Мама смотрела на них с давно забытым выражением лица. Я ничего не делал. Но Макина ожила, если верить маме, благодаря мне... Почему-то мне стало очень противно.
"Ты знаешь, Макина. Вообще-то я хотел такого мальчика, как ты".
И папа радостно погладил Макину по голове. Клянусь, Макина — не мальчик.
Так противно, так тошно. Оно и понятно — как настолько закрывшийся ото всех человек мог настолько прийти в норму за какой-то там месяц? Как настолько ненавистная родителям дочь могла так быстро помириться с ними? И я не сразу понял, что было самым противным.
И вот в июне Макина как ни в чем не бывало вернулась в школу.
"
С этого времени мне стали сниться кошмары.
Я открывал глаза от непередаваемого ощущения закупоренности.
Все происходит в полночь, свет выключен. Я бросаю взгляд на дверь, та чуть приоткрыта.
Ясно как день — что-то наблюдает.
За дверью тьма на порядок глубже, чем в комнате; неприкрытое прерывистое дыхание; визг сервомотора.
В дверной щели.
Зрачок как объектив, существо из одного только глаза...
"
Для стороннего наблюдателя мы с Макиной были дружной семейкой. Макина мало-помалу приживалась в классе, заводила друзей, очищала свое запятнанное имя.
"Ученица, не ходившая в школу", — слабачка, которую следует винить.
Но "ученица, старающаяся снова ходить в школу" становится слабачкой, которую следует защищать.
Если я буду игнорировать такую правильную сестру, винить начнут уже меня. Мне, как хорошему брату, оставалось молча присматривать за реабилитацией Макины. Даже если это было до ужаса противно.
Макина мирно, гладко становилась частью класса. Не похоже на нее. Такое откровенно середнячковое поведение исходило от Макины, которую я не знал. Хочется плюнуть. Такое чудовище не может ладить с нами, людьми. С такой очевидно натужной улыбкой не стать популярной, это слишком фальшиво. Такая новенькая не завоюет чужого доверия, оно будет слишком мелким. Мир, который я поддерживал, не должен был быть таким простым.
— А что, с ней легко общаться. Хисаори-сан, м-м, хоть и девчонка, но как пацан. И приятно разговаривать, опять же.
— Макина и правда на тебя похожа.
— Да? А не наоборот? Скорее Синъя-кун похож на Макину-сан...
Это говорят друзья со средней школы. Мол, будто Хисаори Синъя в двух лицах.
"Если ничего не можешь, смотрела бы за Синъей и училась!"
Да... Это я и так знал, можно не говорить вслух.
В классе был еще один я. От бытовых привычек — до учебы и уровня отметок. От манеры речи, поддерживая партнера, в конце возвращаться к себе — до общих тем и вкусов, которые пугают чужих людей. Все это первоначально было моим.
Честное слово, хочется плюнуть. "А ну, прекрати!" Ее новая жизнь за те два месяца подверглась полной переплавке.
?
Имитаторство Макины день ото дня фокусировалось.
От учебы — к детальному копированию.
От изложения — к полному воспроизведению.
Она упорно продолжала имитировать Хисаори Синъю.
Какой смысл — непонятно. У нее голова работает лучше моей в разы. Даже если она решила делать, как я, по какой-то прихоти, в результате должна была появиться более совершенная, отличающаяся личность. Она явно концентрировалась только на подражании.
С ней серьезно было что-то неладно. Подражать вкусам своего идеала — еще куда ни шло. Бывает такая цель, что проникаешься чьим-то драйвом и хочешь стать таким же. Но я для Макины — просто человек, оказавшийся рядом. Такой же, как случайный прохожий на улице. Вообще психически возможно подражать действиям такого человека? Ни интереса к нему, ни уважения, он вообще цели не составляет. Не стоит потраченных сил и времени. Это на самом деле возможная для живого существа мысль? Даже у чудовища есть свои мотивы, своя воля.
Но мне ничего не оставалось, как только проглотить недовольство.
