, тот самый, которого мы называем царём, привёл к покорности храму Грома все селения вплоть до самой землицы Когидской. А дальше — мы его охотников перестреляли из луков, когда те попытались занять хутор Лапотников. Почти в точности вышло, как и в прошлый раз — они на рассвете вышли из леса, а наши из-за огородного плетня с колена их и положили, — Рябчик, похоже, привык кратко и полно излагать свои мысли и теперь не тратит слов даром. — После этого поселковые старейшины опять перестали поклоняться богам. Их молодёжь побила посланцев от жрецов, потому что ребята Плаксы научили эту молодёжь хорошо драться. Это я про ближнюю к Когиде область рассказываю. А вот дальше — кто в лес, кто по дрова. Храмовые служители опечалились и, ходит слух, послали гонцов в другой храм Грома в те места, откуда сами к нам пришли, позвать нового царя с новыми Сильными Охотниками.

Ту отраву, что ты сделал из малины, я вожу в селения и продаю за ячмень. Называю священным напитком Великого Зайца. Они это пойло охотно берут и щедро отсыпают зерна за него. Как напьются — делаются дурными. Почти перестают торговаться. Хоть натурально грабь — ещё и улыбнутся. Так что в кувшинах бродильных у нас, почитай, всё время булькает.

— А не пробовал ты этой отравой, — я нарочно называю так малиновое вино, — угощать жрецов из храма Грома.

— Младшие служки охотно его пьют, но только корысти с них никакой нет, кроме поговорить по душам. Так много ли из них вытянешь? Что видели, да что услышали случайно, — Соколиный Глаз хитро улыбнулся.

А я тоже доволен — есть, нарвавшийся на примитивную засаду, ослабленный нашими стараниями сосед. Есть канал получения сведений о нём. И есть буферная зона, способная ослабить внезапный удар, случись жрецы опять соберутся с силами.

Общее же положение дел у праттов можно считать удовлетворительным. Урожаи здесь неплохие, земли свободной много, а к более суровому, чем на юге, климату новосёлы уже приспособились. Нарастающая в более развитом, чем у нас, сообществе анархия — это прекрасно. А захватывать их никакого интереса нет. Своё зерно они и так нам отдадут за хорошие горшки.

* * *

Пропустил я через лабиринт и Сизую и Рябчика. Скучновато получилось. Во-первых, люди они оба взрослые, зрелые и опытные. Так что через "кольцо" оба прошли всего по одному разу. Мастерица наша керамическая уверенно без малейших сомнений проследовала через дверь для умников, зато Глазик её Соколиненький ни двери не приметил, ни выхода за поленницей, а добрался до "лаза безбашенных" и нырнул туда. Анализируя результат, я пришёл к выводу, что замануха для хитрецов не особо-то работает. Во всяком случае, не для взрослых она, потому что оба испытуемых её осмотрели, но использовать не стали.

Зато интеллектуалов вычислять получается легко. Лаз же, предназначенный кандидатам на места в правительственных учреждениях, вообще никого не останавливает — через него выбираются все, кто только достигает этой точки лабиринта. Сортировать людей по природным склонностям на основании этого испытательного оборудования оказалось не слишком просто. То есть, просто, конечно, однако достоверность результата вызывает нешуточные сомнения.

Задачи следовало усложнять, но как? Ничего интересного в голову мне не приходило. Пугать подопытных разными опасностями? Менять условия в зависимости от ранее предпринятых действий? Увы, ничего, кроме пути проб и ошибок в моём распоряжении не было. Зато наличие богатого выбора людей, большинство из которых я имел возможность понаблюдать в обстановке школы, а потом и в жизни, после завершения обучения — это весьма удачное стечение обстоятельств. Редко, кто ещё может чем-то подобным похвастать.

Я замыкал новые кольца внутри лабиринта, выводя их раз за разом к тем или иным точкам, где человеку требовалось принять решение. Вводил открывания дверей при разных положениях рычагов, заставлял нагружать чашу весов, чтобы отпереть заслонку — но по-прежнему тесты давали ответы далеко не на все вопросы о личности. Склонность или несклонность к пренебрежению правилами выделялась достаточно уверенно. И сообразительность. Ни способность к руководящей деятельности, и задатки старательного работника уверенно не определялись. Ну, затруднение насчёт старательных работников особенной обеспокоенности не вызывало — они себя и в обычной жизни всегда проявляют достаточно выразительно.

* * *

Школа развивалась с переменным успехом. Учеников то прибывало, то убывало. Древние люди и растущие среди них доисторические мальчики и девочки признавали только одну возможную степень несвободы — зависимость от старшего родича. Они приходили и уходили когда хотели, не считаясь ни с какими учебными планами. Выполнять правила гигиены, участвовать в работах или дежурствах — ребятишки не отказывались никогда — это было в обычае. А сорвать урок массовой неявкой, уличить преподавателя в незнании того, что никакого отношения к предмету не имеет — это запросто. То, что мы считали бы нормальными учениками, встречалось в единичных экземплярах.

