7 футов над килем

Все знают, что такое маяк, но не всем известно, что источник света помещается в специальный выпукло-ребристый фонарь, называемый линзой Френеля. Фонарь замечателен тем, что свет выходит из него параллельными пучками с наименьшей аберрацией. Впервые увидев линзу, Жора испытал внезапное волнение. Он любовался маячным фонарём, оценивал стройную логичность оптических формул, но при этом смутно подозревал, что в простом и полезном устройстве есть какая-то мистическая тайна, унесённая в могилу его создателем.

Со временем другие заботы отвлекли курсанта Жору, но внутренняя перемена уже произошла, и на комиссии по распределению он попросил отрядить его в организацию, занимающуюся установкой и обслуживанием средств навигационного оборудования. Это считалось делом куда менее престижным, чем экспедиции в полярные широты или в банановые моря, но комиссия просьбу исполнила. Отправили Жору, в буквальном смысле слова, на край Земли. И вот, на этом самом краю Жора много лет занимался тем, что таскал на горбу по галечным и песчаным береговым откосам аккумуляторы и баллоны с ацетиленом, катал бочки с горючим, носил тяжеленные ящики с аппаратурой. Иногда приходила ему в голову мысль, а нужно ли было учиться шесть лет, чтобы заниматься этим? Но, с другой стороны, где, как не здесь, имелся шанс раскрыть, наконец, тайну линзы Френеля?

Так продолжал он жить в трудах и размышлениях, постепенно освобождаясь от груза невостребованных знаний. На третий год обнаружил, что забыл таблицу умножения, но не слишком огорчился и даже испытал стыдливое облегчение. Он вообще стал рассматривать свою жизнь как цепь неизбежных, закономерных явлений и каждое новое событие воспринимал с любопытством, но без волнения.

Однажды в порт пожаловало с визитом американское гидрографическое судно, и Жора отправился поглазеть на заморских коллег. Взойдя на борт в числе прочих посетителей, он обратил внимание на широкоскулого офицера с лицом бронзового оттенка. Офицер также уставился на Жору и удивлённо поднял брови. Когда же экскурсия закончилась, приблизился, представился на довольно приличном русском и пригласил к себе. Жора не стал отказываться. В каюте офицер снял фуражку, водрузил на голову убор из перьев, другой такой же убор нахлобучил на гостя и проделал несколько жестов, знакомых Жоре по фильмам. Жесты были неторопливы, сдержаны и благородны.

—  Рад познакомиться, — ответил Жора.

—  Я — вождь! — торжественно провозгласил американец. — И ты — вождь! Мы должны заключить союз!

—  Я — не вождь, — растерялся Жора, — я — гидрограф.

Услышав это, индеец издал гортанный возглас ликования, сорвал форменный галстук, расстегнул верхнюю пуговицу, вытащил золотистую пластинку на тонком кожаном ремешке и передал Жоре. На пластинке был вырезан какой-то рисунок.

—  Так хотят боги! — американец закатил глаза. — Великий день для нашего народа!

"Псих! И как такого на службе держат?" — подумал Жора, но пластинку взял, чтобы не обижать больного.

А индеец, уловив недоверчивое сомнение, притушил недостойную горячность и пустился в объяснения. Он оказался тлинкитом, то есть потомком обитателей крайнего американского Севера. Племя позаботилось, чтобы он получил хорошее образование, и парень после окончания колледжа поступил в военно-морское заведение. Вообще-то, становиться моряком он не собирался, но тут выяснилось, что среди офицеров ВМС слишком мало индейцев, а гидрографов и вовсе раз, два и обчёлся. Администрация США, испугавшись, что её упрекнут в расизме, предприняла решительные меры, и молодец очутился в Аннаполисе, штат Мериленд, где его стали нашпиговывать знаниями, от которых не так давно избавился Жора. После окончания учёбы его избрали почётным вождём. Имя он выбрал соответственно занятиям, и звучало оно так — Дирекционный Луч. Этого, конечно, индеец по-русски объяснить не смог, а просто сделал на бумаге набросок, и Жора догадался, как зовут нового знакомого.

