Сама Соф, то принюхиваясь то наощупь, драла какие-то листочки, выковыряла кусок гриба-нароста на дереве, отстрогала несколько палочек. Первые две она выбросила, чем-то они ей не понравились, а другие бережно сложила в котомку. К моменту возвращения она отобрала у Чаги котелок, выпросила у Патлатого устрашающего вида нож и начала священнодействовать.
— Отойди! Ты что, Чага! Кто ж супчик из мохнатого корня железным штырем мешает! Только вязовой веточкой оструганной до первой коры, только ей...
Чага сидел рядом и внимательно смотрел за каждым ее движением. Скоро по поляне поплыл совершенно изумительнейший запах...
— Теперь птицу вашу давайте сюда. Нет, сначала кролика... Не трожь, я сама его обдеру!!
Блаженные морды бойцов, неторопливо вкушающих варево, были достойны картины. Мне опять достался только запах, но я не жалел — даже ради этого запаха уже стоило день носиться по лесу. Вторая порция неспешно побулькивала на тлеющих углях, очередная вязовая палочка пошла в дело. К процессу готовки Соф никого не подпускала.
Видимо, на этот блаженный запах к нам и вышел очередной визитер. Я его почувствовал только уже совсем рядом, настолько неслышно он подобрался. Внимательно всмотревшись, я приглашающе им взмахнул рукой.
— Мил человек! Будь нашим гостем, пожалуй к нашему столу. Рябчатиной не побрезгуешь?... с корешками сготовлено, по семейному рецепту...
Поняв, что его обнаружили, гость вылез из кустов и прошел к костру. Мимолетным взглядом оценив птичьи перья, заячью шкурку и обрезки корешков, он потянул носом, подсел к нам и достал свою миску.
— Эх, если это хотя бы наполовину так вкусно, как оно пахнет...
— Что ты, куда вкуснее! Извини, зайчатину уже съели.
Пока ели вторую порцию стояла тишина — только чавканье. Потом, тяжело вздохнув и грустно посмотрев на опустевшую миску, гость встал и благодарно кивнул головой.
— Благодарствую за отдых и за угощение, чужеземцы, очень, очень вкусно. Жаль, не могу у вас задержаться. Мимо вас тут парнишка не пробегал, лет десяти? Племяшка у соседа пропал. Весь день уже ищем, с ног от усталости валимся.
— Нет, не пробегал. Но мы сами тут недавно стоим.
— Эх, вот ведь... Второй человек за луну пропадает, непонятное что-то творится. Лес весь притих, плохое что-то звери да птицы чуют.
— Давно началось-то? А первого нашли?
— Да вот луну назад и началось. Птицы по-другому себя вести стали, звери крупные куда-то отошли. А первый кузен мой был, здоровый как бык — и нет, как в воду канул.
— Может, ушел куда?
— Вряд ли — семья у него, жена первенца ждет. Да его искать-то желающих не много набралось — если такой здоровяк с чем справиться не смог, так кто из нас сможет..
— Вот как... может помочь вам с поисками?
Гость почесал бороду, задумчиво посмотрел на Соф, скользнул взглядом по моей потертой хламиде и луку Патлатого, и махнул рукой.
— Ну, хоть вы люди нам и чужие, а вместе со мной пойдете — я против не буду. Трое не один, да и спутники ваши невысокие чего-то да стоят. Не знаю я, кто в лесу шалит, только, ох боюсь, добром это дело мы не решим... Меня Тмир кличут.
Мы собрались и вышли. Быстро темнело, наш спутник в сумерках видел неплохо — но явно хуже наших. Тмир рассказывал на ходу.
— Парню пропавшему лет десять было. В этом возрасте молодые наши уже сами по лесу ходят, но пригляд за ними нужен — как бы по молодости да по горячности не влезли куда. Как вчера не вернулся он, родители тревогу забили, и с утра мы искать его вышли. Я на юг по тропе пошел. И тут неподалеку нашел кострище свежее, совсем рядом с тропой, по-нашему разложено — может это он, а может и нет — странно все как-то, да и далековато от дома. Рядом следов его не нашел, разве что по тропе он ушел, там тропа набитая. Потом ваш дымок унюхал, решил сбегать посмотреть — кто это тут такие яства готовит, не наша ли пропажа...