Макина для всех стала позитивной и рассудительной, остающейся на уме, примерной ученицей, и я, зная ее тошнотворность, все равно был вынужден играть в дружную семейку.
Совершенно бесполезные усилия. Даже без них баланс день за днем сдвигался, и второгодница по непосещению, неудачница становилась центром внимания класса, как я. Роли распределились — Макина была лидером среди девушек, я — среди парней. Казалось, наверное, что мы — счастливая семья.
Дома же центр внимания стал всего один.
За каких-то два месяца семья Хисаори перестроилась. Папа с мамой перестали смотреть на Синъю и находили радость семейного очага в улыбке Макины. С каждым днем я чувствовал, что мне все труднее и труднее там жить.
"Скажи, Синъя, ты не мог бы отдать сестре комнату?"
Не смешно. Я завоевал эту комнату. Макина, сбежавшая в чулан, не сможет взять и вернуться со спокойной миной.
"Макина, у тебя следующий выходной свободен? Папа хочет кое-куда съездить."
Завидная откровенность. Раньше напяливал маску с фальшивой улыбкой, а сейчас без стыда и совести ее балует.
Достал этот семейный обед. Я поднялся, чтобы уйти к себе.
— Погоди, Синъя. Расслабь правое плечо перед сном, а то утром шея затечет.
Вот так. Купаясь в родительской благодати, Макина рассказывает мне об особенности тела Хисаори Синъи, которой он — я — и сам не знал. Мне кажется, я слышу свист сервомотора в ее безжизненных глазах.
Не ответив, я отвел взгляд и поспешил к себе. Наверное, потому, что потерял душевный покой от превосходства над Макиной. Моя комната, где я от души наводил порядок, постепенно становилась все грязнее. И сегодня я плюнул на все и рухнул в постель.
Наутро же, от того, что я проигнорировал предупреждение Макины, шея и правда затекла. Ну разумеется.
— Доброе утро, Макина. Ой, у тебя шея онемела? Ты в порядке?
За завтраком обнаружилось, что, предвидев даже мое безразличие, Макина проснулась с затекшей шеей.
4
Чрезмерное подражание — ничто иное, как агрессия к оригиналу. Со второго семестра стул Хисаори Синъи меня почти успел стряхнуть.
Как-то раз друг еще со средней школы не пошел со мной гулять. Вроде у него образовалось срочное дело, не до развлечений. Он редко отказывался от моих приглашений, но почему нет, бывает. Я и не задумался, пошел в даунтаун за покупками, где случайно углядел Макину...
— Что за фигня?..
...рядом с которой лица друзей, отказавших мне, так и лучились улыбками.
Я не хочу вспоминать, что чувствовал в тот момент. Это они нарушили обещание. А я прав, но я — по всем параметрам пострадавшая сторона. Я тут же бегом вернулся домой. Просто если бы они меня заметили, мне было бы стыдно.
"П-привет, Синъя. Я там случайно с Макиной встретился."
Хватит. От таких оправданий еще хуже. Если ты извинишься, это только добавит холодку.
"Да что... Ну ты хоть соображай, а. Ладно, ладно. Убедил. Синъя, идешь за компанию?"
Даже думать не хочу!.. Это же я буду как избегаемый, но везде сующий нос неудачник, лишенный друзей!..
— Уф, уф, уф, а-а-а-а!
Я влетел в комнату, закрыл дверь и выпустил из себя утробный вой. Вот бы сделать это. Вот бы выместить все на этой бессмысленной прибранности, раскидать к чертям. Но самолюбие вцепилось в меня. Стой. Стой. Стой. Незачем искать компенсацию. Я ничего не потерял. Нет, ничего, поэтому получится, что я сам себе дал подножку и покатился. Сейчас лучше просто отдышаться. Только никак не получается. Похоже, астма появилась. Даже голова заболела, и я был готов свалиться от головокружения, когда — клац — запертая дверь открылась.
— Сестра...
Заходит Макина. Я ретируюсь до кровати. Макина стоит, не двигаясь, посреди раскиданных вещей.
