-Не хотелось бы зазря совать нос в ваши дела, — почти рассеянно проговорила она, наблюдая за солнцем, что спешило завалиться за горизонт. — Но сдается мне, когда мы сойдемся в следующий раз, решить дело миром уже не выйдет вне зависимости от усилий. Прольется кровь.
-Вы видите выход? — искусно изображая равнодушие, спросил Нейтгарт.
-Самый очевидный. Не расходиться вовсе, — она едва заметно улыбнулась. — Вы уже имели возможность убедиться, что как союзник я куда полезнее. Вы большой человек, а меня готовили для любой борьбы и уж поверьте, я пережила достаточно, чтобы это не было пустой похвальбой. Меня мало занимает всякая дребедень, к которой сейчас склонны многие в нашем роду...
Нейтгарту эти слова показались занимательными — как и ледяная страстность, с которой они выговаривались. Но в тот вечер он лишь усмехнулся.
-Я уже видел вас, что в бою, что в иной работе. Вы сумасшедшая. Все или ничего — и так раз за разом. На бешеную тигрицу я могу прийти поглядеть и в зверинец — а достанься она мне, я бы ее просто-напросто пристрелил. Не обижайтесь, но в делах столь тонких, как нынешнее, вы были и будете дилетантом.
Не прошло и минуты, как был брошен вызов — за расследование она возьмется в одиночку, и в случае неудачи примет так же и всю вину. Ядовитый смех Нейтгарта стоял у нее в ушах все следующие три месяца — вплоть до того самого момента, как ответственный за распространение кошмарного "лекарства", беглец из не менее кошмарного Ленинградского Клуба, возжелавший легкой наживы — не был брошен под очи представителей Церкви. И кукольника.
Усмешка с лица последнего никуда не делась — но в тот день он впервые пожал ей руку, крепко встряхнув.
-Ну что же. Быть может, у меня найдется свободная должность — марок за пятьдесят в неделю...
Они быстро изучили характер друг друга, равно как методы борьбы, силы и слабости, и сами толком не заметили, как взялись за устранение последних. Селеста быстро обнаружила старомодность воспитанного в древних традициях мага — он плоховато разбирался в том, что делалось в мире людей и позволял иногда себе говорить о нем откровенные глупости. Она окружила его нужными связями, помогла установить контакт с прослойкой магов не особо сильных и родовитых, но именно благодаря тому способных вести человеческую жизнь и в ней разбираться — позже они оказали ему огромное количество услуг, избавив от необходимости самому спускаться так низко. Нейтагрт, в свою очередь, не только ввел ее в ранее не слишком доступные из-за бедственного положения ее рода круги, но и предоставил такие ресурсы для дальнейшего изучения магического искусства, о которых Селесте раньше не приходилось и мечтать. Те, кто имел возможность общаться с кем-то из них, не особо удивились логичному продолжению былого союза — иногда говорили, что вхождение Селесты в дом Вайтль было лишь вопросом времени. Это было уже почти формальностью, прошедшей, к тому же, в кругу невероятно узком. Натаниэль Виктор Фицджеральд, уважаемый кукловод, работающий в Соединенных Штатах с конца прошлого века и некогда сравнивший эту пару с "двумя вечно голодными котами, что строят планы прямо над очередной придушенной мышью", говорил позднее — "я не удивился бы, узнав, что свадьбу провели за полчаса, попутно расписывая приказы агентуре и сетуя на попусту потраченное время".
Ребенок Нейтгарта и Селесты унаследовал от отца благородный Ветер, мать же подарила его побочный элемент — молнию. Сын получил имя Юст.
