Риджийский гамбит. Дифференцировать тьму

...и поэтому мне надо вернуться домой.

Нет, я не хочу забывать Лода. Я не хочу забывать того, что он дал мне: ощущение, что я не одна в этом мире. Ощущение, что кто-то может быть с тобой на равных. Но его присутствие порождает во мне другие ощущения, с которыми я хочу распрощаться раз и навсегда. Потому что он — герой не моего романа.

А герой моего ждёт меня в Москве. И, быть может, я даже осмелюсь наконец ему в этом признаться.

Ведь сказать какие-то жалкие три слова после того, как ты выцарапала свою свободу у местного аналога Тёмного Властелина, организовала похищение эльфийского принца и готовишься предотвратить местную Вторую Мировую — раз плюнуть...

Я поднялась в лабораторию Лода, когда город дроу уже засыпал.

Как я поняла, принцесса Литиллия не слишком любила традиционные цвета королевской семьи: сейчас я, наверное, впервые в жизни была облачена соответственно фамилии. Чулки, бархатные бриджи, заправленная в них шёлковая рубашка — всё было окраса первого снега, и лишь замшевые сапоги вносили разнообразие своим ореховым оттенком. Всегда считала белый цвет непрактичным и щегольским — но что дали, то дали.

Мда... не слишком-то лестно, когда в девятнадцать на тебе идеально сидит то, что шили для четырнадцатилетней девочки.

Колдун сидел за столом и что-то увлечённо писал на свитке пергамента; но мигом вскинул голову, когда я кашлянула, привлекая его внимание.

— Вы не слишком заняты? — спросила я.

Мужчина вежливо изогнул бровь.

— Хорошо, ты не слишком занят, — устало исправилась я. — Просто... я хотела спросить, когда мы начнём искать способ... вернуть меня домой.

Я лукавила. Я знала, что Лод не нарушит клятвы, и торопить его не собиралась — как говорится, скоро только производная вычисляется — но в отсутствие ноутбука начинала немного скучать.

Конечно, в шкафу колдуна осталось ещё много нечитанных книг; однако изучать магические трактаты, полные заклятий на непонятном языке, не имея ни малейшего понятия об основных принципах колдовства...

Лод откинулся на спинку кресла:

— Способ мне уже известен.

И тут я оторопела.

— Известен?

— Почти. Садись, — колдун кивнул на трёхногий табурет, притаившийся у камина, под его взглядом сам собой переместившийся к столу. — Расскажешь немного о себе.

— Зачем?

— Затем, что это непосредственно связано с твоим возвращением домой, — Лод отодвинул кресло подальше от стола. — Садись.

Раздражённо дёрнув плечом, я подчинилась.

Ненавижу откровенничать. Тем более с тем, с кем откровенничать совсем не хочется.

Потому что откровения никак не способствуют поддерживанию отсутствующих отношений.

— Ты так и не узнал, почему мне не перепал магический дар? — спросила я, оттягивая разговор. — И другие... изменения? Те, которые происходили с другими попаданцами?

— Я изучаю этот вопрос. И у меня есть кое-какие догадки, но пока рано что-либо утверждать. А сейчас мы говорим о другом, — колдун перебрал пальцами по подлокотнику кресла, словно по клавишам фортепиано. — Прежде всего... молодой человек в зеркале — кто он тебе?

Говорить с ним о Сашке мне хотелось меньше всего на свете.

Да только перевести тему, похоже, не получится.

— Ты же просматривал мою память. Так что должен знать.

— Чужая память — не книга, которую запросто можно открыть на любой странице. Я не просматривал всю твою жизнь: лишь последние события, и эти события не слишком много мне прояснили.

— Я его люблю, — поколебавшись, тихо сказала я.

— То, что любишь, ясно, — сказал Лод без тени улыбки, — иначе не смогла бы его увидеть. Он твой возлюбленный? Друг? Или брат? Мне нужна правда.

— Первое...