— Ч... Чего тебе? Не входи в чужую комнату без разрешения.
— Угу. Я просто тебя увидела. Ты вдруг убежал. Что-то случилось?
Астма прошла. Головокружение исчезло. Вместо этого в мозгу словно зачиркали спичками, пытаясь его поджечь, из ушей почти повалил дым.
— Что-что. Ты-то сама, вообще, насколько всерьез?
Язык заплетается. Нехорошо. Горло горит. Плохи дела. Я понимаю, что ты хочешь сказать, но забрасывать меня вопросами неразумно. Я уже давно говорю — эта монструозная братия, как только узнаешь их истинное лицо, накидывается на людей.
— Что именно всерьез? Я тебе что-то сделала, Синъя?
— И продолжаешь делать, причем в открытую... Вот это что было? Почему ты была с Тифудзи и остальными, сестренка? Ты же девочка, так и веселилась бы с девочками. Почему... почему ты обязательно должна утащить моих друзей?!
Но не остановить. В раздражении, а еще, наверное, в страхе я не могу остановить вылетающие одна за другой фразы.
— А-а, вон что, — говорит она.
Закрывает глаза.
И потом Макина...
— Так Тифудзи-кун сам меня позвал. Синъя, говорит, скучный. Уже даже не особенный. Если выбирать между мной и им, говорил, со мной интереснее.
...неловко хихикнула, словно жалея меня.
— Кх!..
Бух! — разнесся резкий звук.
Все побелело, сжатый правый кулак горел.
Макина не пикнула. Безвольно искривившись — тум — шлепается задом на пол.
— А... э?..
Гуманный рассудок рассыпается, как песок. Это неприятно. Впервые я применил силу, и это было так мерзко, что захотелось повернуть время вспять. Макина отвернулась и потирала новорожденный синяк на правой щеке. Она притихла от изумления, что ее ударил младший брат? Нет. Она... не может быть... Улыбается?..
— Ты мне противна.
Это Макина слабая, а я машу кулаками. Но дрожат мои ноги, а плечи Макины подрагивают.
— Чего ржешь, заткнись! Что смешного?! Ты чокнутая! Пугайся, как раньше!..
— Ничего смешного. Я до сих пор ничего не считала веселым.
Медленно поднимает взгляд. Чудище, блестя глазами-объективами...
— Поэтому я ничего не могла сделать от себя — но да. Я попробовала занять твое место, Синъя, и это, кажется, занятно.
...действительно впервые на моей памяти весело засмеялось — хи-хи.
Вопрос, мучивший меня с детства, решился. Что меня в ней отвращало? Это же легко. Макина и плакала, и сердилась. При этом она сама по себе не радовалась ни единого раза.
— Занятно... по... чему?
Весь в страхе, я только и мог, что спросить это... Если бы стал умолять ее прекратить так делать, может, она бы еще послушала. Поздно.
— Ну-у. Ведь так всем веселее! Ты, Синъя, можешь пропасть. Я стану за тебя Синъей. Потому что, сам видишь, я могу быть Синъей лучше.
Ее уже было не остановить. Я перевел глаза на правую руку, всю красную от крови из носа Макины. Не смейся. Не смейся, не смейся, не смейся. Это не тебя все любят. Это не у тебя все получается. Не повторяй за мной. Не двигайся. Какого черта, какого черта, да ты, да ты вообще...
— Да ты вообще ничего не можешь, только за мной повторять!..
Удар разнесся по комнате. Макина ударяется о стену. Подпрыгивает и падает полка. Книги валятся ей на голову. Легкое кровотечение. Немного в сторону, и у Макины бы пострадал правый глаз.
Сколько продолжалось разрушение?.. Я только помню, как вернулась мама и перебинтовала Макину. Раны на лице были легкими, все обошлось. Зато мне места в доме больше не было.
Папа отругал меня. Макина вступилась. Мама расчувствовалась от доброты сестры. Я тупо смотрел на упавшую полку. Эх... А ведь мы ее в детстве вместе с сестрой собрали, любимую мою полку.
