— Чёрт возьми! — восклицал Джери Спини. — Если когда-нибудь этот великий правовед возьмётся рассматривать мою жалобу, лучше я сразу признаюсь в клевете, чем стану дожидаться его решения...
Между тем, веселье мужчины было преждевременным. Увлекшись очередной интригой, он совсем позабыл о человеке, ради борьбы против которого и завёл дружбу с Донати — о Джано делла Белла. А поступать столь опрометчиво не следовало, поскольку мессер Джано не хуже банкира был осведомлён о "судейской болезни", и жалобы, сыпавшиеся со всех сторон, убедили его: пришло время излечить служителей правосудия от страшного недуга, пока тот не поразил всех подобно чуме.
В один из вечеров, когда улицы Флоренции уже обезлюдели, делла Белла вышел из дома и смело окунулся в сгущающийся сумрак. Сопровождали мужчину двое слуг. Столь малочисленный отряд, конечно, не сумел бы защитить своего господина от внезапного нападения, зато воришек вынуждал скрываться в ближайших переулках.
Через несколько минут мессер Джано уже входил в залитый светом масляных ламп небольшой двор — похоже, владелец его со всей серьёзностью относился к своим обязанностям: знатным горожанам полагалось содействовать патрулям в охране ночных улиц.
Лакеи, охранявшие вход, в изумлении расступились. Один из них поспешно покинул пост возле двери.
Через минуту слуга вернулся в сопровождении своего господина: мужчины — ровесника мессера Джано. В каждом движении хозяина дома чувствовалась спокойная уверенность, а взгляд тёмных глаз можно было счесть одновременно и высокомерным, и гордым.
Впрочем, при виде гостя облик мужчины тотчас изменился: глаза радостно засверкали, на губах заиграла улыбка.
— Вот уж чьего визита я ожидал меньше всего, так это твоего, Джано! — ответив на поклон делла Белла, рассмеялся он. — Неужели ты решил нарушить законы, которые чтят даже самые горячие головы?
— Но ты ведь никому не расскажешь о моём проступке, Альберто? — с надеждой взглянул на него Джано.
— Всё зависит от причины, приведшей тебя сюда, — нахмурил брови мужчина. Затем вновь засмеялся: — Проходи — я счастлив встрече, пусть и в такой поздний час.
Через минуту мессер Джано вошёл в комнату мессера Альберто, обстановка которой поражала простотой, словно в домах городской бедноты: серые стены без единого ковра или фрески, пол из деревянных досок, две низкие табуретки и стол — деревянная доска, положенная на вертикальные подпорки.
Делла Белла присел на одну из табуреток, хозяин занял место против него и произнёс:
— Вижу, случилось что-то серьёзное.
— Я бы сказал несколько иначе, — ответил Джано. — Вещи, о которых я хочу поговорить, творятся каждый час — и наблюдать за этим стало поистине невыносимо. — Мессер Альберто промолчал, лишь нахмурился — по-настоящему, а не шутливо, как несколько минут назад. — Скажи: разве можно надеяться на торжество закона и справедливости, если люди, которым самой судьбой предначертано этому закону следовать, всюду его нарушают?
— Ты говоришь о моих соратниках по цеху?
— Да. О судьях и нотариусах.
— О, я понимаю тебя!.. — протянул мессер Альберто.
— А я ничего не могу понять! Просто не верю, что сплетни, достигающие моих ушей — правда. Что три четверти актов "серов" нотариусов на самом деле — фальшивые; что через час после смерти какого-нибудь горожанина завещание его, составленное по всем правилам, объявляется недействительным — пусть оно и было записано в присутствии полудюжины священников. Но если этим "благочестивым" отцам хорошенько заплатить... — Делла Белла горько усмехнулся. — А судебные дела? Сколько почтенных "докторов права" ни разу не прибегало к шантажу, грозя вынести несправедливое решение и тем самым извлекая из кошельков несчастных бедняков последние монеты? А дотошность, с которой самые простые вопросы рассматриваются иногда по три-четыре года! И приговор выносится, лишь когда участники тяжбы теряют последнюю крупицу терпения и готовы заплатить любую сумму, только бы никогда больше не видеть лица судьи и не слышать его голоса!
