Пёстрые перья, или вся правда на ночь

Раньше мы без особого труда проезжали в этот район. Но теперь ситуация изменилась. Сюда стали прибывать войска. На дорогах стало не повернуться от военных. В лесах кишели заготовители дров и провианта. И конкуренты не давали спуску.

В последнее время банде Кривого удалось подчинить себе ещё одну крупную разбойничью группу, и теперь он сделался практически единовластным хозяином здешних угодий. При сложившемся неравенстве сил мы просто не могли с ним столкнуться открыто. А разминуться становилось всё труднее.

Мы решили уходить. И тут же выяснили, что уйти не можем.

Известные нам пути, которые обычно использовались для тайного прохода через горы, в это время года были недоступны, или контролировались нашим врагом. Общедоступный же тракт, которым мы раньше частенько и ходили, теперь тоже нам не светил. Власти резко ограничили проезд по тракту, пропуская в основном военные обозы. При этом все путешественники тщательно проверялись. К каждому обозу была приставлена вооружённая охрана с офицером во главе.

Рисковать при нашей малой численности и неважном составе мы не хотели. Но и положение становилось всё отчаянней.

Глава 28

Появился Сапог. Он протиснулся ко мне в землянку и привёл за собой остальных членов "малого круга". В него входили он сам, Комарик, Жак, и я. Несмотря на мой новый облик, отношение остальных членов нашей группы оставалось всё тем же. Каждый раз на новом месте оказывалось, что я живу один. И как-то вышло, что все заседания малого круга проходили у меня.

На этот раз Сапог выглядел взволнованным. Он потирал руки и хмурил лоб, собирая глубокие параллельные складки под редкими волосами.

Когда мы все расселись, он начал:

— Кажется, я нашёл способ вытащить нас отсюда.

Мы переглянулись. В последнее время Сапог часто навещал ближайший торговый городок. Тот был удачно расположен, на пересечении нескольких торговых путей, а сейчас, с наплывом людей, стал ещё оживлённее. Наш бывший аптекарь представлялся лекарем, ищущим место для открытия своей практики. На самом деле он продавал кое-что из добычи, и покупал для нас необходимые вещи.

Дела у него шли хорошо, и Сапог почти всерьёз начал поговаривать, что мог бы и вправду открыть своё заведение.

Сейчас речь шла об одном новом знакомце, с которым Сапогу удалось провернуть парочку удачных сделок. Этот человек владел в городке несколькими доходными предприятиями. И, что самое важное, добился для себя удобного положения единственного поставщика для армии в этом крае. Его обозы проходили по тракту в первую очередь, и почти не досматривались. И он согласен провести нас. "Но", — тут Сапог оглядел всех, — "за сумму, которую я даже не решаюсь вам назвать".

Когда он наконец назвал её, мы зачесали в затылках. Таких денег не было. У нас не было и половины.

Мы обдумывали проблему и так и сяк, но способа быстро получить такую сумму денег придумать не могли. Жак высказал несколько предложений, но они были слишком опасны. И пока мы ломали головы, постепенно склоняясь к мысли о необходимости рискнуть, ведь выхода всё равно нет, Сапог продолжал говорить о делах в городке. Я уловил конец его фразы, и поднял голову.

— И ведь какой хитрец этот господин Альтшурр. Я говорю ему: "господин Альтшурр, Ирвин, ну как же можно продавать такой негодный товар за такую цену!" А он мне: "так ведутся дела, дорогой мой..."

Я поднял руку. Все смолкли и посмотрели на меня.

— Сапог, — сказал я, — как выглядит этот твой господин Альтшурр? Среднего роста, лицо полное? Нос с горбинкой, кудрявые волосы?

— Насчёт волос сильно сказано, скорее это кудряшки вокруг лысины, — сказал Сапог. — Но в остальном всё в точку.

— Что ты задумал? — с подозрением спросил Жак.

— Кажется, я знаю, как заставить господина поставщика снизить цену.

Когда всё уже было решено, и остальные разошлись, Жак вернулся ко мне в землянку:

— Ты хоть знаешь, во что влезаешь?

