S.V.A.N

Вырвать лопату из руки нападающего удалось лишь ценой рваного пореза ладони. Достало почти до кости, однако, сумел удержать скользкий от крови черенок и махнул отточенной частым применением железкой. Противник хрюкнул и дернулся, хватаясь за шею.

— Поздно, милок. Такое уже не зашить, не заштопать.

Осторожно, кося одним глазом на дверь, разжал занемевшие пальцы и опустил взрыватель на пыльную поверхность. "Гремучка? Как не рванула?" — удивился, впрочем, уже мимоходом, распуская предусмотрительно захваченный в гостинице пакет с бинтом и заматывая глубокую рану на обездвиженной руке.

"Хорошо еще, что левая", — сумел отыскать положительную сторону в случившемся разведчик.

Вытянул из-под ветоши автомат: "Вал" — машинка для ближнего боя отличная, жаль, патронов маловато".

Придерживая раненой рукой, снял с предохранителя и передернул затвор.

Осмотрев место скоротечной схватки, заметил торчащий из кармана сбитого первым броском террориста антенну Мотороловской УКВшки.

Только успел подумать: "Хорошо хоть молчит", как рация зашипела и хрипло поинтересовалась состоянием дел.

— Заканчиваем, — буркнул Сергей, выжав тангетку и крепко надеясь, что его акцент на фоне помех будет не слишком заметен.

— Как сделаешь, иди наверх, тут поможете, — приказал смутно знакомый голос. Хотя мог и ошибиться, сигнал, поглощаемый толстыми стенами, доходил слабо.

Подтверждать принятое распоряжение не стал: "Сойдет и так. Я лучше сам подойду".

Впрочем, пока отыскал ведущую на чердак лестницу, вдоволь поблуждал по темным коридорам. Как ни странно, помогла память. Подконвойные посещения театра в большинстве случаев скрашивались именно возможностью сбежать от строгой опеки и вдоволь полазить по узким, с низкими сводчатыми переходами, лестницам. Кто будет отлавливать десятилетнего сорванца, пробравшегося за кулисы? Разве что шуганет встреченный случайно пожарник, да и то, попробуй он угнаться за шустрым мальцом, летящим по крутым ступеням, как метеор.

— Укатали сивку... — вздохнул, выбираясь на последний пролет перед служебным коридором, расположенным под самым потолком громадного зала. Темнота и тишина вокруг. Только горит далеко внизу лампочка пожарного выхода. Протиснулся в узенькую дверь и двинулся в сторону, где слышалась негромкая возня.

"Ну что сказать? А ведь охрана, поди, есть. Сидят в холле возле гардероба дармоеды, нет, чтобы работяг контролировать", — сварливо подумалось Сергею. Человеколюбию крепко мешала распластанная ладонь. Бинт промок насквозь. Рану начало дергать нудной тянущей болью. Отвлекаясь от которой, и костерил почем зря нерадивую ВОХРу.

В пыльное пространство чердака вела совсем короткая железная лесенка.

"А вот туда, пожалуй, идти не стоит, — решил Ильин, стоя на площадке. — Сколько их? Да и общение с первым взрывником только чудом обошлось без массового самоубийства".

Вынул рацию и нажал кнопку вызова: — Мы здесь, внизу, возле входа. Пусть помогут, — произнес вполголоса он и торопливо отключил рацию.

Недолгая пауза, и вот дверь поползла в сторону. По лесенке, тяжело ступая, двигался человек. Определить это мог лишь по слуху. Стоя спиной, к тому же согнувшись пополам, словно принимая что-то от подающего снизу товарища.

— Эй, чего там? — прошипел доброхот, приближаясь. — Ты кто?.. — наконец, разглядел он в полутьме перехода незнакомую одежду и замер. Однако больше ничего сказать не успел.

Сергей с разворотом, вкладывая в удар вес тела, взмахнул прихваченным в сторожке ножом. Обычный, самодельный ножик в умелых руках может послужить ничуть не хуже номерного "Катрана". Хакнул, выпуская воздух из легких, противник. Однако замазанная кровью рука уже влепилась в лицо, давя его крик.