Одного взгляда на мастерскую рода Вайтль было достаточно, чтобы навести на зрителя почти невыносимую тоску — и никакой магии для того не требовалось. Магии, впрочем, в окрестностях хватало с лихвой: весь лес, где был запрятан особняк, кишел ловушками всех видов в объеме, наверное, превышавшем даже таковой разнообразной живности в этом же лесу. Сплетенные еще давным-давно чары по-прежнему были крепки — чужак мог искать верную дорогу часами, если не днями, и если ему везло, то находил путь прочь отсюда, а не свою смерть. Смерть, согласно россказням жителей ближайших городов, таилась здесь едва ли не за каждой веткой: в былые века любой житель окрестных сел был готов помереть зимой от холода, но не сделать ни шагу за дровами в эту глухую чащу. Одними чарами дело не ограничивалось — передававшиеся из поколения в поколения байки о живущих тут испокон веков чудовищах были обязаны своим рождением страже дома — и многочисленным миражам, которые держали посторонних подальше отсюда.
К дому, разумеется, вела не одна дорога — но семейству Кальдервуд был раскрыт лишь один из запасных путей, кружной и невероятно тяжелый: пробраться тут на машине нечего было и думать, да и пешком путешествие заняло не меньше двух часов времени. Когда же гости добрались до увитой плющом высокой ограды, каждый их шаг уже давно фиксировали десятки рассеянных вокруг хрустальных глаз, каждое слово — ловили укрытые за листвой и в стволах деревьев машины, каждый жест — оценивался ответственными за наблюдение куклами, что выискивали в них малейший признак начала обращения к магии. Оборона, казалось, только и ждала того, что могло бы считаться угрозой. В этом доме редко принимали гостей и атмосфера на подступах была соответствующей — колючей, словно военная проволока.
Массивные ворота с фамильным вензелем распахнулись еще до того, как их успели коснуться, обнажая унылые картины осенней природы и мрачную, тяжеловесную, но до боли одинокую громаду мастерской. Впереди ждали темные окна и невыразимо старые стены, дряхлый кустарник, чахлая осока и редкие деревца в отданном на растерзание времени саду. Двигаясь по дорожке, припорошенной опавшей листвой, гости миновали небольшой пруд, что притягивал взор своей траурной чернотой — гладь его была совершенно неподвижна, словно отказываясь повиноваться ветру. Молчание, царившее вокруг, казалось совершенно невыносимым — недоставало хоть бы самого малого, но подтверждения тому, что в этих землях есть еще жизнь.
Громада особняка была истерзана веками. От стен тянуло ветхостью, некоторые из них покрывали, как и крышу, лишайники. Окна смотрели неприветливо и жутко — как могут смотреть с рождения мертвые глаза, созданные из стекла. Пробравшись через готическую арку, гости остановились — через усыпанный листьями двор к ним уже направлялись хозяева.
Нейтгарт фон Вайтль носил строгий черный камзол и черный же шейный платок, жилет, единственным украшением которого можно было считать серебряную цепочку от часов, был все того же цвета, равно как и начищенные до блеска высокие сапоги. Он шел чуть впереди, обгоняя на шаг-другой членов своей семьи точно так же, как Бенедикт Кальдервуд — своей. Бенедикт прятал глаза за темными зеркальными очками, носил он также высокий цилиндр — похоже, совсем новый — и темно-зеленый костюм с зеленым же галстуком. Едва маги поравнялись, как очки были отправлены в нагрудный карман — еще раньше, чем были произнесены первые приветственные слова. Главы семей переглянулись — взгляды эти, которым было суждено столкнуться, выражали куда больше любых слов, а прежде всего — волю их пославшего. Оба, удовлетворившись прочитанным в глазах чужих, спокойно моргнули, согласившись признать друг в друге равных, хоть бы и на время.