— Это не опаснее, чем всё остальное. Зато здесь рискую только я.

— Вот именно. Не строй из себя героя. Ты не обязан.

— Послушай, Жак...

— Нет, это ты послушай! Я же знаю, как ты попал к нам. Тебя взяли против воли. Если ты сейчас откажешься, никто тебя не осудит.

— Если бы не вы, я уже давно лежал бы расфасованный в баночках со спиртом. По частям, и даже на разных полках.

Я насупился, рывком вытащил из-под лавки сундук, и принялся доставать женскую одежду.

— Ты просто безмозглый сопляк, — сказал Жак, направляясь к выходу. — Если с тобой что-то случится, я себе этого не прощу.

— Это уж как тебе будет угодно. — Сухо ответил я.

Прекрасным солнечным днём к гостинице "Гнедая и вороной" подошли двое — молодая дама под вуалью, одетая немного смело, в сопровождении слуги с дорожным сундучком. У дверей она слегка замешкалась. Поправила вуаль, посмотрела вдоль улицы, заполненной в этот час до краёв. Потом оглянулась на слугу, кивнула, и вошла внутрь.

В полутёмном холле у стойки слуга протирал лампу. Дама решительно направилась к нему.

— Любезный, мне нужна комната, и побыстрее. Я устала с дороги.

Выяснилось, что мест нет. Гостиница переполнена. Если только комнатка на самом верху, под крышей... Но приезжая отвергла это предположение. Ей нужна была лучшая комната. Наконец слуга попросил её подождать хозяина.

Хозяин вошёл, отдуваясь и вытирая тонким платком пот с облысевшего лба. При виде женщины он недовольно поморщился.

— Дорогая гостья, слуга должен был объяснить вам, что мест нет.

— Я это уже слышала. Осталась какая-то ужасная комнатушка наверху. Я в это не верю. Может быть, вы мне её покажете?

Хозяин обречённо вздохнул и предложил даме следовать за собой.

Они поднялись наверх, и он распахнул дверь, пропуская её.

— Вот, посмотрите, вас никто не обманывает.

— Вижу. Но для меня местечко всё равно найдётся. — С этими словами женщина подняла вуаль.

Хозяин гостиницы сглотнул и взялся за грудь.

— Эвелина.

— Ирвин.

Ирвин проводил меня в свой кабинет и прикрыл двери. Прошёл за письменный стол дорогого дерева, заваленный бумагами. Тяжело опустился на стул. Я непринуждённо расположился напротив. Он помолчал, глядя на меня.

— А ты располнел. — Сказал я.

— Ты тоже подросла. — Он откашлялся. — Послушай, если тебе нужны деньги, или комната, я могу тебе помочь. Но твоё появление меня совсем не радует.

— Вот как? — вставил я.

— Моя жизнь устоялась. Дела идут неплохо. Да, неплохо, — повторил он, видя мой скептический взгляд. — К тому же я недавно встретил прекрасную, порядочную женщину, с которой собираюсь связать свою судьбу.

— Да ты, милый, двоежёнец! — насмешливо протянул я.

Ирвин покраснел. Надеюсь, мне известно, что он официально вдовец. Его жена Эвелина, вследствие душевного расстройства при известии, что она не сможет иметь детей, покончила с собой, бросившись в реку. Поэтому я могу изложить свою просьбу, и он постарается её удовлетворить. Но после этого просит меня исчезнуть из его жизни.

Я изложил свой вопрос. Он слушал меня, сопя и всё больше потея. Потом позвал слугу, и велел принести нам что-нибудь выпить.

Пока слуга расставлял приборы, мы говорили о погоде. Когда слуга выходил с подносом, мне показалось, что он странно посмотрел на меня. Я вспомнил, что забыл опустить вуаль.

Потом решил, что косой взгляд мне померещился.

Мы ещё долго проговорили. Господин бывший муж оказался действительно тем ещё выжигой. К концу разговора я уже весь вспотел в тесном платье. К тому же амулет на шнурке нагрелся, и буквально жёг мне кожу.