И еще удар, и третий. Это в кино хватает одного случайного тычка. По жизни человек весьма неохотно расстается с жизнью. И бить нужно до упора.

Наконец, злодей стих и начал медленно заваливаться на железные перила лесенки.

"Ну вот и все. Лимит выбран. Теперь должно повезти", — уговаривал разведчик удачу, обшаривая тело в поисках оружия. Наконец, наткнулся на пистолет: "Глок — это по-нашему. Уже традиция".

Устраивать прыжки и влетать в неизвестность соколом не стал. Не тот случай. Верное дело, присутствующие ожидают возвращения посланника и смотрят на дверь. Среагировать могут куда быстрее. Поэтому скрипнул зубами и подхватил залитое кровью тело. Затащить без малого центнер даже по короткой лесенке оказалось непросто, к тому же мешала рана.

Покойный выскальзывал, норовил упасть и, вообще, никак не хотел возвращаться на чердак. Наконец, разведчик справился с недвижимостью и толкнул дверь, просовывая вперед импровизированный щит.

Треснуло, рокотнуло, взрывая тишину. Чему-чему, а реакции сидящих на чердаке бойцов можно было позавидовать. Пули ударили в тело, а пара штук срикошетила от стены в каких-то сантиметрах от Серегиной головы. Ответил веером, выпусткая сослужившего последнюю службу боевика, рванул за кучу старых кресел. В прыжке успел определиться с противниками. Двое. Замерли над разобранной вентиляционной шахтой.

Рухнул прямо на сломанный каркас с торчащими наружу пружинами и, не чувствуя боли, выпустил короткую очередь, поймав стволом крайнюю фигуру.

Вскрик боли, стук падения, и щедрый, на пол рожка, фирменный стрекот "Калашникова" в ответ.

Толкнуло, обожгло грудь. Не сильно и пока еще даже не больно. Просто стукнуло, кольнуло где-то в боку, и посыпалось в лицо крошево сухого дерева.

Полоснул уже от души. С двух рук, на удачу.

Автоматчик стих. Заметались растревоженные стрельбой голуби, сдавило грудь от едкого, перемешенного с пылью дыма. Кашлянул, не сумев удержать рефлекс, и только тут почувствовал, как, вмиг наполняя рот соленым, потекла по щеке теплая струйка. Сдавило грудь, перехватывая дыхание. Голова поплыла и, словно в замедленной, покадровой, плавной съемке, откинулась на мягкое, словно пуховая подушка, сидение от старого кресла. Завертелись в глазах едва различимые брусы стропил и пропали в густой темноте небытия.

Эпилог.

— Тук-тук. Тук. Тук-тук. Тук, — выстукивают колеса ритм зачетной стрельбы.

"Два в корпус, один в голову, два в корпус, и в голову", — мчится сквозь ночь скорый поезд, позвякивает на поясе дремлющего в конце коридора прапорщика связка ключей, звучит в голове ритм контрольного упражнения.

Осторожно, стараясь не тревожить затянувшуюся рану, перевернулся на спину. Заскрипела несмазанным колесом жесткая полка "вагонзака". Зашелся в кашле сосед снизу, норовя разом выплюнуть остатки легких. И вновь закрутились в голове воспоминания. Беспорядочные, внезапные, как мелькание ростовых мишеней на полигоне.

"Руководствуясь ... На основании статей Уголовного кодекса Российской Федерации, приговаривается гражданин Ильин, Сергей Анатольевич, одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года рождения, к лишению свободы на пять лет с отбыванием срока в исправительной колонии строгого режима".

Усталый, слегка подсевший, за полтора часа чтения обвинительного заключения голос судьи, тихий скрип вентилятора, безуспешно пытающегося перебороть духоту летнего зноя, нудное метание заплутавшей в поисках форточки мухи за пыльной, серой шторой.

Суд проходил в закрытом режиме. Одного джигита с обвинения сняли в связи с недоказанностью, зато второй, как четко было видно на предъявленных обвинением видеозаписях камеры наблюдения, был вырублен без какой-либо угрозы с его стороны для жизни подсудимого, и стал весомым поводом к сволочной сто одиннадцатой статье. Сыграли роль и смягчающие обстоятельства. В суд ушел только один эпизод, у злосчастного кафе. Все остальное комитетские следователи вывели под статус "гостайны" и благополучно похерили. Но для приговора хватило. И хотя прокурор просил расстрелявшему двух гостей города восемь лет, однако, учли все-же личности, замазанных в крови, покойников, и сошлись на пяти.