Костюм Селесты был столь же мрачен, но он по крайней мере отвечал времени — а также отвечал скорее критериям удобства, чем красоты. Единственным исключением из них была, возможно, излишня длина темного плаща — полы его почти касались земли — но порыв ветра, чуть всколыхнувший его, разрешил загадку: изнутри плащ был прошит великим множеством нитей из неразличимого на первый взгляд сплава, что сплетались в сложный, но не лишенный красоты узор. Темные брюки и удобная обувь — с одинаковым успехом она бы смотрелась в них и в своем кабинете и в долгой дороге. Ее поза казалась расслабленной, а лицо преувеличенно спокойным, но и тут основную работу брали на себя глаза, живые и внимательные — сейчас они сцепились взглядами с сине-зелеными глазами Юфемии Кальдервуд. Супруга Бенедикта была ростом чуть ниже Селесты и очень худа — не столько красива, сколько породиста. Высокомерный нос, тонкие мертвенные губы, натянутые стальной проволокой, непомерная гордыня, сквозившая во всем — от лица до пышного наряда. Ее волосы казались по сравнению с Селестой настоящим каштановым водопадом, она была столь напряжена, что, казалось, позвоночник ей заменили стальным прутом, да и тот вот-вот надломится от натуги. Селеста беззвучно усмехнулась — стоявшая напротив нее женщина отвела глаза первой.
Наследники семей также смотрели друг на друга во все глаза — но привычного для таких встреч давления в их взглядах не наблюдалось. Вайола Кальдервуд имела волосы столь же светлые, что и ее отец — могло показаться, что их вдобавок присыпали пеплом. Ее серебристо-зеленые, словно листья, глаза, казались невероятно спокойными, сама же она походила на какой-то выросший в сумерках цветок матовой белизной своего лица. Она томно глядела и неспешно двигалась — походка ее была немного неровной, так что могло показаться, что Вайола несколько прихрамывает. В сочетании со своим старомодным платьем, она казалась трогательно беспомощной для человека — и преступно беспомощной для того, кто имел честь принадлежать к породе магов. Юст был ничуть не менее бледен, темные, как у отца, волосы его растрепал негодяй-ветер, едва он оказался во дворе. Несколько впалые щеки, плохо скрываемая усталость и настороженность в глазах, старомодный костюм темных тонов...странно, как по жилам одетого так тесно человека могла вообще бежать кровь.
Вайола несмело улыбнулась — как ее учили. Юст скопировал эту улыбку — как учили его.
В просторной комнате были открыты два окна из пяти, но это нисколько не помогало — табачного дыма было настолько много, что он просто не успевал выветриться хоть бы и на четверть. Мрачно курил Нейтгарт, выдыхала дым Селеста — сидящий в кресле напротив Бенедикт тоже не отказался от удовольствия подымить трубкой. Супруга Бенедикта заняла место у окна, чуть поодаль от дочери, практически не скрывая того, что у нее уже постепенно начинает кружиться голова — что от дыма, что от здешних речей. Наследники двух семей сидели молча, время от времени бросая друг на друга взгляды, сплетенные из двух нитей — осторожности, почти доходящей до страха, и неизбежного интереса. Больше же всего молчания приходилось на долю человека, что оккупировал старое резное кресло у дверей — но когда говорил он — сухим, надтреснутым голосом — затихали, как по команде, решительно все.
Древний старик, которого гости впервые узрели уже дома, был сплошь закутан в черное, и, как казалось поначалу, не мог испугать ничем, кроме своего жуткого облика. Лицо его было вытянутым и морщинистым, словно давно сгнивший фрукт, оба глаза намертво закупоривали медные кольца огромных очков, а изогнутый нос делал его похожим на больного, облезлого коршуна с дрожащими крыльями. Нос этот был искусным, но все же протезом — тусклый блеск его бросался в глаза, когда старик медленно поворачивал голову. Единственным светлым пятном его костюма являлась серебряная брошь в виде паука, что скрепляла черный плащ у горла — ровно такой же паук был оттиснут на набалдашнике трости, что сжимали сухонькие пальцы левой руки. Рука правая давно уже не была живой — помимо знакомого уже тусклого блеска в глаза бросался небольшой потемневший рубин, скрытый в кисти руки за крохотным зарешеченным окошечком. Когда старику понадобилось срезать конец сигары, рука его раскрылась, как блестящий цветок, а пара пальцев утонула в запястье, сменившись парой же темных лезвий. Да, казалось, ничем, кроме своей внешности старик напугать не способен — но это было лишь до того как произносилось его имя. Йеронимуса фон Вайтля многие давно считали мертвым — и лишь потому спали по ночам спокойно, те же, кто каким-то чудом оказывался осведомлен о том, что отец Нейтгарта еще держится в мире живых, сходились обычно в одном — просто в аду никто не хотел такой компании. Его век давно должен был уже подойти к концу, но старый маг продолжал цепляться за мир живых со всей своей чудовищной силой. Последние десять лет он не покидал стен мастерской, но даже зная, что продержится еще от силы год или два, не оставлял своей работы. Многие секреты рода обречены были умереть вместе с ним — но его мрачная слава стать бесплотной тенью грозила еще очень не скоро.