Прибежали к кострищам. Мы встали чтобы не мешать поискам, и долго недоуменно рассматривали кострища. Костров было четыре, небольших, в углах квадрата.
— Кто-то что-то понимает?
Седой задумчиво чесал рукой затылок.
— У нас, на севере, когда зима снежная и волки совсем звереют, одинокого путника могут в оборот взять. Вот, бывало, раньше такие костры жгли, когда стаю в сторонке держать надо. Но тут не зима... Да и духа волчьего я не чую, совсем.
Охотник махнул нам рукой приглашающе, мы подошли.
— Смотрите, странное место. Земля изрыта немного. Только не по-кабаньи.. Не знаю я кто так роет, но не человек — точно.
Патлатый, в сторонке, сделал стойку, поводя носом в стороны. Еще, еще... мы замерли.
— Кажись, чую я что-то. Не подходите.
Охотник смотрел на него в недоумении.
— Полдня ж прошло, не меньше.
— Не мешай ему, у него нюх — собака позавидует.
Патлатый, периодически припадая к земле, замирая, пошел вдоль по тропе. Потом, припав рядом с тропой, долго внюхивался.
— Кровь. Человеческая.
Крохотную капельку мы бы в траве не разглядели, если бы Патлатый нам на неё не указал пальцем.
— По следу пойдем. Даже если редко капает, кровь — она пахучая.
Мы устремились за нашим нюхачом, держась на некотором отдалении. У охотника в глазах появилась надежда и тревога. Патлатый замирал, двигал головой влево и вправо, прочихивался, шел чуть вперед, возвращался, и все также неуклонно двигался по тропе.
— Еще кровь.
Побежали быстрее. Через пол лиги Патлатый замер, и долго бегал кругами как собака потерявшая след, а потом вернулся назад и уверенно сошел с тропы.
— Сюда он ушел. Вот еще капля. Не кровь бы — не выследил бы я его. Отлично ходит, лесной человек, наш. Притом бежит он, бежит быстро — капля по земле размазалась. А мы быстро бежать не сможем — не умею я так быстро нюхать.
Темнело, на небе зажигались звезды. На лице Тмира явственно читалась решимость, но чувствовал себя он менее уверенно — зрение у людей ночью не очень. Мы, наоборот, приободрились.
— Здесь упал он. Трава смята. Вон, о корень запнулся. А тут опять земля взрыта — как там, у костров. Гонит его этот кто-то.
Патлатого забрал охотничий азарт, он, уже не соображая, периодически падал на четвереньки или быстро-быстро обнюхивал со всех сторон встреченные препятствия. Седой держал руку на рукояти клинка, Соф по пути отломала где-то немаленький дрын. Охотник с некоторым удивлением посматривал на меня — несмотря на старческий внешний вид, я нисколько не тормозил группу. Чага морщил лоб.
— Чин, ты что?
— Знаешь, запашок там таки был, и он мне знаком... знаком, да. И какие-то оччень неприятные воспоминания вызывает. Но в точности вспомнить, что это за запах, я никак не могу... И тут мы идем по следу, и то и дело этот запах. Тухлятиной какой что ли несет. Держите ухо востро, не разбегайтесь. И — прикрой нюхача.
Я рванул вперед, взял посох наизготовку и побежал лишь чуть отставая от Патлатого. От меня запаху считай нет, нюх не собью.
— Дымком тянет!
Все приободрились. Дым, значит человек. Значит, зверь свое дело еще не сделал. Мы удвоили темп, и вылетели на небольшую полянку, с огромным старым сухим деревом в середине. На той стороне полянки горело шесть больших костров по кругу, также как и у тропы. В середине круга костров сидела сгорбленная маленькая человеческая фигурка, рука перемотана какой-то тряпкой, видны следы крови, в руке — горящая палка. Зверей вокруг не видно, ветерок шелестел в листве. Охотник, увидев его, рванул вперед нас.
— Витка!
— Нет, дядько!!...
Мы на секунду замешкались, и охотник проскочил вперед нас мимо дерева.
