Паразиты

— Ты все узнал? Или еще что хочешь спросить?

— Этого достаточно, — Вата полез в бумажник, бросил на стол сотню. — Спасибо, Лина. До встречи.

Задерживаться в кафе не осталось ни малейшего желания. Я дождалась официантки, уничтожила пару сигарет и ушла. Выжатая, высушенная, как вампирская жертва.

В парке среди деревьев и биотуалетов гуляли праздные прохожие. Их мысли крутились вокруг сегодняшнего дня, не было ни коварных замыслов, ни интриг, ни обид на жизнь. Они об этом просто не думали. Сейчас не думали.

Через парк до улицы Ленина, пиная мелкие камушки носками кедов. Хоть старый проспект и сохранил резные фасады домов и чугунные статуи-украшения, настойчивый рев машин не позволял вздохнуть свободно. Пропитанный выхлопными газами воздух нес те же отголоски бездушия.

Тарские ворота высились позади, вдоль мощеного тротуара тянулись ухоженные клумбы. Я смотрела под ноги, боясь поднять взгляд, столкнуться с чужими глазами. И только на перекрестке поняла, что тянет меня, манит, как свет мотылька. Впереди, в полукилометре маячила позолоченными куполами церковь. Никогда не ходила на службы и исповеди, но сейчас белый остов поруганной веры звал.

Паперть пустовала. Нищие растеряли иллюзии о совести благостных прихожан. Теперь выгодными "точками" служили подземные переходы у дорогих кабаков и крупных торговых центров.

Стоило войти в поднебесно-высокие двери, как сгорбленная тяжестью божественной ноши старушонка сунула мне в руки черный платок.

— Голову покрой, — шикнула она.

Я послушно накинула непонятно стиранную ли когда-нибудь накидку. За спиной прошелестело возмущенное: "Еще и в брюках пришла. Совсем молодежь совесть потеряла". Знать бы ей, что у меня в сумочке.

Своды давили величием. Со всех стен в сердце смотрели жертвенные глаза. От чада свечей голова шла кругом. Стараясь даже дышать как можно тише, я обошла всю залу, но так и не встретила ни одного священника. Только старушонки сновали туда-сюда, да парочка столь же далеких, как я, от религии посетителей жались друг к дружке, выискивая нужную икону, чтобы приткнуть пару свечек.

Уже решившись обратиться к одной из служительниц, я заметила священника, вынырнувшего из кулуаров в другом конце залы. Молодой бородач остановился у одной из икон, что-то поправляя под подолом рясы.

— Мне нужно поговорить с вами!

— Время исповеди... — начал было священник певучим голосом, даже не оборачиваясь.

— Я не исповедаться... поговорить с вами нужно.

Он обернулся. Из спрятанного под густыми усами рта вырывалось пропахшее жареным мясом дыхание. Белые ухоженные пальцы скрестились на груди. Сначала его глаза искрились негодованием, но стоило взглядам пересечься, как в зрачках заплясал неподдельный интерес.

— О чем же поговорить хочешь, дитя мое?

— О нем, — ответила я, показав на увенчанный нимбом лик Христа.

— Ну что ж. Слушаю тебя.

Хотелось сесть, но скамьи стояли далеко. Священник ждал, горделиво выпрямившись, и я решилась. Первые слова дались тяжело, шепотом, словно боялись выскользнуть. Но с каждым вопросом голос становился все четче, пока не разнесся эхом по всему храму. Уже старушки принялись креститься по углам, поглядывая на меня, как на прокаженную, хоть и подходили все ближе, не желая упустить ни слога моей ереси. Уже священник оперся о стену, ссутулился и не поднимал взгляда с пола. А я не могла остановиться. Я спрашивала, если Бог действительно есть, почему позволяет себя унижать? Отчего религия — синоним рабства, и для чего нужен храм, коли в него не войти в брюках с непокрытой головой?

Я выговорилась, раздавленная негодованием и тяжестью высокого свода.

— Знаешь, дитя мое, — после недолгого молчания произнес Святой Отец упавшим голосом. — Религия — ничто, была бы Вера. И Бог искренне любит своих детей, только принимать эту любовь по силам не каждому. Как и нести Его слово. Нести так, чтобы услышали. Нынешние времена жестоки для тех, кто хранит в сердце любовь Божию. Однажды Христос отдал себя за людей, но разве ж примет человечество сие благо, приди он в наши дни?

