На неведомых тропинках 2. Шаг в пустоту

Он был в своей стихии. Ему нравился каждый пластиковый куст, каждый размытый луч солнца, каждый влажный вздох. Его мир. Его дом. Это, а не наша тили-мили-тряндия. Он чувствовал себя в безопасности, так я просыпалась в своей постели, в своей комнате, где бабка, улыбаясь зубными протезами, кормит меня вкусным завтраком.

Безвременье отвоевало у стёжки большую часть села, три-четыре ряда домов, несколько улиц сократились чуть ли не на половину. Много, по сравнению с размерами всего Кощухино, и совсем ничего, если сравнивать в Юково. Проклятый миновал полосу non sit tempus минут за ... Чувство времени осталось таким же иррациональным, как и раньше. Здесь его не существовало, ни внутреннего ни внешнего. Сколько он шел? Минуту? Две? Час? Сутки? Вечность? Тут год мог пролететь за мгновение.

Он шел. Искусственные листья были близко. Я попыталась протянуть к ним руку, разум не собирался смиряться с тем, что тело больше не реагирует на команды. Проклятый это чувствовал. И поднимая мою руку, он делал одолжение и наслаждался этим. Тонкие пальцы дотронулись до плотных листьев. Больше всего это походило на искусственный живой уголок при садике, куда я водила Алису, или декорации, имитирующие растительность для съемок фильма. Широкие, с ладонь, листья покачнулись от прикосновения и ударились друг об друга, как пластиковые стаканчики на шашлыках.

Искусственный мир. Он не стоил бы упоминания, если в тот момент, когда качнулась лакированная ветка дерева, в его широком стволе не вспыхнули два красных уголька. Неожиданность не только для меня, но и для бестелесого. Красные огни глаз смотрели прямо на меня. Уверена, окажись здесь зеркало, мои в нем отразились бы не менее ярко. Глаза — зеркало души. В моих сейчас отражалась чужая. Красные огни мигнули, мои веки, подчиняясь воле проклятого, ответили тем же.

Я затаилась, чем развеселила беса. Встреча с соплеменником не произвела на него никакого впечатления. Он просто отвернул мою голову и пошел дальше.

Все думают, что бесы — малочисленная раса. Что если это не так? Что если они предпочитают вязкое пространство безвременья миру, который все считают для них родным? Теперь я понимала, чьи глаза смотрели на меня тогда в переходе. Чуждый взгляд, испугавший меня до колик в животе и этим спасший от прогулки по non sit tempus. Спасение и бес — несовместимые слова в одном предложении, очередная насмешка ушедших.

Шаг — и густой воздух безвременья остается позади. Мир стежек поразил ослепительной легкостью, чистотой простых и понятных звуков, живыми растениями, животными, людьми. Ветром и светом, даже несмотря на то, что небо хмурится серыми тучами, а воздух наполнен изморосью. Бес сдержал слово, он вывел меня из non sit tempus.

Холм был очень похож на своего собрата в Заячьем холме. Та же срезанная вершина, тот же журчащий звук, чаша источника добротно выложена гладкими речными камнями, серые швы скрепляющего раствора напоминали паутину, колыхающуюся под прозрачной водной гладью.

Седому пора начать беспокоиться, безвременье подошло очень близко к источнику. Хозяин Северных пределов стоял напротив меня, отстраненный и равнодушный. Чуть дальше за его спиной, обжигая меня эмоциональными взглядами замерли Пашка с Веником, Невер на руках у матери жизнерадостно ухнул и взмахнул хвостом. Он рад меня видеть. Справа улыбался во весь белозубый рот смуглолицый парень — хранитель, черные глаза лучились весельем. Как не похож этот молодой человек на того мужчину, с которым я разговаривала во мраке.

— Птичка вытащила нам хранителя, — сказал бес моим голосом.

— Вижу, — судя по всему, это не произвело ни малейшего впечатления на Кирилла, — ну, — поторопил он проклятого.

— Хозяин, а не хотите узнать, что она...

— Нет, — одно хлесткое слово -приказ того, кто не привык повторять дважды, того, кого не заставляют ждать, — Орихор!