Когда мы уже в полном изнеможении пожали друг другу руки, добившись соглашения, и Ирвин предложил обмыть это дело, за дверью послышался невнятный шум. А вслед за тем — резкий, пронзительный свист. Я вскочил. Потянул за рукоять спрятанный в складках платья заряженный пистолет. Ирвин побледнел. Мы посмотрели друг на друга. В дверь заколотили. Затем створки распахнулись, и в кабинет ввалились стражники. За их спинами маячила фигура давешнего слуги. Вперед протиснулся офицер.

— Сопротивляться бесполезно, — сказал он, глядя на пистолет в моей руке. — Отдайте оружие и сдавайтесь. Дом окружён.

— Всё равно я уже покойник, — сказал я чужими губами, поднял пистолет и приставил дуло к виску.

Глава 29

Офицер прыгнул, ухватил за локоть. Я выстрелил. Меня оглушило, в лицо ударило тугим, горячим комом. Пистолет выпал из вывернутых пальцев. Руки тут же заломили за спину, вытолкали из кабинета. Когда меня вели по коридору, я споткнулся обо что-то мягкое. Это был мёртвый Зяблик.

На улице меня при скоплении зевак затолкнули в закрытую карету, и увезли.

Так я попал в особняк белого камня, превращённый одновременно в казарму прибывших в городок гвардейцев, обиталище военной и охранной служб, а также их начальников.

Следствие вели сразу трое. Один человек от городских властей, один от стражи, и один от военных, расположившихся в городе. Поимку такой птицы, как я, представили крупным достижением в борьбе с преступностью, а меня объявили самым страшным разбойником в этих местах.

Они никак не могли решить, кому возглавить и вести это важное дело, да так и не смогли определиться. Может, поэтому следствие так затянулось и запуталось. Во всяком случае, это помогло мне дожить до весны. Дело было окончено накануне ежегодного весеннего праздника, отмечаемого городком одновременно с днём его основания. Тогда же проводилась большая ярмарка, на которую съезжалось множество народу.

Казнь преступника была лакомым блюдом на этом фуршете.

Незадолго до этого мероприятия ко мне привели дорогого врача. Он должен был придать надлежащий вид главному участнику представления. Врач оказался хорошо одетым средних лет человеком. Он ощупывал меня чуткими, ухоженными пальцами, недовольно покачивая лысеющей головой. Я слышал его бормотание:

— Ну, эти зубы можно будет потом вставить. Думаю, коллега Феликс будет любезен...

Когда доктор вышел, я услыхал его слова, сказанные кому-то у двери:

— Не забудьте, вы обещали мне тело.

Послышался невнятный ответ, и снова голос врача:

— Ну череп-то, я думаю, не пострадает?

В день казни ко мне приходили священник и врач. Священник пробыл у меня некоторое время, потом ушёл. Посещение врача я запомнил плохо. Всё было как в тумане. Я был вялым, сонным, и воспринимал окружающее сквозь какую-то дымку. Потом меня подняли, одели в грубый балахон и повели во двор, где ждала телега, на которой полагалось отвозить преступников к эшафоту.

Мои чувства вели себя странно. Я не принимал участия в происходящем. Тело моё двигалось словно само по себе. Я лишь наблюдал со стороны, не имея возможности, да и желания что-то сделать. Помню, что влезал в повозку. Что она проезжала по улицам, подпрыгивая на булыжниках мостовой. Кажется, я даже расслышал гул толпы на площади. А потом мои чувства окончательно отказались мне служить.

Темнота. Она была вокруг, внутри, и повсюду. Кроме неё, больше ничего не было. Я парил в темноте, не чувствуя ни рук, ни ног, вообще ничего. Пришли слова, они покрутились, и оформились в мысль: "Наверное, я умер. Умер, и тогда всё правильно. Может быть, доктор — ведь был какой-то доктор? — уже разложил меня на части, и мой череп, со вставленными зубами, отмытый и отполированный, украшает сейчас полку над камином?"

