— Скоро мы снова встретимся, Палпатин.
— Но корабль... улика.
— Я прослежу, чтобы корабль не нашли. Никто и никогда не узнает о том, что случилось, понимаешь?
Палпатин кивнул:
— Я верю вам.
Плэгас кивнул в ответ:
— Да, и еще. Поздравляю, Палпатин. Ты только что обрел свободу.
* * *
Гладкий, как глубоководная рыба, послужившая ему прообразом, пассажирский корабль "Квантовый колосс" рассекал разреженные потоки гиперпространства. Один из самых изящных кораблей своего типа, "Колосс" совершал еженедельные рейсы между Корускантом и Эриаду, делая остановки у нескольких планет Хайдианского пути, чтобы принять или выгрузить пассажиров. Закутанный в тускло-зеленое одеяние из мерцающего шелка, Плэгас взошел на борт на Кореллии, но лишь после того как корабль совершил прыжок на сверхсветовую, поднялся на турболифте на верхний уровень и постучал в дверь каюты, которую он забронировал для Палпатина.
— Вы сказали, скоро, — гаркнул Палпатин, когда дверь отъехала внутрь переборки. — Неделя — это не скоро.
Войдя, Плэгас снял плащ и повесил его на спинку стула.
— У меня были неотложные дела. — Он глянул на Палпатина через плечо. — Что же, я должен был все бросить и бежать вызволять тебя из неприятностей, в которые ты вляпался?
На мгновение потеряв дар речи, Палпатин выдавил:
— Простите, что позволил себе думать, будто мы теперь одной цепью скованы.
— Одной цепью? Как это?
— Разве я не ваш шпион на Набу?
Плэгас качнул головой — сперва в одну, затем в другую сторону:
— В самом деле. Ты сообщил нам немало ценных сведений.
Палпатин бросил на мууна взгляд, в котором сквозила неуверенность:
— Я сделал для вас гораздо больше, магистр, и вам это отлично известно. Вы несете столько же ответственности за случившееся, сколько и я.
Плэгас уселся на стул, забросив ногу за ногу:
— Неужели минула только неделя? Кажется, ты сильно изменился. Дознаватели с Чандрилы и Набу так жестоко обошлись с тобой?
Палпатин по-прежнему не сводил с него глаз:
— Как вы и обещали, нет улик — нет преступления. Для поисков привлекли даже пиратов и космических падальщиков, но все без толку. — Его взгляд стал жестче. — Но если кто изменился, так это вы. Даже несмотря на то, что вы знали, как все случится, с самого начала.
Плэгас указал на себя:
— Подозревал ли я, что твои отношения с отцом зайдут в тупик? Конечно. Это было ясно всякому. Но ты, кажется, намекаешь, что я каким-то образом предвидел, что ваш спор обернется насилием.
Обдумав его слова, Палпатин насмешливо фыркнул:
— Вы лжете. Не исключаю, что вы сами форсировали события.
— Какой занятный оборот речи, — сказал Плэгас. — Но раз уж ты ухватил суть, вынужден признаться. Да, я намеренно толкнул тебя на этот поступок.
— Вы прилетели на Чандрилу и лично убедились, что соглядатаи отца видят нас вместе.
— Снова верно. Я начинаю испытывать гордость за твои достижения.
Палпатин пропустил лесть мимо ушей:
— Вы использовали меня.
— Другого выхода не было.
Палпатин гневно затряс головой, не веря собственным ушам:
— Ваша сказочка про братьев и сестер — была ли в ней хоть крупица правды?
— Более чем крупица. Но сейчас это едва ли имеет значение. Ты просил помощи, и я ее предоставил. Отец попытался помешать тебе, и ты действовал исключительно по собственной воле.
— И, убив его, избавил вас от политического противника. — Палпатин помолчал. — Отец был прав насчет вас. Вы — бандит.
— А ты свободен и богат, — заметил Плэгас. — Что же теперь, юноша? Я по-прежнему возлагаю на тебя огромные надежды, но прежде чем рассказать тебе всю правду, я должен убедиться, что ты действительно свободен.
— Свободен от чего?
— От страха показать свое истинное лицо.