" Пятерка для меня становится уже сакральным числом. — Подумал сидящий в зарешеченной коробке зала суда Сергей, прослушав скороговорку судьи. — Пять лет в Гамбурге, пять месяцев в закрытом стационаре городской больницы, и вот теперь пять полновесных годков в далеких забайкальских степях.

Хотя, нет, теперь уже четыре. Год ушел на лечение, суд и следствие".

Он вновь повернулся, стараясь успокоить занывшую руку. Смешно, легкое заросло, словно и не было сквозного ранения, а вот с разрубленной грязным лезвием рукой оказалось куда сложнее. Долго гноилась кость, тянуло неловко сшитое сухожилие, и вообще, едва не отрезали. Однако обошлось. Зажило. Все, как говорится, быльем поросло.

А за прошедший год случилось много:

Страна оправилась от августовского кризиса. Вступила, как написали газеты, в завершающуюся стадию операция на Северном Кавказе. Вступила в права наследования и случайная знакомая, Маргарита. Девочка оказалась понятливой: легко уступила фирму тихим ребятам из Государственной корпорации с длинным названием и укатила за пределы нашей Родины, осваивать свалившееся ей на голову неслабое наследство.

Полковник Сорокин исчез. Уволился со службы и убыл в неизвестном направлении.

Самое забавное, что больше всех, из причастных к этой истории людей, пострадал незадачливый сутенер. Очухавшийся мститель решил покачать права, а расстроенные исчезновением фигуранта бойцы слегка перестарались, и изготовили полноценную яичницу, правда, всего на два желтка, но качественную.

Ну, а театр открыл новый сезон. Балетом "Щелкунчик"

А сейчас поезд летит сквозь ночь, пронзая туманный осенний воздух, туда, где его ждет еще одна тысяча триста пятьдесят дней несвободы.

Конец первой части

Глава 1

Сергей затушил окурок в жестянке, глянул в мутное тамбурное стекло.

"Как там у классика? Я на Вачу ехал плача — Возвращаюсь хохоча!" — вспомнилась строка из песни. Что говорить, никакого веселья от досрочного освобождения он не чувствовал.

"Отбыть вместо назначенной пятерки три полновесных года, конечно, лучше, чем получить довесок за нечаянный косяк, но печалит одно обстоятельство — возвращаться и некуда".

Стоять в прокуренном тамбуре надоело, и Сергей вернулся на свое место в душноватом вагоне. Опустился на полку и замер, глядя в мерзлое стекло. Соседи осторожно покосились на нелюдимого пассажира и вернулись к неспешным разговорам.

Вагонный быт однообразен, только и развлечений — почесать языком с попутчиками. Впрочем, расспросами его не донимали. Лицо с глубоким шрамом через всю щеку, короткая стрижка, квадратные плечи, спокойный взгляд — к общению не располагали. Да и сам Сергей желанием раскрыть перед первым встречным душу не горел.

"Кому какое что, еду, сам по себе, никому ничего не должен".

В кармане затертой, но все еще крепкой кожанки справка об освобождении, билет до сибирского города, откуда чуть более трех лет назад увезли его в далекий забайкальский край, да еще две тысячи рублей, заработанные ударным трудом.

Вспоминать Сергей не хотел. Выбросил из памяти все, что было. И службу в элитных войсках, и плен, и то, что случилось после.

"Лесоповал учит быстро. А суточная норма в сто хлыстов — прекрасное снотворное и анестезия. Забыл или выбросил? Все равно. Ничего не было". — Сергей провел по лицу, взглянул на загоревшие до черноты, с твердыми мозолистыми пальцами, руки. Вспомнился заточенный до бритвенной остроты "кормилец". Пальцы привычно сложились в монолитный кулак.

"Лесоруб — профессия, конечно, хорошая, только, увы, невостребованная. Ладно, не будем о грустном, — отвлекся он от мелькающих за окном кубов древесины. — Насмотрелся, чего там".