— Первое. Значит, может и получиться, — в голосе Лода слышалось странное облегчение. — Родители есть? Друзья?

— Нет, — голос мой звучал сухо. — Ни тех, ни других.

— И ты, наверное, была не слишком довольна своей жизнью?

— Нет. Не слишком.

— Как я и думал, — Лод вздохнул. — Видишь ли, у меня ещё во время общения с твоей предшественницей возникла занятная теория... что в другой мир могут попасть только те, кого ничто не держит в своём, — колдун поставил руки на подлокотники кресла; сплёл ладони в замок, выпрямив указательный палец, его кончиком коснулся губ. — Прорехи между двумя мирами открываются регулярно. Через какой-то промежуток времени, в разных местах, но регулярно. Однако тех, кто попадает в Риджию — единицы. Почему?

— Потому что те, кого всё устраивает в своём мире, — медленно проговорила я, — просто пройдут сквозь прореху... дальше?

— И не заметят её, совершенно верно. — Лод водил пальцем по верхней губе, и я поймала себя на том, что в который раз завороженно слежу за этим его движением. — Конечно, это только теория... но и ты, и Льена, и Криста её подтверждают.

— Льена? — это он, должно быть, так 'Лену' исковеркал...

— Так её звали. Твою предшественницу, — Лод не сводил внимательного взгляда с моего лица. — В том мире у неё оставались только родители, но горячей любви она к ним не питала. У Кристы, насколько я понял из её рассказов тебе, в том мире тоже не было ничего, за что стоило бы цепляться.

— У неё вроде там тоже осталась семья...

— ...но не особо она жаждала её увидеть, если светлые не смогли ей с этим помочь, — Лод кивнул на знакомое зеркальце, лежавшее на столе: стекло ещё пятнал высохший след моей крови. — Этот ритуал существует давно. Светлым он тоже известен. И если бы Криста действительно скучала по близким, грань между мирами ей не помешала бы. — Он сощурился. — Видишь ли, как ты могла понять, светлые обращаются с такими, как ты, куда лучше нас. И там, наверху, подобные тебе не хотят возвращаться в свой серый мир из чудесной сказки. Потому-то светлые ничего не знают о перемещении между мирами: у них просто не возникало необходимости это узнавать.

— Вот как, — я помолчала. — А что насчёт перемещения?

— Само по себе это несложно. Нужно вычислить, где появится следующая прореха между мирами, а потом заставить её работать в две стороны. Открываются они не чаще, чем раз в три недели. Буквально на пару минут... и хоть в вашем мире время идёт быстрее, но с той стороны проход работает ещё меньше. Считанные секунды. Интересный парадокс, — Лод резко отнял палец от губ. — Я даже написал необходимое заклятие, и уверен, что написал его правильно. Но ничего не получилось.

— Почему?

— Я три раза находил прорехи. Три раза пытался вернуть Льену домой. Первый раз был до того, как с ней повеселился Сумэйл, и тогда она ещё считала этот мир захватывающим и удивительным. Пусть она была моей пленницей — но я обращался с ней хорошо, и у неё не находилось поводов жаловаться. Колдуны, дроу, приключения... всё лучше прежней жизни. Второй раз был после, но снова ничего не вышло. А третий... третий был непосредственно перед тем, как Льена попыталась бежать. И к тому моменту она уже не могла видеть в зеркале своих родителей. Либо они умерли, либо Льена окончательно перестала по ним скучать, — указательным пальцем колдун рассеянно, не глядя, рисовал на бархатной ручке кресла какой-то узор. — А вернуться можно лишь к кому-то. Как и увидеть — кого-то.

— С первым и третьим понятно, но почему не сработал второй? Если она уже поняла, что здесь счастливой жизни ей не видать, и по родителям скучала...

Лод отвернул голову — но я видела тихую, горькую, безрадостную улыбку, проявившуюся на его губах.

