Как пробурить небеса: Пособие для Чайников

Лоргеном Теппелин... ее отец, был "человеком", которого она боялась до дрожи. Всегда холодный, мрачный и загадочный, он был жесток, беспощаден и безгранично безэмоционален. Ние всегда казалось, что ее отец как будто...мертв. Изнутри. Об этом говорило все. Взгляд, слова, движения. И она боялась этого. Боялась стать такой же.

Дни текли для нее совершенно незаметно. Какая разница, сколько прошло времени, день или неделя, если вокруг тебя не меняется совершенно ни-че-го? Вот и Ния не видела.

До последнего времени.

Две недели назад что-то произошло. Сначала, поздно ночью вся столица единовременно содрогнулась. Никто достоверно не знал причин, лишь старый Гуам пробормотал что-то про "Активацию Спирального Ядра". А спустя двадцать минут после активации, по всему королевскому дворцу разнесся леденящий душу, жуткий... и одновременно с этим... живой смех. Не сразу Ния поняла, что этот смех, это жуткое сочетание лающих и каркающих звуков вызывающих мороз по коже — это смех ее отца.

Но еще больший шок ее постиг, когда она увидела своего отца.. вживую. Нет, внешне Спиральный Король никак не изменился, остался таким же, каким и был долгие века одиночества. Но она почувствовала. Почувствовала, что где-то глубоко внутри ее родителя. В самом темном и труднодоступном месте того пепелища, что люди называют "душой" шевельнулось... что-то. И этого что-то хватило, чтобы Ния счастливо улыбнулась, не стесняясь отца и его свиты.

Нет, маленькая принцесса не знала, что значит "душа", да и слова человек отродясь не слышала. Да и вообще она знала куда меньше, чем положено знать ребенку ее возраста. Да и других детей она отродясь не видывала. Но это не делало ее глупой, даже наоборот Ния был крайне проницательна. И ничто, ничто не мешало ей чувствовать. Чувствовать и мечтать, что когда-нибудь ее отец улыбнется. Улыбнется по настоящему и искренне.

Думая о всем этом, нежась в приторно-мягкой постели, Ния и не заметила, как так не хотевшая приходить сладкая нега сна сморила ее. Потяжелевшие веки закрылись, и маленькая принцесса погрузилась в глубокий и хороший сон, а на ее безмятежном лице играла добрая и едва заметная улыбка.

А облака все так же плыли вдаль, освещаемые безбрежным океаном звезд.

Глава 8: Штиль

Штиль, сходим с ума,

Симон. Путешественник в недоумении.

Я в немом изумлении и недоумении глядел на старую карту мира, которую передо мной расстелила Йоко и на которой Лиирон отметил наше местоположение и приблизительные координаты базы противника.

Чему я был так удивлен, спросите вы. Все просто. Для начала представьте себе карту мира. Схематичную. Потом поставьте точку где-нибудь в Восточной Европе. Где-нибудь в Польше, например. А вторую точку поставьте в России. В районе Якутска. Представили? А теперь проведите линию между двумя этими точками и получите наш приблизительный маршрут.

По сути, нашему маленькому каравану придется пройти полконтинента. Половину Евразии. И что-то мне подсказывает, что местность эта не сильно дружелюбна к путешественникам. Да и по прямой нам уж точно не идти. Судя по тому маршруту, что сейчас составляет Лиирон, наш отряд собирается обойти Уральские горы и дальше идти по равнинам и плоскогорьям прямиком до координат возвращения. Мда. Тот еще предстоит поход.

— Симон, у тебя такое лицо, будто ты ганмена увидел, — Лиирон как всегда наблюдателен до предела.

— Да я просто представил, сколько нам нужно пройти... Около десяти тысяч километров?

— Приблизительно. И как они умудряются запускать ганменов на такие расстояния...

— Какая-нибудь баллистическая траектория. Это объясняет силу удара и то, что они падают сверху.