Скучно взглянул на домовито сидящих теток: "Вот кому раздолье. Болтай себе... Пока не стемнеет".

Поезд обогнул пегую от подтаявшего снега сопку и пополз мимо низеньких, вросших в землю домов неизвестного поселка.

"Вот и станция. Можно пройтись, размять ноги, отдохнуть от скученного вагонного быта", — он хлопнул по карманам, проверяя наличие курева , и тяжело поднялся.

— Далеко не разбегайтесь, — выглянула из служебного купе заспанная проводница. — Опаздываем, стоянки укороченные.

"Куда ж тут разбежишься? — обвел взглядом полосу отчуждения пассажир. — Назад? Там уже был, ничего хорошего". Он вдохнул терпкий дымок.

Прошелся по мерзлому асфальту перрона к стоящим у низенького заборчика теткам.

— Покупаем... — запричитали торговки. — Все свежее, покупаем.

Сергей глянул на духовитую домашнюю снедь, пожал плечами: "Не стоит и привыкать. Все равно дома нет, да и не предвидится".

Забравший его из номинально родного города бездушный механизм фемиды с неукоснительной исполнительностью вернет на перрон сибирского города, и все. А там уж как хочешь. Есть у тебя где жить или нет, это никому не интересно.

Вздохнул, продувая тормозную систему, скорый поезд. Застучали молоточки дорожных мастеров, снующих под вагонами. Пассажиры, опасливо косясь на зажегшийся зеленый фонарь семафора, заспешили к пританцовывающим у дверей проводникам.

— Слышь, мужчина, купи сувенир, — окликнул его хриплый голос. Сергей обернулся и увидел выбравшегося из-за заборчика мужичка, явно из местных. Потертая телогрейка, засаленный петушок китайской шапчонки, мятое лицо всерьез пьющего человека.

— Нет. Не нужно, — отмахнулся от неуместного предложения путешественник, собираясь вернуться к вагону.

— Эй, погоди, парень, — мужичок, явно уловив в лице или повадках пассажира нечто, подсунулся к нему. — Слышь, горе у меня. Тетка померла. Старая была уже, одинокая. А хоронить не на что. Я там у нее на чердаке всякую хрень нашел, — "сморчок" тряхнул мешковиной. — Возьми, ты, я вижу, с понятием человек, а? Ну войди в положение. Тетка хороший человек была, даром что в детских годах к немцам в лагерь угнанная, а как вернулась, так всю жизнь здесь и прожила... — загундел, давя на жалость, ханыга.

Что нашло на Сергея? Может, вспомнилась ему мать, проводить которую в последний путь так и не сумел, или пожалел замерзающего в худой одежонке бедолагу? Вынул из кармана тощую стопку пятисоток. Отделил две и протянул аборигену.

— На, помяни, если не врешь, — протянул он деньги. — Будь здоров.

И шагнул по опустевшему перрону.

Мужик оторопело уставился на зажатые в грязных пальцах купюры.

— Храни тебя... — проглотил он слова и поклонился. — Спасибо.

Вспомнил о товаре, в два шага нагнал непонятного здоровяка и почти насильно всучил ему сидор: — На, деткам подаришь. Там куда, они грязные, правда, на чердаке лежали, но ты не смотри. Хорошие, красивые, — он, словно почуявшая ласку собачонка, проводил широко шагающего пассажира к вагону. — Ладно, — отмахнулся, слегка уже пожалев о поступке Сергей.

— Много не пей только, — ответил пассажир, уже поднимаясь в вагон.

"Ну не дурак ли?" — удивленно подумал он, глядя на исчезающий вдалеке неизвестный поселок.

" А, впрочем, какая разница, — впервые ответил себе без той страусиной осторожности. — Что тебе эта тысяча, погоду сделает? Нет. Вот и успокойся".

Сунул тихо звякнувший мешок под столик-полку и улегся поверх шершавого казенного одеяла. Вечерний сумрак тихо вполз в летящий по просторам вагон. Незаметно задремал. Что снилось после так и не вспомнил, только проснулся с каким-то непонятным ощущением полета в душе. Глянул на оранжевый закат, осветивший ледяную пустыню великого озера.