Потом я почувствовал, что куда-то проваливаюсь, и опять перестал что-либо ощущать.

Может быть, прошла вечность, а может, нет, я опять увидел темноту. Но на этот раз она не была абсолютной. И я почувствовал пространство вокруг себя. Вот, определённо, сейчас было движение. Я попробовал пошевелиться, и понял, что у меня есть тело. И что-то ему мешало двигаться. Словно тенёта опутывали меня с головы до ног. Ну что же, значит, это саван, и я хотя бы целый. Эта мысль рассмешила меня. Какое-то время я упивался ею, перетряхивая её на все лады. Я наслаждался осознанием своего остроумия. Потом это утомило меня, и я заснул.

— Осторожнее, держи голову.

— Не учи меня.

Меня поили из кружки. Что-то тёплое переливалось в горло, и растекалось внутри согревающей волной. Было очень светло, словно перед глазами держали лампу, и я щурился, не различая возившихся со мной людей.

Пить было утомительно. Кружку убрали, и я облегчённо вздохнул.

В следующий раз свет был уже не так ослепительно ярок. Я увидел смутный силуэт, сидящий поодаль. Какое-то время разглядывал его. Это была женщина.

— Мама, — произнёс ясный женский голос, — я всё сделала, как ты сказала.

Силуэт качнул головой.

— Когда они уходят? — тот же голос.

— Скоро. — Ответила Матильда. Это была она.

— Пусть поторопятся. Я не могу укрывать их так долго.

— Не беспокойся.

Матильда расправила вязание у себя на коленях.

— Я не стала бы подвергать опасности свою новорожденную внучку. Как думаешь, пойдёт это ей?

— Всё равно, у меня душа не на месте.

— Видишь ли, дочка, у меня совесть не спокойна.

Старуха глубоко вздохнула, пересела ближе к огню, так, что стал виден её острый профиль.

— Совесть? У тебя? — сказал молодой голос. Я не видел этой женщины, она сидела в углу комнаты, куда не достигал свет камина.

— Потише, девочка. Была когда-то и я молодая. Красивая была, статная. Тогда ещё старый король воевал с соседями. Через наши края проходили войска. И как-то остановились у нас на постой. Да не простые вояки, а сплошь гвардия, и сам принц с ними. Кто попроще, ночевали на соломе. А самые главные — у нас в доме. Дом хороший был, большой. Отец наш не последний был человек.

И приглянулся мне один дворянин. Очень уж он ухаживал красиво, да страстные речи хорошо говорил. И ещё сказал, что жениться на мне не может, потому что уже женат. Этим он тоже меня покорил, что правду сказал.

— А что ж только один? От военных не больно-то отобьёшься!

— У других девушек так и было. Их не особенно и спрашивали. Да ведь мне не простой дворянин попался. Сам принц у него в закадычных друзьях ходил. Да и тот подкатился было, да мой его отогнал. Такой вот был, никого не боялся.

А потом армия наша ушла, и любовник мой с ними. Уж как я его умоляла, чтобы меня с собой взял. Хоть служанкой, хоть кем. Не взял. А я ведь сказала ему, что беременна, что жизни мне теперь в родном доме не будет. Отец у меня очень строгий был. Нет, не взял, и велел к повитухе сходить, плод вытравить. Этого я ему простить не смогла. А я тогда уже силу в себе почувствовала. И к бабке одной, что одиноко жила, потихоньку ходила, училась. И прокляла я его страшно. Пожелала Данкану, чтоб род его пресёкся, чтоб сыновей жена ему никогда не родила. Зла я была очень.

Матильда опять вздохнула и расправила вязание.

— Почему же ты раньше этого не рассказывала? — спросила дочь.

— Случая не было. А теперь говорю, что бы ты поняла. Я для себя это делаю. Для своей совести.

Старуха, покряхтев, встала и вышла. Я закрыл глаза. Молодая женщина поворошила огонь в очаге, подошла ко мне, наклонилась так низко, что я почувствовал её дыхание. Потом тоже ушла.