Ветка дерева, ожив, сграбастала охотника за ноги, и потащила верх, к кроне дерева. Патлатый отскочил назад как ошпаренный, но это не помогло — выхлестнувшийся из земли корень зацепил его за ногу. Бледный Чага синхронно с Седым сделали шаг назад.
— Гворн!.. Ничем его не проймешь...
Я прыгнул вперед и ударил по корню своим посохом. Корень захлестнул ветку посоха, не отпуская лодыжки Патлатого, я резко дернул. Усилие оказалось неожиданно большим, мои ступни ушли в мягкую землю, но железо в посохе выдержало, и корень я оборвал. Патлатый вместе с остатками корня на лодыжке кубарем отлетел мне за спину. Сучья затрещали, что-то в стволе дерева заскрипело. Оно закачалось, ветки пошли колыхаться. Гибкая лиана, держащая вопящего Тмира, скручиваясь, начала подтягивать его к стволу дерева. Мои бойцы прянули назад, а я прыгнул вперед. Почва по поляне вокруг дерева зашевелилась, и из нее начали вылезать новые и новые корни. Прыгая между ними, я приближался к стволу.
— Грры гра грроо грро гррооооуууу!
Очередной сук подловил меня на третьем прыжке, и здорово огрел по макушке. Ничего, шлем крепкий. Перед тем как войти в клинч, сзади меня поймали сразу два корня, и с силой разогнав, впечатали в открывшееся дупло дерева.
Замуровав и впрессовав меня в дупле.
Дерева.
Сухого, скрипящего дерева.
Меня разобрал хохот. Напугали козла капустой... Да я — здесь — живу!!!... Главное, не сжечь свою одежду..
Не меняя позы, я вонзил изнутри в дерево свой огненный меч, и услышал редкостной красоты вой. Дереву явно не понравилось. А уж какой вопль оно издало, когда я через меч влил в него жар, накопленный азарт погони, и всего лишь дольку ярости схватки... Меня выплюнуло из дупла в сторону. Перекувыркнувшись на колено, я увидел красивейшую картину. Посереди поляны, треща и полыхая, сыпя во все стороны искрами, вопила сухая людоедина. Охотника тоже выбросило, видимо за компанию. Парень у костров, и мои бойцы — все смотрели на пожарище дикими круглыми глазами. Дерево судорожно дергалось, пытаясь сбить с себя корнями пламя, ползло к краю полянки, но не доползло — конвульсивно содрогнувшись, затихло. Несколько раз последний трепет прошел по его горящим ветвям, и только частые потрескивания, запах горелого жира и плоти напоминали о том, что это не просто костер.
Парень сидел в полном шоке, не двигаясь с места. Охотник, лежа, застонал и попытался перевернуться на живот. Патлатый подскочил к нему — ноги Тмира обвивала тугая лиана.
— Режь осторожно.
Разрезав лиану, мы быстро глянули пострадавшего — похоже, одна из ног закрытый перелом, что со второй неясно. Бледный Тмир, оперся на землю и сел.
— Ну и штука... Витко, ты как?
— Дядько?... Дядько Тмир!!!!
Парень выскочил из круга огня, и подбежал к охотнику.
— Осторожно! У него нога сломана...
— Дядько!.. Я третью ночь от них бегу.. Уже все, думаю, конец мой пришел — бежать некуда, дрова кончаются, а все дорожки эта страхолюдина закрыла... Кто это?...
— Не знаю, малец. Вон, ребята как-то его назвали...
Седой стоял бледный.
— Гворн это. В лесах старых, бывает, водится такая нечисть. Людоед. И ничего её не берет, огонь только разве, огня он опасается — но факелами его не проймешь. А так хошь руби, хошь режь — все ему нипочем.
— Откуда только взялась эта дрянь...
— Откуда взялась, нам неведомо. Но точно знаем, что эльфы с этой дрянью — дружат (*). Она у них навроде домашней зверушки... Может и вывели её они, деревья разбудили и в такое зверье превратили, не знаю — а врать не буду. С тобой-то, малец, что? Кровь всю дорогу с тебя капает.