Слюна комком закупорила горло. Пришлось прокашляться, чтобы подать голос.

— А если вырезать раковую опухоль, сколько бы ростков она ни дала, станет ли тело здоровее?

— Боюсь, рак давно стал самим организмом. Храни тебя Господь, дочь моя, — горько произнес святой отец, наложив на меня крестное знамение.

Хоть бы капля дождя упала на плечи, спасая от жестокого зноя. Я вышла из собора, едва не споткнувшись на ступеньках. Так легко и тяжело одновременно мне было лишь в злополучный ливень побега. Никакая благодать с Небес не спускалась, проклятья в спину не неслись, но я чувствовала вес оружия в сумочке и, казалось, что единственно верная дорога уже маячит на горизонте фонарями.

До бункера пришлось добираться с пересадкой. Прямые маршрутки и автобусы дразнились набитыми до отказа брюхами. На промежуточной остановке я зашла в кафе и с трудом проглотила обед из-за мерзости набежавших посетителей.

Впрочем, среди драконов поесть бы и вовсе не пришлось.

— Ты чересчур задержалась, — высказал Марк, стоило мне закрыть тяжелую дверь бункера.

— Можно подумать, вы волновались.

Насладиться идиотским светом коридорных гирлянд не позволили. Джон подтолкнул меня к кухне, усадил в дальний угол, закрыв проход.

— Чего хотел Вата?

— Потрахаться, — вырвалось у меня.

Джон мигом оказался рядом, схватил за плечи.

— Меня достали твои выходки! — проорал он, брызгая слюной.

— А плеваться-то зачем? Совсем взбесился. Валерьянки попей, кот мартовский.

Марк подвинул Джона, избавив меня от затрещины.

— Не смей поднимать на нее руку, понял? Иди, остынь.

— Я до тебя еще доберусь, — процедил дракон сквозь зубы, покидая кухню.

Марк придвинул табурет, сел напротив. Меня колотило. Нельзя так ошибаться в людях. Не простительно.

— Послушай, Лина. Любое внимание Ваты для нас губительно, любая информация грозит смертью. Надеюсь, ты это понимаешь. Что ему было нужно?

— Хотел узнать, кто вы

— Что ты ему сказала?

— Наплела с три короба.

— Молодец.

Дракон придвинулся ближе, обнял по-отечески. Я попыталась отстраниться, и тиски стали туже. Руки прижаты к бокам, ноги скованы коленями.

— Лина, — прошептал Марк мне в ухо, заставив каждый нерв вибрировать от опасения. — Скажи, а что ты о нас знаешь?

Глава 17.

Марк прижал меня, положил ладонь на затылок. Дышать можно, но нижняя челюсть вдавлена в его плечо так, что говорить только сквозь зубы. Даже хотела бы укусить ради свободы — не смогла бы.

— Только то, што вы рашкажывали, — прошепелявила я, рискуя прикусить язык.

— Не ври. Ты копалась в наших книгах. Говори, что узнала.

— Да нищево я не ужнала! Даше те, што уперла, не прощла. Не ушпела. А оштальные и не трогала.

— Расскажи, что ты помнишь.

Его настойчивость начала действовать на нервы. Было бы не так обидно, откопай я, действительно, какой-нибудь секрет. Ладонь на затылке напряглась, готовая вжать меня в пропотевшее плечо и лишить воздуха окончательно.

— Вы бешшмертные лишь отчашти. Помню про жолото, про какую-то фигуру иж него, про какой-то ритуал. Фсе это должно шделать ваш шовшем-шовшем бешмертными. Ты ше не фдафался ф подробношти.

Марк шумно выдохнул мне в ухо и отпустил. Странно, их замысел остался тайной, а на лице дракона мелькнуло разочарование. Я совсем запуталась, недобро попомнив поговорку, что умом Россию не понять. Вот почему драконы выбрали нашу страну, как блок-пост.

Марк поднялся, пальцами зачесал назад волосы.

— Согрей чай.

Я покосилась на доисторическую двухкомфорочную электроплиту, прикидывая, сколько же времени понадобится, чтобы нагреть литровый чайник. Хорошо, что заварка — в пакетиках.