Мессер Альберто опустил голову.
— Скажи, что всё, услышанное мной — ложь, — тихо произнёс мессер Джано.
— Это — ложь. На самом деле всё гораздо хуже.
— Благодарю тебя.
— За что? — вскинул брови мессер Альберто.
— За честность.
— К чему отрицать вещи, и без того известные всей Флоренции? — пожал плечами мужчина.
— Другие судьи даже на такое не способны.
— Думаешь, их это беспокоит?.. Хотя, о чём я говорю?! Разумеется, соратники мои испытывают отвращение к таким вещам, как "справедливость", "честность", "закон". И человека, для которого всё это — не пустые слова, они готовы уничтожить...
Мессер Джано встал со скамьи и, погружённый в глубокую задумчивость, приблизился к окну. Коснувшись рукой решётки, устремил невидящий взгляд вдаль — в сумрак, разрываемый редкими огоньками светильников. Затем опустил взор и заметил, как под стенами дома скользнула чёрная тень — какой-то путник торопливо пересекал ночную улицу.
"Пусть лучше он повстречает патруль и заплатит штраф..." — мелькнула в голове мужчины неожиданная мысль.
В комнату ворвался порыв ветра, а вместе с ним и мгла — пламя свечи, затрепетав, погасло.
— Чёрт... — пробормотал мессер Альберто и, пробравшись к двери, распахнул её.
На мгновение судье показалось, будто в полумраке, в самом конце коридора, мелькнул человеческий силуэт.
Тряхнув головой, он коротко приказал:
— Огня!
Через минуту появился слуга, державший в руках несколько свечей. Мессер Альберто окинул его испытующим взглядом, но ничего не сказал и, терпеливо дождавшись, пока комнату зальёт мерцающий свет, вновь занял место на табуретке.
— Ты понимаешь, с какой целью я пришёл сюда? — спросил Джано, когда мужчины остались вдвоём.
— Что ж тут непонятного? — пожал плечами Альберто.
— Ты поможешь мне?
— Не уверен...
Делла Белла изумлённо посмотрел на собеседника:
— Вряд ли ты — мессер Альберто Ристори, о чьей справедливости и неподкупности ходят легенды, — одобряешь поведение бесчестных судей.
— Знаешь, со многими из них я знаком десятки лет...
— Ах, да! Цеховая солидарность... Понимаю.
— Я вовсе не это хотел сказать, — поморщился мессер Альберто. — Поставь себя на моё место: разве ты смог бы следить за кем-нибудь из своих хороших приятелей?
Подумав немного, мессер Джано вздохнул:
— Нет.
— А вот мне придётся так поступить. Раз уж я решил служить закону, нужно следовать выбранному пути до конца — даже если преступником окажется... — Лицо Ристори исказила гримаса боли. — Нет, я бы не сказал "твой друг" — на это способен лишь судья, в душе которого не осталось места для человеческих чувств и привязанностей. Впрочем, и само слово "дружба" было бы для него пустым звуком.
Джано печально слушал собеседника, прекрасно понимая, с каким трудом тому даётся каждая новая фраза. В душе его всё больше крепла уверенность: нужно отказаться от своего замысла, или, во всяком случае, действовать самостоятельно.
Однако мессер Альберто, внезапно решившись, не оставил мужчине выбора:
— И всё же, если я хочу, чтобы цех судей и нотариусов вновь приобрёл уважение горожан, чтобы членов его не высмеивали столь же яростно за стяжательство, как монахов — за сластолюбие и чревоугодие, следует отбросить сомнения. Я помогу тебе, Джано — всем, что будет в моих силах и власти.