Палпатин помрачнел:
— Вы не знаете моего истинного лица. — Он сделал несколько шагов в сторону, затем остановился и повернулся к мууну. — Вы так и не спросили, как именно я их убил.
— Мрачные подробности никогда меня не привлекали, — сказал Плэгас. — Но если тебе нужно отвести душу, валяй.
Палпатин воздел над головой руки с длиннющими ногтями:
— Я казнил их вот этим! А еще — силой моей мысли. Я обратился в бурю, магистр — такой силы, что мог искривлять переборки и расшвыривать тела по всему отсеку. Я был сама смерть!
В искреннем изумлении Плэгас выпрямился на стуле.
Теперь он видел Палпатина во всем его темном великолепии. Гнев и убийство обрушили стены, которые он возводил, вероятно, с самого рождения, чтобы охранить свой секрет. Но сейчас скрывать что-либо было бессмысленно: могущество Силы было велико в нем! Семнадцать долгих лет он сдерживал свою внутреннюю силу, но теперь она выплеснулась наружу и понеслась неудержимым потоком. Дикие эмоции годами бурлили в нем, заставляя совершать неосознанные преступления, но сейчас они вырвались и забили ключом, ядовитым для любого, кто дерзнет прикоснуться к нему или попробовать на вкус. Но за его гневом таился коварный враг — страх пойти еще дальше. Заново рожденный, Палпатин подвергался страшной опасности. Но лишь потому, что еще не сознавал, как могуществен он сейчас и каким феноменально могущественным может стать. Ему потребуется помощь, чтобы завершить саморазрушение. Ему потребуется помощь, чтобы отстроить заново те самые стены, что скрывали его талант от других.
"О, какая же тонкая потребуется дрессировка! — подумал Плэгас. — Но какого же союзника я обрету! Какого союзника!"
— Я не знаю, что и думать об этом, Палпатин, — молвил он наконец. — Всегда ли ты обладал такой мощью?
Лицо юноши стало бледным, а его колени задрожали.
— Я все время знал, что способен призвать ее.
Плэгас поднялся со стула и осторожно приблизился:
— Ты на распутье, юный человек. Здесь и сейчас ты должен решить: отречься ли от своей мощи или со всей страстью и отвагой погрузиться в нее с головой. Невзирая на последствия.
Он удержался от порыва положить руку на плечо Палпатина и вместо этого отошел на другой конец каюты.
— Ты можешь посвятить остаток жизни попыткам постичь эту мощь, этот свой дар, — произнес он, не оглядываясь на собеседника. — Или можешь избрать иной путь. — Он повернулся к Палпатину. — Мрачный путь в девственную пустыню, откуда возвращаются единицы, да и то — если есть надежный проводник. Но также и кратчайший путь между этим днем и завтрашним.
Плэгас осознал, что ударяется в опасную авантюру, но пути назад уже не было. Темная сторона свела их вместе и только она определит, суждено ли Палпатину стать его учеником.
— Во время своего обучения, — проговорил он, осторожно подбирая слова, — приходилось ли тебе слышать о ситах?
Палпатин моргнул, словно был поглощен какими-то мыслями:
— Джедайская секта, верно? Когда-то что-то не поделили — и откололись.
— Да, верно — в каком-то роде. Но не только: ситы — блудные потомки, которым суждено вернуться и низвергнуть джедаев.
Палпатин искоса посмотрел на Плэгаса:
— Но ситы считаются злом.
— Злом? — повторил Плэгас. — А что это? Минуту назад ты говорил о себе как о буре. Ты сказал, что стал самой смертью. Так кто же ты — злодей или просто человек, который сильнее и просвещеннее других? Кто формирует истинную историю: "добряки", которые цепляются за все испытанное и надежное, или те, кто стремится поднять народы с колен и привести к триумфу? Ты стал бурей, но буря эта необходима, чтобы выдрать с корнем все устарелое и прогнившее, избавить Галактику от шелухи.
Губы Палпатина угрожающе изогнулись:
— Что за учение вы проповедуете? Каноны какого-то тайного культа?