— А кофе нету?

Презрительный взгляд отбил желание что-либо пить. Хотя, от "Мартини" я бы не отказалась.

Марк вышел, оставив меня наедине с щербатыми стенами, от которых хотелось выть на луну. Чем дальше, тем хуже. Утром я еще могла убеждать себя аутотренингом — все будет хорошо, трудное время пройдет — но не сейчас. Легче не станет, а терпеть пинки уже невмоготу. Остается только бежать.

Чайник зашипел на раскаленной докрасна спирали. Я позвала драконов и закрылась в своей "комнате".

Блики куцего пламени свечки на лезвиях клинков гипнотизировали. Решиться сложно. Останавливали предчувствие боли и страх, что дрогнет рука. Время уходило. Драконы не могут сидеть на кухне вечно. Я оторвала от наволочки узкую ленту, поставила перед собой наполовину пустую чашку чая. Маленький белый рубец у пальца почти незаметен. Я стиснула зубы и аккуратно провела ножом возле шрама. Бугорком из раны показалась кровь. Держа руку над кружкой, я крутила кончик лезвия, пытаясь нащупать под кожей передатчик. Он оказался маленьким черным квадратиком.

Рана затянулась меньше чем за минуту. Стерев с жучка кровь, я привязала его к запястью обрывком наволочки, чтобы изъятие обнаружилось не сразу.

Вялотекущее время играло мне на руку. В замкнутом пространстве сырой каморки свет от тающей свечки не порождал теней, только тонкая струйка дыма вилась над вертикальным огоньком, стремясь задеть низкий потолок. Лежа на жестком матрасе скрипучей кровати, я раз за разом проигрывала в уме задуманный побег. Мне хватит сил добыть денег — неважно как — и уехать неважно куда. Лишь бы Вата не подвел.

На мобильнике загорелись цифры "10:10". Повинуясь выработанному за годы рефлексу, я загадала желание — сбежать от драконов. Нужно вставать.

Собрав сумку, я пожалела, что нет времени найти отобранные книги. Если все пройдет хорошо, можно вернуться в замок и полазить по кладовке. Это успокаивало.

Драконы уже проснулись, оба сидели на кухне и тихо спорили. Как ни старалась, разобрать ни слова не удалось, только напряженные интонации проваливались в напичканный никотином воздух.

— Есть хочу, — потребовала я сразу, без приветствий.

Джон оторвал взгляд от нутра кружки, кивнул в сторону заваленного полуфабрикатами стола. От размораживающихся упаковок тянулись к краю ущербные струйки. Глядя на расползшиеся в утробе пакета пельмени, аппетит потерять недолго.

— Сам ешь такое. Мне не желудок набить надо.

— Не слишком ли ты кровожадна, малышка? — скривился Марк. — Охота сегодня в планы не входит.

В мои не входил отказ.

— Знаешь что, взрослый ты наш, сделал меня уродом — нефиг голодом морить. Хочешь, чтобы у нового трупика твою одежду нашли? Или лучше волос? Я могу пойти и прикончить кого-нибудь сама. Только если поймают — одна за решетку не полезу. Понятно?

— Сбавь обороты, Лина, занесет.

— Только если сам тормоз включишь.

Чайная ложка вылетела из пальцев Марка, со звоном завибрировала на столешнице. Я мысленно приготовилась к оплеухе. Но дракон лишь сжал без того узкие губы, поднимаясь.

— Джон, мы быстро управимся, — тихо произнес он.

Если бы поехать решил Джон, я могла устроить скандал, не желая оставаться с ним наедине. Но Марк лишил этой хитрости.

Мысли носились, спотыкаясь друг о друга. Я едва не забыла о необходимости скрывать эмоции и намерения.

Марк возился за стеной. Я слышала лязг оружия, глухой стук чего-то тяжелого о бетонный пол. От тающих продуктов исходил прелый запах неживой крови, впитавший специфическую пряность магазинных прилавков. Прикоснувшись к чайнику, я обожглась, кожа зашипела, но ни единой красной точки не проступило на подушечке пальца. Только белесое остроугольное пятно от утюга — иллюзией способности получать шрамы.