Пожалуй, только холодная половина года ещё напоминала более-менее приличное учебное заведение, потому что... да всё равно ученики срывались в охотничьи вылазки не думая ни о чём, кроме привычных занятий, среди которых нет ничего важнее доставки к домашнему очагу обильной добычи,. Люди менялись крайне неохотно. Склонность к оседлой жизни и систематическому труду обнаруживалась только изредка. И люди, наделённые столь редкими в эту пору качествами, постепенно оседали по ближайшим окрестностям Тупого Бычка. Не знаю какое слово будет верным, но мне на ум приходит: "слобода". Кожевенное производство, дававшее не только пергамент, но и подмёточную кожу, началось как учебно-опытный участок школы, а уж потом несколько мастеров стали работать там и во внеучебное время. Зачем им это было нужно? Так за деньги. В поселковом магазине много такого, чего в этом мире и не встретишь. И сам он тоже являлся учебным классом — нужны Союзу разведчики, а удобнее, чем личина торговца, прикрытия для шпиона ещё никто не придумал.

Стекольная слобода встала в период строительства оранжереи, лодочная — с момента постройки "Мокасина"... да все и не вспомнишь сразу. Многие преподаватели там и жили, и занятия вели — у нас весьма скудны теоретические части курсов. Зато практики очень много.

* * *

Довольно много лет прошло без особенных перемен. Кроме того, что с севера из-за хребта стали привозить полосовое железо, пожалуй, ничего важного и не случилось. Ну и деньги вошли в обиход внутри Союза. Не в полную силу — подавляющее большинство людей особой надобности в них не испытывало, поскольку способность прокормить себя охотой и собирательством оставалась практически у всех. В обмене товарами нуждались роды, занимавшиеся ремёслами или люди, производящие что-то для сбыта. А это приобретало существенное значение только поблизости от крупных поселений, которых образовалось всего-то около десятка. Имею ввиду, где жило хотя бы полсотни человек.

Бурного роста производства не происходило по очень простой причине — Союз не нуждался практически ни в чём извне. Все наши торговые учреждения, прежде всего, были рассчитаны на сбор разведывательной информации, отчего коммерческая часть деятельности решающего значения не имела. То есть, процессы интеграции и развития проистекали вяло, можно сказать, без огонька. Нет, мы не рассыпались, не переругались — просто особой надобности друг в друге поселения не испытывали, легко договариваясь о ценах при обмене продуктами. Да и откуда взяться несговорчивости, если алчности в виде системы в этом мире пока нет. Могут подарить то, на что у соседа не хватило средств. В общем, денежки пока, это, скорее, фантики, игровые фишки. Или — средство учёта, полуабстрактного какого-то. Вроде трудодня, что ли?

Как-то благостно это всё было, до тех пор, пока не пришла из Противной Воды говорящая береста от моего батюшки Атакующего Горностая. Он не просто звал меня, а сообщал тревожные новости. Непонятно откуда появился на реке ниже Долины Соек, но выше Когиды, вооружённый отряд, занимающийся покорением людей долин. Я, как понял, что речь идёт не о вытеснении или уничтожении, сразу почуял — запахло самым прогрессивным на данный момент общественным строем — рабовладельческим. И объявил мобилизацию по Тупобычковскому военному округу.

А что Вы думали — у Всхлипа дела поставлены ответственно. Он не только боевое искусство преподаёт, но и военное дело — хоть милицейскими сборами это назови, хоть смотрами народного ополчения. У него даже ясельки работают для молодых мамок, которых в обязательном порядке призывают вскоре после родов. Деток как раз опытные медики могут осмотреть без спешки и нервотрёпки, а женщин восстанавливают специальной физкультурой и усиленным питанием, доводя до хорошей физической формы. Упражнения с боевой мешалкой проводят скорее не в плане её применения в схватке, а словно с гимнастической палкой: выгибания разные... ну видел я это в прошлой жизни.

Что интересно — старейшины эту практику не пытаются пресечь. Потому что старшие детишки на этот период тоже переезжают в школу... опять я деталями увлёкся.

Так вот, вышли мы тремя быстроходными рогожебетонками, каждая о шестнадцати гребцах. Это я идею скампавеи пытался реализовать, ну и ничего так получились посудинки. Ходкие и на вёслах и под парусом. Что, полагаете, сила собралась приличная? Конечно. И латы у на нас из берёзовой фанеры выклеены на водостокий клей — это тоже не за один год работы создано умельцами, хотя, признаюсь, многие модели весьма несовершенны. Ну и колотый шпон — это относительно узкие полоски, требующие немалого навыка в работе.