Представившись таким образом, вождь торжественно объявил, что Жора тоже тлинкит, а раз он ещё и гидрограф, так это не иначе милость богов. Индеец подвёл гостя к зеркалу. Тот поглядел на знакомую физиономию и впервые по-иному оценил выступающие скулы, нос с широким переносьем, прямые чёрные волосы. Жоре частенько намекали на его нерусскую породу. Однако сам себя он определить не мог, а спросить было не у кого. Теперь всё разъяснилось. Дирекционный Луч меж тем продолжил торжественную речь. Он поведал, что раньше их с Жорой народ был могуч, славен и владел землями на обоих континентах. Теперь же о племени почти забыли. Жора кивнул. Он, действительно, ни черта о тлинкитах не знал. Казалось бы, новость об индейском происхождении должна была ошеломить. Однако Жора сохранил спокойствие, поскольку искренне считал, что национальность есть вопрос убеждения, а не происхождения. А Дирекционный Луч, обрадованный встрече с единоплеменником, поведал Жоре, что подобно тлинкитам, гидрографы тоже были славным народом, придерживались странных для непосвящённых обычаев и передавали по наследству герметические знания. У них был оригинальный устный фольклор и приметы, по которым они узнавали друг друга. В процессе эволюции гидрографы расширили ареал обитания на всю планету, но при этом оставались разобщёнными и лишь иногда собирались в Монако на многодневные бдения, которые именовали конгрессами. Но, вообще и в целом, были вымирающей популяцией.

Идея Дирекционного Луча состояла в том, чтобы объединить два реликтовых племени в надгосударственный союз, к которому впоследствии неизбежно примкнут другие прочие народы, соблазнившись небывалыми перспективами. То есть, задумано было создание Всемирного Братства, свободного от пороков и предрассудков старой цивилизации. Земляне тогда стали бы жить в миролюбивой справедливости и трезвости. Дирекционный Луч, помявшись, признался, что последний пункт представляет особую сложность. Как известно, однако, тлинкиты и гидрографы выпивали.

Эта застарелая дурная привычка не позволяла славным племенам занять лидирующее место среди прочих народов. Дирекционный Луч выразил глубокое убеждение, что если бы удалось отвратить братьев от порока, то дело возрождения пошло бы вперёд семимильными шагами. Потом испытующе посмотрел на Жору и спросил, изучал ли тот "Способ Наименьших Квадратов"?

—  Как же! Способ отыскания наиболее вероятного значения величины, — Жора изумился, что ещё помнит эти слова.

—  Многие так думают, — Дирекционный Луч сложил губы в мудрой усмешке. — Смотри! — он изобразил на листке квадрат и внутри нарисовал квадрат поменьше, а внутри того ещё один. — Видишь? В каждый квадрат можно вписать другой квадрат меньшего размера. Это зашифрованный путь в бесконечность через тоннель квадратного сечения. — Впрочем, — он опомнился, — это тебе ещё рано понимать. Главное...

Прозвучавшая по трансляции команда заставила его вскочить и сменить перья на фуражку. Решив, видно, что дело обращения в тлинкитство можно считать завершённым, он торопливо нацарапал несложный рисунок и сказал, что не знает, как это называется по-русски, но Жора сам догадается — о чём речь.

—  Теперь ты тоже будешь вождём, а это, — он передал листок, — будет твоим именем. Поклянись исполнить Великое Предназначение!

—  Ну, ладно, раз так, — растерянно пробормотал Жора, и на этом историческая встреча закончилась.

Сойдя с трапа, ошалевший гидрограф вгляделся в схему и сообразил, что теперь его индейское имя — Нуль Глубин. Рисунок же на подаренной пластинке оказался стилизованным изображением линзы Френеля.