— Потому что в этом мире у неё появился кто-то, кого она не могла отпустить, — колдун смотрел на огонь в камине. — Когда вокруг огромный враждебный мир, легко влюбиться в того единственного, кто проявляет простое человеческое участие. Особенно если до того ты никогда не любила.

О, да. Особенно если учесть, что в этом чёртовом мире встретить того, кто не желает тебе зла — уже большое достижение.

— Ты влюбляешься, не хочешь с ним расставаться, пусть даже подсознательно... и проход в другой мир для тебя закрыт, — Лод вновь повернулся ко мне: глядя на меня пристально, как никогда раньше. — Я могу найти для тебя прореху, Снезжана. Могу отвести тебя к ней и сотворить заклинание. Но ответь сама себе... ты действительно хочешь вернуться?

Я опустила голову — так, чтобы волосы скрыли мои глаза.

Я должна была вернуться. Но хотела ли?

Я не знала ответа на этот вопрос.

— Но если я смогла увидеть Сашку... значит, я хочу к нему?

— Льена тоже видела своих родителей. Но, как выяснилось, этот мир всё же притягивал её больше. Пойми: когда ты прошла через прореху, ты уже подтвердила, что там для тебя нет ничего, от чего ты не смогла бы отказаться, — Лод склонил голову набок. — Да, мы попробуем в любом случае. Я же обещал. Но помни, что в первую очередь всё зависит от тебя. Так что... до возможного появления прорехи у нас больше двух недель, и всё это время тебе стоит почаще вспоминать, что с тобой сделал Артэйз. А ещё о том, какой замечательный человек ждёт тебя дома.

Я помолчала.

Да, наверное, так и надо делать. И стоило так делать — всю прошедшую неделю. Тогда сейчас хоть одной проблемой было бы меньше.

Значит, моя великая любовь к Сашке действительно была лишь сочетанием определённых гормонов? Раз прореха решила, что я могу от неё отказаться? Или это решила не прореха, а что-то внутри меня самой?

Нет, быть такого не может.

Ведь если это так — моя теория о том, что любви не существует, верна; а жить, убедившись в этом, будет крайне тоскливо.

— Почему она убежала? — всё-таки спросила я. — Раз она... тебя... она бы не захотела тебя оставлять.

— Ты же умница, — криво улыбнулся Лод. — Догадайся сама.

— Она сказала тебе... правду, а ты...

— Тогда все мои мысли были только о Морти. Она ещё не проявила ко мне явной благосклонности... да тогда я на неё и не надеялся. К Льене я относился хорошо, но исключительно как к... тому, кто мне интересен? Или кому-то... слабому, кого требуется защищать? Она точно не была мне другом... откровенно говоря, я даже равной её не считал, — в голосе Лода звучала прохладная задумчивость. — Я видел, что у неё ко мне особое отношение, но решил ничего не предпринимать. А когда она прямо потребовала у меня ответа, сказал всё, как есть. И это её доконало. — Его взгляд потускнел. — Алья наказал её не за то, за что расправлялся с остальными. Льена ведь была не из этого мира, и к его боли никакого отношения не имела. Но она убежала, и если бы она рассказала светлым всё, что здесь видела — это было бы очень неприятно. И Алья заявил, что, раз я не могу уследить за своей зверушкой, которая норовит сбежать к светлым, несмотря на всю мою доброту... то для общего блага он забирает её себе. С тех пор я больше её не видел. И предпочитаю не задумываться о том, что с ней стало.

Я искоса поглядывала на колдуна из-за занавеси волос:

— Неужели ты до сих пор не можешь себя простить? За неё?

— Я... приручил её. Я не хотел этого, но так вышло, — Лод покачал головой. — Я просто хотел... быть к ней добрым. Чтобы ей не было плохо. Чтобы она не была несчастной.

Милосердие. Снова это треклятое милосердие. Сколько людей во все времена в конечном счёте умерло из-за него?

— Тогда зачем винить себя? За то, в чём ты не виноват?