Вот эта силища и подошла к пристани у Противной Воды уже к вечеру. Тут и выяснилось, что первое донесение о том, что на реке твориться что-то неладное, принес две недели назад шкипер яхты, курсирующей между торжищем и магазином нашего дальнего форпоста. Его пытались остановить незнакомые охотники на долблёных челнах, но не впечатлили яхтсмена нашего их крики, а от преследования ушел он легко — ветер дул исправно, так что даже сблизиться с ним на дистанцию броска копья неизвестным не удалось. Река в тех местах достаточно широка, всю её и сотней лодок не перегородишь. Есть где разойтись, имея решающее преимущество в скорости.

После этого в те края отправилась разведка, вот она и разобралась в вопросе. Говорят, что большая сила пришла, непонятно, сколько в точности людей, но не меньше сотни видели. Заходят среди бела дня в деревню и, если кто пытается вести себя недружелюбно, тех примерно казнят. Обычно калечат, чтобы страха побольше напустить. А потом отнимают часть имущества, как правило, по мелочам из одежды или утвари, и ставят задачу: когда чего и сколько доставить в нужное место. На обложение данью похоже. Что же — сбор ясака — древний вид народного промысла, просуществовавший до времён писаной истории.

Само это место, куда нужно привозить оброк, и есть одно из селений, где нехорошие люди остановились на постоянное место жительства.

Мы на песочнице хорошенько рассмотрели — правда, с умом позиция выбрана. На одном из северных притоков сельцо стоит так, что к нему легко добраться по воде из многих точек большого пространства, где люди долин живут довольно плотно.

Последние наблюдения наводят на мысль, что некоторые деревеньки покоряются завоевателям сразу, оказывая гостеприимство и выражая готовность подчиняться. Другие собирают сильное войско, чтобы оказать сопротивление. Но в целом, ситуация довольно путанная и находится в развитии. Главное же папенька мой приберёг на конец беседы: военный вождь Союза Жалючая Гадюка ожидает нашего прибытия в устье Ивовой речки. А к нам присоединяются две лодки мужчин из Пасечного и Стеклянного.

Эти лодки мы оставили в Противной Воде, а самих мужчин забрали на скампавеи — места у нас достаточно и гребцы лишними не будут, потому что нужно спешить. Проводники из разведчиков тоже взошли на борт, парни втянули сходни и вёсла опустились в воду.

Глава 16 Странная война

— Говорят эти люди на языке, похожем на наш, — рассказывает старейшина одной из уже покорённых деревушек. — Понять их легко, да и они здешнюю речь знают. Некоторых из них тут раньше видели. На реке встречались с ними, спорили из-за мест хорошего лова. А какие и в селения наведывались. Менялись с жителями. Как я думаю, селилось их племя от реки на юг — тут как раз приток впадает с той стороны.

Нам-то в те места, что промеж топей, соваться было незачем. Да и, судя по всему, стойбища их расположены далеко. Колышек баял, видел незнакомцев, что кабанов били в той стороне, так то давно было.

— А нынче они чего требуют от покорившихся людей долин? — кого что, а меня интересуют детали.

— Осенью чтобы с полей привезли овощей и зерна. Зимой — битой дичи. Весной — шкурок куниц. Да помногу... — мужчина скривился, словно от боли. — Иначе же, говорят, станут ноздри рвать, — в глазах нашего гостя плещется ужас. — А летом чтобы и репы доставили. И рыбы свежей, — он вздохнул и с надеждой обвёл взглядом собравшихся.

Да, к устью Ивовой речки сила сошлась изрядная. Самое малое воинство от Зелёных Лягушек — два десятка крепких неандертальцев неприветливых обликом, обряженных в жилеты из стёганой кожи, похожих на те, в которых мы встречали Деревянных Рыб. Плетёные щиты, копьеметалки и палицы у поясов. На головах накручено из верёвок наподобие тюрбана сложное амортизирующее удар сооружение. Неандертальцы тут чистокровные, андертальскому взгляду непривычные, отчего сразу представляются чужаками, пугая даже чертами лица.

Сходное впечатление производят и охотники на мамонтов, прибывшие на нартах, в которые запряжены северные олени-карибу. У этих мужчин даже имеются арбалеты по одному на троих. Почему так мало? А потому, что заряжать это угробище нужно втроём, а носить — вдвоём. И стрелять приходится с сошек, которыми третий член арбалетного расчёта занимается. Вообще-то — это оружие на крупного зверя, стреляющее, считай, копьём. В нашем случае — средство устрашения, потому что после каждого выстрела нужно ещё и тетиву сменить. Во избежание.