— Лишь живя по этим канонам, Палпатин, ты узнаешь их истинную ценность.
— Если бы я хотел, я давно заставил бы родителей отдать меня в Орден джедаев — вместо того чтобы мыкаться по частным школам.
Плэгас положил ладони на бедра и рассмеялся — но без намека на веселье:
— И что хорошего такой человек, как ты, принесет Ордену джедаев? Ты безжалостен, честолюбив, самоуверен, скрытен, не испытываешь стыда и сочувствия. Более того, ты — убийца. — Он не сводил с Палпатина глаз и видел, как руки юноши в ярости сжимаются в кулаки. — Осторожно, мальчик, — добавил он через мгновение. — Ты не один в этой роскошной каюте обладаешь силой убивать.
Глаза Палпатина широко распахнулись, и он отступил на шаг:
— Я чувствую...
Плэгас проявил высокомерие — и с явным умыслом:
— То, что ты чувствуешь, — лишь крупица того, на что я действительно способен.
Похоже, эти слова отрезвили Палпатина.
— А ситам я смогу принести пользу?
— Возможно, — сказал Плэгас. — Очень даже вероятно. Скоро мы это увидим.
— Где же обитают эти ситы?
Плэгас загадочно улыбнулся:
— Сейчас есть только один сит. Если, конечно, ты не захочешь присоединиться ко мне.
Палпатин кивнул:
— Я хочу.
— Тогда преклони колено и поклянись, что навеки и по собственной воле связываешь судьбу с Орденом ситских владык.
Палпатин внимательно оглядел палубу, затем припал на одно колено и нараспев произнес:
— Навеки и по собственной воле я связываю свою судьбу с Орденом ситских владык.
Протянув левую руку, Плэгас прикоснулся к макушке юноши:
— Дело сделано. С этой минуты и до скончания времен ты будешь зваться... Сидиус25.
Когда Палпатин поднялся, Плэгас обхватил его за плечи:
— В должное время ты поймешь, что стал един с темной стороной Силы и могущество твое безгранично. Но сейчас, покуда я не сказал иного, абсолютное повиновение — твой единственный путь к выживанию.
Глава 12
В плену соблазнов темной стороны
Послушный сирота дрожал под натиском метели. Со всех сторон его обступали острые ледяные пики, — словно клыки гигантского зверя, — и студеный ветер продувал их насквозь. Рядом возвышался Плэгас: снежинки кружили вокруг него, но не оседали, а таяли задолго до соприкосновения с одеждой. В отличие от Сидиуса, на котором был тонкий защитный комбинезон, владыка ситов был облачен лишь в плащ, облегающие штаны и головной убор.
— Именно на этой планете я впервые осознал, что владею Силой и следую темным позывам, — сказал он достаточно громко, чтобы перекрыть завывания ветра. — По сравнению с тепличным Муунилинстом, Майгито — мир жестокий и не знает компромиссов, но я научился выживать в этих суровых условиях и уже к восьми годам мог отправиться в путь в самый яростный буран, одевшись не в пример легче, чем ты сейчас. Но мы сюда прилетели не для того, чтобы пройтись по местам моей боевой славы. Будь ты привычным к этой среде, я бы отвез тебя в пустыню. Будь ты водным обитателем, я бы оставил тебя на засушливой равнине. Различие в обучении у ситов и джедаев не в том, что одно есть тьма, а другое — свет. В твоем случае разница в том, что одно — пронизывающий холод, а другое — приятное тепло. Нестерпимая боль — и сладкая нега. Хаотичность — и предсказуемость.
Плэгас внимательно оглядел ученика:
— Твоя кровь скоро застынет. Пробудешь здесь слишком долго — умрешь. Именно так ты будешь думать поначалу, когда темная сторона найдет тебя по запаху и заискивающе заглянет в глаза. Ты будешь думать: "Я умру; темная сторона убьет меня". И это правда, ты умрешь — но лишь для того, чтобы переродиться. Ты должен осознать, прочувствовать до самого мозга костей, что значит быть уничтоженным, стертым с лица Галактики, ибо обратного пути нет.