Я вспомнила резвую троицу наглецов у киоска горячего питания. Недобритые затылки выплыли из прошлого, склабясь желтыми зубами, грязные руки потянулись ко мне. И вот, их уже не трое, а десять; под ногами не пыльная асфальтовая лента, а трещащая сухими ветками и мертвой травой тропа. Рядом — только Марк. Легко скрутить гения мысли, если пистолет уже зарыт под прошлогодними листьями. Скоро и меня повалят на колючую землю, торчащие корни поцарапают бедра...

Я вздрогнула.

— Ты точно не поедешь с нами?

Джон шумно хлебнул кофе, посмаковав последние капли, и отставил кружку.

— Ты боишься? — удивленно хохотнул он. — Разве наша малышка еще кого-то боится?

— Надоело убивать занозы в чужих задницах. Те придурки меня вряд ли вспомнят, а тебя... Хочу, чтобы они поняли — почему. К тому же, их может оказаться намного больше.

Дракон нахмурился, будто вспоминая — о чем я, но дорожки на лбу разгладились быстро.

— Ты знаешь, где их искать?

— В лесу у Аграрного. Они часто там пьют.

— Ладно, поеду, — Джон встал, подошел совсем близко и выдохнул в макушку: — Раз малышка так просит.

Один — ноль в мою пользу. Даже бессмертие не способно выбить из мужчин бахвальство. Не передо мной Джон выкаблучивается, собираясь в дорогу, а демонстрирует Марку свою незаменимость. Тандем гениального воина и гениального ученого ни разу не обнажал соперничества. Или я не замечала, не провоцировала на демонстрацию. Слово-то какое — "демонстрация". Один из демонов человечества, суккуб-бисексуал, слившийся с жертвами до уровня инстинкта, монстр внутри каждого из нас. И если собрать воедино все пороки социальной зависимости, можно составить новую мифологию во главе с Эго-Лилит.

В лесу тишина — понятие относительное. Шуршат кроны и травинки, жужжат, пролетая у лица, насекомые, от трассы доносится гул двигателей. И все же тихо. Ни голоса. Пугающая тишина.

Я проверила рукоятки ножей под плащом — заткнуты за пояс удобно, вынуть труда не составит, а вот пистолет придется доставать из сумочки.

— Их здесь нет, — констатировал Джон, вглядываясь в частокол деревьев.

— Рядом, только глубже зайти надо, — уверила я.

"Лада" припаркована у одинокого жилого дома неподалеку. Других машин не видно.

Стараясь не хрустеть мертвыми прутьями, мы прошли вглубь леса, до котлована с проржавевшим небольшим мостиком. Кругом — проплешины от костров в зарослях кустарника, обложенные мятыми полторашками из-под пива и пакетами. Ни души.

Я наслала на Вату все возможные проклятья, когда услышала на другом краю котлована тихую трель мобильного.

— Они там, — я указала на плотную вереницу сосен.

Марк снял "Беретту" с предохранителя, спрятал ствол в карман плаща. Джон хрустнул суставами пальцев, разминаясь.

Мы не прятались, шли напролом к затаившимся на поляне людям. Под ногами топорщились прутья, острые камни впивались в резиновую подошву кедов. Я пожалела, что уехала из замка не в привычных вездеходах-агрессорах.

На поляне никого не оказалось, только невысокие холмы по периметру. Джон прижал палец к губам, огляделся и с бесшумностью дикой кошки подкрался к одному из холмов.

— Бросай оружие! — вслед за чужим криком прогремели выстрелы.

Джон дернулся, правое плечо отвело назад ударом пули. Из-за холма выпрыгнул человек в камуфляже, тяжелая подошва ботинка впечаталась в грудь дракона, роняя на шершавую землю. Марк левой рукой бросил меня к ногам. В правой уже заходился выстрелами пистолет. Двое, трое... я сбилась со счету... ОМОНовцев падали на жухлую траву, некоторые продолжали стрелять из автоматов по драконам, но Марк менял обойму за обоймой быстрее, чем любой из людей нажимал на курок. Джон уже стоял на ногах и, роняя скупые багровые капли из простреленного плеча, ломал кулаками ребра через бронежилеты. Один из ОМОНовцев исхитрился садануть Марка под колено прикладом, но тут же сам упал, прикрывая проткнутый дулом "Беретты" глаз. У Джона с кулаков текла кровь, но она вряд ли была драконьей.