/
Тенденция закрепилась.
Что было дальше — и говорить не о чем, все шаги очевидны. Родители были очарованы Макиной, друзей убавилось. Мне становилось все страшнее, что я окажусь загнан в угол, и я отчаянно барахтался, чтобы избежать этого. Но ничего у меня не получалось как следует. Потому что мой образ действий удавался Макине лучше — слишком хорошо.
Я перестал понимать даже то, как добивался успешности раньше, и, в конечном счете, был вынужден учиться у Макины.
Казалось бы, это она мне подражает, но теперь уже я догоняю ее. Я сам учусь у нее быть тем Хисаори Синъей, которого она воображает. Я уже не понимаю, каким был изначально.
Конец наступил внезапно.
Класс, в котором мне все же оставалось место, я бросил сам. По мелкому поводу. Как-то утром я зашел в класс, Макина раздавала распечатки. "Это обязанность старосты, моя роль, и уж точно не твоя", — сказал я и, как дома, поднял руку на Макину.
"Зачем ты это делаешь?" — рявкнул я. И эта же самая фраза вернулась мне от всех остальных.
А на следующий день, когда я пришел в класс, моя парта была выброшена.
"""
М-м, э-э... Кто же первым забросил занятия? Ну ладно, неважно.
Я со второго полугодия перестал ходить в школу и отсиживался у себя в комнате. Все в ней было раскидано, как в грязных руинах под снос. Папа только раз, напоследок, а мама время от времени — заходили, волновались.
Макина — наверное, постоянно была у меня.
Я вспоминал Макину, какой она была раньше, и так же терпел пытку временем. Ни на что не глядя, ни о чем не думая. По-моему, Макина так и жила.
Так что Хисаори Синъя лишен ценных качеств. Нет смысла ему подражать. Оставьте его в покое. Я уже ни на что не годен и ничего не могу.
— У...
Но когда родители засыпали, и я был на кухне или когда проходил по коридору в туалет и оборачивался, Макина бессловесно стояла там. Наблюдая за мной, потрескивая сервомоторами. Эти глаза пристально смотрели на меня, не на человека, а на сор. И механически-холодный голос сказал:
— Слушай... Ты ничего нового не будешь делать?
Я заорал и сбежал к себе. Запер дверь. Заполз под одеяло. Свет уже и так давно перегорел. Я закрыл и окна, и ставни, самоизолировался. В моей комнате — мрак, в который пробивается лишь свет в щель под дверью.
Но она видит меня насквозь, даже если я закрываюсь в комнате, она наблюдает за каждым моим движением.
Да... Так всегда было. Почему я раньше не замечал? Ошибкой было само бегство к себе в комнату. Это — клетка. Я каждый день был под ее надзором. Как? Ха. Будто это чудовище чего-то не может. Вот сейчас открою ставни, а там в комнату заглядывает гигантский глаз.
— Нет... Нет, нет, не надо, хватит...
Когда Макина меня повторяла, было еще нормально. Но когда мне нечего стало ей предъявить, моя полезность исчерпалась. Макина всегда сжигает прочтенные пособия. Поэтому, даже когда я спрятался, чтобы она перестала видеть меня насквозь...
— Так нельзя, Синъя. Таким, даже если запястье порежешь, просто будет больно. Если уж подходить с умом, нужен хотя бы тот стянутый вчера крепкий нож.
Кто-нибудь, помогите...
Эта комната — словно внутри ее глазного яблока.
"""
...В конечном счете стало ясно. Я не смог стать Макиной.
Жизнь без каких-либо мыслей недостижима честной душой. Я весь потрескался, но еще не рассыпался. Я страшился Макины, потом устал даже страшиться и отчаянно задумался, как бежать из сложившейся обстановки.
Сначала — нельзя ли как-то сделать так, чтобы Макина оставила меня с миром. Она подражала мне потому, что я ее не выручал от издевательств одноклассников. Это месть Макины. Я извинюсь, и она, может, простит меня — понадеялся я, встал с кровати и заговорил с Макиной, которая была тут же рядом.