— Они меня не так далеко от дома подстерегли, и один лианой за руку... Насилу вырвался, рука не работает, кровь. Побежал, а они обратно к дому не пускают... Только бегают они по лесу не так быстро, я быстрее, особенно когда за мной такая страшилища гонится. Сбежал, руку перемотал — больно.
— Давай-ка мы твою руку тоже посмотрим. А ты рассказывай пока, рассказывай.
— Вот, отбежал я подальше, чую — не отстанут они... А я устал уже — сил нет. Набрал хворосту побольше, разве костер по кругу — как старики рассказывали, от волков помогает — может и эти его боятся... Прикорнул, поспал немного, а тут опять они. Чуть меня не зажали, еле успел деру опять дать. Побежал обратно мимо тропы, кругом — тут меня и подстерегли, в бурелом загнали. Ладно сушина была, костер опять кругом развел пожарче, а этот вот вышел и стоит, ждет...
— Погоди... ты сказал — они?!? Их что...
— Да, трое их было. По той стороне буреломина какая-то странная, плотная, не пролезу даже я туда — да еще вся колючкой насмерть переплетенная. А рука одна у меня не работает. А когда загнали меня они, один сторожить остался, а двое куда-то ушли... Они такие же здоровые, как этот...
Мы переглянулись, я раскинул свой дым насколько возможно далеко. Получилось не очень — поверхность все-таки, не пещера — но метров на триста вокруг подозрительного ничего нет...
— Вроде тихо.
Чага, размотавший повязки, присвистнул.
— Крепкий ты, парень — с такой рукой по лесам оленем бегать да костры жечь. Перелом у тебя, открытый. И уже загноение пошло, еще сутки — и руку резать пришлось бы...
Теперь малец побледнел. Я спросил Чагу:
— Загноение убрать сможешь?
— Попытаюсь. Травки есть, часть найду — видел по пути.
— Так. Парни, костер делайте побольше, в круг садитесь — если эта дрянь придет продержитесь. Я за травками Чина сопровожу, быстро обернемся.
В центр круга положили пострадавших, Седой и Патлатый сели сторожить, мы побежали назад по тропе. Травки Чага нашел быстро, как он объяснил:
— Я, когда бегу, всегда по пути травки примечаю.
Чага сварил три разных варева, и напоил — одним мальца, другим охотника.
— Мальцу — от гноя варево. И обезболивание короткое, но сильное, надо кость на место вправить, лубок наложить. И рану промыть — вот этим. А тебе — простое обезболивание, недолго действует. Заснешь, поспишь немного.
— А дальше нам как?..
Витка смотрел на нас с надеждой.
— Поутру в путь — проводим мы вас, Тмира дотащим — но ты показывать будешь куда идти.
Когда парню вправляли кость и накладывали шину, он скрипел зубами, но не издал ни звука. Кремень человечище. Перед тем как отправить всех спать я сходил вокруг, и подозрительные деревья потыкал горящей иглой — никакой реакции. Остаток ночи прошел неспокойно. Сторожил я, бойцы забылись тяжелым сном.
Утром я внимательно оглядел останки напавшего на нас дерева. Никаких видимых отличий от обычной почти прогорелой деревяшки оно не имело, но по-прежнему сильно тянуло горелой плотью. Я поворошил угли в надежде увидеть что-нибудь интересное, и моя нога наткнулась на что-то твердое. Я нагнулся, и наощупь вытащил из пепла свою находку наружу. На меня скалилась обгорелая человеческая челюсть. Зубы были еще крепки, а кости рассыпались прямо в руках, стоило взять их неаккуратно.
— Тмир, смотри что я в пожарище этом нашел.
Охотник помрачнел.
— У кузена моего вот этого зуба не было. Эх... как его жене-то теперь сказать, а?...
Надо было двигаться. Посветлу стало понятно, что со второй ногой у Тмира тоже какой-то непорядок. Я смастерил из пары дубинок, выдранных из чащи, какие-никакие носилки — и мы с Соф потащили его. Посох я закинул себе за спину. Витка пошел сам — до чего же крепкий малец.
— Спасибо тебе большое, дядь Чин. Рука болит поменьше. И не дергает, а то вчера так дергало и жгло...