— Возможно. В любом случае нам до них еще идти и идти. Ладно, сворачиваемся. Симон, иди поднимай Камину и поехали.

— Принято. — Я поспешил к дрыхнущему в кабине меха Камине, который не принимал участия в нашем импровизированном совещании, а бессовестно дрых. И это при том, что этой ночью Гуррен-Лаганна вел я, а не он!

Наше путешествие продолжается уже неделю, и все это время мы практически непрерывно движемся в сторону противника. Что днем, что ночью, делая лишь краткие двух-трех часовые привалы на принятие пищи и небольшие остановки на утоление естественных нужд.

В принципе все идет действительно неплохо, учитывая то, что наш отряд гораздо более подготовлен и лучше снаряжен, чем в оригинале. Теплая и приятная компания попутчиков весьма красит суровый походный быт. Поначалу у нас в отношениях была некоторая холодность, особенно это касалось меня — по натуре весьма нелюдимого человека. Мы с Каминой, Йоко и Лиироном составляли отдельную ото всех остальных кучку, которая решала свои собственные проблемы. Но это только первые пару дней. Сначала Камина в приказном порядке усадил меня за общий костер, и под его испытующим взглядом мне пришлось вливаться в коллектив. И я не скажу, что у меня это плохо получилось, все-таки такая походная жизнь и посиделки у костра мне весьма и весьма знакомы. Все-таки, до того момента, пока мы начали объединять конгломераты кораблей в плавучие "города", жизнь наша напоминала ту самую обстановку, в которой я сейчас и оказался.

Моей социализации помогли бесчисленные анекдоты, которые я когда-то знал сотнями. Некоторые из них были настолько бородаты, что даже радиоуглеродный анализ бы не справился с определением возраста. Камина нарадоваться не мог, глядя, как после очередной истории о похождениях камрада Вовочки народ заливался громогласным, пугающим окрестную живность смехом, а я, сверкая улыбкой, получал свои законные похлопывания по плечам и заверения в своей "крутости".

Брат... вообще он очень сильно изменился за тот месяц, что прошел с нашего выхода на поверхность. Если внешне и на слух он остался все тем же раздолбаем с неутихающим, бурлящим, словно лава в недрах земли, оптимизмом и неуемной храбростью, граничащей с безрассудством, то вот внутренне... Сложно описать, но Камина стал глубже. Серьезней. Взрослее. Из его речи и мыслей исчезло то наплевательское, пофигистичное отношение к противнику, он перестал воспринимать зверолюдей и их ганменов как слабаков.

Нередко я замечал его сидящего в кабине Гуррена или же на броне нашего общего меха, с задумчивым видом глядящего вдаль. Обычно это была моя прерогатива, но и то, что Камина начал о чем-то усиленно думать, не могло не радовать.

В один из таких вечеров я и поймал его. Хотя... скорее, он сам пришел. По специальным скобам, предназначенным, по-видимому, для удобства обслуживания, Камина забрался на наплечник, где и уселся по-турецки, обняв руками свою извечную катану. Казалось бы, обжигающе-горячий металл меха ему нисколько не мешал. Впрочем, в игнорировании таких вот мелочей жизни и был весь он.

— Камина...

Он повернул голову в мою сторону и как-то неопределенно хмыкнул, обозначая реакцию на мои слова.

— Как думаешь... что будет потом? Ну... когда мы победим. Уничтожим базу, может, даже не одну. Что мы будем делать?

— Эхх. Знаешь, Симон. Я никогда не задумывался о будущем. Мы столько лет потратили на то, чтобы выбраться из деревни, что я даже почти отчаялся. А потом... все завертелось: ганмены, Гуррен, Вирал, Йоко. И вот мы здесь. У нас есть цель, к которой мы и идем. Когда мы победим... ну, я думаю, что мы что-нибудь придумаем!

— И как всегда, придумывать придется мне...

— Эй, мои планы не всегда идиотские!