— Спасибо, — хрипло прошептал делла Белла. Ристори в ответ усмехнулся. — А теперь ответь на ещё один вопрос: ты веришь, что нам действительно удастся хоть что-то исправить?
— Вспомни, сколько раз последователи чистоты христовых заповедей вступали в борьбу со священнослужителями, презревшими церковные законы и обычаи. Но разве это что-нибудь изменило? Произошла реформа монастырей, преобразованных в соответствии с уставом Святого Бенедикта? Вскоре аббаты и простые монахи стали предаваться грехам с не меньшей страстью, нежели их предшественники. Появились ордена, вставшие на защиту веры? Теперь в казне их больше золота, чем у любого государя.
— Если уж речь зашла о Церкви, я поспорю с тобой, Альберто! — воскликнул Джано. — Конечно, теперь — несколько веков спустя — ты имеешь право говорить: реформа провалилась. Однако взгляни: разве не помогла она спасти Европу от нашествий арабов, венгров и норманнов? Разве сумел бы Григорий Седьмой поставить на колени германского императора Генриха, заставив его три дня мёрзнуть под ледяным ветром в ожидании папского прощения, не верни тогда Церковь свой авторитет?
— Но вслед за триумфом Церкви последовало её падение, — развёл руками Ристори. — И сейчас жирные обжоры-священники и развратники-кардиналы вновь стали любимейшими героями народных басен.
— И всё же, — возразил делла Белла, — Церковь не погибла, как могло бы случиться, а наместник Христа на земле возвысился над государями и заставил их трепетать при одном упоминании своего имени. Да и сейчас... Попробуй-ка найти двор, более роскошный, чем у Папы.
— Что же для тебя важнее? Чистота нравов или богатство? Если ты захочешь осыпать золотом церковников или судей, то лишь впустую потратишь силы — ни первые, ни вторые в твоей помощи не нуждаются.
— Главное для меня — благополучие Флоренции. И если когда-нибудь город наш — пусть даже на несколько мгновений — станет прекраснейшим местом на земле — значит, мы не зря потратили время, подаренное нам Господом.
Чтобы справиться с чувствами, нахлынувшими после слов собеседника, Ристори усмехнулся и громко произнёс:
— Чёрт возьми! Ты, конечно, прав! Но если мы станем тратить столько времени на болтовню, вряд ли мечты твои осуществятся.
— Значит, пора браться за дело! — рассмеялся мессер Джано.
И прежде чем покинуть дом судьи, он обменялся с мессером Альберто крепким рукопожатием.
Глава 5
Мария
Позволим теперь Альберто Ристори и Джано делла Белла с головой погрузиться в государственные дела и обратим взоры на молодого человека, занимающего в обществе положение, куда более низкое, нежели эти важные синьоры, зато в повести нашей играющего столь же заметную роль, как и мессер Джано, — на Дино Мортинери.
Мы оставили юношу в миг, когда сердце его затрепетало при виде дочери Симоне Галастроне — а прежде ему не приходилось испытывать подобных чувств. Поэтому смятение молодого человека не только не исчезло, когда Эмилия вслед за отцом покинула улицу, а стало лишь сильнее. И несложно догадаться, что завершилось всё бессонной ночью и затаёнными вздохами на следующее утро.
Впрочем, решение к Дино пришло довольно-таки быстро. Что толку сгорать от тоски и воссоздавать в памяти образ красавицы, если имя её отца известно, и узнать, где находится дом мессера Симоне, можно без труда — достаточно с притворным безразличием спросить об этом Джованни во время трапезы? И если с наступлением зари встать под стенами жилища Галастроне и запастись терпением, когда-нибудь госпожа Эмилия непременно выйдет на улицу и в сопровождении матери и сестёр отправится в приходскую церковь на утреннюю молитву, или хотя бы ступит на балкон, чтобы присмотреть какого-нибудь молодого человека... Ах, нет! Она слишком чиста и невинна и никогда не станет предаваться подобному занятию — пусть так поступают вдовушки, которые истосковались по мужской ласке, или глупые алчные девицы!