-...и значит, Людвик все еще на лечении? — кусая трубку, бормотал Бенедикт.
-Уже давно нет, но теперь он прикован к письменному столу вместо кровати, — протянул Нейтгарт, выдыхая дым. — Сейчас заканчивает учебное пособие по эфирно-топографическому анализу, кажется, у вас в Башне уже согласились его издать небольшим тиражом?
-Все так, пусть их и до сих пор удивляет, что такое количество стоящих работ поступило от...чистильщика, — Бенедикт чуть улыбнулся. — Поначалу они решили, что это какая-то шутка. Ну или что настоящий автор предпочитает оставаться в тени.
-Все может быть...
-Про убийство Вальдимара Гюннлейгссона уже слышали, я полагаю? — немного помолчав, произнес Бенедикт. — Месяца три назад меня привлекли к делу в качестве эксперта. Такой бойни давно не доводилось видеть...
-Получал донесение, да, — кивнул Нейтгарт. — Честно говоря, этот конец был чертовски предсказуем. И даже не потому, что после всех войн, в которые его отец успел втравить семью, она уже полвека как дышала на ладан. И даже не потому, что их последние проекты ходили на грани с искусственным вампиризмом.
-Вы уже в курсе? — не смог скрыть удивления Бенедикт. — Откуда?
-У меня свои источники, — пожал плечами хозяин дома. — В данном случае — один, но более чем надежный. Мне сообщили, что они работали с неким растением, привезенным из ранних тропических экспедиций Вальдимара, все так?
-Вы поразительно хорошо осведомлены, — последовал ответ Бенедикта. — Первичным источником послужила его слуга, что была с Вальдимаром в той экспедиции, следующим он сделал свою собственную жену...то, что осталось после учиненного в их подземной лаборатории погрома, мне отдали на исследования...
-Вот так вот просто?
-Ну разумеется, нет, — с некоторой горечью выдал маг. — Все три месяца, что я занимался этой гнилью, в ухо мне дышали два охотника. В конце концов у кого-то наверху лопнуло терпение, им приказали сворачиваться и пережечь там все. На всякий случай всю сеть подземных туннелей подорвали вместе с тем, что осталось от мастерской. Выжившую прислугу...
-Разбросали как минимум в три разных страны, — кивнул Нейтгарт. — Кому-то конфисковали воспоминания, а кого-то на всякий случай оставили под землей во время подрыва. Слышал, слышал...
-Хотел бы я знать, от кого. Ну да ладно. Вы кажется, сказали, что их основная ошибка была даже не во всем этом? Тогда в чем, позвольте спросить?
-Они связались с американцами, — взяла слово Селеста. — Само по себе это, разумеется, не грех, но они имели глупость связаться с Красным Кольцом.
-Вы и об этом...
-...а иметь дела с Кольцом — напрашиваться хорошо если на Печать, — невозмутимо продолжила Селеста. — Да, денег у них всегда хватало, но их отношение к своим...союзникам за пределами Штатов прямо-таки показательно небрежное. Как нужна помощь — ее не дождешься, пойдешь против них — растопчут в два счета. Впрочем, они так увязли в своих маленьких играх с человечками...