— То, что я не хотел её смерти, не значит, что я не виноват. — Лод прикрыл глаза. — Я должен был поступить с Льеной так, как предлагал тебе. Стереть ей память и отправить наверх, к светлым. Но моя проклятая гордыня... я так хотел стать первым, кто обуздает проход между мирами. А без неё в этом деле было не обойтись, — он усмехнулся с неизбывной печалью. — Мой дракон... наверное, именно тот случай помог мне его обуздать.

— Дракон?..

— Я — правнук Ильхта Злобного, Снезжана. Во мне течёт кровь того, кто пролил реки крови других. Того, за чьи грехи целый народ расплачивается вот уже триста лет. И мой отец не уставал мне об этом напоминать: чтобы я никогда не стал таким же, — Лод открыл глаза, взглянув прямо на меня — спокойным, полным боли взглядом. — Ты знаешь, что Акке видел ту войну? Он помнит и Тэйранта, и Ильхта. И он говорил отцу, что я похож на него. На своего прадеда. Тот же острый ум, та же долгая память, то же спокойное отношение к тому, чтобы причинить другим боль. Та же жестокость к тем, кто оскорбил тебя или твоих близких. Я ведь с детства никогда не забывал обид — я всё принимал к сведению. А потом не просто мстил: уничтожал. Не всегда физически, но всегда — морально, — он сощурился. — Тебе ведь это знакомо, не правда ли?

Я промолчала.

Когда я только поступила в школу, одноклассники мной восхищались. Они пытались сделать меня лидером. Но я не лидер по натуре — и я отказалась.

Дети совсем не такие милые, какими их считают родители. Они — маленькие волки: милые, наивные... и жестокие. И всегда выбирают себе вожака. А ещё дети — да и взрослые — не любят тех, кто отличается от них. Если бы я возглавила их, мне бы простили мою особенность; но я отказалась — и мне ничего не простили.

Все неприятности исходили от девчонок. Мальчики меня уважали: потому-то я и подружилась с Сашкой. Но мальчишек в классе было всего семеро, а девчонок, для которых я стала соперницей — в два раза больше. Некоторые, впрочем, впоследствии пытались со мной подружиться. Как оказалось, исключительно потому, что им лень было самим делать домашние задания, да и подругам я наверняка позволила бы списывать у меня на экзаменах...

Мне крупно повезло, что в мои тринадцать интернет уже вошёл в повседневную жизнь простых обывателей: удивительно, как много можно узнать, если без проблем умеешь взламывать страничку в социальных сетях.

Когда мы с Сашкой начали разыгрывать влюблённую пару, меня перестали игнорировать. Мне стали строить козни. Мелкие, конечно, но пакости. Некоторые пытались настроить Сашку против меня — и потом сильно об этом жалели: мстить в век информационных технологий легко. Особенно если твои враги не без греха. Не буду вдаваться в подробности, но я без раздумий пускала в ход взлом чужих компов, телефонов, аккаунтов в соцсетях или просто электронной почты. А потом шантажировала их обладателей: спокойно констатируя, что если от нас с Сашкой не отстанут, то, к примеру, вон то интересное фото, где очередная недоброжелательница лежит на родительской кровати со своим бывшим — в весьма неприличной позе, да ещё с весьма неприличным отсутствием одежды — будет опубликовано и очень порадует общественность...

Подставить правую щёку, когда тебя ударили по левой? Ха! Я предпочитала вообще не позволять себя ударить. И бить противника первым, пока он только замахивался — чтобы больше никогда не посмел даже задуматься о том, чтобы причинить мне боль. И пусть то была необходимость — порой я получала от этой необходимости удовольствие, которое мне не нравилось.

Да, мне было знакомо то, о чём говорил Лод.

Пусть даже моя месть выглядела довольно мелочной в сравнении с тем, чтобы на несколько дней скрючить кому-то руки артритом.

— Мне... нравилось мстить тем, кто пытался унизить меня. Хотя порой меня это пугало. Ты ведь это называешь 'драконом'? Желания, которых ты страшишься?