За исполнение замысла Мортинери взялся со всей решимостью и, понятное дело, завершилось предприятие полным успехом: в последующий месяц молодой человек посетил столько месс, сколько, должно быть, не выстоял за прежнее своё пребывание во Флоренции. Впрочем, он едва прислушивался к заунывным речам священнослужителей, зато ловил каждый взгляд Эмилии: вдруг красавица обратит взор в его сторону?
Желание это становилось всё сильнее — Дино наскучила роль безмолвного поклонника. Однако каждый новый день приносил очередное разочарование — мечты его не осуществлялись. Даже на улице, в сопровождении одной лишь служанки — к слову, весьма миловидной девушки, — Эмилия старательно опускала взор, точно монахиня. А вот спутница её, — не без удовольствия отмечал юноша, — похоже, заметила тайного поклонника своей госпожи и несколько раз одарила его взглядом, в котором читался неприкрытый интерес. Впрочем, поскольку происходило это в миг, когда горожане толпились перед вратами церкви, Мортинери не мог поручиться, что именно он, а не кто-либо иной, привлёк внимание служанки.
В конце концов, Дино решил сменить стратегию: поскольку заговорить с возлюбленной первым он всё равно не решился бы, следовало сначала завести знакомство с её спутницей. Зачем это было нужно? Молодой человек и сам не нашёл бы ответа на подобный вопрос.
За месяц беспрерывных наблюдений юноша заметил, что каждую среду, после молитвы, служанка, вернувшись вместе с Эмилией к дому мессера Симоне, отправляется затем куда-то, сжимая в руках громадную корзину.
Так случилось и на следующий день после встречи Джано делла Белла и Альберто Ристори, описанной нами в предыдущей главе.
С первыми лучами солнца Дино занял наблюдательный пост в тени одного из домов, прилегавших к жилищу мессера Симоне; вскоре появилась Эмилия, за которой следовала служанка — на двух её сестёр юноша даже не взглянул. Проводив девушек до самой церкви, он не стал заходить внутрь, а замер, словно античная статуя, в нескольких шагах от чаши со святой водой.
С нетерпением дождавшись, пока последние звуки песнопения стихнут под низкими сводами храма, Дино отступил к стене и принялся внимательно всматриваться в лица людей, покидавших церковь. Эмилия появилась одной из последних.
"Какая набожность!" — в сотый раз подумал Мортинери и вздохнул.
Дочери мессера Симоне двинулись по улице. Ни одна не взглянула на спутниц, не проронила даже слова — похоже, столь сильное впечатление на них произвела молитва. Служанка Эмилии с унылым видом плелась следом. Иногда плечи её вздрагивали.
Наконец, девушки скрылись во дворе дома.
Через несколько минут служанка выбежала на улицу — куда только делась её недавняя грусть?! Не успел Дино рта раскрыть, а она уже промчалась мимо, размахивая корзиной.
"Даже не взглянула", — обиженно подумал Мортинери и устремился вслед за девушкой, намереваясь во что бы то ни стало заговорить с ней.
Однако молодому человеку не удалось осуществить своё намерение: во-первых, с каждой минутой решимость его ослабевала, а во-вторых, вскоре служанка повстречала двух своих подруг — так, во всяком случае, решил Дино, услышав их радостные возгласы и звонкий смех.
Юноша, однако, не был намерен сдаваться без борьбы и в последующие два часа, повинуясь прихоти девушек, успел избороздить Флоренцию вдоль и поперёк. И небеса всё же сжалились над ним: остановившись возле булочной, подруги о чём-то пошептались, а затем расстались.
Однако едва Мортинери усмехнулся, вообразив, что сейчас подойдёт к служанке и заведёт с ней беседу, как его в очередной раз постигла неудача: девушка юркнула в булочную.
— Чёрт возьми! — сжал кулаки молодой человек. — Эта девчонка издевается надо мной!