Глазам стало невыносимо горячо, кровь бросилась в лицо. Я застонала, прижимая руки к пульсирующим векам.

— Я был нежен, — голос шел из плаща серого цвета, который держал в руках русоволосый секретарь, ткань наполнялась дымом, формируясь в подобие человеческой фигуры, — птичка доставлена, и даже в лучшем виде, чем была.

Я опустила руки. Тело снова слушалось, снова принадлежало мне. Вернулись слабость, головокружение и боль.

— У меня не было и не будет слабостей, — сказал Кирилл, — едва сдерживаю побуждение утопить тебя в пруду и закончить на этом.

Знакомый голос был тих. Он на самом деле злился. Хуже будет, если он замолчит. Когда демон не говорит, он действует, а когда действует, то не слышит ни криков, ни жалоб, ни просьб о пощаде.

Лицо хозяина было холодно. Красные уголья глаз беса смотрели на меня из-за его правого плеча. Проклятый хозяйничал в моем теле с моего разрешения. Повторно он его спрашивать не будет.

— Не стоит утруждаться, — пробормотала я и быстро, боясь передумать, шагнула в сторону, — я сама.

Гладкая поверхность воды была так маняще близко. Они не успели меня остановить, наверное, потому что не поняли, что я хочу сделать, а когда поняли, не поверили, или им было все равно, что куда вероятнее.

Я повалилась в чашу источника, подняв тучу брызг.

Вода была ледяной. Я и не подозревала, что она может быть такой холодной, не замерзая. Кожу обожгло. Сердце замерло. На краткий миг мне показалось, что оно замолчало навсегда, что от ледяного шока оно больше не сможет ударить ни разу. А потом оглушительный стук возобновился с утроенной силой, еще немного, и оно прорвет ткани, мышцы, кожу, вывернет наизнанку ребра и выскочит наружу. Вместе с его силой вернулась жизнь.

Я оттолкнулась ногами от каменного дна и вынырнула на поверхность. Осенний воздух был наполнен обжигающим теплом. Первый вдох, как последний.

Слышались ругань и проклятия с ноткой неуместного восхищения. Меня подхватили за руки и вытащили из воды. Секретарь Седого, молодой человек лет двадцати пяти, опустил меня на землю. Все, кто стоял близко к источнику, были мокрыми с головы до ног.

Я подняла голову и откашлялась, в поле зрения попали черные спортивные ботинки, на вид очень дорогие. Раздраженный помощник швырнул меня к ногам хозяина и удалился. Сил подняться я не нашла. В первые моменты теплый, по сравнению с водой воздух, обернулся пробирающим до костей ветром. Я обхватила себя руками, воздух из легких выходил неровными рваными выдохами, будто внутри не хватало для него места. На брюки потекла темная кровь, толком не закрывшая рана открылась. Кровь была горячей.

Все, что было во мне магического, все изменения извне стерла чистая родниковая вода. В том числе и метки проклятого. В том числе...

— Идиотка, — Кирилл сказал это почти ласково, склонился и протянул руку к лицу.

Я сглотнула. Даже сейчас, замерзшая и дрожащая в одежде, которую можно выжимать, сидящая в грязи, зажимающая укус, чувствующая на себе не один десяток глаз, я хотела этого прикосновения, предвкушала тепло пальцев. Одно касание согреет меня лучше одеяла.

Седой усмехнулся, втянул воздух смакуя мои ощущения, мои желания. Рука качнулась, подцепляя сережки, двойные колечки, подаренные им же когда-то давно.

— Это поправимо, Алиса уже взрослая, и амулет матери вам давно не нужен, — пальцы спустились ниже к горлу, ключице, груди.

"Давай же!" — мысленно прокричала я, подаваясь вперед.

Кирилл подцепил тонкую цепочку, прикоснувшись к коже на одно неуловимое мгновение, я не смогла подавить прерывистый вздох, и вытащил наружу пятирублевую монетку.

— Это нет. Твое место в Юково неизменно, но амулет, — он позволил кругляшку упасть поверх мокрой куртки, — уничтожен. Периметр рухнул. Стёжка осталась без защиты. Они решат, что ты мертва.