Плэгас хохотнул:
— Возможно, я кажусь тебе одним из тех профессоров, которые талдычат о философии в твоем хваленом университете Тида. Но это не лекция — и даже не тренировка на выносливость, что бы ты ни думал. Это подготовка к тому, что ждет тебя, если темная сторона проявит к тебе интерес. Ты испытаешь радость, но и страх тоже; обретешь величие, но познаешь смирение; возвысишься над другими, но превратишься в пешку, инструмент в чужих руках. Станешь избранным из многих — и в то же время лишь частью всеобъемлющего и великого.
Когда он приблизился к Сидиусу, на его лице застыл хищнический оскал.
— Расскажи мне еще раз, ученик. В мельчайших подробностях.
В который раз Сидиус пустился по волнам памяти, снова и снова переживая свое преступление — событие, как он стал мысленно его называть. Изувеченное и окровавленное тело отца. Раздробленные черепа телохранителей. Руки юноши сжимаются вокруг тонкой шеи матери — но не физически, а в его сознании — и он душит ее силой мысли. Бездыханные тела его братьев и сестер, разбросанные там и здесь... Раз за разом пересказывая в подробностях, переживая это событие, он в конце концов обрел своего рода власть над ним, способность видеть его таким, каким оно было, без эмоциональной окраски, без этической оценки. Ему стало казаться, что событие произошло годы назад, а вовсе не месяцы, и что преступление совершил кто-то другой. И когда этот поворотный момент настал, началось его истинное преображение, и мощь этого преображения забурлила в нем — темная, как космос без звезд, рожденная из ненависти и страха — но того страха, который мог стать источником его силы.
— Хорошо, очень хорошо, — протянул Плэгас, когда последние слова рассказа сорвались с окоченевших и дрожащих губ Сидиуса. — Я чувствую, как твое прежнее "я" уходит, как растет твоя мощь. — Он продолжал смотреть на Сидиуса сквозь завесу летящего снега. — Чувства жалости и сострадания не помогут закалить твою волю. Ты был рожден, чтобы вести за собой других. И любое существо в Галактике ты должен воспринимать лишь как инструмент — чтобы возвыситься, занять место, положенное тебе судьбой. Это наша галактика, Сидиус, наша реальность.
В этом безжалостном месте куется твоя мощь.
Движимый страхом или ненавистью, даже джедай способен выйти за рамки учения Ордена и разбудить в себе дремлющие глубинные силы. Но какой бы джедай ни явился сюда, отринув слепую верность делу мира и справедливости и убив в гневе или из корысти, он не сможет предъявить права на темную сторону Силы в ее истинном виде. Их наивные попытки убедить себя, что они пали на темную сторону или что темная сторона определяет их поступки, — не более чем самообман. Ситы отдаются темной стороне с самого начала, концентрируя все внимание на обретении власти. Мы не ищем оправданий. Любые поступки ситов начинаются с самих себя и исходят вовне. Мы крадемся за Силой, как охотники, а не идем на поводу у ее прихотей, подобно жертвам.
— Я п-понимаю, учитель, — запинаясь, проговорил Сидиус.
Плэгас одарил его злорадной ухмылкой:
— Когда-то и я говорил это наставнику, хотя, по сути, не понимал ничего. Я лишь мечтал, чтобы боль поскорее прекратилась. — Молниеносным движением он разорвал комбинезон на груди у Сидиуса. — Я — твой мучитель, Сидиус. Очень скоро ты приложишь все усилия, чтобы задобрить меня, и с каждой новой ложью, с каждой попыткой поменяться ролями ты будешь сиять все сильнее, как сияет во тьме монета из чистого ауродия.
Вот и давай, Сидиус. Задобри меня. Расскажи еще раз, как ты убил их.
* * *
Сидиус приник к осыпному склону, еще крепче вцепившись окровавленными пальцами, локтями и коленями в выщербленные камни, в любую минуту грозившие скатиться вниз, в холодные воды кристально чистого озера. В нескольких метрах над ним на плоском возвышении восседал, скрестив ноги, Плэгас. Повернувшись спиной к Сидиусу, он устремил свой взор на слепящие снежные поля, белым покрывалом устилавшие высокогорье.