— Это твои-то? А кто предложил построить башню из кротосвиней, чтобы при помощи ОДНОГО бура пробурить двадцать метров породы?

— Ну...

— Один-ноль, братец.

Ненадолго наша дискуссия смолкла. Каждый из нас, погруженный в собственные мысли, смотрел вдаль на неприглядный, практически не меняющийся пейзаж бесконечной, изрытой ударными кратерами, пустыни с вкраплениями немногочисленных оазисов. Иногда на горизонте возникали естественные горы, некоторые из которых были покрыты снежными шапками, что вызывало чувство неимоверного удивления у всех присутствующих, за исключением разве что меня, да Лиирона. Кстати, чем они там сейчас заняты?

Немного приподнявшись, я выглянул из своей кабины, не отпуская рукоятей управления. Позади, на тех самых "санках", что тянул Гуррен-Лаганн, расположилась вся наша команда поддержки. Лиирон обнаружился рядом с Йоко. Эти двое о чем-то увлеченно спорили тыча пальцами в карту и взмахивая руками. Надо будет потом глянуть, куда же мы все-таки движемся.

Хм. Йоко. А может простимулировать одного непонимающего намеков человека?

— Слушай, братец.

— Чего там, Симон?

— Я у тебя чего спросить хотел. Как ты относишься к Йоко? — лучше уж в лоб и без аллегорий, а то думается, мне, что если все аллегориями, да аллегориями, то он так до скончания самого себя ничего не поймет.

— К этой подземельке? Ну... она сильная. Действительно сильная, — и Камина потер очередную шишку, набитую им в перепалках с одной бойкой девицей. — Бьет больно. Но она девчонка и много чего не понимает.

— А как к девушке?

— Ну, я знаю, что она девчонка. Да и прикид у нее странный. А еще она постоянно странно на меня смотрит...

Блин, он серьезно что ли? Да даже сержант Сагара Сосуке в лучшие свои дни больше понимал в жизни и женщинах, чем мой братец! Тяжелый же мне достался случай...

— Так. Ясно. Давай по другому. Камина. Йоко красивая?

— Ну да.

— Она нравится тебе как девушка?

— Ну... да. — В этот раз Камина даже ненадолго замялся, оглянулся по сторонам и, о чудо из всех чудес — покраснел!

— Тогда у меня для тебя несколько новостей! Во-первых, ты ей тоже нравишься. Во-вторых, ты идиот, раз не видишь очевидных вещей. Потому что о ее симпатии к тебе знает здесь каждый встречный-поперечный. Я не удивлюсь, если это даже Вирал понял! Ясно тебе? Ты сейчас пой...

Но моя речь была прервана братцом, который уставившись куда-то в небеса смотрел в одну точку.

— Я знаю, Симон.

— Ч-что? Что знаешь?

— Я знаю, как она ко мне относится. Не ты первый, кто мне об этом говорит. Понимаешь, Симон... все сложно. Я бы с радостью подошел к ней, да я даже пытался! Но каждый раз, когда я собираю в себе силы попробовать, то я понимаю что сейчас — не время. Не время и не место для этого.

Я сидел, словно громом пораженный. Все это время... значит, все это время, все это время он все знал и все понимал. Понимал, как она на него смотрит, понимал что она чувствует и ничего не делал!

Хех... Вот оно как. Не лезь значит, поперек батьки в пекло. Все учел могучий ураган судьбы и мира. Я все-таки не должен забывать, что вокруг не мультик, что люди вокруг меня живые, из плоти и крови, а не какие-то там наборы пикселей, нулей и единиц. И чувствовать они тоже умеют.

Будет мне наука.

— Может, и так. Может, и не время. Но потом может быть уже слишком поздно. Попомни мои слова.

И я замолкаю. Камина все так же молчит и глядит вдаль. У каждого свои мысли и соображения. И каждый из нас понимает, что именно такие разговоры важны. Важны для нас. Важны для всех.