С этого дня жизнью одинокого вождя стали, как видно, управлять духи неведомых стихий. Жора рассудил, что в его теперешнем звании прежние служебные обязанности становятся обременительны. Требовались свобода, досуг и уединение. Он устроился смотрителем небольшого маяка и поселился в избушке, что стояла неподалёку. Жора был человеком последовательным, и дело Всемирного Объединения определил как задачу будущего, решив для начала целиком сосредоточиться на борьбе с пьянством. Проанализировав историю вопроса, он пришёл к неутешительному выводу — что с людьми не делай, они всё равно пьют. Значит, нужно было измыслить напиток, который по всем показателям удовлетворял бы потребителей, не смущая при этом рассудок. Требовалось исходное сырьё для опытов, и Нуль Глубин соорудил аппарат оригинальной конструкции.

Скоро избушка маячника сделалась местом притяжения окрестных обитателей. Жору несколько смущало, что он использует людей в качестве подопытного материала, но утешал себя тем, что они идут на это добровольно, радостно и при этом отчасти приобщаются к тлинкитско-гидрографическим таинствам. К тому же благодарные приходимцы доставляли всё необходимое для научной работы — химическую посуду, нужные ингредиенты, продовольствие, дрова и ограждали от посягательств невежественных властей. Постепенно Жоре удалось довести напиток по органолептическим показателям до параметров казённой водки, при этом добившись значительного увеличения крепости. Нуль Глубин назвал его "эликсиром". Но главная задача оставалась нерешённой — употребление замечательной жидкости приводило-таки к опьянению.

Сипунов спустился в распадок как раз в момент острого научного кризиса и сумел вдохнуть в Жору новую надежду. Они быстро подружились и разделили обязанности. Нуль Глубин ставил опыты, а капитан-лейтенант, в свободное от службы время, штудировал специальную литературу и намечал новые направления поиска. Посетители вскоре привыкли к тому, что кроме тронутого винокура в избушке частенько сиживает задумчивый морской офицер. Однако все труды оказывались тщетными: эликсир менял вкус, цвет, вязкость, но продолжал шибать в голову. Любой экспериментатор упал бы духом, и Нуль Глубин в тоске стал сам прикладываться к реторте, ибо усомнился в способности усовершенствовать мир. Сипунов, также ощутивший спад пассионарности, всё чаще подумывал — не бросить ли эту затею и не вернуться ли к безнадёжной ясности скептицизма?

Однажды Нуль Глубин изготовил очередную порцию эликсира, отведал, залил в банку и со вздохом надел на голову перья. Сипунов отодвинулся к очагу, хорошо зная, что будет дальше. Вождь измазал краской лицо и напялил чёрную морскую плащ-накидку, расписанную кабалистическими знаками.

—  Локсодромия! Ортодромия! — орал он, прыгая вокруг банки и стуча в бубен. — Референц-эллипсоид! Первый вертикал!

—  Здорово его шарахнуло в этой самой "Макаровке"! — с жалостью подумал Сипунов. — Ишь, как корёжит!

Вождь, помянув напоследок проекцию Гаусса, ещё раз пригубил напиток и дал попробовать Сипунову. Тот нехотя отхлебнул. Вождь закурил длинную трубку и уселся, пуская дым, покачиваясь и продолжая что-то бормотать.

—  Нет! — Сипунов поднялся. — Опять ни черта не вышло, — он протянул руку и, не глядя, взял с тарелки солёный огурец. — Иди-ка ты, прогуляйся по бережку, проветри свои индейские мозги.

Вождь вздохнул, вытащил из-под кожаной рубахи амулет с изображением таинственной линзы Френеля, поглядел на него, в сердцах рванул шнурок и забросил амулет в угол. Потом влез в резиновые сапоги и толкнул дверь. В дом ворвалась дождливая ветреная ночь.

—  Не свернул бы себе шею, — подумал Сипунов. — Однако, что же нам делать?

Он покосился на чучело крокодила, на гирлянды трав и сушёных грибов. Всё уже было испробовано. На дворе послышался ленивый лай, потом в дверь постучали, она приоткрылась, и в избушку проскользнул кот, а за ним в проём вдвинулся блин зелёной пограничной фуражки и широкоплечая фигура в мокрой накидке, пригнувшись, грохнула тяжёлыми сапогами.