— Пусть порадуются, — прохрипела я.

— Пусть.

Кирилл выпрямился, его место тут же занял Максуд, собственные представления скорее мешали, но стоило закрыть глаза, и все становилось на свои места — мужчина в теле молодого парня.

— Если будешь подыскивать новую стежку, милости просим в Кощухино. Здесь очень нуждаются в чистом человеке, — черные глаза лукаво блеснули.

— Нет, — оборвал его Седой, — она отправляется в Серую цитадель. Дальнейшую судьбу я определю позже. Здесь останется две пятерки бойцов. Считай их жителями пока.

— Благодарю.

— Чистого для Кощухино мы найдем. Даю слово, охраняющий.

— Принимаю, хозяин.

— Я знаю одного. Вернее, одну. Ей очень хочется переехать к нам, — я откинулась на спину, картина перед глазами поплыла, я подняла руку, пальцы были залиты кровью.

Наверное, беззащитный вид молодого парня заставил ожить воспоминания. В любом случае внуку будет лучше без такой бабки, как Маринка. И главное, если ее переселить в Кощухино, она останется человеком, так как именно в чистой здесь и нуждаются. Бывшая подружка не станет ни монстром, ни добычей до тех пор, пока не убедятся, что стёжка не собирается на нее "опираться". Дело это не быстрое, у меня заняло три года по внутреннему кругу и тридцать по внешнему.

— Ну, если ты рекомендуешь, — улыбнулся Макс.

— Не обольщайся. Ты проклянешь тот день, когда последуешь этой рекомендации, — я закрыла глаза, холод почти не чувствовался, если сейчас все дружно возьмут и оставят меня в покое, будет вообще красота.

— Уже в предвкушении, — донесся до меня голос охраняющего.

Прежде чем вернулся мрак, я успела подумать о том, что теперь все три источника в руках у Седого. Три туза в рукаве. Но даже это перестало иметь значение в темноте.

— Переговоры

Я смотрела на туалетный столик. Зеркало было поднято, и в нем отражалась часть комнаты с графитовыми стенами. Белая краска, восстановленный коричневый орнамент. Борис мертв, но работа была закончена. Другой вопрос, что делает мой отреставрированный столик в Серой цитадели? Возможно, его принесли ночью, даже если опустить закономерные вопросы — кто и зачем, это все рано выглядело сумасшествием.

Я встала и обошла квадратную комнату. Просторная спальня с огромной кроватью, двумя вышитыми картинами на графитовых стенах, шелковыми портьерами, прикрывающими монолитные стены, создавали ложное ощущение спрятавшимися за ними окон. Свет от бра по обеим сторонам кровати, уютный полумрак. Было тепло, камин топили исправно, ноги не мерзли, ступни утопали в толстом узорчатом ковре.

В зеркале отразилась укороченная ночная рубашка в штампованный горох, видавшая и лучшие времена в период расцвета СССР. Я задрала хлопковый край, рассматривая натянувшуюся на ребрах кожу. Ровную кожу. О страшном укусе лишенной напоминали чуть розоватые полоски с правой стороны. Со временем следы исчезнут совсем, уже сейчас отметины выглядели так, будто с момента травмы прошла как минимум пара месяцев, а не десять дней, что соответствовало истине.

Дверь открылась без стука, к слову, она всегда так открывалась. Каждый день я видела за ней часть графитового коридора и круг света от лампы на стене. Я даже не знала, на каком этаже цитадели нахожусь.

Сегодня заведенный распорядок был нарушен визитером. Не целитель, поивший меня отварами и менявший компрессы, и не крепкие парни повышенной волосатости, таскавшие через день в комнату дубовую бадью с горячей водой. Я ждала его давно, с первой минуты пребывания здесь, в первые дни со страхом, в последующие с нетерпением.