Как я пойму уже потом, много, много позже, этот разговор привел к целой цепочке событий, вылившихся в то, что люди потом назовут "Историей Подлинной Любви" — и будет эта история популярна если не века, то десятилетия уж точно...

* * *

Это чертовски странное чувство — дежавю. И всю последнюю неделю я постоянно его ощущаю. А все потому, что пейзажи, проплывающие перед глазами чертовски мне знакомы. Пусть время и обстоятельства поменяли рельеф и местность. Даже климат и тот не пощадили. Но все равно это сделано не настолько сильно, чтобы я не мог опознать местность. Пусть до этого я бывал в этих местах только на операциях, или же зачастую вообще глядел на эту местность с изображений чудом уцелевших спутников или разведывательных самолетов. Но все равно.

Вчера мы проходили невдалеке от того места, где в моем предыдущем мире раскинулась громадной урбанизированной паутиной зданий славная Москва. Третий Рим, что никогда не падет — такие сказки мне рассказывали в далеком первом детстве.

Действительно, сказки. И в этом мире и в ином. Две дельта торпеды у нас и взрыв чего-то сверхмощного здесь. Иначе я не могу объяснить гигантское озеро-кратер, которое возникло на месте расположения Москвы.

Все это вкупе с не совсем радостными мыслями насчет отношений Камины и Йоко ввергали меня в весьма странное состояние. Нечто среднее между депрессией и паранойей. Странное и очень мерзкое состояние, выбраться из которого мне не удавалось, хоть убей.

Камина пытался что-то исправить, ему не хотелось видеть меня таким, но сделать он ничего не мог, несмотря на все его попытки. Ибо с чувством юмор у него было... так себе..

Но не один Камина замечал изменения в моем настроении. Йоко, которая успела меня уже неплохо узнать тоже была встревожена и аккуратно пыталась выяснить, что же со мной произошло. В ответ на ее весьма... тонкие вопросы о моем состоянии, она была послана... к Камине, который поймав мой полный пожелания к действию взгляд мигом окрутил девушку, завязав с ней очередной непринужденный разговор.

И наконец Лиирон. Вот уж кому надо было стать психологом — так это ему. Он не лез ко мне с расспросами, предпочтя выяснить все из других источников. Он не пытался улучшать мое настроение идиотским юмором или чрезмерной заботой. Нет, Лиирон пошел по другому пути.

Ретроспектива

— Симон, как думаешь, что здесь произошло? — Лиирон уселся на бронированный наплечник нашего с Каминой меха и смотрел на меня.

А я выглядел весьма и весьма неважно. Мешки под глазами, мрачный взгляд, опущенная голова. Как еще из синхронизации не вылетел — ума не приложу.

Но вопрос Лиирона что-то задел во мне, заставив спящего во мне ребенка пробудиться. Я поднял голову и оглянулся по сторонам. На многие сотни километров вокруг нас расстилалась тысячекилометровым ковром пустошь. Испещренная многочисленными кратерами от падений метеоритов, или же взрывов сотен и тысяч боеголовок, но это была пустошь. Голая земля и немногочисленные растения, как-то выживающие под палящим солнцем. Реки и озера давно остались позади, и куда не глянь — везде виден горизонт, лишь где-то на востоке еле-еле угадываются очертания гор.

Этот мир после Апокалипсиса был пустынен до невозможности. За все время, что я провел на поверхности, мне не удалось встретить ни единого деревца. А мы находимся без малого в Евразии— места, где этого леса должно быть мягко говоря МНОГО. Это... угнетает.

Но усилием воли я прекратил свое растекание мылслей и постарался ответить Рону, не выдавая своих знаний о каноне.

— Не могу сказать. Выглядит так, как будто это место очень аккуратно и старательно утюжили чем-то вроде боеголовок, примерно такой-же мощности, как и у Энкиду, или даже мощнее. Во много раз мощнее. И боеголовок было много. Тысячи, если не десятки тысяч. Достаточно много, чтобы превратить все вокруг... в то что мы видим.