—  Приветствую тебя, о Нуль Глубин! Мой вождь — отважный майор Глюкин, защитник рубежей, послал меня, своего воина за волшебным эликсиром... — с монотонной заученностью забубнил вошедший, — в дар же тебе наш великий майор посылает канистру бензина, — при этом солдат поклонился. Автомат, висевший на плече соскользнул и, ударившись об пол, выпустил очередь, едва не прикончившую кота.

—  Придурок! — заорал Сипунов. — На предохранитель нужно ставить!

—  Ой! — испугался гость. — Виноват, товарищ капитан! У него, когда зацепишь — спуск клинит. А где вождь?

—  Ушёл на тропу войны! — огрызнулся Сипунов, пытаясь успокоить мелкодрожавшего кота. — В башке у тебя клинит.

—  Виноват, товарищ капитан, — повторил солдат. — А только великий майор Глюкин приказал, чтобы я без эликсира не возвращался. Сказал, если не принесу, отдаст меня на съедение этим... как их... диким койотам. Он, ведь, товарищ моряк, такой — он отдаст...

—  Слушай, — спросил Сипунов, а ты, что — тоже индеец?

—  Наверное, теперь так, — равнодушно предположил пограничник, — раньше-то великий майор Глюкин простыми словами нас обзывал. А как с вождём спознался, — солдат кивнул на сушёного крокодила, — так и стали мы все... этими... красножоп... нет... краснорож...

—  Краснокожими, —  подсказал Сипунов.

—  Точно! — подтвердил воин. — Так как насчёт эликсира? Великий майор Глюкин...

—  Всё! Всё! — замахал руками Сипунов. — Я уже понял. Возьми вон там бутыль и топай отсюда. Канистру оставь у сарая.

—  Великий майор Глюкин просил синего эликсира, — ворчливо заметил порученец. — Великий майор Глюкин...

—  Кончился синий! — заорал взбешённый Сипунов. — Забирай, что есть, пока я сам тебя не отдал койотам!

Воин пограничной стражи, недовольно сопя, спрятал бутыль под накидку и задом выбрался вон. Сипунов поглядел ему вслед и затосковал. Ветер бросал в окно пригоршни дождя, шумел близкий прибой, и довольно сопел пригревшийся у очага кот. Сипунов взял банку зелёного эликсира, поглядел сквозь неё на остывающие угли, поставил на стол и, чиркнув спичкой, зажёг над горлышком колеблющееся прозрачное пламя. Потом, сам не зная для чего, снял с широкого подоконника линзу Френеля и накрыл ею банку. Тут же изба озарилась диковинным, волшебным светом, блики побежали по стенам и потолку. Зелень в банке начала светлеть. Сипунову почудилось даже, что зазвучала какая-то странная, тревожная мелодия. Но тут снова отворилась дверь, и порыв холодного ветра колыхнул пламя над линзой. Вместе с холодом в избу ввалился мужик в ярко-жёлтом непромокаемом рыбацком костюме. Вошедший повозился на пороге и захлопнул дверь ударом каблука: руки его были заняты двумя большущими рыбинами, которых он крепко держал за хвосты.

—  Во! — прохрипел рыбак и шмякнул рыбины в жестяную лохань, стоявшую на лавке.

Кот посмотрел на пришельца с одобрением.

—  У? — "Жёлтый" ткнул пальцем в линзу Френеля.

—  Угу! — кивнул Сипунов.

Косолапо ступая, рыбак подошёл, полюбовался на спиртовое свечение, наклонился и фукнул. Пламя погасло, а немногословный гость снял линзу, достал банку, закрыл крышкой и двинулся к двери. Отворив её, он обернулся и, кивнув Сипунову, проговорил: "Ага!"

—  Эге! — приветливо улыбнулся капитан-лейтенант и подумал, что язык тлинкитов не так уж труден.

Дверь захлопнулась. Сипунов убрал линзу, выгнал во двор подбиравшегося к рыбе кота, зажёг старую керосиновую лампу и стал читать какое-то ветхое руководство по чёрной магии.