Декада взаперти, минимум общения и будешь рада даже баюну. Целитель говорил о процедурах, которые и так наводили тоску. Парни с бадьей наперевес, в которых без труда угадывались изменяющиеся, на все вопросы, даже о погоде, рыкали и отворачивались. Дверь открывалась свободно до тех пор, пока ее не касались мои руки. Я быстро, всего лишь на четвертый день, поняла, что дергать ее бесполезно. Я была пленницей в очень комфортабельной графитовой тюрьме, где мне оказывали медицинскую помощь, попутно стараясь откормить, следя за тем, чтобы в тарелке всегда лежал хорошо опознаваемый кусок курицы. Из бытовых удобств еще порадовали кувшин и тазик с водой на темном табурете у стены и ночной горшок на положенном месте под кроватью, я очень смущалась, когда кому-то приходилось чистить его.

Несмотря на ограничение свободы одной комнатой, телефон вернули почти сразу же, ненавязчиво положив его однажды утром на прикроватный столик и никак сие действо не прокомментировав. Я посчитала это разрешением и тут же набрала номер бабки. Аппарат выключен. Пашку. Аппарат выключен. Веника. Пара гудков, и он сбросил вызов. Пока я тупо пялилась на экран, гадая, набрать ли мне соседа еще раз или не стоит, пришло sms сообщение:

"Пашка наказана. Бабка жива. Сиди тихо".

Лаконично и по существу.

Следующая попытка была менее информативна, но более эмоциональна. Я набрала Семеныча. Он ответил после первого же гудка. Долго, громко и красочно перечислил, чем занимались мои предки до десятого колена и почему мне стоит немедленно продолжить славную традицию рода. Нецензурными казались даже предлоги. Высказавшись, старик повесил трубку. Значит, у них все хорошо, иначе вместо ругательств на меня посыпались бы проклятия, а уж из уст ведьмака... С повторным звонком я решила повременить.

Согласно приказу Седого, меня доставили в замок и подлечили. Он пришел лично принять работу, или свернуть мне шею.

Кирилл стоял напротив и оценивающе оглядывал с головы до ног. Захотелось натянуть сорочку на далекие от стройности коленки. Большую глупость и придумать сложно.

— Одевайся, — скомандовал он, обвел взглядом комнату, чуть задержался на белом столике, — через час мы принимаем посольство Прекрасной.

На пятый день лечения меня порадовали ворохом одежды в добротном чемодане цвета сливочного масла. Чемодан был мой, как и одежда, из того периода жизни, когда еще мир был един, а муж приходил с работы усталый и требовал тарелку горячего супа. Брюки, блузки, платья, старомодные бюстики и трусики из хлопка с высокой талией, то, что я оставила на нашей с Кириллом старой квартире. Стало быть, он туда возвращался. Надеюсь, по делу, а не только за нашим нижним бельем.

— Мы? — я преступила с ноги на ногу.

— Одно из условий переговоров, выдвинутых Катькой, — присутствие Ольги Лесиной.

— С каких пор тебе ставят условия? Джин говорил, ты отказал им во встрече?

— Я передумал, — Седой развернулся и пошел к дверям, рубашка в горох не произвела должного впечатления. — Поторопись, — обернулся он перед тем, как выйти, — полчаса, как рассвело. Я уговорил цитадель подождать с охранными чарами. Если не хочешь провести еще один день в этой комнате, поспеши.

Вопросы копились, затворничество тяготило. Седой не торопился с исполнением угрозы, и дальнейшая судьба оставалась загадкой.

Он вышел, оставив меня метаться между стулом с одеждой, тазом с водой и ночным горшком, попутно гадая, на каком все-таки я этаже. Третий? Четвертый? Еще выше?

Встречу проводили в одном из залов на втором этаже, там же, где и аудиенции. Но на этот раз без апломба и с минимумом присутствующих. Я, присевшая на боковой диван и старающаяся слиться с цветастой обивкой. Седой за массивным столом, вытянувшийся рядом секретарь, в глазах огонь, в позе готовность служить. Напротив, на таком же мягком диванчике, две женщины. Одна чуть более молода и светловолоса — Тамария, вторую я видела впервые, на вид моя ровесница. За спинкой дивана стоял еще один мужчина, с решительно выдвинутым подбородком, поза зеркально отражала ту, в которой замер секретарь Кирилла. Неожиданным было присутствие Тёма в дальнем углу и ожидаемо пара брежатых, положенных по этикету.